Глазами туриста

1.

В плацкартном вагоне было жарко и многолюдно. Миша с трудом протиснулся мимо бабки, которая стояла в узком проходе между спальными полками и второпях запихивала под сиденье две неподъёмные сумки. Она пыхтела и отдувалась, выпуская вместе с возду-хом бранные словечки в адрес жаркой погоды, назойливых мух и людей, привлёкших сю-да этих мух. Миша невольно скривился, увидев, какого попутчика послала ему судьба. Но он недолго хмурился, так как заметил на соседних местах двух симпатичных девочек лет восемнадцати. Подшучивая друг над дружкой, они играли в «дурака». Одна из них подняла на Мишу тонко обведённые тушью глаза цвета морской волны, и он тут же отвёл свои в сторону. Потеснив бабку, он закинул на верхнюю полку свою сумку, при этом краем глаза заметив, что девочки прервали свою игру и изучающе на него смотрят. Та, что с голубыми глазами была чуть постарше подруги и, выражение её гладкого без единой морщинки лица было насмешливым. Миша уже хотел подойти познакомиться, но в последний момент передумал, решив, что это лишнее – они могут сойти на следующей станции и он никогда их больше не увидит, а значит, и нет никакого смысла заводить такие знакомства. Остановив проходившего мимо проводника, он поинтересовался, когда ему принесут постель, после чего, сняв туфли, забрался на свою полку и уставился в потолок. По шлёпанью карт и многозначительному хихиканью он понял, что девочки снова вернулись к своей игре. Миша закрыл глаза, и перед ним тут же возник город необычайной красоты – с величественными храмами и широкими площадями, роскошными дворцами знатных русских фамилий и живописными каналами, город, в котором от каждого камня веет историей полной интриг, тайн, мятежей и переворотов, город, вдохновлявший поэтов и убивавший своих царей – легендарный город белых ночей…
Мишу провожало много родственников и каждый волновался по-своему, несмотря на то, что в Петербурге его должны были встретить.
«Щётку взял? А полотенце?» - суетилась вокруг него бабуля и всё норовила заглянуть в сумку – далеко ли запрятаны пирожки, которые она ему испекла в дорогу.
«Как только приедешь - позвони, - говорила мама, - и не спеши тратить деньги, а то накупишь всякой ерунды, а на нужные вещи ничего не останется».
Остальные тоже давали ему разные советы – один только дедушка был молчалив и уг-рюм. Из всей семьи он один побывал в Санкт-Петербурге – во время блокады и печать кровавых событий оставила неизгладимый след в его душе. Когда Миша попросил его рассказать об этом городе, он ответил:  «Я не знаю, какой он сейчас, потому, что застал там одни руины, могу сказать только, что он очень большой, этот город. И, как и от всех больших городов от него нельзя ждать ничего хорошего. В моё время это был город смер-ти и страданий».
Если бы бабуля услышала эти слова, то подняла бы невообразимый шум, но дедушка улучил подходящий момент, когда они с Мишей отошли к ларьку за газированной водой.      
«Главное – смотри в оба и никому не доверяй», - сказал он Мише напоследок. Тот молча кивнул и пожал деду руку. Через несколько минут поезд уже отходил от станции и последние жесты прощания Миша видел уже сквозь пыльное окно. Так началось его пу-тешествие в неизвестный, далёкий Петербург.

2.

Поезд прибыл на Московский вокзал рано утром. Миша встал за час, когда за окном ещё царил синий полумрак. Он слез с полки, стараясь не наступить на самозабвенно хра-пящую под ним бабку и, прихватив полотенце и мыло, направился в туалет. У двери в молчаливом ожидании стояла девочка из купе напротив и прикрывала ладошкой зеваю-щий ротик. Миша окинул быстрым взглядом её невысокую стройную фигурку, на которой был только зелёно-голубой халатик, едва доходящий ей до коленок. На них его взгляд задержался чуть дольше, и, зная, что туда смотреть нетактично, Миша уставился в точку рядом с её плечом. Уголки её губ чуть приподнялись, а в глазах снова появилось насмешливое выражение – мол, видели мы таких. За две минуты, показавшиеся Мише вечностью, он всё-таки не удержался и посмотрел на юное, ещё не совсем отошедшее ото сна личико, обрамлённое волосами, похожими на золотистый пух.
«Всё-таки она с подругой тоже едет в Питер», - с досадой подумал Миша и пожалел, что упустил в самом начале поездки удачный для знакомства момент; из-за этого нару-шить сейчас так гнетущее его молчание представлялось глупым и неуместным. Наконец, с той стороны послышался сухой щелчок, и Миша испытал явное облегчение после того, как это милое создание, заставлявшее его чувствовать себя неловко, удалилось в уборную. В его воображении всё ещё плавали соблазнительные коленки этой девочки. Он вдруг представил себе, как гуляет с ней под руку в Летнем Саду, который видел на открытках, которые иногда присылала из Питера его тётя.
Закончив все утренние приготовления, он вернулся на своё место и вплоть до остановки поезда просидел, разглядывая свои чуть угловато подстриженные ногти. Пока поезд замедлял ход, люди столпились в вагоне неровной очередью. Прямо перед Мишей бабка с нижнего места всё суетилась и толкалась, пока высокий мужчина в кашемировом плаще не сделал ей резкое замечание. Кто-то тронул Мишу за плечо и, обернувшись, он увидел ту самую девочку, на которую всё это время упорно старался не обращать внимания.
— Извините, вы не поможете мне застегнуть сумку? – спросила она, при этом кокетли-во улыбаясь. Своими наманекюренными пальчиками она теребила украшенную разно-цветными камешками сумочку. Миша заметил, что на ней разошлась молния, и естествен-но не мог отказать ей в такой пустяковой услуге.
— Сейчас сделаю, - самоуверенно заявил он и взялся застёгивать злосчастную молнию. Вернув «собачку» в исходное положение, он медленно, мысленно на ней концентрируясь, повёл её вдоль зубцов «молнии». Когда на середине пути она разошлась, как пасть троглодита, Миша понял, что кроме мыслей нужны ещё и пассатижи. Он повторил попытку, но закончилась она тем же самым. Деланное спокойствие на его лице сменилось явным конфузом, затем раздражением и едва не переросло в панику, когда он заметил, что поезд уже остановился и очередь начала двигаться. Он снова дёрнул «собачку» – та проскочила пару сантиметров и застряла.
— Ладно, не стоит, - сказала голубоглазая красавица, отбирая у него сумочку, - отдам в мастерскую.
В её голосе прозвучала досадная нотка, и кровь бросилась Мише в лицо. Он пробормотал что-то о недостающих инструментах, но после этих слов почувствовал себя таким жалким, что готов был провалиться сквозь пол вагона. Выходя на перрон, он мысленно обозвал себя идиотом и всё боялся оглянуться, чтобы не встретить насмешливого взгляда. Подавленный, этими мыслями Миша не сразу заметил солидную пару среднего возраста, и опомнился только, когда невысокий мужчина приятной наружности направился ему навстречу. Его сопровождала дама в элегантной шляпке, кожаной курточке с воротником из кроличьего меха и чёрных обтягивающих джинсах, заправленных в изящные сапожки. Миша сразу узнал свою тётю, хотя последний раз видел её четыре года назад и то на фотографии. Черты её лица были строгими, но эта строгость тут же разгладилась, когда женщина улыбнулась и нежно поцеловала его в щёку. От неё приятно пахло духами от Dior.
— Здравствуйте тётя Регина, - пробормотал Миша, машинально отвечая на её поцелуй и в то же время пожимая руку мужчине.
— Рада тебя видеть дорогой племянничек. Ты, конечно, меня не помнишь, ведь, когда мы в последний раз встречались, ты был вот таким, - тётя Регина выпрямила свою тонкую ладошку на уровне бёдер, после чего повернулась к мужчине и представила его Михаилу.
— Познакомься, это мой муж Алексей. Лёш, возьми у него сумку.
Прежде чем Миша успел запротестовать, Алексей забрал его довольно увесистую но-шу. При этом он держался весьма сдержанно и, как показалось Мише – высокомерно. Тётя Регина наоборот забрасывала его вопросами – как он доехал, как там поживает её двою-родная сестра и т.д. и т.п. Несмотря на её явное внимание, Мише всё время казалось будто этот разговор она продумала заранее и вообще всё её радушие было чересчур наигранным, что, впрочем, не слишком его удивляло, так как тётя Регина ни разу за десять лет, не позвонила и не приехала.
Они сели в «Ауди» Алексея и на протяжении всего пути Миша не отрывал взгляд от окна. Как зачарованный он глазел на старинные дома в стиле барокко и русского класси-цизма, стараясь не упустить ни одной детали. Они проехали Фонтанку, а когда останови-лись на «красный свет» перед каналом Грибоедова, Миша не мог наглядеться на широкую колоннаду Казанского собора.
«Да, здесь есть на что посмотреть – не то что дома», - подумал он, уже предвкушая экскурсию по историческим местам Питера.
 Тётя Регина с мужем жили в двухкомнатной квартире в Волынском переулке непода-лёку от церкви св. Марии. Это было тихое местечко с близко налепленными домами, об-рывающимися набережной Мойки. Алексей оставил машину во дворе, и они начали под-ниматься на четвёртый этаж.  Тётя Регина сразу же отдала Мише «таблетку» от парадной. 
Их квартира на втором этаже была уютной и красиво, но при этом неброско обстав-ленной. Всё ещё под впечатлением от красот Невского Проспекта Миша начал распако-вывать свои вещи. Тётя Регина показала его комнату, которая, как она надеялась, понра-вится ему во время его пребывания в Петербурге. Пока он осваивался на новом месте, она отправилась на кухню, и вскоре оттуда поплыл аппетитный запах жарящегося мяса. Миша подошёл к полуоткрытому окну и несколько минут стоял, глядя в спящий переулок, привыкая к новым ощущениям. В душе он считал себя поэтом, хотя ещё не написал ни одного стихотворения, только отдельные строчки, иногда проскальзывали в его сумбурном, порывистом сознании. Замечтавшись, Миша не заметил, как в комнату вместе с мужем вошла тётя Регина и что-то ему рассказывает. Заметив его рассеянность, она снисходительно улыбнулась и повторила:
— Я говорю, мы с Лёшей собираемся на пару недель съездить в Москву. Мне, конечно, не хотелось бы оставлять тебя одного, но…
— Но ты ведь уже достаточно взрослый, чтобы самому о себе позаботиться, не так ли? – закончил за неё Алексей. Это были его первые слова за всё это время. Тётя Регина уко-ризненно на него посмотрела и, снова Миша заметил, что её реакция была недостаточно естественной. Она как бы укоряла мужа за бестактность, но в то же время и соглашалась с ним.
— Да-да, конечно, можете не волноваться, - поспешил он их заверить. – Мне же не три года, и, кроме того, – что может случиться за какие-то там пару недель?   
— Ну, Питер - большой город и здесь всегда что-то случается… Ой, кажется, мясо под-горает! – тётя Регина убежала на кухню, а её муж ещё задержался в дверях и сказал Мише:
— Жаль, конечно, что мы не сможем познакомить тебя с Питером, но, я надеюсь, ты на нас за это не рассердишься.
— Нет, что вы – так даже интересней, - сказал Миша и понял, что сморозил лишнее. Алексей сделал вид, будто не заметил его оплошности.
— Смотри же, чтобы здесь всё было в порядке. Твой отец говорил, что ты очень серь-ёзный и ответственный юноша, и мы с Региной думаем точно так же.
— Я вас не подведу, - самоуверенно заявил Миша.
Алексей внимательно посмотрел на него, и Миша, сам не зная отчего, покраснел. Этот спокойный, но в то же время изучающий взгляд, выдающий человека, привыкшего руко-водить, явно говорил, что Мишины слова не имеют для него никакого значения. Миша, тут же взял себя в руки, и хотел ответить в той же манере, но тут с кухни послышался го-лос тёти Регины, и оба отправились завтракать.    

3.

