Это началось воскресным июньским утром, когда солнце уже взошло, но ещё не успело раскалить воздух до тридцатиградусной жары. Я проснулся раньше обычного, с неприятной сухостью в горле и лёгким головокружением. Как правило, с такими ощущениями просыпаются, ухлопав изрядное количество огненной воды накануне, но я бы ни за что не поверил, если бы кто–то сказал, что от пива может быть такой же эффект. Наверное, всё дело в количестве. Нехотя, я вылез из постели, отчего головокружение только усилилось, и поплёлся на кухню, где тут же присосался к бутыли с водой, которой мама обычно поливала цветы. Вода была немного зеленоватой, но в тот момент мне было на это наплевать. Избавившись, наконец, от липкой сухости во рту, я открыл окно и несколько минут стоял, наслаждаясь утренней прохладой, чувствуя, как свежий ветерок сгоняет с меня остатки сна и лёгкого похмелья. Тут до меня донеслось приглушённое хихиканье, которое бесцеремонным образом вылилось в громкий смех. Мы с матерью жили на втором этаже, и наши окна выходили во двор, как раз к дому напротив, где на подъездной скамеечке сидели две девчонки примерно моего возраста и с любопытством на меня глазели. Очевидно, в такую рань они вышли выгулять своих собак. Я не сразу их заметил, а когда заметил, они уже вовсю потешались над моим скелетом, облачённом в одни узкие плавки. Я тут же отошёл от окна, но их смех ещё какое–то время неприятно действовал мне на нервы.
Кухонные часы показывали половину седьмого, но спать мне уже не хотелось. Так как весь город должен был проснуться не раньше чем через два часа, я решил сделать в парке небольшую пробежку. Я не фанат–спортсмен, просто я почувствовал, что мне нужно проветриться, стереть остатки вчерашнего вечера чем–нибудь более эффективным, чем отстойная вода. Стараясь не разбудить мать, я начал одеваться. Когда я натягивал спортивные штаны, в одном из карманов обнаружил ученический и выложил его, чтобы не потерять.
Выйдя из подъезда, я заметил, что девчонки всё ещё сидят на лавочке. Одна наклонилась к другой и что–то прошептала ей на ушко, после чего обе снова рассмеялись. Мне захотелось сказать им что–нибудь колкое, но мои мозги были не в том состоянии, чтобы придумывать колкости. Пройдя пару кварталов, я вышел на тропинку, ведущую к парковым аллеям, и затрусил по ней, постепенно ускоряя темп. Окружавшие меня с двух сторон клёны и вязы создавали своеобразный тоннель, уплотнённый частым кустарником, так и норовившем зацепить меня за щиколотки. Земля была мягкой и влажной от утренней росы, а прохладный воздух закладывал уши шумом белья трепыхающегося на ветру. Тошнота и неприятная слабость в желудке всё ещё не отпускали меня – всё–таки, я выбрал не самый лучший способ избавления от последствий бурной пьянки.
Всё началось с подачи моего друга по кличке Шнырь. Он учился в пятой школе, пользующейся не самой лучшей репутацией в нашем городе. Моя мама называла её рассадником малолетней преступности, хотя, лично я был с этим не согласен. По её понятиям, рассадник преступности – это любое место, где когда–либо произошла потасовка, а такие места могут быть где угодно. И потом, в каждой школе есть свои хулиганы и свои примерные паиньки. Но есть ещё такие, как Шнырь. Этих нельзя отнести ни к примерным, ни к хулиганам, потому что они являются и теми и другими, как бы парадоксально это ни звучало. Не хочу сказать, что Шнырь страдал раздвоением личности, просто он менялся в зависимости от ситуации, как хамелеон меняет свои цвета. Он не привязывался ни к одной компании и в то же время в любой компании он был своим. Прошлым вечером он предложил мне навестить двух подруг, которые по его словам нуждались в мужском обществе. Они жили в старом двухэтажном доме, на одной из тех улочек, где почти нет уличного движения. Когда нам открыли дверь, я пожалел, что потратил столько денег на пиво и разную снедь, которую мы накупили по дороге. Девчонку нельзя было назвать некрасивой, но на лице у неё было столько косметики, что, думаю, ей позавидовал бы сам Мэрлин Мэнсон. Кроме того, она была худой, как еврей, просидевший год в немецком концлагере. Её подруга оказалась намного миловиднее, с соблазнительными формами, и я сразу понял с кем проведёт вечер Шнырь. Мне захотелось уйти, но вместо этого я остался и ясно дал понять худой и неказистой Ане, что она мне жутко нравится. Хотя, единственное, что в этой девочке могло привлечь внимание – это её длинные, струящиеся, словно чёрный шёлк волосы и большие серые глаза.
Я выбежал на асфальтовую дорожку, и направился в центр парка. Да, прошлый вечер я надолго запомню. Меня передёргивало при одном воспоминании о том, какую я нёс околесицу, пока Аня висела у меня на плече. А ещё меня брала досада, за то, что я умудрился дать ей свой номер телефона.
Деревья, покрытые солнечной пыльцой, редели, уступая место пустовавшим столикам и детским площадкам. Сделав несколько кругов, я, взмокший и задыхающийся, остановился возле двух перекладин, выкрашенных в яркие жёлтый и красный цвета. Несколько минут я ходил взад–вперёд, восстанавливая дыхание и пытаясь справиться с давящей болью в груди. Пульс, казалось, готов был вырваться из моих ушей. Сквозь его гулкие удары я различил какой–то шёпот или скорее это был просто шорох листьев, который мой не похмелившийся мозг принял за шёпот. Оглянувшись, я увидел метрах в тридцати детвору. Два мальчика лет семи или восьми стояли возле девочки, которая сидела под деревом, и хныкала, закрыв лицо ладошками. Очевидно, они пришли сюда из частного сектора, который находился сразу за парком. Девочка попыталась подняться, но один из мальчиков толкнул её так, что она снова очутилась на траве. Другой навалился на неё и придавил к земле коленями. Девочка крича и царапаясь, пыталась отбиться, но у неё ничего не вышло. Это было бы похоже на детскую игру, если бы всё не выглядело так не по–детски жестоко.
– Эй, что вы там делаете?
Они прекратили свою возню и посмотрели на меня. С виду это были обычные цыганята, но когда я подошёл ближе, то увидел, что глаза у мальчиков серо–голубые, что было несколько неестественным для их цвета кожи, да и походили они больше на турок или арабов, чем на цыган. Оба были близнецами и, отличить их можно было только по рубашкам – у одного на рубашке были вышиты серебряные звёзды и полумесяцы, а у другого – арабские иероглифы. Более дурацких рубашек я ещё не видел.
– Мы хотим её убить, – сказал тот, который был в «звёздной» рубашке.
В его голосе было такое искреннее простодушие, какое может быть только у семилетнего ребёнка, когда он просит купить ему игрушку. И в этом простодушии было что–то жуткое.
– Убить? – переспросил я. __ А за что?
– Она плохая, – ответил второй. __ Поэтому лучше не мешай нам.
С этими словами он поднял с земли камень и занёс его над головой девочки. Та с жалобным писком зажмурилась.
– Стой! – крикнул я. – А ну брось камень на землю!
Он повернулся и с таким недоумением посмотрел на меня, как будто моё требование было чем–то феноменальным. Я не стал дожидаться, пока он бросит камень и, схватив его за шиворот, стащил мальчишку с девочки. Он вырвался, подбежал к брату, и теперь они вдвоём испепеляли меня своими одинаковыми глазами.
– Слушайте вы, чокнутые. Ну–ка быстро чешите отсюда, оба! И чтобы я вас не видел!
Я с грозным видом сделал к ним несколько шагов, но они уже поняли, что к чему и отбежали на безопасное расстояние. Перед тем, как скрыться за деревьями, один из близнецов остановился и крикнул:
– Она плохая! Плохая!
Я подошёл к девчушке и поставил её на ноги. Она смотрела на меня большими тёмными глазами и улыбалась.
– Что они хотели? – спросил я, как можно небрежней.
– Ничего. Мы просто играли.
Я видел, что это ложь, но не стал выпытывать у неё правду, понимая, как глупо это будет выглядеть. Кроме того, мне не хотелось показывать, будто меня это действительно интересует.
– Меня зовут Жанна, – сказала девочка и застенчиво опустила длинные ресницы. – А тебя как?
– Какая тебе разница? Иди лучше домой – здесь не место для игр.
Я нарочно говорил, как можно грубее – не хватало ещё, чтобы эта маленькая цыганка ко мне привязалась. Но она подбоченилась и сложила на груди худые замурзанные ручки.
– Я одна никуда не пойду. А что если они опять на меня набросятся?
Я пожал плечами.
– Раз уж у вас такие игры, то я не вижу в этом ничего страшного.
Я повернулся и направился к выходу из парка, но через несколько шагов обнаружил, что она семенит за мной по пятам.
«Ладно, иди, – решил я. – Потом тебе всё равно придётся повернуть домой».
Мои мысли снова вернулись к вчерашнему вечеру, к некрасивой девушке с которой меня угораздило познакомиться и с которой мне сегодня придётся общаться. И как я мог наплести ей столько глупостей! Конечно, проще всего сразу ей всё объяснить, но моё самолюбие не позволяло выставить себя перед ней таким жалким созданием.
Я всё ещё раздумывал, как лучше поступить в этой ситуации, когда, заметил, что цыганская девочка по–прежнему идёт за мной словно тень. Это уже не могло меня не разозлить.
– Эй, я же сказал тебе – возвращайся домой!
Она остановилась, глядя на меня полусерьёзно и полуумоляюще. В этот момент до меня снова долетел странный шёпот – это не было шорохом листьев, потому что я ясно различил в нём слова:
Не бросай меня, Тимми
Я так и замер на месте. Было такое впечатление, будто эта фраза прозвучала у меня в голове, как какая–нибудь спонтанная мысль. Только я знал, что это не моя мысль. Было ли это каким–то побочным эффектом моего первого похмелья или нет, но я не сомневался, что услышал именно то, что услышал. Несколько секунд я в замешательстве смотрел на смуглую девочку в жёлтом сарафане, с космами давно немытых волос. В её глазах, больших и тёмных, как два озера, светилось чисто детское упрямство.
– Где ты живёшь? – спросил я, чувствуя, как при этом изменился мой голос.
Жанна указала в сторону домов частного сектора, крыши которых виднелись между деревьями. Туда было минут двадцать ходьбы и, в общем–то, не было ничего сложного в том, чтобы отвести её домой.
– Ладно, пошли. Только не вздумай потом снова за мной увязаться.
Я не стал возвращаться назад, решив обогнуть парк, чтобы идти по нормальным дорогам. Утреннее воскресное солнце уже поднялось достаточно высоко, на улицах появились первые машины и первые люди с осунувшимися ото сна или бессонной ночи лицами. Маленькая Жанна шла рядом со мной, иногда отбегая в сторону, чтобы сорвать понравившийся цветок. От её присутствия мне было не по себе: я слышал много разных историй про цыган, особенно про их умение гипнотизировать и подчинять своей воле и, хотя считал их пустыми россказнями, теперь у меня впервые появились в этом сомнения.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спросил я Жанну, когда она в очередной раз подбежала ко мне с пучком полевых цветов. Девочка хитро прищурилась, потом вытащила из кармашка своего сарафана какой–то предмет и протянула его мне. Я тут же узнал свой ученический.
– Ты потерял его там, в лесу, а я подобрала.
Я взял у неё билет, чувствуя себя как человек, которому только, что показали умелый фокус. Я отчётливо помнил, как выкладывал его из кармана, и там у меня остались только ключи. Тогда каким образом он оказался здесь?! На этот вопрос у меня ответа не было, зато я получил достаточно убедительный ответ на первый: Жанна не произносила моего имени вслух, и мы оба это знали.
Мы обошли широкий луг и вышли на просёлочную дорогу. Домики по обеим сторонам утопали в листве вишен, абрикос и шелковицы. Жанна вприпрыжку подбежала к старой вишне, сорвала несколько веточек и, усевшись на маленькую скамейку, начала плести венок. Очевидно, ей это занятие доставляло огромное удовольствие, мне же наоборот хотелось скорее вернуться домой – неизвестно, какие ещё трюки могла проделывать эта маленькая цыганка. Наконец она сплела свой венок и, надев его на голову, несколько раз неуклюже передо мной повернулась.
– Я красивая?
– Красивая, красивая… Где твой дом?
Жанна склонила голову набок, на её губах заиграла озорная улыбка.
– Спорим, я первая до него добегу!
– Я не собираюсь за тобой гоняться, я же сказал тебе…
Но она уже помчалась вперёд – только пятки её босоножек замелькали и густая грива волос запрыгала на смуглых плечиках. Я не спеша шёл за ней, пока она не остановилась возле деревянного дома за хлипким забором из сколоченных как попало досок. Это был единственный деревянный дом в округе – широкая изба из потемневших брёвен с расписными ставнями и треугольной крышей. Я заметил, что соседние дома отстоят от неё на приличном расстоянии – на обширном дворе, окружавшем избушку, вполне могло поместиться ещё три дома. Из–за калитки вышла полная пожилая цыганка в платье с узорами из синих и тёмно–розовых листьев, с накинутым на плечи чёрным платком. Причёска на её голове чем–то напомнила мне перевёрнутый пчелиный улей, а стрелы туши в уголках глаз придавали ей сходство с японской гейшей. Она строго посмотрела на Жанну, отчего её устремлённые вниз брови, выгнулись ещё больше.
– Жанна, маленькая негодница – где это ты так измазалась? Ты только посмотри на себя!
– Братья Зуфар хотели меня убить, а он меня спас, – сказала Жанна и показала пальцем в мою сторону. – Помнишь, как было в сказке, которую мама рассказывала?
– Не болтай ерунды! Ну–ка, быстро марш в дом!
– Ну тётушка Вия…
– Я сказала – марш в дом! – повелительным тоном приказала цыганка. Жанна, несколько секунд нерешительно топталась на месте, потом, потянув носом, поплелась домой. На пороге она остановилась и махнула мне ручкой.
– Пока Тимми. Ты ещё придёшь ко мне?
– Обязательно, – солгал я, как взрослые порой лгут детям, лишь бы те от них поскорей отстали. Решив, что моя миссия выполнена, я тоже собрался уходить, но цыганка окликнула меня.
– Эй парень, ну–ка погоди! Я хочу у тебя кое–что спросить…
Она подошла ближе, пристально глядя на меня своими чёрными, как смола глазами. Тётя Жанны была высокой, статной и не походила на обычных цыган–попрошаек, какими я привык их видеть.
– Где ты её нашёл?
– В парке. Она играла там с двумя мальчишками. Потом они убежали, а Жанна попросила привести её сюда.
Такой ответ её не устроил, потому что в глазах цыганки появилось недоверие.
– Играла с мальчишками? А как они выглядели?
Я дал ей подробное описание, при этом заметил, как на её лице сквозь маску строгости проступило крайнее волнение. Но она тут же взяла себя в руки и покачала головой.
– Ты что–то путаешь, парень. В нашем посёлке есть двое близнецов, и они чистокровные цыгане. Ну да ладно, я сама с ними разберусь. Спасибо тебе, парень.
Обратный путь я проделал, раздумывая над этим приключением. Поведение цыганки показалось мне странным, не говоря уже, о таких странностях как беззвучные шёпоты, и появляющиеся сами по себе предметы. Подобные явления не подчинялись никакой логике поэтому бесполезно было ломать над этим голову. В одном можно было не сомневаться – из маленькой Жанны наверняка получится талантливая фокусница.
Дома я сразу же залез под душ, прохладные струи которого окончательно привели меня в норму. Мама уже готовила на кухне завтрак – в воздухе витали ароматы жареной картошки и лука. Я знал, что она будет сердиться на меня за то, что вместо того, чтобы готовиться к экзаменам, я явился в половину двенадцатого ночи поддатый, как заправской алкаш. Обычно она проявляла своё недовольство напряжённым молчанием – вот и сейчас, когда я вошёл на кухню, она не обратила на моё появление никакого внимания. Я тоже не настаивал на разговоре и молча поставил чайник. Такая бессловесная, хотя и угнетающая дуэль, не могла длиться долго. Через несколько минут мама выключила картошку и повернулась ко мне с горькой, всё понимающей усмешкой.
– Ну, что молодой алкоголик, так и будем сидеть надутым?
Мне не понравился такой эпитет, поэтому я не счёл нужным на него отвечать. Моя мама могла уязвить, когда хотела, и единственное, что я мог сделать – это дать ей выпустить пар.
