Май сошёл с ума. От жары не было спасения. Наиболее везучие уже взяли свои законные отпуска и проводили время, сидя с утра до вечера в речке, озере или в море. Те, кому не повезло, коптились городском смоге в буквальном смысле заживо, переваривая отёкшими лёгкими асфальтовые пары.
Вениамин Аркадьевич тяжело шагал по теневой стороне улицы, пытаясь держаться как можно ближе к стенам домов. Кружилась голова, кровь тяжелыми толчками пульсировала в висках, в левое плечо и в руку отдавало тянущей болью.
«Вот сейчас, ещё немного и будет скамейка. Я помню, до неё совсем недалеко. Пройду метров сто и присяду. Надо отдохнуть. Надо, чтобы боль ушла. Вот ведь незадача - валидол так некстати закончился, значит, надо просто отдохнуть. Присяду и позвоню жене – пусть бежит в аптеку, а я подожду её на скамейке. Жена знает, где меня найти. А вот и скамеечка! Здравствуй, моя хорошая! Я ненадолго. Минут на десять-пятнадцать. Не больше... Не...»
Тело обмякло на скамейке...
Через пару минут мужичонка бомжеватого вида поспешил прочь, унося в кармане часы, кошелёк и мобильный телефон Вениамина Аркадьевича.
"Боже мой, ну до чего же яркий свет! Где я? Что со мной? Боли нет. Куда она пропала? И жены не видно. Может, кто-то вложил мне в рот валидол? Кто? Да где же я? Страшно открывать глаза, а вдруг ослепну от этого света?"
Вениамин осторожно приоткрыл один глаз, потом второй и оглянулся. Он сидел на маленькой скамейке у деревянного забора. Щебечут птицы. Тепло, но не жарко. Запах свежей молодой травы щекочет ноздри и слегка кружит голову. Знакомые, но забытые давным-давно звуки как будто хотят напомнить о себе чем-то неуловимо родным и близким.
"Деревня? Как я здесь очутился? Знакомая деревня. Вон там, за дорогой через полянку должен быть клуб... А на поляне колодец..."
Он осторожно поднялся на ноги и посмотрел по сторонам уже более внимательно. Колодец и клуб стояли на месте, как и положено. Слева Вениамин увидел тропинку, ведущую к автомастерским. Он уже был уверен – именно к автомастерским. А ещё левее - пилорама!
"Да что же это со мной? Как я сюда попал?"
По дороге, поднимая клубы пыли, промчался грузовик.
"УралЗиС. Мы в детстве на таком на Песчаное озеро ездили. Откуда он взялся? Их уже лет сто не выпускают!"
В заборе распахнулась калитка и из неё выскочил белобрысый мальчуган семи-восьми лет в коротких штанишках на лямках, скрещённых на спине, в рубашонке и в сандалиях на босу ногу. Ободранные в какой-то катастрофе коленки и локти все в зелёнке. В руке он с трудом удерживал огромную краюху хлеба, щедро намазанную маслом и посыпанную...
"Сахаром? Или солью?"
- Эй, малыш, привет! – Вениамин с волнением протянул пацану руку.
- Здравствуйте, дяденька! И вовсе я не малыш! А вы кто? – с достоинством ответил на рукопожатие мальчишка.
- Я? Я...прохожий. Ты меня не боишься?
Мальчишка удивлённо поднял на Вениамина глаза:
- А чего мне бояться? У нас тут много незнакомых людей бывает. Мама говорит, что всех надо привечать. А вы, наверное, заблудились? И то, у нас посёлок большой! Вы мне скажите, кто вам нужен, я тут почти всех знаю.
"А кто мне нужен? Пожалуй, никто, кроме этого мальца. Впрочем, и он тоже не нужен. Что со мной?"
- Слушай, мальчик, - Вениамину стало неловко, но ему захотелось узнать тут же, прямо сейчас, - а чем ты масло посыпаешь – сахаром или солью?
