8
Фира спускалась по лестнице медленно. Сердце у нее колотилось – до перебоев в дыхании. Такого волнения она не испытывала давно. Мыслей не было никаких. Как и не было у нее знакомых стариков. Ее одиночество было таким полным, устоявшимся за эти последние месяцы, что ни один образ не возник перед нею, когда глупая санитарка брякнула про отца.
В вестибюле толпились посетители. Все стояли кучками, разговаривали возбужденно. На фоне по-летнему ярко одетых людей роддомовские застиранные халаты смотрелись убого. И фигуры в этих халатах выглядели жалко: беременные женщины почему-то поддерживали свои большие животы двумя руками, уже родившие неустойчиво держались на ногах и чаще сидели в окружении родни.
Между этими кучками посетителей и рожениц бродил высокий мужчина, с бородкой, в очках и с густой сединой в темных волосах. Светлая рубашка и хорошо выглаженные брюки рядом с сельскими жителями, одетыми кое-как, смотрелись нарядно.
Фира неуверенно сошла с лестницы и остановилась в ожидании, пока мужчина повернется к ней лицом. Он один среди всей толпы явно кого-то ждал. Вот мужчина обернулся и оказался Иваном, который стал глядеть на лестницу, поверх Фириной головы, с выражением такого нетерпения, что она испугалась: неужели не к ней?! Неужели он пришел сюда к другой женщине?
– Ваня, – окликнула Фира слабым голосом, готовым сорваться в слезы, – ты ко мне?
Иван повернулся на ее голос с незнакомой стремительностью и шагнул навстречу с таким недоумением на лице, что Фира не успела еще раз испугаться. Он сжал руками ее голову и привлек к себе, с молодой жадностью целуя лицо, смешно попадая то в переносицу, то в подбородок, то в глаз.
– Что ты натворила, дурочка, что ты наделала, что ж ты со мною сотворила? – бормотал он, то отодвигая от себя Фиру, чтобы видеть ее лицо, то прижимаясь колючей бородой к ее мокрой от слез щеке. Она услышала его родной запах, странный в этом городском казенном учреждении, – степной запах полыни.
На них уже оборачивались с любопытством, они мешали кому-то пройти. Наконец, пятясь к креслам, они нашли там свободные места и, не расцепляя рук, сели, заговорили одновременно:
– Ты похудел, я тебя не узнала...
– И борода?
– Тебе идет, но ты изменился... Еще и вырос.
– Как там он?
– Почему, Ваня, это я «натворила»? Ты сказал, что...
– Погоди, как сын? Он в порядке? Он здоров? Ты никуда больше не исчезнешь?
– Ваня, это ты... исчез, забыл?
– Да нет же, нет!
Все-таки была в Иване незнакомая страстность, которой раньше Фире не хватало в нем. В те короткие месяцы счастья он был таким сдержанным на эмоции и слова! Его уравновешенность она воспринимала за спокойную симпатию, лишенную страсти, а потому и не принимала всерьез. Сейчас это был другой Иван. Наверное, в этого она могла бы влюбиться без памяти, по-молодому. Тот был домашним, этот – волнующе чужим и влекущим к себе. В этом было мужское обаяние, в том, прежнем – деревенская степенность. Тот был сельским агрономом, фигурой своей, приземленной, этот – походил на институтского профессора. Этот вызывал робость, хотя своим поведением вроде бы не давал повода. Фира так отвыкла от счастья, что внутренне сопротивлялась ему.
– Ты не ответила, как он? Как мы его назовем?
– Он... у него желтуха не прошла пока, младенческая, но это бывает... Крепкий, врач говорит, все с ним в порядке, пару дней меня подержат...
Она запнулась, сообразив, что не знает, что же теперь будет. Куда она пойдет с младенцем? Кто ее отсюда заберет? Как она доберется до своего села? Пока у них с Кларой оставался один план: сестра забирает к себе ее и младенца, потому что первое время мальчику нужен нормальный детский врач, наблюдение. А потом она возвращается в свою школу... Никакого Ивана в этом раскладе не было...