– Я, конечно, понимаю, что молодёжь без этого сейчас не обходится, но если ещё раз увижу, что ты тратишь карманные деньги на выпивку, мне придётся ограничить твои расходы. Тем более, у тебя скоро экзамены.
– Не волнуйся, я всё и так сдам…
– Это тебе нужно волноваться, – резко перебила она. – Пока ты не в состоянии самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, я запрещаю тебе покупать спиртные напитки. За всё что потратишь, будешь теперь передо мной отчитываться.
Это был серьёзный выпад, и во мне тут же начало разгораться пламя протеста. Свои карманные я получал из тех денег, которые отец выплачивал в качестве алиментов, и эти деньги он передавал через меня, когда я приходил навестить его. Конечно, я мог оставлять себе часть денег – отец никогда не передавал одной и той же суммы, но мне не хотелось становиться вором, если можно назвать воровством утаивание того, что по праву мне причиталось.
Чайник закипел, и, забрав свой чай, я удалился к себе в комнату. Есть мне не хотелось, особенно после такого разговора. Я прекрасно понимал, что наше финансовое положение оставляет желать лучшего, и в то же время я не представлял, что буду делать, если, отправляясь вечером гулять, у меня в кармане не будет ни гроша. Для шестнадцатилетнего подростка это просто катастрофа. Чтобы отвлечься от мрачных перспектив, я открыл учебник по алгебре, но в это время зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал голос девушки, мысли о которой с самого утра висели на мне невидимыми гирями.
– Привет, чем занимаешься?
– Пока ты не позвонила, лежал и видел сладкий сон, – проворчал я, хотя это и было неправдой.
– Ой, я тебя разбудила… Прости.
– Да нет, ничего. – Я мельком взглянул на часы, которые показывали начало десятого. – Просто прихожу в себя после вчерашнего.
– Я тоже, – сказала Аня и глупо хихикнула. – Вчера было весело. Ты во сколько домой попал?
– В пол двенадцатого. Ты позвонила с утра пораньше, чтобы узнать это?
– Нет, ну… Я просто боялась, что в другое время тебя не застану.
Её голос прозвучал несколько обиженно, и затем в трубке повисла неловкая пауза.
– Ну, хорошо, ты меня застала. Дальше что?
– У тебя видно короткая память, – холодно сказала Аня. – Ты разве не обещал сегодня со мной встретиться?
Я чуть не хлопнул себя по лбу. Мне захотелось сказать ей, чтобы она мне больше не звонила, что у нас ничего не получится и вообще, пусть забудет о моём существовании.
– Раз обещал, значит встретимся. Давай в сквере возле памятника Пушкину в шесть часов.
– Хорошо, я приду, – сказала Аня и повесила трубку.
Я не мог поверить в то, что произнёс именно эти слова и какое–то время стоял, тупо глядя перед собой. Потом со злостью швырнул трубку на аппарат и вернулся в свою комнату.
Собираясь на свидание с Аней, я решил без лишних церемоний сказать ей, что у нас не может быть ничего общего. В моей голове крутилось несколько фраз, которые вполне подходили для этой цели, но к тому времени, как я приехал в сквер, я отмёл их одну за другой. Если я не смог сказать ей этого по телефону, то вряд ли смогу при личной встрече.
Аня ждала возле памятника, как мы и договорились. На ней была чёрная обтягивающая кофточка и чёрные потёртые джинсы, глядя на которые, складывалось впечатление, будто они натянуты на ноги скелета. Чёрные волосы, двумя шторами ниспадали ей на грудь, напоминая причёски египетских цариц. Я решил вести себя с ней грубо и пренебрежительно, чтобы она поняла, что я не тот тип, который ей нужен, и чтобы это дурацкое свидание поскорее закончилось.
– Привет. Давно ждёшь?
– Минут пять, – сказала Аня, взглянув на тонкие, как браслет часы. – Честно говоря, я уже начала сомневаться, что ты придёшь.
– Я был занят, – небрежно ответил я. – Надо было помочь матери по дому.
Это был самый занудный ответ из всех, которые я смог придумать, но её эта тема явно заинтересовала.
– Мы с Ксеней тоже сегодня затеяли уборку, но днём было так душно, что ничего не хотелось делать. Я всё–таки включила вентилятор и начала вытирать пыль, а Ксеня пошла мыть окна на балконе. Потом она выходит и говорит: «Кажется, у меня солнечный удар». Положила себе на голову мокрую тряпку и так с ней целый день и провалялась на диване перед телевизором. Просто не понимаю, как можно быть такой ленивой! Я ей сказала, что у нас закончились сигареты – так она даже с места не сдвинулась…Кстати, а ты куришь? Я знаю – дурная привычка, но я ничего с собой поделать не могу, курю по пол пачки в день, а отец у меня вообще их блоками покупает. Когда мне было четырнадцать, я стащила у него сигарету – хотела узнать, почему взрослым так нравиться курить, так чуть не задохнулась после первой затяжки…
Если бы я знал, что из этой хрупкой девочки хлынет такой поток информации, я бы вообще промолчал. Пока мы неторопливо гуляли мимо цветочных клумб, Аня рассказывала о себе, о подруге, о родителях, о своём бывшем парне и о своей собаке, которую она оставила в Константиновке, и без которой ужасно скучает. Я молча слушал, изредка вставляя в её болтовню короткие фразы. На её щеках виднелись красноватые прыщики похожие на аллергическую сыпь, которые не смогла скрыть даже обильно наложенная пудра, и это ещё больше усиливало мою неприязнь к ней. Мы дошли до конца сквера, где у обочины примостился белый, в форме куба ларёк. Аня остановилась возле него и достала из сумочки замшевый кошелёк, украшенный разноцветными бусинками.
– Возьму себе слабоалкоголки. Ты что–нибудь будешь? Я угощаю.
– Да, возьми мне «оболонь» светлое.
Я думал, что такой ответ её возмутит и после этого, она точно не захочет со мной встречаться, но Аня наклонилась к окошку и заказала мне пива, а себе «ром–колу». Прежде чем я успел вмешаться, она уже ловко открыла обе бутылки ключами и протянула одну мне.
– Ага, спасибо, – пробормотал я, чувствуя себя круглым идиотом.
Мы сели на лавочку, и какое–то время сидели молча, поглядывая на прохожих и отпивая из бутылок. Перед нами молодая мама тащила за руку зарёванного малыша, а папа что–то назидательно пытался ему втолковать. Тут ребёнок вырвался и отбежал в сторону, завывая, как сигнализация. Тогда папа взял сучковатую палку и поманил малыша пальцем. Странно, но тот отбежал ещё дальше. Наблюдая за этой троицей, я дал себе слово, что если у меня когда–нибудь будут дети, никогда не прибегать к подобным методам воспитания.
– У тебя что–то случилось? – спросила Аня, прерывая мои наблюдения.
– С чего ты взяла?
– Ты сегодня какой–то неразговорчивый. Вчера ты таким не был.
– Просто не в настроении. К тому же, скоро экзамены и мне будет не до развлечений.
– А мои в техникуме уже закончились. Много тебе сдавать?
– Нет, но готовиться придётся – ответил я, хотя не сомневался, что сдам их без всякой подготовки.
– Если хочешь, я тебе помогу, – сказала Аня, и я чуть не поперхнулся пивом.
– Спасибо, но я сам как–нибудь справлюсь. Они начнутся через неделю – так что у меня ещё есть время.
Ане захотелось узнать, какие экзамены я сдаю и что буду делать, когда сдам, и после того, как я поделился с ней этой важной информацией, она начала рассказывать какую–то историю из своей учебной жизни, не замечая, что я её почти не слушаю. На улице было ещё светло, но солнце уже скрылось за кронами деревьев, и его золотистые звёздочки мелькали в листве. Людей заметно прибавилось – вылезшие после полуденной жары из своих квартир, они небольшими группками потянулись к прохладе парковых аллей. У входа в сквер, где располагалась летняя площадка, плотный бородач суетился возле мангала, подкладывая в него коротко нарубленные деревяшки. Я допил своё пиво и раздумывал, как бы побыстрее свалить домой, когда заметил на другой стороне улицы Шныря с его новой подругой. Они неспешно прогуливались по тротуару, пока не увидели нас и не повернули в нашу сторону. Смотрелись они весьма оригинально: аккуратная Ксеня, словно только, что вышедшая из бутика модной одежды и Шнырь в помятых джинсах, с выбившейся из–за пояса рубашкой и взлохмаченными волосами.
– Я так и знал, что мы встретим тут этих голубков, – сказал Шнырь, подходя к нам с довольной ухмылочкой. – Ну что – продолжим вечеринку?
Он усадил Ксеню на лавочку, а сам направился к барной стойке, уютно примостившейся под деревьями. Так как в мои планы не входило продолжать вечеринку, я отправился вместе с ним.
– После вчерашнего у меня почти ничего не осталось, поэтому сегодня тебе придётся обойтись без меня, – сказал я, когда мы отошли на приличное расстояние.
Шнырь остановился и посмотрел на меня так, будто не верил собственным ушам. Со своей торчащей вверх чёлкой он был похож на мокрого воробья.
– Ты что, не мог попросить у предков? Сказал бы, что встречаешься с девушкой и всё такое…
– Я не буду с ней встречаться.
– Почему? Она тебе не нравится?
– Это ещё мягко сказано. Я к ней даже притрагиваться боюсь – как бы она не рассыпалась.
Шнырь задумчиво почесал подбородок, поглядывая в сторону Ани, которая уже о чём–то болтала со своей подругой.
– Ну, допустим, ей не мешало бы немного поправиться, но не стоит делать из этого трагедию. В остальном, она вполне нормальная девчонка.
– По–моему у тебя извращённое понимание нормальности.
– Ну извини – ты не сказал, что мечтаешь встретиться с Памелой Андерсон! – вспылил Шнырь. – И я тоже не обещал, что мы заглянем в агентство юных фотомоделей.
– Да, но не к девушке размалёванной, как Дракула и с явным отсутствием воображения. Ты бы послушал, что она городит!
– Ну и что? Ксеня тоже мелет всякую чепуху, но я же не для разговоров к ней хожу.
Он с деловым видом сунул в рот сигарету и подошёл к маленькой очереди, собравшейся перед барной стойкой.
– Я одного не пойму: если она тебе так не нравится – зачем ты её тогда сюда притащил?
– Никого я не тащил. Я как раз собирался с ней распрощаться, а тут вы подвалили.
Мой ответ показался ему неубедительным – Шнырь только хмыкнул и протиснулся вперёд. За стойкой молоденькая барменша, передала бокал янтарного пива потеющему толстяку в клетчатой рубашке и вопросительно посмотрела на нас.
– Два пива и пачку чипсов за четыре двадцать, – сказал Шнырь, протягивая ей скомканные купюры.
– Чипсы какие? С курицей, с грибами, беконом…
– С беконом … Нет, лучше с грибами. Хотя, нет, всё–таки с беконом…
Он виновато улыбнулся, но девчонка не оценила его юмора, шлёпнула чипсами по стойке и с независимым видом встала у пивного аппарата.
– И чего ты ждёшь? – спросил Шнырь, поворачиваясь ко мне. – Пойди и скажи ей, что встречаться ты не хочешь и пусть она катится на все четыре стороны.
– Ну да – вот так прямо и скажу, – проворчал я. – Терпеть не могу подобных сцен.
– Ну, извини, тут я тебе ничем помочь не могу.
Пока слой пены монотонно полз по стенке бокала, я ещё раз перебрал все варианты, понимая, что дальнейшие колебания бессмысленны. Что ж, придётся сказать Ане правду, какой бы неприятной она не была, и чем быстрее я это сделаю, тем лучше.
Шнырь забрал своё пиво, но не успели мы отойти от стойки, как нас кто–то окликнул. За дальним столиком сидела компания его школьных друзей – я узнал Сергея с его девушкой Ольгой и Артёма по прозвищу Учитель, которое он получил за свои очки и неприятную привычку давать всем советы. С ними был ещё какой–то парень, не намного, но явно постарше нас. Сергей – высокий бритоголовый с зигзагообразной татуировкой на плече, выпрямился во все свои сто восемьдесят с лишним сантиметра и махнул нам рукой. По лицу Шныря было видно, что охотнее всего он бы сейчас остался наедине с Ксеней, но он со свойственным ему лицемерием растянул губы в радушной улыбке и направился к столикам. Похоже, обстоятельства складывались так, что мне придётся задержаться ещё как минимум на час, отчего большой радости я не испытывал. Мы подошли поздороваться, и Сергей представил нам Максима.
– Макс у нас ди–джей, поэтому можете прямо так его и называть. Да, Ди–джей? – Он подмигнул нам и толкнул Шныря так, что тот едва не расплескал своё пиво. – Куда ты смылся вчера вечером?
– У меня была важная встреча, – сказал Шнырь, замыкая своими бокалами общий кружок. Он начал перетаскивать стулья от соседнего столика, но увидев, что я стою без дела, тут же на меня набросился:
– Ну, что ты морозишься? Иди, зови девчонок! Или ты думаешь, что я всё за тебя буду делать?
Я бы с удовольствием послал его самого, причём куда подальше, но ради приличия пришлось вернуться к Ане и Ксене, которые сидели на лавочке со скучающими лицами.
– Куда вы запропастились? – спросила Ксеня. – Разве не знаете, что невежливо вот так бросать девушек?
– Приношу свои извинения, – ответил я. – Пойдём, мы вас кое с кем познакомим.
– Надеюсь, не с лицами кавказской национальности?
– Нет, скорее алкогольно–развлекательной.
Ксеня засмеялась и, достав маленькое зеркальце, начала придирчиво себя рассматривать, в чём не было никакой необходимости. Её курносое личико в обрамлении русых кудрявых волос по привлекательности вполне соответствовало фигуре, и она, конечно же, не могла об этом не знать. Наконец, она закончила прихорашиваться, и мы присоединились к остальной компании. Несмотря на все старания Шныря, стульев на всех не хватило, поэтому Ксене пришлось сесть ему на колени. Я оказался между Аней и Ольгой – рыжей девицей в красном платье, которая всё время дымила тонкой сигаретой. Принесли ещё несколько бокалов, в которые мы разлили оставшееся в бутылках пиво.
– Ну, что граждане алкоголики и тунеядцы – за новое знакомство! – провозгласил Шнырь, и все ответили ему неровным гулом.
Закат понемногу угасал, впуская в парковые аллеи тёмные сумерки. Над площадкой зажглись развешанные на деревьях фонарики, со стороны мангала аппетитно потянуло шашлыком. Я заметил, что Аня не пьёт и только теребит свою сумочку, разглядывая нашу компанию. Ксеня едва притрагивалась к пиву, перед каждым глотком морща носик, но не решаясь высказать своё недовольство вслух. Очевидно, не я один чувствовал себя не в своей тарелке. Моё положение усугублялось тем, что денег у меня действительно было мало и, когда Шнырь с Сергеем начали вылезать из–за стола, я понял, что мне придётся взять в долг у Сергея.
Возле стойки уже собралась приличная толпа – в вечернем воздухе стоял весёлый гам вперемешку с потрескиванием дров и шансоном, игравшим в мигающих над баром колонках. Шнырь рассказывал Сергею какую–то историю из своей бурной личной жизни, а я переминался с ноги на ногу, никак не решаясь высказать свою просьбу. В этот момент до меня долетел знакомый запах духов и, когда я, обернувшись, увидел Аню, то с досады чуть не провалился сквозь землю.
– Я всё возьму, ты не переживай, – сказал я, едва сдерживая раздражение. – Лучше посиди с Ксеней – по–моему, она там скучает.
– Я не хочу, чтобы ты тратил на меня много денег, – возразила Аня. – Тем более у нас ещё весь вечер впереди.
Она встала передо мной, явно давая понять, что всякие возражения бесполезны. Шнырь прервал свои разглагольствования, и они с Сергеем удивлённо на нас уставились.
– Ты смотри, – сказал Шнырь, кивая в нашу сторону. – Тим нашёл себе спонсора. Правильно, Тим – надо менять стереотипы. Пусть девушка платит.
Аня, как будто не услышала издёвки, я же покраснел до ушей. Мне вдруг захотелось вытолкнуть её из очереди и наорать на неё – пожалуй, это был наиболее подходящий момент, чтобы прекратить весь этот фарс. Её глупое, упрямое желание мне угодить просто бесило. Теперь, для видимой порядочности я должен буду пригласить её куда–нибудь, хотя я прекрасно понимал, что мой кошелёк этого не выдержит.
