8. Вечерний «отдых» элиты конца 90-х годов.
И вот, наступил вечер. В ресторане одного из заведений, напоминающего тоже санаторий, но явно отличающийся по сервису, директор, товарищ Фролова, заказала столик на двоих.
Небольшое, но уютное строение было хорошо защищено от посторонних глаз, и снаружи напоминало баню. Это, собственно, и была баня при Андропове, но потом, при новом Генеральном Секретаре ЦК партии и т.д., баня была перепрофилирована в заведение для «своих». Здесь было все! Икра разная, рыба со всех концов света, мясо – только телячье и баранье для шашлыков, вина – марочные из Франции, Испании, Германии, Италии, коньяки – французские и армянские 5-тизвездочные. Было много другого, о чем, можно было только мечтать и, которое предназначалось лишь элите. Причем, в этом заведении элитой считали не только партийных боссов, но и заведующих некоторых складов при Облпотребсоюзе и Курорторге.
Был момент, когда Первый секретарь обкома партии товарищ Менжулин Игорь Семенович случайно встретился за одним столом с Абрашей Розенбергом, которого он бивал в молодости на переменах в школе. И поскольку, это имело место, как раз в нашем случае: я расскажу его.
Так вот: в такие заведения партийная величина ходила, разумеется, без сопровождения. Оно не нужно было, по двум причинам: первая – все происходила под грифом «секретно», никакая молва потом и злые языки не должны порочить кристальное имя партийного бонзы, и вторая – сопровождение попросту ненужно. Любого посетителя принимала прислуга с вниманием и знаками уважения, соответственным его рангу.
Можно было представить, каково же было удивление при вышеуказанной встрече, двух соучеников в прошлом. Товарищ Менжулин от неожиданности открыл рот и хотел что-то сказать, но Абраша недвусмысленно посоветовал:
– Игорек, закрой рот – тебе слово не давали!
Решив «отреагировать» на такое откровенное хамство, он повторно открыл рот, и Абраша, произнес уже с раздражением:
– Сегодня так печет солнце, что это прамо невозможно: асфальт порепался, горобцы хекают и зонтик не расчепиривается. Решил отдохнуть, так, и тут таки не дают покоя!
Подбежавший официант раскланялся перед Розенбергом и затараторил:
– Ми рады, что Абрам Иосифович решил таки нас посетить. Ах, как ми рады! Здесь все рады, что ви нас посетили!
Он обвел руками весь зал, в том числе и столик товарища Фроловой с гостем.
На такой прикид товарищ Первый секретарь обкома, вспомнив непростые ступени своего карьерного роста, решил на всякий случай ничего не изрекать громко, а тихонько спросил краснощекого соседа, уписывающего столовой ложкой черную икру.
– Кто это?
Тот, в недоумении глянул на спрашивающего, и у него мелькнула мысль: – Где-то я его видел! – но не очень заморачиваясь этой самой мыслью, он с благоговением выдохнул:
– Как? Вы не знаете Абрама Иосифовича? – Во взгляде его промелькнул подозрительный огонек, и он уже переспросил с интересом: – А ви, кто будете, господин хороший?
– Я не господин, я товарищ… – начал, было, Игорь Семенович, но его собеседник при этом слове, сразу утратил к нему внимание и, заканчивая разговор, протянул пренебрежительно:
– А-а-а!..
Что означало это «А-а-а!..» – Первый секретарь не понял, и продолжал вопросительно смотреть на краснощекого.
– Ви, наверное, сели не за свой стол. Здесь, только друзья Абрама Иосифовича.
Товарищ Фролова относилась к тем людям, для которых вся эта роскошь и предназначалась, но она заметила, что кроме Абрама Иосифовича, который был для всех финансовым богом Аркадии, Одессы и более крупных географических объемов, за столом сидит и Первый секретарь Одесского обкома партии – Менжулин Игорь Семенович. Кто его пригласил – она знала. Все вокруг предназначалось и ему, только, возможно, без столь открытого афиширования и сервиса. Человек нужный: от него еще зависело прямое финансирование ее санатория «Красные Зори».
Извинившись перед Степаном Кирилловичем, она подошла к партийному руководителю области, приветливо что-то сказав тому на ухо.
Увидев знакомое лицо, Игорь Семенович обрадовано кивнул. Ему было очень неудобно, что его не узнают за столом, а того, кого он в детстве бил – чествуют, как бога. Директор санатория товарищ Фролова была спасительной соломинкой.
– Зинаида Александровна – вы кстати! Вчера на бюро мы обсуждали вопрос об оказании помощи нашим домам отдыха и здравницам. Я…
– Очень рада нашей встрече, Игорь Семенович! – мягко прервала его директриса и увлекла к своему столу, за которым сидел Степан Кириллович. – Я лично пригласила вас отдохнуть от рабочих будней.
Своего гостя она, не скрывая, представила крупным ученым, а ученому – отрекомендовала Первого секретаря обкома, как крупного деятеля Коммунистической партии и самоотверженного борца за претворение в жизнь Ленинского учения.
Обменявшись незначительными фразами, Игорь Семенович задал ей мучивший его вопрос:
– Кто это? – он указал на Розенберга.
