Жил-был маленький Принц. Ну, вообще-то, не такой уж и маленький. Под стол пешком не ходил, коз в носу не давил и, что к чему, уже понимал. Как все принцы жил – не сам собой, а у Христа за пазухой.
И всего на свете боялся. Чем больше рос, тем больше боялся.
Боялся не того, чего дети всех царств боятся. Ну, там, темноты, привидений всяких в белых мантиях. Нет.
Страхи у него совсем другого рода - про себя.
Скажет ему, бывало, царица-мать: «Не бегайте, ваше принцевское высочество, ножку поломаете». Не послушается высочество, побежит по тропочке, жучка-паучка увидит, спотыкнется и, точно, ножка сломается.
А не суйся середа наперед четверга!
Крикнет кто из дворецких по утру: «Закройте-ка балконы царские, сквозняк, принца продует». Аки в воду глядит, принц тут же расчихается. Неделю его малиновым вареньем отхаживают.
Да что там все о здоровье, да о здоровье. Здоровье – дело тонкое, любого согнуть-то можно.
Бывало возьмет Принц молоток царский в белы рученьки. Начнет гвоздик в стенку вколачивать, а сам себе думает: «Стукну я сильней, изогнется железо тонкое, ан молоток и сломается». И точно, туточки! Такой уж он экстрасенс талантливый был. Вот что себе подумает, то и сбудется.
И неплохо бы, кабы думки о хорошем. А тут…!
Доброму человеку - что ни день, добро, а худому – пополам ребро.
День долог, а век короток. Рос принц. Пришла пора жениться. А на что мягко стлать, коли не с кем спать?
Принцессу себе выбрал, сам. Красивая, ещё и умная, да не с лица же воду пить! Приехал к ней на белом коне, встал в горнице и такую говорю говорит.
- Хочу, принцесса, красавица, в жены тебя взять. Абы дворец у нас был, как у людей. И дети в нем по лавкам сидели, ножками качали - ложками стучали.
- Хорошо, - говорит умница. - Выйду я за тебя. Только принцесса я настоящая, голубых кровей. И самую грязную работу делать не стану. На то мужья женам даются.
Прикинул принц. Хочь и было баяно, что жена – не барыня, но Бог уж с ней, с работой. Принцесса - и в пир, и в мир на загляденье. Заживу с ней, как в сказке.
Кто ж знал, что на всяку яму довольно хламу?
- Королева моя молодая! – Вскочет, как пузырь от дождя его Высочество. – Когда полы мели?
- Да давече, вот токмо-то и закончила, - отвечает ему умница.
- А что ж это бордюры резные работы графа Стрели-Перестрели в пыли осталися?
- Так не ежий-же день красоту надраивать.
Огорчится он мрачнее тучи:
- В матушкином дворце каженный день порядок был.
- Так то, в матушкином, - королева скажет. – У нас свой дворец, собственный. Вы, высочество так привыкли, я - этак. Да и вообще… не казачье это дело – молоко квасить.
Стукнет тогда король кулаком по столу, так что миски с кашей подпрыгнут, встанет над ними мрачнее тучи и ответит неласково:
- Вот как привык, так и правильно. И отвыкать для других не собираюся. Я – Король, я и прав!
Думала королева два дня и три ночи. Ан не лыком же она шита. И ответила ему, как и положено:
- Криком избу не построишь, а вот лад и конуру ширит. Ежели вам не нравится чего, так возьмите вон метелку из Фаберже-одуванчиков, да и метите, пожалуй, что сами. Мне, по-вашему, по капризному, все одно, никогда не сладить.
Так и повелось в доме царском. Сначала полы, потом фарфор Гжельский, а там и до нарядов от Версаче дошло. Что не сделают, все оно не так, все не по евонному. Ему бы уж приказать, гаркнуть, что ли, либо внимания никакого не обращать. Ну, что тебе за дело, на каком крючке полотенце висит?! Из ерунды у него событие, из всего - катастрофа и обморок. Люди живут, а у него каженный день мука!
Ну, хоть и жили бы в муке, да по правильному. С чистой посудой, то есть. Ан, нет!
Душа королевская, она тоже тепла просит. С размахом! А какой уж тут размах, коли в душе не ладно. Как к вечеру дело дойдет, все и опускается. Прибрались не так. Встали-сели не так. Шум! Гам! Суматоха! Не мудрено, у любого от такой жизни все опустится.
