Профессионалы водители лихо чешут ухабами, но на пешем ходу, ако дети.
Профи Мироныч Хонду свою приколол лишь на исходе зимы.
А без руля выпал из обоймы на ровном.
...Снятие гипса ему предстояло в июне.
К началу мая он озверел и упросил вывезти его на природу.
!
***
Пока дамы суетились, покрывая поляну, суматошного автора понесло к буйству весеннего всхода.
А народ наливал, хохоча вписываясь в свежий весенний расклад.
Вернулся я не замеченным, прилёг в отдалении и протянул, склонив над рюмашкой бутыль: «А там, на стыке с поляной выводок заячий..."
-Это чо у нас - тост? - пнул меня сосед, успевший уже на грудь...
Лишь повреждённый Мироныч, чуть погодя, приподнялся на локте и буркнул сквозь овощной хруст:
– Ну и что там у тебя за рояля в кустах?
- Пятеро их там копошилось, – буркнул я, нехотя отзываясь на позднее зажигание.
– Да ну! – оживился Мироныч, – а не принёс-то чего?
– А дальше-то как - в цирк, в интернат, в заповедник? – огрызнулся я, уходя от бесполезности трёпа.
– В цирк!? – Мироныч пригрозил костылём. - Тащи сюда всех, говорю!
Вырастим. Не в космос лететь!
Не хрена себе поворот!
Я рысью рванул в периметр примятой травы.
Кустики отозвались шуршанием.
Пушистые шустро разлеталась лучами.
Однако троих изловил, надышавшись.
И вскоре уже захмелевшая рать галдела, склонившись над тем, что публике вышло в остатке.
– Остальные где? – занудством отозвался Мироныч.
– Этих доведи до ума. – Вяло ощетинился я.
Публика отстранённо внимала.
Мироныч вызревал, уставившись на залитую гипсом колоду и попёр затем не разбирая дорог: «Значит так, дорогуша - пока шпана эта ...у вас поживёт.
Не ко мне же!? – Стукнул костылём он по гипсу.
А там – или на дачу ко мне, или по обстоятельствам...».
– Не понял!.. – подавился я хроникой его недержаний, – не в космос, говорите!?
Как им развернуться в двухкомнатной?! Всех он берёт..
– А чё, у тебя варианты? – пожал плечами Мироныч, – взад-то их, хренов грабитель, даже не мысли!
Зайчиха после того, как ты выкрал потомков, родства своего не признает.
На хрен было гнездо ковырять, если не мыслил, что дальше.
Это мне полагалось здесь мыслить!? Лихо же развёл инвалид.
***
Высадили мы мелюзгу на кухонном диване.
Троица, соображая на предмет выпавшей нежданно ей участи, провинциально таращилась.
Один из изловленных выглядел чуток посолиднее.
В уверенности, что таким образом оберегает он младшеньких, «гигант» фыркал сердито и спичками-лапками дробно барабанил пространство.
Нам всё же удалось определить - «ху на диване том ху».
Отважный воитель потянул аж на 130 граммов. Громила!-))
Совокупный же объём "младшеньких", в отсутствие аптекарских разновесов, определялся «в едином флаконе».
Шкала овощного безмена выдала нам – 150. На двоих!!
На извиве тропы проб и ошибок мы прокололи резинку глазной пипетки, и бисером молочной капели двинулись по безумным ступеням.
Несколько ранее нам довелось пережить полугодовалый этап возвращения в социум, выпавшего из гнезда, птенца серой вороны.
Выпадение то оставило такую зарубку, что вероятность ухода за раскосыми виделась нам водевильной прогулкой по солнечным Елисейским полям.
Этап ясельного возмужания нашим питомцам довелось провести в громадной двуручной корзине.
Дно её выстлали мы сочными травами, в сумраке порочно выстригаемыми из ухоженных фасадных газонов.
Уже через пару недель от управленца-водителя эхом донеслась укоризна: «Сами, небось, там жируете, а заброшенным детям природы - унылое детство без неба?! »
Дабы «мироеды-любители» особо не пятились, подвижник Мироныч самолично вывез на свою газонную дачу "унылое" поголовье и всю его опекунскую рать.