– Вы не знаете? – не сразу ответила Зинаида Александровна.
– Представьте, знаю! Я учился с ним в школе, но, я абсолютно, не знаю, что он тут делает?
Товарищ Фролова помолчала и, когда молчание уже затянулось, произнесла негромко:
– Он очень редко здесь бывает: всего два или три раза посещал, но, это – все его! – Обвела она взглядом зал и столики. – И Аркадия – его! И Одесса! Сегодня здесь будет Борис Рубашкин. Специально прилетел, чтобы спеть «Цыпленок жареный!», «Когда я жил в Одессе…» и «Мурку».
С каждой ее фразой глаза партийного руководителя все больше и больше расширялись, вернее, раскрывались или округлялись – у каждого это происходит по-разному.
– Как? – голос его внезапно осип. – Как можно? В наше время? Как его там…? А блатные песни! Каким образом этот Рубашкин попал в Советский Союз?
– Он уже гастролировал в нашей стране, а сейчас прилетел по личной просьбе Михаила Сергеевича. Тот не смог отказать в капризе Абраму Иосифовичу.
Ее ответ, словно удар молота. Первый… струхнул. Он прекрасно понимал, что означали слова, указывающие на Розенберга, как хозяина Одессы и т.д. Он только не знал, что это именно Абраша, и это не делало чести его службе безопасности, точнее КГБ. – А я его бил! – Мысль прорезала сознание и посеяла панику в партийной голове Менжулина.
Товарищ Фролова, тем временем, завершила и вовсе неожиданной, очень откровенной и вместе с тем, загадочной фразой:
– Абрам Иосифович замолвил перед Генеральным… за вас словечко! Там!.. – она показала глазами вверх. – Там, хотели вас снять, но этот человек заступился!
Зинаида Александровна скромно умолчала, что она была по маме, троюродной племянницей финансовому гению подпольного бизнеса СССР. Сам дядя так решил. – Большой бизнес – уважает тишину. Сразу отметим: фраза не его, ее произнес какой-то другой знаменитый одессит, но следовал ей Абрам Иосифович, как христиане молитве «Отче наш». Сама же товарищ Фролова, обладая папиной вполне русской фамилией, была держателем немалого количества подпольных акций этого и других подпольных заведений. Да, дорогой читатель, в те времена горбачевской оттепели уже появились заведения закрытого типа. Рынок бурлил подпольным товаром – нити вели в США, Израиль, Германию, Турцию, Гонконг и множество других стран. Поэтому, на очередной вопрос от Игоря Семеновича:
– Как?.. – на большее у того не хватило сил.
Фролова ответила:
– Думаю, вам следует его поблагодарить при случае, хотя Абрам Иосифович не любит словославий, но от вас… – Зинаида Александровна сделала паузу, – от вас примет!
Что примет? Игорь Семенович вначале не понял, но потом, к концу вечера – до него дошел смысл фразы.
А Зинаида Александровна продолжила:
– Этого, уже не остановить! Мир меняется – наша страна тоже. Ее изменил Михаил Сергеевич. Вы спрашивали, кто такой Розенберг? Завсклад. Заведует складом хозяйственных товаров. Но… – она подняла палец. – Но, у него в руках почти вся финансовая нелегальная сеть Советского Союза. Думаю, он вам даст совет, и к нему нужно прислушаться.
– Какой?
– Любой, какой он даст!
Степану надоело слушать директрису, и он, не понимал, чего та откровенничает перед ним с Первым... Ему были абсолютно безразличны интриги – он знаком с ними и по Кремлю. Считая, что может исполнить слово, данное Кэт, он, сказав недвусмысленно:
– Приятно было познакомиться, я уже пойду, – встал из-за стола.
Подобное, вовсе не входило в планы Зинаиды Александровны, и она согласно кивнув, произнесла, совсем противоположное тому, что ожидал москвич:
– Здесь собрались уважаемые люди, и раз мы встретились за этим столом, давайте выпьем за знакомство!
Эта провокационная фраза срабатывала всегда и везде. Степан Кириллович почувствовал себя неудобно, хотя в подобных «домах отдыха» он бывал не раз со своим другом-министром, и не только с ним. В кремлевских заведениях – все, так же. С той лишь разницей, что Черное море в Москве заменяла Москва-река; в Ленинграде – Ладожское озеро, ну и так… вплоть до Белого моря.
Но Зинаида Александровна, не зря откровенничала – она знала, через того же дядю, что Степан Кириллович связан дружбой с Михаилом Сергеевичем. Откуда тот узнал? Да, из Органов Безопасности, которые, даже подъем Степана с Серафимом и девчатами по Потемкинской лестнице, не оставили без внимания. Кроме того, она хотела показать ему не только сердечную привязанность и все, что под этим подразумевается, но и свою значимость в серьезных кругах. Зачем? Спросите вы. Чтобы дать ему понять, что они одного поля ягодки. Но была и другая причина, более серьезная: Абраму Иосифовичу, зачем-то понадобилось побеседовать с московским гостем. Он, собственно, из-за него и прибыл сегодня вечером и пригласил мировую знаменитость Рубашкина. Финансовый гений подпольного мира, знал, что племянница неровно дышит в отношении москвича, но, строго настрого запретил ей его соблазнять. И вот тут появляется ответ на извечный жизненный вопрос: зачем существуют родственники, тем более дети, к которым, можно было отнести и племянниц? Так вот, они появляются на свет, чтобы делать неприятности, совершая поступки, вопреки воле своих родителей, дядей и тетей. Поэтому, слушая во многом Абрама Иосифовича, Зинаида Александровна, кое в чем поступала по собственному усмотрению.
