Проснувшись, он в первую очередь не стал открывать глаза. Именно этого ему очень не хотелось. Если бы ещё можно было бы не дышать, он не делал бы и этого.
Маленькая, дурно пахнущая квартира наступала на него, давила, проникала внутрь и не давала жить свободно. Уже с месяц он снимал её у какой-то невзрачной старухи, живущей неподалёку и часто наведывающейся к нему. Он её не любил и не уважал, однако приходилось быть вежливым и предусмотрительным. Денег было совсем мало.
Квартира выглядела бедно и даже непристойно. Она становилась более приятной на вид только перед приходом хозяйки (приходилось её убирать), в остальное же время – это страшное, убогое, давящее помещение, на манер дряхлых комнат в старых общежитиях. Зловоние появлялось очень быстро, если с ним не бороться, а если вообще не обращать на него внимание, то уже через месяц в квартире невозможно даже присутствовать. Жильё было двухкомнатное, с микроскопической спаленкой и гостиной. На кухне частыми гостями были муравьи и усачи-тараканы.
Он уже сидел в кресле в гостиной. Всё-таки глаза пришлось открыть, и даже подняться с постели. Скучающим и откровенно глупым взглядом он бродил по комнате, останавливаясь на самых примечательных предметах. Хотя назвать их примечательными язык не поворачивается, скорее это вещи, от которых пахнет мёртвым старьём.
В окне что-то мелькнуло. Поднявшись и подойдя к нему, он опёрся на подоконник, чтобы заглянуть на улицу. Квартира находилась на втором этаже, поэтому на окнах были решётки, которые никак не добавляли красоты улице снаружи.
Гулко зазвенели стёкла. Это был крайне странный, и даже страшный звук, навевающий, почему то, тоску по детству и что-то незримое и волнующее. Но всё возникающее нельзя ли назвать приходящим? Всё ли глупость, а люди – куклы? Путаница, как в ветвях мирового древа, но там секретария та ещё. Вечно ангелы всё путают. И мысли посылают не в те головы, да чувства не в те сердца. А про ощущения и образы вообще можно молчать.
Такой, казалось бы, простой звук, ударяющегося о стекло мяча, вызывает такую волну чувств. Не от того ли, что он не выходил на улицу и не общался с людьми уже довольно давно? Или может просто-напросто не нужно ему плести все эти паутины, от человека к человеку, от события к ощущению события? Молчаливые деревья лишь спят, и никого не волнует, даже их, что ты там себе удумал, чего приплёл себе в голову.
Внешне, конечно же, ничего не изменилось. Всё так он и стоял, опёршись руками на подоконник, стекло гулко звенело, и отражало, что ему вздумается. Мяч отскочил, и ребёнок, с ним играющий, уже умчался, отдаляясь всё быстрее и быстрее.
На улице было ясно и светло. Солнце нещадно било по глазам, стоило только поднять голову.