В защищенном от мира оконными решетками и дверными замками пространстве укрытия остановилось время. Оно стало бесцветным и безвкусным, как кусочки льда из холодильника, забытые на столешнице кухонного стола. Часы лениво таяли, и лужи испарялись, не оставляя никаких следов.
Проваливаясь в безвременье, Танька представляла себе календарный лист и мысленно вычеркивала жирным черным фломастером крест-накрест уже третий квадратик. Она не умела смиренно и терпеливо ждать. Мысль, что такой жизнью ей предстоит жить несколько недель, истязала Таньку физически. Она чувствовала себя запертой в душном сундуке бесполезной вещью. Ей казалось, что и её перечеркнули крест-накрест, как прожитый день.
Лежа лицом к стене, она ждала Дору. Не саму Дору, а её приход. Он становился событием, потому что предназначался ей. Дора придёт именно к ней. Она вырвет её из безликой общей массы, сядет с ней в чистой кухне, будет о чем-нибудь расспрашивать. Танька сожалела, что в прошлый раз так скомкала свидание. Сегодня она решила стать разговорчивее, чтобы продлить минуты внимания, адресованные лично ей.
Дора пришла. Танька узнала её походку по перестуку каблуков, когда та еще только поднималась по ступенькам, но не встала навстречу, даже не повернулась в своей кровати, а так и продолжала лежать, тупо упершись взглядом в стену; только напряглась изнутри, сгруппировалась, как перед акробатическим трюком.
-Татьяна! Татьяна Зайчик! – позвала Дора певучим и ласковым, почти материнским, голосом. Танька медленно повернулась, холодным взглядом без вспышки радости сфотографировала Дору и начала медленно, как бы неохотно, вылезать из своей ячейки.
Дора от уличной жары стала красная и лоснящаяся, будто пончик, вынутый из кипящего масла. С тихим злорадством Танька отметила: пешком шла, значит,- машины нет. А туда же – в вершители чужих судеб! Свою бы устроила! Это были непрошенные и тайные мысли, возникшие совершенно непреднамеренно, в силу особенностей вздорного характера. Ссориться с Дорой Танька не собиралась. Она радовалась её приходу, но почему-то старательно скрывала свои истинные чувства.
Будучи человеком впечатлительным, Дора расстроилась. Она не была психологом и не умела разбираться в тонкостях поведенческих выкрутасов. Сталкиваясь с демонстративным пренебрежением, которое казалось ей незаслуженным и обидным, она терялась. Разложив покупки перед Танькой, она хотела увидеть радость или хотя бы простой человеческий интерес.
- Я тебе всё, что ты просила, принесла! И еще кое-что! – энергично доложила Дора. Волна её поддельного задора наткнулась на бетонную стену подростковой апатии, разбилась об неё вдребезги и стыдливо откатилась назад. Дора замолчала, обдумывая стратегию нового захода.
Танька открыла деревянную коробку и увидела внутри три нейлоновых мешочка: в одном были шашки, в другом – шахматы, а в третьем - кубики для игры в шеш-беш. В эту игру Танька никогда еще не играла. Она открыла мешочек с шахматными фигурками и высыпала их на доску.
Шахматы. Ей вспомнился отец и длинные вечера, проведенные над шахматной доской. Играя в шахматы, Аркадий рассуждал вслух. Танька, конечно, понимала далеко не всё, но кое-что запомнила навсегда:
- Развивай фигуры, думай вперёд хотя бы на три хода!
Когда-то Таньке нравилась эта игра, но она так и не научилась в ней побеждать.
- Ты проигрываешь, потому что торопишься, не думаешь! – терпеливо объяснял отец, разбирая ошибочные ходы, и заново расставлял фигуры. Он всегда был прав. Сделав поспешный необдуманный ход, Танька радостно брала отцовского коня, а через минуту теряла собственного ферзя. Он учил её смотреть вперед, но у неё почему-то не получалось.
- Шахматы я не люблю, - позёвывая, сказала Танька,- думать не хочется, мозги напрягать… - Жарко, - продолжила она,- а в шеш-беш не умею. Я шашки у тебя просила! Только шашки! Раз-два – и в дамках!!! Танька попыталась засмеяться, но смех почему-то не раскатился, а наоборот, застрял в горле нелепыми странными звуками. Танька замолчала и опустила голову. Дора заговорила вкрадчиво:
- Знаешь, мы запросили данные на твоих родителей. Вышло, что они чистые совсем: ни приводов, ни задержаний, ни жалоб на них…
- Ну и что? - социальная работница увидела в глазах девочки проблеск интереса и продолжила:
-Так не бывает, чтобы совсем ничего и вдруг - такое. Наверно, дома твой отец и раньше распускал руки, только вы с мамой молчали?
В кухню вошла Рита. Ей понадобился чайник. Пока она его ополаскивала и наполняла водой, явно прислушиваясь к чужому разговору, Танька опять почувствовала нависшую над ней угрозу разоблачения.
- Конечно, распускал, - взглянув на Риту, тихо, очень натурально подтвердила Танька и опустила глаза.
-Ну а ты? Как ты защищалась? – не унималась Дора.
-Я старалась увернуться от ударов и кричала:" За что? За что?"
Дора уже фиксировала сказанное на бумаге. Рита вышла, а Танька сидела подавленная и испуганная своим новым лжесвидетельством. Она совсем не собиралась говорить такое, всё получилось само собой, помимо её воли.
Дора быстро записала разговор, указала дату и место, дала девочке прочитать и расписаться. Танька читала и слышала биение собственного сердца. Она презирала себя и ненавидела Дору. Ей хотелось уничтожить, разорвать и растоптать никчемный Дорин протокол, но вместо этого она спросила:
-А если я соврала? Что тогда?