Сам Степан Кириллович, разумеется, и не подозревал, что к нему проявляется такое внимание. Он не раз замечал на себе любопытно-навязчивые взгляды в разных местах и даже на пляже, но не придавал этому значения. Степан верил, что его пребывание в Одессе мало кому интересно. И если не знал сам виновник о таком повышенном внимания к своей особе, то тем более, не знали друзья.
Пока Степа поднимал рюмку «Смирновки», удивляясь великолепию стола, Вика с Кэт и Серафимов заняли отдельный столик в самом конце огромной залы. Столики были большими, удобными и заставленными разной снедью.
Серафим терялся в догадках, что могли такого магического сказать эти прелестные создания директору, полностью закрытого от посторонних глаз и мнений, заведения, чтобы тот, улыбнувшись, с готовностью выделил столик на четверых, в облюбованном прелестницами месте. Правда, белгородец уже привык, что для них не существует невозможного, а уж закрытых дверей, тем более, и, поэтому не очень заморачивался вопросом.
В мгновение ока на столе появилась дополнительная отборная закуска и все та же «Смирновка» для Серафима и шампанское «брют» из провинции Шампань – для Вики и Кэт.
Повторяю: столы были большими даже на четыре персоны. Еда в понятии посетителей этого заведения, ассоциировалась с чем-то, наподобие принятия кулинарных изысков на приеме у британской королевы, если можно так выразиться. Правда, я, почему-то уверен, что королева о таком коронном блюде, как рыба «Фишь» «по-одесски» и не слышала. Жаль! Она многое потеряла в своем королевском величии, как собственно и от других блюд, о которых Англия и весь вражеский, западный мир и не подозревал. Впрочем, почему вражеский? Мир, благодаря Горбачеву, из волчьего облика, которым пугали советских граждан, стал постепенно превращаться в добродушное, незлобное и приятное бюргерское общество с Эйфелевой башней во Франции, Кельнским собором и Брадэнбургскими воротами у, уже вполне нормальных немцев и чудесной Валенсией с не менее чудесными испанцами.
Глядя на холодные мясные закуски, Серафим присвистнул, но негромко.
– Я сплю?
– Не голодать же, пока мымра будет соблазнять нашего Степушку, – отреагировала Вика, а Кэт вздохнула.
Зал, тем временем, был давно заполнен, мы ухватили лишь интересующие нас эпизоды. Столов было «немного» – двадцать. Четыре из них – предназначались по десять персон на каждый, десять – по шесть, и шесть – по четыре.
Публика столь разношерстная, что характеризовать их мы будем, по мере развивающихся событий. А события с какого-то момента, стали развиваться очень даже стремительно. И когда уже некоторые посетители, приняв по пол кило «Смирновки», стали на повышенных тонах рассказывать о своих победах: кто на сердечном фронте, кто на деловом – появился Борис Рубашкин.
Мировая звезда после своего «Козачка», затмила всех эмигрантов Европы, Америки и даже Австралии, и была, что называется, нарасхват. Даже Вили Токарев, Михаил Звездинский и Михаил Шуфутинский – не собирали столько публики на своих выступлениях. Один концерт знаменитости в Вене давал больше прибыли устроителям, чем выступление Ансамбля песни и пляски Морского Краснознаменного флота СССР, за всю 11-ю Пятилетку. Поэтому, представить, сколько ему причитается за концерт в заведении Розенберга в Одессе – было сложно.
Выступление артистов, частично входило в стоимость входного билета в закрытое заведение, но не в этот раз. Этим вечером Абрам Иосифович делал подарок своим клиентам, и все расходы по «светилу» взял на себя.
Но, вообще, такие заведения были очень дорогими. Обычно, входные билеты, в стоимость по 300 рублей, когда погудеть в компании из 10 человек в ресторане, можно было в то время и за рублей семьдесят – норма для так называемой «элиты» делового и партийного мира.
Сколько заплатили Вика и Кэт за себя и Серафима – девчата наотрез отказались обсуждать с последним.
– Мы устраиваем жизнь нашей лапочки Кэт, так что пусть тебя это не интересует! – отреагировала на третью попытку белгородца узнать, сколько приготовить денег, Вика.
Девочки не хотели ставить его в неловкое положение: у того не хватило бы всей наличности, с которой он прибыл «отдохнуть», не говоря об утратах на Одесском Привозе и регулярном посещении со Степаном «Торгсина» на предмет дегустации виски «Белая лошадь».
Появление Рубашкина ознаменовалось бурными выкриками, и всплесками. Оказывается, Бориса многие из присутствующих знали. Он, видимо, тоже, потому что, появившись с гитарой, пропел:
– И снова я в Одессе, кругом одни друзья,
Я счастлив, что в Одессе, мне рады как всегда…
Пропев, Борис подошел к поднявшемуся из-за стола Абраму Иосифовичу, и они обнялись.