– Так, подожди, я тебе сейчас расскажу кое-что, ты только... не дергайся, ладно?
Даже это незнакомое в его устах словечко насторожило Фиру.
– Слушай, я вкратце, боюсь, что тебя сейчас позовут. Да, могут позвать?
– Нет, но скоро кормить, а ты приехал не надолго? Ты спешишь?
– Иди, корми, иди! Я не уезжаю никуда, поняла? Я просто схожу в магазин и куплю все, что тебе надо. Вернусь скоро, хочу еще с врачом поговорить.
Аня с Ольгой все-таки спустились в вестибюль, не выдержав любопытства: Фира слишком долго не возвращалась. На нижних ступеньках лестницы они и столкнулись с Фирой, совершенно ослепшей от потрясения.
– Фирочка, что с вами?
Ольга взяла ее за плечи. Фира подняла голову, узнала своих временных подружек, шепнула:
– Девочки, я сейчас... упаду в обморок.
Ее лицо говорило о другом состоянии – оно светилось румянцем, блеском карих глаз, смущенной девичьей улыбкой. Фира казалось моложе своих лет, почти Ольгиной ровесницей.
– Он приехал, да? – догадалась Ольга.
Фира кивнула.
– Та-ак, возвращаемся в палату, – деловито сказала Ольга, крепко беря под руку Фиру с одной стороны и кивком приказывая Ане хватать ослабевшую счастливицу с другой.
Пришлось позвать врача: Фире стало плохо. Андрей Максимович померял давление, коротко спросил:
–Так что случилось? Кто заставил понервничать?
– Она не нервничала, она радовалась, – подала голос Аня.
Вся палата прислушивалась к разговору с Фирой.
– Ничего не было. Приехал муж, – тихо сказала Фира, краснея от своего вранья.
– У нас сразу два мужа нашлись – у Фиры Наумовны, и у меня, – радостно сообщила Аня.
Андрей Максимович поднялся на ноги, сказал:
– Ну, от радости у нас еще никто не помирал. Сейчас укольчик сделаем.
Нина Семеновна явилась со своими инструментами так быстро, словно под дверью подслушивала:
– И кто у нас тут такой нервный? – весело спросила, сразу же направляясь к Фире. – Такое давление нагнала!– Сейчас немножко горячо будет, потерпи. Магнезию никогда не вводили? – Нина Семеновна нацепила жгут на Фирину руку, махнув любопытным «девочкам», чтобы не отвлекали от дела.
– Так кто, говоришь, этот фрукт?
– Незаконный муж.
Нина Семеновна возмутилась, уставившись в лицо «правдолюбицы».
– У него что – это на лбу написано?
– Фира Наумовна у нас такая честная, что сейчас побежит признаваться в мошенничестве всему отделению! – хмыкнула Аня.
– Прикуси, дуреха, язык, – добродушно посоветовала Нина Семеновна.
– Я – что? Я – ничего! У меня самой никаких печатей!
– Анька, заткнись, – шепнула Ольга. – Ну, разошлась.
– А тебе, Фирочка, придется кормление пропустить. Другие мамочки покормят твоего. Лучше после лекарств не рисковать. Если это правда – о муже, то поздравляю. Завтра – на выписку. Хоть будет кому забирать. Малыш в отцовских руках почему-то отправляется домой без ора. Полежи.
Аня с Ольгой все-таки вырвались на волю – наедине поболтать и ноги размять. Их разбирало любопытство, но Фира казалась такой отрешенной от всех, что не хотелось приставать с вопросами, тем более что привели в палату еще одну роженицу. Пока ее устраивали, Фира думала о своем. Первое: как жаль, что ей не принесли сына! Она бы на него сейчас смотрела другими глазами... Второе: почему так долго Иван не возвращается? Может, передумал?
А он в это время, обремененный несколькими букетами гладиолусов, сидел в ординаторской. Сначала выяснил, кто принимал роды. Такой крестьянский прагматизм приятно удивил Андрея Максимовича: обычно родственники на радостях готовы были одарить цветами всех, кто попадался на глаза. Правда, он быстро понял, что этот солидный папаша боится обделить подарками именно участников процесса.
