Развитие ошибки, разум не отстаёт от позапрошлой впадины. Развитие обшивки, начало и бесконечное падение вдоль. Рифлёные рёбрами пластиковые стены кроличьей норы, с многочисленными царапинами и проломами, что оставлены отчаянными когтями, уже прошедшими бездну, за проломами – проводка в темноте. Ухмыляющийся козлиный череп как вместилище разума. Серый пластик наморщил нос, цифры серийного номера скрыты за пятнами крови. Обмазываться кровью вперемешку с дерьмом по утрам для меня настоящий наркотик, проще зашить рот глаза и уши, чем отказаться от этого ритуального действа, возбуждающего рецепторы до предела спичечной симфонией вкуса и запаха. Они обливались бензином и спиртом по утрам, и чиркали спичками о бетонную стену, но к вечеру время залечивало ожоги, и на следующее утро всё начиналось сначала. Упавшие на самое дно бездны когти стучали о стены туннеля, как косточки вишни о стенки погремушки. Ну козлам еще поделом, их высушенные вишнёво-мятной симфонией вкуса стены, стенки сосудов и полостей, они устали резонировать в такт семенам вишен, яблок познания и груш неведения. Козлы злы как узлы…
Морские узлы, морские шнурки вод поднялись кольцами, не будучи отражением моих щупалец. Мы живём в одном мире, где существует только один вариант перекиси водорода, где носы построены по одному алгоритму. В достаточной концентрации я нещадно жгу слизистую носа. Козлам собственно повезло, они узловатое зло, угловатое, поставленное во главу угла угольной шахты. Козлы едят угли, чтобы очистить кишечник от внутренних паразитов, они поедают главы углов чтобы отчислить парнокопытных бенгальских огней, притворяющихся тиграми. Тигры – это шурупы, их полосы – резьба, Хорхе Борхес – отвёртка для вворачивания тигра в зеркало. Дрель – демон мыслеформы. Неужели речь снова зайдёт об отвёртках и синих белках? Жывтоне чочо рекурсячка, я фрактал, повторите меня кто нибудь! Занудный мотив паутин, новоиспечённый каравай осознания нарезан ломтиками, и сервирован на голубых блюдцах с фиолетовой каёмочкой, лимонными ломтиками выстилающих небо. Скомканный лазер, ветви дрожат, порванный кабель, неустанное паучье вымя галлюцинирует миром, где информация распространяется беспрепятственно во все концы, миром нескончаемой памяти, я вымотан неоднозначным созвучием облачного дизайна, пойми меня, поймай меня, поимей меня, ипомей меня. Нескончаемые залы, коридоры, зеркала, отмеченные тенью вьюнка, тени вьются, а вьюнок смотрит в небо, и его листья не отбрасывают тени сегодня в полдень.
«Мой компьютер» - увидев однажды на мониторе, отселева и доныне, я ежедневно его мою, а компьютер доволен, щурит глазки, выгибает спину дугой, отряхивает мокрую голову и шерсть собирается в заостренные столбики, я вытираю его полотенцем а компьютер трётся о мою ногу, но что же это, он же кот, а не компьютер, как я мог перепутать компьютер с котом? Это меняет всё моё к нему отношение, кот-компьютер это понимает, ему грустно что я больше не смогу набирать на нём тексты, не смогу глядя в его монитор проводить ночи напролёт, растекаясь мыслию по форумам, я не смогу больше копировать и вставлять, срать в каментах, аффтаров просить, чтобы исчо писали, и никто больше не почешет меня за ушком, отныне лишён я возможности гоняться за солнечным зайчиком на полу, ловить ртом пылинки, облизывать шершавым языком самые труднодоступные места, срать в тапки, спать в стиральной машине или на клавиатуре, ведь когда я засыпаю на клавиатуре, я могу случайно удалить десятки страниц текста, и никак их не восстановишь, только что же получается, я больше не кот? Я не я, а кот не компьютер, мысленно нарушив турбины очевидности, я был растворён, как корень молочного зуба, или хвост головастика в пору метаморфозы. Мона Лиза запускает процесс монархолиза, растворения монаршего, что ж, теперь я без царя в голове, в голове демократия, правящая личность избирается голосованием, сованием голых частей тела неизвестно куда, процедура выборов сродни эксгибиционизму. Случись долгие перебои с Интернетом, или, что хуже – с Котом, как мною начинают овладевать эксгибиционистские настроения. Тогда я становлюсь опасен. Я упиваюсь дешёвым портвейном, и возгордившись, задрамши нос в сверхчастоты, нестройным шагом отправляюсь в лес, вырывать сердца попавшихся мне на пути грибников, чтобы почувствовать себя майянским жрецом, я протыкаю губы свои вилкой, расцарапываю щёки ветками, пока бегу за грибником, окропляя траву кровью, а грибника – заранее припасённым калом, и грибник обдаёт тёплым, мягким потоком своей доброты в ответ – а как же, грибники люди запасливые, и мы стоим, как вкопанные, привлекая орды мух, хотя почему как, ведь мухи и правда закапывают нас… Музы закапывают нас в нос Диониса, мы нестерпимо обжигаем его слизистую, он в неистовстве и животном экстазе вращает глазами и членами, истекая пугающими гримасами и чихая. Дионис конвульсивно дёргается, его примеру следуют и другие обитатели Олимпа, и вскоре все боги танцуют в неистовом первобытном танце, заводя своими движениями пружину времен. Жывтоне чочо дискотячка! Дискотячка дискотячка, слава Олимпу, Дионису слава, даёшь пепяко-дэнс! Небо – землянам, землянику – мне.
Смерть и свобода продета сквозь спичечные кольца. Змеи не умрут со скуки на ёлке, и для шишек познания найдётся свой, готовый к хвойному совращению Адам. Погибшее в магнитных полях боя оружие, орущее градом мемов, стальной и хитиновый мозг, мёртвый пирог для роботизированных насекомых, то что мной зашифровано – не будет прочитано мною, ибо я сам не понимаю своих шифров. Креветки кривы, и пути их ветвисты, и непредсказуемы. Я ломаю пиксельные стены, в надежде на их восьмибитность, они делятся митозом, и я тащу за собой многоэтажный голографический эмбрион, укоренившийся в моём мозгу.
Три возможных формы состоЯниЯ Я – твёрдаЯ, жидкаЯ, и газообразнаЯ. Вилка кипятильника воткнута в розетку, токи бесконечности натирают нагревательный элемент, на моей поверхности появляются пузырьки, в облаке пара парят озёра, а в них плавают медленно плавящиеся кусочки льда. Лёд преломляет лучи львиноголового солнца, лев Лёва – мастер подводного лова. Я испаряюсь, а значит всё будет клёво.
четверг, 5 марта 2009 г.