И вот однажды, ранней весной (аккурат после святой Ирины, в мае), в час утренний случилось чудо.
Вплыла как-то в хоромы к высочеству настоящая Царица-Лебедь.
Бела. Стройна. Перышко к перышку. Во лбу месяц, в затылке часты звезды! А как речь-то заговорит, так по сердцу мёдом. В общем, та, которую каждый хоть раз в жизни повстречать должен.
- Для чего ты явилась? – спрашивает Король Царицу-Лебедь.
- Для любви, - просто отвечает она, и скидывает на него свои перышки.
Смотрит Король - и душа радуется.
Счастье – вольная пташка, где захотела, там и села.
Вот тут совесть его и замучила. В рай хочется, да грехи не пускают. Жена – не лапоть, с ноги не сбросишь! Что делать?
Да ничего не делать.
Мало влюбиться, надо уметь любить.
Мало любить, надо уметь прощать.
Например, пятнышко от сока на королевской мантии. Но он не смог.
- Ни под кого переделываться не собираюсь! – и жезлом в пол брякает.
Мало прощать, надо жалеть.
- Жалость унижает, - скажет он по-царски.
Мало жалеть, надо жертвовать.
Ну, пожертвовал он, да не тем. Как в ломбард, что ли, сдал, на время: Королеву, молодую Королевну и свое царство. Сдал их всех, и ушел жить в конюшню. А чего делать-то, коли от них одна докука.
Шло время. Лебедь приплывала-уплывала. И любовь выливалась, аки в решето – корыто-то новое не построил, в новом царстве с молодой женой корни-то не пустил.
Легко найти счастье, а потерять и того легче.
Однажды открыл Царь глаза и видит, что и не Лебедь то вовсе, а так- курица какая-то. Кукомоя! Вместо калача да кукиш!
Сник с лица. От глаз пользы мало, коли ум ослеп.
Не стерпела Царица-Лебедь вида его бледного:
- Что это, величество, будто и не рады мне вовсе? Скулы киснут, словно лимон съели.
- Актерствовать, - говорит, - не буду, не обучен.
Сунулся вброд по самый рот, и того, что есть, самому не съесть.
Склонила Царица-Лебедь перед ним шею лебединую:
- Ну что ж, счастья в оглобли не впряжешь, и вас лично не поймешь. Вы, Величество, теперь дважды несчастны. Первый раз - когда того, чего хотелось, не было, а второй – когда стало.
А чтоб себя не обидеть, на прощание молвила:
- Думаете, других нет? Думаете, вы лучший?- Поднялась на крыло, брызгами его, жемчугами, осыпала и улетела.
Тут король, лицо свое каменное надел, словно статуй!
Взмахнул царским посохом:
- Не буду! Ни под кого переделываться не буду! Да и груз свой сам тянуть дальше буду!
И тихо стало, аж слышно, как трава растет.
Вот тебе и вишни, все вышли. Была пора - да минулась!
И стал Царь на думах, как на вилах.
День-деньской думал. По ночам репу чесал. Выкладки математические делал, по Брадису с Лобачевским. Искал… Выводы!... И никак не мог понять, что за порода такая женская? Какого рожна им надобно? Его же в детстве не учили, что женщинам без песни скучно, и что им тепло надобно и ласка! И, главное, дом!
- Да что я, больной, какой? Чай, не пташка- петь! – кричал сам себе Король, и вспоминал свою волю вольную.
И решил про себя, что от Адамова ребра не ждать добра. И один проживет.
Совсем тихо в душе стало. Без дела жить, только небо коптить!
Позвала его назад из конюшни во дворец Королева.
- Не беда ошибиться, беда не исправиться. Дворец в упадок пришел. Вы, Ваше царское высочество, полы больно хорошо моете. Приходите! А я с вами за ручку представительствовать схожу. Два раза в год. На конвенцию.
- О, кей, - отвечает Король. – Будет договоренность такая.
И потекла жизнь по колее. По чьей, никто не знает. Один мыть- убирать обязан, другой – чужим уныньем маяться. Одному в палатах холодно, другому жарко. Обоим неудобно, но оба терпят.
Бог-то правду видит, да не скоро скажет!
Год проходит, другой. Жизнь течет. Как речка в долине из общего устья на две расходится. Тихо, лениво. И розно!
