В середине пятидесятых годов, когда промышленность страны залечила раны, нанесенные Отечественной войной, выпуск машин для лесозаготовителей значительно увеличился.
Для вывозки леса из лесосек привезли три новеньких узкоколейных паровозика.
Котлы, трубы и тендеры их были выкрашены в черный цвет, кабины – в зеленый. Паровые магистрали, густо устилающие бока машин, скаты колес и тарелки буферов были покрыты красной краской. Бандажи колес – белой. Краска блестела на солнышке и словно светилась.
На фоне черного и зеленого поля ярко-красные линии с белыми обводами придавали паровозикам сходство с редкими игрушками.
И не только мальчишки, но и некоторые взрослые, проходя мимо, останавливались посмотреть на прекрасное творение рук человеческих.
А однажды возле паровозиков невесть откуда появился настоящий художник. Установил мольберт, разложил краски и выглядывая из-за планшета стал их срисовывать.
С дальних улиц поселка мальчишки прибегали поглядеть, подивиться на невидаль. Вдоволь налюбовавшись, брели обратно, люто завидовали ребятам, у которых дорога в школу лежала мимо этих паровозиков. И хотя большие начальники распорядились оставить на Нейском лесоучастке всего один такой паровозик, а остальные умыкнули неведомо куда, мальчишки поселка были благодарны им и за то, что они позволили вдоволь налюбоваться красивыми машинами. Наверное и сейчас, более чем через половину века, многие из тогдашних пацанов не забыли этой красоты.
А в тупике то и дело выгружали новые трелевочные тракторы с дизельным двигателем: ТДТ – 40. Их присылали на смену газогенераторных "Котиков", КТ - 12". Привезли несколько огромных тракторов: С – 80 и С – 100. Их механики уважительно называли – СТАЛИНЕЦ.
Механические лебедки и пилы, ручные сучкорезки и новые станки – все это разнообразие машин и механизмов стало преображать труд лесорубов.
Менялся и сам способ заготовки леса. Из делянок древесину на нижний склад стали вывозить целыми хлыстами а раскряжевывали ее, сортировали и готовили к отгрузке по Северной железной дороге на нижнем складе, в поселке.
Такой способ заготовки значительно облегчил труд лесорубов, сократил число людей на выезде.
При новом способе ведения работ в лесосеки стали возить только вальщиков леса, сучкорубов, трактористов и лебедчиков, а все остальные рабочие трудились в поселке.
Увеличился поток леса. Поселок стал разрастаться. Все больше семей затевали строительство своих собственных домов. Новые улицы потянулись на юг и север от окраин поселка. И если бревен и досок в поселке хватало с избытком, то кирпич для печей домов и бань оказался в большом дефиците. Привозили его по железной дороге, за сотни километров. А потому каждый кирпичик обходился в великие траты.
Некоторые мужики устраивали в домах печи глинобитные.
В прошлые века вся Россия жила с такими печами. А еще раньше и труб в таких печах не было. Топили их «по черному». Разжигали в печи дрова и дым из чела валил прямо в избу. Коптил стены. Заползал в щели. Чадным облаком колыхался под потолком и густой струей выпыхивал в потолочную дыру. Протопив печь и выпустив на волю угар, а с ним и не малую долю тепла, дыру в потолке затыкали до следующей топки. Но времена менялись и по черному в веке двадцатом уже никто печи не топил.
Хлопотное это дело ладить глинобитную печь. Нужно в подполье под печью поставить сруб. Выше пола срубить из ядреных бревен подопечек, а уж на нем ладить и саму печь. Глину густо посыпают солью, чтобы печка горячее калилась, и несколько мужиков огромными деревянными кувалдами лупят эту глину до седьмого пота.
Расплющив и сбив в крепкий монолит один слой, подсыпают на нужное место еще глины и снова остервенело хлещут по ней сбивая и утрамбовывая под. Затем устанавливают на место сколоченный из крепких досок свод чела и огородив досками края, засыпают и утрамбовывают боковины. Сравняв боковины с верхом чела, рассыпают глину по всей ширине печи и с новым вдохновением бьют свод. Бьют долго. Утомительно.
Рубахи у мужиков темнеют на плечах. Мокнут от выступающего пота. Пот копится над бровями, сочится и саднит глаза. Капает с носа, но никто не перестанет хлестать по месиву, не пропустит своей очереди тяжело и увесисто бухнуть по нужному месту. По нескольку раз отдыхают. Меняются местом с мужиками, которые до того времени таскали с улицы припасенную глину.