Гипс уже не усложнял ему жизнь. Сложности вменялись другим.
***
– Вы тут определяйтесь, – буднично он свалил от проблем, – а я буду наезжать, если что.
И всё же - искомая дача для энергичных ребят была самое то.
Дача эстета Мироныча – фруктовый участок без грядок, но в ухоженной роскоши трав.
Там, собственно, нашему выводку и надлежало вдыхать, прорастать и пастись.
Технология выпаса мало отличалась от канонического содержания стада домашнего.
Валентина сшила раскосым пикантные «лифчики» и, пристрочив к ним длинные поводки, объединила их со стволами.
Зрелища шустрых пробежек собирало толпы дачных зевак.
Но как-то очень недолго
Нарисовались затем озабоченные ходоки из правления: «А ну как зверьё, разгулявшись на сочном и личном, покусится и на плоды коллективные».
И было предложено по добру сдать зверюшек местному потребителю хомяков и кролей, на предмет улучшения милого его душе поголовья.
Взамен нам, на совершенном серьёзе, предлагались крольчатина в приличном эквиваленте! Что б уже совсем без мороки!
Вся опекавшая рать охренела, и от предложений, противной их душевным изыскам, отбилась энергично и зло.
Главная опасность подстерегала наше декоративное стадо теперь уже с боку иного.
Ночи зверьки коротали в стеснении душных человеческих спален.
Днями же, на открытом пространстве, за ними плотоядно взирали плутоватые дачные кошки.
Дамочки эти, как и предопределено им всевышним, гуляли каждая сама по себе, повсюду были обласканы и т.д., а потому казались нам скорее домашними.
Вначале это нам напоминало хотя и азартные игры, но с минимальными ставками.
Кошки стелились в свежей прохладе травы, таились на крыше веранды и в пышных садовых кронах и, задирая пропеллеры, лихо атаковали питомцев.
Чуть неуклюжие "мелкие" – Бася и Шурочка, отмахивались от пришельцев быстрыми лапками, хаотично отпрыгивали, и тупо нарезая круги, путались в поводках.
Группа дурашливой свиты не видела в этом проблем до поры.
Да и братец-тяжеловес Ларик справлялся с охранными функциями.
Но однажды он таки прошляпил атакующий выпад дачной пантеры и возле Шуркиного раскосого ока вызрело нам рассечение.
Шурочка перестала резвиться и реагировать на добрые жесты.
Враз протрезвев, пастбище мы теперь держали под зорким присмотром, и из реечек разобранной тары соорудили зверью неказистую, но вольготную клеть.
Стоило освободить зверюшек от поводков, раскосая братия, гонимая голодным рефлексом, галопом неслась в «особняк».
***
Истинные же обладатели соток в многообразие забот и процессов не вмешивались, но наблюдали за развитием сюжетов с удовольствием театралов-любителей, овладевших сезонным абонементом.
Однажды дачу на время покинуть должны были все, кроме супруги Мироныча – Лили, познававшей нюансы природы методом пробежки по занятным репортажам В.Пескова.
– Только так, – приняв к сведению, что от кратковременного опекунства не откосить на сей раз, выдвинула условия Лиля, – чтобы никаких мне пастбищ сегодня!
В клетку!
Возвратившись, мы лишь прониклись сознанием, что не следует идти на поводу встречных условий. Даже из благих намерений.
Двери реечного зооприёмника – настежь. Не было на подворье и Лили.
Зато с разных мест чудилось нам её растревоженное: "Ла-рик, Ба-а-ся! Вернитесь! Шуроч-ка-а-а…"
Похоже события, предсказанные дачными злопыхателями, сбылись много раньше сроков, вызывавших жуткие опасения.
...Лиля, внеся зверькам корм в невообразимом объёме, посчитала проблемы вверенного ей опекунства решёнными.
И о закрытии клетки не вспомнила.
Зайчата, оставив недоеденным корм на потом, рванули в открытые двери и растворились в многообразии садовых угодий.
Лиля, потрясённая зверской неблагодарностью, обошла с опросами уйму участков и посеяла в них дикую смуту.
