Художник

Малыш вышел на улицу, когда яркое зимнее солнце висело над головой, играя на ослепительно белом снегу мириадами мерцающих звёздочек. Морозный воздух слегка обжёг нежные щёки, заставил его чуть полноватое лицо сощуриться, а от невыносимо белого света глаза малыша заслезились. Его нос тут же сковали ледяные пальцы, и он открыл рот, шумно выдохнув из него облачко пара. Некоторое время он стоял, озираясь на скрюченные зимой деревья, укрытые мягкими шапками снега лавочки, высокие, ровно вырезанные в голубом небе углы домов, так что, казалось, можно рассмотреть на них каждый выступ, каждый кирпичик. Вдали, над простиравшемся на несколько километров поле, виднелась труба, из которой, вздуваясь ванильной пеной, шёл дым. Малыш неуклюже заковылял в своих мягких сапожках к песочнице посреди двора, в которой он летом играл с другими детьми, а теперь занесённой снегом, и, плюхнувшись в белые волны, начал в них валяться. Мама строго-настрого запрещала ему ложиться на землю, говоря, что он испачкается, но снег не был грязным, а в тепле он всегда таял, поэтому малыш с наслаждением несколько минут катался по песочнице. Когда ему это надоело, он встал на колени и, тихо повизгивая от восторга, начал вздымать снежные хлопья, не обращая внимания на то, что мелкие холодные крупинки набились ему за шиворот и в рукава. Малышу не с кем было играть, потому что его друзья на рождественские праздники уехали с родителями, а он не смог поехать с ними потому что его папа с мамой что-то не поделили. Вот и сегодня они поссорились, а когда они ссорились, то отправляли его гулять на улицу. И он всегда этому радовался – ведь что может быть прекрасней, когда вокруг столько снега и можно делать с ним всё что захочешь, и никто тебя ни попрекнёт и не одёрнет. Малыш поднял очередной снеговой веер, а потом, зажмурившись, начал оттирать варежкой разрумянившееся лицо. Снег неприятно колол ему шею, поэтому он размотал большой шарф и, расстегнув тяжёлую, но тёплую дублёнку, начал прыгать, чтобы вытряхнуть его оттуда. Затем он попытался снова завязать шарф, но как у мамы у него не получилось, поэтому он оставил его висеть под дублёнкой. Улёгшись посреди песочницы, он некоторое время лежал, глядя в ясное глубокое небо и прислушиваясь к чириканью воробьёв и отдалённому шуму машин. В небе над ним, оставляя за собой длинную полосу, пролетал самолёт, крохотный, как те самолётики, что папа подарил ему на день рождения, только они не блестели так, как этот. Вытянув вверх руку, он начал описывать ею круги вокруг самолёта.
- Дракон… ву-у-у-у…сейчас поймаю…буа-а-а-а-а-а! Я тебя схватил!
Он сжал варежку, изображавшую пасть дракона, на хвосте самолёта, но тот продолжал лететь, как ни в чём не бывало. Тогда варежка отпустила хвост и, сжавшись в кулак, ударила самолёт по носу.
- Ба-бах! Катастрофа. Бу-у-у-у-у-х!
Варежка, потерпев крушение, упала в снег, но тут малыш вскочил и, найдя какую-то палку, стал стрелять в самолёт из воображаемого автомата.
- Тра-та-та-та-та-а-а! Пдыщ-пдыщ…
Он перевернулся в снегу, залёг под деревом и, бухая себе под нос, стрелял по самолёту, пока тот не скрылся из виду. Тогда малыш встал, бросил палку и принялся лепить какую-то фигуру. Снег всё время рассыпался, но это не остановило малыша, и вскоре он слепил что-то вроде башенки. Он обошёл её, придирчиво оглядывая со всех сторон, и тут его осенила идея от которой у него захватило дух и радостная улыбка расплылась по его кругловатому лицу. Сегодня утром он смотрел сказку Кот в Сапогах, и там был замок страшного людоеда с большими воротами и зубчатыми стенами, окружённый широким рвом. Решив построить такой же, малыш взял палку и начал обводить контур будущего рва. По длине и ширине он получился таким, что в нём могло уместиться несколько десятков таких малышей, но малыш, нисколько не испугавшись своего грандиозного замысла, взялся за дело с рвением настоящего художника которого посетило вдохновение. Он расчистил площадку внутри рва и начал нагромождать стены, очищая их от лишнего снега, чтобы придать им форму. Через полчаса упорных трудов, ему стало жарко, и он присел передохнуть, а заодно и полюбоваться на творение своих рук. Одна сторона стены была уже выстроена, теперь нужно было заняться воротами. Солнце понемногу нагревало снежные глыбы, делая их более липкими и более пригодными для строительства. Выстраивая очередную башенку, малыш пускал сопли и счастливо улыбался, радуясь собственному гению.
