И вот, осеннее солнце упало в воды Тридесятого моря. Тогда встала кошка Фрося (а тайное имя ее Афродита) на лапы свои и, оставив дом свой и Старушку свою, пошла в поля, ибо осенние полевки многочисленны, жирны, приятны глазу и отменны на вкус. Насытившись же и прихватив с собою трех самых жирных, вернулась обратно, но на месте дома своего застала лишь пепелище, по коему в горестных рыданиях бродила Баба-Яга. Потоки слез изливались из глаз ее и стекали в землю по костяной ноге.
- Поведай мне случившееся, о Яга! - возопила Фрося, бросив тушки полевок на землю.
- О предательница, - отвечала Баба-Яга, утираясь ушами, - не клялась ли ты быть в ответе за тех, кого приручила? Как смела ты покинуть дом свой и Старушку свою? Вот, заснула она с непогашенной сигаретой после стакана виски, и возгорелся огонь, оставив на месте сем лишь пепел да золу. Поступают ли так ответственные животные?
- Ответственным животным тоже есть надо, а у Старушки только виски, - всхлипнула Фрося, - Я вот и ей на закуску... А ей уже не понадобится... У-у-у!
Тут видит Баба-Яга: вот, полевки жирны, приятны глазу и, должно быть, отменны на вкус, и смягчилось сердце ее, и говорит:
- Ну что ж закуске пропадать, пойдем ко мне в избушку, помянем покойницу. Вискарь-то и у меня найдется.
Длинны и запутаны тропы, ведущие в Избу на Куриных Ногах, но не ходит Баба-Яга людскими путями. И вот, стоит она уже с Фросей на Грани Чистого Поля и Темного Леса перед избой своей и говорит слова заветные. Повернулась изба к лесу задом, к Яге передом. Входят в избу, едят, пьют, да показалось мало им, ибо поистине вкус полевок был бесподобен и вискарь хорош. Обернулась тут Баба-Яга кошкой черною, такою же как Фрося, но худою и с большими ушами, и отправились они промышлять в поля, и удача сопутствовала им. Увлеченная охотой, не заметила Фрося, как преступила Грань и очутилась в Темном Лесу. Оказавшись же во тьме кромешной, испугалась и вернулась в поля. Все видела Баба-Яга, да не сказала ничего. Насытившись и набегавшись вволю, возвратились охотницы в избу. Тут-то Баба-Яга, приняв свой прежний облик (истинный ли? кто знает!), спрашивает:
- Знаешь ли, Фрося, куда пойдешь ныне?
- Нет более дома у меня, - в печали ответствует Фрося, - одна дорога мне теперь — на помойку!
- Не пристало благородной кошке с помойными блохастыми развратниками жить, - возражает Яга, - лучше я тебе в своей избе угол сдавать буду. Вон там, у печки нравится тебе? Плату за жилье мышами возьму. Будешь каждый день мне Темную мышь из Темного леса приносить. И тебе не в тягость, и мне удовольствие. Сама же из Темного Леса не ешь ничего, не то случится непоправимое.
Слава Кошачьим Богам, время принадлежит кошкам. Время ловить Темную мышь и время валяться у печки. Время есть, время вылизывть лапки и время коситься вполглаза на всяких разных людей и нелюдей, коих Путь приводит на порог Бабы-Яги. Им-то самим не дано преступить Грань, вот и чают: скажет Яга слова заветные, развернется Изба на Курьих Ногах, да и высадит их на Другой стороне. А того не ведают, неразумные, что Путь многих здесь же и оборвется, и окончат дни свои в печке Бабы-Яги, под чесночным соусом с пряными травами.
- Суетные существа! - размышляла Фрося, неторопливо выедая сочное нежное мясцо из серединки очередного запеченного визитера (поскольку она терпеть не могла чеснок, вся хрустящая корочка доставалась Бабе-Яге), - И чего им только дома не сидится. Уж я бы ни за что не пошла в Темный Лес, если бы не эти Темные мыши...
Ибо вот, съевши Темную мышь, говорит Яга слова свои и делается по слову ее. У Фроси же не делается, хоть и слова наизусть выучила, и движения ушей. Оттого тревожится ум ее и смущается сердце ее - не Темные ли мыши тому причина? И решила:
- Пойду в Темный лес, добуду двух, одну съем, другую принесу Бабе-Яге. Она и не заметит ничего, и да помогут мне Кошачьи Боги.