Эмоции переполнили зал. Послышались возгласы и масса добрых пожеланий типа: – Слава нашему любимцу Рубашкину.
Кто-то изумленно выкрикивал: – Ах, так это Боренька?.. Не может быть!?..
С конца зала, от столика недалеко от наших друзей, пожилой, но упитанный завсклад импортной одежды Облпотребсоюза, Моня Срулевич – на русском Сергеевич, крикнул:
– Боренька, можно я тибе расцелую.
Завсклад Моня принял на грудь «Смирновки» не больше остальных, но у него целую неделю была комиссия из Центросоюза. Упаковав сегодня все «необходимое» для их отъезда в родную Москву, они пригубили раз, а, затем, еще раз и еще несколько раз… Поэтому, уже в заведении Абрама Иосифовича, он был, что называется хороший. «Смирновка» прибавила веселого настроения и он, пошатываясь, вышел к Рубашкину.
Понимая, что лучше подойти к Моне, чем ждать, когда он сам подойдет и, ни приведи Господи, еще упадет, а такое могло вполне случиться, Абрам Иосифович увлек Рубашкина к своему старому товарищу.
Борис, с улыбкой раскрыв объятия, он тоже знал завсклада Моню, охотно приблизился и обнял того.
– Ты, такая цяця! – отреагировал растроганно Моня Срулевич. – Ты, наша гордость! – Почему он решил, что Рубашкин: болгарин по матери и русский казак по отцу – их гордость, завсклад объяснить был не в состоянии, но все понимали: одесские песни возродились в своем величии, во многом, благодаря именно Борису Рубашкину. А завсклад Моня продолжил:
– Я скажу словами всеми любимого нам Бабеля: Об чем думает такой папаша как я? У мине пятеро детей! Он думает об випить хорошую стопку водки, об дать кому-то по морде, об своем складе – и больше ничего… – тут Моня утратил нить разговора и, обведя зал глазами, спросил: – Об чем это я? – И вспомнив, завершил: – А-а-а! Я еще думаю об таком человеке как Боренька. Он приехал к нам у гости, не побрезговал. Живи долго и щасливо нам на радость. Ты мне споешь романс?.. Тот… мой любимый? У мине от него прамо сердце вискакует, и слеза прошибает, как вижу тибе!
От чего выскакивало сердце у еврея Мони, и от чего прошибала слеза: от романса, или присутствия Бореньки, не все поняли, но это не главное. Чувства! Вот то, что сейчас было в центре внимания.
– Дай я тибе расцелую! – подтвердил Моня свои намерения, и кульминацией был сочный поцелуй.
Все знали завсклада Моню и знали, как ему было нелегко ублажить комиссию из 12 человек, «нагрянувшую внезапно» на Юг, чтобы и Москва могла кушать черную икру. Поэтому, Абрам Иосифович бережно передал старого друга двум служителям ресторана и те, так же бережно отвели того за его столик. Через несколько минут возле стола появилось кресло и Моня Срулевич, пять минут спустя засопел носом, рассматривая что-то на потолке.
Вика и Кэт с интересом наблюдая за «мэтрами» вечера и Рубашкиным, не на секунду не выпуская из вида Степана и директрису.
– Кто, этот? – показала взглядом Кэт на Игоря Семеновича.
– Я, кажется, его знаю, – отреагировал Серафим. – Это Первый секретарь обкома партии. Видел вчера по телевизору в фойе.
– Даже? Постой, постой! – что-то попыталась вспомнить Вика. – Это Игорь Семенович – он был у моего мужа в гостях на Ставропольщине. Интересный человек! – она загадочно улыбнулась. – Пытался за мной приударить. Сам Господь нам его послал. Не нужно ни Варфоломеевской ночи, и вообще...
В ее прелестной головке мгновенно произошла корректировка нейтрализации директрисы.
– Ты что-то придумала? – глянула на нее заинтригованно Кэт.
– Солнышко, у тебя голова лучше соображает, чем моя. Подумай над этим… – и Вика негромко рассказала ей и Серафиму план действий.
– То есть, все как в кино и придумывать ничего не надо! – ухмыльнулся белгородец.
– Актеры сами подобрались! – рассмеялась Кэт. – Но, когда он тебя увидит, могут быть неприятности с твоим…
– Для моего «котика» неприятности уже начались! – прервала ее подруга.
– Ты точно решила?
– Все будет зависеть от… – Вика кивнула на Серафима!
– Я, за! – не поняв, о чем они говорят, отреагировал Серафим. Он в это время отвлекся на соседку, откровенно списывающую с него портрет, и не совсем понял, за что же он: «За!».
– Не пожалеешь? – рассмеялись Вика с Кэт.
– Солнышко, все только для тебя, так что я, за!
Понятно, что Серафим пока не понял, над, чем они смеялись. Ему было хорошо с ними, такими божественными созданиями. Улыбнувшись, он поцеловал руку Вике, а, затем, помедлив, Кэт.
