"Здравствуйте. Меня зовут Тео."
Люди, сидевшие на стульях по кругу, захлопали - там так принято.
"И тебе привет, Тео. Ты же поднялся не просто так? Хочешь с нами чем-то поделиться?" - спросила женщина, ставшая своего рода инициатором проходившего в неформальной обстановке собрания, сплошь кишащего комплексами и страхами.
"Да, хочу. Дело в том, что...кхм, как бы Вам сказать...я мазохист любви."
Этот человек по имени Тео и впрямь выглядел как форменный мазохист: вытянутое, до нелепости худощавое тело, легкая сутулость, длинные, изрытые венами руки, темные и засаленные, закрывающие пол-лица волосы, но, что самое важное - глубоко отстраненный, прозрачный взгляд. Этот взгляд нервировал, по нему было невозможно определить, то ли его обладатель видит тебя насквозь и насмехается, то ли игнорирует, глядя сквозь, в пустоту.
"Так вот, что я хочу сказать...этот термин я придумал, так как не знал, как еще обозвать свой недуг. А диагноз, который я осмелился самостоятельно поставить себе же, вполне серьезен.
Все началось в школе, классе в седьмом. Я, как и подобает подростку, влюбился в девочку из класса и долгое время скрывал свои чувства. Как оказалось позже, тщетно.Но главное не это. Души не чая в однокласснице, я за четыре года лишь однажды осмелился, захотел заговорить с ней об этом, потерпев полное фиаско. Здесь важно то, что я не просто стеснялся сказать, раскрыться, нет...я не хотел делать признаний и строить планы, согласно которым мы вместе, любим друг-друга и до умопомрачения счастливы. Меня это не устраивало. Пусть подростковые, но все же муки наполняли меня каким-то странным, особенным чувством, от которого я впадал в экстаз отшельника: уходил от всех и всего, забивался в темный угол и писал. Так можно охарактеризовать мое первое вдохновение. Музой была вовсе не девочка, что было бы логично, а страдание. Я эгоистично и нагло использовал это милое создание ради самовыгоды, я доил ее образ, из раза в раз наполняясь чистой энергией, новым смыслом. Тогда я этого не понимал, и слава богу. Это бы испортило всю романтику того времени. А время было прекрасное: относительная беззаботность и уйма времени, которую я мог потратить на душевные истязания. Да...хм...о чем это я? Ах да! Девочка. С ней мы так и не познали совместной любви, а я начал писать, научился плодотворно страдать, частично осознанно делать себя несчастным. После выпускного я уехал поступать в университет в другой город. И не вернулся.
Первое время я голодал по ней - мне были жизненно необходимы ее новые образы. Мусолить старые, статичные образы моя эстетическая натура отказывалась. Однако спустя некоторое время я нашел выход - любовь на расстоянии! Это же еще печальнее и трагичнее! То, что нужно! И я испытал новый, страстный и мощный приступ разочарования в любви. За то время я буквально изрезал себя изнутри вдоль и поперек, попутно помечая бумагу хоть немного соответствующими этому процессу символами. Старался не сбиваться, нагнетать, развивать. Отчасти я к чему-то пришел. К сожалению, этот островок вдохновения быстро иссяк, но как жадно я его поглощал! Спустя неделю началась ломка и я вынужден был искать новый объект эгоистического обожания. Нашел, пострадал, кое-что написал, пострадал еще, забыл. И так несколько лет. Любые отношения, на которые я осознанно шел, длились не более нескольких месяцев. Однако, прогресс был - я научился делать несчастным не только себя, но и ту, что была рядом. Расставаясь, я плавал в океане боли и разочарования, исписывая бесконечные листки, вырванные из блокнота. Как бы поначалу не сопротивлялось мое естество, стержень мазохизма был непреклонен - он заставлял меня влюбляться, обещая через некоторое время новую дозу глубочайшего несчастья. Он был моим личным дилером. И, знаете, я всегда ему верил, ни разу не поставив под сомнение его - как может Вам показаться - сомнительные советы. Они давали мне средство к существованию, генерировали неотъемлемую часть пазла моей жизни - вдохновение.
Самое приятное во всем этом то, что меня никто не понимал. Родные и друзья находили это неестественным, пагубным. С их помощью я чувствовал себя особенным, этаким лирическим героем, живущем в собственном мирке, который для других просто не существует. Слушатели...да что уж там - друзья!...потерпите еще немного. Пожалуйста. Уже близится финал. Хах... Так вот. В этом мире я прожил около десяти лет и, знаете, все еще не насытился его содержимым сполна. Порой мне кажется, что каждый человек в юношестве сталкивается с подобными вещами, однако делают выбор в пользу "привычной всем нормальности". А я нет. Вот и вся разница между мною и другими. Потому что природа - она одна. Вот только ее проявление, ее влияние - оно для всех разное. Как видите, эта детская истина открылась мне лишь недавно. Собственно, это все, что я хотел Вам рассказать. Спасибо, что выслушали. Правда."
На этот раз аплодисментов не последовало. Нависла пауза, которая, к слову сказать, вышла изрядно затянутой, пока, наконец, ведущая не вышла из ступора: "Тео. То, что Вы нам только что поведали...это прекрасно. Чрезвычайно интересная и неординарная история, опыт, которым стоит гордиться, который нужно использовать! Только я Вас, скорее всего, огорчу: собрание душевнобольных проходит в соседнем кабинете. Так вышло, что мы арендуем соседний. Увы. Наверняка, Вам будет неприятно услышать то, что я сейчас скажу, но...здесь проходит собрание слуг Сатаны - единственного и абсолютного нашего Божества. Очень сожалею по поводу случившегося, но, если Вы не возражаете, мы хотели бы приступить к ритуалу. И, поверьте мне, лучше Вам его не видеть. Всего хорошего." Вежливо, но требовательно проводив взглядом Тео, ошарашенно двигающегося в сторону двери, женщина, как ни в чем не бывало, продолжила собрание. Как будто ничего не произошло. Так и было.
И все-таки что-то было не так - то ли плохая погода дала о себе знать мигренью, то ли неспособность понять и принять идол Сатаны одолела "мазохиста любви", но спустя несколько часов Тео покачивался из стороны в сторону под потолком своей ванной комнаты, непрерывно глядя в одну точку. Эта точка - последнее, что он увидел в этой жизни. Всего лишь точка? Отнюдь. Поверьте, для него она значила нечто большее. Тогда.