Интернат прятался от людских глаз в глубине прибрежного посёлка за высоким забором, обвитым богунвилиями. Молодые побеги, - розовые, лиловые, оранжевые, - тянулись вверх, как бы не находя опоры, но и они делали забор неприступным, возвышаясь над запутанной в непролазный колтун цветущей стенкой и деликатно подменяя собой несовместимую со "счастливым" детством колючую проволоку.
Интернат называли "новым" уже много лет: его название – " Фруктовый сад"- по обе стороны забора вызывало кривую усмешку. Четыре девочки из укрытия прибыли в кузове полицейской машины. Ворота, опутанные цепью, были на замке, сторож отсутствовал.
Сопровождавшая девочек дама в полицейской форме выскочила из машины и закричала в подколотый к воротнику рубахи микрофон мобильного телефона. Самого аппарата не было видно, и женщина, казалось, кричала в пустоту. От полуденного зноя плавился воздух. Сопровождающая раскраснелась и вспотела, но никто не спешил отпирать ворота. В машине, где дышал искусственным холодом кондиционер, было сносно. Именно оттуда девочки смотрели на мир, пока ещё отделённый от них стёклами и запертыми дверьми.
- Красиво, - сказала Танька, рассматривая цветущие заросли,- прямо дендрарий!
- Питомник, - скривилась Стела, - питомник с живым забором: чтобы обезьяны не разбежались. Там колючки с палец, ещё и ядовитые!
- Всё равно лучше, чем укрытие! – вступила в разговор Рита.
- Конечно!- не поддаваясь общему настроению, подводила итог сравнениям Стела, – Там только камера, а тут еще и прогулки во дворе. И школа.
Четвертая девочка молчала. Она и в укрытии ни с кем не разговаривала. Звали её Мери. Она молча ела, спала мало и всё время мыла руки. За глаза её прозвали " чистюлей", считали " девочкой с приветом", но наверняка не знали ничего.
Наконец по ту сторону ворот появился тощий парень лет двадцати, длинноволосый и в дырявых джинсах. Он демонстративно не спешил разматывать цепь и снимать висячий замок. Насмешливо смотрел на красную, как рак, полицейскую даму и спокойно говорил ей что-то такое, что её бесило.
- Классный сторож, - прикололась Рита.
- Он - не сторож, - грустно изрекла Стела, - он - воспитатель. И над нами глумиться будет. Её скоро солнечный удар хватит, а ему хоть бы что! К воротам приблизилась рыжая женщина в длинной, но прозрачной кружевной юбке, совершенно открытой кофте на тонюсеньких бретельках, бесстыдно обнажающей сзади - сутулую веснушчатую спину, а спереди - впалую цыплячью грудь.
- Социальная работница,- безошибочно определила Стела. Прежде, чем открыть, рыжая начала что-то объяснять полицейской, и та живенько залезла в кабину машины, вытащила объемный пластиковый кулёк и угодливо просунула его в зазор между створками ворот.
- Прощай, Дора! – продолжила свой комментарий Стела.
Она не ошибалась. Рыжая вытаскивала из кулька по одной социальные папки сидящих в машине девочек и прямо на солнцепеке проверяла их. Закончив с социальными папками, рыжая начала распутывать цепь, а полицейская открыла ключом дверцу кузова машины.
Прибывших девочек не разделили. Все они попали в одну группу. Ярон – молодой воспитатель, никак не мог выиграть у Таньки ни в шашки, ни в шахматы. Все "старички" группы с удовольствием фиксировали каждый его проигрыш. Ярон принёс компьютер, будучи уверенным, в "стрелялках" ему нет равных. Как выяснилось, и тут он заблуждался, но сдаваться не собирался. Он не отступал и почти еженедельно устанавливал какую-нибудь новую игру.
- К сожалению, - отметила про себя Танька, - этот старый компьютер не выдержит Интернета. Иначе она смогла бы убедить азартного воспитателя вести их по пути исправления виртуальными тропинками.
Танька быстро приняла ту форму, которую от неё потребовала новая среда. Недаром Наталья прежде упрекала её в конформизме. Мать знала, какой характер формируется в постоянно меняющихся условиях и обстоятельствах. Сама она была другой, и одиночество, в котором оказалась, ощущала болезненно, но переносила стоически. Ни на минуту она не теряла веры, что и это пройдёт! Хотя надеяться было особенно не на кого и не на что.
Аркадий запил. Он пил один, не пытаясь облегчить душу застольной беседой. Присутствие жены тяготило. Заслышав на лестнице её шаги, он поспешно наводил на столе подобие порядка и, припрятав вещественные доказательства, закрывался в спальне, прикидывался спящим. На самом деле он не спал и как врач понимал, что от ужаса случившегося, который теперь называют "стрессом", он погружается в депрессию.
Литровую бутыль дешёвой водки - драгоценное болеутоляющее лекарство - он растягивал на сутки. За двадцать лет знакомства и шестнадцать супружества таким Наталья его не видела. Он стал беспомощным и сломленным, "вышибленным из седла всадником". Бездействие перемалывало его, как мясорубка.