Нагрузившись спиртным, мы вернулись к нашему столику. Сергей после недолгих, но бурных споров со Шнырём купил бутылку красного вина, и ещё коробку каких–то конфет. Для меня всегда оставалось загадкой, как Шнырю удаётся так разводить этого высокого малого, занявшего в этом году второе место по кикбоксу между городскими клубами. Правда, в отличие от нас, Сергею не приходилось считать свои карманные – его родители держали два магазина и явно не старались ограничивать своё чадо в расходах. Тут я вспомнил утренний разговор с матерью, и меня охватило чувство тупой обречённости и одиночества. Если моя мама сдержит своё обещание, то это будет моё последнее веселье в кругу друзей и знакомых. И в то время, как мои сверстники будут летними вечерами гулять и развлекаться, мне придётся сидеть дома, как нашалившему ребёнку.
Громкий хлопок прервал мои размышления и заставил обернуться. За соседним столиком какая–то разгулявшаяся компания уронила бокал – на бетонном полу образовалась широкая клякса. Когда я поворачивался, мои глаза встретились с аниными, и в их лихорадочном блеске я прочёл такое кроткое обожание, с каким ещё ни одна девчонка на меня не смотрела. Меня вдруг осенила дерзкая мысль – та самая, которой я всячески избегал, пока был трезвым. Действительно, а почему бы мне не начать встречаться с Аней? В конце концов, я же не обещаю на ней жениться и в любой момент могу с ней порвать. Зато у меня появится весомый аргумент, против которого моей матери нечего будет возразить. Есть большая разница между тем, чтобы тратить деньги на выпивку или на девушку, и она должна это понимать.
Я тут же изменил тактику, и весь остаток вечера старался вести себя с Аней обходительно, хотя и не настолько, чтобы это бросалось в глаза. Когда наши стаканы опустели, и мы отправились гулять по ночному городу, мне уже было наплевать на то, что девчонка, идущая рядом со мной, выглядит не так привлекательно, как подруги моих друзей. Каждый болтал о своём: Шнырь рассказывал какой–то анекдот, Сергей с Ди–джеем спорили, кто станет победителем Лиги Чемпионов, а Учитель рассказывал Ольге, как устроен вибратор Герца. По улице, освещённой оранжевым и голубоватым светом фонарей, плыли толпы молодёжи, и одно осознание того, что я нахожусь в эпицентре всей этой кипящей многоголосой жизни наполняло меня счастьем.
По дороге Сергей встретил каких–то знакомых, которые предложили всем отправиться на дискотеку, и так как, я не мог себе этого позволить, то сразу заявил, что возвращаюсь домой. Аня, естественно последовала моему примеру – возможно, она надеялась, что я проведу её до квартиры, которую они снимали вместе с Ксеней.
– Ну вы и отстой, – сказал Шнырь, – уходить, когда мы только начали!
Он безнадёжно махнул рукой, но от меня не укрылась его довольная ухмылка. Не нужно было быть телепатом, чтобы понять, о чём он думает, и мне вдруг захотелось добавить горючего в его грязные мыслишки. С развязностью прилипчивого любовника я обнял Аню за талию.
– У нас своё продолжение, так, что ты не беспокойся.
Мы расстались на углу ночного клуба «Парадиз» – одного из немногочисленных заведений, куда пускали тех, кому ещё не было восемнадцати. Какое–то время мы с Аней гуляли под рыжими огнями центральных улиц, потом свернули в тёмные дворы пятиэтажек. Мой дом был всего в нескольких кварталах, и я предложил ей зайти в гости.
– А что мы будем у тебя делать? – полюбопытствовала она, не без некоторого кокетства.
– Посидим, поболтаем. Заодно познакомлю тебя со своей мамой.
Такая перспектива ей не очень понравилась и всю дорогу она молчала. Подъездные скамейки под навесами из виноградных листьев и низких крон садовых деревьев идеально подходили для того, чтобы посидеть и поболтать, но мне непременно хотелось привести Аню домой и показать матери, как некий диковинный трофей. Раз уж мама решила объявить мне войну, то первая победа должна остаться за мной.
Когда мы стояли на лестничной площадке, Аня неожиданно воспротивилась и начала что–то бормотать о том, что уже поздно и ей пора домой.
– Да, ладно не бойся – моя мама просто божья коровка, вот увидишь!
Я открыл дверь и подтолкнул девушку в тёмную прихожую. Из–за двери ванной в конце коридора пробивалась полоска света; как только мы вошли, она расширилась, и моя мама появилась на пороге в своём зелёном халате и с бигудями на голове.
– Тимур, это ты?
– Это мы, – поправил я и, включив свет, представил Аню: – Познакомься – это моя девушка Аня. Аня – это Надежда Сергеевна.
Последовала немая сцена, в течение которой мама переводила взгляд с меня на Аню, а та стояла у меня за спиной, робко опустив глаза. Я облокотился о стену и начал невозмутимо разуваться. Мама подошла к нам (в своём замешательстве она даже не заметила, что от меня несёт пивом), и окинула Аню долгим изучающим взглядом.
– Очень приятно, – наконец пробормотала она. – Не знала, что у моего сына есть девушка.
– Мы только недавно познакомились. Аня живёт в Константиновке, а сюда приезжает учиться.
– Да, я в прошлом году поступила в торговый техникум, – сказала Аня и почему–то густо покраснела.
Мама с глубокомысленным видом покивала, потом произнесла тоном человека, вынужденного на время сдать свои позиции:
– Ну что ж, я рада, что ты, наконец, решил взяться за ум. Только одна просьба: если будешь где–то задерживаться, предупреждай меня, чтобы я зря не волновалась.
Она удалилась в зал, но по её слегка поджатым губам, я понял, что моя спутница не произвела на неё благоприятного впечатления.
– Проходи, не стесняйся, – сказал я Ане, распахивая перед ней дверь своей комнаты и щёлкая выключателем, а сам прошёл на кухню, чтобы поставить чайник. Я ещё толком не представлял, чем буду развлекать свою новую гостью, но особо из–за этого не волновался. Я давно заметил, что с некрасивыми девчонками общаться намного проще, чем с сексапильными девицами вроде Ксени. Не нужно придумывать остроумных фраз или из кожи вон лезть, чтобы произвести на неё впечатление, не нужно пытаться строить из себя того, кем на самом деле не являешься. Вот что действительно трудно – это проявлять чувства, которых нет и приэтом вести себя естественным образом. В отличие от Шныря, у меня это получалось, пока я не был трезвым.
Погасив в кухне свет, я вернулся к Ане, которая разглядывала развешанные на стенах плакаты «Prodigy» и «Depeche Mode».
– Кажется, твоя мама от меня не в восторге, – сказала она, когда я прикрыл дверь. – Наверное, она услышала, что от меня пахнет сигаретами.
– Не обращай внимания. Её берёт досада за то, что она не может меня заставить учить уроки. Тебе нравится электронная музыка?
– Нет, я предпочитаю русский рок. «Земфиру» или «Наутилус».
– По–моему, у меня были какие–то альбомы.
Я включил компьютер и, пока он загружался, усадил Аню себе на колени. Она всё ещё не могла побороть свою скованность, я же наоборот вёл себя как можно непринуждённей. Чего нельзя делать, когда ты с девчонкой – так это выказывать какие–то сомнения или неуверенность. Это я знал из своего первого и пока ещё единственного опыта.
«Земфиры» в моей музыкальной коллекции не оказалось, зато я обнаружил два альбома «Наутилуса» и саундтреки к фильму «Брат–2». Аня заметно оживилась, но у меня не было желания проводить этот вечер, слушая замогильный голос Бутусова.
– Я тебе запишу всё это на диск. Давай, лучше кино посмотрим.
Так как в узком кресле было тесно и неудобно, мы перебрались на мою кровать с просевшим матрацем. Стоит ли говорить, что все эти приготовления предназначались для перехода, как это называет Шнырь, на «следующий уровень». Фильм оказался неинтересным – про британских подростков, ненавидящих свою работу и живущих для того, чтобы на выходных как следует обдолбаться. Через пятнадцать минут мы с Аней уже целовались, забыв про кино и про остывающий чай в фарфоровых чашках. Мои руки скользили по её бёдрам, по маленькой груди, обтянутой тонкой кофточкой, и наши тени в свете настольной лампы слились в одну причудливую фигуру. Тут за дверью послышалась шаркающая поступь матери, и нам пришлось прекратить свои любовные упражнения. Несколько минут мы сидели, прислушиваясь к тому, что происходило вне комнаты: судя по звукам, мама что–то искала в шкафу. Когда свет в коридоре погас, и шаги удалились, я хотел возобновить прерванное занятие, но Аня встала и начала приводить себя в порядок перед висевшим на стене зеркалом.
– Уже поздно, поэтому предлагаю отложить на завтра.
Меня такой поворот несколько обескуражил – ведь я вообразил, что она втрескалась в меня по уши. Аня посмотрела на меня, и, прикрыв рот ладошкой, тихо засмеялась.
– Чего?
Вместо ответа она достала платок и начала вытирать мне губы и подбородок.
– Ты такой забавный, когда весь в помаде.
Её глаза оказались на одном уровне с моими и, я впервые подумал, что она, пожалуй, не так плоха, как я оценил её вначале. Я снова попытался притянуть её к себе, но Аня поспешила высвободиться.
– Ну всё, мне пора. Не хочу опоздать на последнюю маршрутку.
– Не волнуйся, я вызову «такси».
Я вышел в залу, где мама, сидя перед телевизором, снимала лак с ногтей. Я заметил, как она посмотрела на меня, когда я полез в её кошелёк и буквально ощутил на себе волны едва сдерживаемого недовольства.
– Ты уходишь?
– Да, проведу Аню до остановки. Не возражаешь, если я возьму у тебя немного мелочи?
Мама молча кивнула, и я незаметно вытащил десятку. К этой десятке я рассчитывал добавить те деньги, которые мне обязательно подбросит отец, в чём я нисколько не сомневался. Таким образом, я без проблем смогу пойти завтра вечером на дискотеку.
Собираясь на следующее утро в школу, я раздумывал над сном, увиденным незадолго до рассвета. Мои сны – это, как правило, запутанный лабиринт образов, действий и чувств, и, пока в нём блуждаешь, всё что происходит, кажется правильным и естественным. Но когда просыпаешься и собираешь все фрагменты воедино, получается полный бред. Поэтому я никогда не задумывался над своими снами и не пытался их разгадывать. Только этот сон отличался от других тем, что он не был ни бредовым, ни запутанным. Скорее он напоминал фрагмент фильма, который я как бы наблюдал со стороны. В нём я видел арабских кочевников нападавших на небольшое поселение или скорее лагерь, разбитый в степи. Несколько палаток уже горели, и в лагере царил сплошной хаос: звон клинков и топот копыт смешивались с криками женщин и стоном раненых. В какой–то момент из загоревшейся палатки выбежала темноволосая девушка с прижатым к груди младенцем, и бросилась вон из лагеря. За её спиной в отсветах огней выросла тёмная фигура всадника, замотанного в арабские одежды. Его конь, чёрный, как сама ночь, быстро настигал беглянку и, когда до неё оставалось несколько метров, всадник наклонился вперёд, в его руке сверкнула сталь, и… на этом мой сон оборвался. Я долго лежал в постели, приводя свои мысли в порядок, но они витали вокруг этого сна, как мотыльки, которые бьются о стекло лампочки, пытаясь добраться до мнимого солнца. Неизвестно, сколько бы я ещё так пролежал, если бы мама не открыла дверь и не напомнила, что мне пора собираться в школу.
Позавтракав, я захватил с собой конспект и ручку и вышел на улицу. День обещал быть таким же ясным, как и вчера, хотя небо на востоке рябило барашками облаков. Когда наступает понедельник, то сразу ощущаешь, что сегодня понедельник, а не какой–нибудь другой день. Впрочем, после окончания учебного года для меня все дни были воскресными и каждый был полон смутных ожиданий чего–то нового.
Моя школа – серое трёхэтажное строение, большой квадратной скобкой огибавшее ёлочную клумбу, находилась всего в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Подходя к ней, я встретил своего одноклассника Гену, который выходил из переулка между пятиэтажками, ещё дремавшими в молодой листве фруктовых деревьев. Худощавый, с длинными светлыми волосами, Гена напоминал мне хиппи 70–х. Он был поклонником группы «Nirvana» и увлекался Фрейдом и восточными религиями.
– Видел тебя вчера с твоей девушкой, – сказал Гена, вяло пожимая мне руку, – Вы шли в обнимку по Парковой, а я как раз в автобусе ехал.
Я не без удовольствия отметил, как он с показным равнодушием произнёс слово «твоей». Дело в том, что в нашем классе далеко не каждый мог похвастаться тем, что у него есть девушка, зато те, кто нашёл себе пару, старались это всячески продемонстрировать.
– От тебя прямо не скроешься. Наверное, с какой–нибудь вечеринки ехал?
– Ну, не то чтобы вечеринки, – уклончиво ответил Гена. – Я у своей в гостях был.
– И как прошла встреча?
– Не очень. Она меня конкретно вывела из себя и мы даже поссорились.
Я кивнул с самым серьёзным видом на какой был способен, хотя меня так и распирало от смеха. Я догадывался, что у Гены не было никакой девушки и все его россказни – лапша недоваренная.
– У тебя, случайно, нет планов на следующие выходные? – спросил он, меняя тему разговора.
– Пока не знаю, а что?
– Мы тут подумали собраться небольшой компанией, съездить на ставок. Заодно экзамен отметим.
– Ты его ещё не сдал, а уже отмечать собираешься.
– Да ладно – сам знаешь, что его только последний тупица не сдаст. А все тупицы у нас отсеялись после девятого класса.
Тут он, пожалуй, был прав. Текст предстоящего диктанта стал известен ещё на прошлой неделе, и занимал он чуть меньше страницы четвёртого формата. Мне не потребовалось много времени, чтобы выучить все его фонетические и орфографические особенности. Что касается тупиц, то под ними Гена подразумевал гопников, которые после девятого класса отправились повышать свой образовательный уровень в ПТУ. На гопников у Гены был свой зуб, потому что ему нередко от них доставалось за его длинные волосы.
– А кто поедет? – спросил я, скорее из любопытства, нежели заинтересованный его предложением.
– Я, Алекс…ну, может ещё Вика из десятого «Б». Дорога выйдет в четыре рубля – туда и обратно. И надо будет ещё с собой чего–нибудь захватить, чтоб слюной потом не захлебнуться.
Мы остановились под школьной аркой, и Гена вытащил пачку сигарет, собираясь, как он часто это называл «утрясти свои нервы». Сделав долгую затяжку, он отбросил со лба прядь волос и вопросительно посмотрел на меня.
– Ну, так что – поедешь?
– Пока ничего не обещаю. Поговорю ещё со Шнырём – может он согласится.
– Ладно, позвони, когда надумаете.
Я оставил его наслаждаться никотиновым успокоителем, а сам прошёл в вестибюль наполненный бледно–жёлтой солнечной дымкой. Выпуклые, как линза часы с белым циферблатом показывали начало десятого, но, поднимаясь по лестнице, я не спешил. Эта консультация была чистой формальностью, и я заранее знал, что половина класса на неё всё равно не придёт. Я бы и сам не пошёл, если бы Валентина Григорьевна, которая вела русский язык, не была моим классным руководителем и не имела привычку докладывать обо всех моих прогулах моей матери. Она видела во мне скромного мальчика–хорошиста и бдительно следила за тем, чтобы я таким и оставался.
В классе царил привычный гул от разговоров, которые начинаются всякий раз, когда учитель отсутствует. Я прошёл на своё место в первом ряду от окна и вольготно развалился на стуле. За соседней партой я заметил Кристину: как только я повернул голову в её сторону, она опустила длинные ресницы и начала перелистывать свою тетрадь. Глядя на неё, трудно было представить её той девочкой, с которой я когда–то ходил в кружок детской самодеятельности, где она вышивала разные узоры, а я занимался тем, что срисовывал окружающие меня предметы. Впрочем, всё это давно было в прошлом. Уже в восьмом классе Кристина стала наряжаться в броские наряды и краситься, за что её нередко выгоняли с уроков. Тогда же начались первые прогулы, а с ними и проблемы с учёбой, которые я частично решал, давая ей списывать домашнее задание и помогая на контрольных. Однажды, возвращаясь после занятий, она попросила меня помочь ей разобраться с лабораторной по физике. Её родителей дома не было, но я не сразу обратил на это внимание. Мы сели за её письменный стол, и я так увлёкся доказательством закона Ампера, что не заметил, как её губы приблизились к моим, и от их лёгкого прикосновения все формулы и теории тут же вылетели у меня из головы. Помню, как она тогда на меня посмотрела – требовательно и в то же время с какой–то робкой застенчивостью. Видя, что я медлю, Кристина придвинулась поближе и начала расстёгивать пуговицы на моей рубашке. Через несколько минут мы оба были без одежды, и от вида её юных прелестей внутри у меня всё затрепетало. Позже, вспоминая моменты нашей близости, я укорял себя за то, что оказался таким не подготовленным. Кристина вела себя так, словно открыла тайны секса и желала поделиться этим открытием со мной, я же был слишком взволнован и казался себе слишком медлительным и неуклюжим.