– Не торопитесь раздавать цветочки...
– Иван Андреевич.
– Иван Андреевич, не спешите с подарками. Обычно их делают в день выписки. А это будет завтра, если...
– Если что? Что-то не в порядке с сыном?
Андрей Максимович усмехнулся.
– У Фиры Наумовны поднялось давление. Она переволновалась.
– Расскажите о сыне. Жена успокоится. Для этого мне просто нужно поговорить с нею хотя бы... минут двадцать. Вы разрешите?
– С сыном все благополучно. Мальчик здоровый, спокойный, хорошо ест. Сейчас я вам открою конференц-зал, и вы там подождете жену. Полчаса вам хватит? Ей нужно отдыхать побольше, а нервничать поменьше.
– Не будем нервничать, – улыбнулся Иван.
Хватило пятнадцати минут, чтобы Иван сказал главное: произошло недоразумение. В нескольких словах это выглядело так: жена приехала не только для развода. Она хотела отсудить половину квартиры, сказала так:
– Если бы ты не был в браке со мной, кто бы тебе, дорогой, выдал двухкомнатную квартиру в лучшем доме райцентра?
– У тебя есть своя, в Виннице.
– Она не моя, а родителей. Там живет брат.
– Но я собираюсь жениться сразу же после развода с тобой.
– А это уже твои проблемы, дорогой. У тебя, кстати, тоже есть квартирка в городе, забыл?
– Это не квартирка, а комната в коммуналке, где живет мой племянник.
– Придется ему потесниться.
В это время и подоспело приглашение принять участие в конкурсе на замещение должности – на его кафедре.
– Ты помнишь, я приезжал к тебе – звал уехать со мной, ты отказалась, сказала, что происшедшее с нами – лишь моя тяга к женщине вообще, – напомнил сейчас Иван.
– Ты не сильно и настаивал.
– Я обиделся, дурак старый. Но потом началось что-то непонятное. Я уехал, думал: устроюсь – приеду за тобой и насильно увезу. Племянник, слава Богу, к тому моменту слинял...
– У тебя появились новые словечки.
– Еще бы, покрутишься со студентами рядом – все появится. Я стал звонить в вашу школу, просил тебя к телефону. А мне каждый раз: она на уроке. Или: она ушла домой. Будто нельзя было позвать! Твоя комната – через дорогу, в другом корпусе, так?
– Кто тебе отвечал, что я на уроке?
– Ваша директриса, Надежда Осиповна.
– Не может быть! Она мне сочувствовала!
Фира смотрела на Ивана во все глаза.
– Твоя Надежда Осиповна одного только и опасалась: как бы учителя среди года не потерять. Сама без мужика и другим...
– Не может быть, – повторяла Фира, качая головой. – Она даже плакала, когда узнала, что ты не знаешь о ребенке.
– Вот-вот, моя ты наивная девочка, плакала, а мне отвечала, что тебя нет, ты ушла, сгинула. О кадрах своих она думала, как бы не растерять, а не о тебе. Правда, потом она же сама меня и разыскала в городе. Хватило пороху признаться. Повинилась...
– Не может быть... Она ко мне все время приезжала, она меня утешала, стала лучше подруги...
– Грехи замаливала. Ну ладно, хоть я теперь знаю правду. Если до тебя не доходили мои звонки и письма, значит...
– Какие письма?
– А куда я мог писать, как ты думаешь? Хата наша опустела, ты живешь в школе. Туда и писал.
– И что тебе ответили?==
– А ничего. Я твоего ответа ждал. Понятия не имел, что и письмо скрыли. Их было два. Ладно, хорошо, хоть она опомнилась – эта подружка твоя, Надежда. В институт позвонила. Все сказала. Это было на той неделе.
– Но ты после этого мог и сам приехать... Правда, я у сестры живу...
–Вот-вот. Так мне и сказала, что ты живешь в городе, а где – не знает сама. В конце уже призналась, что ты в роддоме. Вот, я пришел... Да, забыл сказать: я в июне защитился. Между делом, так сказать.
окончание http://www.proza.ru/2012/11/18/1452