И сделала так, и не случилось тем днем ничего странного. Ночью же, когда Баба-Яга отбыла в ступе своей по делам своим, отворилась в избе форточка со стороны Темного леса и в нее, сопя и отфыркиваясь, ввалился невиданный доселе загадочный зверь — сам желтый, на голове красный берет, шея же обмотана красным шелковым шарфом в крупную зеленую клетку.
- Наконец-то я нашел тебя, прекрасная незнакомка! - возопил зверь, спрыгнув на стол, - Пойдем со мной, о моя Афродита, станем вместе искать освобождения на Пути Тантры!
- Он узнал мое тайное имя! Пойду с ним, - решила Фрося, но для порядку спросила:
- А сам-то ты кто такой будешь? И отчего так чудно одет?
Поведал зверь, что имя его — Мурзил, благородный желтый цвет обрел он на Пути Великого Желтого Императора Востока, красную шапку же — как адепт школы Красных шапок в Поднебесных Горах. «А шарф у меня от Великого Учителя, чья безграничная мудрость подобна океану. Мы с ним обменялись при встрече. Там, в Поднебесных Горах, у них традиция такая», - скромно потупившись, добавил зверь.
- Мурзилом пусть профаны кличут тебя, - нахмурилась Фрося, - назови тайное имя твое, тогда стану ходить твоими путями!
- Фэн Шуй! – важно вымолвил зверь, - Жду тебя за Гранью! - и удалился тем же путем, что и вошел.
- Шуй чего? - удивилась странному имени Фрося, - А, ладно, по ходу дела разберемся!
И полезла вслед за Мурзилом в форточку.
Поутру воротилась Баба-Яга от дел своих, и вот, форточка распахнута, к оконной раме пристала желтая шерсть, а в избе нет никого. Тогда гневом возгорелось сердце ее, и в гневе вскричала:
- О предательница! Поистине, единожды предавший предаст и дважды, и трижды! Не давала ли ей лучшее? Не меня предала, но Пути свои, ибо будет ходить отныне чужими Путями. А Мурзилка-то, сволочь, каков! Шакти ему, развратнику, подавай. Да чтоб он сдох!
Сказала такие слова, но не стало по слову ее. Не было у нее над Мурзилом власти — далеко ушел он Путем освобождения.
Отныне некому добыть Темную мышь для Бабы-Яги, сама же не может преступить Грань, покуда не откроется для нее Щель между мирами, а до Тех Дней сроку еще целых две недели. Приходится ждать. День проходит, другой, третий, и вот, уже и вторая нога стала костяная, и кусок уха отваливается. Нужны Яге Темные мыши, чтобы держалась плоть ее на костях ее, ибо была она ветхая днями и давно исполнились сроки ее. Неровен час, растеряет за две недели все красы свои! Преисполнилось горечи сердце ее, и мыслит так:
- А может, ну ее, плоть эту? Оно, конечно, ни поесть, ни выпить, ни серьги в уши вдеть, ни губы накрасить. Зато косточки можно лаком покрыть, гравировочку золотом сделать или там инкрустацию перламутром...
И надумала Баба-Яга закатить прощальный пир языку своему и желудку своему — наготовить тысячу разных блюд, и поесть, и выпить, покуда есть чем. Как надумала, так и сделала. И вот, такой дух над избой пошел, что и в Чистом поле, и в Темном лесу у всех тварей слюнки текут да по земле тянутся, а подойти боятся — оглянуться не успеешь, как окажешься на пиру тысяча первым блюдом!
Один только Великий Маг и Волшебник Астрозор не убоялся. Отшельником проживал он в Дальней пещере Темного Леса, проводя время в медитации и питаясь лишь Темными грибами, однако Халявы не отвергал, считая оную прижизненной реализацией кармических заслуг. Потому, вошедши в избу, ел и пил вволю, покуда не насытился, и Баба-Яга не препятствовала ему, ибо, погрузившись в созерцание полынной настойки, размышляла глубоким размышлением. Когда же насытился Астрозор и вновь обрел способность видеть что-либо кроме еды вокруг себя, удрученный вид Яги тронул сердце его, и сердце его смягчилось. И вступил Великий Маг в беседу с Бабою-Ягою, и утешил ее беседой задушевною, и обещал ей самолично приносить Темных мышей для нужды ее, и приносил, как обещал. Однако более не угощался угощением ее, оттого что это была бы уже не Халява, но Вознаграждение, а, напротив, сам угощал Ягу Темными грибами.
Когда же приходили Те Дни Бабы-Яги, и, обернувшись черной кошкою, шла она сама на охоту за Темною мышью, Астрозор, обернувшись крупным серым в темную полоску котом, гонял ее по всему Темному лесу, и догонял неоднократно, так что Яга и думать забыла о предательнице Фросе и предателе Мурзиле, покуда Мурзил громким воплем под окнами избы сам не напомнил о себе.