Его гостеприимные хозяева уехали на следующий день, оставив Мише ключи и не-дельные запасы провизии. На книжной полке он нашёл потрёпанный путеводитель по городу и долго думал, куда отправиться в первую очередь – в Эрмитаж, Исаакиевский собор, Петропавловскую крепость или Летний Сад… А может, сразу поехать в Петергоф или Царское Село? Помимо вышеупомянутых, он обнаружил ещё целое множество двор-цов, памятников, музеев, театров, и понял, что ему потребуется не меньше года, чтобы все их обойти и всё увидеть. Зашвырнув путеводитель обратно на полку, Миша растянулся на диване и несколько минут лежал, мечтательно глядя в потолок. Затем, встал, подошёл к окну и выглянул на улицу: золотая пора питерской осени пленяла сенью деревьев и сте-лющимся под ними ковром медвяно-багровых листьев. Она была словно создана для про-гулок по каналам и паркам, когда-то вдохновлявшим Пушкина, Есенина, Тютчева…
«Души томящейся порывы, легки, как солнечный узор…», - мелькнуло в его голове и, сам не зная зачем, Миша схватил какой-то клочок бумаги и записал эти строчки. Затем, он захлопнул окно и, переодевшись в синие джинсы и спортивную куртку, вышел на улицу.
Молодёжь здесь одевалась просто, но стильно, и Миша сразу понял, что хотя он из толпы и не выделяется, всё равно выглядит несколько по-деревенски. За модной и удоб-ной одеждой он решил отправиться в Гостиный Двор – громадный торговый комплекс, где даже самый привередливый турист мог расстаться с большей частью содержимого своего кошелька. В первые минуты Миша никак не мог привыкнуть к огромному количе-ству людей – настоящие людские потоки, из которых он то выныривал, то снова сливался с ними. Ему казалось, что он не столько идёт сам, сколько его толкает вперёд инерция всеобщего движения.
В одном из отделов, располагавшимся по обеим сторонам широкого коридора, он ос-тановился, вертя по сторонам головой и надеясь найти одежду, в которой уже видел себя разгуливающим по северной столице. К нему подошёл продавец-консультант и поинтере-совался, чем он может ему помочь. Миша вытащил из стопки стретчевые джинсы, покру-тил их, но, взглянув на ценник, понял, что такие вещи ему не по карману.
— Нет, это не совсем то, что мне нужно, - пробормотал он, и, чтобы продавец не поду-мал, что у него недостаточно денег, добавил: - хотелось бы чего-нибудь более экстре-мального.
Продавец подошёл к стеллажу и стал искать что-нибудь «более экстремальное», при-чём с таким рвением, что Миша испугался, что он это найдёт.
— Скажите, а где здесь ещё есть магазины?
Продавец застыл, с таким видом, словно получил пощёчину, но затем на его лице сно-ва появилось прежнее разочарованно-скучающее выражение.
— Зайдите на Апраксин Двор, - пожал он плечами.
— А это где? – спросил Миша, на время позабыв, что у него есть карта.
— Прямо до перекрёстка, и налево. Там увидите.
Чувствуя на себе колкий взгляд продавца, Миша покинул отдел, и, очутившись под портиком Гостиного Двора, отправился в указанном направлении. Оживлённое движение снова подхватило его, увлекло и растворило в обрывках разговоров, шарканье кроссовок и стуке каблуков. Через дорогу от торгового центра, он заметил старинный жёлтый особняк, с высокими узкими окнами, фасад, которого был облеплен белыми колоннами. Это был  дворец Воронцова, в котором ныне располагалось Суворовское училище. За оградой – аккуратно ухоженные лужайки и выметенные дорожки, по краям которых расставлены деревянные лавочки. Миша вдруг представил, как по укрытому снегом плацу маршируют колонны солдат, в морозном воздухе раздаётся звук горна и выкрики команд, бряцанье стали, из сотен ноздрей вырываются облачка пара... Затем, картина сменилась просторными залами со сверкающими глянцем полами, богато отделанными позолотой стенами и потолком с массивными люстрами, под которыми устраивались торжественные приёмы и балы светского общества. И среди танцующих он увидел голубоглазую девочку в бальном платье, которая так и лучилась ангельской красотой. Она стояла на балконе у парапета, и таинственный свет луны отражался в её глазах, выразительных и вопрошающих…    
 Во власти своих грёз, он брёл мимо скопления машин в невообразимом беспорядке расставленных по обеим сторонам дороги. Возвышенная романтика Воронцовского двор-ца вскоре сменилась стенами в стиле уличной культуры – грязно-мучнистыми, покрыты-ми красными и зёлёными надписями. Апраксин Двор, который представлял собой ком-плекс из малоэтажных строений, был сплошь утыкан маленькими бутиками и забегалов-ками; некоторые находились ниже уровня тротуара, поэтому туда приходилось спускать-ся, как в погреб. Яркие вывески и объявления предлагали стильную одежду, татуировки, шаверму и игровые автоматы. Вокруг также сновали люди, и Миша поспешил проверить свои карманы, так как слышал, что в таких местах полно карманников, которые умели обкрадывать своих жертв, так, что те этого даже не замечали. Документы, деньги и мобильник были на месте, и, Миша, несколько приободрённый, уже хотел свернуть в ближайшую арку под вывеской «ЩУКИН ДВОРЪ», как к нему подбежал какой-то паренёк и сунул в руку цветную карточку. Миша ещё на вокзале заметил, что в наиболее многолюдных местах стоят люди и раздают рекламные проспекты, карточки, газеты, поэтому уже хотел забрать карточку и пройти мимо, но тот от него не отстал и сходу затараторил:
— Сегодня в нашем магазине скидка пятнадцать процентов, плюс возможность полу-чить при покупке денежный приз. Видишь номер на этой карточке? Он даёт возможность участвовать в конкурсе только сегодня!
— А что за магазин? – спросил Миша, думая, что разговаривает с обычным промоуте-ром. – Одежда там есть?
— Есть, всё есть, - заверил его паренёк. – Вон там девушка стоит, она тебе всё расска-жет.
Миша проследил за направлением его руки и на мгновение опешил. Там, возле широ-кой колонны стояла подруга той златокудрой девочки, чей образ, с того времени, как он увидел её в купе напротив, волновал его воображение. Вспомнив, каким глупцом он себя выставил в поезде, Миша хотел развернуться и уйти, но девушка уже заметила его. Она была миловидной, хотя и не такой красивой, как её попутчица. Длинные прямые волосы чуть рыжеватого оттенка, глаза чайно-карие, и кожа несколько смуглая, видимо после летнего загара. В руках у неё была планшетка с прикреплённым к ней бумажным листом, расчерченным вдоль и поперёк. В каждой клеточке стояли какие-то цифры.
— Вика, посмотри, какой номер выпал у нашего клиента, - обратился к ней «промо-утер», когда они с Мишей подошли к девушке.
Та не подала и виду, что узнала его, а взяла карточку, посмотрела на неё, после чего заглянула в свою планшетку.
— Поздравляю, вам попался тридцатый номер! – возвестила она. – Это значит, что вы становитесь обладателем суперприза – пяти тысяч рублей!
Возле неё суетился какой-то очкарик с засаленными, вьющимися волосами, который, как только услышал о выигрыше, тут же возмутился:
— А почему я не могу получить суперприз? У меня тоже есть ваша карточка!
— Я вам уже говорила – у вас выпал нечётный номер, который не попадает в сего-дняшнюю акцию, - пояснила она ему и повернулась к Мише. – Итак, вы можете получить скидку в нашем магазине на любой товар при наличии нашей дисконтной карты, которую сейчас держите руках. Что касается суперприза – то это подарок от нашей компании, который вы можете забрать прямо сейчас, если подтвердите свою платёжеспособность.
— То есть как это? – не понял Миша, несколько сбитый с толку.
— Мы должны удостовериться, что вы нас не обманываете и действительно совершите покупку по этой карте. Мы же не можем вот так – взять и отдать деньги первому встреч-ному.
Несколько секунд Миша переваривал услышанное, и смутные подозрения зашевели-лись в его в душе, но тут Вика достала прозрачный конвертик с новенькими купюрами достоинством в 1000 рублей каждая.
— Во повезло человеку, - услышал Миша у себя за ухом и, обернувшись, увидел рядом с очкариком какого-то субъекта в потёртой кожаной куртке. Он был небрит, низкий, вы-пуклый лоб блестел испариной. Мише не понравилось такое соседство, но он не подал и виду.   
— И что мне нужно сделать, чтобы получить ваш приз? – с наиграно-деловым видом спросил он, прямо посмотрев в глаза девушки. Прежде чем она успела ответить, к ним подошла какая-то бабулька, точнее не подошла, а появилась – так незаметно, словно вынырнула из снующих туда-сюда людей. Она протянула Вике карточку с номером, и та, снова заглянув в планшетку, заявила:
— О, теперь у нас два претендента на главный приз. У вас, женщина, выпало чётное число, но поскольку молодой человек подошёл первым, то у него есть преимущество и он заберёт эти деньги, если имеет при себе сумму в две тысячи рублей. Если же вы удвоите страховку, то приз будет вашим.
Всего у Миши при себе было шесть тысяч, и это заявление его несколько обескуражи-ло. Видя, что он колеблется, девушка добавила:
— Эти деньги – всего лишь страховка. Со своей стороны вы тоже должны внести необ-ходимую сумму, - обратилась она к бабульке, лицо которой напоминало облик вырезан-ной из дерева статуэтки.
— Это что же – я должна отдать вам четыре тысячи рублей? Да откуда у меня такие деньги?!
— Не хотите не участвуйте, - пожала плечами Вика. – Тогда пять тысяч заберёт моло-дой человек, верно?
— Верно, верно, - поддакнули очкарик и тот второй. – Давай бабуля – хромай дальше, не для тебя такие игры!
Мишу вдруг охватил азарт. А почему бы и нет? Деньги сами плыли ему в руки. Нис-колько не колеблясь, он отсчитал две тысячи.
— Для начала я должна записать ваши имя и фамилию, - сказала Вика, доставая блок-нотик и ручку. Миша назвал себя, после чего его деньги отправились в прозрачный паке-тик к главному призу.
— Что же это за надувательство такое! – возмутилась бабуля. – Мне вон молодой чело-век дал карточку, сказал, что я могу выиграть…
— Вы можете выиграть только в том случае, если ваш вклад в призовой фонд будет на две тысячи больше чем у Михаила, - пояснила Вика.
— Почти вся твоя пенсия бабка, - добавил небритый субъект, и они с очкариком расхо-хотались.
— Попрошу не хамить, — строго заметила им девушка.
—  То есть вы хотите сказать, что если я сейчас заплачу вам четыре тысячи, то вы отда-дите мне эти семь тысяч и мои деньги, так?
— Совершенно верно.
Горестно вздыхая, что вот лекарства нынче дорогие, а болеет она с каждым месяцем всё больше, бабка достала четыре новенькие банкноты и протянула их Вике. Миша чуть не сел с досады. Девушка же невозмутимо опустила деньги в конвертик и повернулась к нему.
— Итак, призовой фонд теперь составляет одиннадцать тысяч. Для того, чтобы полу-чить его,  вам необходимо добавить четыре тысячи.
— Постойте, это почему же четыре тысячи? – снова встряла бабуля. – Я же заплатила в два раза больше чем он, значит и он должен, а это будет не четыре, а восемь тысяч.
— Потому, что тогда сумма молодого человека составит шесть тысяч, - терпеливо объ-яснила Вика. – Я уже говорила, что вклад победителя должен быть на две тысячи больше чем у соперника.
— Уши бы вантузом прочистила, - сказал бабке очкарик, а его приятель так и зашёлся от смеха. Бабка только нетерпеливо от них отмахнулась.
— Послушайте, молодой человек, – обратилась она к Мише, - у вас много денег?
— Ну ни хрена себе наглость! – воскликнул небритый. – Может ему ещё дать тебе свой кошелёк, чтобы ты там всё пересчитала?
— После чего он половины не досчитается, - закончил очкарик и они снова рассмея-лись.
— Да идите вы оба! – прикрикнула на них бабка, после чего спросила у Миши зиски-вающе: - Вы же не будете повышать ставку?
— Я не обязан отвечать вам, - холодно возразил Миша; у него вдруг возникло желание поскорее убраться отсюда, но жалко было расставаться с двумя тысячами, поэтому он ре-шил играть до конца.
— Давай парень – ты же не отдашь свои деньги какой-то пенсионерке, - подбодрил его небритый.
Миша снова достал портмоне, где лежали последние четыре тысячи, и его ладонь сра-зу стала влажной. Солнце ярко светило из-под навеса, вокруг по-прежнему сновали люди, шумели машины, и рядом Вика с непроницаемым лицом теребила планшетку. Смутные подозрения, что никакая это не рекламная акция закралось в Мишину голову, но он тут же отогнал его, как нечто невероятное и невозможное.
«У этой бабки больше нет денег, - думал он, - иначе с чего бы это она так перепуга-лась?»
Стараясь не выдавать своего волнения, Миша вынул оставшиеся деньги.
— Ну, что бабуля – как тебе? – спросил очкарик, довольно ухмыляясь, в стёклах его очков играли солнечные зайчики. – Сразу видно, что человек солидный – не с тем ты свя-залась.
Бабуля всплеснула руками и, сцепив их в молитвенном жесте, прижала к груди.
— Слушай, парень – может договоримся? Зачем тебе пять тысяч – давай половину мне, а половину возьмёшь себе, а?
— Да она сумасшедшая! – в один голос вскричали Мишины «болельщики». – Парень, забирай свои деньги и не слушай эти бредни.
Миша бы с радостью так и поступил, если бы Вика, всё с тем же невозмутимым выра-жением на лице, спрятавшая в свой пакетик его последние четыре тысячи, не торопилась их отдавать. Чуть приподняв тонкую бровь, она вопросительно смотрела на бабку, кото-рая, причитая, металась из стороны в сторону с таким отчаянием, словно стены Апраксина двора должны были на неё вот-вот обрушиться.
— Ну что, вы даёте четыре тысячи или я отпускаю Михаила с его выигрышем?
— Так он же мне ничего не сказал, - не унималась бабка, - может, всё-таки уступишь, а - парень?
Не успел Миша ответить, как на неё с праведным гневом набросился очкарик.
— Да с какой стати он будет делиться с тобой своими деньгами, кочерыжка старая?! Совсем уже чердак протекает?
Бабка бросила на него злой взгляд и, повернувшись ко всем спиной, начала что-то пе-ресчитывать. У Миши на лбу выступил пот. Озарение, ясное как кристалл, вспыхнуло в его мозгу и осело давящей тяжестью где-то на дне его желудка.
«Ни один пенсионер не станет выбрасывать такие деньги на какой-то дурацкий розы-грыш».
Он уже хотел схватить бабку за локоть и сказать, что – да, конечно, он ей уступит и пусть она заберёт этот чёртов выигрыш себе, только вернёт его шесть тысяч – плевать ему на всё, лишь бы получить назад свои деньги. Но у него не хватило духу на подобное самоунижение, и, когда бабка протянула девушке ещё четыре тысячи, Миша понял, что теперь он полный ноль. Мир вокруг сузился в длинный тоннель, а воздух неожиданно потемнел.
— Ни фига себе даёт бабуля! – услышал он восклицание очкарика, но оно дошло до не-го, словно сквозь толщу воды. Мысли бедолаги метнулись на поверхность, к деньгам, ко-торые он оставил в квартире тёти Регины. Там было около двадцати тысяч – всё что его родители несколько месяцев откладывали на его поездку в Петербург.
«Пока ты молодой, надо путешествовать, - говорил его отец, - посмотреть на мир, на людей. С возрастом этого уже не так хочется. К тому же, в большом городе всегда больше возможностей».
— Так вы будете дальше увеличивать свой счёт?
Этот спокойный, подчёркнуто-деловой голос вывел его из состояния прострации, и Миша увидел, что внимание всех четверых обращено на него.
— Вот женщина только, что отдала восемь тысяч рублей и имеет полное право забрать все деньги, если вы не добавите ещё четыре тысячи, - сказала ему Вика
— Нет, - ответил Миша, но по недоумённому выражению её лица понял, что из его пе-ресохшего горла вырвались лишь невнятные звуки.
— У меня больше нет денег, - произнёс он севшим голосом.
— Не проблема дружище - я могу занять тебе, – сказал небритый, и его рука легла ему на плечо. Миша на него так и уставился.
— Вы?! Но вы же меня совсем не знаете!
— А мне и не нужно. Порядочного человека видно сразу. – И затем, повернувшись к Вике, он добавил: — Мы увеличиваем ставку – вот вам ещё четыре тысячи.
Небритый достал чёрное портмоне и вытащил оттуда деньги. Очкарик едва не запры-гал от радости.
— Но подождите, — пролепетал Миша, и рука с пачкой денег застыла в воздухе. — А что если… то есть, я хочу сказать, ведь это же ваши деньги.
— Конечно, мои, - ответил небритый, - и поэтому я, что хочу с ними, то и делаю. Не дрейфь парень, - он заговорщицки подмигнул Мише,- я не позволю ограбить честного че-ловека какой-то пенсионерке.
— Итак, насколько я поняла, вы вносите деньги за молодого человека? – спросила Ви-ка, снова доставая свой блокнотик.
— Нет, это он вносит, а я ему занимаю – верно, парень? – уточнил небритый, повер-нувшись к Мише. При виде его ошарашенного лица он расхохотался, и солнце заплясало на его золотых коронках.
— Соглашайся, - кивнул Мише очкарик, - оставишь бабку с носом и вернёшь ему день-ги. Глянь, она уже вся позеленела от злости.
И действительно, той явно пришёлся не по душе такой поворот событий.
— Это, что же это делается? Это же грабёж среди бела дня пропади он пропадом!
Фыркая и ругаясь, она, тем не менее, достала перетянутую резинкой пачку и начала пересчитывать банкноты.
— Ого, видать, она и пенсию деда с собой захватила, - сострил очкарик.
Но Мише было не до смеха. Его же новый знакомый, занявший ему четыре тысячи, напротив, казался спокойным, и одну за другой перекрывал «ставки» этой странной пен-сионерки. От этой игры «кто кого» у Миши закружилась голова, и на несколько минут он потерял способность вообще что-либо соображать. Когда общий счёт составил 49 тысяч рублей, Мишин кредитор признал себя побеждённым.
— Ну, что мамаша – твоя взяла! - сказал он, правда, без особого сожаления.
Бабка схватила вожделённый конверт и тут же исчезла с ним в толпе – только её и ви-дели.
— Да, парень, не повезло тебе, - сказал Мишин кредитор, причём так спокойно, словно ему каждый день случалось вот так выбрасывать на ветер по триста-четыреста долларов. – Ну, да ладно – бывает, тут уж ничего не поделаешь.
Он выплюнул зубочистку и снова положил ему на плечо свою загрубевшую ладонь.
— Я надеюсь, ты не забудешь, как я тебя выручил и вернёшь мне сегодня деньги, не так ли?
В глубоко запавших глазах под низким лбом незнакомца не было и тени дружелюбия, хотя рот его по-прежнему улыбался, и Мише вдруг показалось, что эти глаза принадлежат совсем другому человеку. На него волной накатила такая слабость, что ладонь на его пле-че стала неимоверно тяжёлой, словно налилась свинцом.
— Да-да, конечно, только чуть попозже, - промямлил он и едва ли не с мольбой по-смотрел на Вику, но та с серьёзным видом делала в своей таблице какие-то пометки.
— Послушайте, вы мне так и не сказали, где этот ваш магазин…
— У вас на карточке всё написано, - сказала она, прерывая свои подсчёты, - но если хо-тите, я вас проведу. Жаль, конечно, что главный приз вам не достался, но надеюсь, в сле-дующий раз вы обязательно выиграете.
Она спрятала свою планшетку в папку для бумаг и быстро зацокала в сторону Сенной Площади. Миша хотел, было, последовать за ней, но небритый с золотыми коронками удержал его.
— Подожди, ты ничего не забыл? Ты мне должен шестнадцать штук. У меня даже сви-детель есть, - он указал на очкарика, который с деловым видом протирал свои очки.
— Я вам всё верну, но сначала я хотел поговорить с этой…
— Нет, ты сначала верни, а потом уже говори с кем хочешь.
— Но вы же сами видите, что у меня больше не осталось денег! – возмутился Миша, пытаясь сдержать панику. Он украдкой поглядывал по сторонам в тайной надежде вы-рваться и затеряться в толпе. Но небритый по-прежнему держал его за руку, и в его мозо-листой, шероховатой ладони чувствовалась готовность сжать её сильней.
— Ну, что ж – тогда нам придётся поехать к тебе домой. У меня здесь машина за углом, и если ты порядочный парень, то я думаю, ты оплатишь мне бензин. Пойдём.
— Слушайте, а почему бы нам не договориться встретиться, скажем, через час возле метро?
При этих словах очкарик с небритым расхохотались почти одновременно.
— Нет, ты слышал – возле метро! Парень, ты, видно думаешь, что я совсем без мозгов?
— Он же не виноват в том, что хотел помочь тебе, - поддакнул очкарик.
— Вот именно! Пойдём, не бойся, не обидим. У нас туристов обижать не принято.
Они подошли к тёмно-зелёной семёрке с ободранным крылом – очкарик сразу юркнул на заднее сиденье, а Миша, преодолевая слабость в коленках, буквально упал на переднее.
Пока они ехали вверх по Садовой, он чувствовал себя мышью, которую со всех сторон обступили коты. Его запальчивое воображение один за другим рисовало возможные варианты развязки и каждый был мрачнее другого.
«Наверняка они всё это подстроили, - думал он, - эти двое не случайно там оказались. И как я мог купиться на всю эту чушь с рекламой?»
— Ладно, не волнуйся – насчёт бензина я пошутил, - сказал небритый, поворачиваясь к нему и ухмыляясь всеми своими коронками. – У тебя какой адрес? Надеюсь не в Комаро-во живёшь?
— Нет… сейчас посмотрю – забыл название улицы.
Миша достал сшитую книжечкой карту города и какое-то время рассматривал схему угловатых перекрёстков, делая вид, что ищет свою улицу.
— Рубинштейна, четвёртый дом. На Невском повернёте направо и дальше, к отелю «Рояль».
Его спутникам не понравилась внезапная уверенность, прозвучавшая в его голосе. Оч-карик сзади нервно заёрзал, но водитель только криво усмехнулся и спросил:
— Это случайно не там, где «Театр на Моховой»?
Миша уловил в его вопросе подвох и на этот раз не дал себя одурачить.
— Не знаю, я же только вчера приехал в ваш город.
Небритый ничего не ответил, только искоса посмотрел на него и продолжал вести ма-шину. Они проехали мимо розового дворца Белосельских-Белозерских, чьи колонны меж-ду парапетом опирались на каменные мускулистые скульптуры, и свернули в улочку, сжатую четырёхэтажными домами. Миша с беззаботностью рассеянного романтика вертел головой по сторонам.
— Ну что, где твой дом? – спросил водитель, который уже начал терять терпение.
— Вон тот справа. Машину лучше здесь оставить, чтобы не объезжать.
— Сам вижу, - проворчал небритый и затормозил у обочины.
Миша открыл дверь, собираясь задать стрекоча, но рядом с ним уже стоял очкарик.
«Вот прицепился, козёл! Видно, не терпится ему свою долю получить».
— Вы что, думаете, я и к себе в квартиру вас впущу?
— Мы думаем, как бы ты не вздумал от нас смыться, - сказал небритый, захлопывая дверцу и обходя машину с любезной улыбкой волкодава. У Миши вдруг появилось силь-ное желание двинуть ему в пах. Остановило его только опасение того, что очкарик успеет его схватить, и с ним разделаются до того как подоспеет помощь, если вообще  подоспеет. Людей здесь было не так много, как на Апраксином дворе, но Миша на них не рассчиты-вал.
«Они, наверное, привыкли не замечать всего, что творится у них под носом, - думал он, - главное, чтобы дворцы были в чистоте и порядке».
С гулко бьющимся сердцем он медленно направился к старинному дому с фасадом особняка. Его спутники, из закадычных «болельщиков» превратившиеся в угрюмых по-дозрительных типов, неотступно шли за ним, и Миша кожей ощущал исходящую от них угрозу. Двери всех парадных открывались только с помощью соответствующей «таблет-ки», поэтому Миша понимал, что если сейчас он не придумает, как избавиться от своих преследователей, то они поймут, что он водит их за нос. В это время из ближайшей парадной вышла женщина, надевшая, несмотря на тёплую погоду, пальто с меховым воротником; на её лице читалось такое самодовольство, словно она принадлежала к знатному дворянскому роду.
— Подождите, не закрывайте! - крикнул Миша и юркнул мимо неё в тёмный холл па-радной.
Очкарик с небритым тут же ринулись за ним, едва не сбив с ног так ничего и не ус-певшую понять «графиню» с лица которой сразу же слетело всё её самодовольство. Ми-ша, прижавшись к стенке, пропустил мимо себя своих преследователей и выскочил, с  грохотом захлопнув за собой дверь. Он умел быстро бегать и уже собирался свернуть в узкий переулок, как за его спиной раздался крик: «Держи вора!». Какой-то старичок в плаще грязно-бурого цвета подставил ему под ноги палку, и Миша запахал носом по тро-туару. Едва он успел подняться, как его тут же сбили с ног.
— Молодец батя – не подкачал! – услышал он над собой знакомый голос, и почувство-вал, как кто-то начал обшаривать его карманы. Миша попытался отбиться, но получил такой пинок под рёбра, что от боли у него перехватило дыхание.
— У, сволочь – ещё и рыпается! Ну-ка, Гена, подыми его – я поищу свой паспорт…
Сильные руки вцепились ему в куртку и поставили на ноги. Рядом остановились не-сколько прохожих и, глядя на Мишу с враждебной неприязнью, качали головами.
— Такой молодой, а уже ворует…
— Дело не в возрасте – это всё воспитание…
— Может, надо милицию вызвать?
— Ничего, сами разберёмся, - заверил их небритый и, запустив руку во внутренний карман Мишиной куртки, ловко выхватил его паспорт.
— Ты смотри, он и мою трубу вытащил! – закричал очкарик. – Вот гадёныш малолет-ний!
Он сдавил болевые точки у Миши на затылке, заставив его согнуться пополам, и на-тренированным движением вытащил у него мобильник. От боли, обиды и отчаяния у Ми-ши на глазах выступили слёзы.
— Пусти сволочь…
— А может, всё-таки милицию, а? – вмешался старичок. — Это мигом – мне внучка не-давно телефон подарила.
— Нет, батя – для такого отребья менты не помеха. С ними надо как в старое доброе время – руку на плаху и…  - Небритый сделал рубящий жест.
— Да, время нынче не то, - вздохнул старичок. – Да и молодёжь – сами видите… Вот, помню, в тридцатых – я тогда ещё совсем пацанёнком был – за украденный колосок пше-ницы расстреливали! За один несчастный колосок!
— Да отец, жаль, что сейчас не твоё время, - сказал небритый, по-отечески обнимая его. – Из-за таких как этот у нас в стране теперь полный бардак!
Миша снова попытался вырваться, и очкарик толкнул его так, что он с разбегу налетел на урну, при падении едва не сломав себе ключицу.
— Пошли, - сказал он своему напарнику, - и так на эту мразь много времени потратили.
Пнув напоследок стонущего Мишу, он ретировался, и вместе с небритым они скры-лись за углом.
— Стойте, стойте! Верните хотя бы документы!
Миша с трудом поднялся, и, всхлипывая, побежал за грабителями, но те уже сели в «семёрку» и рванули так, что кативший по мостовой «Мерседес», испуганно вильнул в сторону. На лицах прохожих, которые, словно группа молчаливых присяжных стояли чуть поодаль, гневное обвинение постепенно сменялось обескураженной растерянностью. К Мише со своей палкой и телефоном в руке подковылял старичок.
— Простите, так вы значит… - он замолчал, теребя складки своего плаща и недоумённо помаргивая слезящимися глазами.
Мишу вдруг охватила гневная дрожь, и он с трудом подавил желание схватить проклятую стариковскую палку и как следует огреть его по голове. Кто-то из зевак снова предложил вызвать милицию, но уже не так настойчиво. Понимая свою оплошность, люди переглядывались, словно надеясь на лицах друг друга найти правильную формулу дальнейшего поведения. Только одна женщина, передав свои сумки начинающему лысеть господину и решительно поджав губы, подошла к Мише.
— Не отчаивайся, сейчас мы пойдём в ближайшее отделение, и мы с мужем, - она кив-нула в сторону лысеющего господина, - засвидетельствуем, как эти сволочи тебя ограби-ли. Уверена, милиция их поймает.
— Зина, да, что ты его слушаешь! Может, он просто комедию ломает – эти проныры мастера на такие представления!
— Это точно, - поддакнул другой прохожий. – Увидел, что его дело дрянь и пытается перевернуть всё с ног на голову!
Женщина с сомнением посмотрела на Мишу, потом на своего мужа, потом снова на Мишу.
— Поклянись мне именем матери, что ты не вор, - потребовала она строго.
— Да вы что тут – совсем с ума посходили?! – вскричал Миша. – Я ещё и божиться пе-ред вами должен?!
— Тогда почему ты от них убегал? – не отставал от него настырный прохожий. – За людьми просто так не гоняются. Ну-ка, парень, выкладывай всё на чистоту!
Видя, что прохожие снова начинают с подозрением наступать на него, Миша развер-нулся и побежал. За его спиной послышались возмущённые возгласы, которые ещё боль-ше усилили душившее его негодование.
На углу Невского он заметил, что за ним никто не гонится и остановился, чтобы пере-дохнуть.
«Поклянись именем матери… Может ещё присягу принести и расписаться? Прав был дед – ничего хорошего из этой поездки не выйдет. И куда я теперь без документов? Надо вернуться домой и позвонить тёте Регине. Скажу, что потерял паспорт и…»
Тут Миша вспомнил о своём обещании мужу тёти Регины. Если он обо всём узнает, это будет его Мишино поражение. Тогда его, скорее всего, отправят обратно, и домой он вернётся разбитым неудачником. Он не мог позволить себе так опуститься в глазах близ-ких ему людей. Особенно в глазах отца. Накануне отъезда, Миша случайно подслушал его разговор по телефону.
«Он парень серьёзный и ответственный, и, я уверен, если ему дать шанс, вы сами в этом убедитесь…»
Тогда Миша не знал, с кем говорил его отец, но сейчас догадался, что на том конце провода был муж тёти Регины. У него в Питере была своя фирма, и Миша только сейчас начал понимать, что его туристическая поездка задумывалась с целью устроить его на ра-боту в северную столицу, где заработки были в три раза выше чем в его городе.
«Нет, звонить я никуда не буду, - думал он, - и заявлять в милицию тоже бесполезно».
Прямо перед ним двое стражей порядка остановили какого-то мужчину, и Миша по-спешил пройти мимо. Ему не хотелось, чтобы в придачу ко всем свалившимся на него несчастьям, его ещё и задержали. Отсутствие денег и паспорта было для этого более чем веской причиной. Перейдя на другую сторону Невского Проспекта, Миша подстроился под ритм движения пешеходов, но, заметив впереди блеснувший на серой фуражке зна-чок, тут же свернул на набережную. Пока он петлял среди домов, ему пришлось ещё не-сколько раз менять направление своего маршрута. Такие передвижения заставляли его чувствовать себя преступником, и Миша вдруг во всей полноте ощутил своё одиночество в большом и враждебном городе. Теперь ему уже не было дела до дворцов и памятников и, проходя мимо ансамбля Русского музея, Миша только мельком взглянул на его широ-кие фасады, украшенные галереями с коринфскими колоннами. Перед своим домом он смог, наконец, облегчённо вздохнуть, но когда его ладонь нырнула в карман за ключами, внутри у него словно всё оборвалось. Ключей не было. В лихорадочной панике Миша вывернул наизнанку все карманы, но ничего в них не обнаружил. Несколько минут он стоял в полной прострации, затем прислонился к ближайшему дереву и, вконец обессиленный, начал медленно оседать, скользя по шершавому стволу. Респектабельный господин, заходивший в соседнюю парадную, обратил внимание на неподвижный, устремлённый в одну точку взгляд Миши, и хотел, было, подойти к нему, но передумал.
«Наверное, какой-нибудь наркоман», - решил он и, заскочив в парадную, захлопнул за собой дверь.

