- Опять дождь?
Алана стояла возле окна, наполовину скрытая зелёной занавеской. В сумерках комнаты под полупрозрачной тканью её силуэт казался силуэтом призрака. Я слез с постели, придерживая покрывало у пояса, и вытащил сигарету из белой пачки «Честера».
- Зая, может, ты приляжешь? Там холодно и потом, наверняка на тебя сейчас пялится пара бездельников из соседнего дома, когда ты стоишь перед окном в чём мама родила.
- Там никого нет. Только дождь.
Снова эта странная монотонность её голоса. Как будто говорит человек, находящийся под глубоким гипнозом. Я приблизился к Алане, и моя рука, скользнув за занавеску, обвила её талию, почувствовав дрожащую теплоту её нежной кожи.
- Ты продрогнешь, если будешь долго стоять здесь.
Алана ничего не ответила, только её пальцы с жемчужными ноготками коснулись стекла и медленно поползли вниз, издав мягкий, скрипящий звук.
- Дождь. Он завораживает.
- Да, я знаю.
Я попытался укрыть её одеялом, но она вдруг испуганно отпрянула.
- Что ты делаешь?
Она попятилась от меня, её глаза расширились, когда она увидела мой торчащий член, который снова восстал при виде её стройного обнажённого тела. Мысленно обругав себя, я завернулся в одеяло и зашлёпал в ванную. Бросив одеяло на стиральную машинку, я встал под душ. Тонкие щекочущие струйки ударили мне в грудь и зазмеились по животу к паху. Я добавил холодной, чтобы самому немного остыть и не дать выход рвущимся наружу эмоциям. Я живу с Аланой уже три года, а всё ещё не научился вести себя с ней должным образом и допускаю иногда мелкие промахи. Ведь, когда идёт дождь, её реакция всегда одна и та же. А сегодня уже не первая дождливая ночь и пока она не закончится, я не смогу любить Алану, как любят друг друга мужчина и женщина. Как жаль, что никто в мире не может остановить дождь.
Я выключил душ, пригладил мокрые волосы и некоторое время смотрел на зелёный с белыми вкраплениями кафель. Оказывается, кафель тоже завораживает. Нет, как сказал мне врач, это ступорное состояние характерно для людей, чувствующих, что они находятся на краю бездны. Это защитная реакция мозга, уставшего от бесконечных изнуряющих мыслей. Только у меня она не такая, как у Аланы.
Я надел спортивные штаны, которые собирался постирать ещё вчера, и вернулся в комнату. Алана сидела в углу, прижав колени к груди и обхватив их тонкими руками. Её светлые волосы двумя волнистыми потоками ниспадали на плечи, почти закрывая глаза, но я знал, что она пристально следит за мной. Стараясь не делать резких движений, я достал из шкафа её одежду и, подойдя к Алане, протянул ей. Но она только сильнее вжалась в стенку и издала загнанный всхлип.
- Тебе нужно одеться. Не бойся, я не буду на тебя смотреть. Я оставлю её здесь, хорошо?
Я сложил одежду у её ног, и, чтобы не мешать ей, прошёл в нашу маленькую кухню. За моей спиной послышался торопливый шорох.
Открыв холодильник, я обнаружил там коробку кукурузных хлопьев, пакет молока и пара замотанных в целлофан сэндвичей. Чёрт, придётся идти в супермаркет, а мне так не хотелось оставлять Алану одну, тем более я по опыту знал, что этого не следует делать. Вытащив хлопья, которых оказалось всего ничего, я высыпал их в тарелку и, тут же, заметив свою оплошность, пересыпал их в другую. Пока я занимался кулинарными приготовлениями, на пороге кухни появилась Алана. Чтобы лишний раз не смущать её, я старался не обращать на неё внимания, делая вид, что полностью поглощён своим делом. Она положила локти на стол и, подперев щёки ладонями, наблюдала, как я заливаю хлопья молоком.
- Ты на меня сердишься, да?
- Нет, не сержусь. Сам виноват.