Девчата многообещающе переглянулись и подняли бокалы с шампанским. Белгородец взяв рюмку, сказал с теплом:
– За вас, наши дорогие! Пью от себя и Степы!
В зале, наконец, разлилась: «Когда я жил в Одессе…» во всем своем колорите неподражаемого баритона Рубашкина. Исчезнув перед этим на несколько минут, он появился вновь в тельняшке и брюках-клеш. Это – сценическая одежда Бориса при выполнении блатных песен. Отличный танцор с мировым именем, он стал выделывать чечетку с замысловатыми коленцами характерными периоду НЭПА, то есть 20-м годам. Причем, песню
Когда я жил в Одессе – носил я бруки клешь,
Соломенную шляпу – в кармане финский нож…
– знали все присутствующие, независимо от своей принадлежности социальное среде.
Здесь же, за отдельным столиком сидел незаметный господин, вернее товарищ с другими двумя товарищами и тремя дамами, и тоже мурлыкали ее под нос. Это был начальник особого отдела КГБ, который пользовался особым респектом у Абрама Иосифовича и находился абсолютно на бесплатном обеспечении. Он сидел незаметно для Менжулина, но как на ладони для Розенберга. Такие времена: все под контролем, причем сотрудники КГБ резонно думали, что контролируют они, но, как бы они удивились, если бы узнали, что контролируют именно их. Причем контролируют, в отличие от них, абсолютно трезвые официанты, которые после окончания сабантуя составят подробный отчет о всем увиденном и услышанном в зале, и передадут это директору, а тот службе безопасности самого Розенберга.
В той службе, все значительно серьезнее, чем на государственной, пусть и грозно звучащей как Комитет Государственной Безопасности. Именно эта служба контролировала денежные потоки, вернее охраняла их не только от тех же Госорганов, но и от местных, заезжих и международных авторитетов уголовного мира. Последние, были достаточно умны, чтобы не связываться с Розенбергом и его международным синдикатом, а сам Абрам Иосифович никогда не жадничал и, иногда, отправлял братве новогодние подарки. В общем, в криминальном мире все было чинно, и соблюдались правила игры.
Между тем, песни лились рекой. Борис был в ударе и спел несколько песен уже на «Бис!», то бишь, повторно.
Вика и Кэт внимательно наблюдали за директрисой и Степаном, мало обращая внимание на окружение. Согласно выработанному плану, их уже занимал и Первый секретарь обкома – Игорь Семенович Менжулин.
– Кажется, уже по шестой рюмке выпили! – констатировала Кэт.
– Степан может не выдержать! – отреагировал Серафим, улыбаясь даме, по всей вероятности, не прочь его «подцепить». Она не сводила с него откровенных глаз, которые были здорово навеселе.
Вика и Кэт занятые столом Степана, не обратили внимания на такое, явно не желательное действо соседки.
Всемирно известный тембр продолжал заводить не только песнями, он зажигал танцами. В момент, когда Борис исполнял какую-то казацкую залихватскую песню, вприсядку сорвалось несколько подвыпивших бизнесменов из пошивочных цехов Малой Арнаутской. Двое справились и под восхищенные выкрики присутствующих затравили такое, что сам Рубашкин в изумлении остановился.
Музыка играла – эти двое крутили на полусогнутых коленях пируэты, похожие: не то на «Тодос», не то на «Двойной тулуб» Родниной и Зайцева, не то на современный «Брэйк». И все бы ничего, но были еще несколько добровольцев-танцоров. Один, после первого коленца растянулся на полезном заднем месте, второй согнулся, но разогнуться уже смог только на диване у директора и то, чтобы сесть – на большее не хватило физической энергии. У третьего – попросту лопнули штаны, причем на самом интимном месте. Но на все это, присутствующая публика смотрела с юмором и только подзуживала новых смельчаков на танцы.
– Восьмая! – опять прокомментировала Кэт и с возмущением, констатировала: – Эта мымра его попросту спаивает!
Положение спас проснувшийся Моня. Здорово похрапывая, он, тем не менее, недолго считал на потолке мух и, в какой-то момент открыл глаза. Увидев Борю Рубашкина, завсклад Моня не сразу сообразил, где он и что с ним происходит, но с Боренькой решил поздороваться, так получилось во второй раз.
Причуды завскладов не шокировали присутствующую публику, и Моня Срулевич под веселый гомон друзей и родственников, с трудом выйдя к Рубашкину, опять расцеловал его.
Боря тоже искренне, отнесся к повторным объятиям и приветствиям, потому что именно Абрам Иосифович с Моней Срулевичем и несколькими другими друзьями, приняли самое действенное участие в его сценической судьбе. По их настоянию, он, даже закончил Пражский экономический институт. Венская филармония – тоже их рук дело, поэтому, когда Моня Срулевич опять произнес:
– Боренька, спой мою любимую… – зазвучал дивный романс: «Ты меня, не любишь, не жалеешь!». Есенин, когда творил это произведение, наверное, здорово был обижен на девчат, потому и романс вышел задушевный до слез.
И в этот же самый момент, Кэт встала и направилась к столику со Степаном и Зинаидой Александровной.