4.

Солнце уже клонилось к закату; его тускло-жёлтые лучи, пробивавшиеся сквозь высо-кие кроны деревьев, поблёскивали на пяти позолоченных куполах Никольского собора, но с каждой минутой им всё труднее было удерживаться над крышами домов. Теперь только отдельные звёзды вспыхивали то на одном, то на другом куполе. Миша с тоской смотрел на эти угасающие блики, и ему казалось, что с каждым лучом угасает какая-то частица его жизни. Мимо лавочки, на которой он сидел, с визгом швыряя друг в друга охапки опавших листьев, носились дети. Молодая воспитательница делала безуспешные попытки собрать своих подопечных в одну группу. Наконец, ей это удалось, и нестройной разноцветной шеренгой, она повела их к выходу из сквера. Глядя им вслед, Миша подумал, как хорошо было бы сейчас оказаться одним из этих беззаботных, бессмысленно лепечущих маленьких человечков. И тут же отогнал эти фантазии. Он понимал, что они – плод его измождённого мозга, который всё это время цеплялся за единственную надежду, таявшую с каждой секундой.
После двух неудачных попыток попасть в квартиру тёти Регины через окно, во время которых соседка с нижнего этажа крикнула, что вызовет милицию, если ещё раз его уви-дит, Миша несколько часов прослонялся по городу; полушоковое состояние в котором он находился, постепенно отпустило его, и он почувствовал, что голоден и устал. В поисках лавочки он набрёл на высокую решётчатую ограду, огибающую монумент храма и не-большой скверик, в котором раскидистые кроны деревьев почти полностью заслоняли небо. У входа в собор он заметил пожилую чету – женщина с восхищённым благоговением рассматривала бело-голубой храм, а мужчина о чём-то раздражённо говорил по телефону. При виде телефона у Миши мучительно заныло внутри.
«Мне нужно позвонить. Срочно. Пожалуйста, всего один звонок. Вы даже не пред-ставляете, как я влип».
Мужчина, однако, не услышал этих призывов, рассказывая в трубку о партии какого-то товара. Миша терпеливо ждал, переминаясь с ноги на ногу. Из всех вариантов обраще-ния он пытался найти именно ту магическую фразу, которая позволила бы расположить собеседника к себе - в большом городе даже такая простая просьба, как позвонить по те-лефону может наткнуться на подозрительный взгляд и категорический отказ. Нужно быть последним тупицей, чтобы отдать свой телефон в руки первому встречному. Наконец, мужчина сложил свой «телефон-раскладушку», и Миша, вздохнув поглубже, подошёл к нему.
— Простите, можно вас кое о чём попросить…
Мужчина посмотрел на него из-под полей своей шляпы, и в его тёмных, как оливки глазах промелькнуло сначала удивление, потом настороженность, которая сменилась лю-бопытством.
— Понимаете, тут произошла такая неприятность…Меня должны были встретить, но почему-то не встретили. – Миша замялся, опасаясь, что его слова звучат недостаточно убедительно. – Собственно, это не такая уж и трагедия, но дело в том, что мою сумку с деньгами и телефоном украли.
— Вот уж действительно неприятность, - сказал мужчина с едва прикрытой иронией. – Значит ты не местный? Впрочем, это заметно по произношению.
Он взял под локоть женщину, которая по-прежнему созерцала собор, не обращая на них ни малейшего внимания, и мягко, но решительно повернул к себе. Та покорно поту-пила взгляд, но Миша заметил, что в нём осталось то радостно-туповатое выражение с каким она смотрела на собор.
— Вы, туристы – порядочные растяпы. Почему ты не обратился в милицию?
— Я собирался, но потом подумал, что милиция мои вещи вряд ли сможет вернуть, по-этому лучше сразу позвонить своим.
Мужчина снисходительно улыбнулся.
— Парень, не обижайся, но ты наивный, как пятилетний ребёнок. В этом городе полно разных попрошаек и мошенников, поэтому никто не даст тебе свой телефон или карточку для таксофона.
— Я не попрошайка, - возмутился Миша, - я же сказал вам…
— Ладно, это мы сейчас проверим. – Мужчина снова достал свой телефон и раскрыл его, как узкую раковину. — Какой у них номер?
Миша вдруг вспомнил, что все номера у него были сохранены в памяти телефона.
— Сейчас, я кажется… - он начал рыться в карманах, но это ему не помогло.
— Что и номера не помнишь? – насмешливо спросил мужчина.
— Извините, что побеспокоил, - пробормотал Миша и повернулся, чтобы уйти, но че-ловек в шляпе задержал его.
— Подожди, не торопись. Знаешь, ты слишком глупо ведёшь себя для профессиональ-ного мошенника. Я тебе верю.
Миша посмотрел на него, думая, что ослышался.
— Я тебе помогу, но сначала я должен отвезти свою жену к матери. Как видишь, она немного не в себе, - добавил человек в шляпе, понизив голос.
 Его супруга, в это время, перегнула через ограду куст сирени и срывала с него пожел-тевшие листочки. Мужчина, поджав губы, взял её за руку и отвёл от ограды, словно непо-слушного ребёнка.
— Значит, договоримся так: жди меня в парке и через полчаса я за тобой заеду. Понял?
— Понял, - ответил Миша. Он хотел спросить, как его зовут, но незнакомец уже уходил вместе со своей супругой к стоявшему у обочины обтекаемому «мерседесу».
И теперь, сидя на лавочке и наблюдая за гуляющими в угасающем золоте осеннего ве-чера прохожими, Миша терзался всевозможными догадками. С чего это незнакомый чело-век приедет за ним? И как он собирался ему помочь? После всего, что с ним случилось, Миша не верил, что кто-то в этом городе окажется настолько великодушным. Тем более, человек, ездящий на дорогой машине и которому не могло быть дела до таких как он. Миша посмотрел на часы – единственное, что не успели с него снять, кроме одежды, и увидел, что уже без пятнадцати пять. Молодая воспитательница со своим маленьким буй-ным отрядом уже давно ушла. Солнце скрылось за домами, от деревьев  веяло вечерней прохладой, и во многих окнах горел свет. Миша то и дело порывался встать и уйти – останавливало его только понимание того, что идти ему некуда. Скоро совсем стемнеет, а он так и не нашёл себе ночлег и в желудке ноет от мучительной пустоты.
«Если сказал, что приедет – значит приедет, - думал Миша, - иначе, зачем тогда вы-брасывать слова на ветер?»
Эта мысль была шаткой опорой, которая удерживала его на краю пропасти отчаяния, но время шло и сомнения потихоньку начинали её подтачивать. Несколько раз он вставал и бродил среди деревьев, поглядывая на проезжавшие за оградой машины, в надежде уви-деть знакомый «мерседес». Но в подступающей темноте все машины казались одинако-выми – только по свету фар можно было различить некоторые марки автомобилей. Не вы-держав, Миша вышел на дорожку перед собором, и в этот момент на проспект выехала ещё одна машина. Его сердце учащённо забилось. Чёрный «мерседес» втиснул свой глян-цевый корпус между двух иномарок поскромнее, и Миша со всех ног кинулся к нему. Пе-редняя дверца открылась насколько это позволяли соседи по парковке, и новый Мишин знакомый махнул ему рукой.
— Немного опоздал – на Садовой была пробка. Садись вперёд.
Миша не заставил себя уговаривать и удобно устроился на кожаном сиденье. В про-сторном салоне было тепло и уютно. Из динамиков, грустно переливаясь, звучал ноктюрн Листа «Грёзы любви».
— Простите, не знаю, как вас зовут… - сказал Миша, когда машина плавно заскользила по узким улочкам.
— Артур Георгиевич. А тебя?
— Михаил.
— Надо же, прямо как архангела, - усмехнулся Артур Георгиевич. – Вот, что Михаил. Сейчас мы поедем ко мне и ты позвонишь свои родителям. Домашний телефон, надеюсь, не забыл?
— Нет, не забыл, - ответил Миша.
— Вот и хорошо. Ты сам откуда?
— Из Покровского.
— Никогда там не был. — Артур Георгиевич прибавил громкость и вполголоса стал подпевать в такт мелодии, слегка фальшивя. – Слушаешь классику?
— Так, иногда. Скажите, почему вы мне помогаете?
Артур Георгиевич насмешливо хмыкнул и закурил тонкую сигару.
— Странный вы народ – молодёжь. Считаете, что можете справиться со всем сами и не признаете себя побеждёнными, даже если вас уложат на обе лопатки. Знаешь, в этом есть что-то атавистическое. Что-то дикое и роковое, доставшееся от древних предков. Если хочешь, я высажу тебя возле первого же светофора, - внезапно предложил он, - раз уж моя помощь тебе не нужна…
— Нет, что вы… Это я так – ради интереса.
— Интерес у каждого свой, - многозначительно заметил Артур Георгиевич и стряхнул пепел в серебристую пепельницу на приборной доске.
Пока они проезжали мимо освещённых подсветкой старинных домов, широких пло-щадей и театральных ансамблей, Миша, разглядывал своего спутника. На вид ему было около сорока, но живые чёрные глаза поглядывали с каким-то озорным блеском. Тёмные с проседью волосы, зачёсанные назад были чем-то напомажены и тоже блестели, на висках топорщились бакенбарды. Черты его лица были резкими, и в то же время в них угадывалась какая-то чувственность. Такой контраст, вначале незаметный, показался Мише поразительным.
— Куда мы едем? — спросил он, когда череда улочек и каналов закончилась и впереди показался широкий мост через Неву.
— Ко мне домой. – ответил Артур Георгиевич. – Или ты хочешь, чтобы я отвёз тебя в гранд отель «Европа»?
Он рассмеялся и беззаботно хлопнул Мишу по плечу.
— Не волнуйся, никто тебя не съест. Кстати, познакомлю тебя с сыном, он примерно твоего возраста. Тебе сколько лет?
— В декабре будет восемнадцать.
— Ну вот, а моему - семнадцать. Думаю, вы с ним отлично поладите.
— Я бы не хотел доставлять лишних неудобств…
— Ну, что ты – какие неудобства! - перебил Артур Георгиевич. – У нас одна комната всё равно пустует. К тому же, мы уже давно не принимали гостей, поэтому небольшое разнообразие не помешает.
— Мне бы только родным позвонить, а дальше… - начал Миша, но Артур Георгиевич нетерпеливым жестом пресёк его возражения.
На Васильевском острове они долго петляли среди густо настроенных домов, пока не оказались в тёмном дворике, отделённом от уличного движения низкой аркой. Оставив машину под развесистой липой, Артур Георгиевич открыл массивную дверь парадной и, видя, что Миша всё ещё нерешительно топчется, поманил его за собой.
— Машину охранять не надо – она на сигнализации. О, путник, ты упорной, да ровной поступью, да с песнями иди!
 С этими словами он и исчез в тёмной парадной, и Мише ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
— Вы поэт? – спросил он, когда они под слабый свет зажигалки поднимались по лест-нице.
— Нет, это из Набокова. Но лично я считаю, что в каждом человеке должна быть хотя бы капля поэзии. — Артур Георгиевич остановился перед широкой двустворчатой дверью и загремел ключами. — Ты только Глебу этого не говори, а то он меня на смех подымет.
Он открыл дверь и включил свет – лампочки в потолке мягко осветили прихожую и часть лестничной площадки.
— Добро пожаловать в нашу скромную обитель, - провозгласил Артур Георгиевич, снимая плащ и вешая его на вешалку. — Заходи, раздевайся. Тапки вон там.
Миша подумал, что представление о скромных обителях у него и хозяина квартиры сильно отличаются. Шкафчики и трельяж с большим зеркалом неопределённой формы были сделаны из дорогого красного дерева, стены украшены гипсовыми фризами, а по углам были расставлены статуи и экзотические растения в горшках. Над планировкой квартиры явно поработал хороший дизайнер.
Артур Георгиевич пригладил перед зеркалом волосы, которые, впрочем, в этом не ну-ждались, и прошлёпал на кухню.       
— Ты, наверное, голоден, - послышался оттуда его голос. – Сейчас посмотрим, что тут у нас…
Миша слышал, как он открыл холодильник и начал звенеть посудой, и вспомнил, что целый день ничего не ел. Пережитые волнения улеглись, уступив место чувству голода, которое теперь было особенно сильным. Разувшись, он вошёл в довольно обширную, с угловатым баром кухню и примостился на краешке стула. Артур Георгиевич выуживал бутерброды с чёрной икрой и красной рыбой, бормоча под нос какие-то четверостишия. Мишу удивила такая неожиданная поэтизация, которая не очень вязалась с тем недовер-чиво-насмешливым аристократом, которого он встретил у Никольского собора.
«Впрочем, людям свойственно меняться», - подумал он и почувствовал, что-то вроде дружеской расположенности к этому странному человеку. Он не спешил выдавать своё увлечение поэзией, с присущей ему застенчивостью скрывая его ото всех, в том числе и от своих близких. 
Артур Георгиевич, тем временем расставил на столе различные деликатесы, очевидно заказанные в ресторане. Помимо бутербродов, здесь были, морские салаты, копчёная на-резка, несколько сортов сыра, холодные бифштексы и творожный пудинг с ягодами. При виде всех этих лакомств у Миши мучительно засосало в животе.
— Сын, наверное, опять умотал со своими друзьями. Ещё тот сорванец – в голове толь-ко девки и ночные клубы. Хотя о чём ещё думать в его возрасте, верно?
— Да, я сам когда-то был таким, - сказал Миша и тут же прикусил язык.
— Когда-то? – переспросил Артур Георгиевич, аккуратно выкладывая бифштексы на широкую сковороду. – А сейчас у тебя, значит, другие увлечения?
— Ну, не совсем… - Миша уже начал жалеть, что выставил себя в таком свете и попы-тался объяснить. – Просто всё это быстро надоедает.
— Ты как будто мысли мои читаешь. Действительно, вся эта юношеская тяга к развле-чениям – всего лишь пустая трата времени: ты ничему полезному не учишься и ничего взамен не получаешь. Я считаю, что такое времяпровождение развращает молодёжь.
— Ну, а с другой стороны – чем ещё можно заниматься? – возразил Миша.
Артур Георгиевич задумчиво почесал щёку и, встав из-за стола, поманил его за собой.
— Пойдём, я тебе кое-что покажу.
Они вошли в комнату, которая была чуть ли не втрое больше кухни, но выглядела бо-лее старинной. Единственное что здесь напоминало о современном интерьере – был рос-кошный кожаный диван и телевизор, чёрный провал которого зиял посреди гарнитура, закрывавшего всю стену. Полы устилал дорогой персидский ковёр с замысловатым ри-сунком. Артур Георгиевич начал перебирать на одной из полок книги и вытащил фото-альбом с золочёной размашистой надписью на обложке.
— Поверь, есть много занятий поинтересней пьяных дискотек и бесцельной езды на машине. Особенно в Питере.
Он раскрыл альбом, причём с таким видом, словно это была ценная реликвия.
— Вот, смотри. Это после съёмок «Бандитского Петербурга». Узнаёшь?
Миша посмотрел на фотографию и тихонько присвистнул.
— Это же Лавров!
— Да. А вот здесь я вместе с Абдуловым. Тогда мы с женой ещё жили в Москве и меня пригласили поучаствовать в массовке.
— Так значит вы актёр? – спросил Миша.
— Если ты имеешь ввиду основной род занятий, то нет, - улыбнулся Артур Георгиевич. – Я бизнесмен. Но если у меня появляется свободное время, я посвящаю его кинематографу и театральным выступлениям. В твоём возрасте я часто играл в театре.
— В нашей школе тоже был театр, но я никогда в нём не участвовал.
— Ты, что же – не разу и на сцене не выступал?
Артур Георгиевич недоверчиво посмотрел на Мишу, который несколько замялся, так как его единственное выступление было связано с постыдным провалом – он от волнения забыл слова в середине акта.
— Выступал, но это было давно. Нужно было прочесть какой-то стих на День Победы.
— Стих – это хорошо. – Артур Георгиевич отложил альбом, провёл пальцем по кореш-кам книг и остановился на одном. – Но настоящих поэтов можно перечесть по пальцам.
Мишу невольно задело такое высказывание, но он сделал вид, что ему всё равно. Ар-тур Георгиевич вытащил книгу из ряда и начал перелистывать страницы.
— Вот, здесь у Тютчева есть прекрасные строки…Где же это… Ага!
               