Вспомнив, что оставил в комнате недокуренную сигарету, я вернулся туда и нашёл её в пепельнице на прикроватном столике. Заодно я решил убрать постель и, застелив её синим с жёлтыми звёздами покрывалом, я какое-то время стоял, оглядываясь вокруг. Странная это была комната. Мне пришлось переделать её по просьбе Аланы, и любой, кто бы сюда зашёл, решил, что он попал в детскую, но в то же время высокий потолок и массивная мебель, никак не сочетались с таким предположением. Карамельного цвета шкаф, пёстрые обои и развешанные под потолком и на люстре безделушки, вроде китайских колокольчиков тоже как будто явились из мира детства, но он тут же исчезал, стоило взглянуть на широкое окно и тяжёлые бархатные гардины, свисавшие по его краям. Впрочем, за то время, что мы здесь жили, я мало обращал внимание на несуразную обстановку комнаты, а по поводу того, что её заметит кто-то из посторонних, можно было не беспокоиться, потому что мы с Аланой уже давно никого к себе не приглашали.
Я вернулся на кухню и, достав из «микроволновки» разогретые сэндвичи с сыром и колбасой, сел напротив Аланы, которая размешивала хлопья в тарелке с орнаментом из жёлтых и голубых цветов. Своей любимой тарелке.
- Дождь, - сказала она и показала на окно за моей спиной.
- Да, я знаю. – Я откусил кусочек сэндвича и начал жевать, задумчиво глядя на странный наряд Аланы. Эту одежду ей сшили на заказ, потому что я нигде не видел, чтобы что-то подобное продавали для взрослых.
- Нет, ты не понял. Дождь, он уже здесь.
Я обернулся и, посмотрев на окно, не мог не чертыхнуться. Весь подоконник и часть оконной рамы были залиты водой, которая уже начинала стекать на пол. Я не заметил этого сразу, потому что включил подсветку только над кухонным столом.
- Проклятье, не хватало ещё, чтобы полы вздулись. – Я открыл окно и тут же захлопнул его. - На улице ужас, что творится. Принеси-ка ведро и тряпку, нужно убрать здесь всё.
Алана без возражений принесла и то и другое, и я начал собирать воду и выжимать её в ведро, тогда, как она помогала мне кухонной губкой. Теперь Алана без всякой опаски ползала рядом со мной, и в этот момент я почувствовал острое желание крепко обнять её. Но я знал, что лучше этого не делать, по крайней мере, сейчас.
- Как бы мне хотелось, чтобы этот дождь поскорее закончился!
- Мне тоже, папа.
Я недоверчиво посмотрел на Алану – раньше она не высказывала подобных пожеланий. Обычно она садилась за задёрнутой шторой и прислушивалась к шуму дождя. Она могла так сидеть часами, поэтому я подсаживался к ней и читал ей стихотворения Пушкина, Есенина, Набокова. Иногда это были Чехов или Ахматова, но главное, чтобы это была русская поэзия. Алане нравилось, как я читаю, и мы потом сами начинали придумывать разные незамысловатые стишки в подражание классикам. Это было что-то вроде детской игры.
Когда мы собрали всю воду, я заклеил скотчем все щели из которых она могла течь, быстро проглотил сэндвичи и начал собираться в супермаркет. Алана вышла в прихожую проводить меня.
- Ты надолго?
В её голосе звучали беспокойные нотки, а в мутно-голубых глазах появилась паника, схожая с той, когда она забилась от меня в угол. Только я знал, что у этого страха более глубокие корни.
- Нет, я мигом – туда и обратно. У нас же почти пустой холодильник.
Я повернулся к двери, но она вдруг обхватила меня за плечи.
- Не уходи! Пожалуйста, не надо!
Уголки её крепко зажмуренных глаз заблестели, и мне пришлось достать платок. Затем я взял её лицо, такое мягкое и красивое, в свои руки и заставил её посмотреть на меня.