Наступило лето. Самый месяц красивый, июнем называется. Луга клевером пахнут. А в рощах соловьи поют. У всех радость, а у короля…С кашлем вприкуску, с перхотцей впритруску.
Захотелось Королю грусть-тоску развеять, прогуляться вдоль берега. Шел-шел летником, ничего вокруг не видел, все под ноги смотрел, вроде, как секрет счастья искал. По небу облака, по челу дума.
Побежала дороженька под горку. Увела за высокий лес. Смотрит Король, впереди незнакомая поляна.
«Эгей, - думает он себе.- А не заблудился ли я?»
И вдруг видит и глазам своим не верит! За полянкой вдалеке по-над лесом, на самых его макушках гонит гусей Пастушка.
«Свят, свят, свят! – перекрестился, - Всяк чудес видывал, но такого!»
- Эй, - крикнул он через всю поляну, - ты кто такая?
- Така-а-а-я, - отвечает она ему эхом.
- Я тебя не знаю!
А она ему:
- Зна-а-ю!
- Ты с деревов-то слезай, давай!
- Да-ва-ай!
- Слезай! – И топнул ножкой по - царски.
А самому в ответ слышится: «Залезай!»
Рассердился Король, аж свороб его по коже взял. Кто здесь хозяин? Разбежался, что есть духу, да внутренний голос на ушко шепчет: «Не бегайте, ваше высочество. Ножку поломаете». А она, бессовестная, как подслушивает:
- Не поломаете! Дальше земли не упадете!
Остановился Король:
- Твои-то речи, да Богу в уши. А откуда ты знаешь?
- А вот и знаю. Мне один пастух говОрил, что все люди летать умеют. Я и поверила,- а сама скок на землю.
Смотрит на нее Король, у насмешливой зубы белы, щеки круглы и глаза - щелочки.
- Слушай-ка, - спрашивает он, вглядываясь. - Что за болезнь у тебя такая? Глаз-то совсем нет, коли смеешься. Ты меня хоть видишь?
Присела перед ним в поклоне Пастушка:
- Работа веселье любит! А вас, Ваше Королевское высочество, вижу больше, чем вы думаете.
- И что же ты видишь, милая? – выставило Высочество наперед ножку царскую.
- Вы, Высочество Ваше, по локоть в красном золоте, по колени в чистом серебре, память в теле, мысль во лбу, только хотение Ваше – в сердце! А сердце притомилось! Вот тебе сказка, а мне бубликов вязка.- И рассыпалась на смешинки, скок, - снова по деревам бегать.
Гуси за ней, журавлей из себя состроили, ну гоготать, будто над ним смеются.
Не раскусив ореха, что о ядре толковать!
«Да что ж я хуже простой Пастушки, что ли? Не за былью и сказка гоняется».
Как разбежится, да за ней. И все плохое из головы вон!
И хорошо-то как!
Ветер свистит,
Солнышко летит,
Ничего не болит,
Ни душа, ни сердце…
Клин клином выколачивают. Кол колом выбивай!
Вернулся Король во дворец. И молчит день-деньской. У правого уши смеются, а у виноватого и язык уныл.
Дела не делаются, думы думаются.
«От чего люди летают? На земле дел полно! У кого полы не метены, у кого посуда не мыта. А они, ишь, - летать вздумали!» Посмотрел на хоромы свои царские, запущенные и сразу сердечко заболело.
Не работа грызет, а забота!
Спал долго встал с долгом.
И сразу глаза-щелочки вспомнил.
Почему Пастушке хорошо? Отчего у нее – наслаждение, а тут- вся жизнь мимо!?
Выбрал в конюшне кнутик с ручкой позолоченной. И пошел по летнику за солнышком. А как увидел Пастушку, издаля закричал:
- Слезай!
А она ему, как и вечор:
- Залезай!
Ну, во второй раз – дело привычное:
- Держите меня семеро!- Полетели они рядом.
- Я в подарок тебе сделал, – и кнутик свой протягивает.
- Своими руками?
-Своими руками. Только давно еще, когда принцем маленьким был.
Взяла она кнутик. Хорош! Видно, руками ему легче, чем головой, работать.
- Спасибо, Величество милое!
От доброго слова язык не усохнет, доброе слово, оно и кошке приятно!
Но вот колокол обедню прозвонил, Царь в поле и брякнулся. Пора!
