Нога в двери
( В топку пламенных объяснений.)
ОколоПривозный фрагмент
В любви Одессе клянутся вросшие корнями в неё и издали ностальгирующие. Въезжающие в неё с любопытством и по делам.
И жаждущие таки с ней остаться навечно.
Она неоднозначна, и привкусами обильна.
И от всякого, объясняющегося Одессе публично, ожидаешь не одного лишь лирического созерцания.
Встречным сокодвижением покоряли её великие обольстители и виртуозы победоносного флирта.
Укрощая абитуриентскую дрожь, приступаю к участию в кастинге безумного обожания постепенно и тщательно.
– Благодарение Вам за науку, Маэстро!
***
Отец мой, вернувшись с Великой Отечественной, служил в гарнизонах Одесского военного округа.
Коротким радиусом пыльной околоодесской орбиты стремительно вращалась его оборонная дислокация – Аккерман, Бельцы, Тирасполь, Балта, Котовск...
И в Одессу он иногда наезжал по делам, и возвращался затем с впечатляющими историями, забавными интонациями и незамысловатым послевоенным презентом.
Это отец, исколесивший многоликую ширь нашей необъятной державы, освобождавший поверженные столицы Европы – Будапешт, Вену и Прагу, славными речевыми набросками подсадил окружение на хронический интерес к этому «смачному» городу.
– Специфичному, – уточнял он, обращая словесную замысловатость в загадку.
Но со встречей как-то не выходило у нас.
А затем грохнула эта убойная хрущёвская...
Семья наша определилась в местах, где попроще выходило с жильём.
Лишь из книжных откровений известных его сыновей получалось узнать о городе, нынче ещё и географически отдалённом.
И как же вновь заискрило при вести, что братишка моей, намедни ещё лишь невесты, сподобился там швартануться.
Сюрприз был озвучен в апогее моего свадебного застолья в местечке от Одессы неблизком и оттенён свежестью реверанса.
« Теперь и вы у нас в интересе! Могли бы и навестить.
Поднялись и побежали галопом! Вы всё ещё за этим обжорством?!
Витенька, и ты же вроде не против? - Лялька в родственном тандеме с братишкой вычислила себя рулевой.
Я высоко воспарил и почти уже побежал!
Но как-то не случилось тогда.
***
...Через дюжину лет, первым путеводителем по тропам давних мальчишеских грёз, служили мне перчёные мансы из монолога Маэстро и квашеных шлягеров про
шалую Мясоедовскую!
Где-то совсем уже рядом, предстояла мне встреча с родичами, некогда гусарски раздувшими паруса тогда ещё фантомных надежд.
Заспанным утром июньским премьерно шагал я по одному из забойных одесских шляхов, благодарно вдыхая, косил на архитектурную вязь и, в надежде на созидательный трёп каждому, в ком чувствовал готовность к сближению, делал на встречу глаза.
– Не подскажете, как пройти к кинотеатру «Родина»?
Девушка остановилась со смешливой гримаской, вроде и не из сказочного эфира явилась.
– Так вам до нас у кино? И шо там сегодня?!
С виду же вы совсем не босяк! А чего тогда гонять пылью по рельсу!
Ша, нас уже догоняет трамвай! – отозвалась она нетленным каскадом.
Но и в трамвае, уже кое-что прикинув «за рельсы», позволил я себе ещё интерес.
Интерес был для яркой соседки по лоснящейся деревянной держалке, но предательским эхом подхвачен был далеко за пределами потёртого древка над макушкой.
Потому как тихо стало во многое
повидавшем трамвае.
Быть в Одессе, в паре шагов от Привоза и вообще за это не знать!?
За пару остановок до выхода?!
Не, ну если он говорит, шо нездешний.. И заулыбалось, загудело в салоне.
Из филиграни всеодесских доброжеланий - «войти в положение» всенепременно, сразу, и всем – доносилось мне исключительно верное.
– Рыбные ряды прошустрите. Будет вам за что вспомнить на старость!
Я вас умоляю – только не в этой вонище, шо за драным забором.
А как капусточка у наших молдаванов хрустит! Вам не слышно?
И как лучше вам - с яблучком и морквой?
Или там у вас это кушают с хреном?
И не зачепитесь здесь, я вас умоляю, об рельсу!
Там такой на переходе гармидер!
Я растерянно сглатывал, ворочал провинциальною тыковкой, и попался-таки на незрелом любопытстве своём:
– И кого же из вас, люди добрые, слушать?
Мозги пухнут, чтобы это по углам разложить.