- Алана! Я же сказал – я скоро вернусь. Ты только сиди дома и жди меня, хорошо? Просто сиди и… ничего не делай. Слушай, как капает дождь.
- Я не хочу. – Она жалобно всхлипнула. – Я его ненавижу.
- Ну, что ты – это же просто дождь. И, как и все дожди, он рано или поздно заканчивается. Ну, успокойся…
Я поцеловал её в щёку, и Алана смешно наморщила носик.
- Ты не почистил зубы.
- Я знаю. Мне самому не хочется уходить, но чем быстрее я вернусь, тем лучше. Ты же хочешь, чтобы я быстро вернулся?
Она кивнула и нехотя отпустила меня.
- А ты разве не возьмёшь зонтик?
- Нет, я накину капюшон. Видишь?
Я набросил на голову капюшон своей серой куртки и, затянув шнурки, завязал их под подбородком. Наверное, я стал похож на эскимоса, потому что Алана улыбнулась, и я с облегчением увидел, что тот первобытный страх исчез из её глаз. Скрепя сердце, я вышел за дверь и защёлкнул замок, оставив в квартире маленькую девочку в розовых шортах и разрисованной ромашками футболке с расстёгивающимся воротником.
На улице я посмотрел на окна нашей квартиры на четвёртом этаже и, увидев там Алану, помахал ей рукой, после чего запрыгал через лужи к ближайшему супермаркету, который находился на другой стороне улицы. Допрыгав так до угла, я перешёл на нормальный шаг. Теперь нужно позвонить этому пьянице Эдди Дорману и рассказать ему, что творится у него дома. После очередной пьянки этот козёл наверняка в полной отключке, но попытаться всё же стоит. Я достал из кармана свой чёрный «Эриксон» и набрал номер Эдди. После девятого гудка в трубке послышался его сиплый, гортанный бас.
- Алло… Какого чёрта ты мне звонишь в такую рань?!
- Нет, это ты скажи, какого чёрта ты не выключаешь воду у себя в ванной! У меня уже вся кухня залита, а ты знаешь из какого дерева у меня панели? Если не хочешь влететь на кругленькую сумму, тащи своё брюхо в ванную и наводи там порядок! И если, когда я через пять минут вернусь домой, и вода всё ещё будет течь, я расколочу твою пропитую башку о стену и заставлю любоваться на твои же пропитые мозги!
Не дожидаясь ответа, я выключил телефон и сунул его в карман куртки. У меня и раньше случались стычки с Эдди, из которых я всегда выходил победителем, поэтому, несмотря на свой необузданный нрав, при мне он вёл себя тише воды ниже травы. Всё началось с того дня, как я поселил у себя Алану. Однажды на лестнице Эдди отпустил в её адрес похабную шуточку, за которую я пустил его летать по ступенькам. Два сломанных ребра и выбитое плечо оказались для него достаточно убедительным доводом, чтобы он больше не связывался со мной. Он, правда, угрожал, что подаст в суд, но я знал, что он этого не сделает, потому что попросту не дойдёт до него в трезвом состоянии.
На перекрёстке я снял капюшон и подставил лицо предутреннему осеннему ветерку. Разумеется, никакого дождя не было – он был плодом фантазии Аланы. Фантазии, которая появилась почти четыре года назад, через полгода после нашего знакомства. Тогда она уехала к родителям, в свой родной городок в Пенсильвании, а я остался в Нью-Йорке, чтобы уладить кое-какие дела в своей газете. Потом я не раз буду проклинать себя за то, что не поехал в тот вечер с ней. Воспоминания всегда вызывают во мне непроизвольную дрожь, а кулаки начинают сами собой сжиматься. Вот и сейчас, пока я стоял у дороги, пропуская какого-то сонного водителя, меня всего начало трясти и я не сразу сумел взять себя в руки. Вспомнив, что обещал Алане скоро вернуться, я отбросил тягостные мысли и, перебежав дорогу, направился к супермаркету, на крыше которого в белой рамке, горели красным неоном крупные цифры «24». В это время в супермаркете никого не было, кроме полной продавщицы, которая за кассовым аппаратом листала женский журнал. Идя между рядами, я быстро бросал в корзину, продукты, которыми мне предстояло запастись как минимум на пять дней. Супы, яйца, замороженное мясо, рыбные и овощные консервы и, конечно же кукурузные хлопья. Четыре, а лучше пять пачек с изображением разных весёлых зверюшек. Не забыл я купить и молоко, которое, к сожалению, быстро скисает, поэтому пришлось компенсировать его разными йогуртами.