-Тогда напиши, что ты обманщица и лгунья, и распишись. Так тоже можно.
Танька задумалась на мгновенье, потом небрежно, но четко расписалась в положенном месте. Она взяла со стола тетрадь, шахматную доску и хотела вернуться в общую комнату, но какая-то мысль остановила её:
- Спасибо за покупки! А игральные карты тоже можешь принести?
В укрытии Танька пробыла больше двух недель. Дни, проведенные в нем, были похожи друг на друга, как оттиски одной и той же печати. Первый - самый яркий, а последующие становятся бледнее и бледнее.
В тетради, принесенной Дорой, она начала вести дневник. Танька старалась выспаться днем, а ночью подолгу сидела в кухне и что-то писала по-русски. Однажды дневник увидела Стела.
-Что ты пишешь? – спросила она, и в её глазах появился отсвет уважения к человеку, который может так много писать да еще на непонятном языке.
-Это дневник, - очень серьёзно ответила Танька.- Мысли, наблюдения и мои стихи.
- И про меня там есть?
- Немного…
- Красиво!
- Что красиво? – не поняла Танька.
- Буквы красивые, - пояснила Стела совершенно серьёзно, без тени иронии, - очень похожи на английские. Ничуть не хуже. Точно!
С этим суждением согласились и остальные девочки. Теперь, желая сказать Таньке что-нибудь приятное, они хвалили русские буквы, не уставая повторять, что они очень похожи на английские, ничуть не хуже.
Девочки охотно откровенничали, рассказывали про свои семьи, про соседей и родственников. Танькин жизненный кругозор расширялся, а в тетради появлялись новые записи.
Пустое, ничем не заполненное время, потекло немного быстрее. В шашки и поддавки все играли с охотой и даже азартно, но главной игрой стал шеш-беш. В этой игре многое зависит от случая, от того, как упадут кубики, а надежда на свою удачливость - удивительно живучая штука. Танька бросала кубики, напротив сидела Стела, а рядом Рита, готовая занять место проигравшего.
- Почему в первый день ты назвала Дору дурой? – спросила Танька.
- Потому что она и есть дура! – Стела даже не обосновывала свой тезис.
- И вообще: все они недоделанные! – вставила Рита со злостью.
- Но почему? Как ты это знала? – продолжала Татьяна.
- Потому что, чем больше врешь, тем легче верят! – язвительно проговорила Рита.- Им не нужна скучная правда, им жареное подавай!
- Я говорила правду,- на меня никто внимания не обращал. Я начала врать, и все поверили, - Стела произносила слова, как семечки сплевывала, при этом презрительно и брезгливо морщилась.- Я их обманула и запутала, но и сама запуталась…
- Они любят жалобную ложь. Ты врешь, а тебе верят! – я сама видела, закончила Рита.
Оставшись одна, Танька взялась за свою толстую тетрадь. С улицы опять потянуло жасмином. Этот волнующий запах стал почему-то запахом обмана и предательства. Он был просто неуместен в мире, где все должно пахнуть чистотой и хлоркой. В нем, в этом запахе, тоже была "жалобная ложь". Быть жалкой, кого-то разжалобить, - этого Танька не хотела никогда. В словах про " жалобную ложь" ей слышалось только унижение, но она не ощущала себя жалкой и несчастной, она считала себя независимой и гордой. Слова вонзались колючими шипами и царапались, никак не укладываясь в гладкую коробочку Танькиного сознания. Дурманящий запах сладкого обмана раздражал. Танька закрыла окно и, вырвав из тетради отдельный лист, начала писать что-то на иврите. Писала она почти до самого утра. Выражение лица было растерянным и покаянным. Ближе к рассвету нашлись нужные слова и сложились в правильные фразы. Напряжение спало, лицо разгладилось, и даже что-то отдаленно напоминающее счастливую улыбку отразилось на нем. С чувством человека, выполнившего свой долг, Танька свернула вчетверо исписанный лист и спрятала его между страницами дневника.
Шел семнадцатый день жизни в укрытии. Дора должна была вот-вот появиться. Танька ждала её прихода.
- Привет, моя девочка! – запела социальная работница, - у меня чудесные новости! Я нашла место в интернате! Какая там красота!
- Я не хочу в интернат, - буднично, но твёрдо ответила ей Танька. – Я хочу к родителям, к себе домой!
- Как домой? – растерялась Дора. – Ты не можешь вернуться домой.
- Могу! Здесь написано всё, прочти! Я наврала! Я сама себя отхлестала скакалкой! Подколи письмо в папку! Здесь написано, как по правде было!
В укрытии всегда было тихо, но после Танькиных слов возникла особенная тишина. Окажись в комнате обычный комар, его писк прозвучал бы как шум мотора тяжелого бомбардировщика. Все девочки замерли, ожидая, что будет…
Дора процокала каблуками в кухню, села к свету и начала читать. Её лицо побелело, ноздри нервно раздулись. Было видно, что письмо выбило её из привычной колеи. Закончив читать, она еще какое-то время сидела, глядя в бумагу и собираясь с мыслями.
- Это ничего не меняет! – зажав покрепче в кулак остатки спокойствия, бесстрастно обронила Дора.- Кому теперь нужна твоя правда?
-Как не меняет? Как не нужна? Я же во всём призналась! – недоумевала Танька.
- Во всяком случае, ничего не меняет до суда. Суд будет разбираться, где ложь, где правда. До суда ты будешь жить в интернате! И с родителями тебе нельзя встречаться до суда!
- Но мои родители меня не били! Мои родители любят меня! – кричала в истерике Танька.
- Сомневаюсь! Вот уж сомневаюсь, - парировала Дора, - даже, если и любили прежде!
продолжение http://www.proza.ru/2012/11/17/1547