Первый месяц в интернате для Таньки пролетел быстро. Она привыкла к чёткому распорядку дня, к одинаковым для всех толкованиям понятий "можно" и " нельзя". С одной стороны, это было ограничением её свободы, но с другой, – всеобщим обозначением границ дозволенного.
День был занят, поэтому о своей прежней жизни и родителях вспоминать было некогда. Всё начиналось вечером, когда в комнатах гасили свет. Проезжавшие по шоссе машины вспарывали огнями фар темноту южной ночи, ветер раскачивал уличные прожектора, и на стене Танькиной спальни оживали ночные тени. Собранные в пучки удлинённые иглы сосны пинии трепетали на ветру - Танька вздрагивала. Она вспоминала свою комнату и советчицу-пальму. После этого сон не шёл, а острые сосновые иглы, казалось, так и норовили вонзиться в самую душу.
Не вспоминались ни подруга Светка, ни Славик. Неудавшийся поход на дискотеку утратил значение. Новые знания о жизни, почерпнутые в укрытии и интернате, превращали былую драму в маленькую уродливую карлицу, которой Танька стыдилась. Она уже поняла, что никого из новых друзей и подруг родители не любили и не оберегали так, как любили и берегли её. Сказать всё это простыми и понятными словами она бы ни за что не смогла. Но иногда по ночам ей хотелось выть в голос и бежать отсюда, куда глаза глядят, чтобы в конце дороги оказаться дома и без объяснений, молча, повиснуть у отца на шее или уткнуться лицом в тёплую грудь матери. Засыпая, Танька мечтала именно об этом, но почти всегда в такие минуты, непрошенные совсем, всплывали прощальные слова Доры о родительской любви:
- Сомневаюсь, вот уж сомневаюсь, даже, если и любили прежде!
Танька напряженно ждала, когда её письменное признание в обмане, врученное Доре после ещё одного лжесвидетельства, как-то подействует, и справедливость начнёт восстанавливаться. Ей казалось, новая социальная работница, разобравшись во всём, вызовет Таньку и скажет:
- Ты – бессовестная обманщица! Для тебя нет ничего святого! Чудовище! Но нет причин держать тебя в интернате! Никакая ты не жертва! Собирай вещи и вон отсюда! Домой! К родителям! Проси у них прощения! Во всём виновата только ты!
Но ничего не происходило. Дни шли за днями. Танька, набравшись смелости, подошла к Нехаме и заявила, что хочет с ней поговорить. Социальная работница с любопытством взглянула на девочку:
- Да, конечно, надо бы и с тобой поговорить! Текучка заела! Много срочных дел. Они не терпят отлагательства! А у тебя время есть! Суд только через два месяца. И претензий к тебе нет!
Тон у Нехамы был мажорный, и это Таньку насторожило. Она знала, что с ней не всё так просто и ясно, как казалось социальной работнице. Получалось, чего-то она не знает.
- Нам необходимо поговорить! Срочно!
- Не вижу причин для срочности, - огрызнулась Нехама,- но, если настаиваешь, прямо сейчас поговорим! У меня как раз есть несколько свободных минут. Что случилось?
- Ничего, - растерянно ответила Танька.
- Если ничего, тогда о чём говорить?
- О моём признании…
- Каком признании?
- Как каком? Что я всё наврала…
- Наврала? Что наврала?
- Всё! Что меня родители били…
Возникла пауза. Социальная работница задумалась: ложная информация в основании дела, назначенного к судебному разбирательству, разрушала суть обвинений. Она разъедала каркас дела, как ржавчина разъедает могучую металлическую конструкцию. Ложь Таньки, в которую, допустим, поверили, не особенно проверяя, превращала усилия многих людей в бессмысленные действия за государственный счет. Стоит ли вскрывать такие ошибки? Тут было о чём задуматься.