Такую красоту заметили сразу. Несколько братьев-бизнесменов стали шушукаться, интересуясь, кто она? Начальник отдела КГБ нахмурился, если можно назвать это так после бог весть какой рюмки «смирновки». Скорее его гримаса обозначала: «Кто такая?.. Не доглядел».
А Кэт спокойно подошла к столику и на удивленный взгляд Степана и ошеломленные глаза директрисы, спросила:
– Можно пригласить вас на танец?
Степан, хотел уже было встать, но в последний момент заметил, что его любимая женщина смотрела не на него, а на Первого секретаря Обкома партии, то бишь, на Игоря Семеновича.
Товарищ Менжулин выпил уже немало, но главное, он, как и все партапаратчики, очень даже уважал слабый пол. Подпрыгнув от неожиданности на стуле, он через секунду вел Кэт на открытое место для танца, а через две – уже танцевал под душевный романс Рубашкина.
На весь зал растеклось:
Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.
Под такие слова Кэт со своей ролью справилась отменно. Спустя пару минут, она шепнула что-то на ухо партнеру, и тот прыснул со смеху, а еще через несколько секунд, «случайно» прижалась к нему, да так, что у стойкого партийца мороз пробежал по коже. Еще не окончился романс, и слышалось:
И, когда с другим по переулку,
Ты пройдешь, болтая про любовь,
Может быть, я выйду на прогулку,
И с тобою встретимся мы вновь…
она уже и второй раз, чуть «оступилась» и, так случилось, попала в объятия товарища Менжулина.
Серафим и Вика давились от смеха. Еще больше их разобрало, когда Кэт оступившись еще раз, уже просто упала на руки Игоря Семеновича.
– Такую артистку теряет мировой кинематограф! – рассмеялся Серафим.
– Да, Кэт была бы изумительна на сцене! – согласилась Вика.
– Она и в жизни, ой как хороша! – причмокнул губами Серафим.
– Ах, ты бабник… – начала было Вика, но он завершил:
– Для Степана – Кэт значит все! Он ее очень любит, так что…
– А ты? – вопрос был двусмысленным, потому что мог адресоваться двояко.
– Я люблю тебя, солнышко… Разве, это не видно? Мы два старых дуралея втюрились, словно школьники.
– Знаешь? – отреагировала серьезно Вика.
– Возраст не важен. Главное, чтобы мы понимали друг друга и пустили в свое сердце! Тогда это и означает – любовь навсегда.
– То есть, шнурки, обувь и раскрытая зубная паста в туалетной комнате не в счет?
– У меня не в счет! Думаю, у Кэт – тоже.
Разговор прервался сам собой, хотя и был важен. Дело в том, что Зинаида Александровна вовсе не рассчитывала, что Вика с Кэт попадут именно в это закрытое заведение. Но и запретить она тоже не могла – Вика супруга первого секретаря Ставропольского края, а Кэт дочь, тоже Первого…, но уже обкома Минска – столицы Беларуси.
Ситуация сложилась сложная, дядя несколько раз кинул на нее недовольный взгляд.
Слава Богу, романс закончился, и Игорь Семенович, отведя Кэт за ее столик, вернулся к директрисе и Степану.
Что чувствовал московский ученый, нетрудно догадаться. Степан Кириллович никогда еще не ощущал такого прилива ревности. Марию он ни к кому не ревновал, потому что не любил. Приличие соблюдал, и со стороны его нельзя было упрекнуть в равнодушии к супруге, но сама Мария хорошо понимала, что он никогда не будет ее. Видимо, это и была причина, по которой она изменила ему с Сухоруковым. Кто знает?
При появлении товарища Менжулина, Степан хотел было сказать ему несколько слов, но вовремя осадил себя. Что он мог ему предъявить, да еще и в присутствии Зины: так она попросила ее называть, пока отсутствовал партийный босс.
Не придумав ничего лучшего, Фролова решила попросту не отпускать от себя Игоря Семеновича, дабы оградить от подозрительных женщин-охотниц: так она их охарактеризовала. Именно этого, собственно, и добивались наши прелестницы. Но план еще не завершен, и они ждали кульминации вечера. Всемирный тенор взял получасовой перерыв и удалился в отведенную ему комнату. Его место занял один из цеховиков, загрузивший сознание присутствующих, одесскими анекдотами, среди которых были и пошлые. Пошлыми я не буду тревожить ум читателя, а несколько сердечно-задиристых передам. Похожий немного на Наполеона внешностью цеховик Александр, не буду разглашать тайну фамилии, чтобы «органы» не помешали его выслушать, поведал следующее:
– В отделение милиции доставили полковника и штатского за избиение еврея.
Спрашивают полковника, за что, мол?
– Как он в автобус вошел, так мне на ногу и наступил. Наступил и стоит. Ну, я минуту подождал, вторую. Думаю: если через пять минут с ноги не сойдет, то точно в морду получит...
Спрашивают мужика:
– А ты что же влез?
– Так я гляжу, полковник то на часы смотрит, то на еврея, то на часы, то на еврея... А потом как ему в морду даст! Ну, думаю, по всему Союзу началось...
За столами раздались хлопанья в ладоши и выкрики удовлетворения. К юмору одесситы всегда держат открытое сердце.
