О новой шохе в артели думали уже давно. Да все у правления руки не доходили, то новый молоковоз приходится покупать, то телятник строить. И новое сенохранилище опять отодвигалась в разряд – надо бы. Жили без него, переймемся и еще годик. А вот в будущую весну уже точно с него и начнем топоры точить.
А все от того, что устарели и обветшали старые сенные хранилища. Да и места в них давно уже не хватало. От этого и заторы на уборке сена. И хотя в последние годы клеверное сено прессовали, но и прессованное оно не помещалось в убогие сараюшки.
В бригаде Восход луговое сено возили в три старые шохи, что стояли за околицей каждой деревни: в Панику, Гальково и Восход.
Это были зашитые досками не высокие длинные сараи. Сено в них можно было возить на конных и тракторных телегах и укладывать в клетки устроенные по обеим сторонам проезда. К концу сенокоса сараи набивали сеном до самой крыши, а в урожайный год загружали и коридоры. Травы косили тракторами, конной косилкой и вручную.
Трактор работает на самых ровных и широких лугах. Ему подавай простор и условия, тогда и результат будет отменный. Словно неторопливо расхаживает он вдоль межи, с каждым проходом подвигаясь на сажень к средине луга. Ножи сноровисто бегают по лоткам станины, стригут и бреют траву, только стрекот стоит. Что под нож попало, то упало. И стелется вслед за трактором широкий и ровный прокос. Половину дня отработает трактор, бригаде несколько дней сено сушить, возить и в сарай уметывать.
По остальным местам, где трактору тесно или сыро, пускают конную косилку. Работать на ней – особое умение нужно. Тут надо и с конями успеть управиться и за механизмом следить. Только дядя Саша Белоусов в последние годы и справлялся с этим не простым делом.
С конной косилкой выходи на луг рано поутру, или поздно вечером, когда солнышко еще не встало или уже ушло на покой. Тогда овод лошадей не донимает. А в полдень на лошадях не косьба. Замучаешь коней и сам измаешься, а дело не сделаешь. В полдень гнус всякую скотину неволит. А уж ножи подтянуть в таком случае и близко не подходи. Рванутся искусанные слепнями лошади и зарежут разиню.
Вся остальная работа на лугу – ручная. Правда, в валки сушеное сено собирают конными же граблями. Бредет по лугу очумелый от зноя и слепней коняга и валком сгребает сено по всему лугу. Поодаль от него другой валок, а за ним следующий. Издали глянешь на луг, валки сушеного сена, словно волны в неспокойном море по лугу стелются, того гляди волной заиграют.
Сухое сено в копны собирают вручную. Уткнет человек вилами край гребня и пихает, комкая его словно половик, в груду. А когда уже в ворохе соберется достаточно пластов, на этом месте и ладят копну. Подгребают и подтаскивают к ней сено с соседних мест.
Хорошо уложишь копну – никакой дождь ей не страшен. Даже если ливень налетит, и тогда копна не вся промокнет. На другой день только шапку с нее сними да на солнышко поклони – вот и сухая. Грузи их на телегу и вези в шоху. Да и в шохе еще наломаешься. Немало силы потребуется, чтобы сено с телеги в клетки отметать.
А там, где и конной косилке работать неудобно, там сено косят вручную. А места эти так и прозвали – неудобьями. На луг крестьяне выходят пораньше, когда солнышко едва выглянет из-за Домославльской рощи.
Коси коса – пока роса, роса долой – и мы домой. Не из пальца предки высосали поговорку. По росе коса идет как по маслу. С легким шелестом и едва слышным посвистом. А за ней стелется по лугу плотный гребень укоса. Если коса правильно насажена, и хорошо наточена, она сама впереди косаря бежит, только не отставай.
А как спадет роса, трава высыхает и грубеет. Не ниц клонится, а пружинит под лезвием. И смазки ей нет. Тужеет работа. Тормозится дело. Устаток на потные плечи накатывает. Успевай на луг по зорьке, по росе. Бог тому дает, кто рано встает.