Мальчишка от удивления даже перестал жевать:
- Солью, конечно же! Я вам не девчёнка! Это соседки наши, Рукавишниковы, все с сахаром и с мёдом едят. Мама мне тоже говорит, чтобы я с солью не ел, а мне нравится!
"Точно! Помню, зимой напросился я в кабину к одному шофёру покататься. Морозы лютые стояли, а в кабине почти тепло... Ветровые стёкла в инее, дорогу почти не видно. Заехали куда-то километров за двадцать от дома. Едем, а снег под колёсами хрустит так громко, что даже звук движка заглушает. Приехали, остановились возле дома какого-то, ждём чего-то. Печка печкой, а холодновато стало. Ноги даже в валенках мёрзнут, на руках двойные рукавицы, а пальцы всё-равно прихватывает морозом. Шофёр термос достал. Здоровый такой термос! Открутил пробку, а оттуда пар, как из паровоза. Мы часто на станцию бегали на звезду паровозную смотреть... Шофёр налил в кружку чая и мне протягивает, мол, грейся, мелюзга! А у меня живот от голода бурчит на всю кабину. Шофёр газету развернул, а там полбуханки хлеба! На нашей станционной пекарне тогда хлеб выпекали - огромные «кирпичи». Шофёр достал нож, разрезал хлеб на две части и стал маслом намазывать, да куда там! Масло насквозь промёрзшее. Он тогда начал его маленькими кусочками отрезать и просто на хлеб накладывать. А потом солью посыпал. А я понять не могу, как же это сладкий чай с солёным хлебом-маслом? Пару раз откусил, запил чаем и понравилось! С того дня всю жизнь масло присаливаю, когда к чаю бутерброд делаю."
- Ты, наверное, в сентябре уже в первый класс пойдёшь? – задал Вениамин почти стандартный вопрос. Мальчик обиженно надул губы:
- Вовсе и нет! Я и так уже в первом классе! У нас скоро каникулы, а потом я во второй класс перейду! Вот! Дядя, а как переходить надо? Как через дорогу? Или по-другому? Мой брат дразнится, говорит, что я, когда переходить во второй класс буду, заблужусь и опять останусь в первом! А я знаю, что за «просто так» не оставляют в одном классе на второй год! У меня везде пятёрки одни, только по арифметике четвёрка. Я зимой на «кирпичке» счётные палочки потерял, а папе не сказал, чтобы он не ругался, а у нас контрольная была – вот я двойку и получил.
"Татьяна Анисимовна тогда была не в духе и наставила двоек почти половине класса. Потом сама плакала,а в журнале уже никак не исправить."
- Не переживай, нормально перейдёшь! Классный руководитель прямо с линейки вас всех отведёт в новый класс или в тот же самый, только на дверях табличку поменяют.
- Мы в новую школу ходить будем. В ту, что возле «кирпички» построили. Папе не нравится, говорит, что от бани далеко. Он всегда по субботам меня из школы сразу в баню забирает.
"Старая школа находилась за озером на другом конце посёлка. Недалёко от неё была поселковая баня. По пятницам для женщин, по субботам для мужчин. Слепой дед Полищук нагонял такого жару, что ни один из мужчин не мог подняться выше нижней ступеньки полока, а деду хоть бы что! Только наш дедушка мог париться с Полищуком на равных. Сидят вдвоём на верхнем полоке, беседуют, вениками друг друга охаживают, да парку поддают. Пацаны только на полу и могли высидеть не больше минуты, выскакивали из парной красные, как раки."
- Ты боишься отца? – Вениамин почти наверняка знал, какой ответ услышит от мальчика, но ему захотелось его услышать.
