Начало: http://www.proza.ru/2012/11/16/1149, http://www.proza.ru/2012/11/17/1322
***
- У тебя, однако, с утра районные покупатели были?
- Бери выше. Ко мне из самого города люди за пивом едут. Очередное знамя обещали привезти, как знатному работнику капиталистического труда. Чего брать то будешь? Или так, поболтать? - Не вставая с табурета, Шурка вполне миролюбиво оглядывала маленькую, кругленькую и чрезвычайно болтливую Валентину Петровну.
- Из города? За пивом? Чего ж твои городские покупатели с рёвом, как ошпаренные из магазина бежали?
Всё-то Валька видела, всё-то слышала. Конечно, ничего не поняла, вот и прибежала, точит её червь любопытства. Узнать, а потом и обсудить со всей деревней. Нет, Валька, не доведёт тебя твоя страсть до добра. Хотя… хотя, пусть народ готовится, оно, наверно, и вправду придётся магазин закрывать.
- С налоговой, Валька, приезжали, прикрыть хотят мою лавочку, насчитают долгов, штрафов и магазин заберут, вот такие дела.
- Иди ты!
- Хоть иди, хоть стой. Налогов я не плачу, здание магазина, тоже нигде не числится, считай, всё незаконно. Ещё и посадить могут.
Валентина странно замолчала, заморгала, потом засуетилась.
- У тебя стирального порошка много? Дай мне десять, нет двадцать пачек.
- Тебе, зачем столько? Тебе двадцать и не утащить.
- Как зачем? Степан опять за медвежью шкуру взялся. Зимой-то он её посолил, она усолела, а вот теперь до покоса собирается её выделать. А это ведь не кроличья шкурка. Знаешь, сколько химии надо?
Подхватив коробку с порошком, Валентина засеменила под гору. До обеда она ещё дважды посетила магазин. Набирала и соль, и спички, и туалетную бумагу. Шурка посмеивалась, но когда под вечер в магазине выстроилась очередь, и конец очереди требовал давать в одни руки не более килограмма соли и пачки порошка, Шурка готова была найти и растерзать Валентину. У приехавшего вечером Пашки отвисла челюсть, когда он увидел абсолютно пустые полки. Щурка считала деньги, не зная смеяться ей или плакать.
Разложили привезённое, и впервые за многие годы кое-что Шурка припрятала под прилавок.
- Придётся, Паша, завтра тебе опять за товаром ехать. Бери больше соли, мыла, порошка, спичек, сахара – они все с ума посходили.
- Придётся.
Рано утром Павел уехал, а у магазина уже толпились бабки. Очередь была построена, топорщились пустые сумки, глаза старух выдавали волнение и беспокойство. Попробовала успокоить, увы, только ещё больше раззадорила. К обеду прибежала Валентина. Окинула быстрым взглядом пустые полки, оторопело всплеснула рукам.
- Вот ведь! Чай забыла взять, а у нас без чая вроде и обед не обед, и ужин не ужин. Павел поедет, ты накажи, пусть привезёт для меня пачек десять.
- Накажу, накажу, пусть поищет для тебя в районе пару килограмм стрихнину.
- Чего ты так?
- Чего, чего? Сама, небось, видишь. Что ты в деревне наговорила? Все как сдурели. Всегда ты панику поднимаешь.
- Как это, всегда?
- А чё, не помнишь, зимой-то?! Когда мужики медведя брать поехали. Кто про это растрепал на всю деревню? Кто в медпункт побежал за бинтами, марганцовкой, зелёнкой. Медичка после этого полгода не могла лекарств напастись. Народ тоже в деревне до полуночи спать не ложился. Все ждали и мужиков «поломанных», и медвежатины тонн пять. Ох, Валька! От тебя сплошная беда.
Был под прилавком чай, был! Принципиально Валентине Шурка его не дала.
Уже к обеду на следующий день припылил знакомый УАЗик. Петрович, вышедший из машины, виновато развёл руки, как бы извиняясь и говоря «человек я подневольный – привёз». Вслед за ним из машины появились две крупные, в возрасте женщины.