Пока женщина в голубой униформе пробивала мои покупки, я заметил на полке с разными статуэтками и медальонами фигурку ангела, распростёршего крылья и сложившего руки в молитвенном жесте. Мне захотелось подарить его Алане и я присоединил ангелочка к остальным пакетам, банкам и упаковкам.
- С вас сорок шесть долларов, тридцать пять центов, - сказала продавщица и побарабанила мясистыми пальцами по своему журналу.
Я отсчитал требуемую сумму и начал складывать съестные припасы в два больших пакета.
- На зиму запасаетесь? – спросила продавщица, не без тени насмешки.
- Нет, просто едем с друзьями за город.
- На завтра дождь обещают.
- Что, простите?
- Ну, дождь… - неуверенно повторила продавщица и почему-то с опаской на меня посмотрела.
- А, да-да. Какая жалость, это бабье лето закончилось, не успев начаться. Что поделаешь – не возвращать же теперь всё это обратно!
Продавщица засмеялась хриплым режущим слух смехом, видно оценив мой юмор. Я забрал сдачу и захватив свои пакеты, вышел на улицу.
Бабье лето. То самое злосчастное 25 сентября, когда трое грабителей забрались в дом, где жила Алана с родителями. Это случилось тёмной дождливой ночью, а на следующее утро мне позвонил детектив по фамилии Хоук, который нашёл мой номер в записной книжке Аланы и сообщил, что её родителей убили, а Алану… Алану несколько месяцев потом держали на успокоительных. Не знаю, кто были эти сволочи – полиция так и не нашла их, но не проходит и дня, чтобы я не желал им самой страшной участи, которая только существует в этом мире. Хотя мне трудно представить что-нибудь страшнее того, что пришлось пережить Алане. В клинике, куда её поместили, у Аланы случился выкидыш, а потом высокий остролицый доктор сказал мне, что иметь детей она уже не сможет. В тот день я здорово напился и шёл по улице, готовый выместить свою боль и ярость на первом встречном. Я ненавидел всех: Бога, себя, людей, мир в котором рождаются люди способные на такие поступки. Под руку мне попался какой-то уличный воришка, выхвативший у пожилой дамы мобильный телефон и, обезумев от своего горя, я исколошматил его до потери сознания. Потом был суд, на котором меня приговорили к месяцу условного заключения, в основном благодаря стараниям дамы, которая пригрозила родителям этого недоноска, что подаст на него иск за воровство, если они не закроют моё дело.
Я вернулся к Алане. Через два месяца она почти оправилась от шока, но её психолог сказала мне, что в её случае возможна рецессия и прописала кучу разных успокоительных. Я пичкал её ими, пока не заметил, что после них она становится совсем замкнутой и ещё глубже уходит в себя. Мы отказались от таблеток, но ровно через год, 25 сентября произошла, как это назвала психолог из клиники, рецессия. В ту ночь Алана попыталась убежать от меня, а когда, я запер входную дверь, у неё началась истерика. Пришлось снова везти её в клинику. Там молодой психиатр, проведя обследование, разъяснил мне, что налицо явные признаки параноидальной шизофрении. Сейчас Алана не помнит меня, потому что воображает себя маленькой девочкой, прячущейся от дождя в родительском доме. Она не помнит ничего, что с ней случилось и воспринимает мир глазами ребёнка. Этот приступ длится от 8 до 10 часов, затем она забывается недолгим сном, а с пробуждением всё начинается заново.