Пришлось даже чуточку вздрогнуть от менторских ударений миловидной соседки моей, которой изначально и предназначен был нездешний мой интерес за их благославенный Привоз.
– Вы видели – они ему пухнут?
Это же они вам на глазах вирастают, чтобы шустрее понять за Одессу!
Посде шика этой ремарки мне уже показалось, что всё!
Но, вдруг, тучный мужик в потной, дырявой футболке развернул собой ближайших соседей, неспешно стащил через верх свою драную маечку и, от пота протирая наколки, пробурчал виновато: «Шо то у нас тесно сегодня»!
И оторвало меня тем разворотом от поручня.
И понесло затем в тесном хаосе тамбура, плотненько прислонив к дамочке, импозантной и сухонькой.
Та обернулась с брезгливою миной, прекрасно различимою сквозь вуаль, близоруко всмотрелась и, подержав паузу давней каретной аристократки, выдала таки, шо положено:
– Такой молодой, а бросается!?
***
Искомая улица Мечникова – это, можете поверить мне, место, откуда кое-что заметно глядящему: и – незабвенная Чижикова, и благословенный Привоз, и Малая Арнаутская, где вам вывернут всю вашу душеньку за их всем качествам фору.
И даже ж.д. вокзал – парадная калитка в Одессу – в двух трамвайных пролётах всего.
Но гулко в межреберье затёкало, стоило проникнуть во двор, подобный которому приходилось видеть лишь в давних итальянских киношках.
Двор с десятками окон-амбразур, устроенных по периметру дворового колодца.
Прицельные взгляды из них пронизывают «свежачка» изучают и копят "на потом," шоб сказать.
Шустренько бы прошмыгнуть, но всепроникающим эхом отвечают на твоё телодвижение вздыбленные бетонные плиты давнего дворового покрытия.
И когда намотался заблудший в бесплодных попытках в дворике этом отыскать необходимый ему адресок, отозвалась вдруг пышная блондиночка в бигудях, внимавшая с неблизкого этажа за процессом:
– Для вас это-таки важно, мужчинка!
Подымитесь глазами и послушайте уже немножко сюда.
Новостью, которой она меня одарила, я не прочь поделиться со всеми, кто ещё ко всяким удивленьям готов.
Счёт квартир в дивном городе этом может вестись и не в порядке, который ещё вчера вам казался единственно верным.
Вы нам не доверяете? Зря!
Слетайте снизу до флигеля и убедитесь, что от него и приступают считать.
Потому я там и шлялся сусаниным!
Завидев на нижней площадке табличку за номером - 40, я и не мыслил искать на последующих этажах необходимую мне двадцать четвёртую!?
***
Двоюродный братец супруги моей состоял в длинном списке на право триумфального входа в прайд-виварий Коллегии Адвокатов в Одессе.
Параллельно этим утопическим ожиданиям Витенька прозябал милицейским чиновником при главном ж.д. вокзале.
Ляля тоже была совсем не лишней в чудотворной одесской милиции.
В поликлинике для внутренних дел она им обещала здоровье.
Всё это не помешало супругам в апогее рабочих забот зримо обозначиться по адресу, сохранившемуся в моём потёртом блокноте.
То есть – в пенатах, счастливо обжитых на Молдаванке.
В двух шагах от кинотеатра, за который ещё так недавно был у меня обходной интерес.
***
Навскидку - Ляля и не сомневалась ничуть всё это долгое время, что не столь уж близкого родича к ним занесёт «очевидная».
Потому и встречала буднично и легко, будто давнее приглашение то прозвучало не далее, чем на позавчерашнем фуршете.
-Я что, уже совсем без мозгов, чтобы не знать за ваши проблемы откушать приличную рибу.
Швыденько слетай на Привоз и будет нам судак фаршированным.
Или зажарим? – энергичная Лялька уже на самом пороге-таки изнемогала в желаниях устроить мне райскую жизнь.
***
Знойный июнь – этого вам сколько угодно в Одессе.
Топать по Молдаванке к Привозу, когда макушка шкварчит, словно кровавый бифштекс на прокалённой чугунке, казалось бы – на очень большого любителя.
Чрево же Одессы, кишит захлопотанными людями параллельно любым катаклизмам.
Чтобы на знаменитом Привозе взопревший клиент остался при своём интересе ?!
Тогда к чему это нытьё за погоду?
Я откладываю на потом изобилие рыбных рядов.
Зигзагами любопытствующего пришельца обследую периметры овощные, мясные, молочные.
И впитываю диалоги блаженно:
- И что мне потом сказать нашей маме, если забрать эти яйца.