Мальчик немного помолчал, доел хлеб и стряхнул со штаничек крошки, потом нехотя произнёс:
- Да я как раз перед этим новое пальто прожёг, а тут ещё палочки... Не-а, не боюсь, папа у меня добрый, только любит эти, как их... Нотации!- вспомнил мальчик трудное слово, - читать! А у меня время нет их слушать, у меня ведь дел по горло. Вот у Вовки Ломакина папка: чуть что – бац Вовке подзатыльник и всё! Я из-за этих нотаций зимой штаб не успел в снегу построить, а Вовка и штаб, и ходы нарыл. Мы ведро в колодце утопили, хотели санками его подцепить, и санки утопили тоже... Вовке два подзатыльника и свободен, а мне два часа нотаций. – мальчик тяжело вздохнул.
"Зима как зима. Тридцать-сорок градусов мороза – обычная температура для этих мест. Детвора по домам не прячется. Морозы трескучие, а небо ясное – ни тучки, ни ветерка. Наносились в тот день на улице в своё удовольствие, в сугробах тропинки пробивая. Шаровары сверху на валенки натягиваешь и никакой сугроб не страшен! А мне родители новое зимнее пальто купили! Как я его берёг! Даже через заборы в нём никогда не перелезал, чтобы ненароком не порвать. А тут тётя Валя позвала нас покушать, мы друг друга отряхнули, как могли, от снега и к Женьке в дом ввалились вчетвером. А руки-то всё-равно замёрзли, вот все и столпились возле печки. Руки греем, вдруг потянуло дымком откуда-то. Мы носами крутить стали, потом я и спрашиваю: «Тётя Валя, а у вас никакая тряпка не горит?», а она вроде как в шутку: «Нет, милай, это ты горишь!». А у меня и впрямь пола полыхает – я ею прямо к печной дверце прислонился! Дырища в два кулака! Потушили, конечно, а мне уже и не до обеда. Иду домой, реву, слёзы на морозе, как бусинки, от щёк отваливаются. Пришёл, оба родителя дома. Мама как увидела, так и побледнела вся. Времена были небогатые, еле-еле наскребли денег на пальтишко. А папа тут же распорядился: «Мать, ты ему заплатку красную пришей, чтобы издалека видно было раздолбая!». Я этого ещё больше испугался – засмеют ведь пацаны! Нашла мама тогда подходящий лоскут в сундуке, пришила латку, издалека совсем ничего не заметно. Да и про колодец тоже... У нас два колодца поблизости было: один прямо у дороги, второй на полянке возле Уразовых. Мы почему-то второй колодец больше любили. Ставили на санки бидон литров на тридцать и шли по воду. Силёнок не хватало на полное ведро, так мы по полведра из колодца черпали и в бидон воду переливали. Вот и в тот раз пошли с Вовкой по воду, начали набирать, а ведро отстегнулось прямо в колодце! Вытащили верёвку, заглядываем в колодец, а ведро плавает себе и тонуть не собирается. Вот и решили санки за задок привязать, чтобы полозом дужку ведерную зацепить. И зацепили! Стали вытаскивать, а верёвка развязалась. И ведро утонуло, и санки. Только летом мужики достали, когда колодец чистили – в нём кошка утонула Коломийцева."
Послышался шум мотора мотоцикла и к калитке подъехал...
"Не может быть! Папа? Тебя ведь уже давно нет! А ты такой молодой, весёлый, с открытой «гагаринской» улыбкой!"
- Папа! А у нас на обед сегодня жарёха! Я с утра пескарей и вьюнов наловил! – мальчик забрался на заднее сиденье и обхватил ручонками отца.
- Молодец, сына! Кормилец ты наш! – отец поставил мотоцикл на подножку, аккуратно слез и поднял сына до самого неба, - ты сегогдня Москву видел?
- Нет! – зашёлся смехом мальчик.
- А хочешь посмотреть?
- Хочу!!! – и мальчуган, повизгивая от восторга, стал подлетать вверх с каждым разом всё выше и выше. Наконец, отец осторожно поставил его на землю и ласково погладил по голове:
- Пойдём обедать?
- Не хочу, я только что хлеба с маслом-солью наелся!