От заката до звёздного неба бригада теперь уже из всех потерпевших прочесывала обширные квадраты угодий, навлекая на себя гнев в связи с неминуемым армогеддоном!
Дачные заряжали пыжи!
То был не сон в звёздную ночь, то была бессонная перекличка обиженных и виновных.
К жизни нас вернуло лучезарное сопрано супруги.
Валентина, сквозь широкие створки веранды, принимая в объятья восход, издавала победоносные вопли.
В клетке, тесно прижавшись друг к другу, встречали светлое июньское утро её загулявшие обитатели.
***
Наш непредвиденный отпуск в сказочный уплывал горизонт.
Мысли о хлебе насущном вновь возвращали нас в дымное городское пространство. Свободно передвигаясь в салоне с дачи летящего автомобиля, избалованное бездельем зверьё приподнималось на задние лапки, прилипало к окнам салона, и тарабаня по стеклам и спинам, раскатывало губу увозящим - Срочно обратно - в нирванну!
Каждые выходные мы проводили на даче отныне.
И всякий раз, возвращаясь, нарывались на всё тоже беспардонное манипулирование.
Возмужавшим на роскошных угодьях ребятам, просторная корзина для фруктов, выстланная на троих, казалась, да и была тесноватой.
Отныне, кому прежде иных в неё удавалось вскочить, тот там и дрых, и подпрыгивал.
С друзьями-соратниками подрастающие юниоры становились всё фамильярнее и, в любое из им удобных мгновений, втягивали нас в свои шаловливые игрища.
Мы заводились быстро и, азартно преследуя шалопаев по периметрам хрущёвских квадратов, разрушали облизанные интерьеры.
В один из жарких июльских дней дети природы втиснулись в корзинку все разом и проторчали в ней тесно прижавшись до глубоких потёмок.
Они отказывались от всех им предлагаемых благ и мы, решив, что зверю виднее, оставили в покое братву.
Утром вид питомцев, обычно заряженных на озорство, привёл нас в оцепенение – упавшие уши, безучастные миндальки очей.
У всех!?
Вызванный срочно ветеринар выдал нам череду диагностических версий – здесь была и давняя инфекция, обретённая в единоборстве с котами, и недоброкачественность подножного корма, и некомпетентность ухода...
И заключил уходя: « ...Увы, наша жизнь не из одних только радостей».
Не это мы услышать надеялись.
Не вызволяя зайчат из корзины, я поглаживал их по-одиночке и разом, словно на прощенье надеялся.
Зайчата отвечали лишь безвольным, горячим дыханием.
Я водрузил их, ставшее жалким, жилище на стол и до глубокой ночи с маниакальным упорством, разминал увядающие тельца.
Когда, казалось, уже иссякли и надежды, и силы, вынес я корзину в предбанник.
Пробудил нас набат разбойного боя в коридорную дверь.
Ларик, вытянувшись капризной струной, изумлённо таращился на заблудших хозяев: «Ну, и чего это ради обитать мне в темнице, заразы?!»
Моя спонтанная терапия всё-таки привела к результатам!
Было бы в ту ночь у меня веры побольше, – считаю я даже сегодня, – и продли тогда своё массажное «исступление» вплоть до "потери коллективного пульса", и малышки бы пожили ещё.
Чего человек ждёт от общения с обитателями вольных пространств?
Того, думается, чего ему недостаёт в ожидаемых человечьих общениях.
Ласки непреходящей. И парадоксальных пониманий с прощением.
Заячья сессия продолжалась у нас менее полугода, а через много лет, разросшаяся наша семья, прорастая нюансами, не довольствуется краткими упоминаниями.
А подробностей требует.
***
Уже к пятому месяцу Ларик вымахал такой дылдой, что стороннему взгляду виделся особью возмужалой и дикой.
Вот только сам он продолжал ощущать себя всё тем же невесомым комочком, которым был принесён по весне.
Ему уже недосуг было ждать, когда ему предложат объятия.
Ему теперь с лихвой хватало усилий и наглости, чтобы запрыгивать самому куда вздумается.
Делал он это охотно и часто.