На следующее утро, только зорька занялась, а он уж из постели.
Садовника крикнул:
- Нарви-ка ты мне, братец, цветочков. Да самых ярких!
Только и свету, что в том окошке!
Прибежал с охапкой за речку. На полянку вышел. Смотрит, а Пастушки-то и нет. Вот тебе и небылица в лицах.
- Эй, - закричал Король, - ты где?
Тихий ангел пролетел.
Вдруг видит, Пастушка под елочкой притулилась, сон сморил. И гуси рядом на лапках сидят, словно люди тебе, на корточках.
Подкатило Величество поближе, цветочки ей под нос сунуло, лилии да амариллисы:
- Ой, Ваше Великое Величество, - чуть не спугнулась она. - Вот чудо-то чудное! Славно, что разбудили. Мне работать надо, а сон глаза сомкнул. Так устала я ночью.
- Ночью? - удивился Король. – А что же ты, милая, ночью делала, что аж с ног валишься?
- Да плясала я. Больно музыка хороша была. Вы разве не слыхали? На гудке играли. Вона!... Слышите? И сейчас…
Прислушался Король. А уши будто ватой заложило.
Пастушка переступила с ноги на ногу, потом еще раз, еще. Голову к плечику прижала, будто смычком по гудку водит. И зашептала себе под нос:
- И раз, два, три…раз, два, три.
Лицо загадочное стало. Внутрь себя улыбается. Глаза круглые.
Такой Король ее еще не видел.
И вдруг сам услышал – гудок трехструнный! А Пастушка все больше и больше, дальше и дальше. Одну руку вверх, другой краешек платья подхватила. Гуси всполошились, по кругу обступили. И такой это у них Оперный театр получился! Даже васильки с ромашками в такт музыке кланяются. Все ладно!
Любуется Его Королевское величество, налюбоваться не может.
Стихла музыка. Застыла Пастушка. А в голове все еще гудок звучит, по лицу видно.
- Эх, - вздохнуло Величество. – Кабы я так хоть разик станцевал, считай, что и жизнь не зря прожил.
- Станцуем вдругорядь? – улыбнулась она запросто.
- Я не умею. – Отказался Король.
Повернулся, голову повесил и пошел восвояси. Думу думать.
Ну, в чем тут секрет жизни? В чем секрет счастья людского? Мешает дуреха дело с бездельем, проводит дуреха время с весельем.
Ничего в ответ себе не придумал, спать пошел.
Да токмо баюн к царю нейдет. Ну, пошто люди счастливы, а он, Царь, нет?
Так и стал каженный день к Пастушке своей ходить, тайну счастья выпытывать. Дела царские вконец забросил.
Пошло поле в лес. Ушло польце под горку. По воде пошло, паводком взяло.
Пропал Царь, как мышь на подтопе!
Вот приходит он, как и давеча. Дивится. Где скачут, там и пляшут, где смеются, там и плачут.
Сидит Пастушка, рыдает, голосит-захлебывается! Он сам так николи не мог.
- Что ты плачешь, милая? Кто тебя обидел?
- Наш главный пастух.
- Чем же так?
- Он, Ваше Высочество, раньше все время говорил, что я самая лучшая. Я и летала. А вчера сказал, что этаких у него – пропасть! Я больше ле… ле… ле-тать не могуууу!
И боль в глазах такая, будто сердце огнем жгут.
Дотронулся Царь-Король до волос ее. Мягкий мох лесной! Глянул в глазки – изумруды! «Эх, кабы мне такую, я бы сразу счастливым стал».
- Не переживай, маков цвет! Не стоит он слезинки твоей.
И по волосам ее гладит.
- Поплачь, милая, поплачь, красавица.
Да бабьи слезы, чем больше унимать, тем хуже!
Прижал к груди, как ребенка, будто свои обиды выжимает.
«Вот мы с ней и похожи. Обоим нам места в жизни нет».
От, женщины! Пастушка ить живет, как сердце кажет. Облачается небесами, подпоясывается зарями. Улетела – не догнать.
На Землю вернулась, стало ей от жалейки покойно. Да и высочеству неплохо.
Наступила жизнь райская.
Что ни день, то – песня!
- Пастушечка, милая, царица души моей! Цветочек лазоревый! Я скутер твой отремонтировал.
Радуется она:
- Тепереча я быстрее ветра!