Воистину, в те чудесные минуты, когда, набегавшись по промозглому Темному лесу, согреваешь жаром печи тело свое, а доброй перцовой настойкой — душу свою, рядом же — приятный собеседник, и весело шкворчит сковорода с Темными грибами, дикие вопли под окном кажутся весьма неуместными. И ежели сии вопли никоим образом не прекращаются, приходится, запахнувшись поплотнее в уши от пронизывающего ветра, все же выходить на крыльцо, дабы унять поганца. Это и проделала с неохотою Баба-Яга, но, должно быть, слишком долго собиралась — исчез бесследно Мурзил, оставив на Пороге лишь плетеную корзинку, которую Яга, любопытствуя, внесла в избу.
- Будет нам к грибочкам рулет-мурлет с молодой кошатиной! Вот предательское отродье на ужин - ну чем не твоя Халява, Астрозор? - вскричала она радостно, вытаскивая малого зверька, видом подобного котенку, однако странного черно-желтого тигриного окраса. Из корзинки при этом выпала записка со словом: «Василевс».
- Не дело котенком перцовку закусывать! - отсоветовал Великий маг, - Оставь Василевса при себе, будет он тебе Темную мышь добывать для нужды твоей за кров и стол. На Пороге самое место ему — по окрасу видно. Я же пойду от тебя в Тридесятое королевство, меня старый король Людвиг давно к себе Придворным магом зовет.
И сделал по слову своему.
Баба-Яга же, вскормивши и взрастивши Василевса до требуемых размеров, стала посылать его за Темною мышью в Темный лес, наказав строго-настрого не токмо что не есть эту тварь, а и капли крови ее в рот не брать, дабы не накликать на себя беду неминучую, тихий ужас и дикий кошмар.
И стал Василевс ходить в Темный лес к Глубокому озеру, где отборная Темная мышь водилась на берегу в изобилии. Обитавшие в озере зеленые русалки, завидя Василевса, усмехались влажно, зазывали невнятными речами, и странные голоса их были подобны бьющемуся стеклу. Василевс же Тьмы побаивался, воду не любил и к русалкам не шел, опасаясь утопления, а, добывши мышь, тотчас возвращался к Бабе-Яге. Однако, будучи осторожен, не уберегся, оттого что осторожность его была чрезмерна. И вот случилось так, что прокусил он острым зубом тонкую мышиную шкурку, и горьковато-соленая капля Темной крови омочила язык его и нёбо его и впиталась мгновенно. В страхе зарыл Василевс под ближайшим кустом свидетельство вины своей и, добывши новую мышь, вернулся к Бабе-Яге в надежде, что та ничего не заметит, ибо где же ещё спасаться от беды неминучей, тихого ужаса и дикого кошмара, как не в доме, который привык уже считать своим?
Но вкус мышиной крови остался в пасти его, а свидетельство вины — на морде его. Все поняла Яга и с загадочным воплем «Яблочко от яблони недалеко падает!» стала гонять Василевса по всей избе и лупить сперва тапком, после — грязной тряпкою, а потом и метлою, покуда сама не утомилась и, плюнув, полезла на печку спать. Избитый же Василевс пристроился в углу с намерением, отдохнувши немного, сполна отомстить Яге за побои и унижение, и помыслы его были нечисты.
И вот, стоило захрапеть Бабе-Яге, встал Василевс на лапы свои и пошел в нечистоте своей, и все, что встречалось ему на пути его, - и тапок, и метлу, и ступу, и грязную тряпку, и прочую утварь, - обливал презрением, припадая на задние лапы и мелко подрагивая напряженным хвостом. Когда же, обойдя избу по кругу, замер, удовлетворенно принюхиваясь к результату дел своих неправедных, вышеупомянутая грязная тряпка пала на морду его, пахнуло чем-то незнакомым, сладковатым и душным, отчего Мир расплылся в глазах его и, качаясь, уплыл в неведомое. Однако, вволю наплававшись, вернулся-таки Мир на круги своя, ибо вот: лежит Василевс у печи на чистой подстилке, перед ним еда и питьё, рядом Баба-Яга смотрит ласково, и вроде все как прежде, только странное завелось под хвостом его - и тянет, и ноет, и болит. И взялся Василевс зализывать странное, но вместо привычных теплых выпуклостей обнаружил в сем месте леденящую дух Пустоту, и содрогнулся в ужасе, отчего Пустота, бывшая до того лишь снаружи, стала и внутри, и сердце его, потеряв опору, пало вниз и внизу, сжавшись, затаилось. Баба-Яга же, заметив сие, сказала такие слова:
Гибель Мира предвидя в грядущем Огне,
Не тебе и не мне толковать о цене.