                Есть в светлости осенних вечеров
                Умильная таинственная прелесть:
                Зловещий блеск и пестрота дерев,
                Багряных листьев томный,  лёгкий шелест
                Туманная и тихая лазурь…

Он неожиданно прервал чтение и к чему-то прислушался. Мише показалось, будто где-то в квартире он услышал стук, но где именно – он сказать не мог. Артур Георгиевич постоял, хмуря брови, потом захлопнул книгу и твёрдым шагом направился в прихожую. Миша хотел последовать за ним, но он жестом показал ему оставаться в комнате. Пока Артур Георгиевич отсутствовал, Миша медленно прошёлся вдоль гарнитура, рассматри-вая плотно заставленные книгами полки. Хозяин квартиры был настоящим коллекционе-ром поэзии – среди тиснёных переплётов в основном выделялись произведения Бодлера, Верлена, Рембо, Бальмонта и других поэтов-символистов. В самом конце он нашёл не-сколько книжек Маркиза де Сада и Юкио Мисимы в довольно истрёпанных обложках. Миша начал было вытаскивать их, но тут за дверью послышались шаги, и он поспешно сунул их обратно.
— Это у соседей за стенкой какой-то праздник, - сказал Артур Георгиевич, входя в комнату. — Так о чём это мы говорили? Ах, да – поэзия! В наш прагматичный век поэзия мало кого интересует, думаю, ты и сам это заметил. Никому нет дела до высокопарных фраз и до красоты русского слова!
Артур Георгиевич театрально плюхнулся в кресло и, с тоской глядя в пространство, продекламировал:
          
                Уж тяжелы мне долгие труды,
                И не таят очарованья
                Ни знаний слишком пряные плоды,
                Ни женщин душные лобзанья.

                С холодностью взираю я теперь
                На скуку славы предстоящей...
                Зато слова: цветок, ребенок, зверь -
                Приходят на уста все чаще.

Миша едва сдержал улыбку – с такой открытой искренностью прозвучали эти слова. Но тут из кухни послышалось шипенье, и Артур Георгиевич вскочил так, словно сел на булавку.
— Вот так всегда – стоит чем-нибудь увлечься…
И не договорив, он вылетел в прихожую, по пути едва не опрокинув горшок с карли-ковой пальмой. Миша только покачал головой.
«Ну и чудак мне попался! Впрочем, мне ещё повезло…»
Он заметил валявшийся на диване телефон и вспомнил, что хотел позвонить родите-лям. Но в трубке вместо привычного гудка царило мёртвое молчание. В этот момент из-за стены снова послышался странный стук. Это не мог быть стук из другой квартиры, пото-му, что за стеной находилась соседняя комната. Миша на цыпочках подкрался к двери и прислушался. Она была заперта, и за ней происходила какая-то возня. Больше всего это напоминало трение чего-то мягкого о ковёр, и этот шорох сопровождался глухим стуком.
— Что ты там делаешь?
От неожиданно раздавшегося за его спиной голоса Миша вздрогнул и почувствовал, как его сердце ёкнуло и забилось быстрее. Артур Георгиевич стоял в дверях с засученны-ми рукавами, помахивая промасленной лопаткой, и смотрел на Мишу тёмными насторо-женными глазами.
— Мне показалось, что за этой дверью кто-то прячется, —  сказал Миша, стараясь не выдать своего беспокойства.
— Никого там нет. Я же говорил тебе, что это соседи шумят.
Миша хотел спросить, зачем тогда Артур Георгиевич запер эту комнату, но решил, что это в конце концов не его дело и промолчал.
Они вернулись на кухню, где на плите подрумяненные бифштексы распространяли вокруг аппетитный запах. Но у Миши аппетит вдруг куда-то пропал, и он с подозрением поглядывал на Артура Георгиевича.
— Я хотел позвонить домой, но у вас телефон не работает.
— Не может быть! – Артур Георгиевич подошёл к аппарату, висящему на стене за ба-ром, и снял трубку. — И правда не работает. Наверное, на линии что-то случилось. Ладно, позвонишь с моего мобильного. А сейчас давай ужинать!
Пока Миша вяло накладывал себе на тарелку креветочный салат, Артур Георгиевич достал из бара бутылку красного вина и два бокала.
— Надеюсь, не откажешься пропустить со мной по бокальчику? Настоящее армянское вино – ты такого в жизни ещё пробовал!
Мише меньше всего сейчас хотелось распивать вина, но, как и все люди, привыкшие поступать не по своей воле, он согласно кивнул.
— Сам я обычно не пью, а сын предпочитает более крепкие напитки, - сказал Артур Георгиевич. - Один раз он так напился, что не мог доползти до кровати. Нам с женой пришлось укладывать его, как маленького ребёнка. Можешь себе представить?
— Это ещё не самое  страшное. Случаются вещи и похуже.
— Да, судя по тому, что произошло с тобой… - Артур Георгиевич многозначительно посмотрел на Мишу, а тот уставился в свою тарелку.
– Я не смеюсь над тобой, просто констатирую факты. В наше время каждый думает только о том, как бы ему легко и быстро достать денег. Вот это и есть настоящее свинст-во! Это убивает в людях лучшие качества, убивает поэзию. Известно ли тебе, что Рембо в пятнадцать лет написал поэму на латинском языке? А Пушкин публиковался, когда ему было всего четырнадцать. Покажи мне сейчас хотя бы одного, кто был бы способен на что-нибудь подобное!
Миша молчал – он начал понимать, что все эти разговоры о поэзии – всего лишь от-влекающий манёвр вроде того с дисконтной картой. В этот момент, вилка, которую он крутил в руке выскользнула из его пальцев и зазвенела по полу. Когда он поднял её, то увидел, что Артур Георгиевич уже наполнил бокалы вином густо-вишнёвого цвета, и протягивает ему один.
— За то, чтобы в этом мире было больше поэтов и меньше воров!
Артур Георгиевич поднял бокал и одним махом осушил половину. После некоторого колебания, Миша последовал его примеру. Вино действительно было отменным, но Мише показалось, что к его аромату примешивается ещё какой-то чуждый ни на что не похожий вкус. Он хотел сказать об этом, но, заметив, что Артур Георгиевич вопросительно смотрит на него, только жалко улыбнулся.
— Отличное вино. Я, правда, в винах не очень разбираюсь, но…
Он оборвал себя на полуслове, потому, что за дверью в прихожей снова раздался странный стук. Артур Георгиевич как будто ничего не услышал и невозмутимо принялся за еду.
— Вы слышали? Снова этот стук. Вы, наверное, заперли в той комнате собаку?
— Что? О чём ты говоришь?
—  Хватит меня обманывать. — Миша отодвинул тарелку. - Я знаю, что вы кого-то пря-чете. Что у вас здесь происходит?
Артур Георгиевич никак не отреагировал на его вопрос и сидел с отрешённо-скучающим видом.
— Но не верь ничему – всё обманчиво тут… Знаешь откуда эти строки?
— Послушайте, мне всё равно откуда эти строки. Наверное, будет лучше если я уйду.
Миша попытался встать, но его ноги вдруг подкосились, и перед глазами всё поплыло.
— И напрасно не знаешь – они могли бы послужить неплохим эпиграфом к первому акту моей пьесы. В ней одинокий странник попадает во владения одного пастыря, чтобы обличить его ханжество, за которым он пытается скрыть свои пороки.
Артур Георгиевич вдруг вскочил с неожиданной для него прытью, выхватил из нижнего ящика мантию из чёрной блестящей ткани и набросил её на плечи.
               
                Зри путник – перед тобою тот, 
                Чей рок ужасен от  бесконечной муки
                Томится тело в плену невидимых оков
                И разобьют их только твои руки!

Всё что произошло потом Миша видел урывками – отяжелевшие веки и постоянная путаница в мыслях и действиях не позволяли ему сосредоточиться. Натыкаясь на стены, он выбрался из кухни, но на пороге упал и пополз на четвереньках. В дверь запертой ком-наты теперь громко стучали, и её позолоченная ручка дёргалась со стальным чавканьем.
«Этот сумасшедший подсыпал в вино снотворное, - мелькнуло у него в голове, - и если я засну…»
От этой мысли страх в холодных объятиях сжал его, и, превозмогая накатывавшую на него слабость, Миша пополз дальше. Позади он смутно различил какой-то шум; оглянув-шись, он увидел Артура Георгиевича, который в своей мантии стоял между двумя све-тильниками в форме свечи и торжественно произносил строки из Рембо: 
      
Страсть разжигая, разжигая в сердце под
Сутаной черною, довольный, бледно-серый,
До ужаса сладкоречивый, он бредет,
Из рта беззубого пуская слюни веры.

Но вот однажды возникает некто Злой,
И за ухо его схватив, -- "Помилуй Боже!" --
Срывает яростно недрогнувшей рукой
Сутану черную с его вспотевшей кожи.