- А они тебя не били? Кто же бил? – Нехама стала говорить жёстко. - В твоей социальной папке нет противоречий, поэтому я тебя и не вызывала. Мери по два раза в неделю у меня, Рита уже раза три побывала, а у тебя и у Стелы – полная ясность, все бумаги в порядке. Перед заседанием суда, естественно, обсудим линию поведения, а пока…
- Там неправда, - Танька побледнела. – Я написала всё, как было на самом деле! Ещё в укрытии ночью написала.
- Что ты написала? Вот твоя папка: копия заявления, медицинская справка, судебное постановление и повестка в суд. Больше ничего!
- Я Доре отдала письмо, в котором призналась…
- Никакого письма я не читала – нет здесь ничего!
- Все девочки видели, они могут подтвердить про письмо.
- Девочки видели?- Нехама с презрением посмотрела на Таньку.
-Кто этим девочкам поверит? Две воровки, а третья – вообще, - она осеклась, поскольку не имела права с воспитанницей говорить о проступках её подруг. – У меня нет других документов! Может, что-нибудь и потерялось. Попробуй ещё раз написать!
Танька знала, что ещё раз ей не написать всего того, в чём она призналась Доре. С Дорой был пройден весь путь по дороге обиды, отчаяния, желания отомстить и клеветы на родителей. Она рассчитывала на понимание со стороны сердобольной Доры, которая во всём её поддерживала. Нехама была чужой, колючей и недоброжелательной. Объяснить ей, как всё произошло, Танька была не способна. Её мучил вопрос, куда делось письмо. Почему оно отсутствует в личном деле?
Ответ подсказала Стела: письмо превращало Дору в дуру, которой смогла манипулировать четырнадцатилетняя девчонка. Дора защищала её как жертву родительской агрессии. Признание, что на самом деле никакой агрессии не было, делало бессмысленной работу Доры. Денежные затраты на содержание Таньки в укрытии и интернате превращались в разбазаривание государственных средств. Дора, спасая свою репутацию, её признание попросту выбросила.
Значит, Танькины родители до сих пор не знают, что она раскаивается, места себе не находит. И свидетелей у неё нет. Не зря Нехама сказала: " Кто им поверит?!" Ужас обуял Таньку. Она предала родителей. Дора предала её. Круг замкнулся. Две подруги – воровки. Им никто не поверит. Третья – ещё хуже! Что может быть хуже? Тупик! Как жить дальше?
Так одиноко и страшно ей не было даже в тот злополучный вечер, когда она сама себя отстегала скакалкой. Тогда ей поверили. Теперь никто не хотел верить. Мир отворачивался от неё. Все стали чужими. Она запуталась, и как распутать липкую паутину обмана, не представляла.
Ночью не спалось. За окном бушевала такая буря, будто мир ещё вовсе не был сотворён, а только тьма витала над бездною. Иногда порывы ветра складывались в единый резонирующий гул, и казалось, вся земля съёжилась от страха в ожидании страшной кары и грядущих разрушений. Гигантские молнии то и дело прошивали ломаными серебряными нитями небесный свод, нагнетая страх перед могуществом стихии. Трепетали ветки деревьев, дрожали листочки, и Танька, как завороженная, следила через оконное стекло за тем, как порывы ветра сдвигали колонны падающей с неба воды.
Ближе к рассвету буря утихла, прекратилась гроза, тяжёлая туча начала отползать на юг. Взошло солнце, и небосвод разделился на две части. Одна уже сверкала голубизной, редкие кучевые облака на ней были белоснежными. Другую часть небосклона всё ещё заволакивала чёрная туча, готовая опять обрушиться ливнем на землю.
Измученная бессонницей и тяжёлыми мыслями Танька вышла на крыльцо. Мир пробуждался и оживал обновлённый: дождевая вода ушла в песок, будто её и не бывало, отовсюду слышались радостные птичьи голоса, а на востоке, над умытыми дождём фруктовыми садами, зависла ярким коромыслом семицветная радуга. Была суббота. Интернат спал крепким утренним сном. Танька с наслаждением вдыхала прохладный напоённый озоном воздух и вслушивалась в звуки окружающего мира, будто ждала подсказки.