После того, как мы стали любовниками, я вообразил, что мы начнём регулярно встречаться, однако мои ожидания не оправдались. Кристину привлекали ребята с бритыми затылками и блатными манерами, а я никак не тянул на уличного разбойника. Когда я это понял, то здорово на неё разозлился, и прекратил с ней всяческие связи. Кристина отвечала мне тем же, и до сегодняшнего дня наше общение сводилось к холодному приветствию, когда мы виделись в школе. К этому времени я уже смирился с мыслью, что она никогда не станет моей девушкой.
В класс вошла наша учительница, и многоголосый шум тут же стих, словно кто–то выкрутил громкость на магнитофоне. Валентина Григорьевна была женщиной пожилой и габаритной, носившей широкие длинные платья, из–под которых выглядывали на удивление тощие ножки, напоминавшие мне гусиные лапки. Пока она усаживалась за стол и протирала очки, в класс прошмыгнули Гена с Алексом. Толкаясь и подшучивая друг над другом, эти двое устроились как раз позади меня. Если Гена напоминал неряшливого хиппи, то Алекс был типичным неформалом, который увлекался фэнтези, слушал тяжёлую музыку, и носил длинные волосы, делавшие его похожим на индейца.
– Эй, Тим, ты уже готов к путешествию? – полушёпотом спросил он. – Я слышал, что ты познакомился с какой–то девчонкой. Если сам не поедешь, дай нам хотя бы её телефончик.
За моей спиной послышалось хихиканье, но тут Валентина Григорьевна кашлянула и, вытянув шею, посмотрела в нашу сторону. Гена с Алексом тут же притихли, а я раскрыл тетрадь – не хотелось, чтобы меня в начале урока выгнали вместе с этими придурками.
– Итак, все вы знаете, что десятого числа у нас диктант, – начала Валентина Григорьевна и, сделав паузу, обвела взглядом весь класс, словно ища того, кто этого не знает. – Диктант не самый сложный, но и не простой, поэтому я попрошу всех отнестись к нему очень серьёзно.
Она начала свою традиционную лекцию, которая длилась, как правило, минут пять и которую все слушали, подавляя зевоту. В классе было примерно двадцать человек, в основном девчонки. Так уж получилось, что, когда из двух классов формировали один, женская половина оказалась в большинстве. Из тех, с кем я учился, ещё когда носил синюю форму, в новый класс перешли только трое, в том числе и Кристина. Она сидела, по–прежнему делая вид, что не замечает меня. На ней был чёрный топик, короткая джинсовая юбка, чулки сеточкой и лакированные остроносые туфли. Её собранные в конский хвост светлые волосы приоткрывали плавные изгибы её профиля, который был покрыт едва заметным пушком и лоснился на солнце. От нечего делать я начал её рисовать. У меня до сих пор неплохо получалось писать портреты, хотя я никогда не стремился стать профессиональным художником. Я уже заканчивал свои наброски, когда за моей спиной началась какая–то возня.
– Дай сюда, ты не умеешь. У тебя руки корявые.
– Думаешь, у тебя лучше получится? На, сам попробуй.
Я посмотрел через плечо: Алекс комкал лист бумаги, а Гена, нахмурив брови, изучал обложку какого–то компакт–диска. Тут он поднял на меня взгляд, и в нём появилось заметное оживление.
– Слушай, Тим, нарисуй ты этому чудику монстра. Я знаю, что у тебя получится – ты же у нас художник.
Я покосился в сторону Валентины Григорьевны, но она занималась тем, что сосредоточенно листала сборник с диктантами.
– Ладно, нарисую, только успокойтесь вы оба.
Я забрал у него диск, на котором под надписью «IRON MAIDEN» было изображено какое–то лысое страшилище, вросшее в дерево. Рисунок был не из лёгких, и я несколько минут разглядывал его, прикидывая, откуда лучше начать. Тем временем, Валентина Григорьевна нашла подходящий отрывок текста и начала его диктовать, делая иногда долгие паузы. Я знал, что эти работы она проверять не будет, так как это была всего лишь очередная самостоятельная тренировка, поэтому, спрятавшись за спинами впереди сидящих, преспокойно занялся монстром. Не знаю, сколько прошло времени, пока я рисовал – когда чем–то сильно увлечён, времени не замечаешь, но я так увлёкся, что не сразу заметил, как в классе наступила подозрительная тишина. Почуяв неладное, я тут же смял свой рисунок и бросил его под стол, но было поздно. Моя учительница стояла в нескольких метрах и наблюдала за мной со спокойствием строгого родителя заставшего своё чадо за непристойным занятием.
– И это называется подготовка к экзамену, да Тимур? Ну–ка, покажи – сколько ты успел написать за это время.
Она подошла ко мне и взяла мою тетрадь. У меня не хватило духу ей помешать, к тому же я понимал, что любая попытка повлечёт за собой ещё большие неприятности. Поэтому я с покорностью домашней овечки следил, как Валентина Григорьевна перелистывает страницы, пока она не дошла до последней.
– Ну вот – полюбуйтесь! Не возражаешь, если я покажу твоё творение всему классу?
Я, конечно, возражал, но, понятно, моё мнение сейчас никого не интересовало. Валентина Григорьевна раскрыла тетрадь и выставила на всеобщее обозрение портрет Кристины, которому я постарался придать максимальное сходство с оригиналом. С рядов послышалось издевательское хихиканье, которое всё усиливалось, как жужжание приближающегося пчелиного роя.
– Это девушка его мечты! – выкрикнул Рома Семчук, и весь класс затрясся от смеха.
Я сидел, сцепив зубы и глядя в одну точку; эти пять минут позора не казались бы мне такими ужасными, если бы не понимание того, что я выставил на смех не только себя, но и Кристину. Во мне тут же начала закипать злость – на своего классного руководителя, на Гену с Алексом и даже на весь класс, хотя в первую очередь мне следовало злиться на собственную глупость.
– После занятий уберёшь в классе все бумажки, которые валяются на полу, – сказала Валентина Григорьевна и с видом оскорблённого достоинства вернулась к диктанту, предварительно постучав ключом по парте, чтобы унять развеселившийся класс. Однако глупое девчоночье шушуканье ещё долго не стихало, и я то и дело ловил на себе недвусмысленные взгляды.
Едва консультация закончилась, Кристина первая выбежала из класса. Честно говоря, я был даже рад, что мне придётся задержаться, чтобы выполнить уборку. Гена с Алексом великодушно согласились меня подождать, однако по их лицам нетрудно было догадаться о чём они думают, и меня их показное великодушие только ещё больше раздражало.
Когда все, кроме моей учительницы вышли, я начал переворачивать стулья на парты. В классе недавно убирали, и Валентина Григорьевна это знала – просто ей хотелось наказать меня как ребёнка, хотя я давно уже им не был. Она сидела за своим столом, грузная и самодовольная и делала какие–то пометки в списке присутствовавших.
– Не ожидала я, что ты так меня подведёшь. Ты один из моих лучших учеников, а приходишь сюда развлекаться, тем самым подавая пример остальным. Как ты думаешь, что я должна буду сказать твоей матери, когда она спросит, чем её сын занимается на моих уроках?
– Говорите, что хотите, – резко ответил я, и Валентина Григорьевна так вздёрнула голову, что очки чуть не слетели с её носа.
– Что–то ты стал слишком дерзким. Не воображай, что если ты учишься на четыре–пять, то тебе всё дозволено. Я обязательно приму меры, чтобы поставить тебя на место – можешь не сомневаться!
Она встала, отодвинув стул, который при этом издал звук неисправного водопровода и, колыхая своей длинной юбкой, выплыла за дверь.
На самом деле моя мама никогда не спрашивала, как я веду себя на уроках, так как её больше интересовали оценки в журнале, однако Валентина Григорьевна исправно предоставляла ей полный рапорт по телефону, когда звонила к нам домой. Моя резкость была всего лишь ответом на её ложь и, как я считал – вполне справедливым. Но она очевидно так не считала. Не нужно было быть Нострадамусом, чтобы предсказать очередной её звонок, результатом которого будет новое пятно на моих с мамой отношениях.
С грохотом водрузив на парту последний стул, я направился к стенному шкафу, где хранился веник и прочие уборочные принадлежности. Но так до него и не дошёл, потому что услышал чей–то тоненький голосок, напевавший на незнакомом языке. От неожиданности у меня по коже пошли мурашки – в классе я был один, значит и петь здесь никто не мог. И всё–таки кто–то пел голосом маленькой девочки. Внезапно я расслабился потому что понял, кому принадлежит этот голосок – голосок, которого я на самом деле не слышал, потому что звучал он только в моей голове.
Я выглянул в полуоткрытое окно, выходившее на школьный двор, изрядно заросший кустарником и, конечно же, увидел Жанну: она сидела посреди песчаного круга в тени акации и что–то рисовала палочкой на песке. На ней было всё то же жёлтое платье с открытыми плечами, а на голове красовался венок из вишнёвых веток, как будто она его со вчерашнего утра и не снимала. Вся эта летняя идиллия – маленькая девочка, играющая в самодельной песочнице в окружении одуванчиков, пух летящий с тополей за школьным двором и стелющийся в ярко–зелёной траве – выглядела достаточно обыкновенно и невинно, чтобы в ней можно было заподозрить нечто странное. Но у меня сразу возникло такое чувство, что Жанна не случайно здесь оказалась, более того – она знала, что я за ней наблюдаю и только делала вид, будто крайне увлечена своими художествами.
– Эй Тим, тебе помочь?
Я так резко повернулся, что чуть не опрокинул горшок с алоэ, стоящий на подоконнике. В дверном проёме показалась голова Гены, который смотрел на меня со своим чисто фрейдистским любопытством.
– Нет, я сам справлюсь, – сказал я, прикрывая окно и делая невозмутимое лицо.
– Хорошо, тогда мы тебя внизу подождём.
Гена исчез, а я достал из шкафа веник и принялся за уборку, при этом стараясь не обращать внимания на тоненький голосок, который по–прежнему звучал в моей голове словно отдалённое эхо.
Валентина Григорьевна вернулась, когда я уже всё закончил и ссыпал мусор в ведро; меня так и подмывало спросить не нужно ли мне ещё помыть полы, но решив лишний раз её не доставать, я только сухо попрощался и выскользнул из класса. Внизу Гена с Алексом развлекались тем, что гоняли по пустому вестибюлю теннисный мячик. В качестве арбитра выступала наша техничка, которая орала ни них благим матом, однако это ещё больше их раззадоривало. Апогея её бешенство достигло, когда Алекс проехался своими высокими ботинками по широкой блестящей полосе, оставленной мокрой тряпкой. Выполняя разворот, он опрокинул ведро с грязной водой, и эта серая жижа, пузырясь, образовала на полу целое озеро. Вопя, как пожарная сирена и размахивая тряпкой, техничка бросилась за Алексом, но он вместе с Геной, смеясь и гикая, уже выскочил на улицу через запасной выход. Я последовал за ними, пригнувшись, чтобы не получить тряпкой по спине. За школой мы, наконец, остановились, однако мои закадычные дружки продолжали хохотать как заведённые.
– Ну вы и дебилы! В следующий раз она вас просто в школу не пустит, тогда и посмеётесь.
– Ну и что? Так даже лучше! – сказал Алекс, и они снова рассмеялись.
Я только покачал головой и уже повернулся, чтобы уйти, но меня остановил Гена.
– Слушай, Тим, ты не злишься на нас из–за этого рисунка? Понимаешь, мы пытались тебя предупредить, но ты нас даже не слышал!
Алекс тоже перестал смеяться и присоединился к нашему разговору.
– Ну, я думаю, никакой катастрофы не случилось. Григорьевна попыхтит и успокоится – вряд ли она придумает нам какую–нибудь пакость в конце учебного года. Кстати, а Кристину ты нарисовал круто. Она, конечно, девочка ничего.
Гена сделал такое движение, будто хотел его стукнуть, но ограничился тем, что скосил глаза в его сторону. Впрочем, от меня не укрылось плутоватое выражение, которое промелькнуло на лицах обоих. Не трудно было прочитать их мысли: они воображали, что проникли в мои сокровенные фантазии, ведь им даже в голову не могло прийти, что у меня с Кристиной могли быть какие–то отношения. Меня несколько позабавил этот спектакль.
– Вы здесь ни причём, я сам виноват. Ладно, потом поговорим, а то я и так уже задержался.
Гена озадаченно почесал в затылке.
– А ты разве не с нами? Мы могли бы пойти и где–нибудь зависнуть…
– Нет, сегодня не смогу – у меня другие дела.
– Не видишь у человека свидание, тупица, – сказал Алекс и на этот раз схлопотал от Гены оплеуху.
Мы разошлись каждый в свою сторону, однако на всякий случай я подождал, пока они не скрылись из виду, и только тогда направился к школьному двору. Жанна по–прежнему сидела в своей песочнице, которую оставили рабочие после ремонта задней части здания. Услышав мои шаги, она посмотрела на меня снизу вверх, и её глазёнки радостно заблестели.
– Привет Тимми! Смотри, что я нарисовала.
На песке выведенное неловкой детской рукой красовалось четырёхрукое чудище, похожее на калечного паука. На сегодня с меня достаточно было всяких рисунков, поэтому я не проявил к нему ни малейшего интереса.
– Как ты узнала, что я здесь?
Мой вопрос заставил её помрачнеть, и она какое–то время молча ковыряла палочкой ямку.
– Я не знала, я всегда прихожу сюда играть.
– Не ври мне! Это моя школа и раньше я тебя здесь не видел!
Жанна вдруг вскочила, отряхнула коленки и сердито топнула ножкой.
– Ты обещал, что придёшь ко мне, а сам не пришёл! Это ты меня обманул, врун проклятый!
– Насколько я помню, я не говорил, когда именно к тебе приду, – холодно ответил я. – Просто вчера вечером я был занят.
– Неправда! Неправда! Ты и не собирался приходить ко мне! – закричала Жанна, и её личико скривилось так, словно она вот–вот заплачет.
Я уже жалел о своём обещании, но мне и в голову не могло прийти, что она воспримет всё так серьёзно. Я засунул тетрадь за пояс и, присев рядом с ней на корточки, взял её маленькие ладошки в свои.
– Послушай, Жанна. Я не могу каждый день приходить и играть с тобой.
Она посмотрела на меня так, как смотрят дети, когда подозревают какой–то подвох.
– Почему?
– Потому что я намного старше тебя, а каждый должен играть с тем, кто подходит ему по возрасту.
«И ещё потому что я не хочу, чтобы ты вот так запросто врывалась в мои мысли и устраивала там полный беспорядок», – подумал я, но вслух естественно этого не сказал.
Жанна обиженно шмыгнула носом и вырвала свои ручки из моих.
– Неправда! Ты просто не хочешь играть со мной. Ты, как тётя Вия, когда она сердитая и говорит, чтобы я от неё отстала.
– Кстати, а твоя тётя знает, где ты? Разве она разрешает тебе так далеко уходить от дома?
Жанна выпятила нижнюю губу и стала смотреть куда–то вдаль. Я полез в карман своих джинсов, где обнаружил скомканную пятёрку, которую так и не потратил на вчерашнем свидании.
– Слушай, я не хочу, чтобы ты опять попала в какую–нибудь передрягу. Я отведу тебя домой, только сначала пообещай, что никогда сюда больше не придёшь. Договорились?
Жанна никак не отреагировала на мои слова и продолжала смотреть мимо меня, проявляя тем самым свой непримиримый цыганский темперамент. Я решил выбросить свой последний козырь.
– Если хочешь я куплю тебе по дороге конфет. Какие ты любишь?
Она, наконец, соизволила на меня взглянуть, при этом её тёмные, как оливки глаза ещё больше потемнели от гнева.
– Не нужны мне твои дурацкие конфеты! И никуда я не пойду – я здесь останусь!