И абсолютно ему было плевать, чем вы до того занимались.
Запрыгнув, нежности желал он немедля.
Он вытягивался на груди вертикалью и обхватывал вас за шею неслышно.
Пока его по параллели оглаживали, он то замирал, то счастливо похрюкивал, то подтягивался чуть ли не к самому носу с ответным выражением чувств.
Он вылизывал вас долго и тщательно, и вы не смели при этом отразить неприятие, иначе он передними укороченными обхватит теперь уже накрепко вас, а задними отбарабанит вам пресс.
И чем дальше, тем больше его переполняла уверенность, что здесь ему будет позволено всё. И простится тем более.
Свой жизненный распорядок он с нами, естественно, не согласовывал.
Самыми умилительными мгновеньями для нас были те, в которые потяжелевший балбес устраивался в, давно ставшей ему тесной, корзине.
Случалось же подобное нынче всё реже.
Шастая по просторам жилища, он теперь устраивал себе кастинг сидений.
Он порхал по столешницам и серванту, по подоконникам и гладильной доске.
Но кресла казались ему предпочтительней.
Их поверхность имела сочный краснозелёный набор и, видимо, ассоциировалась у него с вкраплениями несъедобных цветков в великолепие дачного травяного газона.
Перемены тронули струны наших чувственных душ, когда предметы из спального гарнитура кардинально поменяли окраску.
Ларик выгрыз яркую зелень кресельной обивочной ткани, и когда красный цвет стал на мякоти кресел преобладать, переселился ночевать на диван.
Тот был с нашими креслами из одного гарнитура.
С дивана также ему было удобно взирать на экран.
Не следует думать, что животное интересовали лишь подробности жизни собратьев?
Подобный же интерес у Ларика вызывали программы новостные, спортивные. Завороженно вникал он и в бессмысленные дебаты политиков.
В лишь эти гипнотические мгновенья нам позволялось заниматься всем, что мы считали удобным.
Как любая нормальная сущность, зацепившаяся за сложившийся социум, Ларик живо определился, из кого ему удобнее плести макраме.
Женщина его баловала разными вкусностями, поэтому в отношении к ней зайчик был корректно настойчив.
Однажды она изволила угостить лакомку итальянским галетным печеньем. Угощение это неожиданно сделало зверюгу зависимой.
Отныне Ларик загораживал Даме выход из кухни, требуя исполнения любезных желаний неукоснительно и сиюминутно.
Плевать ему было на вероятные перебои с поставками.
– Нетути! – в подобных случаях разводила руками Валюша.
Ларик, не покидая дверного проёма, обиженно приспускал на ковёр свои длиннющие уши.
Дамочка, изобразив недовольство, угрожающе махала метлой.
Начиналась одна из великолепных забав.
Ларик, "испугавшись метлы", мощно пружинил и исчезал в труднопроходимых местах.
Недоумевая, почему его не желают искать, он столь же стремительно возвращался и, если Валентина встречала это возвращение фасадом, запрыгивал к ней сходу в объятья, ну а если, простите,– спиной – что-либо вокруг неё опрокидывал.
И столь же стремительно исчезал.
Не помню ни единого случая, чтобы Ларик присутствовал, пока мы устраняли им сотворённый гармидер.
Потому и не мучила его совесть в момент, когда он нам устраивал следующий.
Ларичья привычка впрыгивать к вам на грудь, когда вздумается, обратила наши дневные отдохновения в химеру.
В один из подобных моментов Валентина, встревоженная моим ором, вбежала в гостинную, где я позволил себе после обеда прилечь.
Лось, вольготно рассевшись на чуткой моей диафрагме, недоумённо косил на завывающего партнёра по играм.
– Ну и с чего это ты устроил галдёж ? – пожала плечами Валюша, убедившись что Ларик и не помышляет «про спрыгнуть».
И лишь ночь считалась временем одинаково важным для всех и святым.
До поры.
Ночи подросток, словно верная псина, проводил в сладкой дрёме на коврике рядом с кроватью своих «родителей» и партнёров.
Разве что просыпался он обычно чуть раньше.
В ту ночь меня разбудило благое похрюкивание.