У косарей зачинать косьбу – свой порядок заведен. Первыми на луговину встанут самые проворные работники, следом пойдут старательные, а в хвост остаются самые остальные. По другому нельзя. Косари по лугу клином идут. Передний слева и впереди всех. За ним правым уклоном остальные. Друг друга на кошенине перегонять нельзя, ноги соседу обрежешь. Вот и стелются по лугу косари в строгом своем порядке, словно клин журавлей.
С лугов звон косы доносится не когда она в деле, а когда отдыхает, когда разопрелый от хорошего дела косарь правит ее лезвие. Уткнет косовище в луговину, проверит, надежно ли воткнулось, не выскользнет ли во время точки, лезвием по рукам не полоснет ли? А потом захватит горсть кошенины и с обуха протрет полотно.
Ухватив носок инструмента левой рукой, взмахнет зажатым в правой оселком. Вот тогда вздрогнет вытянутая в струну сталь и запоет трепетно и тревожно. Расплеснется по всему лугу, достигнет околицы деревни. А тут еще кто-то хватится поточить инструмент. А за ними и другие примутся править. И вот уже плывет над округой серебряный зво сенокосной поры. Самый звучный и самый голосистый. Самый памятный.
Сена бригада заготавливала более десяти тысяч пудов. Это сено без труда помещалось в сенные сараи бригады и еще оставалось бы в них прорва свободного места, но на территории бригады работало звено механизаторов, которое убирало клевера. А их урожай значительно превосходил укосы бригады.
Клеверное сено, сколько успевали, сметывали в скирды. Остальное мяли прессами и кипами возили в сараи. Вот там-то и шло все на ура. Кто вперед успел, тот и сел.
В Галькове и Панике загружали кипами две старые риги, но и этих навесов не хватало. В старых шохах забивали все свободные уголки, тискали и теснились занимая часто и центральные коридоры складов. А когда и это не спасало, приходилось на поле укладывать кипы штабелями, а потом наметывать овершье. Так сено не промокало, но все же…
Старые сенные сараи обветшали настолько, что каждый год на починку крыш приходилось тратить уйму матерьялов и времени. А попробуй не досмотри, промочишь сено. Будешь пластаться пересушивать. Да и рук не хватит, все на уборку льна встанут. Сопреют и сгниют в застенке мокрые пласты и кипы.
Новую шоху затеяли строить за северной околицей деревни Восход. Приехали из города на легковушке люди и стали мерить луговину рулеткой. А как чего отмерят, в это место забивают колышек. И вдоль и поперек и по углам луговину изметили и образовалась на этом месте широкая и ровная строительная площадка.
Потом копали ямы, устанавливали арматуру и все заливали бетоном. На арматуру крепили металлические пятки опор. Опоры варили из толстых труб и устанавливали двумя ровными рядами. Это были стены будущей шохи. В каждом ряду - двадцать семь опор, а отстояли они друг от друга на три метра. Ширина же составляла тринадцать, а высота стен более шести метров.
Дух захватывало у мужиков от простора будущего склада. Наконец-то с сеном полегче будет.
Миша-агроном уверял, что в будущий сеновал войдет более четырехсот тонн. Ему не перечили, хотя верилось в это с большим трудом. Такого большого склада еще не видели.
Когда боковые опоры были установлены, стали возить и устанавливать балки перекрытия. Их разгружали, а потом поднимали на место автокраном. Сильная машина с большой стрелой, казалось, без натуги поднимала такую громадину. Балка нехотя отрывалась от земли, слегка раскачивалась на натянутых струной тросах и медленно возносиласьнад землей. Достигнув нужной высоты, тяжелая конструкция зависала над местом установки. Монтажники ловко направляли ее и зычно кричали крановщику: « Майна!».
Балка слегка вздрагивала и медленно садилась на «стакан» опоры. Едва она касалась своего места, крановщик останавливал лебедку и балка оставалась стоять на месте удерживаемая натянутыми еще тросами.
Электросварщик с пучком электродов в сумке, и сварочным проводом на плече поднимался на портал. Достигнув верха опоры, оглядывал, правильно ли и по месту ли легла балка и вставив в держатель электрод, высекал из металла первую искру. Нахлобучивал на глаза маску светофильтра и закладывал первый шов.