Такого я от этой своевольной маленькой цыганки не ожидал. Конечно, я мог сейчас развернуться и уйти и, может, я бы так и поступил, если бы не опасался, что она снова за мной увяжется и начнёт выкидывать свои фокусы.
– Ну, хорошо, что ты хочешь, чтобы я сделал? Играл с тобой в песочнице? У меня, вообще–то на сегодня свои планы.
– Какие?
Её простодушное любопытство так меня поразило, что я на несколько секунд потерял дар речи.
– Нужно построить график логарифмической функции и решить биквадратное уравнение на компьютере, если тебя это так интересует.
– У тебя дома компьютер? А игры у тебя там есть?
«О, Господи, зачем я это сказал?! Вот идиот!»
– Вообще–то, у меня мало игр… – начал я, но Жанна уже уцепилась за мою футболку, и я понял, что никакие возражения не заставят её отцепиться.
– Ладно, уговорила. Только недолго, а то моя мама будет ругаться.
На самом деле компьютерных игр у меня было довольно много, но я понимал, что Жанне их лучше не показывать, иначе она будет осаждать мою квартиру и днём и ночью. Недавно мне принесли скачанные из Интернета игрушки для 16–ти битных приставок, которыми я сам когда–то увлекался, пока компьютеры полностью не вытеснили их с рынка. Я усадил Жанну за свой стол и включил мультяшную ходилку про ёжика Соника. Мама была на работе, но я знал, что к обеду она должна прийти и нужно будет придумать какое–то объяснение, когда она увидит незнакомую цыганскую девочку у меня в комнате. Лично я не видел ничего плохого в том, что Жанна пару часов поиграет на компьютере, но у моей мамы на этот счёт могло быть своё мнение.
В квартире уже было по–летнему душно, поэтому я достал из холодильника лимонад, наполнил два стакана и вернулся в комнату, где Жанна с горящими глазами мучила мою клавиатуру.
– Как это у тебя получается? Я имею ввиду – передавать мысли на расстоянии?
Этот вопрос уже давно вертелся у меня в голове, но я всё никак не решался задать его. Говорить о подобных вещах – значило признавать их существование, а мне легче было поверить в то, что я начинаю медленно сходить с ума. Потому что посторонние голоса могут звучать только в голове у сумасшедших.
Жанна, нехотя оторвалась от экрана и с недоумением на меня посмотрела.
– Только не притворяйся, будто не знаешь, о чём я говорю. Я слышал твоё пение сегодня утром.
– Ну… – она запнулась, явно над чем–то раздумывая. – Вообще–то, тётя Вия приказала, мне никому об этом не говорить.
– И правильно сделала. Но раз уж я всё равно об этом узнал, думаю, ты можешь мне рассказать.
Жанна беспомощно развела руками.
– У меня это просто получается и всё. Тётя Вия говорит, что моя мама умела так делать и мне это передалось по… по…
– По наследству, – подсказал я.
Она кивнула и потянулась к стакану с лимонадом. Обхватив его с двух сторон, Жанна сделала несколько булькающих глотков, потом вытерла рот тыльной стороной ладони и вдруг захихикала.
– Однажды, я сидела на дереве, а мимо шёл какой–то толстый дяденька с двумя большими сумками и при этом здорово пыхтел. Я тогда подумала, что он пыхтит как паровоз, а он остановился и начал оглядываться. Сначала я испугалась, что он меня увидит, но он скоро ушёл, а я потом так смеялась, что чуть не упала с дерева.
– Наверное, ты слишком громко думаешь, – заметил я.
– Наверное. Только у меня это не всегда получается. Тётя Вия называет это разговаривать голосом ветра.
– Ну а кроме этого? Что ещё ты умеешь делать такого, чего не могут другие люди?
– Могу забирать чужие вещи, – не без гордости ответила Жанна.
– Вроде того, как ты вчера «забрала» мой ученический?
Она снова кивнула, но при этом опасливо на меня посмотрела, словно боялась, что я выключу компьютер и выгоню её вон.
– И ты тоже не знаешь, как это у тебя получается?
На этот раз наступила долгая пауза – очевидно Жанна раньше никогда не задумывалась над этим феноменом, и теперь пыталась найти подходящие слова, чтобы его объяснить.
– Иногда, когда я к кому–то прикасаюсь, я вижу некоторые предметы и они… они сами появляются.
– Ты хочешь сказать, ты представляешь себе некоторые предметы, а потом они…
– Нет, я их вижу, – упрямо повторила Жанна. – Только если они небольшие. Ну, там – ручка или кошелёк.
При последнем слове её маленькие уши покраснели, и я невольно подумал, сколько она уже успела обчистить ни о чём не подозревающих бедолаг. С такими способностями среди профессиональных карманников, ей бы цены не было.
– А ещё я умею угадывать карту, – сказала Жанна и вытащила из кармана колоду карт – этот непременный атрибут каждой гадалки.
– Ну, это и я умею, здесь особого таланта не требуется. Кстати, а твоя тётя тоже наделена этим… «даром» забирать вещи?
– Нет, она не может. Зато она умеет предсказывать будущее и вообще она очень умная и много всего знает.
Мне хотелось расспросить о её родителях, но Жанна уже прилипла к экрану, поэтому я не стал больше доставать её своими вопросами. Взяв недочитанный роман Чейза, я удобно устроился с ним на кровати. Но, несмотря, на захватывающее повествование, мои мысли всё время возвращались к этой странной девочке за моим столом. Конечно, для Жанны, как и для других детей её возраста, не существовало разницы между самолётом в небе и ведьмой летающей на метле и варящей колдовские зелья. Поэтому, естественно, что такое объяснение, как «у меня это просто получается» её вполне устраивало. Но только не меня, уже начавшего привыкать к тому, что всё, что происходит в этом мире можно объяснить с помощью законов точных наук. Единственным человеком, который мог бы дать мне более вразумительный ответ, была тётя Жанны, но вряд ли она захочет говорить со мной на эту тему.
Когда ёжик на экране в очередной раз растерял свои кольца, Жанна попросила поставить ей другую игру.
– А какую ты хочешь? – спросил я, откладывая книгу в сторону.
– Драки.
Несколько озадаченный её выбором я загрузил «Mortal Kombat – 3» – игрушку, которая в разгар популярности приставок SEGA заставляла подростков целыми днями протирать штаны в компьютерных клубах. Жанна тоже пришла от неё в полный восторг и радостно колотила по клавишам, нажимая всё подряд.
– Не бей так сильно – ты мне всю клавиатуру раздолбаешь.
Я начал показывать ей, как правильно управлять игроком, но для её маленькой головы эта информация оказалась слишком громоздкой.
– Научись для начала делать простые серии ударов. Например – три–три, назад–шесть.
– Три, три, назад, шесть, – лепетала Жанна, растерянно глядя на клавиатуру и пытаясь повторить заученную комбинацию. После нескольких раундов безуспешных попыток, я начал колошматить её героя, выбивая из него крупные капли крови, однако игрового азарта у Жанны ничуть не убавилось. От избытка чувств она ёрзала в кресле, её глаза были широко распахнуты, а изо рта выглядывал кончик языка, который то и дело исчезал, когда она закусывала нижнюю губу. До меня вдруг дошло, что рядом со мной сидит ребёнок, которому впервые в жизни выпало такое счастье – поиграть в компьютерные игры, и чтобы не лишать Жанну этого удовольствия, я сделал вид будто мне крайне интересно, и начал ей поддаваться. Мы так увлеклись, что не сразу услышали, как в замке входной двери поворачивается ключ.
– А ещё здесь можно делать вот так, – сказал я и, в несколько приёмов закончив поединок, отправил бедолагу Кабала в долгий полёт с моста. Жанна, разинув рот, смотрела, как её бесстрашный боец приземлился на острые колья и изверг из себя фонтаны компьютерной крови. Всё это сопровождалось вполне реалистичными предсмертными воплями. Оставив её наслаждаться этим зрелищем, я выскочил в коридор, чтобы забрать у матери сумку с продуктами, так как она редко возвращалась с работы с пустыми руками.
– С кем это ты там разговариваешь? – спросила мама, едва переступив порог. Вопреки моим ожиданиям в руках у неё оказался всего один худосочный пакет, не считая её дамской сумочки.
– У нас гости, – ответил я и кивнул в сторону своей комнаты. Мама хотела заглянуть туда, но Жанна сама вышла ей навстречу и, робко поздоровавшись, спряталась за моей спиной.
– Познакомься, это Жанна. Она приехала погостить к Сашке Деркачу – ну, тому чернявому, который перешёл в «А» класс – и умудрилась потерять ключи от квартиры. Деркач куда–то свалил, поэтому я позвонил на работу его отцу – он должен приехать минут через пятнадцать. А пока Жанна пусть побудет у нас, потому что города она не знает и легко может потеряться.
– Очень похвально, что ты такой заботливый, – сказала мама и приветливо улыбнулась Жанне, которая недоумённо на меня уставилась. Пока она не успела чего–нибудь ляпнуть, я подтолкнул её обратно в комнату и прикрыл за ней дверь.
– А что нового в школе? – спросила мама, разуваясь и проходя в залу.
– Да ничего – всё то же самое. Была небольшая лекция, а потом проверочный диктант.
– Я надеюсь, ты всё написал?
Этот вопрос был задан неспроста – это я сразу понял, но под пытливым взглядом матери у меня не хватило духу сказать ей правду.
– Ну… да, в общем.
– Тогда возьми это и отнеси на кухню. А я пока переоденусь.
Я невольно обругал себя за то, что сразу не рассказал об инциденте в школе, о котором мама всё равно рано или поздно узнает. С другой стороны мне не хотелось, чтобы Жанна присутствовала при наших скандалах, поэтому я решил, что ничего страшного не случится, если я ненадолго отсрочу этот неприятный разговор.
В пакете я обнаружил сосиски, масло и хлеб и, рассовав всё это по местам, вернулся к себе в комнату. Жанна снова заняла моё кресло и пыталась играть с компьютером.
– Послушай, я хочу тебя кое о чём попросить. Ни в коем случае не демонстрируй эти свои способности моей маме. Иначе у нас могут быть серьёзные неприятности.
– Хорошо Тимми, я не буду. А почему ты сказал, что я потеряла ключи?
– Потому что так надо. Если моя мама спросит, где ты живёшь, скажешь, что ты из Славянска и приехала в гости к моему другу Саше, понятно?
– Понятно, – кивнула Жанна, хотя по её лицу было видно, что я только запутал её своими выдумками. – А ты можешь ещё раз кого–нибудь с моста сбросить?
На обед был вчерашний куриный суп и картофельное пюре с сосисками. Пока мама разливала первое по тарелкам, я пытался угомонить Жанну, которая всё ещё была под впечатлением от компьютерных боёв.
– Можно я и завтра к тебе приду?
– Не знаю, это не от меня зависит, – уклончиво ответил я.
– У Тимура скоро экзамен, поэтому он будет очень занят, – пояснила ей мама, но в её голосе я уловил нотки сарказма, которые мне сразу не понравились. Жанна разочарованно вздохнула и начала возить ложкой в тарелке, пытаясь разогнать горячий пар. Её подбородок едва доставал до краешка стола, поэтому мне пришлось подложить под неё маленькую подушку.
– А ты из какого города приехала? – спросила моя мама, отрезая ломтик хлеба и протягивая его Жанне.
– Из Славянска, – ответила та. – Мы там живём вместе с тётей.
– Я была в Славянске прошлым летом – ездила купаться на «Славкурорт». А твой дом далеко от пляжа находится?
– Сейчас далеко. А раньше мы жили рядом с морем, и я купалась каждый день, если только было не холодно.
Я едва не уронил свою ложку и опасливо взглянул на мать, ожидая её реакции, но на её лице не отразилось ни малейшего удивления.
– Рядом с каким морем? Которое в Славянске?
– Ну, да, – объяснила Жанна, правда уже не так уверенно. – Там на берегу ещё растут финиковые пальмы – много–много!
Моя мама делала над собой серьёзные усилия, чтобы не расхохотаться, поэтому я пришёл Жанне на выручку, хотя и с явным опозданием.
– Наверное, она рассказывает, как они отдыхали в Греции. Деркач показывал мне фотографии…
– Не пытайся водить меня за нос, Тимур. Я ещё могу послушать сказки маленькой девочки, но не потерплю их от тебя. Между прочим, мне на работу звонила твоя учительница и, я думаю, ты догадываешься почему. Но об этом мы поговорим после обеда.
Я сконфуженно уставился в свою тарелку, понимая, что в очередной раз попал впросак. Мне и в голову не могло прийти, что у Валентины Григорьевны хватит ума позвонить моей матери на работу. Если это и были те меры, с помощью которых она собиралась «поставить меня на место», то оставалось только признать, что у неё весьма скудное воображение.
Остаток обеда проходил в гнетущем молчании, поэтому я, как можно быстрее справился со своей порцией и вымыл тарелку. Жанна тоже начала вылезать из–за стола, оставив в своей тарелке недоеденную картошку и кусочек сосиски.
– А чай, что – никто не будет? – спросила мама, которая словно очнулась от своих, судя по её лицу, безрадостных мыслей.
– Ты будешь чай? – обратился я к Жанне, но она отрицательно мотнула головой. С её смуглого личика не сходило виноватое выражение, и она избегала смотреть мне в глаза. Пробубнив моей маме нечто похожее на «спасибо», Жанна вышла в коридор, и вскоре мы услышали, как она шерудит там своими босоножками.
– Я отведу её домой, если ты, конечно, не против, – сказал я матери подчёркнуто вежливым тоном. – Это в получасе ходьбы отсюда.
Мама только вздохнула и, не сказав ни слова, начала убирать со стола. Её губы были чуть поджаты, а между бровями появились две складки, что не сулило мне ничего хорошего.
Когда мы с Жанной вышли из дома, жаркий полдень был в самом разгаре, и на улицах почти никого не было. В небесном мареве, как на сюрреалистической картине неподвижно застыли два облака, из соседних домов не доносилось ни звука, словно весь квартал вдруг вымер. Жанна плелась рядом со мной, уныло глядя себе под ноги, полностью ушедшая в свои мысли.
– Я всё испортила, да?
– Ну, не то чтобы… Как говорит Алекс, никакой катастрофы не случилось. Но про финиковые пальмы ты, конечно, загнула.
Миновав тенистые дворы, мы остановились на перекрёстке. В трёх шагах находился ларёк мороженного, и я купил два пломбира – себе и Жанне. Забирая сдачу, я услышал за спиной рычание и в тот же миг развернулся, готовый врезать неизвестному псу кроссовкой по морде, если тот вздумает на меня броситься. Но как оказалось, пёс – высокий рыже–чёрный доберман, рычал не на меня, а на Жанну, которая стояла на обочине, глядя на пролетающие мимо машины. Плотный парень лет двадцати, в майке и голубых джинсах, держал собаку на поводке и пытался её успокоить, но у него не очень–то получалось. Тут Жанна повернулась к доберману, и в собаке сразу произошла разительная перемена: она заскулила и, поджав хвост, спряталась за ноги хозяина. Тот удивлённо захлопал глазами и принялся дёргать за поводок, чтобы поднять псину, но, как только Жанна шагнула им навстречу, доберман сам вскочил и бросился наутёк. Ошеломлённый хозяин несколько метров по инерции проскакал за своей собакой, пока не остановился уже на приличном от нас расстоянии.
– Чем это ты его так напугала? – спросил я, подходя к Жанне. Она посмотрела на меня, и на мгновение я заметил в её глазах какое–то чуждое им злорадное выражение. Как будто из тёмного омута этих глаз на меня смотрело нечто жестокое и неумолимое, как затаившийся зверь. Впрочем, когда Жанна заметила в моей руке мороженное, злорадство в её глазах сменилось детским удивлением, и я даже не был уверен – видел ли я его на самом деле или же мне просто показалось. Я протянул ей мороженное, в которое она вцепилась обеими ручонками.
– Это мне?
– Тебе. Только ешь помедленней, иначе простудишься.
На светофоре зажёгся зелёный, и, перейдя через дорогу, мы углубились в парк, погружённый в сонное стрекотание сверчков. От летнего зноя не спасали даже кроны деревьев, и глянцевая листва безжизненно повисла, придавленная палящим солнцем. Я уже порядочно взмок, однако Жанна бегала так, словно жара ей была нипочём. Вскоре узкие, извилистые тропинки закончились, и мы вышли на знакомую дорожку неподалёку от того места, где мне пришлось вмешаться в «игры» местной детворы.
– А кто такие эти братья Зуфар, или как их там?