- Быстро гонять – головы не видать. - Отвечает Царь, - Разобьешься, егоза!
- Не разобьюсь, Высочество. Я с ветром дружу.
И на скутере своем по облакам сечет, пену сбивает, а Царь с апельсинами и хурмой внизу поджидает.
Дворец ей пообещал! Новый!
«Купить не куплю, но построю. Вот в своем полы намою, башню старую отреставрирую, крышу, как обещал, перекрою и за новое дело возьмусь».
Эх, хороша сказка. Да и на нее есть указка.
Налетел на царство, будто с лука спрянул, трехголовый дракон.
Задумал, злыдень, царство извести. Огнем дышит, полымем пышет. Взглянет, так лес вянет.
И сразу базланить:
- Выжгу да пепел раскину на все четыре стороны! - это одна голова.
- Камня на камне не оставлю, - другая.
- Одним махом сто побивахом, прочих не считахом, - бахвалится третья.
- Ээх, людей много, а человека нет! – хором все три головы. - Кто биться с нами будет?
Струхнул Царь. Войско его в отпуске, а один в поле не воин.
«Может, откуплюсь?»
- Что ты хочешь, Страсть человеческая? У меня хоромы золотом забиты, брильянтами.
- А не нужда мне в твоем золоте, я сам золотой, брильянтовый! Вот заряжу тебя в пушку, да выстрелю!
Не сдается Царь.
- А сыграем, давай, сначала в загадки!
- От дела лытаешь? Не со мной тебе тягаться! Поначалу ты свою загадку отгадай!
Смутился тут Царь. Откуда Дракон про его секрет всей жизни дознал? Откуда ведает, что тот счастья ищет и не находит?
А дракон в бой рвется, с лапы на лапу переминается.
Трясца Царя взяла.
- Добро! – юлит Величество. – Давай оружье выбирать. На чем биться будем?
Растерялся злыдень.
-Ээ-э, ну… Три дня мне дай... Как положено! Выбирать буду, – Сказал одной головой, и другие согласно закивали.
Вернулся Царь во дворец - думу думать.
Войско с морей не вернуть. Соседних королей не скликать. Не поверят, что к тебе Дракон пришел, к ним там разве что белочки частенько наведывались.
А тут еще и Царица масла в огонь подливает:
- А вот и дурню на орехи! Сколько лет уж обещаньями кормите! То сделаю, да это. Одни завидки у вас: в Ельцу-у-у бобы по яцу-у-у!... а на своем подворье не Богу свечка, не черту кочерга. Три года во дворце порядку нету! Башню не отреставрировали. У фонтанов подводки полопались. А уж туалетная комната - токма орлов принимать, аккурат, как у них гнезда! Вот вам на все про все три дня и осталося.
Не поймешь ее, то ли плачет, то ли радуется.
У Короля и так нервность, что жизнь его зряшная, а тут еще хула - потакания.
Вышел в сени. Посмотрел на метелку из Фаберже-одуванчиков. И она уж на голик смахивает.
Не успеть. Эх, не успеть все дела доделать. Упустил время-то.
Пришла честь, сумей ее снесть, а пришла беда – открывай ворота.
Сбегал на полянку к Пастушке. Помолчал. Глянул - рублем одарил.
- Алтына нет. – Не растерялась Пастушка. – Что не ласковы вы сегодня, и нравный какой? Остуда ко мне пришла?
Тоже мне, голь в оттопках, а еще и спрос с Царя!
- Я изменилась? Глаза мои блеск свой потеряли?
«Ну, женщины! Одни беды от них».
А Пастушка, знай, мелет, что думает:
- Неужто к той беде, что на землю пришла, еще и немилость Ваша добавится? Неужто три дня теперь одной сидеть, слезы в страхе лить? - Глаза по кулаку, слезы по жгуту. И одна на мантию королевскую упала.
Как он вскинется! Мантию с себя сдернет! Слезу стряхивает! Не пасть-же лицом в грязь!
- Ты смотри, чего делаешь! Курица мокрая! Не соромься, вишь, гуси смотрят! Кукомоя какая!
- Что с вами, Ваше Величество? Какое мне дело до гусей-то? Боль же в груди!
Не знала ж она, что у него принцип такой царский: про себя горюй, а людям не показывай!