Но время шло, и градус алкоголя все поднимался, а головы некоторых присутствующих, несмотря на веселую атмосферу и анекдоты, опускались все ниже. Кое-кто старался держаться, но давалось это с трудом. Несколько человек усиленно рассматривали что-то в тарелках, не в состоянии рассказать, что им там мерещится, а двое удобно устроились в салате, то есть положили головы в тарелки с салатом и один даже пропел, что-то похожее на «Чубчик… чубчик.. чубчик кучерявы…», прежде чем заснуть.
Сотрудники КГБ умели пить и в салат не ложились, но на мир уже смотрели лишь одним на всех, подозрительным глазом – остальные были не в состоянии бдительно нести службу.
К Степану внезапно подсел сам Абрам Иосифович. Он мало пил и с ним можно было вести разумную беседу. Сам ученый в этот вечер, несмотря на частое поднимание рюмок, был тоже почти трезв. Как бы не волновались за него друзья, и, в особенности Кэт, он понимал, что не может разочаровать любимую женщину слабостью и ошибкой. Поэтому, когда, после знакомства с Розенбергом, Зина их оставила, Степану понадобилось всего чуть времени, чтобы удовлетворить любопытство Абрама Иосифовича. Я не буду посвящать читателя в их разговор, отмечу лишь, что, получив толковые ответы, на некоторые, не представляющие «государственную тайну» вопросы, дядя Зины остался доволен беседой.
За столом у друзей Степана Кирилловича, тоже все обстояло очень, даже неплохо. Александр не мешал им анекдотами, и наши героини с героем Серафимом с удовольствием слушали его и готовы были слушать и дальше:
– Одесский дворик… – разносился по залу чуть надтреснутый от количества выпитого и рассказанного, голос цеховика, – На балкон одного дома выходит одесситка и видит напротив соседку Сару:
– Сара, мой сифилитик у тебя?
Сара падает в обморок.
На балкон выходит Рабинович и говорит:
– Золотце, ну сколько раз тибе говорить, не сифилитик я, а филателист.
Вика после второй, или, кажется, даже третей бутылки вина из Шампани, была уже в том приличном состоянии, когда любая смешинка доводила ее до истерического смеха. При всем этом, когда она, наконец, заметила, что соседка-блондинка настойчиво пытается завладеть вниманием Серафима, обняла его, а ей свернула изящный, но явно неприличный кукиш.
Оскорбленная дама обиженно собрала губы бантиком и передернула плечами, хмыкнув что-то себе под нос.
Кэт, напряженно наблюдая за Степаном с Абрамом Иосифовичем и «мымрой» с Игорем Семеновичем, пребывала не в столь веселом состоянии, как подруга, и, заметив все жесты и кукиш Вики, недвусмысленно взяла в руки полупустую бутылку шампанского и взглядом отправила блондинке, что-то похожее: «Корова, не успокоишься – бутылка полетит в тебя».
Ответ взглядом со стороны блондинки, был менее грубым, и она поспешно перевела глаза на Александра, который уже изрядно выдохся: все ждали Борю Рубашкина.
Незаметно вышли музыканты и разместились на импровизированной сцене. Пока они налаживали музыкальные инструменты и аппаратуру, цеховик под аплодисменты выдал последний, на сегодняшний вечер, юмор:
– Ночью на железнодорожной станции «Одесса» останавливается пассажирский поезд. Открывается окошко:
– Что за станция?
– Одесса!
– А почему так долго стоим?
– Паровоз меняем!
– На что меняют?
– Как на что? На паровоз!
– Тогда это не Одесса!
Благодарная публика, та, что еще могла находиться в сидячем и частично в стоячем положении, благодарно захлопала, а некоторые стали обниматься.
Все это продолжалось до выхода гостя из уже, не такого вражеского, как раньше, западного мира. Рубашкин появился в белом элегантном костюме стиля рэтро 20-х, с бабочкой и в канотье. Он был без гитары, но музыка возникла, так получилось вместе с ним.
Отговорила роща золотая,
Березовым веселым языком
И журавли печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Есенин разговаривал своей чарующей музой, через всемирно известный волшебный голос Рубашкина. Гости заворожено перестали есть, и бряцать бокалами, а Кэт опять вышла на «тропу войны».
Она вторично подошла к Игорю Семеновичу и пригласила на танец.
Это было уже сверх всякой наглости, по мнению Зинаиды Александровны, но сам приглашенный с готовностью подхватил красавицу и завальсировал под песню, далекую от вальса. Через секунд тридцать, он сбился, с уже очень нетвердой от выпитого ноги, и перешел на танец, называемый на танцплощадках того времени, «медляк».
Кэт искусно завладела его вниманием, а Степан стал обдумывать план, каким образом отвадить партноменклатуру от любимой женщины. И придумал. Он подошел к Абраму Иосифовичу и попросил того об одолжении. Довольный разговором с ученым, финансовый шеф подпольного мира, выслушав его, согласно кивнул: это означало для всех, что неизвестный присутствующей публике человек, получил «приз», к которому стремятся очень многие, но добиваются единицы.