Пока он этим занимался, из соседнего дома вышла маленькая девочка, утопавшая в розовом пуховичке и таких же розовых сапожках, с выступающим наружу мехом; её ножки в чёрных шерстяных колготках, наполовину скрытые пёстрой юбкой, казались совсем тонкими. В руке она держала жёлтое ведёрко с торчащими оттуда рукоятками её детских инструментов. Увидев малыша, она неуверенно зашагала к нему и, остановившись чуть поодаль, стала с любопытством наблюдать за его работой. Малыш как раз достраивал четвёртую башенку, когда заметил, что на него кто-то смотрит. Обернувшись, он увидел девочку, которая с восхищением таращила глазёнки на его замок.
- Ух ты! Как здорово! Хочешь, я тебе помогу? У меня есть лопатка и совочек.
Малыш сначала удивился, а потом рассердился, хотя и не мог сказать, что его рассердило – появление девочки или то что его оторвали от важного занятия.
- Не нужны мне твои лопатка и совочек, - пробурчал он. – Иди отсюда. Я сам тут строю!
Девочка обиделась, и какое-то время уныло бродила вокруг, бросая тоскливые взгляды на замок малыша. В одном месте она провалилась в снег вместе с сапожками, хотела выбраться, но после недолгого раздумья, начала ковырять белую хрустящую массу своей лопаткой. Через несколько минут она расчистила для себя небольшое пространство и тоже начала строить замок.
Малыш сооружал центральную башню, когда увидел, что рядом с его замком выросла круглая стена, такая ровная и аккуратная, какую он не мог себе и представить. Нахохлившись, он вернулся к своей башне, но то и дело украдкой поглядывал на замок девочки, которая работала быстро и упорно, как муравей, ползая вокруг своей стены и убирая малейшие неровности, пока она не превратилась в большое монолитное кольцо. Затем девочка уселась прямо на снег, поджав под себя ноги, и принялась совочком вырисовывать маленькие кирпичики. Малыш выбрался из своей крепости, перешагнул ров и долго смотрел на обе стены. Стена вокруг ещё не построенного замка девочки была идеально ровной, тогда как его стена из снежных валунов выглядела обгрызенной, словно над ней потрудился страшный людоед Кота в Сапогах. Сердито сопя, малыш отломал от дерева ветку и начал ровнять ею свою стену. Он осторожно счищал уже затвердевшие на солнце бугры, но ему никак не удавалось придать стене правильную форму, а о том, чтобы вырисовывать на ней кирпичики не могло быть и речи, так как его крепость была намного больше той, которую строила девочка. В одном месте, ровняя снежный выступ, малыш зацепил локтем башенку над воротами, и её верхушка отвалилась. Малыш в отчаянии бросил ветку и принялся ремонтировать башню, но насыпал на неё слишком много снега, и она оказалась чуть выше соседней. Суетясь над башенками, малыш нечаянно толкнул одну створку ворот, которая провалилась внутрь, обломав часть поперечной балки. Малышу снова стало жарко, кровь бросилась ему в лицо и, оглянувшись, он с ненавистью посмотрел на девочку, чья красная с орнаментом шапочка прыгала над круглой стеной. Закончив вырисовывать кирпичики, девочка начала воздвигать колонны: ловко орудуя лопаткой и совочком, она намостила их с четырёх сторон от стены, после чего слепила на каждой конус башенки и украсила верхушки маленьким снежным шариком. Этого малыш стерпеть уже не мог. Похожий на разъярённого гномика в своей растрёпанной дублёнке и сползшей со лба на макушку шапке, он зашагал к девочке и остановился перед её крепостью, которая казалась миниатюрной по сравнению с габаритами его сооружения.
- Ты не умеешь строить замки, - авторитетно заявил он. – Ты за мной повторяешь.
- И ничего я не повторяю, - сказала девочка, высыпая в середине круга снег из своего ведёрка. – У тебя свой замок, у меня свой.
- Я первый начал строить замок, значит – повторяешь. Это я придумал башенки и всё остальное. И крепость должна быть большой и квадратной, а у тебя она какая-то мелкая и круглая.
- Я строю, какую хочу. Почему ты придираешься?
Девочка перестала высыпать снег и в упор посмотрела на малыша, который, смутившись от её пристального взгляда, уставился себе под ноги и топтался на месте. 
- Потому… потому… потому что ты шалава! – выпалил он и засмеялся радостным смехом.
- Что такое шалава? – спросила девочка, которой не понравилось это слово.
- Не знаю. Но это ты! – Малыш запрыгал на месте, кривляясь и показывая на неё пальцем: - Шалава, шалава! – И побежал обратно к своему замку достраивать сломанные ворота. Но теперь он только делал вид, что строит, а сам следил за тем, что получится у девочки.