Под роспись в получении принесли официальное письмо, в котором уведомляли, что, в соответствии с законом, состоялось заседание попечительского совета, на котором действия социальной работницы Доры Мизрахи получили одобрение и поддержку. Государство до окончания судебного разбирательства, брало на себя заботу о Татьяне Зайчик, несовершеннолетней, пострадавшей от жестокости родителей. Им, родителям, категорически запрещалось выяснять, где находится их дочь, и вступать с ней в какие-либо контакты, даже телефонные.
Письмо Аркадий воспринял как оскорбление. В его отцовской голове не укладывались несколько вещей. Танькино вероломство было обидным, но объяснимым: дуру вырастили, куклу и эгоистку – с любовью перестарались.
Отсутствие экспертизы, принятие решений на основании показаний одной стороны, нежелание разговаривать с родителями "пострадавшей", - этого он не понимал.
Как может восторжествовать справедливость, если отсутствует презумпция невиновности? Аркадий верил в демократические устои государства, равные права всех его граждан и прочие демлозунги времён французской революции. Что такое социальный работник, он не знал. Не существовало этой касты в его бывшей стране. Поэтому он пошёл в суд.
В суде его последние гражданские иллюзии развеялись в пух и прах. Он понял, что заведение это серьёзное и неподступно-неподкупное, как средневековая крепость крестоносцев. Два разных человека посоветовали ему одно и то же:
- Ищите адвоката, и не старайтесь на этом сэкономить! Сами Вы здесь никому ничего не докажете, не покажете и не расскажете!
- Вас и не спросят! – говорил умудренный опытом, но не довольный результатами судебных разбирательств пожилой соотечественник, желчный и нервозный.
- Дела такого типа трудно поддаются однозначной юридической классификации, - пояснял работник суда, ведущий приём документов у населения, - они, как пасхальная рыба на третий день: кошерно, однако – воняет!
После этого Аркадий и начал пить. Квартира стала превращаться в территорию отчуждения. Муж прятался от жены, надеясь, что она не заметит его остекленелого взгляда, не учует запаха виноградной водки.
Наталья замечала всё, но предпочитала закрыть изнутри дверь опустевшей Танькиной комнаты и в полемику не вступать. Она брала все сверхурочные часы и экономила, где только могла. Жил в глубине её души эмигрантский страх, близкий к ужасу: откроется какой-то путь, а у них денег нет. И занять не у кого! Все чужие!
Одна сотрудница посоветовала найти в их округе филиал какой-нибудь из русских партий и обратиться туда. Возможно, они знают адвокатов, которые ведут подобные дела, или ещё чем-нибудь помогут. Эта идея – искать опору у своих – нашла отклик в душе Натальи, но она решила обсудить её с мужем. Ума-то он не пропил. Кроме того, у него весь день свободен – пусть полистает газетки, по телефону поищет, где она - такая партия?
Вечером, придя с работы, она присела за кухонный стол и тихонько позвала:
- Аркаш, Аркаша! Сядь напротив! Поговорить бы надо….
Когда муж вышел из темной спальни на свет, Наталья догадалась, какого разговора он ждёт. Ей вдруг стало безумно жалко его, и она неожиданно для себя спросила:
- Водки для меня с полстакана найдешь?
- Тоже маешься? Конечно найду, сколько надо, - в его голосе появилось тепло, которое он долго прятал, замученный угрызениями совести. Её слабость была ему необходима, иначе начинало казаться, что он живёт с каменной или железной бабой, с чуркой бесчувственной!
Они выпили, закусили, и Наталья рассказала ему про мысль обратиться к "своим", которые пробились.
- Ты знаешь,- радовался Аркадий, - я тоже про это думал! Ведь мы же им мандаты эти своими голосами обеспечили! Может не зря?! У меня есть и адрес, и телефон, но там "принимают население" - так и написано – совместно с какой-то женской общественной организацией. Так что, иди, женщина!
Совместный ужин, новая идея, что делать, холод одиночества и ещё много чего, снова соединили их, но каждый понимал, что эта связь держится на ниточке появившейся надежды, которая, как известно, вещь хрупкая, хотя и живучая!
По вечерам телефон просто разрывался, это были нужные кому-то, но не им звонки. Предлагали продемонстрировать чудо-пылесос, установить фильтры для питьевой воды, купить какие-то важные книги, проверить мезузы.** Наталья уступила мужу возможность вести разговоры, начинавшиеся с выяснения уровня доходов, а заканчивавшиеся предложением купить, не глядя, кота в мешке.
Однажды разговор затянулся, и Наталья прислушалась. Им предлагали приобрести абонемент частной "Скорой помощи".
- А врачи вам не нужны?- поинтересовался Аркадий.
- Нужны! – ответили на противоположном конце провода, - а вы врач? И экзамен сдали?
- Сдал! Уже больше месяца, как сдал! Ищу работу!
- В среду с документами подходите! – Аркадий записывал адрес.
продолжение http://www.proza.ru/2012/11/17/1553