Они же у вас кругом битые!
– Будем тереть Ваши стёкла, или пощупаете?
Это же примятые яйцы! Заметили?!
– Вы мине сыру ещё разочек провесьте.
Весы у вас-таки брешут под гирькой.
– Ой, не тратьте здесь своё драгоценное времячко.
Сбегайте за правильные весы.
Но не здесь!
- Сеня, мы совсем позабыли за завтрак! А зелень?
– Мамочка, но это же опять деньги!
– Виключайте уже свой телевизор, – со сдержанной корректностью раскланивается продавец с покупателем, доставшим его своей эрудицией.
Притормаживаю, споткнувшись о любопытный типаж, вращающийся в районе ароматных солений.
Полтора центнера категорического отрицания диет с наглостью самодержца-сатрапа сдвигают всё, что не согласуется с их габаритами.
На пути безразмерная бочка с капустой.
Мадам тормозит, потрясая окружающих мощнейшим «органическим духом» и, без либеральных вибраций, окунается в глубину без границ.
Повеселив публику габаритами первозданных низов, чудище, астматично пыхтя, выныривает с ладонями домиком без перекрытий, доверху заполненными сочной закуской.
Домик размером в парочку мерных блюдец.
Сок между сосисками-пальцами обильными струями протекает обратно.
– Таки дрянь! – хищно чавкая золочёными жерновами, протяжно извергает мадам.
К прилавку длинная очередь.
Сражённая неслыханной антирекламой, продавец из всё ещё дружественной соседки-Молдавии, теряет себя в поисках адекватных речей, но работу не прекращает.
Мадам, дожевав до упора, делает руками на бёдра, размышляя «за погрузиться подробнее».
Возвращается она оттуда выпученной от спонтанных усилий, и с пастью, в которую уже не вмещалось.
С наглой усмешкой ловит она жалкие интеллигентские взгляды, ожидающие хотя бы намёка на раскаяние.
– И вот это она хочет продать?! – фыркает наш раритет заглотнув и, широко расставив открылки, грузно чешет тестировать благодушие прочих рядов.
***
Рыбы так много и столько предложений вокруг, что как-то не до раздумий – правильно ли для тебя посчитают.
Я стаскиваю с весов заказанного мне судака и навожу справки, насчёт - «прилично рыбёшку разделать».
Думаю не мне лишь приятнее вести дело с людьми, излагающими душевно, и изящно забалтывающими обязательные свои прегрешения.
Удовлетворённое ржание клиента – ожидаемая мастерами реакция на изящные антрепризы, а порой, и достойная компенсация за мелкие пакости, без которых и Привоз не базар.
По этому вот благодарному ржанию и нахожу, кому бы сердечно довериться и ошалело отдаться.
– И сколько с меня, что бы этого красавца почистить?
– Три шекеля Вас устроит?
Блуждая в нечаянном лабиринте вопроса, я застываю на вдохе.
– У вас-таки проблемы с деньгами. Всем видно!
Не морщитесь за это при людях.
Это так вам искажает гримасу!
Я работаю вашу рибу, а вы подышите пока.
Подышите, я вам говорю, подальше за эту болотную сырость.
- И какой вам банкнотой удобней уже? – выделил растерянного клиента мастер в толчее чуть пораньше, чем мне его вновь удалось отыскать.
– Нюхайте скорее сюда и не распыляйтесь зрачком, если вас всё ещё интересует за рибу?
Вы только гляньте на этот филей! На этот размер! – с гордостью ваятеля вечности разворачивает он мне сработанный им товар во всех оттенках, величинах и ракурсах. – А на это и не надо глядеть, – с фирменным безразличием указывает он на слизкие холмики из потрохов, – это ми держим для кошечек!
Кошечка у вас своя есть?
Или наших покормим?!
***
В будние вечера «случайного гостя» всякий раз ожидал маленький праздник.
Тогда я застолбил за собой долю в том фейерверке. Я добывал для полуночных застолий редкий, но деликатный продукт!
Однажды моё возвращение оказалось столь запоздалым, что из магазинов в нашем районе озарял темноту лишь «дежурящий хлебом» на Мясоедовской.
Встряв азартною ступнёю своею в щели закрывающегося на ночь магазинного створа, я озадачил заспанных хлебобулочных жриц казалось бы очевидным вопросом:
– Свеженького мне не поищете?
– Ой, щупайте уже скорей, пока ЧУЖИХ нет! – слажено удивились пришельцу добродушные торговые тётки...
- Так я вам таки СВОЙ, женщины?!
- Ой, щупайте уже, закриваем! Свой он...