– Борис, берись. – Подбадривали его столпившиеся внизу товарищи.
– Берусь, – соглашался сварщик – Берегись… обрызну!... – кричал он сквозь треск гуляющей по металлу вольтовой дуги. И присматривая за струящимся по стыку разливом плавленого металла, добавил – Мои брызги не мочат, а жгут. –
– Брызни Боря, брызни на них, – проворчал проходящий мимо бригадир монтажников. – Ишь рты поразевали, будь-то другого дела нет! –
– Не ворчи Петрович. Первая – Не поддерживая его тона, оживленно галдели мужики. – А хорошо легла. Мягко. –
– Да. Хорошо. – Согласился и бригадир.
– Закрепить бы надо… – Прогудел Иван.
– А он чего делает? – Кивнул на сварщика старшой.
– Он варит. –
– Ну?... –
–Не понимаешь что ли? Он варит, а надо закрепить. Первая!! – Уже с налетом назидания подсказал самый возбужденный из шабашников.
– А… Вон чего… – Наконец уразумел старшой. – Обмыть надо? Так не сейчас же. Кран ждать не будет. Отпустим машину… –
– Отпустим… – без видимого вдохновения прожужжали мужики разбредаясь по своим местам.
Борис проследил за догорающим «окурком» электрода и чиркнув держаком по раме, вышиб огарок из держателя. Вставил новый и повел шов дальше. Укрепив первую балку, монтажники принялись устанавливать следующую.
А когда поставили на опоры последнюю из привезенных конструкций и отпустили машины, со знанием дела, по российскому обычаю, закрепили порталы.
Стройка подвигалась хорошими темпами и было заметно, что если дело на полпути не подвихнется, сено нового укоса можно будет укладывать в новую шоху.
А она все еще торчала двумя рядами труб и кружевами балок. Строители где-то на верху копошились с обрешеткой. Но к началу сенокоса покрыть крышу шифером успели. Потом наварили на трубы решеткой железные прутья. Вот и стены.
А сену бетонная ограда и не нужна. Его сверху от дождя и снега прикрой, а с боку в него смока не попадет. Ну, если какая и прильнет на крайний стебелек дождинка, она же первой и высохнет.
Шоха вышла на славу. Широкая. Просторная. Высокая. Светлая. Казалась она каким-то не деревенским а парковым павильоном, но и на него мало походила. Была просторнее и светлее всех известных эстрад и колоннад. А места в ней, как в самолетном ангаре. Да что ангар, как на крытом стадионе.
А поскольку сено руками на такую высоту отметывать немыслимо, приставили к этому делу стогомет. Теперь и рабочим бригады облегчение вышло. Сено в шохе стал укладывать трактор.
В одном конце шохи складировали луговое, а в другом кипы прессованного клевера. Но такая раскладка скоро себя не оправдала и тогда стали начинать укладку со средины. К одному концу склада двигался штабель прессованного сена, а к другому обмет сена лугового. А в каком конце оставалось свободное место, его заполняли другим сеном.
Первым часовым на охрану склада заступил Бывший фронтовик, гвардии сержант запаса, кавалер многих боевых наград – Семен Васильевич Асосков. Он выводил с собой цепную овчарку и горе было тому шалопаю, какой осмелился бы посягнуть на благополучие шохи. В последующие годы сторожа менялись несколько раз. Кто-то был назначен на охрану склада и в последний год.
Старые сенные сараи стали не нужны. Да и издержались они изрядно и разобраны были как матерьял на прочие хозяйственные ремонтные работы. Не малую часть остатков сараев крестьяне с легкой руки бригадира полеводов развезли по дворам.
На каждом крестьянском дворе всегда есть место, куда уже давно надо прибить доску или брусок. Не жечь же в котельной еще годный к чему-то полезному хлам. А что годилось только на костер, это с благодарностью принимали старушки и дачники. Потом эту свою благодарность они добровольной помощью на поле сквитают.