В следующую минуту Абрам Иосифович обернулся к танцующим, и, не дожидаясь окончания «золотой осени» Рубашкина, пальцем поманил к себе партийного лидера коммунистической партии города Одессы.
Игорь Семенович в нерешительности споткнулся и бросил слегка растерянный взгляд на товарища Фролову. Та была очень обеспокоенна настырностью Кэт: Зинаида Александровна не терпела не только соперниц, но и тех, кто могли обскакать ее во взаимоотношениях с властьимущими. Поэтому, наблюдая за всеми, в том числе и за Степаном с дядей, она перехватила жест родственника и немой вопрос товарища Менжулина. На первый – она только усмехнулась, на второй – взглядом дала понять Игорю Семеновичу, что пора прекращать танцевать со всякими…, а заняться делом, ради которого он собственно и был приглашен в этот вечер.
Нужно отметить, что стул за столом Розенберга из десяти мест, с момента отсутствия сидевшего его лица, так никем и не занимался. В этом заведении – все обстояло согласно иерархии. И если стул Первого секретаря обкома стоял рядом с Абрамом Иосифовичем, то это означало, что у того есть к нему дело. И вот настало время, ради этого дела перейти к делу.
Мы знаем, что Кэт была далеко не дурочкой и сразу сообразила, что к чему.
– С вами так хорошо, томно произнесла она, но вас зовет «Хозяин», я не задерживаю.
При слове «Хозяин», Игоря Семеновича передернуло, но он взял себя в руки и виновато ответил:
– Дела и здесь не дают нам насладиться жизнью.
– Если вы свободны… – Кэт томно заглянула в его глаза, – если вы свободны ночью, я бы с вами ее провела.
Это было жестоко, но папа привил ей неприязнь к элите, которая должна была жить не как элита, а, как простые люди. Поэтому Кэт мстила не только «мымре», попытавшейся забрать у нее любимого человека, но ханжам-коммунистам, переродившимся в лоснящихся от жира котов. Игорь Семенович, сам не подозревая, очень упростил ей задачу вопросом:
– Номер вашей комнаты?
В ответ услышал одно единственное слово: Один.
– Когда все завершиться, я приду к вам в Первый номер.
– Буду ждать! – лаконично отреагировала Кэт, вложив в улыбку все коварство, которым пылало ее сердце к «мымре» и «рулевому» областной коммунистической организации.
Зинаида Александровна досадовала за так неудачно сложившийся вечер. Вернее, она выполнила все указания дяди, но ее внутреннее душевное состояние, так вышло, не получило тех бурных эмоций, на которые она рассчитывала.
Первый секретарь обкома партии Одессы, помешал дать гостю из Москвы то, что так ей хотелось ему отдать. Точнее начать отдавать вечером, а окончательно отдаться ночью при свечах в интимной обстановке. Кэт мешала все время и отвлекала, не давая возможности оставить Игоря Семеновича без присмотра.
Степан Кириллович давно раскусил план игры друзей, и ждал удобного случая откланяться.
Когда Абрам Иосифович, что-то вкладывал в уши Игорю Семеновичу, а Зинаида Александровна внимательно следила за их жестикуляцией и пыталась уловить обрывки фраз, Степан Кириллович, чопорно поцеловал ей ручку и откланялся.
Директор «Красные Зори», машинально кивнула, а когда до нее дошел смысл происходящего: московского гостя и след простыл. Она поспешно последовала на выход, забыв за дядю и его партийного собеседника, но Степана в помещении небыло. Не выдержав такой неудачи, племянница финансового короля налила себе полный фужер для шампанского коньяка и залпом выпила. Посидев минуту, товарищ Фролова повторила ту же дозу. Но, что мужику в пользу, то женщине нехорошо. После третьего повтора – все вместе составило почти бутылку французского «Камю», и Франция запрыгала в глазах директрисы, а Азнавур запел ее любимую песню про «Вечную любовь». Дальше она уже ничего не помнила.
Зинаида не видела, каким хитрым взглядом следил за ней дядя Абрам Иосифович, когда она метнулась со стула, и как ему незаметно и благодарно за минуту до того кивнул сам московский гость, а если б и заметила – ничего не поняла бы. Она не видела его глаз, сопровождавших каждый фужер с «Камю» от стола до ее губ. Розенберг предупреждал племянницу: не путай личные дела со своими чувствами, но Зина решила поступить по-своему. Но так не бывает: у Абрама Иосифовича все делают только так, как надо, даже родственники. На просьбу Степана Кирилловича помочь: преисполненный к нему симпатией, финансовый туз подпольного мира, помог. То, что племянница с «горя» опрокинула почти бутылку французского коньяка, вовсе не беспокоило дядю. Отоспится и впредь, будет умнее – это все, что мог по этому поводу подумать Розенберг.
Серафим с Викой и Кэт, заметив, что Степан исчез, переместились по его стопам под чудесное звездное небо Аркадии.
За метров пятнадцать от закрытого рассадника удовольствий и соблазнов, их уже ждал Степа.
Исстрадавшаяся Кэт обняла его и сладкий поцелуй начал любовную идиллию этой ночи.
Последствия приглашения Кэт в №1 Менжулина Игоря Семеновича мы узнаем на следующее утро!
Продолжение следует.