На последнем слове он распахнул мантию, и Миша увидел, что на нём только кожаные шорты с железными заклёпками. Из широкого выреза посередине торчал длинный с синими венами член. Закатив глаза, Артур Георгиевич начал мастурбировать. Всё его тело дрожало от возбуждения, а складки кожи на дряблой безволосой груди подрагивали в такт движениям
— О, плоти торжество! О, праздник идеальный! – вскричал он и, не прекращая мастур-бировать, двинулся к Мише. Тот в ужасе попятился и, задев стоявшую в углу статую Ку-пидона, опрокинул её прямо на ноги Артура Георгиевича. Отколовшаяся голова больно стукнула его по пальцам. Артур Георгиевич тут же отпустил свой член и схватился за ступню.
— Ах ты негодник – разбил мою любимую статую! За это папочка тебя накажет!
Он уцепился за Мишину ногу и потянул её к себе. Мише казалось, что его тело нахо-дится где-то далеко, и всё, что происходит с ним – это какой-то нелепый нереальный кошмар. Свет в прихожей то затухал, то вспыхивал вновь, за закрытой дверью кто-то сто-нал, а по его телу шарили чьи-то руки. Эти руки расстегнули пуговицу на его джинсах и потащили их вниз. Словно в каком-то трансе Миша схватил обломок гипсовой руки и стукнул им Артура Георгиевича по уху. Удар был слишком слабым – он только распалил сладострастное торжество, которое лихорадочно горело в мутно-тёмных глазах Артура Георгиевича.
— Давай сынок – бей меня! Повторим всё как в тот вечер! Давай же, накажи меня, будь со мной диким…
В экстазе он встал на колени и провозгласил с пафосом:
       
                Возмездие! Он весь дрожит от резких слов,
                И четки длинные отпущенных грехов
                Гремят в его душе.

Затем, он бросился на Мишу, пытаясь прижаться к нему своим разбухшим органом.
— Ты ещё помнишь ночь, когда я в первый раз вошёл в тебя дитя? Так давай же повто-рим всё снова!
Чувствуя, что не в силах освободиться, Миша закричал, и в ответ ему из запертой ком-наты раздался крик полный отчаяния и боли. Дверь загремела с новой силой и вдруг с треском распахнулась. Вся в синяках и кровоподтёках на пороге появилась супруга Арту-ра Георгиевича. На ней, словно увеличенные макаронины висели обрывки бельевой ве-рёвки.
— Нет! Нет! Прекрати это! Прекрати сейчас же!
Она навалилась на своего мужа, столкнула с Миши и  вцепилась ему в волосы.
— Не смей прикасаться к моему сыну, чудовище! Не смей! Не смей! Не сме-е-е-ей!
Едва не теряя сознание от подступающей дурноты, Миша поднялся и одним броском преодолел расстояние до  двери. Это стоило ему неимоверных усилий, и он почувствовал, что начинает проваливаться куда-то в пустоту, где нет ни чувства, ни звука, ни маньяков-педофилов.
«Нет, я не засну. Я вырвусь отсюда! Я должен вырваться!»
Эта мысль ненадолго вытолкнула его из тёмных глубин на поверхность. Цепляясь за дверь, Миша начал поворачивать замки. Тем временем, за его спиной неравная борьба за-кончилась победой Артура Георгиевича, который сидел на своей жене и со всей силы лу-пил кулаком по её лицу. Когда оно превратилось в кровавое месиво, он тяжело поднялся и прочёл над ней тоном судьи:

Мужчина устрашён, поняв, что ты – обуза.
Одно мгновение тебя он нёс, и вот,
Как наваждение его теряет Муза
                И пламя высшей Справедливости зовет.
               
Увидев, что Миша возится у двери, Артур Георгиевич с садистской улыбкой напра-вился к нему.
— Куда же ты, мой мальчик? Мы же только начали нашу репе…
Договорить ему не удалось, потому, что в этот момент его жена опустила палку от швабры прямо на головку болтающегося члена. Артур Георгиевич сдавленно хрюкнул и, согнувшись в три погибели, рухнул на пол. Из его сведённого судорогой рта вырвалось что-то наподобие собачьего скуления. Мише, наконец, удалось открыть замок и он бук-вально выпал на лестничную площадку. Он попытался подняться, но потерял равновесие и скатился со ступенек. Дальше он полз в кромешной тьме, а из-за приоткрытых дверей слышался зов, смешанный с рыданиями.
— Глеб, вернись! Вернись к маме! Пожалуйста…вернись…
Всхлипывания перекрыла череда проклятий и снова послышались удары, напоминаю-щие шлёпанье босых ног о паркет. Но Миша уже был далеко от этих звуков. Что-то сле-пое и упорное гнало его вперёд, хотя тело не слушалось, подчиняясь всплеску морфинов, растёкшимся по его жилам, словно сонное зелье. В полубессознательном состоянии он преодолел последние пролёты и оказался на улице. Спеша убраться подальше от прокля-того дома и от сумасшедшей семейки где-то в его недрах, Миша брёл, не разбирая дороги. Улицы, озарённые зелёно-оранжевыми огнями нахлынули на него потоком людей воз-вращавшихся с работы. Их образы то расплывались в причудливые амёбные формы, то вдруг исчезали в пёстро рябившем течении, наполненном естественными звуками боль-шого города. Из этого течения вдруг вынырнул лысый небритый субъект в потёртой ко-жанке и, приплясывая, как безумный арлекин, подскочил к Мише.
— Скорее – не упусти свой шанс! Сделай покупку в нашем магазине и получи в пода-рок пять тысяч рублей! Только сегодня!
Миша развернулся, и увидел перед неровными рядами машин девушку с планшеткой. Она указывала концом ручки на цифру в квадрате посередине.
—У вас выпал призовой номер. Поэтому вы получаете бесплатный билет на премьеру новой пьесы с участием известнейшего актёра Петербурга. Такого представления вы не увидите не в одном театре! Встречайте!
Она опустила планшетку, за которой, абсолютно обнажённая стояла на коленях её го-лубоглазая подруга. Перед ней в своей чёрной мантии вытянулся во весь рост Артур Георгиевич. Его возбуждённый орган раскачивался у самого его лица, и, не отрывая взгляда от Миши, она обхватила его своими полудетскими пальцами.
— Здесь ты станешь настоящим поэтом, - сказала она, - потому, что в этом городе сбы-ваются самые сокровенные мечты. Не так ли милый?
И, приоткрыв ярко накрашенные губки, она взяла жилистый член в рот.
Миша закричал и рванулся через дорогу. Двое прохожих испуганно шарахнулись от него, кто-то выкрикнул вдогонку: «Сумасшедший!», но Миша не видя ничего, кроме пре-следующих его галлюцинаций, выбежал на дорогу. Он чудом не попал под машину и, сам не зная как, оказался на противоположной стороне улицы. Впереди, за рядом фонарей, формой напоминавших шахматного ферзя, темнел какой-то парк. В темноте Миша почув-ствовал себя намного лучше, и тут же сон и усталость окончательно его одолели, и он упал на траву под раскидистыми ветвями ели. Звуки за его спиной потеряли свою чёт-кость, превратившись в неровный гул, но потом и он затих под пеленой забытья.

5.

Миша очнулся оттого, что его кто-то теребил. Открыв глаза, он увидел морщинистое, покрытое какой-то бесцветной сыпью лицо и шарахнулся в сторону. Рядом с ним на кор-точках сидел человек неопределённого возраста, в старом пальто и оборванном капюшо-не. Он смотрел на Мишу зелёными, неестественно-яркими глазами, и в первое мгновение тот решил, что это ещё одна галлюцинация – следствие наркотика подсыпанного в вино. Но тут ему в нос ударили мускусный запах мочи и вонь бытовых отходов. Миша прикрыл лицо рукавом и отполз подальше.
«Да это всего лишь бомж! Только что у него с глазами?»
С глазами у утреннего гостя было всё в порядке – возможно какой-то причудливый эффект лучей восходящего солнца отразился от игольчатых веток и на мгновение превра-тил их в два вспыхнувших изумруда.
— Что тебе нужно? – спросил Миша, с неприязнью глядя на больное, с множеством мелких вмятинок и бугорков лицо.
Бомж хрипло засмеялся, обнажив маслянистые, со следами табака зубы.
— Всё что мне нужно – у меня уже есть, проговорил он сквозь смех. – А вот про тебя этого не скажешь.
Усевшись на траву, он достал из грязной сумки свёрток из мятой газеты и расстелил его перед собой. Там оказалась стопка ломтиков чёрного хлеба, какое-то мясо с сальными прожилками, кучка сморщенных яблок и подсохший по краям кусок сыра.
Несмотря на исходивший от бомжа и его сумки дурной запах у Миши засосало под ложечкой – последний раз он ел восемнадцать часов назад. Бомж, тем временем, взял хлеб и принялся укладывать на него мясо; Миша пристально следил за его действиями.
— Ты, наверное, отбился от своей группы, - сказал бродяга и, заметив, как Миша смот-рит на еду, жестом предложил ему присоединиться к трапезе. Тот не заставил себя упра-шивать. Бомж смотрел на него с удивлением и любопытством.
— Ты один из этих миллионов бездельников, которые приезжают сюда поглазеть на дворцы и памятники. Только вместо дворцов смотришь на больного нищего, а вместо обеда в номере жрёшь объедки из мусорных баков….
Бомж снова разразился своим хриплым смехом, а Миша поспешно начал выплёвывать то, что он ещё не успел проглотить.
— Ладно, я пошутил. Я достаточно зарабатываю, чтобы покупать себе нормальную еду. И мне многого не надо. Зато такие, как ты  - бомж указал на Мишу пальцем с чёрным ободком, - никогда не утолят свой голод. В какой бы город вы не приехали, вы всегда бу-дете требовать чего-то нового. Больше зрелищ, больше знаний, больше впечатлений. И это будет продолжаться, пока однажды вы не станете старыми и немощными и не поймёте глупость ваших стремлений. И тогда вы почувствуете внутри пустоту. Хуже этой пустоты не может быть ничего, потому, что за ней всегда следует отчаяние.
Мишу невольно смутила такая философская просвещённость этого грязного отброса общества, и он не знал, что сказать в ответ. В мутно-зелёных, близко посаженных глазах бродяги играли огоньки какого-то весёлого безумства, которое напомнило Мише Артура Георгиевича.
— Спасибо за угощение, - сказал он, поднимаясь, - но мне надо идти.
Кривая усмешка исказила лицо бомжа.
— Иди, иди, только больше не засыпай под деревом. В следующий раз можешь не про-снуться.
На улицах начали появляться ранние пешеходы, и дороги ещё не подсохли после предутренних водных процедур. Всё вокруг казалось чистым и посвежевшим, узкие пере-крестья со строгими фасадами домов придавали городу европейский вид. Миша, однако, чувствовал себя совсем не по-европейски. Он снова достал потрёпанную карту, по кото-рой уже вполне сносно ориентировался и, после некоторого раздумья, решил вернуться в знакомый переулок. Он прекрасно понимал, что у него нет другого выхода, кроме как об-ратиться в ближайшее отделение милиции, и в тоже время он продолжал надеяться на собственные силы. Мысль о том, что его родные узнают о его бедах, была ему неприятна сама по себе.
«Если даже грязный, больной бомж смог неплохо здесь устроиться, значит и я смогу», - думал Миша и снова вспоминал свой разговор с Алексеем и его саркастический тон. Этого вполне хватило, чтобы зажечь его самолюбие, поэтому признать, что его обобрали среди бела дня, как ребёнка, было для него хуже, чем умереть голодной смертью. Как на него посмотрят все его родственники, когда узнают, что за несколько минут он умудрился потерять деньги, документы, ключи от квартиры и собственный телефон! Особенно родители, которые возлагали на него столько надежд.
«К тому же нельзя уезжать из Питера, не побывав в Эрмитаже и Летнем саду. Иначе вся поездка пропадёт зря».
Миша ещё толком не представлял, как в своём теперешнем положении, он сможет осуществить эти замыслы, но с присущим его возрасту принципом мышления видел перед собой только цель, а не пути её достижения.
Он вышел на набережную, с которой открылся изумительный вид на центральную часть Петербурга. Словно золотой стилет, небо разрезал шпиль Адмиралтейства, а чуть правее сверкал на солнце купол Исаакиевского собора. По тёмной, холодно поблёски-вающей глади Невы, скользили несколько чаек, оставляя за собой длинный дугообразный след. Мише, однако, некогда было любоваться на эти красоты. К тому времени, как он добрался к дому своей тёти, город уже жил своей привычной суетливой жизнью.
 На этот раз Миша не стал открыто взбираться по водосточной трубе, а остановился чуть поодаль, чтобы понаблюдать за домом. План его был достаточно дерзок, но прост: дождаться, пока вокруг никого не будет, а потом с помощью выступов и водостоков за-лезть на третий этаж и, разбив окно, проникнуть внутрь квартиры. Он не сомневался, что ему удастся его осуществить, если его никто не заметит. Как назло, в окне этажом ниже показалась фигура женщины в бигудях - той самой, которая в прошлый раз чуть не вызва-ла милицию. Она приоткрыла окно и, усевшись на подоконнике, закурила сигарету. Миша с досады стукнул себя по колену.
«Она не может вечно торчать у окна, всё равно ей придётся идти на работу», - успо-каивал он себя, но по тому, как женщина, не спеша, дымила, можно было подумать, что у неё сегодня выходной. Миша от нетерпения начал прохаживаться взад-вперёд, стараясь в то же время не попасть в поле зрения соседки. Окна квартиры тёти Регины слепили сол-нечными бликами, но по-прежнему оставались недоступными. Там за этими окнами было его спасенье, убежище, в котором он мог забыть о жестокой действительности, приот-крывшей перед ним свою безобразную сущность. Наконец, женщина докурила сигарету и отошла от окна. Миша быстро оглянулся вокруг и уже направился, было, к дому, но в этот момент из парадной вышел высокий парень в дорогом костюме и с кожаным кейсом; он сел в серебристый «Ягуар», припаркованный неподалёку, и медленно, словно любуясь самим собой, выехал на дорогу. Как только «Ягуар» скрылся за углом, Миша подошёл к трубе, полный безумной решимости взобраться наверх. Его не волновало, удастся ли ему этот трюк или выдержат ли его вес крепления трубы – с виду они казались достаточно прочными. Что его волновало – это то, что кто-то из окон соседних домов заметит, как он лезет в квартиру и весь его замысел провалится. Миша посмотрел наверх и чуть не сел с досады: женщина в бигудях стояла возле другого окна и разговаривала по телефону. Тут её взгляд упал на него и, нахмурившись, она открыла одну створку.
— Ты опять здесь? Ну-ка убирайся, пока я ментов не вызвала! Быстро!
— Послушайте, - взмолился Миша, — я потерял ключи. Я живу прямо над вами и мне нужно попасть в…
— Я скажу тебе, куда ты попадёшь, если сейчас же не уберёшься! Я знаю своих сосе-дей, так, что не морочь мне голову.
— Да я только недавно приехал! Ну как вам объяснить…
— Мне не нужны никакие объяснения! – визгливо закричала женщина, высунувшись из окна чуть ли не наполовину. — О, Господи, ну вот – у меня уже с утра началась истерика! А ведь врач мне категорически запретил волноваться… Эй ты! Уходи, и чтобы я тебя здесь больше не видела! Слышишь? Если нет, так прочисть  уши!
«Я бы тебе уши прочистил истеричка чёртова», - пробормотал Миша и, с трудом по-давляя желание швырнуть ей в окно камень, побрёл прочь. Он не собирался далеко ухо-дить, но женщина прокричала ему вслед:
— И не вздумай сюда возвращаться! Я специально буду сидеть возле окна весь день – попробуй только сунуться – сразу милицию вызову!
На углу Невского проспекта Миша остановился передохнуть. Он прекрасно понимал, что долго так не продержится – его путешествия по Питеру отнимали слишком много сил, а восполнить их было нечем. Солнце висело в небе уже достаточно высоко, его бесчисленные отражения горели в стёклах машин и витринах магазинов, салонов и ресторанов. Миша с завистью поглядывал на людей, сидящих за столиками летних площадок и в полной мере наслаждающихся жизнью. Напротив него группа студентов покупала под навесом мороженное, один вид которого снова пробудил в Мише чувство голода. Мимо прошли две девушки, увлечённо хрустя чипсами. Он вдруг подумал, что запросто мог бы сейчас вырвать у них пачку чипсов и скрыться в толпе. Сначала эта мысль показалась ему чуть ли не богохульной, но чем дольше он так стоял, наблюдая за прохожими, тем более дерзкие намерения закрадывались ему в голову. Такие, на первый взгляд, незначительные вещи, как не до конца застёгнутая сумочка или небрежно торчащий из кармана уголок портмоне, стали для него особенно заметными.
«Раз уж во мне здесь видят только вора и преступника, то, почему бы, не побыть им какое-то время?» - думал Миша, чувствуя, как в нём пробуждается некое ядовитое злорад-ство. И, повинуясь этому странному, прежде незнакомому ему чувству, он медленно влился в живую колышущуюся реку. Его внимание сразу привлёк полный, лысоватый господин, который шёл, разговаривая по телефону; на его двух полусогнутых пальцах болталась кожаная барсетка. Миша представил, как он выхватывает барсетку и скрывается с ней в толпе, и это показалось ему не таким уж невозможным. Единственное, что удерживало его от осуществления этого замысла – это реакция толпы. Печальный опыт с пенсионером, который так не вовремя подставил ему под ноги палку, был для Миши достаточно убедительным уроком. Поэтому он не спешил, ища наиболее подходящие пути бегства. Впереди был спуск в подземный переход, и пульс у Миши сразу участился на несколько ударов. Один рывок, одна небольшая пробежка – и он окажется на другой стороне улицы, прежде чем кто-то успеет ему помешать. В том, что этот толстяк не сможет его схватить, не говоря уже о том, что бы догнать, Миша не сомневался. Он вдохнул поглубже, как перед прыжком в холодную воду, и в этот момент что-то шлёпнулось ему на кроссовок.   
— Осторожней! Смотри куда идёшь! – послышалось за его спиной.
Миша оглянулся и увидел, что позади него, возле лотка с газетами и журналами нача-лась какая-то суматоха. Блондинка в кожаном пальто что-то растерянно искала на земле. Миша посмотрел себе под ноги – там в пыли валялся красный кошелёк. Забыв про свою жертву, он схватил кошелёк, но так и застыл с ним посреди проспекта.
«Господи, что я делаю?! Я ворую чужие вещи!»
Констатация этого факта как будто только сейчас дошла до него в полной мере. Может быть, Миша и не обратил бы на неё внимания, если бы это не была первая кража в его жизни. Как и все вещи, совершаемые впервые, эту необходимо было, как следует обдумать. Пока он стоял и размышлял, блондинка увидела свой кошелёк и засеменила к нему.
— О, спасибо, что нашли! Я уже решила, что его кто-то украл!
Её слова словно вывели Мишу из транса – несколько секунд он рассеянно смотрел то на кошелёк, то на блондинку.
— Надо быть осторожней с вещами, - наконец, пробормотал он.
— Да, вы правы – ещё раз спасибо.
Видя, что он не торопится отдавать кошелёк, блондинка после некоторого колебания, выхватила его и торопливо зацокала дальше.   
«Идиот, что я наделал! И почему я сразу его не спрятал? Вот дубина!»
Миша закрыл глаза и устало прислонился к гранитному бортику. Несмотря на то, что его воровские способности оказались хуже некуда, он испытывал облегчённое умиротво-рение. Как будто некая сила, толкавшая его на эти преступные замыслы, вдруг оставила его. В отражении витрины он увидел обезображенное сыпью лицо, с горящими на нём, как изумруды глазами и, словно отдалённое эхо, услышал знакомый издевательский смех.
«Ты ещё не утолил свой голод? Так присмотрись повнимательней – в этом городе только слепой не найдёт того что ищет. Но у этого города есть одна неприятная черта. Он также ненасытен и, думаю, ты догадался, кто его пища. Ты поймёшь это, когда однажды проснёшься другим человеком. Совсем другим».
Миша моргнул - лицо тут же исчезло, и он увидел, что это отражение его собственно-го, а демонические глаза – два тёмно-зелёных камня в витрине ювелирного салона. Решив, что от голода и переживаний у него начались галлюцинации, он несколько минут стоял на месте, ожидая нового наваждения. Но больше ничего не произошло – все потусторонние голоса и видения растворились в без конца снующей туда-сюда толпе. Миша понял, что привлекает к себе ненужное внимание, поэтому, недолго думая, спустился в подземный переход. Он ещё не представлял толком, куда ему идти, но так как возвращаться не имело смысла, он отправился на уже знакомый Гостиный Двор. По дороге Миша в который раз пытался придумать выход из своего плачевного положения, но здесь даже его поэтичная фантазия оказалась бессильна.
Перед выходом из метро он заметил девушку, которая самозабвенно кружилась в бальном танце. На ней было аквамаринового цвета платье с короткой юбочкой и чёрные в полосатых носках чулки. Несколько человек полукольцом обступили маленькую вымо-щенную площадку, на которой она танцевала, и временами кто-то подходил и бросал ку-пюры или звонкую монету в чёрную шляпу, лежавшую на мостовой, словно атрибут, за-бытый неизвестным фокусником. Миша остановился посмотреть на эти самовольные им-провизации. Через несколько минут девушка откланялась, и под редкие аплодисменты отошла в сторонку.
«Оказывается, в большом городе не так уж и трудно заработать», - с горькой обречён-ностью подумал Миша. Он вдруг представил, как стоит где-нибудь в метро и декламирует стихи собственного сочинения, и ему с трудом удалось подавить нервный смешок. Сама идея – зарабатывать публичными выступлениями была для него камнем преткновения, через который он бы никогда не переступил. К тому же, затей он подобную авантюру, его бы наверняка забрали в отделение.
Солнце, плавающее в зените, изрядно припекало, и Мише захотелось пить. Лотки с мороженным и напитками только усилили его жажду, и, чтобы заглушить её, он зашёл под прохладные своды Гостиного Двора. Группа туристов, только что высыпавшая из об-текаемого автобуса с затемнёнными стёклами, что-то горячо обсуждала возле отдела с су-венирами. Этот маленький балаган устроили два спорщика: один - с лицом меланхолика, в старомодном костюме, другой – со взлохмаченными волосами и излишне резкими движениями.
— Я тебе говорю, что это настоящий датский фарфор, - убеждал меланхолика лохма-тый, - я хорошо знаю их метод росписи.
— По такой цене может продаваться только подделка, - скептически заявлял его про-тивник.
— Может, поспорим? Если окажется, что настоящая, ты купишь мне эту статуэтку, ес-ли нет – я тебе её подарю.
— Я не увлекаюсь подобными безделушками. Лучше подари её кому-нибудь другому.
Миша подошёл ближе, чтобы узнать из-за чего спор. Оказывается весь шум вызвала маленькая фарфоровая статуэтка, изображавшая сельскую девушку с корзинкой. Стоила она полторы тысячи рублей.
— Хорошо, раз уж тебе так наплевать, - сказал лохматый с плохо скрываемым раздра-жением; флегматичность его друга, очевидно, сильно его задела. Тот же стоял с таким ви-дом, словно ему было всё равно – настоящая статуэтка или поддельная, и он заключил это пари, чтобы внести некоторое разнообразие в свою туристическую поездку. Когда моло-денькая продавщица достала из застеклённой витрины статуэтку, с десяток человек об-ступили спорщиков тесным полукругом. Миша подумал, что у этих людей должно быть действительно скучная жизнь, если они устроили из этого спора целое событие. Лохматый взял хрупкую фигурку, посмотрел на приклеенную к узкому пьедесталу бирку изготовителя и с досады чуть не швырнул её об пол. Человек в костюме ехидно усмехнулся.
— Ну, что великий знаток фарфора, похоже, тебе пора надевать очки.
— Во всяком случае, это не подделка, - оправдывался лохматый, который сразу весь как-то сник. — Просто умелое подражание…
Он со вздохом заплатил за статуэтку, заявив при этом, что она не стоит и половину своей стоимости. Но было видно, что его удручает не столько потеря денег, сколько то, что его попытка блеснуть своими познаниями в фарфоровом деле провалилась с громким треском.
— И как это вообще можно было выставить на витрину – как будто ребёнок лепил! Прямо издевательство какое-то! Вам надо серьёзно переговорить с теми, кто поставляет вам такой товар.
Продавщица преспокойно выслушивала эти упрёки, видно уже привыкнув к самым разным характерам, но её спокойствие злило лохматого ещё больше.
— Если бы я сразу присмотрелся повнимательней, я бы, конечно, заметил, что это не датский фарфор. Ни один уважающий себя коллекционер никогда бы не купил такое. И что я теперь должен с ней делать?
— Подари своей жене, - подсказал кто-то из группы. – Только не говори, сколько она стоит.
Все засмеялись, но лохматому явно было не до смеха. Он тоскливо огляделся вокруг и, увидев стоявшего с краю Мишу, окликнул его. 
— Да-да, парень, - я к тебе обращаюсь. Вот, возьми – она твоя.
Лохматый сунул статуэтку прямо ему в руки – при этом заработал целый поток скаб-резных шуточек, особенно, когда кто-то из туристов запечатлел этот момент фотокамерой мобильного телефона. Разъярённый коллекционер набросился на фотографа и принялся вырывать у него телефон. Возникла суматоха, в которой спокойным оставался только че-ловек в костюме, следивший за всем так, будто перед ним разыгрывалась театральная ко-медия.
Когда толпа переместилась дальше по коридору, Миша подошёл к продавщице и, гля-дя ей прямо в глаза, сказал:
— Извините, могу я вас кое о чём попросить? Точнее это не просьба, а что-то вроде сделки…
Та окинула его любопытно-вопросительным взглядом – помятая в пыльных пятнах одежда и осунувшееся лицо Миши не внушили ей особого доверия.
— Я верну вам эту статуэтку в обмен на треть тех денег, что за неё заплатили.
Глаза девушки расширились, потом её губы сжались в тугую складку, и она скрестила руки на груди.
— Что за дурацкое предложение! Ты хочешь, чтобы меня с работы выгнали?
Миша попытался состроить как можно более жалкую мину.
— Пожалуйста, мне нужно срочно позвонить, а мой телефон украли, и у меня не оста-лось денег на карточку. Вы должны помочь мне.
Последние слова он произнёс таким умоляющим тоном, что девушка смешалась. Она опасливо покосилась в сторону охранника, который в это время разговаривал с каким-то покупателем.
— Ладно, давай сюда. Только не заговаривай мне зубы – я знаю, сколько здесь шляется всякого сброда!
— Поверьте, я не из этих…
— Ну, здесь ты это вряд ли докажешь. – Продавщица водрузила статуэтку на место, за-тем, всё ещё, посматривая в сторону охранника, протянула Мише пять сотенных купюр.
— Считай, что тебе сегодня повезло, – сказала она ему, и, хотя это было слишком ма-ленькое везение, у него появился какой-то проблеск надежды.