Но вот уже печь почти готова. Самый умелый в этом деле мужик, которого по праву можно именовать печником, выкладывает тягу. Потом дымоход кладут выше потолка и выше крыши. Тут глиной не обойдешься. Нужен кирпич. Где только могли добывали его. А кто не мог достать, делали и кирпич глинобитный. В деревянных формах плющили глину и загодя насушив сырца, выкладывали дымоходы. Кто-то ставил трубу железную. Но как бы кто не вывертывался из этого тесного положения, а мытарства народ испытывал не малые.
Когда была готова и труба, давали печи просохнуть. Это кирпичную печь можно затоплять, как только печник с хозяином выпьют магарыч. А глинобитной печи нужно подышать, чтобы из тела ее ненужная сырость изошла. Только на другой или на третий день хозяин отщеплет от полена лучины и разложив под деревянным сводом невелик костерок, пустит дым. Добавит одно два еловых или осиновых полешка, чтобы выжечь доски пода. Тогда и готова печь.
Завод затеяли строить в лесу, неподалеку от южной окраины поселка, там, где узкоколейка спускалась с угора и тянулась в лесосеки по мощным пластам красной глины.
Брать ее было не трудно, стоило ножом бульдозера срезать, а в некоторых местах лишь соскрести скупую корку прелой лесной органики и вот она – глина.
Бери ее сколько душе угодно, лепи из нее все, на что умения хватит. А если еще ни чему не успел научиться, и годов тебе до полного гражданского комплекта не хватает, можешь позволить себе катать из нее шарики и насадив на кончик упругого прутика швырять ими по надоедливым воронам.
Ох, и коварное же это занятие, гонять ворон… Особенно если она сядет на крышу соседского дома. Сорвется глиняная пулька да не в то время и полетит не туда, куда метил – тогда проси милости у заступника, чтобы пронесло клятый комочек мимо окна. Не часто, но случалось – не проносило. Тогда молись, чтобы в переплет рамы попало, а не в стекло. Не часто, но – не попадало.
Тогда … проваливайся тут же сквозь землю, если глина окажется тяжелее крепости стекла. Но, полно о глупостях.
Завод строили рядом с узкоколейкой. Бригада плотников выкопала рядами ямы. Затем мужики поставили в ямы столбы. На столбы навесили тесовую крышу, а между столбами пришили ярусами жерди, на которые потом будут ставить на просушку доски с сырцом.
Получился длинный навес. Вот и готов корпус завода. В заглавии сооружения установили глиномесилку, а от нее по коридору навеса постелили узкоколейку. На узкоколейку привезли ручную вагонетку. Ручная она была не по свойствам характера, а по назначению. Вагонетка была не велика, рама сделана из деревянных брусков. И на ней два-три взрослых человека могли по ровному месту перекатить несколько десятков пудов груза.
Когда все это было готово, на большом тракторе: "С – 80" приехал Коля Полушкин и поставил его рядом с сараем и глиномесилкой. Со шкива трактора на колесо месилки натянули брезентовый ремень и трактор стал крутить кирпичный агрегат. Вот и завод готов.
Но завода без директора не бывает. Не обошлось и в этом случае. Директором нового кирпичного завода скоропостижно поставили Алексея Тутышева, заведующего поселкового обоза, конюха и возчика по совместительству.
И хотя в каких-то казенных бумагах он числился заведующим, но поскольку лошадей в обозе осталось только две головы, от черновой работы это его не избавляло. Ему каждый день приходилось много чего грузить, возить и выгружать; раздавать корм и чистить навоз. Он с этими делами едва успевал управиться и выглядел всегда усталым и растрепанным.
Алексей совершенно не вписывался в образ даже самого маленького начальника. Сапоги его видели гуталин и щетку не ведомо когда и были цвета дороги, по которой он водил свой тарантас, доставляя продукты в столовую и хлеб из поселковой пекарни в магазин. Смирившись со своим затрапезным видом этот не молодой мужик не очень торопился своевременно поправить прическу и замусоленные пряди русых волос часто свисали с его ушей. Бороду он тоже брил не каждую неделю и по впалым щекам его и подбородку торчала жесткая темная щетина.
Колеса у любой телеги принято смазывать дегтем. Мазал и дядя Алексей. Сколько попадало на колеса, сколько на руки, он наверное не замечал. А потому пальцы на его руках загрубели и цветом не отличались от голенища сапог.