Новая шоха принесла пользу крестьянам и в зимнюю пору. Теперь не нужно было наряжать бригаду руками грузить сено на телеги и развозить по фермам. Это тоже делал трактор-погрузчик.
А освободившихся людей теперь можно было отправить в ближний перелесок на заготовку леса для ремонта дворов и вырубку дров для ветеранов бригады.
Как-то весной получился затор с картофелем на центральном хранилище колхоза. А в новой шохе сена уже почти не оставалось. Шоха приняла под свой кров и картофель. Вагона три картошки перебрали, и затарили женщины тогда в этой шохе.
Агроном колхоза пробовал приспособить шоху под перевалочную базу минеральных удобрений. Но эту затею через многие споры удлось отменить, поскольку удобрение въедалось в асфальтовый пол склада и потом выступало на поверхность зловещей минеральной солью. Многими бочками воды из пожарной машины пришлось выполоскать асфальт, пока не восстановили нужную для сена чистоту.
Хороша была шоха и принесла много облегчения в работе крестьянам. А вот крыша на ней оставляла желать лучшего.
Сразу после того как прохлынет угар посевной, карауль бригадир каждый дождик и беги в склад.
Смотри и замечай, по каким пролетам на крыше щели разъялись. В какие вода капает, а где и струйкой сочится. На другой день собирай мужиков. Припаси дрова. Еще понадобится битум да цыганский котел. Еще несколько обломков шифера.
А как все собралось к месту, зажигай костер, вешай на него котел и топи в нем битум. А сам на крышу залезай. Когда с помощником, а когда и один изгораздишься щели кусками шифера застилать да кипяченым битумом поливать.
Привяжут мужики бадью с топленой смолой на вожжи и в сторону отойдут. Потому, что оброненная с большой высоты каленая смола шкуру и на человеке пузырем дует.
А ты с осторожью тяни бадью, не сплесни. А как на крышу вытянешь, по князьку осторожно шагай, да в нужные места варево плещи. Примитивный ремонт, но на год хватало, а когда и два года без протеки минет.
А время на месте не стоит. Вселенские часы работают без завода. Откуда-то с окраин мирозданья принесло к Земле очередную комету. Или природой она была рождена, или она природе погоду указывает, только повлиял этот ее прилет и на людей.
С такой же подлой небесной странницы все и началось. Какое-то беспокойство в мире появилось. Завозились повсеместно люди. Заворошились. Затревожились. Стали с недоверием и подозрением друг к другу приглядываться. Словно в потревоженном муравейнике жить стали. Из каких-то неведомых щелей появились в разных местах националисты. А следом за ними их вечные спутники -- террористы.
На Россию перестрой нахлынул. Перелом. Новое мышление стали нарду прививать. От старого образа жизни, как от чего-то стыдного отворачиваться советовали. Да что советовали, стыдили тех, кто былых устоев держался.
И флаг, и герб и гимн в стране сменили. И хотя новый гимн державы даже слов не имел, играли его на всех государевых затеях.
На все сладкие места, как мухи на сахар, президенты понасели. А ниже их бояре и чиновники. Да густо так сели, да грузно. Того и гляди шею мужику до смой земли согнут.
На селе эти перемены тоже пользы не принесли. Разорилось село. Обнищало. Слава Богу коровы да огород не дали с голоду людям ноги протянуть. Картошка да молоко в который уже раз спасло крестьян и жителей предместий.
На село со всех сторон навалилась дороговизна. Все, что в село – за баснословную цену, а все, что из села – считай даром. Мужика до базара не допускали, на дороге перехватывали. Сунут ему в зубы какую-нибудь дерьмовую деньгу, а животину, если какую на базар вез, с воза сволокут. И гонят назад домой… или еще раз в зубы получишь, но уже не деньгами…
Стал народ из села по городам разбегаться. На отхожие промыслы, как после войны, двинулся. Там, какой ни есть заработок искал. Кто оборотистее, те в городах привились. А кто не умел, назад вернулись да от безделья и всеобщей безнадеги спиваться стали. Сивой отравы тогда по селам бочками возили.