Поздоровавшись бабы, прошлись по магазину, оглядывая полупустые полки. Под грузными фигурами в мундирах тоскливо скрипели доски. Остановились в углу возле знамени. Аккуратно развернули и заботливо свернули бархатный кумач.
- Та-ак! Александра Сергеевна Дрожжина, мало того, что подпольно торгуете так ещё и на жизнь сотрудников налоговой службы покушаетесь. Будем заводить уголовное дело. Женщина грузно облокотилась на высокий прилавок напротив Шурки, сурово разглядывая хозяйку. Так что будем делать, Александра Сергеевна?
Последние слова были произнесены меняющимся тоном, глаза чиновницы странно заморгали.
- Шурка!! Ты что ли?? Смирнова Шурка!? Дартаньян!!?
Бросив папку, баба, вдруг, с глупо-счастливым лицом полезла через прилавок.
Смирновой Шурку уже давно не звали, а Дартаньяном…! Вглядываясь в глаза, в счастливое и вдруг помолодевшее лицо бабы, узнала Александра свою подружку – Гальку Вяткину. У них и койки в общежитии рядом стояли, и на занятиях вместе сидели, и в остальном не разлей вода.
Обнялись, крепко накрепко, всхлипывая носами и похлопывая друг друга по плечам. На глаза навернулись слёзы, а в памяти замелькали лучшие дни жизни, дни юности.
В школе Шурка училась хорошо, оно и в техникуме учёба давалось легко. Да, что учёба! Под окнами общежития был Комсомольский проспект, невдалеке военное училище лётчиков. Начищенные, наглаженные курсанты в фуражках, под голубыми погонами по выходным флиртовали под окнами. Кружилась голова от непонятных слов форсаж, вираж, мертвая петля, и от таких задумчивых взглядов в небо. Рядом большое общежитие политехнического института. Молодые, красивые парни. Димка, кажется, Соловьёв был до глупости влюблён в Галину. После десяти вечера, когда дверь общежития запиралась на «клюшку». Димка взбирался на тополь, росший под окнами, и ещё долго не давал спать половине общежития. А если Галина почему-то отказывалась с ним разговаривать, норовил войти к ним в комнату через окно. Появление такого гостя в женском общежитии грозило отчислением из техникума.
Так что однажды, спасая «женскую обитель» от назойливого Дон-Жуана, Шурка, ловко орудуя шваброй, свалила Димку с тополя. Кто-то из девчонок тогда и воскликнул - Дартаньян! Прилипло и надолго. Да Шурка и сама в душе немного гордилась таким именем. И как это всё было и давно, и недавно...
- Николаевна! Николаевна! Ты помнишь, сколько раз я тебе рассказывала про Шурку - Дартаньяна. Вот она, вот она моя любимая подружка.
- Петрович! Петрович! Тащи сюда сумари с продуктами, всё, Петрович, гуляем сегодня.
Грузное тело Галины металось по магазину. Видимо, всегда привыкшая командовать, она быстро организовала стол. Шурка и сама не робкая, невольно повиновалась подруге, доставая из под прилавка выпивку и закуску.
-За встречу! За дружбу!
Петрович услужливо подливал в опустошаемые стопки.
Сиротливо стоял Уазик перед крыльцом магазина, на запертой двери висела облезлая табличка «Ушла на базу». Валентина уже третий раз приходила послушать, что творится за дверью. И если поначалу были слышны лишь громкие голоса, то через некоторое время, уже не доходя до магазина, можно было понять: народ пошёл в плясовую.
Дверь распахнулась, ещё подплясывая, на крыльцо вывалились незнакомые женщины в мундирах, за ними весёлая, румяная Шурка.
- Заходи, Валентина, заходи! Петрович! Вот эту женщину необходимо задержать. Это агент ЦРУ, это - самый болтливый человек во Вселенной. Валька! Заходи, или хуже будет.
Сидели уже впятером, штрафной бокал для Валентины не пропал даром, глаза заблестели, а переслушать её и трезвую было трудно.
Сбежали подруги. Как в юности с занятий. Сидели вдвоём у Шурке на кухне, пили чай. Пересматривали фотографии черно-белые, старые, пожелтевшие, но какие на них молодые, счастливые лица! Уже не звучало «А помнишь!», вели простой, житейский разговор, в котором то, что не каждому расскажешь.