Алексей не признавал папирос и курил только махорку. Носил он ее в большом сатиновом кисете, затянутом шелковой тесьмой. Самокрутки заворачивал длинные и толстые, которые он раскуривал, не редко пыхая огнем. На табак был не скуп и охотно угощал любого рассеянного мужика, а иногда и кому-то из отвязанных пацанов перепадала целая щепоть.
Назначение на новую должность для Алексея было повышением, так как он теперь стал числиться директором. А поскольку отчество его мало кто успел узнать, то его и в этой должности все взрослые продолжали звать просто – Алексеем, а ребятишки добавляли к имени слово – дядя.
И только не часто местные острословы обращались к нему с самым серьезным видом: "Товарищ директор, разрешите спросить…".
Алексей, не ожидавший подвоха и вечно погруженный в какие-то свои глубокие размышления, не расслышав первые слова, вскидывал голову, и поняв, что обращаются к нему – сначала конфузился, а потом сердился.
И вот, как только весна устроила на Русской равнине все свои дела и благополучно покинула ее просторы, на первый день лета назначили пуск завода.
Шелковых ленточек на воротах завода не натягивали, главный начальник со свитой не приезжал, ножницами ничего не стригли и не выпивали большого количества шампанского. Да и не в моде было тогда это чванство. Просто на планерке, куда Алексея пригласили по случаю назначения на должность, технорук задал короткий вопрос:
-- Ну как Алексей Федорович, готов? –
– Завод готов … только с рабочими у меня не все, как надо… – смущаясь и путаясь в длинной речи, промолвил Алексей. – Не хватает рабочих… –
– Пройдись по поселку, позови. Вон сколько молодух с ведрами за малиной каждое лето в старых делянках шатается. Пусть поразомнутся. Да и в доме лишняя копейка не помешает. –
– А в среду пускай машину в дело. – Распорядился начальник лесоучастка.
На следующий день новый директор обошел все места где, по его мнению, можно было собрать нужное число работников. Но взрослые мужики, узнав условия оплаты, отвечали ему отказом. Дело незнакомое. Еще неизвестно чего из этой затеи получится. А на старом месте все привычно и заработок есть.
К нужному сроку Алексей успел собрать всего лишь несколько домохозяек. Пришлось звать и поселковых мальчишек. Старшеклассники семилетки, не в пример взрослым, с большим энтузиазмом встретили заманчивое предложение и ко времени пуска завода директор уже состоял при полном штате.
Тут надо заметить, что конторы при заводе не построили, не было и кабинета директора. А потому Алексею приходилось весь день быть на передовых рубежах производства. Всю территорию завода он обходил сам. По нескольку, по многу раз в день.
С утра, расставив всех по местам и убедившись, что все готово к пуску, он кивал Николаю и тот, забравшись в кабину трактора и передвинув в нужную сторону рычаги управления, выходил на гусеницу. Открывал боковину капота и вставлял в гнездо заводную рукоятку.
Затем приседал на гусенице и пускал бензин в пусковой двигатель. Управившись с этим не хитрым делом, начинал его проворачивать. Провернув несколько раз, резко дергал рукоятку.
Из выхлопной трубы пускача раздавались одиночные вспышки, похожие на выстрелы из самодельных самопалов. Самопалы поселковые пацаны мастерили из самых крепких стальных трубок умыкнутых с брошенных или оставленных без присмотра тракторов. Наконец из трубы начинали вылетать рваные хлопья синего дыма.
Хлопки становились чаще, сливались в сухой, пронзительный треск. В их череду вплетался шум шестеренок, пускач набирал обороты и Николай включал муфту. Пускач на всем скаку ошалело охал, но приняв нагрузку, продолжал рывками раскручивать главный двигатель. Торопил его. Попрекал. Стыдил.
Тот ворочался трудно и неохотно. Но вот уже и он откликнулся редкими мощными вздохами. Из выхлопной трубы вылетали черные кольца копоти и одно за другим неспешно плыли рядом с крышей навеса. А пускач словно радуясь, этим первым признакам оживления трактора, еще торопливее крутит его маховик, еще настойчивее гонит его на работу. Надоедает. Зудит. Воет…
Большой движок уже не рад этому не в меру прыткому заводиле: – Послала же нелегкая на его душу этого настырного толчка. Проку-то с него как с козла молока, а ноет и ноет, выхваляется при начальстве как юный пионер. – Уже сердится на него старый дизель.