Жанна перестала резвиться вокруг меня, и на её лице появилась почти взрослая серьёзность.
– Они наши враги. Моя мама рассказывала, что они из какого–то древнего рода, который уже давно нас преследует и хочет уничтожить.
– А за что они вас преследуют?
– Я не знаю. Мама говорила, что в то время, когда ещё не было машин и компьютеров, между нашими семьями случилась какая–то ссора, и с тех пор они никак не оставят нас в покое.
Помолчав, она тихо добавила:
– Тётя Вия мне про это не говорит, но я думаю, что это они убили моего папу. Я их ненавижу.
Я хотел спросить, что случилось с её отцом, но, видя, как она насупилась, решил, что делать этого не стоит. Во всяком случае сейчас.
Так как я пообещал матери скоро вернуться, то не стал провожать Жанну до самого дома и остановился, как только мы достигли частного сектора.
– Думаю, дальше ты дойдёшь сама, раз уж ты всё равно бегаешь, где захочешь.
– А ты не пойдёшь ко мне в гости?
– Нет, сегодня вряд ли. Но я могу прийти к тебе завтра, скажем к половине десятого. Если, конечно, твоя тётя возражать не будет.
Лицо Жанны сразу просияло.
– Нет, она не будет. Она только с виду строгая, а на самом деле она добрая–добрая.
От радости она едва не пританцовывала на месте, но я поспешил умерить её пыл.
– Я приду, но только с одним условием: пообещай, что не будешь прибегать ко мне всякий раз, когда тебе вздумается.
– Хорошо, я обещаю.
Улыбаясь, Жанна протянула мне свою липкую от мороженного пятерню, и я слегка её стиснул. У меня не было никакого желания приходить к ней в гости, но что–то подсказывало мне, что иначе она от меня не отстанет.
Моя мама сдержала своё обещание – по возвращении домой меня ждал неприятный разговор, который начался с констатации того факта, как плохо я веду себя на уроках и как я безалаберно отношусь к учёбе. Возразить мне было нечего, поэтому оставалось только пообещать, что я обязательно исправлюсь. Но моей маме этого было мало, и она захотела увидеть мою тетрадь. Я начал её искать, однако она куда–то исчезла, что, в общем–то, меня вполне устраивало. Это оказалось последней каплей, которая переполнила чашу терпения моей матери и та вылилась на меня гневной тирадой. В конце концов всё закончилось тем, что мне запрещено было выходить вечером из дому. Так что мои планы пойти с Аней на дискотеку рухнули с жутким треском. Поскольку серьёзных чувств я к ней не испытывал, то особенно об этом и не жалел, гораздо труднее было смириться с тем, что мною пытаются помыкать как маленьким. Эта мысль засела во мне горькой костью, и я даже начал подумывать о том, чтобы сбежать к отцу. Однако, как следует поразмыслив, я остановился на том, что сначала сдам эти чёртовы экзамены и забуду их как дурной сон.
Следующее утро я начал с того, что до девяти часов провалялся в постели. К этому времени мама уже ушла на работу, и я предвкушал целый день абсолютной свободы. Отбросив в сторону простынь, я выскочил в ванную, несколько раз плеснул в лицо холодной водой, после чего прокрался на кухню, где помимо завтрака на плите, обнаружил мамину записку, в которой она давала мне свои обычные утренние наставления. На этот раз, в качестве постскриптума она дописала: «УЧИ УРОКИ!». Выбросив записку в мусорное ведро, я достал из подвесного шкафчика тарелку, но положить в неё ничего не успел, так как в этот момент зазвонил телефон. После вчерашней взбучки, я позвонил Ане и предупредил её, что наше вечернее свидание отменяется. Она предложила встретиться сегодня в двенадцать часов дня и теперь, вероятно звонила сказать, что планы изменились. Но когда я снял трубку, оказалось, что это не Аня, а Шнырь.
– Ты всё ещё дрыхнешь, чудила?! – заорал он в трубку. – Все уже давно на поле – одного тебя ждём!
– На каком ещё поле? – не понял я, но взглянув на настенный календарь, тут же осёкся. Чёрт, я совсем забыл, что по вторникам мы играем в футбол. Первым моим побуждением было быстро надеть спортивную форму и выбежать на улицу, но тут я вспомнил, что обещал Жанне прийти сегодня к ней в гости.
– У тебя что – память отшибло? – не унимался Шнырь. – Тогда мы сейчас вызовем санитаров! Угадай, сколько им понадобится…
– Слушай, я сегодня не приду.
– Почему? – Из его голоса сразу исчез весь его радостный энтузиазм.
– Потому что…у меня много других дел. Поиграйте пока без меня.
– Ладно, хрен с тобой.
Я хотел ответить ему в той же манере, но Шнырь уже повесил трубку. Вернувшись на кухню, я быстро перехватил пару бутербродов с сыром, запил их кофе и начал собираться к Жанне. Над этой, на первый взгляд, бесхитростной девчушкой висела завеса какой–то мрачной тайны и мне непременно хотелось её раскрыть.
Когда впереди показались первые частные домики, меня вдруг охватили сомнения: с чего я взял, что старая цыганка вот так запросто пустит меня к себе в дом? Жанна в этом не сомневалась потому что она всего лишь ребёнок с его упрощёнными взглядами на этот мир. Но её тётке вряд ли захочется, чтобы кто–то посторонний вмешивался в их спокойную жизнь, более того, она может увидеть во мне угрозу, так как никто кроме неё не знал о сверхъестественных способностях её племянницы.
«Ладно, будь что будет. В любом случае мне надо с ней поговорить, хотя бы для того, чтобы она лучше следила за своей подопечной».
Пройдя несколько улочек, я вдруг обнаружил, что заблудился. В прошлый раз я не обратил внимания на название улицы, на которой находилась широкая деревянная изба, а так как все улицы здесь были похожи, то на её поиски мне пришлось бы потратить часа четыре. Я вернулся к последнему знакомому перекрёстку и попытался вспомнить, какой дорогой в то утро вела меня Жанна, но единственное, что приходило в голову – это долгий спуск, а спускаться в посёлок мы могли откуда угодно. Пока я стоял так и размышлял, из–за поворота вышла сухощавая бабка в сопровождении стаи гусей. Я решил спросить у неё.
– Скажите, а где у вас здесь живёт местная гадалка?
Она остановилась и, сощурив свои выцветшие глаза, пристально на меня посмотрела.
– Кто–кто?
– Ну… гадалка или знахарка. Цыганка, в общем.
Бабка задумчиво поскребла морщинистый подбородок.
– Тут неподалёку живут какие–то цыгане, но они… – Тут она замолчала, словно о чём–то вспомнив, в её глазах появилась тревожность.
– Тебе, наверное, нужна Вия?
– Да–да, она самая!
– Не ходи к ней сынок. Она – ведьма. Она знается с нечистым и уже не на один дом беду накликала.
– И всё–таки, где мне её найти? – упрямо спросил я.
Бабка несколько секунд подозрительно на меня пялилась и, очевидно решив, что я тоже знаюсь с нечистым, не стала больше ни о чём спрашивать и молча указала в нужном направлении. Я поблагодарил, но уходя, успел заметить, как она испуганно перекрестилась.
Мне не было дела до местных суеверий, и уже через пять минут я вышел на знакомую дорогу, которая извилистой змейкой вилась между частными домами. Погода была хорошей, дул ветерок, нагоняя на солнце тени облаков, похожие на расплавленные свинцовые пятна. Топая по ухабистой дороге, я ещё издали заметил знакомый дом и кучку людей собравшихся перед ним. Они шумели и жестикулировали как на митинге, а какой–то старикашка в потрёпанной кепке и коричневом костюме, знавшем ещё советские времена, пытался их угомонить. Рядом с ним стоял человек в синей форме, судя по всему участковый, и с безучастным видом следил за происходящим.
Я остановился метрах в десяти от этого собрания и тоже стал следить за происходящим. Больше всех кричала бабуля в цветастом платке – она заявляла, что у неё пропал чайный сервиз и обвиняла в этом пожилую цыганку. Ей поддакивал сутулый дедок, у которого, как я понял, исчезла покрышка от «Москвича». У остальных тоже случилось что–то подобное и они выкрикивали в адрес цыганки ругательства, обзывая её ведьмой и воровкой.
Тут заскрипела калитка, и Вия вся в чёрном одеянии, с разметавшимися по плечам волосами вышла навстречу своим обвинителям. Гвалт стих, как по команде и маленькая толпа даже отпрянула назад. Цыганка обвела всех тяжёлым взглядом, при этом я заметил, что те на кого она смотрела, тут же отводили глаза в сторону, а самые суеверные начинали креститься. Участковый воспользовался наступившей тишиной, достал из чёрной папки лист бумаги и ручку и выступил вперёд.
– Итак, кто будет писать заявление?
Люди нерешительно поглядывали друг на друга и даже бабка, которая громче всех кричала, отступила назад, вытолкнув перед собой сутулого.
– Какое ещё заявление? – буркнул тот. – Вы лучше обыщите её дом, наверняка она в погребе моё колесо спрятала!
– Да–да, милиция вы или кто? – добавила стоящая рядом пенсионерка.
– На это нужно специальное разрешение, – возразил участковый. – Вам нужно обратиться в суд, потому что обыск проводится на основании судебного постановления.
– Да, такой сейчас закон и нам нельзя его нарушать, – авторитетно заявил старикашка в коричневом костюме и, сняв кепку, вытер выступивший на лбу пот. Но тут из толпы выступила рослая женщина и, заслонив собой старикашку, обратилась к собравшимся.
– Что вы как маленькие в самом деле? Вы сейчас напишите заявление, а Вия потом нашлёт на вас порчу и мы все тут перемрём как мухи. Вон, Толька – сосед мой – помер две недели назад от инфаркта, а ведь ему ещё и сорока не было!
– Точно! – вскричал какой–то мужичок. – Они ещё перед этим поссорились – я сам слышал, как Вия проклинала его на всю улицу!
– Она ведьма!
– Ведьма!
– Её надо сжечь, как это делали в старину!
Люди снова зашумели, а участковый зевнул и убрал лист бумаги с ручкой обратно в папку. По его лицу было видно, что ему не терпится как можно скорей убраться отсюда. Старикашка в костюме взобрался на пенёк и начал размахивать руками, пытаясь успокоить толпу. Всё это время цыганка держалась с завидным достоинством и не проронила ни слова, спокойно глядя на своих соседей. Тут из–за её юбки выглянула детская мордашка и, заметив меня, радостно улыбнулась.
Привет Тимми
Я невольно вздрогнул так как всё ещё не мог привыкнуть к этим мысленным посланиям. Я погрозил Жанне, но она уже спряталась за свою тётку.
Старикашка, видя, что его никто не слушает, слез со своего пенька и направился к цыганке.
– Ну, и что мне с тобой делать, Вия?
– А что ты можешь мне сделать? – насмешливо спросила цыганка. – Я никакого зла тебе не причинила.
– Да, но твои соседи… – старичок сокрушённо развёл руками. – Ты сама слышала, что они про тебя говорят.
– За такие разговоры им бы следовало поотрывать языки! Как по–твоему – я могу перелезть через забор и тайком забраться в чужой дом?
– Ты, конечно – нет, но у тебя есть племянница.
– Моя племянница ещё слишком мала для таких забав, – резко оборвала его Вия, и под её взглядом старикашка весь как–то уменьшился в размерах.
– Да уж, знаем мы чему вы свою цыганву учите, – насмешливо сказал кто–то из толпы, но тут цыганка вся подобралась и с такой решимостью двинулась вперёд, что маленькая кучка людей мигом рассосалась. Участковый, видя, что всё уладилось без его вмешательства, тоже собрался уходить.
– Ну, что ж, раз никто ничего писать не будет, думаю инцидент исчерпан. Пока Михалыч. Звони, если что.
Старикашка почесал в затылке, плюнул с досады и побежал за участковым. На улице остались только я, Вия, Жанна и бабуля в цветастом платке, которая всё ещё что–то бормотала про свой сервиз.
Жанна подбежала ко мне и, вцепившись в мою руку потянула за собой.
– Пойдём, я покажу тебе свои игрушки.
Я поплёлся за ней, бросив опасливый взгляд на её тётку, которая к моему удивлению не стала нам препятствовать. Однако, когда я поднимался по скрипучим ступенькам на крыльцо, то чувствовал себя как человек, подозревающий, что впереди ловушка и всё равно продолжающий к ней приближаться.
В прихожей было темно, как в погребе и в воздухе стоял запах сырого дерева. Жанна провела меня в маленькую комнатку, которая сошла бы за детскую, если бы не имела довольно мрачный вид. Стены были обклеены поблекшими и вздувшимися в некоторых местах обоями с сумеречными узорами и, что сразу бросалось в глаза, – в комнате Жанны преобладал тёмно–синий цвет. Это была нездоровая синева, как у трупа, который долго пролежал в холодной воде. У запыленного окна стоял старинный шкаф цвета засохшей древесной смолы, а дощатый пол устилал потёртый сизый ковёр. Довершала весь этот нехитрый интерьер маленькая жанина кроватка, на которой я увидел свою пропавшую тетрадь.
– Прекрасно! Вот уж не думал, что тебе придёт в голову умыкнуть мой конспект. За такие дела маленьких детей обычно бьют по рукам.
Я пролистал тетрадь – она наполовину оказалась размалёвана детскими рисунками. Жанна спрятала свои ручки за спину и выпятила губы.
– Я не хотела, но у меня закончился альбом и мне негде было рисовать, – сказала она и исподлобья на меня посмотрела. – Ты не будешь бить меня по рукам, Тимми?
– Нет, но в следующий раз, если захочешь что-нибудь взять, лучше спроси у меня.
Жанна повеселела и, упав на колени, начала что–то вытаскивать из–под кровати. Это оказалась картонная коробка с тряпичными куклами.
– Вот, смотри – это Джанко, а это Айра, – залопотала она, – они прислуживают королеве Диане. А это злой Халиф, который хочет похитить королеву, – я его только вчера сделала.
Жанна вытащила из общего вороха куклу, напоминавшую огородное пугало, если бы его уменьшили до размеров статуэтки. На голове, сделанной из подушечки для иголок, красовалась бумажная чалма, а туловище прикрывало что–то наподобие монашеской рясы. Лицо у куклы как и у остальных было нарисовано фломастером, который местами поплыл, придав Халифу весьма печальное выражение. Глядя на всё это убожество, я начал понимать почему Жанна так ко мне привязалась. Действительно – что ещё остаётся ребёнку, у которого нет нормальных игрушек?
– Так ты сама делаешь этих… кукол? – у меня с трудом поворачивался язык назвать эти страшилища куклами.
– Да, но иногда мне помогает тётя Вия. Это она научила меня шить для них одежду.
– И что, – она ни разу не покупала тебе никаких игрушек?
– Она говорит, что у неё на это нет денег, – ответила Жанна и начала складывать своих кукол обратно в коробку. – Зато на прошлой неделе она купила мне красивый бант. Хочешь я тебе его покажу?
Она кинулась к шкафу, но тут за дверью послышалась тяжёлая поступь её тётки, и вскоре она сама выросла на пороге.
– Жанна, у нас закончился хлеб, поэтому тебе придётся сбегать в магазин.
– А как же Тимми? – девочка растерянно посмотрела на тётю, комкая в руках ярко–синий бант.
– Тимми никуда не уйдёт, не волнуйся. Правда Тимми?
В обращении цыганки было что–то испытывающее, как будто она проверяла, хватит ли у меня смелости согласиться. Я поспешил заверить Жанну, что обязательно её дождусь, но едва она выскочила на улицу, тут же пожалел о своём решении. Вия поманила меня пальцем, и я прошёл за ней на кухню, тесную и довольно–таки грязную. Посередине стоял расшатанный стол с тремя стульями, возле стены – старая печка и мойка с двумя кухонными шкафами. На шкафах, на подоконнике и даже на полу громоздились глиняные горшки всех форм и размеров и банки с какими–то семенами. Я едва не наступил на одну из них. Вия села за стол, сложила на скатерти свои массивные руки и несколько секунд задумчиво меня разглядывала, как некую диковинную вещицу.
– Значит, тебя зовут Тимур? – спросила она.
Я кивнул и, усевшись напротив неё, стал рассматривать кухонную утварь.
– Знаешь, Тимур, за те три года, что мы живём здесь с Жанной, ты первый посторонний человек, который переступил порог нашего дома. И я бы хотела знать, что у тебя на уме. Я же прекрасно понимаю, что ты пришёл сюда не для того, чтобы играть с моей племянницей.