- Похоронили мы тогда мать, Светка в девятом классе училась. Кто за сестрёнкой приглядит, кто на ноги подымет? Оно и самой-то только 19 исполнилось. Устроилась на лесозавод, целый год дранку пилила, потом уж тётка переманила в магазин. Тогда у неё проблемы со здоровьем начались, вот и устроила она меня. Вроде, как истопником и техничкой, да получилось - тётка в районе, в больнице, а я в магазине за всех. Дело не хитрое, научилась торговать, а тут и тётку из района в гробу привезли. Так я к этому магазину и приросла. Сестрёнка десять классов окончила, в техникум поступила, опять помогать надо. Собрала я документы на заочное перевестись, а тут развал начался. Лесозавод закрыли, совхозникам, учителям, да всем, считай, перестали деньги платить. На районной торговой базе товары кончились. И народ без денег. И я в магазине без продуктов. Весёлое житьё началась. Но на спирт, откуда-то деньги находили, да и то - больше совхозным ворованным скотом рассчитывались. В те годы много народу у нас примерло..
Какая уж тут учёба. Кажется, в девяностые райповские приехали, остатки товаров вывезли. Хорошо, председатель сельского совета отстоял магазин, а то бы и его на дрова сожгли. Тогда же Кондратий Гаврилович и разрешил нам с Пашкой на сельсоветовском УАЗике возить товары в магазин. Потом мы уж свою машину купили.
- Это на белой «таблетке» твой мужик. Они вроде с Петровичем знакомы? Где-то на полдороге повстречался. Стояли, курили, я еще внимание обратила, лицо простецкое, и хоть небольшого роста, но видно мужик крепенький.
- Он. По нашей дороге мало кто ездит. Говорил, что прошлый раз вашу машину из грязи вытаскивал.
- Ну-ка рассказывай Шурка, как ты такого мужичонку отхватила? Ты же всегда была против мужской породы. Две девчонки говоришь! И как он тебя такую обломал.
- Да чё рассказывать,- Шурка как–то виновато улыбнулась. - Светка на каникулы летом приехала. Как я была радёшенька, вижу, сестрёнка здоровенькая, весёлая, красивая. Да ещё и говорит, что должен парень приехать – свататься. Ей тогда уже 18 исполнилось. Подготовились. И правда, приезжает. Как ты говоришь, на лицо простецкий. Мне он тоже сразу понравился. Тогда ничего путного не было, кроме спирта «Рояль». Мы бутылочку взяли. И он привёз.
Сели вечерком. Я, наверно, в тот день, от радости за сестрёнку одурела. Парень тоже не отказывался, а Светка всё подливала. Сестрица-то, оказывается, для меня старалась, меня замуж отдать решила! Спирт, вроде, разводили, и закуска была. Не помню, Валентина, чем вечер закончился, но утром очнулась я в Пашкиных объятьях. И как нам хорошо с Пашкой было. Покувыркались мы с ним три дня. Потом он уехал, а через неделю вернулся с чемоданом. Вот уже и дети выросли. Я росла без отца, он детдомовский, но ты бы только видела, как он наших девчонок любит.
А Светка, Светка, появилась, когда у нас уже Настенька родилась. Довольная, что всё, как она задумала, сложилось!
Ты то как? Я ведь после похорон матери собиралась поехать в город, потом хотела написать тебе… Это, что, около тридцати лет прошло? Господи! Как время то летит.
- Да, ждали мы тебя Шурка. Три месяца с девчонками за твоё место в общаге деньги платили. В техникуме все о тебе справлялись. Ты же на красный диплом шла. А знаешь! Знаешь! Тот рыженький курсантик с лётного, всё о тебе спрашивал.
При упоминании о курсанте глаза Шурки блеснули, так бывало, вспыхивает лампочка, перед тем - как сгореть.
- Нам же тогда оставалось учиться всего четыре месяца. Даже Димка, хоть и не очень тебя жаловал, считал, что ты вернешься. А потом… Девчонки-то на выходные домой уехали, и он настырный в окно залез.