Неохотно переминаясь с ноги на ногу, старается ненароком лягнуть выскочку. А тот звенит, захлебывается от азарта и показного старания. Но вот терпение старого работяги издержалось и он сердито и густо рявкнув что-то нехорошее и выплюнул из тубы толстенный калач копоти, заворчал басовито и мощно. Наполнил все пространство навеса послушным тарахтеньем.
Николай забравшись в кабину снова двигает рычагами и дает обороты шкиву. Колесо разом срывается с места и пощелкивая и поскрипывая прорезиненным ремнем, проворачивает валы глиномесилки. К шуму трактора добавляется возня и гул кирпичного агрегата и вот уже из под крыши сарая вырывается и тревожит округу голос нового завода.
Алексей машет рукой и поставленная у транспортера женщина поворачивается к куче припасенной загодя глины и начинает швырять ее на транспортер. Глина, рассыпается тяжелыми комками по широкой ленте, неспешно движется к агрегату и достигнув месилки сыплется в ее корыто. Во второй куче у транспортера лежит песок. Швырнув четыре-пять лопат глины, женщина отправляет на транспортер лопату песка.
Алексей подходит к агрегату и приотворив на дне месилки невеликий лючок и ловит выпавший кусок мешанины, отламывает чуточку и разминает ее в пальцах. Протерев между большим и указательным, внимательно рассматривает ее, на секунду задумывается и для верности испробовав на зуб, кричит женщине:
– Зоя! Песочку! Песочку добавь… слизи много… – И проследив, как Зоя добавляет в поток исходного материала песок, приговаривает:
– Так. Так… хорошо… хорошо… Хватит. –
Невеликая стайка мальчишек, три-четыре человека, на небольшом удалении от сарая орудует на вскрытом пласте глины новенькими лопатами. Только что выданные директором голицы еще чисты и не мяты. Они еще не обдержались на ладонях и того гляди свалятся с рук. Копают мальчишки яму дружно, наваливаются скопом.
Комки глины грузят в тачку. Работают хотя и бестолково, но азартно. Галдят и задорят друг друга. Шумят. Спорят. Больше мешают друг другу, чем помогают. Издали напоминают стаю воробьев слетевшихся на зимнюю дорогу после того как по ней пройдет сыто кормленая лошадь. Добытую из ямы глину грузят на тачку.
Тачка об одном железном колесе и двух деревянных ручках, а посредине – корыто. Поручена она директором завода самому взрослому парнишке, а потому работа эта среди пацанов считается престижной. Не каждому Петька доверит прокатить ее. А пустую – попробуй ка тронь!
Каждое утро, до начала работы он на глазах у всех мальчишек и женщин подходит к Николаю и по взрослому, как равный сообщает:
– Солидолу надо… –
– Опять? – глянув на него сквозь синеву табачного дыма и освободив губы от цигарки по взрослому спрашивает Николай.
– Машину смазать. – Так же деловито поясняет Петька.
– А… машину? На машину… возьми. В кабине за спинкой. – И с самым серьезным видом добавляет. – Помажь, Петенька, помажь… – И глянув на женщин, заканчивает: – Женщина любит ласку, а машина смазку. –
Польщенные комплиментом женщины яснеют лицом. Ласка всякому человеку приятна. И даже напоминание о ней рождает в душе чувства бархатные.
Петька, не роняя с лица серьезности, лезет в кабину трактора, гремит железом и выхватив из кучи инструмента шприц с солидолом, спрыгивает на землю.
Колесо тачки он смазывает неторопливо и обстоятельно. Помазав одну сторону, проворачивает колесо несколько раз, чтобы смазка попала в самую глубину втулки. Затем с таким же старанием проделывает это на другой стороне. Растягивает процедуру под градом завистливых взглядов всех мальчишек завода. А закончив "операцию", несет шприц на место и выпрыгнув из кабины трактора сосредоточенно отирает нарочно размазанный по рукам солидол ветошью подаренной Николаем.
– Заботливый парень, – хвалит кто-то из женщин.
– Работник, – подхватывает другая.
– Механик, – пряча улыбку одобряет третья.
Петька растет на глазах. А сравнявшись ростом с Николаем, не спеша присаживается передохнуть, но не на жердинку к пацанам, а на плаху, к Николаю. Он всегда не прочь подчеркнуть свою взрослость.