- Не трепи за полЫ! Вот разберусь, чего должон, тогда и посмотрим, что мне самому от жизни нужно. Я тебе кабалу не подписывал.
По всему видно, достала она его, хуже горькой редьки.
- А не летали мы разве?
- Ну и пусть! Все одно: не над райскими кущами!
- Так ведь я мир Ваш не переделаю, уж какой есть, да наш, к чему свет добрый хаять, - удивилась Пастушка. – Суд царев, а правда - Божья!
- Ты звони, да не перезванивай! И оставь меня в покое! Во дворце слезы. Здесь - слезы. И кто табель держать будет? Никто мне не нужен. И один проживу.
Обомлела она от речей таких.
Конечно, Пастушка, человек самостоятельный. Руки, ноги при ней, не пропадет, чай, не барыня. Так ведь не о том же речь, кому по воду ходить.
- А как же, цветочек? А как же, лазоревый?
- Не помню. - Отрезало величество. - Никому я не должен. Окромя полов. Вот дела все сделаю. Дракона убью. И новой жизнью заживу. Своей собственной.
- Вот те на! – Ахнула она запросто.- А со мной - чья же была? Вы, чего, и меня обманывали? Или думали, я без хурмы вашей да апельсинов с голоду помру?
Стонет сквозь зубы величество.
– Ну, не лекарство ты мне! Секрета жизни не открыла! Разгадку мою не нашла. Твоя жизнь мне не отгадка. Самому бы прожить!
Услышала она такое, что к ней заместо аптеки ходили, хлоп, и в обморок.
А не тычь носа в чужое просо!
Тут и он вскипел:
- Все! Ну, чем обидел, что сказал…? Правду!!
Правда-то хорошо, а счастье лучше!
Повернулся спиной и – долги свои подбирать!
День проходит. Второй наступает.
Царица, вроде, хулить перестала. Хоть перед смертью и не надышишься, все одно все не успеть, зато - по еённому.
А Дракон вкруг царства ходит. Извилинами шевелит. Какое оружие выбрать?
Вот и третий день прошел.
Приходит Дракон к Царю.
- Что, - говорит, - карту путаешь? На мечах биться будем, как и должно.
Вздохнул Царь. Давненько он меча в руки не брал. Все больше метлы да перепалки.
Вот вышли они в поле. По мечу взяли.
Царь лениво за собой оружие тащит, а Дракон вприпрыжку бежит, мечом размахивает.
Вдруг откуда ни возьмись, Царица вдоль пожни:
- Вашество! Вашество! Ваше Высочество! Лекарство-то с утра не выпили. В нем же вся сила ваша!
- Да не надо мне, - отвечает, - лекарства. – И рукой махнул.
У плохого мужа жена всегда глупа.
- Слушай-ка, Царь, - жИвится Дракон, - никак, она любит тебя?
- Какая-такая любовь! По полю бегать не хочет. Косточки мои убиенные собирать.
- И то верно.
Ну, разошлись они в разные стороны. Как выдохнет Дракон команду:
- НННУ-У-У! – и пламя из всех пастей.
А Царь на месте стоит.
- Ты чего?
- Чего?
- Я команду дал.
- Ну?
- Беги!
- Куда?
- Да на меня!
- А зачем?
- Счас все царство, государство твое, пожгу, и тебя во первой черед!
Колотится Дракон, кровь кипит, а у Царя еле теплится.
- Жги. Горя много, а смерть одна. От всякого не убережешься.
- Это я – всякий!? Так ты драться со мной не будешь?
- Буду, хочь и не охот. Обещанье – дело святое!
- Порядочный, – словно обозвал ирод. - Давай! Дубль два: И-и-и…! - Огонька поддал.
Побежал Царь-Король, а меч на краю поля позабыл.
- Горе мне! Горе! – Рычит на него Дракон. – Триста лет ни с кем не бился. Триста лет кровь в узде держал. И все для того, чтоб кого-то уговаривать в живых остаться?!
- Да и не уговаривай, - отвечает Король. – Оно тебе надобно?
Закипел Дракон:
- Ну, достал, Величество! Живешь – ни в сито, ни в решето. Жив, да покойника не стоишь!
И словно псы цепные в нем сорвались. Когтями внутренности рвут. Из печенок дым поднимается.
- Ой, дерут! Ой, дерут меня кошки-собаки!
Мечом воздух рубанул, он и раскололся.