Попал по распределению в Заринск, и я за ним. Начал работать мастером на стройке. И мне нашлось место экономиста у них в конторе. Через два месяца получили однокомнатную квартиру. А ещё через полгода у нас Женька родился. Я была счастлива. Знаешь, он только входил в подъезд, а я на третьем этаже слышала и узнавала звук его торопливых шагов. Через два года, принесла я ему Оксанку. Ты бы только видела, какой он был счастливый отец.
Но однажды я не услышала звук его шагов. Рухнул на стройке башенный кран, монтируя какую-то особую конструкцию. И могло погибнуть много народа, не успей Димка с монтажником закрепить эту железяку. Осталась я одна с двумя на руках, считай, в незнакомом городе. И это в начале девяностых. Плюнула на всё и переехала к свекровке в другой город. Бабка еще крепкая, свой домик на окраине и огород. Димка у неё один был, получилось, и ей веселее, и мне полегче.
Конечно, полегче, но, всё равно, как тяжело! Всё везде разваливалось, производство сокращалось, работы нигде, никакой, людей не знаю. Налоговая организовывалась, устроилась туда техничкой. Два года полы мыла, да ещё и с письмами заставляли бегать.
Присматривалась к работе инспекторов. А работники всё больше принимались по знакомству, по родственному. Ох, Шурка! Повидала же я этих «работников» за двадцать лет, и с дипломами и без. Да и бумаги «сверху» шли одна глупее другой. Диплом нашего техникума в этой структуре ценился. Вот после очередной перетряски, и оформили меня инспектором, а теперь у меня свой кабинет. Ты не переживай, сделаю я тебе бумаги, и будешь работать, как и прежде.
- Да ладно тебе из-за меня на рожон лезть. У нас уже младшая дочка колледж заканчивает. Так что и без магазина не пропадем. Как твои то ребятишки?
-Мои!? Оксанка институт окончила, работу нашла, красавица, умница моя. Парень у неё хороший. А Женька!? Женька! Ой, Шурка грешна я. Ох, как грешна! Никогда мне не будет прощенья! Женька! Ты же помнишь Димку? Сын весь в отца, такой же настырный. Да ещё и бабкино воспитание. Окончил школу и в армию. Другие увиливают, а этот прямо рвался. Забрали. А через два месяца письмо пришло. Так, мол, мамка и так, придёт к тебе девушка - приюти, у неё большое горе. У нас с ней будет ребёнок. Прочитала письмо и села, меня как мешком по голове. Я тогда уже её возненавидела. Сучка, думаю, такого парня захомутала!
И вот она появляется, а у меня, как раз какие-то на работе неприятности, и дома запурхалась. Осень, уже снег полетел, картошка на огороде не прибрана. И она в каких-то стоптанных сапогах, в стареньком пальтишке и уже с двумя авоськами, с вещами значит. Я её даже хорошо и не разглядела. Сделай, говорю, так, чтобы я тебя больше никогда не видела. Помню, как у неё большие глазищи наливались слезами, помню, как повернулась и ушла. Через час я очнулась. Кинулась искать - нету. Оксанка знала, где она живёт, пошли туда. А там старенький домишко с пьяной компанией. Потом уж узнали, что бабка, которая её воспитывала, прибралась. Появился сын - алкаш, попросил племянницу хату освободить. Мы пришли, он как раз веши старухи, пропивал.
Неделю её искали, потом уж в милиции сказали - утопилась и чемоданчик с вещами отдали. Как я тогда, Шурка, ревела, волчицей выла. Потеряла ведь враз и сноху и внука и сына. Женька-то у бабки ещё бывает, а меня, вот уже семь лет прошло, избегает.
Налей Шурка, помянем и Димку моёго и сноху мою, царство им небесное. А мне, Шурка, гореть в гиене огненной.
- Как девку то звали?
- Алёнка. Я уж потом узнала. Педучилище окончила, говорили, что хорошая девчонка была.
- Тело-то нашли?
- Нет. Пока мы туда сюда. Реку льдом затянуло….
- Что ж ты, подружка моя, замолчала? И ты меня осуждаешь? Да и в праве, только пойми, я и сама себя давно извела.
- Пойдем Галина в магазин.
Издалека, из открытой двери был слышен быстрый громкий говор Валентины. Разрумянилась от выпитого, и даже похорошела, представляя всю значимость её новостей перед городскими чиновниками.