В эту минуту она услышала странный гул. Он шёл издалека, но, приближаясь, усиливался. Несколько вертолётов, идущих на небольшой высоте вдоль морского берега, развернулись и взяли курс на восток. Они летели туда, где совсем недавно Танька видела радугу. Радуга исчезла, а шум, произведённый лопастями военных вертолетов, вернул Таньку к реальности.
Вроде бы мир, но и война не прекращается. С одной стороны – мирный процесс, а с другой – жертвы мирного процесса. Ей стало не по себе: она не поняла - почувствовала причины родительского страха за её жизнь, их ужаса перед дискотеками.
Танька подкралась к воротам. Замки были на месте, сторож спал в будке, а под воротами из-за ночного ливня образовалась промоина. Она легла на песок и, как ящерица, выскользнула по канавке под воротами из интерната. Где находится её дом, она представляла. Оставалось выйти на шоссе и остановить попутную машину. Танька прикидывала свой резерв времени и думала о тактике поиска попутки. Она понимала, на скоростном шоссе никто не остановит. Нужны бензоколонка или примвкающая дорога с белой по красному пятернёй "Стопа". Она знала, бензоколонка и примыкающая дорога - за мостом. Мост длинный, почти километровый. Пока она будет по нему идти, её можно увидеть отовсюду, даже из окна интернатовской спальни. Танька была уверена, что её исчезновение ещё не обнаружили, а, если и спохватились, то первоначально поиск идёт в пределах территории интерната. Сторож ни за что не признается, что спал, а обвитые со всех сторон колючими цветами заборы – неприступны.
Посёлок остался позади. Начинался плавный подъём на мост, перекинутый над автострадой. На другой стороне, за спуском, виднелись и бензоколонка, и примыкающая дорога. Танька перешла на бег. Сердце забилось учащенно. Дыхание стало срываться, но она надеялась перейти этот проклятый мост до того, как в интернате обнаружат её исчезновение.
-Би-Бип!!! – в полную силу просигналила прямо за её спиной остановившаяся машина. Не оглядываясь, Танька припустила во все лопатки. Машина сопровождала её сзади – Таньке казалось, преследовала, иногда включая звуковой сигнал.
- Куда так бежишь, Таня? – девичий голос оказался знакомым. Танька оглянулась. Из окна машины выглядывала Светка. Она повторила свой вопрос.
-Домой!- коротко выдохнула Танька.
- Тогда садись! Подвезём! – вмешался папа Светки, сидевший впереди, рядом с женой. За рулём была она.
Танька рухнула рядом со Светкой, еле выдавив из себя почти неслышное: " Здрасьте!"
Машина набирала скорость, беглянка приходила в себя, вытирая потный лоб бумажными салфетками.
- Всё складывается, всё получается! – радостная, как победная реляция, мысль барабанной дробью стучала в висках.
- Попей! – Светка протянула бутылку минералки. - Ну, ты даёшь! Вся школа в шоке! Как ты смогла?! – в её голосе звучало восхищение подругой. Танька сделала несколько глотков и притихла. По напряжённым спинам взрослых поняла, что они восторга дочери не разделяют. И сама Танька теперь стыдилась того, что так восхищало и будоражило Светку.
- Вы-то как здесь оказались в такую рань? – спросила она, понижая пафос подружкиного восторга, как скорость при торможении двигателем.
- У папиного школьного друга был день рождения, - застрекотала Светка, - естественно, папочка в торжестве участвовал активно! За руль в таком виде не садятся, а мама по темноте боится ездить! Вот и ждали рассвета!