С тяжёлым сердцем я оставил Алану на попечение психиатров, пытаясь смириться с мыслью, что теперь смогу видеть свою невесту только в доме для душевнобольных. Но моё отчаяние было преждевременным. Через две недели мне позвонили из клиники и попросили приехать. Там я увидел Алану, свою прежнюю Алану, которая узнала меня, и мы с полчаса говорили о всяких житейских мелочах. Она казалась совершенно здоровой и, когда, некоторое время спустя, я разговаривал с её психиатром, он поздравил меня и сказал, что приступы прошли. Он сказал, что коллегия врачей, наблюдавших Алану, ещё не пришла к единому мнению, но похоже, что её приступы неразрывно связаны с датой когда… когда и случилась эта трагедия. Мне, как единственному опекуну, предложили оставить Алану в клинике, так как врачи опасались, что без надлежащего лечения болезнь Аланы примет более обширную форму. Но я не видел причин, чтобы целый год держать её в палате, поэтому настоял на том, чтобы забрать её из клиники. Я боялся, как бы лекарства окончательно не расстроили её психику.
«Если через год всё повторится, - сказал врач напоследок, - постарайтесь избавить её от проявлений внешнего мира. И если не хотите её травмировать, постарайтесь не разрушать её иллюзию дождя. На всякий непредвиденный случай, вот вам моя визитка».
Иллюзия дождя. По окончании этой недели Алана даже не вспомнит, как называла меня папой. Стоя, под тускло светящимся шаром уличного фонаря, я смотрел, как между небоскрёбами медленно занимается рассвет, переходя из серого в лёгкую, почти белую голубизну. Вскоре первые лучи солнца засверкали на зеркальной поверхности тысяч далёких окошек. Я достал из пакета бутылку воды и, несмотря на утренний холод, начал лить воду себе на голову. Какой-то полный мужчина в костюме и с кейсом вышел из соседнего дома, глянул на меня и торопливо зашагал по тротуару. Этим-то и хороши крупные города: здесь никому ни до кого нет дела, поэтому, живя здесь с Аланой, я мог не опасаться, что мы будем привлекать чьё-то внимание. Я закрутил пробку и, сунув бутылку в пакет, заспешил к себе домой. Уже под нашими окнами у меня появилось дурное предчувствие и тут я хлопнул себя по лбу.
Чёрт! Я же не опустил жалюзи!
Едва, не выронив свои покупки, я бегом направился к лифту и лихорадочно защёлкал кнопкой вызова. Кто-то сейчас поднимался наверх. Ругая себя последними словами, и перепрыгивая через три ступеньки, я взбежал на четвёртый этаж. В голове всё время билась одна мысль: «Только бы она не смотрела в окно, только бы она не смотрела…»
Возле двери мои руки так дрожали, что я не сразу смог попасть в замочную скважину. Наконец, мне удалось открыть дверь.
- Алана! Алана, где ты?
Бросив пакеты в прихожей, я влетел в спальню. Алана сидела у окна и при моём появлении, удивлённо на меня посмотрела. Я бросился к окну, опустил жалюзи и задёрнул гардины, погрузив комнату в полумрак.
- Как ты, девочка? Ты в порядке? В порядке? Посмотри на меня!
Алана слабо улыбнулась и подняла на меня глаза, голубые, как утреннее небо за окном.
- Да, я в порядке. Зачем ты закрыл окно? Я уже давно не видела такого яркого солнца.
Она поднялась, подошла ко мне и обхватила меня за шею руками.
- Где ты промок, Кевин? Ведь дождь уже давно закончился!
- Как… как ты меня назвала?!
- Кевин. – Алана посмотрела на меня так, будто ожидала какого-то подвоха. – Ты же сам сказал, что тебя так зовут, когда мы познакомились. Неужели не помнишь?
Я отвернулся не в силах сдержать слёзы радости, которые потоком хлынули у меня из глаз. Впрочем, не очень-то я и не старался.