Не обращая больше на него внимания, она приступила к возведению самого замка и, после получаса кропотливой работы, он возвышался над стеной, сверкая блёстками, которыми осыпало его яркое солнце. У замка было пять башен с самой высокой посередине, полукруглые ворота и даже миниатюрный балкончик, который девочка долго вытёсывала своим совочком. Вместо шпилей она приладила сосульки, засиявшие в солнечных лучах так, будто в них загорелись маленькие лампочки. Уставшая, но довольная, девочка выбралась из-за стены, чтобы полюбоваться своим творением. Две жёлтогрудые синички уселись на крышу замка и переливчато зачирикали между собой. От радости девочка захлопала в ладоши. Но тут на замок упала чья-то тень и синички улетели.
- Эй, шалава, а кто у тебя будет жить в этом замке? – Малыш по-хозяйски поставил ногу на край стены и с высокомерным видом смотрел на девочку.
- Принц и принцесса, - ответила девочка, - и я тебе никакая не шалава.
- Ты дура, - сказал малыш. – В замках живут только людоеды, а не какие-то там принцы с принцессами.
- У меня не будет никаких дурацких людоедов. Чего ты опять пришёл – иди играй в своём замке!
- Ах, так! – Губы малыша затряслись от злости, а глаза над покрасневшими щеками недобро сузились. – Ты ещё будешь мне указывать, где я должен играть? Ну, я тебе сейчас покажу, шалава!
И с мстительной улыбкой, он утопил ногу в снегу, разрушив часть стены.
- Ну-у-у, что ты делаешь! – закричала девочка и в мольбе сложила ручки в облепленных снегом перчатках. Малыш засмеялся и ударил сапогом ближайшую башню, которая переломилась так, словно в неё попал вражеский снаряд. Девочка бросилась к нему, пытаясь остановить дальнейшее разрушение, но малыш был поувесистей и толкнул её так, что она упала, обвалив фасадную часть своего замка.
- Ты, шалава, здесь я решаю, где мне играть и кто должен жить в замке! Ты у меня сейчас получишь вонючая шлюха!
Малыш схватил сосульку и с размаху ударил ею девочку по голове. Не будь на ней шапки, он бы наверняка разбил ей голову, но удар и без того оказался болезненным, и девочка, упав на коленки, разревелась во весь голос. Малыш двинул ей ногой в бок, снова заставив её свалиться на землю, и с надсадной радостью смотрел, как она, плача, отползает от своего замка.
- Пошла вон отсюда тупая шалава! Чёртова уродина! Мне противно смотреть на твою рожу…Рожа! Рожа!
В припадке ярости он подскочил к девочке и, навалившись на неё, утопил её заплаканное личико в снегу.
- На тебе снежок, хочешь? На, покушай – будешь знать теперь, кто должен жить в замке!
Девочка завизжала, а малыш начал запихивать ей в рот мокрые комья снега. С трудом перепуганной девочке удалось выбраться из-под него, и, оставив в его руках шапку, она со всех ног побежала к своему дому. Тяжело дыша, Малыш поднялся и швырнул шапку ей вслед.
- Дура! Дура! Дура!
Подобрав свалившуюся с него варежку, малыш заковылял обратно и остановился между двумя замками. Даже сейчас, несмотря на причинённые увечья, замок девочки смотрелся симпатичнее и величественнее, чем неотёсанный замок малыша с разными башенками и перекошенными воротами. Малыш разбежался и словно живой бульдозер снёс замок девочки, разметав по сторонам сосульки. Затем он набросился на свою крепость, неистово круша стены сапогами, падая на них, катаясь и разбрасывая в стороны уцелевшие глыбы. Он упивался разрушением, хохоча от радости, которая сменялась настоящим бешенством, в котором он продолжал крушить собственный замок, растаптывая его до основания. Наконец, осталась последняя башенка. Малыш подбежал к ней и, размахнувшись, влепил по ней кулаком. Его радостные крики тут же сменились пронзительным фальцетом боли и, когда он посмотрел на руку, то увидел, что у него в кулаке торчит кусок стекла. Из-под него двумя быстрыми струйками потекла кровь. Завизжав, как подрезанный поросёнок, малыш бросился домой, но споткнулся о скрытый под снегом корень дерева. Небесная синева сверкнула у него перед глазами, и в следующий миг он врезался верхней губой в деревянную лавочку. Два передних зуба у него вылетели, и он чудом не проглотил их, выхаркнув вместе с кровью. Пытаясь подняться, он опёрся на раненную руку, при этом стекло хрустнуло и ещё глубже вошло ему между пальцами. Воя от боли и заливаясь слезами, малыш побрёл к своему подъезду и скрылся в его тёмном провале. После него остались только развалины обоих замков и несколько пятен крови ярко красневших на серебрившемся на солнце снегу.