Кто доволен вполне, получает вдвойне, -
Затаись же на дне и молчи, чтобы не…
- На дне! - адским эхом откликнулась Пустота внутри Василевса, отчего он, позабыв боль свою и смутившись несчастным разумом своим, сиганул в открытую форточку и в единое мгновение ока очутился в Темном лесу.
И вот, не опасаясь более утопления, а, напротив, сам желая изведать в полной мере глубину погружения в Темную Бездну, ступил Василевс на тропу, ведущую к Темному озеру. Тут внезапно прояснились взоры его, и увидел, что снуют по тропе Темные мыши в изобилии, собой жирны, приятны глазу и, должно быть, отменны на вкус. И стал ломать им хребет ударом лапы, и пожирать жадно, начиная с головы, и не мог насытить утробу свою, ибо не было у него более причины для воздержания. Когда же настолько переполнилась утроба его, что не вмещала более, все равно продолжал смертоубийство, пожирая только головы с хрустом и оставляя окровавленные тушки позади себя, и всякому было видно, где он прошел, и преисполнился Темный лес стона и вопля мышиного:
- Берегитесь, ибо идет на нас беда неминучая, тихий ужас и дикий кошмар!
От сего вопля разум Василевса, и дотоле смущенно пребывавший на Грани, смутился окончательно. Оставивши Темных мышей и поминутно оглядываясь, дабы проверить, не преследуют ли его обещанные беда неминучая, тихий ужас и дикий кошмар, пронесся Василевс через лес к Темному озеру; там же, ухвативши лапами камень и предусмотрительно поплотнее поджавши уши, плюхнулся с обрыва в Темную воду; и показалась ему Темная вода ни теплой, ни холодной, а как бы вовсе даже никакой.
Достигнувши с некоторым усилием неведомых доселе глубин, к вящему своему изумлению обнаружил Василевс вместо ужасной Бездны илистое Дно, и было оно безвидно и пусто. «Вот лягу здесь, и станет здесь Лежбище котиков», - породил Василевс ехидную Мысль, и возникло Лежбище по Мысли его. Ехидная Мысль, слабо светясь, гадко извиваясь в Темной воде и вступая сама с собою в противоестественную связь, породила Стойбище, Пастбище и Гульбище; те, в свою очередь, - множество других, и окружили Василевса, и нечего было противопоставить им.
Когда же, ухмыляясь, стали подступать к нему с Востока и Запада одноглазые зубастые Седалище и Влагалище, взвыла от ужаса недавно обретенная Пустота внутри него и рванулась вверх, отчего, выронив камень из лап, воздушным пузырем вылетел Василевс на гладкую поверхность Темного озера, где, отфыркиваясь и яростно потрясая ушами, поплыл.
«Смотрите, он теперь стал совсем как мы!» - влажно смеялись вокруг Василевса зеленые русалки, - «И хвост у него совсем как у нас!» - и тянули зеленые руки свои к нему, чтобы погладить его по спине, и голоса их отныне стали приятны ему, а странные речи - понятны. Услышав, завертелся в Темной воде Василевс в тщетных попытках разглядеть хвост свой, и показалось ему, что мерцает на хвосте его в свете Луны русалочья зеленая чешуя, и он огорчился в сердце своем и устремился к берегу.
И вот, выбравшись из Темных вод на Темный берег, мокрым носом своим уткнулся он в плетеную корзину, лапы же разъехались на скользких грибных шляпках. Это Великий Маг и волшебник Астрозор, отойдя на время от дел своих при дворе в Темный лес за Темными грибами, сортировал добытое в свете Луны, и увидел Василевса, и, радуясь встрече, сказал:
- Привет тебе, Василевс, от меня и матери твоей Афродиты!
- Привет и тебе, Астрозор, а что до Фроси, то не мать она мне отныне, а ехидна! – ответствовал с горечью Василевс.
- Негоже отзываться так о вратах, приведших тебя в этот Мир! – укорил Астрозор, но услышал в ответ:
- Экий дурак я, однако, коли так ошибся дверью! Куда же идти мне теперь? Не могу я к Яге возвратиться. Одна дорога мне теперь – на помойку…
И взял тогда Астрозор его в корзину свою на Темные грибы, и пошел в Тридесятое королевство ко двору короля Людвига, унося его с собою, ибо принесенный в корзине в корзине же должен быть унесен.
А дальше – уже совсем другая история…