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Я не собирался вмешиваться в вашу жизнь, но Жанна сама стала прибегать ко мне. Вам надо запретить ей гулять по всему городу, к тому же для неё это не безопасно.
Пока я говорил, Вия не сводила с меня своего колючего взгляда, но постепенно он смягчился, и на её губах появилась виноватая улыбка.
– Я тебя прекрасно понимаю, парень. И поверь – была б моя воля, я бы вообще не выпускала её из дома. Но мне нужно зарабатывать нам на жизнь и я не могу целыми днями её сторожить. Это хорошо, что ты рассказал мне, где она гуляет – теперь мне не придётся за неё волноваться.
Я не ожидал такого поворота и, признаться, немного растерялся.
– То есть, вы хотите сказать, что вас вполне устраивает, если я стану для вашей племянницы второй нянькой?
Вия лукаво на меня посмотрела и вдруг затряслась от смеха, а вместе с ней затрясся стол и всё что на нём стояло.
– Это ты неплохо придумал, только вряд ли ты с ней справишься. – Отсмеявшись, она встала из–за стола и, набрав в маленькую кастрюльку воды, поставила её на огонь. – Не волнуйся, я скажу Жанне, чтобы она перестала за тобой гоняться. Хотя я сомневаюсь, что она меня послушается – я вижу вы с ней хорошо сдружились.
– Не понимаю, разве у неё нет школьных друзей с которыми она могла бы играть?
– Жанна не ходит в школу, – ответила Вия, и её лицо сразу стало серьёзным. – И, я думаю, ты догадываешься почему.
Да, я догадывался, и именно мои догадки заставили меня сегодня прийти сюда. Не каждый день сталкиваешься с людьми, умеющими посылать мысли на расстоянии или перемещать в пространстве предметы.
Вия напряжённым взглядом следила за мной, и я почувствовал, что наш разговор коснулся зыбкой почвы.
– Я надеюсь ты умеешь хранить тайны. Есть вещи, которых люди не понимают, потому что корни их уходят глубоко за пределы человеческих знаний. Ты, конечно, заметил, что Жанна обладает особым даром. Скажи, ты уже успел об этом кому–нибудь рассказать?
За её равнодушным тоном скрывалась тревога, поэтому я поспешил её успокоить.
– Можете не волноваться. Даже если бы я попытался, люди бы только посмеялись или покрутили пальцем у виска.
– Что ж, это верно. Однако, не все такие недоверчивые и ты сегодня уже видел таких людей.
Мне хотелось спросить – правда ли то, что говорят про неё соседи, но счёл благоразумным пока не трогать эту тему.
– Жанна говорила мне о какой–то кровной вражде, правда, ей самой об этом мало что известно. Может быть вы мне расскажете эту историю?
Цыганка опустилась на стул, который при этом жалобно скрипнул, и некоторое время сидела, словно погрузившись в транс.
– Я понимаю твоё любопытство, – сказала она после некоторого молчания, – но хочу тебя предупредить, что не все знания полезны для человека, а некоторые даже и опасны. Ну–ка, дай мне свою руку.
После секундного колебания я протянул ей раскрытую ладонь, которую она несколько минут сосредоточенно изучала. И то что она на ней нашла крайне её удивило.
– Что вы там увидели?
– Ничего…Так, значит, ты хочешь услышать историю Жанны? – спросила цыганка уже другим тоном. – Так и быть, я тебе её расскажу. Только учти, что на некоторые твои вопросы я ответить не смогу, потому что ответы на них погребены временем.
Жанна принадлежит к древнему роду, которому покровительствует страшная сила, погубившая уже не одного человека. Много веков назад, в стране, которую называют Бенгалией, жил человек по имени Израэль Марос. У него была дочь Зара – красивая и статная девушка, которая своими глазами и телом приворожила сына старейшины одного селения. Они полюбили друг друга и поженились, хотя старейшина и был против, потому что отец Зары был «шовинано» – колдуном, который поклонялся великой Чёрной богине.
В то время в Бенгалии было неспокойно: местные правители воевали между собой, да ещё на страну нападали кочевники из северных пустынь. На совете старейшин селения было решено отправиться на запад. Всё селение, а в нём было 19 семей, среди них и мои предки, собралось в табор. Израэль тоже отправился с ним, хотя многие старейшины были против – они боялись, что он принесёт несчастье. Правда, его самого боялись не меньше, поэтому никто не осмелился высказать ему своё недовольство. Моя бабка рассказывала, что никто – ни человек, ни зверь не могли выдержать его взгляд потому что в нём таилось зло, которое было древнее самого мира. Но сам он зла никому не делал, скорее наоборот – умел лечить многие болезни и помогал в хозяйстве.
На 37–й день путешествия у Зары и её мужа родился ребёнок – крепкий малыш, которого назвали Камалем. Молодая семья не могла нарадоваться на своё чадо, но однажды в ночь ущербной луны младенец исчез. Вскоре хватились и Израэля, и тогда злые языки начали поговаривать, что колдун решил принести новорожденного в жертву своему божеству. С первыми лучами солнца Израэль вернулся и все увидели, что одежда у него в крови, а сам он еле волочит ноги, словно живой мертвец. Но в руках у него, завёрнутый в одеяло, сопел Камаль, целый и невредимый. В тот день женщинам табора пришлось затыкать своим детям уши – так Зара ругала отца, но Израэль только посмеивался, и в глазах его плясали огоньки какой–то безумной радости. Куда он носил ребёнка и чья кровь была на его одежде так никто и не узнал.
Тут цыганке пришлось прервать своё повествование потому что вода из кастрюли с шипеньем полилась на печку. Вия поспешно выключила газ и с укором на меня посмотрела, как будто это я был виноват в том, что она так увлеклась.
– Ну а дальше? Дальше–то что было?
– Погоди, не торопись. Вечно вы молодые куда–то торопитесь!
Ворча, она начала собирать тряпкой воду с плиты, после чего снова зажгла конфорку и высыпала в кастрюлю пачку вермишели. Проделав эту процедуру, Вия снова села за стол и продолжила рассказ.
– Никто не знал зачем Израэль выкрал ребёнка, но люди начали поговаривать, будто он наложил на него злые чары. Кое–кто из старейшин стал подбивать «вайду» – предводителя табора на то, чтобы он изгнал Израэля, а заодно и всю его семью. Тот не хотел расставаться с единственным сыном поэтому не стал никого выгонять. В таборе как и в семье последнее слово остаётся всегда за старшим и этот обычай сохранился у нас и по сей день, – добавила она не без гордости.
«У нас, к сожалению, тоже», – подумал я, вспомнив последний разговор с матерью.
– Через месяц табор перешёл горный хребет и спустился в степную долину. Вот тогда–то и случилось несчастье от которого не смогли спасти даже тёмные силы Израэля. После долгих странствий по пустыням старейшины решили разбить у подножия гор лагерь. Местность для этого была подходящей, к тому же рядом бил источник у которого можно было напоить лошадей.
У меня появилось смутное предчувствие будто я знаю чем закончится эта история. В памяти всплыл недавний сон и от осенившей меня догадки я едва не вскочил со стула.
– Они отдыхали три дня, но утром третьего дня из–за горизонта показался отряд арабов. Их было немного – не больше полусотни, но они были хорошо вооружены и…
– И они напали на табор, – закончил я за неё.
– Ты сам догадался. Но это произошло не сразу. Они подъехали к стану под видом торговцев и поначалу вели себя мирно. Их шейх – высокий чернобородый воин в сером бурнусе даже попросил разрешения разбить рядом бивак. Вечером он и ещё трое арабов пришли в лагерь и сказали, что им нужно купить немного еды и подковать лошадей. Шейха звали Аббас ибн Саид аль Зуфарра, и в глазах его горел огонь наживы. Старейшины табора гостеприимно приняли арабов, однако те вели себя очень надменно. Пока кузнецы делали примерку, они свободно разгуливали по всему лагерю. Возле одного из шатров Аббас едва не столкнулся с Зарой, которая несла кувшин на голове. Она посторонилась, но её чары – чары женской красоты сделали своё дело. Шейх проводил её долгим взглядом, а потом видно что–то решив, направился к шатру «вайды».
Спустя какое–то время оба вышли – «вайда» с нахмуренными бровями и удручённым взглядом, у шейха же был торжествующий вид, как у тигра, который настиг свою добычу. Ты, наверное, уже понял, что задумал коварный шейх: за деньги или с помощью угроз он надеялся увезти Зару, невзирая на то, что у неё были муж и ребёнок. В то время люди старались обходить всю семью стороной и многим не терпелось избавиться от ненавистного колдуна и его дочери. Возможно поэтому «вайда» и пошёл на сговор с арабским шейхом – кто знает? Отведя своего сына в сторонку, он начал ему что–то объяснять. На беду рядом оказался Израэль и, как только он узнал, что происходит, лицо его перекосилось от демонической злобы, и, шипя как разъярённая змея, он подскочил к арабу. Грянул выстрел, и колдун, цепляясь за одежды своего убийцы начал сползать на песок. На шум сбежался весь табор, трое арабских воинов тут же кинулись к своему шейху, чтобы защитить его. Но никто и не думал на них нападать – все столпились вокруг Зары, которая, рыдая, поддерживала голову умирающего отца. Пуля пробила ему грудь, и он едва мог говорить, но всё–таки ухитрился пробормотать несколько слов на каком–то незнакомом языке. В тот же миг поднялся ветер, и воздух наполнился свистом, похожим на пронзительный крик, как будто из сотен отдалённых глоток. Люди в страхе начали озираться, а когда снова посмотрели на Израэля, то увидели, то на его лице застыла жуткая ухмылка. Поистине так улыбаться мог только дьявол, забравший к себе в ад человеческую душу.
Четверо арабов, выставив перед собой ружья, начали пятиться назад, но никто их не преследовал. Двое мужчин подняли тело убитого и отнесли его в шатёр, а женщины сгрудились вокруг плачущей Зары. И только её муж недобро посвёркивал глазами вслед ушедшим арабам. Никому и в голову тогда не могло прийти, что они ещё вернутся – люди скорее поверили бы в то, что сама Чёрная богиня выйдет из недр земли и испепелит их своим взглядом.
– И в какой–то степени – так оно и случилось, – заметил я.
– Да, – торжественно кивнула цыганка, – мстительные арабы напали той же ночью, и земля тогда дрожала от топота копыт, а в небе полыхало огненное зарево. Мужчины табора защищались как могли, но они были не так хороши в бандитском ремесле. В общей суматохе одна из девушек, помогавших Заре при родах, услышала плачь младенца, и, побежав на него, нашла на пороге горящего шатра завёрнутого в тряпки Камаля. Очевидно, мать выронила его, когда её схватили. Девушка подхватила ребёнка и скрылась с ним в темноте. Её звали Гита, и, благодаря ей, уцелел весь наш род потому что после той памятной ночи табора не стало, а выживших вероятно забрали и продали в рабство.
– А вы уверены, что ей тогда удалось спастись? – спросил я. – Разве её никто не преследовал?
Вия посмотрела на меня так, будто хотела прочесть мои мысли, и на какую–то секунду в её глазах мелькнуло что–то похожее на суеверный страх
– Не знаю почему ты так решил, но так мне эту историю рассказывала моя бабка, а ей – её мать, и так из поколения в поколение, пока я не рассказала её тебе. Ты думаешь, что мы цыганки – все лгуньи?
– Нет…конечно, нет. Только это ровным счётом ничего не объясняет. Почему после стольких лет арабы продолжают вас преследовать и как им вообще удалось вас найти?
– Об этом я знаю не больше тебя, – покачала головой цыганка. – Но, думаю, что перед смертью Израэль наложил на шейха и весь его род страшное проклятье и злая луна ведёт их поэтому пути, чтобы они встретили свою… – Тут она вдруг замолчала и с тревогой посмотрела на часы.
– Что–то Жанны долго нет. Как бы с ней чего не случилось!
– Если хотите, я пойду, разыщу её.
Я вылез из–за стола, но тут снаружи послышался быстрый топот, и через мгновенье Жанна влетела на кухню с большим целлофановым пакетом.
– В соседнем магазине был перечёт и мне пришлось бежать на другой конец улицы, – заявила она в ответ на строгий взгляд тётки.
– Ну, что ж, садись – скоро будем обедать.
Я решил, что мне самое время уходить, тем более, что я и так уже опаздывал на встречу с Аней.
– Мне, пожалуй, пора. Приятно было с вами побеседовать.
Жанна уже успела отломить кусочек горбушки, но так и застыла с ним посреди кухни..
– Как, ты уже уходишь? А ты разве не будешь с нами обедать?
– Нет, как–нибудь в другой раз, Жанна.
Я украдкой глянул на Вию, ожидая, что она вставит своё веское слово, и она не замедлила вмешаться.
– Ты слышала, что сказал Тимур? Он сегодня занят и ему будет не до тебя. Если будешь такой назойливой, я запру тебя в твоей комнате на целый день!
Жанна что–то пробурчала и, забравшись на стул, обиженно уставилась в окно.
– Думаете, на неё это подействует? – спросил я, когда мы вышли на крыльцо.
– Подействует, но ненадолго. Поэтому ты иногда заглядывай – мы тебе всегда будем рады. Я вижу, что ты неплохой парень, хотя и очень любопытный.
Цыганка сделала рукой загадочный жест, который, по–видимому, означал прощание, и закрыла калитку. Я постоял, какое–то время, а потом направился в город. Уходя, я заметил, как в доме напротив всколыхнулась занавеска, скрывая неизвестного наблюдателя. Похоже, если местные старожилы объявят охоту на ведьм, то мне не избежать своей участи.
К Ане я, конечно, опоздал, но вместо того, чтобы меня упрекать, она сразу бросилась мне на шею, словно мы с ней не виделись десять лет.
– Я так рада, что ты пришёл, всё боялась, что ты позвонишь и скажешь, что ты опять чем–то занят. Проходи. У нас тут небольшой беспорядок, но ты не обращай внимания. Ксени сегодня не будет – она уехала к родителям. Хочешь пива?
Я был несколько обескуражен таким радостным приёмом и снова почувствовал скуку, как во время нашего первого свидания, когда Аня, охваченная неизвестным мне порывом начала болтать без умолку, а я из вежливости пытался поддержать разговор. Но на этот раз что–то было не так. Когда я зашёл в квартиру, то не увидел там никакого беспорядка – скорее наоборот, всё было тщательно убрано, так тщательно будто жильцы готовились к переезду. С Аней тоже произошла перемена – её бледное личико вопреки обыкновению не было сильно накрашено и, казалось над ним поработал хороший визажист. Единственное с чем ему не удалось справиться – это с бусинками прыщиков, блестевшими на её щеках.
– Вчера возникла небольшая проблема, поэтому я не смог прийти, – сказал я, разуваясь. – Думаю с дискотеками придётся подождать, во всяком случае – пока я не сдам экзамены.
Её эта новость, казалось, нисколько не огорчила. Аня нагнулась, чтобы достать тапочки, при этом её шёлковый, бирюзовый халатик распахнулся, и я заметил белую припухлость её груди. Когда она выпрямилась, наши взгляды встретились, и Аня поспешила отвести глаза в сторону.
– Ты так и не сказал, что ты будешь пить. У меня есть ещё вино, только белое. На красное у меня аллергия.
– У нас сегодня какой–то праздник? – спросил я и к своей досаде подумал, что у Ани, должно быть, День Рождения.
– Нет, просто на улице жарко, и я подумала, что ты захочешь…У меня подруга всегда пьёт холодное пиво, когда жарко!
Я не стал говорить, что её подруга скорее всего алкоголичка, и прошёл в просторную залу, гадая, что значат все эти приготовления. Через минуту явилась Аня с двумя запотевшими бутылками светлого пива и стаканами. За её радостным возбуждением угадывалась плохо скрываемая нервозность, и тут до меня, наконец дошло, к чему вся эта обходительность. Я начал шарить по карманам, делая вид будто что–то потерял.
– Чёрт, кажется я посеял ключи. Я выйду ненадолго на улицу, по–моему я знаю, где я мог их выронить.
Аня растерянно на меня посмотрела, но я уже выскочил в коридор, быстро влез в свои кроссовки и, перепрыгивая через несколько ступенек, помчался вниз по лестнице. Выбежав на улицу, я купил в ближайшем ларьке презерватив, и, уже не спеша, вернулся обратно. Аня с нетерпением меня дожидалась, постукивая ноготками по полупустому стакану. Я пристроился рядом и сделал приличный глоток из бутылки.