Ларик, грузно распластавшись на чуткой диафрагме моей, вылизывал мне уши и щёки.
Понимая что с выражением чувств иначе не совладать я, с охотничьей осторожностью, несу лизуна на балкон.
Балкон у нас самодельный, добротный. А потому – и просторней иных, и прохладней.
С превеликой радостью я и сам ночевал бы на нём до наступления холодов – выстави меня туда даже ...за невинные прегрешения других...
Пока я, оставив там «доброго беспредельщика», пытаюсь прикрыть за собой балконную дверь, Ларик по чём есть, то-есть по незащищённому заду, барабанит своего партнёра и друга.
Мне всё же удаётся щёлкнуть дверью, исчезнув.
Возмущённый неблагодарностью, он устраивает по оцинкованному подоконнику беспардонную барабанную дробь.
– Ничего, – успокаиваю я обиженную на меня Валентину, – перебесится, гад, и заткнётся.
Так бы, возможно, всё и случиться могло, если бы не хлопотные соседи.
Они, словно встревоженный улей, подняли свой перепуганый ор с разных этажей и квартир, что ужасно напугало безвинного и потрясло.
Хотелось бы отдать должное чаду, ущемлённому в элементарных правах.
Достучавшись, остаток ночи он великодушно посапывал на любимой прикроватной подстилке, а раскосые зеньки свои явил по утру лишь, когда все уже собирались свинтить.
Столько нам и дальше было с ним радостных приключений и всяких, столько перебывало гостей, которых раньше нам знать доводилось лишь чуть.
И которые затем нам стали друзьями надолго.
Но всё тесней ему становилось в квартире и всё более грустно, когда русый наш оставался один.
Уже диван стал расцветкой, один к одному, с выгрызанными ранее креслами, телефонный провод и плинтусы перегрызены во многих местах, беспрерывной разминкой «наших ударных ансамблей» встревожены наши соседи, а мы всё не решались никак.
***
– Конец эпопеи, Мироныч, Ларик дозрел до свобод,- однажды оповестили мы потенциального покорителя космоса.
– В природе необходимо быть зверю, в природе! – заключил Мироныч столь же бодро, как недавно ещё - «беру всех»! -
Вписаться ему надо по быстрому, пока не открылась охота.
Логика великого управленца, казалась на сей раз резонной.
Вносили мы нашего друга в машину, крепко прижимая к себе, сдерживая от желания слиться с природой тот час же.
Оказавшись в знакомом салоне, зайчик,на радость всем, присмирел.
Мы усадили его на переднем кресле рядом с повеселевшим водителем, и по карте определились с лесочком, где нашему питомцу могло быть вольготно и безопасно.
Он так и сидел, милый Ларик, чуть приподнявшись и уложив передние лапы на край бардачка, и, замерев, озирал то шоссе, то окрестности, а пассажиры на заднем сиденье, сохраняя мгновенья, чуть нервно и беззвучно смеялись .
Мироныч же на руле держал одну лишь левую руку. Говорил же я, что классный водила.
Наверное, он и без рук бы сумел, если бы хорошенько приспичило.
Правой рукой счастливый водитель мягко трепал и поглаживал своего ручного зверька.
Несколько сотен мгновений зайчик от прикасаний тех млел.
Затем, бросилось пассажирам в глаза, Ларик стал чуть уклоняться от ласки, а затем и вовсе отсел.
Миронычу пришлось изогнуться неловко, дабы не лишиться контакта.
Дистанция для маневра у зайца сузилась до нельзя и Ларик, спасаясь ... смачно куснув профессионала за палец, катапультировал в объятья истинных его воспитателей.
Мироныч врезал по тормозам и отлип от штурвала.
В надежде отвлечь его от нездоровых эмоций, пассажиры разыскали аптечку.
Бывалый охотник Мироныч резко поменялся в лице и, грозя перепуганному на смерть животному перевязанным пальцем, потряс его своей яростью: «Стрелял я вас, гады, и раньше, и дальше буду стрелять!»
Оно и понятно. Бывалый охотник на зверя нещадно искусан ...однажды им спасённым зайчонком!!
Озвереещь тут!?