Не кому и не на чем было поле пахать. Стало репьем да осинником затягивать поля. Предки во все века леса корчевали, пашню расширяли, а мы все их труды за несколько лет похерили. В деревнях старики скоропостижно вымирали. Да что старики, на них глядя и гужевой крестьянин на вымор пошел. Век российского мужика скатился до пятидесяти восьми лет.
А наш колхоз устоял. Намаялись тоже порядком. Всякого лиха хватили, но выстояли.
Вот в этом стоянии и терпении надо бы благодарное слово председателю колхоза Николаю Попову сказать. Не дал он артельной колеснице в долговую яму завалиться. Сам за вожжи обеими руками ухватился и нам хлябать не позволял. А кто нюни распустит, того к стене готов был поставить.
А уж как мы на него на правлениях моралью давили… Кто просил, кто требовал, кто заклинал -- деньжонок на зарплату накинуть. А он насупится или наоборот петухом выступит да и бросит в разинутые рты:
– А, где взять? –
– Ты знаешь… –
Усмехнется горько, вымученно усмехнется председатель, и устало скажет:
– Еще Михайла Васильевич Ломоносов говорил, что если в каком месте сколько прибудет, то в другом месте столько же и убудет. – И наливая голос металлом, а взгляд свинцом, сурово спрашивал у членов – Где убавлять будем? Чего разорять прикажете?! Может быть, скот на бойню свезти? Да. На несколько зарплат хватит... А потом что? Кого бить будем? Скорее всего нас с вами бить будут. Наши же бабы и отходят нас коромыслом за наше примерное хозяйствование… –
Расходились с тех заседаний сердитые, но в чем-то с председателем согласные. Так вот на таком накале и выстояла артель худшие времена нового перелома. Не потеряла ни одной головы скота, ни одного гектара пашни. Трудиться люди продолжали с прежним старанием.
Техника старилась и ветшала. Ее чинили. Собирали из трех перестарков один трактор и благословляли в борозду. Еще с осени управлялись вспахать всю зябь. Старились и люди. Ветшали. Их запчастями не соберешь. Редели по деревням работники.
Не обходилось и без нехорошего. Лихие нравы и пороки, какие по России гуляли, не миновали и нашей округи. И в артельное тело не мало вредоносных вирусов залегло.
А по России перелом во всю прет. Уже фабрики и заводы, которые с доходом дымят, между олигархами разделены и друг дружке перепроданы. А который разиня, у того и даром отбирали. Да только ли заводы. И банки тоже. И рынки. И все, из чего хоть какой-то навар выжать можно. И наконец стало вроде бы нечего больше продавать.
Тогда вспомнили про землю. Ведь за нее, оказывается, можно любую цену из нуждающихся выжать. Любому человеку, даже если он бомж, нужно куда-то ногой опереться. А если дом затеешь построить или офис, или фабрику – тут ты и наш.
И крестьянам тоже выдали государеву бумагу на владение паем земли. И они вроде бы, как и все участники рынка, не с пустыми руками на ярмарку явились.
Но крестьяне от аферы с продажей земли ничего не выиграли. Какой им был смысл друг у друга землю покупать? Самим у себя что ли? Землю не продавать, а пахать надо.
Денежные мешки за жалкие гроши выманили у многих селян их родовые наделы. Так неожиданно скоро становились мужики владельцами незнамо чего, и так же скоро и аккуратно были всего этого лишены.
От посевной до уборки крестьянин больше в поле, чем дома живет. Вся природа перед ним распахнута. И хотя он, с некоторых пор, считается царем природы, и хотя издевается над ее терпением постоянно, от природы он как дитя от соски зависим. Разыграется погода, распахнет голубой кафтан небес, выпростает из-за облаков румяное солнышко – уютно станет на земле. И не только людям, всему живому природа ласку дарит и все озаряется ее ясным светом.
Нахмурится небо, подернется темными облаками, через которые не только солнышко не проглянет, птица не пролетит. Угрюмо тогда сделается на земле. Свет потухнет. Все краски дождями заполощет и все живое словно запрячется в глухую небыль. И словно время остановится, утомится этой непогодой живой мир томить. Сыро тогда на дворе, холодно и грязно, словно в заплутавшую осень попал.