Видит, на пеньке Пастушка сидит, ногти кусает. Зубы сцепила, боится себя выдать.
«Во, какая мне нужна!» - обрадовалось чудище. Как откроет пасти свои, оттудова дым со свистом, и собак тьма, летят, лапами по воздуху сучат. Она со страху чуть живота не лишилась. И ноги сами от земли оторвались, полетела, с криками- воплями сама не знамо куда.
Но не слышит Высочество. В пень стал, яки стреноженный.
Посмотрел на него Дракон. Стоит Король прямехонько, дышит на все ровнехонько. Жив, да не годен.
Аж заплакал злыдень, на Царя глядючи:
- Век от солнца бегать, свету не видать.
Долгая дума – лишняя скорбь.
Плачет Дракон, огонь внутри него остыл:
- Я триста лет этого дня ждал! Триста лет силу удалую копил! И на тебе! Ни битвы, ни лавров.
Слезами ледяными поляну залил. А Королю и ладно.
Взмыл Дракон на крыло:
- Прощевай, Высочество, не скоро с тобой свидимся!
Жизнь сказка, смерть – развязка, как кому, а Королю и развязывать нечего, не сказка у него, а одна присказка.
Тем, кто есть, не быть. Кем хочет, не стать.
Того, что есть, мало. Чего надобно, не достать.
По усам жизнь течет, да в рот не попадает.
Даже с Драконом биться не станет! С самим собой разве что!!
В других счастье найти невозможно, а в себе непросто!
Кому время потекло, а кому остановилось.
Уж Покров с Параскевой пятницей минули. Крещенье отлютовало. Благовещенье отзвонило. На радуницу после Пасхи снег сошел. А там и лето на Петровку запалило. А он все, чисто статуй, стоял, аки ждал.
Говорят, голоса слышал. Все дивился на мир честной.
Ну, как в нем жить можно?! Всё! всё люди не так делают!
А и бахарь-болтун живет-поживает, и бражник свою бражку попивает, и бобыль бесприютный щи варит. И все радуются, не печалятся.
А если посуду не вымыть, если полы не подмести… Если собаки без намордников середь людей... Если – дождь, если – ветер… Если, если… Как? Чему радуется безногий, и ликует обездоленный! А ведь и они улыбаются!!!
Сколько времен минуло, никто не считал. Ведрами ветра не смеряешь.
Скутер лебедой-полынью порос. Дворец вовсе опустился, да глубокая вода не мутится. Царица Царевну замуж выдала, хозяйство поправлять. Та уж ей и внучат народила, принцев малюпусеньких. Вырастут – своих дворцов отстроят!
А Царь все статуей стоит.
И тут, словно туча над царством, пятно разлилось. Зашумело, засвистело, будто ветер тебе.
- Здорово! – Царю кричит. – Вот и свиделись мы!
Дракон – злыдень, вертолетом кружится, хвостом притормаживает, крыльями подгребает. А в срединной голове его ромашка за ухо воткнута.
- Здорово, - отвечает Величество. И голоса своего не узнает, отвык.
- Ты как, Величие?
- Да никак. По программе.
Рассмеялся Дракон:
- Так программу-то и переписать можно! Глянь!
Повернулся к нему хвостом, а там дюжина дракончиков на хребте сидит, за шкуру Драконову лапками держатся. От улыбок их у царя в печенках завидками засверкало:
- Дал бы ума!- Попросил Царь.
Ухмыльнулся Дракон:
- Самому недохват!
Царь взмолился:
- Да помог бы кто мне! Отчего, отчего люди и нелюди счастливы?
- Сам думай, сам. У тебя ни в чем нужды нет! Хотя… Знаешь, что, Царь?
-Что? - оживилось Высочество.
- А иди-ка ты, Царь, и делай.
- Так, что делать-то, Страсть человеческая? Что?!
- А что дОлжно, то и делай! Делай, что дОлжно, и будь что будет! А то ведь от нечего делать и таракан на полати полезет!
- Кто таракан? Я – таракан? – Оскорбилось Высочество. – Да скажи ты мне, что должно-то делать, что?!
А Дракона уж и след простыл.
Что делать?... Что делать?...
А, может, жизнь делать этими,… ну как их там, райскими кущами?
А начать-то с чего?...
Полы подмести, что ли…
Делай, что должен, и будь, что будет!