Из калитки вышла невысокая черноволосая женщина.
"Мама... Господи, какая же ты красивая!"
- Сын твой сегодня с утра столько рыбы принёс, что я и не знаю, куда её девать! Сама наелась, дедушку накормила, тебе оставила, а она всё не убывает! Прямо и не знаю, может, в бочке её засолить? Зимой будем с картошкой кушать, да лето вспоминать!
Мальчик горделиво приосанился, принимая всё за чистую монету.
- Нет, мать, не будем засаливать! У нас бочки такой нет. Лучше я её съем! Лопну весь мимо шва, но обязательно съем! – засмеялся отец и, обняв маму за плечи, увлёк её во дворик.
"Рыбой эти места богаты. Очень много озёр. Прибежишь с утра на ближайшее озеро и за час натаскаешь пескарей или даже сазана вытащищь, если сил хватит и сноровки. Ни летом, ни зимой не оставались без рыбы. Почему отец и мать не заметили меня? А пацан всех видит... Может, это и к лучшему?"
- А коленки чего посбивал? – очнулся от воспоминаний Вениамин, с трудом подавив желание броситься вслед за родителями во двор.
Мальчик уже отдышался от «полёта в Москву» и уселся за руль мотоцикла.
- Что коленки? Это ерунда! Папа говорит, что у мужчины всегда должно быть что-нибудь поранено, на то он и мужчина! Папа на фронте несколько раз ранен был, у него шрамы и на груди, и даже на голове! Он знаете какой смелый! – мальчик в упор уставился на Вениамина своими серыми глазами, как бы желая услышать моё подтверждение прямо сейчас.
"Отец всю войну прошёл. От Сталинграда и до Берлина. В Крыму посечён был осколками жестоко, полгода по госпиталям. Ему инвалидность давали, а он о ней и слышать не хотел – только на фронт!"
- Твой отец герой! – так искренне вырвалось у Вениамина, что мальчик весь засветился от счастья. - Так что же с коленками и с локтями случилось?
- А, - мальчик небрежно махнул рукой, - это я вчера с педика шандарахнулся!
Вениамин от неожиданности закашлялся. Отдышавшись, переспросил:
- С педика? С какого такого педика?
- Как это с какого? – удивился мальчик, - Со своего личного, конечно! Думаете, что кто-то мне свой педик отдаст? У нас почти у каждого педик есть, а у Коробковых целых два!
"А я и забыл... Мы тогда не знали современного значения этого слова и ласково называли велосипеды «педиками»."
- И где же это ты так «шандарахнулся»? – скрывая улыбку, спросил Вениамин.
- Так на «кирпичке», где же ещё? – мальчик посмотрел досадливо на бестолкового дядьку, - мы там в войнушку играем и с горок катаемся.
"«Кирпичка»... Разрушенное здание кирпичного заводика – любимое место поселковой детворы. Там можно прыгать через пустые оконные проёмы, бегая по торцам стен, а рядом заброшеный карьер – отсюда на завод доставляли глину. Когда и как завод прекратил свою работу, никто не знал, но название «кирпичка» сохранилось навсегда. В карьерах детвора разбивала носы зимой на санках и лыжах, а летом на велосипедах."
- А что родителям сказал? Они ведь, наверняка, не разрешают по «кирпичке» на великах носиться! Сильно ругались?
- Правду сказал! – мальчик недоумённо посмотрел на Вениамина, - а что, разве можно было по другому? Я всегда правду говорю, - и вдруг его глаза подозрительно сощурились, - Дядя, а вы что, можете неправду говорить?
Вениамин смутился. Некстати вспомнилось, как он на днях сказал жене, что едет на рыбалку, а сам полдня провёл в поликлинике в очереди к кардиологу. Потом пришлось врать, что не было клёва. Он не хотел лишний раз волновать жену с её непредсказуемым давлением.
- Ну, честно говоря, иногда привираю для пользы дела.