Вот и сейчас напустился на ребят:
– Ну, чего нюни распустили?! Живей грузи! – Подхлестывает он мальчишек. – Потока, потока не вижу… –
Мальчишки беззлобно огрызаясь проворнее грузят глину. А Петька, он же такой вредный, что за старание ребят никогда не похвалит, а еще и оконфузит:
– Куда, куда наперли… Заставь дурака…– ворчит он, выждав, когда тачка наполнится с верхом. Ухватив ее за рукоятки и мотнувшись вперед еще не окрепшим телом, наваливается на воз всей прытью и катит глину на завод.
От коповьища до сарая постелены доски и колесо тачки прокатывается по ним не увязая в грунте. Так легче, но катая целую смену по доскам увесистую поклажу, Петька чувствует в животе сосущую тягу. Только он разве кому признается?!
Директор завода встретив Петьку с перегруженной повозкой пеняет:
–Зачем по многу берешь?! Ноги у тебя легкие, лучше лишний раз сбегай. На легке-то проворнее обернешься. –
На второй тачке трудится тетя Тамара. Детей у нее нет, но она уже давно взрослая, а силой и сноровкой Петьку обойдет.
Глина с песком по ленте транспортера неторопливо плывет во чрево месилки. В ней вращаются валы с лопастями и крошат и мнут все, что попадет в это корыто. Постепенно вся эта мешанина подвигается к переднему концу месилки и проваливается в люк. Там она попадает в пресс агрегата. Пресс сжимает массу и выпирает ее наружу через прямоугольное окно.
Внутренний контур окна как раз соответствует силуэту печного кирпича, поставленного на ребро. Чтобы брус глины, выдавливаемый из агрегата не прилипал к чугунной горловине машины, и на боках будущих кирпичей не появлялись задиры, местные столяры смастерили к окончанию горловины деревянный мундштук.
По сути это деревянная колода по форме повторяющая горловину, но внутри ее постелены жестяные жалюзи, между которыми сочилась вода. Глиняный брус из машины теперь выходил плотно и без задирин скользил по ним как жирная котлета по сальной сковороде.
На приемном столе от бруса отрезали пластины равные толщине кирпича и набегающие со спины резчика мальчишки сноровисто ухватывали скользкие сырцы и грузили на вагонетку. А загрузив до верха, дружно упирались в ее и с веселым гиканьем катили в дальний конец сарая.
Колеса повозки издавали густой басовитый гул. Навесом крыши он словно конусом огромного рупора усиливался и достигал мощи баса пароходного гудка. И когда вагонетка добегала до конца навеса, там уже все знали о ее появлении и встречали ее в полной готовности.
Полуфабрикаты выгружали на доски. Раскладывали их на просушку, поодаль друг от друга, чтобы летний ветерок успел провялить аккуратно сформованную глину. Это был еще не кирпич, а всего навсего сырец. Две недели его будет продувать неторопливый лесной ветерок.
Кирпичи будут сохнуть и твердеть. А потом повезут их на обжиг. Как пироги посадят их в немыслимый жар огромной печи. Пода в той жаровне нет. Топки у нее с обеих концов и так длинны, что встречаются друг с другом на самой средине.
А по краям печи выложены высокие стены. И вот в эту-то квадратную яму и загружают вяленый сырец на обжиг. Загружают по многу. На один раз до двадцати тысяч. И если мастер правильно и не круто разведет огонь и не перестарается, не прозевает жар но и не сожжет сырец, выйдут они из печи ядреным звонким кирпичом. А цветом будут сродни яичному желтку.
Не один день будет остывать печь. Уже давно в топки не кидают дрова, огонь не лижет нижние ряды кирпичей и дым из печи давно не идет, а к печи никому не подступиться. Набрал кирпич в себя столько жару, так раскалился на огне, что не вдруг охлынет.
Складывай из таких кирпичей любую печь, любую каменку – тепло и уютно будет в доме в самую лютую зиму, до озноба жарко в субботней баньке.
Во многие места возили кирпич с этого завода. Во всех ближних и дальних поселках лесорубов печники клали в домах из этого кирпича печи. С подтопками и без подтопков, с обогревателями и дымоходами мыслимого и немыслимого фасона. Звонко пристукивая один кирпичик к другому, выкладывали ровные стенки и ажурные своды печных сводов.
Старики и дети лесорубов грелись на этих печах долгими зимними вечерами. Да что старики, – взрослые мужики и бабы не брезговали погреть остуженную спину на бархатном печном тепле.