- Меня теперь одну дома не оставляют! Повсюду таскают за собой! Скукотища! Но я, как ты, не смогу, - Светка сожалела о своей слабости и продолжала, - твоей смелости и решительности у меня нет, а ты, мне кажется, просто героиня!
- Ага, - не совсем трезвым голосом с перегаром иронии загасил вспышку восторга Светин папа, - отважная девушка! Прямо Павлик Морозов в американских джинсах!
- Я намного хуже, - серьёзно ответила Танька. – Он бесхитростный был, наивный, но правдивый! А я нарочно придумала! Наврала! И все почему-то поверили…
-Вот как?- к разговору подключилась мама Светки. – Значит, с божьей помощью, понимать начинаешь? Бедные твои родители! Как только они всё это переживают? Отца с волчьим билетом с работы выгнали! Спасибо родной дочери! Сколько сил он потратил, чтобы снова врачом стать! Мама твоя в тот вечер к нам пришла. Она, бедная, даже понять не могла, в чём дело! Ну и ну!, - женщина немного помолчала и продолжила уверенно и безжалостно:
- Сейчас и оттуда бежишь? Иди! Расхлёбывай кашу, которую заварила! Приехали,- она затормозила и очень сурово взглянула на свою притихшую Светку.
-Спасибо,- прошептала Танька и шагнула в полумрак подъезда.
В потайном месте у неё был припрятан ключ от входной двери. Она проверила его сохранность, но что-то помешало в этот раз открыть дверь родительского дома своим ключом. Она замешкалась и перед дверью: поправила волосы, отряхнула с кроссовок налипший песок, с минуту просто постояла в задумчивости, а потом решительно надавила на кнопку звонка. Открывать дверь в столь ранний час Аркадий и Наталья пошли вместе.
Ни Аркадий, ни Наталья не ожидали за дверью увидеть Таньку. Её покаянный вид без слов объяснял всё. Танька была обласкана, накормлена, выслушана. Когда Наталья сказала, что и они, наверно, палку перегибали, Танька расчувствовалась до светлых слёз и упрямо возразила:
-Вы просто любили меня!
Семья воссоединилась. Строптивая дочь и её родители стали единомышленниками. Им предстояло вместе расхлёбывать густо заваренную Танькой кашу. Вопрос упирался в надёжного адвоката, которого предстояло найти.
Зазвонил телефон. Танька умоляла не отвечать, будто чувствовала, что это по её душу. Аркадий растерялся, а Наталья сказала, что спрятанная в песок голова самого cтрауса не спасает, и подняла трубку.
На другом конце провода Нехама, вызванная из дому в связи с особыми обстоятельствами, говорила, не подбирая слов, об исчезновении Татьяны из интерната. Она сказала, что полиция поставлена на ноги, и долг каждого гражданина сообщать о месте нахождения девочки полицейским. Нехама выдержала паузу и спросила в лоб:
-Татьяна у вас?
-Да, - ответила Наталья. Она не умела врать.
-Когда пришла?
-Около семи утра.
-Почему вы с мужем до сих пор не сообщили об этом в полицию?
- О чём? О чём сообщать в полицию?
- Вам до суда запрещены контакты с дочерью. У вас на руках судебное предписание. Вы его нарушили!
-Она же сама к нам вернулась! Что, по-вашему, мы должны были сделать?
- Позвонить в полицию!
-В полицию?
-Да! По закону вы были обязаны немедленно сообщить в полицию, что ваша дочь пришла в ваш дом. Ей этого делать нельзя! Она знает!
- Но она же наша дочь! На свою дочь мы должны донести в полицию? Донести, что она к родителям пришла?
- Продолжать разговор не имеет смысла! Мы говорим на разных языках! Сами её в интернат вернёте или по адресу полицейскую машину направить?
- Сами,- тихо выдохнула Наталья. Танька заплакала. Аркадий задумался на миг и отдал дочери свой мобильник.
продолжение http://www.proza.ru/2012/11/17/1569