- А какая может быть польза от вранья? Меня родители учат говорить только правду! – уверенный в своей правоте мальчик даже стукнул кулачком по своей зелёной коленке и скривился от боли.
Вениамин не знал, что ответить. Ему вдруг страшно захотелось потрепать мальчугана по гладко выстриженному затылку или по задорно торчавшему чубчику.
"Отец именно так сам меня и постригал класса до третьего или до четвёртого. Раз в месяц усаживал на табурет и ручной машинкой «наводил блеск». После стрижки всегда «опшикивал» затылок «Тройным» одеколоном, который нещадно щипал детскую кожу. Хотелось плакать, но отец говорил: «Терпи, сына! Мы на фронте и не такое терпели!» - и уже не хотелось плакать хотя бы потому, что ты каким-то образом уже был причастен к подвигу."
- Ты понимаешь, мальчик, жизнь штука длинная и не всегда можно прожить её без вранья, хотя бы без маленького.
- Как это «нельзя»? Я никогда врать не буду. А жизнь вовсе не длинная – она бесконечная! А вам сколько лет, дяденька?
- Шестьдесят два, а что?
- Шестьдесят два? – удивлённо повторил он, - моему дедушке шестьдесят два. Вы что, такой же старенький, как дедушка? А где ваша борода? У старых людей должна быть борода. Вы, наверное пошутили, вовсе вам не шестьдесят два! – по всему было видно, что мальчик расстроился.
- К сожалению, это правда. А бороду совсем не обязательно, многие пожилые люди прекрасно обходятся и без бороды. – неожиданно у Вениамина поднялось настроение. – так когда, говоришь, у тебя каникулы?
- В конце мая, значит, через две недели. Только вчера День Победы отпраздновали, в клубе торжественная линейка и концерт был клёвый, а потом кино «Подвиг разведчика». Я его уже сто раз смотрел – во фильм! – мальчик оттопырил большой палец. – А ещё люблю про бокс кино, забыл, как называется, там один хороший дядя-боксёр с другим плохим дядей-боксёром дрался-дрался, плохой дядя сначала бил хорошего, бил, а потом тренер хорошему дяде подсказал пару приёмчиков и он ка-а-ак начал плохого дядю лупить то по морде, то по лицу! – в азарте мальчик даже спрыгнул со скамейки и показал, как «то по морде, то по лицу».
Вениамин рассмеялся. Ему было хорошо. Он увидел отца, мать, мальчишку, майскую траву, ощутил запахи детства, он вернулся в себя – в маленького и ещё совсем не битого жизнью, честного и пока ещё совершенно бесхитростного.
- Веня, иди кушать, а то папе без тебя скучно! – послышался мамин голос.
- Я пойду, дяденька, а то папе скучно без меня – вы же слышали, - и мальчик, по-детски помахав на прощание ручонкой, направился к калитке, потихоньку растворяясь в ласковом майском воздухе и становясь просто Воспоминанием...
Яркая вспышка света резкой болью ударила по глазам и Вениамин зажмурился и прикрыл глаза руками. Свет стал стремительно меркнуть в доли секунды превратившись в чёрное Ничто.
- Человеку плохо! Кто-нибудь, вызовите скорую! – Над Вениамином Аркадьевичем склонилась
старушка. Тут же подошёл мужчина и приложил руку к сонной артерии:
- Кажись, всё, отжил своё...
Вокруг скамейки стал собираться народ. Через несколько минут послышался вой сирены скорой помощи. Веки Вениамина Аркадьевича вдруг задрожали.
- Живой! Глядите, он живой! – старушка радостно всплеснула руками и повернулась к мужчине,- а вы говорите «мёртвый»! Как не совестно? – и, присев на скамейку, осторожно приподняла и положила голову Вениамина Аркадьевича к себе на колени.
- Все мы там будем! - и мужчина исчез в толпе зевак.
11. 11. 2012
Переход Сволваер – Санкт Петербург