6.

В поисках места, где он смог бы перекусить, Миша снова забрёл на Апраксин двор. На этот раз он внимательно поглядывал по сторонам, но никого из «старых знакомых» не увидел. В арках по-прежнему шныряли с красными глазами и пропитыми лицами подро-стки. Свернув в одну из них, Миша заметил рядом с кабинкой, напоминавшей телефон-ную будку, пару неубранных столиков с разбросанными стульями. Резкий ветер относил один из них всё дальше, и Миша, поставив его на место, устало сел за столик. После не-привычно долгой ходьбы у него в коленках началась дрожь, и он чувствовал себя на-столько разбитым и ослабевшим, что каждое движение, казалось, требует всё больших усилий. Миша закрыл глаза, а когда открыл, увидел, что на него из окошка смотрит круг-лолицая таджичка.
— Что будете заказывать? – спросила она с сильным кавказским акцентом.
— А что у вас есть?
— Вот меню на окошке.
Меню этой кабинки помещалось на одном картонном листке, закрашенном ярко-пурпурным маркером. Миша выбрал из него фаршированную курицу с гарниром и кофе. Всё это обошлось ему довольно дёшево – каких-то сорок пять рублей. Он быстро распра-вился со своей порцией, а потом, не спеша, потягивал кофе, млея на солнышке и разгля-дывая разношёрстную толпу, толкавшуюся в лабиринтах торговых рядов. Из открытых окон над его головой лилась восточная музыка, и в самой скученности построек Апракси-на Двора было что-то не свойственное классической роскоши Питера. Как будто выделился отдельный мир, в котором ощущалось что-то жаркое и таящее угрозу для человека незнакомого со здешними порядками и обычаями.       
Таким было впечатление Миши от этого места и, как подсказывал ему горький опыт, оно не было обманчивым.
Допив кофе, Миша поднялся и отправился бродить по рынку. Так как, несмотря на осеннюю пору, день был ещё наполовину знойным, к трём часам люди начали расходить-ся. Большинство палаток уже свернули – остались только те, кто рассчитывал на позднего покупателя. Мишу несколько раз пытались заинтересовать кроссовками и осенними ко-жанками, но его заинтересовало объявление, приклеенное к двери одного из магазинов, торгующих одеждой. На нём было написано: ТРЕБУЕТСЯ КЛАДОВЩИК.
Миша некоторое время задумчиво смотрел на него, охваченный противоречивыми чувствами. Казалось, они разделились на два лагеря: один лагерь взывал к его рассудку, убеждая в том, что он должен купить телефонную карту, позвонить домой и рассказать о своих несчастьях, другой вкрадчиво нашёптывал, подождать наступления темноты и сно-ва попытаться залезть в квартиру тёти Регины через окно. Теперь появился ещё и третий вариант – устроиться на работу, хотя работу кладовщика, он представлял себе весьма смутно.
«Если меня здесь возьмут на работу, то до приезда тёти Регины и её мужа я смогу про-существовать. Нет, без Эрмитажа и Петергофа я отсюда не уеду!»
Миша толкнул дверь, которая отозвалась перезвоном колокольчика, и вошёл в мага-зин. Высокий черноглазый парень, примерно одного с ним возраста, перебиравший кол-лекцию джинсовой одежды, что-то прокричал на своём языке в соседнее помещение, За-тем, снова вернулся к своему занятию. Из-за двери выглянул мальчик лет восьми и, уви-дев Мишу, бойко подбежал к нему.
— Выбирай одежду! У нас какая хочешь есть! Куртки, джинсы, трико…
— Мне нужно поговорить с хозяином, — прервал его Миша. — У вас там объявление на двери висит.
Цыганёнок с любопытством глазел на него, очевидно не понимая, о чём речь. Тогда высокий парень перестал считать джинсы и, приказав мальцу смотреть за товаром, провёл Мишу в соседнюю комнату. Её интерьер, был выполнен в том стиле, который отличает Запад от Востока. Пол и стены украшали песчаного цвета ковры, с вытканными на них узорами, а сбоку от двери стоял диван, который почти упирался в широкий стол из чёрно-го дерева. За столом сидел крупный кавказец, о чём можно было судить по туго натянуто-му кожаному пиджаку на покатых плечах. У него были засаленные вьющиеся волосы и по-птичьи бойкие глаза. Миша сразу заметил некоторое сходство между ним и парнем из торгового зала, хотя тот был чуть ли не вдвое тоньше. Они обменялись несколькими фра-зами на своём языке, после чего Мишин проводник указал на него.
— Значит ты кладовщик? – обратился хозяин к Мише, когда паренёк вышел из комна-ты.
— Кладовщик, - ответил Миша, правда, не так уверенно, как бы ему хотелось. — Толь-ко, понимаете, есть одна проблема…
— Зачем мне твои проблемы? Мне своих хватает. Видишь сколько всего? – кавказец взял пачку бумаг и показал Мише. Шлёпнув ею по столу, он пристально посмотрел на не-го, и Миша понял, что ему придётся выложить всё начистоту.
— Я потерял документы. Денег у меня осталось немого, так что сами видите – деваться мне некуда.
— Без документ – это плохо, - покачал головой кавказец. – Как же я тебя возьму? Вдруг ты что-нибудь украдёшь и сбежишь – где я тебя буду искать, а?
— Вы уже не первый, кто так думает, - с едкой ноткой заметил Миша. – Ладно, извините, что побеспокоил.
Он уже повернулся, чтобы уйти, но кавказец остановил его.
— Подожди, не спеши! Что у вас молодых, за манеры такие? Чуть что – сразу за двер-ную ручку хвататься! Я же ещё ничего не сказал.
Хозяин магазина потарабанил по столу пальцами – на них, будто самородки засверка-ли золотые перстни.
— Ты раньше где работал?
— На оптовом складе солгал Миша и сам удивился, как легко это ему удалось.
— А что за товар?
— Так, - Миша уклончиво передёрнул плечами, - разное привозили. В основном, мате-риалы для внутренней отделки квартир.
— Вещь дорогой?
— Были и дорогие.
Кавказец откинулся на спинку своего передвижного кресла, выпятив толстый живот.
— Это я к тому, что у меня товар тоже не дешёвый. Поэтому я смотрю за ним очень хо-рошо. И если увижу, что пропадёт – не обижайся.
— А сколько вы платите? – спросил Миша, которому уже изрядно надоели эти придир-ки.
— Сначала шестьдесят долларов понедельно. А там, - будешь хорошо работать буду хорошо платить. Мне плохой работник не нужен.
Миша долго не размышлял – там, откуда он приехал, ему таких денег никто бы не за-платил даже за самую тяжёлую работу. И потом у него не оставалось выбора. Если ему не удастся попасть в квартиру тёти Регины, его путешествие можно считать оконченным, работа же давала хоть какой-то шанс удержаться на плаву. И хотя, неизвестно было, куда повернёт течение прихотливой судьбы, его не оставляла уверенность, в том, что он спра-вится.
Кавказец отвёл Мишу на склад – так называлось подвальное помещение с низким по-толком, не отштукатуренными стенами и единственной лампочкой, свет, которой едва проникал в дальний конец склада, и там всегда царил полумрак. На потолке и углах колыхались разводы паутины, что напомнило Мише древние подземелья с призраками. Только вместо призраков здесь были пыльные пакеты с одеждой, которые валялись в невообразимом беспорядке.
Когда они остановились на пороге, кавказец обвёл рукой всё это и сказал:
— Вот здесь ты будешь работать. Немного грязно, но я думаю, ты наведёшь чистоту. Наверху есть вода – надо только всё побрызгать и протереть. Одежду разложишь в ряды и по маркам – чтобы легко было найти. Ну, что скажешь?
— Да, работы здесь непочатый край, — пробормотал Миша. Хозяин ухмыльнулся и хлопнул его по плечу.
— Можешь начинать прямо сейчас. Справишься до захода солнца – оставлю тебя рабо-тать. Это будет испытательный срок.
Он начал подниматься по лестнице, а Миша, почесав в затылке и закатав рукава, взял-ся за свою первую работу.
Ему понадобилось не меньше трёх часов, чтобы разложить всё так, как того требовал хозяин магазина, и, когда он закончил, то совершенно выбился из сил. Его руки, одежда и волосы были серыми от пыли – она набилась под веки и в нос, отчего Миша постоянно чихал. От непривычки к долгой изнурительной работе спина у него болела, а пальцы, ка-залось, потеряли способность нормально сгибаться. Наградой за эти страдания был одоб-рительный кивок хозяина магазина, означавший, что Миша принят на работу. Но он был так измотан, что не смог по достоинству оценить такую почесть. Пока он, стоя над крани-ком, приводил себя в порядок, у него было такое чувство, что все его неприятности только начинаются.               
   Хозяина магазина звали Аяз, а двух его сыновей – Зафар и Аджеми. Они приехали из Азербайджана полгода назад, арендовали помещение и открыли здесь свой магазин.  Апраксин двор, в чём Миша вскоре убедился, был самым настоящим восточным базаром – сюда приезжали таджики, армяне пакистанцы, афганцы, азербайджанцы, турки и даже алжирцы. Многие из них едва умели говорить по-русски, но это не мешало им здесь жить и работать, потому, что у торговли язык всегда один. Так как Миша с его поэтичной нату-рой знал его недостаточно хорошо, то ему не удалось избежать связанных с ним трудно-стей. Всё началось с первого же рабочего дня. Сыновья Аяза, старший – Зафар и младший – Аджеми по какой-то неведомой причине сразу же невзлюбили Мишу. Сначала он думал, что их неприязнь к нему – из-за его национальности и громадной разницы в культуре и интересах. Но потом понял, что причина кроется гораздо глубже и, если бы он даже выучил азербайджанский язык и начал вести себя также, как они, то это всё равно не вызвало бы к нему расположения. Громкоголосые и импульсивные, они видели в нём нежеланного гостя, который вдруг вторгся в их жизнь, чтобы нарушить её привычный уклад. Хозяин магазина относился к нему более снисходительно, не переставая в то же время следить за тем, чтобы Миша ничего не украл. Впрочем, эта подозрительность длилась недолго, и уже на третий день Аяз решил доверить Мише ключ от подвала, где хранились основные запасы его товара. Миша навёл там основательный порядок, хотя ещё не запомнил названий всех производителей и часто путался. Это служило братьям неплохим поводом для окриков и порицаний, и они не упускали случая, чтобы не сотворить Мише какую-нибудь пакость. Между собой они обычно общались на своём языке но Миша догадывался о чём они говорят по интонациям и обильным жестам. В перерывах, когда в магазине не толпились посетители, Миша замечал, как они, отойдя в сторонку, о чём-то вполголоса переговариваются, и если бы не брошенный случайно в его сторону взгляд, никогда бы не догадался, что говорят о нём. Сначала он не обращал на это внимания, но, вернувшись однажды после обеда в подвал, обнаружил, что некоторые полиэтиленовые мешки разбросаны по полу, а ряды с одеждой свалены в кучу. Первым его побуждением было пойти и рассказать об этом Аязу, но удержала неприятная мысль, что он станет ябедой. Неизвестно, чем бы это закончилось, но в первую очередь это заставило бы его испытывать отвращение к самому себе.
«Ты поймёшь это, когда однажды проснёшься другим человеком», – вспомнил он сло-ва уличного бродяги, и они сразу приобрели для него определённый смысл. Скрипнув зубами, Миша снова разложил всё по местам, а в голове его невидимыми шестерёнками крутились мысли, рисовавшие ему яркие картины мести. Проблема заключалась в том, что он не находил способа её осуществить так, чтобы об этом не узнал хозяин магазина.
Он быстро приспособился к своему новому образу жизни. Днём он работал, таская из подвала наверх тюки с одеждой, а ночи проводил на лавке в сквере неподалёку от Апрак-сина Двора. Посреди сквера, похожий на церковный колокол возвышался памятник Ека-терине II; к пьедесталу императрицы лепились скульптуры графов и князей того времени. В отблесках огней Невского Проспекта памятник приобретал некий таинственный ореол. Правда, Мише недолго пришлось любоваться этой таинственностью – как-то утром его заметила дворничиха и пообещала сдать его в милицию, если он не найдёт себе другое место ночлега. Тогда Миша решил переселиться в соседний Анечкин Сад, но сбежал от-туда после того, как увидел там двух парней целующихся взасос. Не придумав ничего другого, Миша решил прибегнуть к последнему варианту. В конце рабочего дня, когда Аяз уже закрывал магазин, он собрался с духом и спросил у него разрешения остаться на ночь.
— Хочешь ещё и сторожем подработать, да? — Аяз хитро прищурился и, поигрывая ключами, смотрел на Мишу своим пытливым птичьим взглядом. — Или тебе ночевать не-где?      
— Что-то вроде того, - ответил Миша, чувствуя себя беззащитной овечкой и злясь на самого себя за это чувство.
— Ладно, заходи. Только до утра ты отсюда не выйдешь потому, что ключи я тебе не оставлю.
Он открыл дверь и, впустив Мишу, назидательно произнёс:
— Смотри же, что бы утром всё было также как сейчас. Вон там в углу раскладушка, если захочешь дремать.
 Аяз уже собрался уходить, но напоследок бросил через плечо:
 — Да, и вот ещё: помой здесь полы, а то натоптано очень.
Так Миша нашёл себе постоянное место жительства. Кроме него за грязными стенами, в полуподвалах Апраксина Двора жили ещё эмигранты, работавшие на стройках. Об этом Миша узнал, когда на следующее утро вышел вынести мусор. Возле боксов, в которых располагались оптовые магазины, он увидел милицейский фургон, куда двое рослых блюстителей порядка загоняли очередную жертву нелегальной эмиграции. Ещё несколько человек, в помятых куртках, с ещё не отошедшими ото сна лицами, стояли рядом, сцепив за спиной руки и покорно осунувшись. Миша поспешил вернуться, но чувство какого-то смятения ещё долго не отпускало его. Теперь, перед тем как выйти на улицу, он бегло смотрел по сторонам, чтобы самому не попасть в такой фургон.
Когда сыновья Аяза узнали, что Миша ночует у них в магазине, в их озорных головах забрезжили новые идеи. Накануне они повесили над входом в склад дохлую крысу, кото-рую, Миша, поборов отвращение, сбил шваброй в совок. На этот раз братья решили оста-вить крыс в покое, чего нельзя сказать об их безобидной жертве. Однажды, когда Миша отбирал новый товар, в подвале внезапно погас свет. Миша на ощупь начал пробираться к выходу, но, как только достиг двери, обнаружил, что она заперта. Поскольку замок находился на внутренней стороне, для него не составило бы труда открыть его, но оказалось, что его чем-то заклинило, и защёлка не хотела поворачиваться ни в одну сторону. Миша безуспешно гремел ею, стучал в дверь кулаком, кричал и ругался, но с той стороны слышалось только приглушённое хихиканье.
— Вы, два идиота – откройте сейчас же! Иначе я позову вашего отца!
Хихиканье смолкло, и он услышал, как к двери кто-то подкрался.
— Так тебе же нравится быть закрытым. Каждую ночь отец сам запирает тебя, как зверя в клетке. Что – разве не так?
— Зафар, открой дверь. Вам что, заняться больше нечем?
— Нет, нам просто интересно. Аджеми думает, что ты шпион, и мы хотим проверить. Как тебе там – не страшно?
Миша медленно сел на цементный пол. За его спиной что-то шелохнулось, и он вско-чил, как из-под ящика с динамитом.
— Вы, чурки бестолковые, если меня здесь укусит крыса, и я заболею, то я вам обещаю, что вы первые подхватите заразу и подохнете здесь с вашим тряпьём!
Не прошло и десяти секунд, как в двери торопливо зазвенел ключ, и едва на Мишу пахнуло затхлой прохладой, как он выскочил из подвала прямо на две полутёмные фигу-ры. Различив в одной из них Зафара, Миша с размаху ударил его в скулу. Тот пошатнулся, но устоял. Миша ожидал ответного удара, но Зафар даже не шелохнулся, только белки глаз поблёскивали в полумраке. Наконец, он повернулся и начал подниматься по лестни-це, а Аджеми бежал за ним, что-то лепеча.
Когда вернулся Аяз, который в это время ходил в соседнюю лавочку, все работали, как ни в чём не бывало. На смуглой коже Зафара не осталось никаких следов, но его угрюмое молчание и тлевший в глубине чёрных зрачков уголёк такой же чёрной злобы, красноречивее всяких слов говорили Мише, что работать ему в магазине осталось недолго.       