А в шохе светло, тепло и сухо. Тепло потому, что сухо. Свет от неба отразился. А сухо потому, что сверху не мочит. Уютно в шохе, даже уходить не хочется.
А река времени все вперед по руслу жизни течет. Ее перестрои и переделы не смущают. Она свой ход имеет.
В артели перемены заметны. Народу стало не хватать. Уже в бригаде на полевые работы по два десятка человек на наряд не собиралось. Два – три человека всего. Дояркам на молочной ферме пришлось, как в старые времена, на одну смену переходить. В сенокос луговое сено косили только тракторами. Конную и ручную косьбу забыли. Последних лошадок на скотобойню свезли. Тракторами же и сушили сено и рулонными прессами собирали. Рулоны в шоху возили и многими этажами укладывали.
В это лето набили сеном полную шоху. И хотя вместо стен в хранилище решетка из прутьев, ворота заперли на замки.
Ничего не предвещало беды. Сена на весь бригадный скот запасено в полном достатке, еще и соседям одолжить хватит. Более трех сотен коров и стельных телок на зиму кормами обеспечены.
Но видимо так уж устроена наша земная жизнь, что никто никогда не знает с какой стороны грянет гроза, с какой стороны нагрянет новое испытание.
Астрологи с заметным беспокойством сообщили людям, что жители планеты Земля вступают в полосу роковых событий в астрологическом поле планеты. В течении одного месяца на Земле произойдет три затмения. Два лунных и одно солнечное.
Люди во всей истории своей жизни на Земле с большой тревогой встречали и провожали эти события, а генетическая память человека почему-то рождала в каждом народе ощущения тревоги и угнетенности. На восьмое число августа 2009 года выпадало затмение лунное.
Так случилось, что именно в ночь этого затмения огонь в шохе заметили в половине девятого вечера.
Он оранжевыми языками мерцал в щелях между рулонами сена. Спешил соскользнуть в самую их глубь. Змеился все выше и выше и наконец добрался до самого верха сеновала. Достигнув крыши, с новой силой хлынул в ширь и скоро охватил всю лобовую сторону шохи и двинулся огненным валом к другому ее концу.
Бешенными порывами пламя плясало на рулонах. Не в силах удержаться на их боках, рвалось рваными космами под самую крышу.
Огонь гудел. Набирал звериную силу. Пламя яростно хлестало в крышу и в клочья разрывало листы шифера. Они разлетались с глухими гранатными разрывами. Стреляли все чаще и чаще. Осколки листов кровли градом разлетались по сторонам.
Огонь зверел. Теперь, когда он скопил необоримой силы жар и стал неподвластным людям, беспомощными муравьями метавшимися неподалеку от огнища, он сатанел еще больше в своей безнаказанной ярости, еще выше выпыхивал жар и вместе с жаром и дымом гигантскими багровыми языками рвался к облакам.
Пожар не тушили. Нет смысла тушить сено. Водой его не прольешь, а огонь проберется по каждому стебельку. А если бы и удалось каким-то чудом потушить – это сено уже ни одна скотина есть не будет. Оно пропахнет дымом и станет бросовым.
Четыре пожарные машины замерли в отдалении так и не смочив ни одного водяного рукава.
Когда вал огня достиг другого конца шохи, крыши на ней уже не осталось. Листы кровли осколками расшвыряла сила огня. В проблесках пламени на мгновения показывались ребра искореженных жаром металлических балок. И повсюду беснующийся огонь, огонь, огонь…
В шохе на час пожара было тысяча двести рулонов -- четыреста сорок тонн сена.
На другое утро, на место где еще вчера красовалась шоха, было страшно глянуть. На ее месте появилось кладбище. Кладбище людского труда и ротозейства. Весь пол склада застилал слой золы в аршин толщиной. Железные трубы опор в верхней своей части, от нестерпимой жары вогнулись внутрь склада.
Между ними провисала искореженная паутина балок.
Даже черный ворон не кружился над местом погребения…
Фото Асоскова Владимира.