- Так, Валентина! Ты уж, наверно, все наши сплетни гостям рассказала? Давай иди, и хоть из под земли найди училку, скажи ей, что она мне очень нужна. Пусть бежит быстрее в магазин. И смотри, в деревне много не болтай! Всё, всё, закрывай рот, Валентина, и иди.
- Милиционер родился – подытожила общее молчание Галина, - ну что ж, пора и нам в дорогу собираться. Пока до района доберёмся, да и там ещё часа два до города. Как я рада, Александра Сергеевна, что довелось встретится, будешь в городе - обязательно заходи. Давайте на посошок!
- Здравствуйте… Звали тётя Шура?
- Проходи, садись, Алёна Николаевна. Мне тебе надо кое-что сказать. - Усаживая учительницу, Шурка исподтишка наблюдала за Галиной, и, кажется, её догадка находила подтверждение. По-особому, внимательно та приглядывалась к учительнице, водка из стакана текла на пол.
- Алёнка! Ты случайно не знаешь эту женщину? - спросила Шурка.
Как-то странно задрожали губы учительницы, и без того большие глаза расширились, и было видно, как они наполняются слезами.
- Наверно, Женина мама…
Грохот падающего тела заставил Шурку оторвать взгляд от лица учительницы. Галина лежала на полу, тяжело и неестественно. Засуетились, забегали, перевернули на спину, Петрович сбегал за аптечкой, и только Алёнка стояла, молчала, а слёзы текли и текли.
Усталое солнце коснулось вершины и скатывалось, опускалось, и, казалось, там за горой, где-то рядом в верховьях Сухого Ключа, оно будет отдыхать до утра. Много лет назад, на вершине, разбило молнией большую лиственницу. Остался от дерева высокий расщепленный пень. Рядом поднялись молодые берёзки и ёлки, а он высился над молодой порослью, словно охранник, надсмотрщик. И было видно на фоне солнечного круга каждую щепку разбитого дерева, метёлки берёзок и остроконечные вершинки ёлок.
...Шурка сидела у открытой двери магазина, прислушивалась, ждала мужа. И впервые за много лет видела, смотрела, как садится солнце.
В голове всё ещё звучал бесхитростный рассказ Алёнки, а в глазах виделась стоящая перед ней на коленях Галина.
- У подружки мать гинекологом работала, - тихо говорила Алёнка, - пролежала я три дня в больнице. Там же в больнице бабы мне посоветовали идти в отдел образования, учителя везде нужны. А повезет, может, где и квартирка есть. Два дня ходила, а там у них то одного нет, то другого, и никто меня слушать не хочет. Забрала у подружки вещи, а я уже одну ночь на вокзале ночевала, иду, не знаю куда. И денег нет, и два дня голодная. Стою на мосту, вода внизу черная, холодная, с неба снежок сыплет. Вот, думаю, пройдёт сейчас мужчина, и я в воду, плавать всё равно не умею - мучиться, долго не придётся. Посмотрел на меня мужик, и лицо и глаза добрые, пошёл себе, а я жду. Пусть скроется - зачем человека расстраивать. А он не дошёл до конца моста, остановился, повернулся - и ко мне. Почти бегом бежал, схватил за руку, в глаза заглядывает: "Ты что же это доченька надумала!? Ты что делать собралась?" Тут у меня слёзы ручьем, а он тащит меня с моста. Там у меня и чемодан с вещами остался.
Успокоилась, я, однако, только в поезде. Едем. Мне то всё равно было куда. А когда Кондратий Гаврилович узнал, что я учительница, как он обрадовался. Я тогда, правда, ему не сказала, что ещё учителем-то ни дня не работала. Вот теперь у меня уже семь лет стажа.
...Уехали, и Алёнку с собой забрали. Галина на коленях умаляла, просила:
- Увидит тебя Женька и меня, может, простит, да и не забыл он тебя. Любит он тебя.
Так и уехали. Правда, Галина обещала обязательно приехать уже не по работе, в гости.
Издалека в вечерней звонкой тишине раздался гул гружёной машины. Пашка едет. Как же он выматывается на этой дороге, а ещё и разгружать надо.