7.

Дни проходили в изнурительной работе, блуждающих в безвыходном лабиринте мыс-лях и постоянном ощущении надвигающейся бури. С того дня, как Миша ударил старшего сына Аяза, прошло двое суток, и тот ему пока ничем не ответил. Это только усугубляло Мишину уверенность в том, что против него затевается нечто страшное, нечто требующее тщательного расчёта, чтобы ни в коем случае не сорваться. Как-то возвращаясь с обедом, он заметил Зафара, который что-то убеждённо рассказывал двум кавказцам чуть постарше его и весьма мрачного вида. При появлении Миши они сразу разошлись с наиграно-скучающими лицами, но Мише достаточно было одного взгляда на их физиономии, чтобы у него пропал аппетит.
В торговом зале Аяз, зацепив крюком пальто, висевшее почти под самым потолком, пытался им заслонить небольшую дыру в пластике, и когда Миша вошёл, он не сразу об-ратил внимание на его хмурое, стянутое новой заботой лицо. Замкнутость нового работ-ника его не удивляла – Аяз с самого начала догадался, что Миша попал в какую-то непри-ятную историю, и считал, что, взяв его на работу, он оказал ему тем самым неоценимую услугу.
— У вас, русских нет уважения ни к себе, ни к вашим традициям, и от этого все ваши проблемы. Вот скажи, почему ты пришёл ко мне, а не к такому же русскому? Ведь я же чёрный, я приехал из другой страны зарабатывать здесь деньги. А ты в своей стране хо-дишь и не можешь найти работу потому, что у тебя нет паспорта, хотя и так видно, что ты русский. Никому из своих ты не нужен. Жить без паспорта и прописки – это не по закону, хоть подыхай на улице. А я даю тебе деньги и крышу над головой, и значит, нарушаю ваш закон. Скажи, правильно это или нет?
Миша молчал, вяло ковыряя вилкой в пластиковой тарелке. Он уже собрался расска-зать Аязу о том, что случилось, но тут в магазин зашёл Зафар и принялся помогать отцу. Раньше Миша не замечал за ним такого рвения – обычно он всё делал неохотно и только наполовину, а с появлением Миши старлся взвалить на него часть своей работы. Теперь же они с Аджеми беспрекословно выполняли все указания и даже брались за ту работу, которую им не поручали. Миша вдруг понял, что сам того не замечая, начал пользоваться благосклонностью Аяза, в отличие от его сыновей, на которых он нередко покрикивал. Понятно, они от этого были не в восторге потому и объявили Мише войну. Он ясно осоз-навал, что для него она может плохо кончиться и чем скорее он уйдёт – тем лучше. У него оставалось немного денег из тех, что Аяз заплатил ему – ровно столько, чтобы хватило на несколько дней. Все Мишины расходы уходили в основном на еду, только один раз он купил себе дешёвую бритву, мыло, полотенце и мочалку. С удобствами ему повезло чуть больше чем тем, кому приходилось работать под открытым небом – в магазине был туалет и умывальник, а душевые, правда, без горячей воды, он обнаружил в маленьком трена-жёрном зале, рядом с боксом пожарной бригады, и за небольшую плату хозяин пускал его помыться. Единственное чего Миша здесь не мог – это постирать свою одежду за неиме-нием другой.
Сидя вечером в фургончике у одного знакомого таджика, торговавшего шавермой и жуя холодную самсу, Миша раздумывал, куда ему отправиться, но чем больше он думал, тем яснее осознавал, что на этот раз оказался в тупике. До приезда тёти Регины и её мужа оставалось четыре дня – это если не возникнет каких-нибудь непредвиденных задержек. В любом случае эти четыре дня ему придётся провести без крыши над головой. Бабье лето уже закончилось, и со стороны залива дул холодный ветер, всё чаще приносивший с собой назойливые осенние дожди. Спать где-нибудь на лавочке под дождём Мише совсем не улыбалось.
— Что-то случилось? – спросил его Малик. – Ты какой-то озабоченный сегодня.
— Так… ничего, - уклончиво ответил Миша. – Просто думаю.
— О чём думаешь? – полюбопытствовал Малик. Это был крепкий кавказец лет сорока со скуластым лицом и неровными зубами. Несмотря на внешнюю неказистость, он был добродушный малый, любивший поговорить, а кроме того, он весьма недурно готовил.
— Меня, наверное, скоро здесь не будет, - сказал Миша.
— Уезжаешь, значит?
— Пока не знаю. А ты сам, разве, не хочешь отсюда уехать?
— Я?! – Малик бросил размешивать мясо и удивлённо уставился на Мишу. – Куда, в Таджикистан? А семью я кормить на что буду?
— Неужели там всё так плохо?
— А по-твоему, зарабатывать тысячу рублей в месяц – это хорошо?
В его голосе прозвучало такое возмущение, что Миша понял глупость своего вопроса.
— Я там у себя вагоны разгружал, так мне платили всего тысячу в месяц. Это что день-ги? Это не деньги! Я здесь эти деньги за два дня зарабатываю. Так зачем я должен отсюда уезжать?
Он снова вернулся к своей шаверме и начал размешивать мясо так, что брызги жирно-го сока полетели во все стороны.
— Ты ещё молодой, поэтому тебе кажется, что это не так важно. А когда у тебя будет своя семья, ты будешь думать по-другому.
Посмотрев на часы, Миша попрощался Маликом и вышел из фургончика. В тёмно-синем небе появились первые звёзды, и всплыла бледная, словно в родимых пятнах луна. Миша пробирался между уже начавших пустеть палаток, когда услышал обрывок фразы, заставивший его остановиться.
— Аяз сказал, что семь шкур с него спустит, когда найдёт.
— Как же – найдёт! - возразил другой голос. – Этот русский, наверное, уже продал его куртку и сбежал с деньгами. Попробуй его теперь найди!
— Если сильно захочет – найдёт. Ментам заплатит, и они его быстро поймают. А потом Аяз сам из него куртку сделает.
Миша ни секунды не сомневался, что говорят о нём; он осторожно оглянулся, но раз-личил в полутьме только две неясные фигуры. В каком-то десятке метров от него светился знакомый магазин, и он поспешил свернуть за угол. Миша с трудом удерживал себя от того, чтобы не побежать, но он понимал, что этим только привлечёт к себе внимание. В полутёмных улочках горели огни реклам, и свет единственного прожектора жёлтым овалом падал на широкую дорогу, ведущую к выходу. Миша вовремя заметил двух людей в серой форме, которые в стороне от света наблюдали за прохожими, и обогнул здание с другой стороны. Перейдя Апраксин переулок, он, наконец, оказался в спасительных сумерках и нырнул в ближайшую арку. В свете одинокого фонаря он увидел детскую площадку, уютно примостившуюся среди деревьев. Здесь шум уличного движения казался глухим и далёким, и сев на маленькую лавочку, Миша смог перевести дух. Его окутывали тихие сумерки, но за этой тихостью находился шумный жестокий мир, в котором достаточно было сделать один неверный шаг, чтобы он вцепился в него липкими щупальцами и утащил в самую бездну. В этой неравной борьбе заранее было известно, кто проигравший, и мысли полные отчаяния копошились в нём многоголосым роем. Громче других звучал назойливый голос, убеждавший Мишу вернуться и попытаться убедить Аяза в том, что он не крал у него куртку и всё это проделки Зафара. Но стоило ему представить, что с ним будет, если ему не поверят, как этот голос тут же замолкал.
«Нет, туда я больше не вернусь. Да и хватит с меня этой каторги. Пускай сами со своими проблемами разбираются».
Вспоминая всё что ему пришлось пережить за время своего пребывания в Питере, Миша чувствовал, как в нём начинает клокотать бессильная ярость. Для обычно не склон-ного к таким эмоциям Миши это было едва ли не открытием. И как следствие этого от-крытия пришло понимание: чтобы выжить он должен совершить что-нибудь дерзкое и жестокое, что-нибудь выходящее за рамки его повседневных поступков, отбросить все свои комплексы и впечатлительность. Однажды он уже сделал нечто подобное – когда в приступе гнева ударил Зафара и, хотя позже ему пришлось пожалеть об этом, в тот мо-мент он испытал справедливое удовлетворение, словно совершил некий подвиг.
«Когда-то люди здесь грабили и убивали себе подобных, искренне считая это своим долгом, - думал Миша, - и если с тех пор они мало в чём изменились, то что мешает мне…»
Его мысль неожиданно прервало какое-то неоновое мелькание за кустарником, окру-жавшим детскую площадку. Присмотревшись повнимательней, он различил силуэт жен-щины и ребёнка, у которого в руках была игрушка, мигающая сине-зелёным светом. У входа в детскую площадку женщина остановилась и, заметив на лавочке Мишу, придер-жала своё бойкое чадо.
«Она меня боится. Наверняка думает, что я какой-нибудь маньяк, который сидит вече-ром на детских площадках и подстерегает таких, как она».
Миша поднялся со скамейки и, перешагнув через маленький заборчик, направился к выходу со двора. Вскоре за его спиной послышался скрип качелей и радостный смех. Это  усилило гнетущее чувство одиночества и безысходности, и, чтобы хотя бы на время от него избавиться, Миша зашёл в магазин и купил бутылку «Невского».
Город расцветал перед ним всеми прелестями ночной жизни, но как бы Миша не вос-хищался им в начале своей поездки, сейчас он казался ему сумбурным, непонятным тво-рением, где на каждой улице, в каждом доме и в каждом окне правили свои законы. В этом стремительном движении каждый жил только ему известной жизнью, и Миша пони-мал, что как бы он ни старался подстроиться под этот ритм, он никогда не станет его ча-стью. По мере того, как пустела бутылка, его охватывало беззаботное равнодушие, а мыс-ли рассеянно блуждали, иногда врываясь в его голову такими точными, как ему казалось фразами, что Миша жалел, что при нём нет ручки и листка бумаги. Желание сотворить что-нибудь безумное, как будто обрело форму, стало естественным, и в качестве объекта нарисовало в его сознании нечёткий образ Вики и её подруги. Миша попытался предста-вить, как бы всё обернулось, если бы тогда в поезде он не повёл себя как последний иди-от. Возможно, ему сейчас не пришлось бы бродить по городу с бутылкой пива, оттягивая тот момент, когда придётся позвонить родителям и всё им рассказать. Не пришлось бы краснеть перед тётей Региной и её мужем и терпеть их взгляды полные молчаливого уко-ра. И, конечно же, он бы не упустил возможности побывать во всех знаменитых дворцах Петербурга, и может быть он бы даже смог написать…
Миша с размаху запустил бутылку в темноту, и она тут же отозвалась звонким хлоп-ком. Несколько прохожих, гулявших по тротуару, посмотрели в его сторону и заспешили дальше. Миша сам не заметил, как вышел к каналу Грибоедова, тёмные воды которого переливались мозаикой отражённых огней. Всё вокруг было погружено в торжественную тишину, свойственную только питерской осени. Миша облокотился об ограждение и смотрел на воду, обуревавшие его страсти понемногу улеглись, отступили перед понима-нием неизбежности, как отступает волна, разбившись о стену. Вдруг, ему показалось, что он услышал чей-то шёпот, который словно отдалённое эхо принёс ему ветер, гулявший над плавными изгибами канала. Сначала Миша подумал, что это шелест деревьев слился в причудливую какофонию, и даже подался вперёд, что бы убедиться в своей правоте. Звук не повторился, но он увидел, как на выступе за бортиком что-то блеснуло. Рискуя свалиться в холодную воду, Миша перегнулся через ограду и после нескольких неудачных попыток выловил находку. Ею оказался складной нож, который чудом удержался на краешке выступа. Миша повертел его в руке, затем, сунул в карман и медленно побрёл вдоль набережной. Выйдя на свет, он достал нож, чтобы рассмотреть его: это был обычный перочинный нож с треснутой рукояткой, и Мише он показался знакомым. Но вспомнить, где он его видел, ему не удалось. Подобных вещиц было полно в многочисленных лавочках  Апраксина Двора, и эта скорее всего была как раз оттуда.
Спрятав нож, Миша свернул за угол и нос к носу столкнулся со спешившей куда-то девушкой. Она тащила с собой объёмный пакет и при столкновении из него вывалилась приличная часть его содержимого.
— Ой, простите, я… - она бросилась подбирать выкатившиеся на дорогу апельсины, одновременно пытаясь удержать то, что ещё не рассыпалось. Миша наклонился, чтобы помочь, но так и застыл в полусогнутой позе. Девушка бросила на него мимолётный взгляд и вдруг, вскочив, побежала, громко выстукивая своими шпильками. Миша не-сколько секунд оторопело смотрел ей вслед, потом сорвался с места так, словно его обли-ли сзади кипятком. Настигнув убегавшую Вику, он оттащил её в тень каштанов. К её не-счастью на этой стороне улицы никого не было, поэтому никто не заметил происходяще-го. Девушка попыталась закричать, но Миша упредил её ударом под дых. Не помня себя от злорадного бешенства, он толкнул её на траву, намотал на руку длинные волосы, и, чтобы пресечь дальнейшие попытки сопротивления достал найденный нож.
— Значит, рекламная акция от нового магазина? – процедил он, вытаскивая пальцем лезвие. – По-моему ты забыла показать мне прайс-лист.               
Вика, съёжившись на траве, притихла и дрожала мелкой дрожью. На какой-то неуло-вимый миг Мише стало её жаль, но он тут же подавил в себе это чувство.
— Сейчас мы пойдём к твоим друзьям, и если мне не вернут мои вещи и деньги, тебе потом ни один пластический хирург не поможет.
Миша нарочно говорил броскими киношными фразами, потому, что не знал, как нуж-но говорить в таких ситуациях. Обхватив Вику за талию, он спрятал руку с ножом под её короткой кожанкой.
— Пошли. Одно резкое движение, и нож будет торчать у тебя в боку.
— Я не знаю, где они, - всхлипнула Вика. — Обычно мы встречаемся уже на месте. Я могу сказать только номер теле…
Она не договорила, потому, что Миша слегка уколол её ножом.
— А я могу сделать ещё больнее. Так что не пытайся запудрить мне мозги.
Вика, наконец, поняла, что он не шутит и покорно пошла рядом.
— Нам надо перейти на другую сторону. Это в нескольких кварталах отсюда.
— Ну, вот, а говоришь, не знаешь.
Они перешли через мост и направились вниз по улице, словно любовная парочка, вы-шедшая прогуляться осенним вечером. Начал накрапывать дождь, людей на улицах стано-вилось всё меньше и Миша чувствовал себя всё уверенней. Вика же украдкой посматри-вала по сторонам в надежде выиграть время.
— Ты не представляешь во что ввязываешься. Думаешь, они тебя вот так запросто от-пустят?
— Я бы на твоём месте о себе побеспокоился, - сухо ответил Миша. — Если мы через пятнадцать минут не будем на месте…
— Знаю – ты убьёшь меня прямо на улице. Ну, а дальше что? Совесть мучить не будет?
Вика остановилась, и в отсветах витрины бутика её карие глаза смотрели на него с ис-пытывающей иронией. Мишина ладонь, сжимавшая рукоятку ножа, сразу вспотела, но он не поддался слабости.
— Дальше ты будешь валяться в луже крови, а я буду радоваться, что на одну дрянь в этом мире стало меньше, - проговорил он и надавил на остриё так, что Вика ойкнула, и на её ресницах заблестели слёзы.
Пройдя ещё несколько улиц, они остановились возле четырёхэтажного дома, в кото-ром блекло светилось несколько окон. Миша сразу узнал стоявшую у обочины «семёрку», и его гнев уступил место некоторому беспокойству. Он только сейчас начал понимать какую опасную игру затеял, но отступать уже было поздно. Они с Викой вошли в тёмную парадную и начали подниматься по широкой лестнице. На втором этаже девушка замеш-калась – видно было, что от волнения она едва держится на ногах, поэтому Мише при-шлось подтолкнуть её.
— Какая квартира?
Вика указала на массивную, покрытую тёмным лаком дверь. Миша позвонил, и вскоре за ней послышалось торопливое шарканье.
— Вика – ты?
— Я, - ответила девушка слабым голосом.
— И где тебя черти носят? Сказала же туда и обратно…
Дверь открылась, и маленькая бабка – та самая, что забрала Мишины деньги, так и за-стыла на пороге с открытым ртом. Миша втолкнул девушку в тускло освещённый коридор и сам ворвался следом, сбив с ног не успевшую опомниться пенсионерку. На шум из соседней комнаты выскочили очкарик и молодой парень, в котором Миша узнал «промоутера».
— Осторожно, у него нож! – крикнула Вика, но Миша уже подскочил к очкарику и по-лоснул его по лицу. «Промоутер» попытался исчезнуть за дверью, и Миша ускорил его движение ударом ноги в спину. Затем, он развернулся, и, схватив старый сапог, огрел им по голове окровавленного очкарика так, что тот свалился на пол. Двинув ему напоследок по рёбрам, Миша вошёл в просторную комнату, где посреди старого, усыпанного крош-ками пепла зелёного ковра, стоял круглый стол с полупустыми стаканами водки и разбро-санными по нему картами. Всю эту картину освещала единственная лампочка без абажу-ра. Из-за стола медленно поднялся человек и, когда Миша взглянул на него, его удивле-нию не было предела: это был тот самый бродяга, которого он встретил на Васильевском острове.
— Ну, что ж – добро пожаловать в нашу скромную обитель. Здесь, правда, не так кра-сиво как в Павильонном зале, но мы ещё не успели сделать ремонт.
Он засмеялся своим сиплым смехом и жестом указал Мише на потёртый диван.
— Садись. Очень похвально, что ты принёс мне мой нож, но я не для того тебе его дал, что бы ты им слегка порезал одного олуха. — Глаза бродяги вспыхнули зловещим бле-ском. – Надо было всадить ей как можно глубже – они, бабы, это любят!
И он снова расхохотался так, что затрясся весь стол. У Миши было такое чувство, буд-то он стал участником какого-то кошмарного представления. Ничего не понимая, он смотрел то на бродягу, то на нож, то на «промоутера», который сидел под столом, потирая ушибленную спину. В дверях, на ходу застёгивая штаны, появился лысый водитель «се-мёрки» - на этот раз он был выбрит, но глаза под низким костистым лбом излучали всё ту же жгучую ненависть.
— Да ты, я смотрю, совсем охренел! Врываешься в квартиры, бросаешься на людей… - сжав кулаки, он было направился к Мише, но бродяга прикрикнул на него.
— Убирайся и не смей здесь раскрывать свой поганый рот, пока я тебе не скажу! По-шёл вон!
Лысый процедил какое-то ругательство, но не посмел ослушаться и вышел из комна-ты, прикрыв за собой дверь.
— Мне нужны мои вещи и деньги, - сказал Миша. – Верните то, что забрали и я уйду.
— Эти что ли? – хозяин квартиры небрежно бросил на стол его паспорт, ключи и мо-бильный телефон и выудил из-под вороха карт пачку купюр. Миша сгрёб всё это в охапку и сунул в карман.
— А больше тебе ничего не хочется? У тебя, как и каждого человека, наверняка есть свои тайные желания. И, кажется, я догадываюсь, какие именно.
Каким-то неестественным образом, он оказался рядом с Мишей и, схватив его за руку, потащил в соседнюю комнату. Там, возле наполовину расстеленной кровати, в своём зе-лёно-голубом халатике стояла белокурая подруга Вики и, полуприкрыв глаза, отдавалась лысому, который одну руку запустил ей в волосы, а другой придерживал обнажённое бедро. Её молодая развитая грудь вызывающе торчала из распахнутого халатика, и каждое движение сопровождалось тихим вздохом.
—  Разве, ты не чувствуешь вдохновение, мой мальчик? – услышал Миша за спиной знакомый голос. — Когда я смотрю на них, мне на ум приходят строки из Бодлера:

Богини волосы безумно в горсть собрав,
Ты полон ловкости и смелости небрежной,
Как будто юноша безумный и мятежный
Поверг любовницу в пылу лихих забав.

Миша обернулся и, увидев под серым капюшоном лицо Артура Георгиевича, дико за-кричал и бросился вон из комнаты. В коридоре он едва не перецепился через очкарика, который, привалившись к стене, прижимал окровавленный платок к лицу, а бабка помогала ему остановить кровотечение. Миша выскочил на лестничную площадку и помчался вниз, а вслед ему летел издевательский смех.   
— Эй, куда же ты? Разве ты не хочешь осуществить свою мечту? Мы покажем тебе много прекрасных мест – таких ты больше нигде не увидишь! Вернись и закончи с нами последнее действие акта! Иначе ты никогда не узнаешь что такое настоящее искусство! Никогда не станешь величайшим поэтом! 

8.

Серый утренний свет сочился в окно сквозь полузадёрнутые шторы – он заставил Ми-шу вынырнуть из беспокойного сна. Несколько минут он лежал, глядя в потолок пустым взглядом, потом вдруг вскочил и осовело огляделся. Знакомая обстановка подсказала ему, что он снова в квартире, в которую так тщетно пытался попасть все эти дни. Рядом с ним на кровати валялись его ключи, документы и мобильный телефон. Миша схватился за эти вещи так, словно не верил в реальность их существования.
«Значит, всё это был всего лишь кошмарный сон. А на самом деле…»
Он попытался вспомнить, как попал в квартиру, но в голове была сплошная путаница, словно он побывал на бурной вечеринке. Тут его взгляд упал на сложенный пополам про-спект, на котором была изображена группа артистов в ярких одеждах. Он узнал их всех – в том числе и Аяза с сыновьями в блестящих халатах и чалмах. На переднем плане, заку-танный в чёрный балахон стоял бродяга с зелёными, как у кота глазами, а вверху замы-словатым шрифтом было выведено:

ВПЕРВЫЕ!  ВЕЛИКИЙ МАГ И ФОКУСНИК – МОРМОТ!
ПЕРВОЕ И НЕЗАБЫВАЕМОЕ РЕАЛИТИ-ШОУ!

Для приезжих особые предложения.

Внутри проспекта Миша обнаружил вырезку из глянцевого журнала – на ней он узнал белокурую девочку, которая лежала на кровати всё в том же халатике. В углу было напи-сано Карина и номер телефона. У Миши появилось такое ощущение, будто мир перевер-нулся и вылил на него все нечистоты, какие только мог. Он смял фотографию и проспект и выбросил их в окно. От его одежды, которая прилипала к телу как сырая тряпка, несло потом и грязными подвалами Апраксина Двора, поэтому Миша поспешил её сбросить и залез под душ. Ещё никогда, стоя под горячими струями, он не испытывал такого блажен-ства почти переходящего в эйфорию! Такое чувствовать может только человек, долгое время проживший на улице. Неизвестно, сколько бы часов он простоял так под душем, если бы не услышал, как кто-то открывает входную дверь. Обмотавшись полотенцем, Миша на цыпочках прокрался в прихожую и к своему удивлению увидел тётю Регину с мужем. Она тут же бросилась к нему и крепко обняла, чем произвела на него неизглади-мое впечатление.
— Слава Богу, с тобой всё в порядке! А я уже вообразила себе невесть что…
— А что случилось? – с деланным недоумением спросил Миша. – Вы же собирались вернуться не раньше воскресенья.
— Ты не отвечал на наши звонки, вот мы и приехали, — пояснила тётя Регина.
— Ах, да… - протянул Миша, пытаясь придумать разумное объяснение. - Дело в том, что я потерял сим-карту. Пришлось купить другую.
— А почему дома никто трубку не брал? – спросил Алексей, который в это время за-глядывал в комнаты, словно проверяя – всё ли на месте. – Мы звонили и рано утром и в двенадцать ночи, и никто не ответил.
— Вообще-то в двенадцать я уже крепко сплю, а утром обычно делаю небольшую про-бежку, - спокойно ответил Миша. Алексей внимательно посмотрел на него, но полотенце и мокрые волосы его гостя были достаточно убедительным доказательством.
— Лёш, ну что ты его допрашиваешь! – возмутилась тётя Регина. – Радоваться надо, что ничего не случилось!
С её губ сорвался нервный смешок, и она устало плюхнулась в кресло, не снимая своей меховой накидки. От Миши не укрылось, как она любовно провела рукой по кожаному подлокотнику.
— И всё-таки тебе следовало нам позвонить, - не унимался Алексей. — Хотя бы для то-го, чтобы мы знали, что здесь всё в порядке. Надеюсь, ты неплохо провёл время?
— Да, конечно. Питер красивый город, так что впечатлений мне хватит на всю остав-шуюся. Жаль, что так получилось, я правда не думал… - Миша поёжился и неловко потёр босую пятку о голень. — Завтра я уеду и больше не буду доставлять вам проблем.
Тётя Регина встрепенулась в своём кресле, а её муж так и застыл посреди квартиры.
— Ну что ты, о чём ты говоришь! Ты можешь оставаться у нас сколько захочешь! Правда, Алексей?
— Да, конечно – поспешно согласился тот. – За это время ты бы не смог осмотреть все достопримечательности, поэтому я бы на твоём месте не спешил принимать решение.
Он подмигнул Мише, но это подмигивание вышло несколько наигранным.
— Спасибо, но я не могу. Всё что хотел, я здесь уже увидел. И даже немного больше.
Заявление Миши об отъезде привело в замешательство супругов, но все их попытки узнать, с чем оно связано остались безуспешными. Когда Миша с Алексеем поехали за билетом, последний предпринял ещё одну попытку отговорить Мишу возможно от самой большой глупости в его жизни.
— Напрасно ты так торопишься уехать. Я могу взять тебя к себе на фирму, и ты вполне сможешь сделать здесь карьеру. Так что подумай. Дома у тебя вряд ли появится такой шанс.
— Да, вы правы. Но я не думаю, что это такая уж большая трагедия. К тому же у вас, наверное, и так дел хватает, а я не хочу зря отнимать чужое время. Моим родителям это может не понравиться.
Алексей ничего не сказал, озадаченный таким ответом, а Миша отвернулся к окну. Впервые он смотрел на красоты Невского Проспекта, не испытывая того восхищённого трепета, который переполнял его, когда он приехал в Питер и, чувствуя внутри странную пустоту, он понимал, что уже ни на один город в мире не посмотрит глазами туриста.    

9.

В Покровском Мишу встречала вся его родня и даже несколько соседей. Но по-настоящему рады были его приезду только дед с бабкой. Отец с матерью сдержанно улы-бались, и по этой сдержанности Миша понял, что они разочарованы его скорым приездом. Как и подобает в таких ситуациях, никто из них не выдал своих подлинных чувств и мыслей – все только и делали, что расспрашивали о его жизни в Питере, и он едва успевал отвечать на расспросы. С его богатой фантазией ему ничего не стоило описывать дворцы, музеи, каналы и разведённые мосты, которых он так и не увидел.
 Приехав домой, вся семья села за стол и, пока мать разливала по тарелкам наваристый суп, за столом стоял невообразимый гам вызванный лирическими описаниями Петербур-га. Отец, который всё это время сидел, думая о чём-то о своём, наконец, прервал Мишины разглагольствования.
—  Знаешь, мы тут подумали - почему бы тебе после сессии не съездить в Москву? Ты надеюсь, ещё не забыл, что у тебя там живёт троюродный брат? Я не вижу ничего плохо-го, если ты погостишь у него пару недель. Сходишь на Красную Площадь, посмотришь на Кремль, на Москву-реку. К тому же в Москве тоже хватает красивых мест, и я думаю, что тебе ни в коем случае нельзя упускать такую возможность!
— Да отец прав, - сказала мама, - в Москве хотя бы раз в жизни должен побывать каж-дый человек. А какие там храмы – просто загляденье!