– Ну что – нашёл?
По дрожащим ноткам в голосе Ани я понял, что за эти пять минут моего отсутствия явно заставил её понервничать. Может быть она даже решила, что таким образом я хотел от неё сбежать.
– Нашёл.
– И где они были?
– А тебя действительно это интересует? – в лоб спросил я, чем сильно её смутил. Аня хотела встать, но я быстрым движением повалил её на спину. Не дав ей опомниться, я распахнул на ней халат, обнажив её выступающие рёбра и соблазнительные маленькие груди. Мне ещё не приходилось выступать в роли яростного любовника, но раз уж всё шло именно к этому, то я решил, что лишние церемонии ни к чему. Аня не сопротивлялась – раскинув руки, она следила за мной со странным выражением тревоги и любопытства. Вскоре я понял почему она была такой робкой, пассивной и взволнованной.
В своём любовном порыве я не обратил внимания на то, как конвульсивно сжались её бёдра, а колени словно тисками сдавили мои бока. Все эти подробности, как ил поднявшийся со дна реки, всплыли в моей голове несколько позже, когда мы, не двигаясь, лежали друг возле друга и только тени деревьев за окном гуляли в дымчато–жёлтом свете комнаты. В комнате стоял резковатый мускусный запах, к которому примешивался ещё запах, напоминавший запах томатного сока. Мой живот был испачкан кровью, и это было странное ощущение – лежать и чувствовать как на тебе высыхает чужая кровь. При этом во мне непонятным образом переплелись чувства вины и какого–то внутреннего триумфа. Наверное, что–то подобное испытывают врачи, вынужденные в процессе лечения пациента причинять ему боль. Неизвестно что по этому поводу думала Аня – я не успел её спросить так как она встала и направилась в ванную. На смятом халате осталось несколько тёмно–красных пятен, будто немое свидетельство совершённого преступления. Я стянул с себя окровавленный презерватив и, подойдя к окну, вышвырнул его в форточку, но вместо того, чтобы приземлиться на землю, он зацепился за ветку вишнёвого дерева и повис на нём как какой–то кошмарный слизняк. Задёрнув штору, я поспешил ретироваться вглубь комнаты. Из–за двери ванной доносилось шипение душа, и его странная монотонность заставила меня насторожиться. Обычно этот звук сопровождается плесками и хлопаньем мыльницы, а здесь только шипение и больше ничего. Я вдруг почувствовал себя как герой фильма ужасов, когда он медленно подходит к двери, открывает её, а там…
– Эй, у тебя всё в порядке?
Не дождавшись ответа, я толкнул дверь – к счастью она была не заперта – и вошёл в ванную. Аня сидела, поджав колени к груди и отрешённым взглядом смотрела в пространство; душевой шланг безучастно шипел у её ног. На моё появление она никак не отреагировала, даже не повернула головы. Не долго думая, я забрался к ней в ванну и устроился за её спиной.
– Я, наверное, вела себя как полная дура, – сказала Аня подавленным голосом. – На самом деле у меня не было парня. Точнее был, но…
«Но ему не удалось затащить тебя в постель», – додумал я за неё конец фразы. Пока она об этом не заговорила, я даже не задумывался, был ли у неё кто–то или нет. Но Аня почему–то воспринимала это совсем по–другому.
– Ты теперь меня ненавидишь, да?
– Нет, – ответил я и ощутил некоторую неловкость. Что мне действительно не нравится – это когда из ничего делают трагедию.
Аня посмотрела на меня через плечо, в её серых глазах не было и намёка на ту глуповатую восторженность с которой она встретила меня у порога. В них даже появилось какое–то взрослое выражение – я и не предполагал, что первый в жизни секс может так её изменить.
– Если честно, то я тоже тебя обманул. Я не терял ключи – просто я забыл купить презерватив. Кстати, он сейчас висит на дереве у тебя за окном.
Аня расхохоталась, а вместе с ней начал смеяться и я. Нет, я не подыгрывал и, хотя не буду заявлять, будто во мне вдруг проснулись настоящие чувства, как это любят изображать в книжных романах, но в эту минуту я понял, что моё отношение к этой хрупкой девушке превратилось в нечто большее чем глупый и бесцельный флирт.
Когда я уходил, солнце уже клонилось к закату, его багровый, как перезрелый мандарин диск низко висел над оглашаемыми птичьим гомоном дворами, а в оконных стёклах домов расплывалось угасающее пламя. Этот июньский вечер был слишком хорош для того чтобы променять его на провонявший потными телами троллейбус, поэтому я решил пройтись пешком, тем более, что мой дом находился всего в получасе ходьбы. В бирюзовом небе, разбавленном бледно–розовыми пятнами парили ласточки, в воздухе витали ароматы цветущих акаций, а в моей голове рассеянные мысли уже строили воздушные замки относительно моего ближайшего будущего. Почти час мы с Аней сидели на лавочке и болтали о всякой ерунде, и я как бы невзначай сказал, что собираюсь поехать с друзьями на озеро. Аня тут же заявила, что поедет со мной и, хотя я был не в восторге от этой идеи, пришлось с ней согласиться. Я уже представлял как Гена с Алексом будут всю дорогу отпускать нелестные шуточки в мой адрес, и вчерашний инцидент в школе послужит для этого хорошим поводом. Мне бы не пришлось беспокоиться из–за такого пустяка, если бы Аня не уступала своими внешними данными Кристине, но к сожалению всё было как раз наоборот.
Едва я подумал о Кристине, как увидел её собственной персоной в обществе троих ребят. Одного из них я узнал – это был отъявленный хулиган по кличке Марат, который ещё год назад учился в моей школе. Как и большинство подобных типов он был обрит наголо, и его лицо выражало надменную спесивость. Мне рассказывали, что однажды в драке он сломал руку кому–то из сверстников и, глядя на его выступавшие мускулы, можно было не сомневаться в том, что он на это способен. Очевидно из желания продемонстрировать свой торс, Марат снял футболку и, засунув руки в карманы старых джинсов, что–то рассказывал стоявшей у подъезда Кристине. Двое других сидели на корточках – один курил, другой перебрасывал в руке чётки и, хотя физиономии их были не менее наглыми, по сравнению с Маратом они казались просто доходягами. Проходя мимо, я не удержался от того, чтобы не бросить мимолётный взгляд на Кристину. Она тоже меня заметила, но сделала вид, будто мы незнакомы. Однако наши переглядывания не укрылись от Марата, и не успел я сделать и десяток шагов, как до меня долетел короткий свист. Так обычно подзывают собак, поэтому я, как ни в чём не бывало, продолжал шагать дальше. Обернуться меня заставил чей–то возглас и торопливый звук шагов за спиной. Ко мне спешил бритоголовый с чётками; ссутулившись и волоча ноги, он раскачивался из стороны в сторону как маятник. При других обстоятельствах его карикатурная походка вызвала бы у меня смех, но в моём воображении живо возник образ паренька с рукой вывернутой под неестественным углом, и смеяться как–то расхотелось.
– Я не понял, пацан, ты или борзой или в натуре не слышишь, что тебя зовут…Иди сюда!
Этот костлявый гопник изо всех сил изображал из себя блатного, но получалось у него не очень правдоподобно. Одного удара в челюсть наверняка хватило бы, чтобы он задрал пятки к небу. Я уже собрался врезать ему, а потом быстренько слинять, но в последний момент передумал. Из–за Кристины. Я не мог выставить себя перед ней таким трусом, и, хотя голос разума кричал, что другого выхода у меня нет, я не без труда заставил его заткнуться. Нет уж, хватит и того, что я уже опозорился на уроке Валентины Григорьевны.
– А чего надо? – спросил я, не обращая внимания на кривлянье этого выскочки.
– Чего надо? – передразнил меня гопник. – Пошли, тут с тобой побазарить хотят.
Он повернулся и вразвалочку зашагал к своей компании, а я последовал за ним. Алкоголь ещё не до конца выветрившийся из моей головы, притуплял страх, но пульс всё–таки участился. Гопник подошёл к Марату и встал рядом с ним с видом преданного слуги выполнившего данное ему поручение.
– У тебя есть курить? – спросил Марат, глядя на меня из–под полуприкрытых век, словно ящерица, хладнокровно наблюдающая за насекомым.
– Нет, не курю, – коротко ответил я, зная, что этим вопросом дело не ограничится. Сидевший на корточках бритоголовый, выбросил окурок и медленно поднялся, хрустнув коленными чашечками.
– А мелочь у тебя есть?
– Мелочи тоже нет, – я по–прежнему строил из себя покорного дурачка. – С деньгами вообще напряг в последнее время.
Все трое обступили меня, только Кристина стояла в сторонке, но я на неё даже не смотрел. В глухом дворике, замкнутом прямым углом четырёхэтажки, кроме нас никого не было. Я слышал в окнах голоса и звон посуды, но эти звуки казались мне неизмеримо далёкими.
– Где–то я тебя уже видел, – сказал Марат и подозрительно сощурился. – Ну–ка, выверни карманы!
– Да оставь ты этого рохлю, Марат! – вмешалась Кристина. – Не видишь – он и так уже весь трясётся.
Я вспыхнул, как перегоревшая лампочка и ещё не успев осознать, что делаю, услышал свой голос, но с такими интонациями, будто говорил не я, а кто–то другой.
– Да, Марат, не трогай меня, а то от вида твоей страшной хари я наложу в штаны и ты тоже будешь весь в дерьме.
Шестёрки Марата так и застыли, а сам он в первые секунды, казалось, растерялся. Его мозг был развит не так хорошо, как мускулы и ему требовалось время чтобы переварить услышанное.
– Что… Что ты сказал?!
Он двинулся на меня, а я предусмотрительно отступил назад, выйдя таким образом из опасного полукруга. Хладнокровие Марата вдруг куда–то испарилось, и он в бешенстве бросился вперёд. Я успел отскочить и даже треснул его по уху, но удар оказался слабым и только ещё больше вывел его из себя. Тут очнулись дружки Марата и кинулись ему на помощь. Я отбивался как мог, но силы были слишком неравными. Им не понадобилось много времени, чтобы сбить меня с ног, и уже лёжа на земле с разбитым лицом и гудящей, как трансформатор головой, я подумал, что мне здорово повезёт, если я отделаюсь только сломанной рукой. Когда на тебя набрасываются три разъярённых гопника, готовых втоптать тебя в землю, остаётся ожидать только самого худшего.
Чувствительный удар по рёбрам заставил меня откатиться в сторону, и я упёрся в чью–то ногу; прежде чем она успела пройтись по моей физиономии, я вцепился в неё и, резко дёрнув, свалил её обладателя на землю. На лице гопника застыло испуганное удивление – как будто он не мог поверить, что с ним такое может произойти, и я с отрешённым наслаждением влепил ему кулаком по носу. Больше я ничего сделать не смог, потому что чьи–то руки схватили меня за футболку, стащили с моей жертвы, и мир внезапно вспыхнул всеми цветами радуги. Не знаю что происходило потом – на какое–то время я вообще потерял представление об окружающем. Звуки стали далёкими и невыразительными, а я словно погрузился на дно неглубокой реки и наблюдал оттуда со странным равнодушием за движением неясных силуэтов.
«Почему они медлят? Почему до сих пор со мной не расправились?»
В обволакивавшем меня коконе полузабыться эти вопросы казались глупыми и бессмысленными. Постепенно я начал куда–то проваливаться, и я оказался в кромешной тьме, но при этом не утратил чувства восприятия. И первое что показалось мне странными и в то же время пугающим – это то, что я лежу не на траве, а на какой–то гладкой холодной поверхности. Больше всего это напоминало мраморную или гранитную плиту. Откуда–то сверху дул ветерок, сопровождавшийся лёгким шипящим присвистом. Он долетал до меня с короткими интервалами, и тут я понял, что на самом деле это не ветерок, а дыхание. Дыхание чего–то огромного, что пряталось в непроницаемой тьме надо мной и обдавало холодом могильного склепа. Я различил какую–то паукообразную фигуру, и всем моим существом завладел панический страх, так как я обнаружил, что не могу пошевелиться. Мне донельзя захотелось вырваться из этого кошмарного места, из этого состояния беспомощности перед чем–то неведомым, словно вынырнувшим из самого ада. Что–то ко мне приближалось, и к своему ужасу, я увидел, что это выплывшее из тьмы мёртвое лицо ребёнка. Оно смотрело на меня пустыми глазницами и ухмылялось жуткой улыбкой, которая – и в этом я нисколько не сомневался – будет преследовать меня в кошмарных снах. Если я ещё смогу видеть сны. Голова вдруг заговорила, её зловещий вкрадчивый шёпот просачивался в мои мысли, словно ядовитый туман.
Здравствуй Тимми, хороший мальчик. Ты только попал в мой маленький мир и уже хочешь его покинуть? Не спеши, подумай. Здесь может быть немного тесно, но для тебя у меня место найдётся. У меня всегда есть место для тех кто одинок и тех кто ненавидит. Ведь это правда, не так ли? Ты ненавидишь людей, которые отправили тебя сюда. Ты ненавидишь свою мать за то что она вечно пилит тебя и оставляет без денег на твои естественные подростковые шалости. Она думает, что если ты будешь хорошо учиться, то станешь большим человеком, но мы же оба знаем, что это не так. В твоей стране хорошо живут только воры и неплательщики налогов, остальные влачат жалкое существование, которое изо дня в день становится всё более ненавистным. Ты думаешь, что у тебя много друзей и с ними весело, но долго так продолжаться не будет, потому что всё когда–нибудь заканчивается. Скажи, зачем тебе такая участь? Зачем тебе становиться в один ряд с миллионами других неудачников?
Тут лицо исчезло во тьме и вместо неё появилось другое, высушенное, как печёная груша. В его чертах было что–то знакомое, но её сморщенная, словно сгоревшая кожа делала её неузнаваемой.
Да, Тимми, зачем тебе это? Ты же слишком умён, чтобы подчиняться законам придуманными этими ничтожными людишками. А если я скажу тебе, что ты сам сможешь творить свои законы и обладать возможностями о которых эти недалёкие создания могут только мечтать? Ты сам станешь для них полубогом, тем более, что цена за это совсем невелика.
«Чего ты хочешь?» – мысленно завопил я, так как в этом состоянии не мог даже открыть рот. Мёртвая голова нависла надо мной словно дьявольский атрибут какого–то шамана–язычника и прошипела:
Я хочу чтобы ты поиграл со мной, Тимми. Просто поиграй со мной.
Она начала смеяться хриплым безумным смехом и, казалось, ещё немного и я сам вот–вот сойду с ума. Из тьмы начали появляться другие головы – я увидел, что их целая вереница, словно все они висели на невидимом шнуре продетом сквозь их уши, и каждая, приближаясь ко мне, повторяла одно и то же:
Поиграй со мной…Поиграй со мной…Поиграй со мной…Тимми… Тимми… Тимми…
… Тимми, Тимми – очнись! Вставай… ну, вставай же!
Этот знакомый тонкий голосок ворвался в моё сознание словно порыв свежего ветра. Лица начали удаляться и постепенно превратились в бледно–розовые овальные бусинки ожерелья, свисавшего с худой детской шеи. Мир медленно возвращался ко мне, приобретая прежние краски. И первой, кого я в нём увидел, была Жанна – она стояла рядом со мной на коленях и тормошила за плечо. Поначалу я решил, что это ещё одно видение, но тут заметил за её спиной Марата и его дружков. Я резко сел, мой затылок тут же сдавило от боли, а в глазах потемнело. Вскоре темнота отступила, оставив тупую боль и пронзительный писк в ушах. Не знаю сколько времени я был в отключке – минут пять, может больше, но у меня вдруг возникла странная уверенность, что всё длилось не больше минуты. Такой «контраст» времени бывает во сне, когда кажется, что оно идёт своим ходом, и только внезапный звонок будильника возвращает его в привычное русло. Я бегло оглядел себя: джинсы в зелёных разводах травы, а на футболке расплылось несколько кровавых пятен. Вроде бы ничего серьёзного, правда, я ещё не настолько пришёл в себя, чтобы делать какие–то выводы. Мои противники стояли чуть поодаль, но нападать на меня похоже не собирались. На лице Марата застыла презрительная усмешка с которой он поглядывал то на меня то на Жанну. Та в свою очередь бросила на него свирепый взгляд.
– Не подходи к нам, ты, дылда! А не то я вас всех… – она сцепила в замок худые кулачки так что они почти побелели и что–то забормотала на своей цыганской тарабарщине. Марат и его двое дружков удивлённо переглянулись и разразились громким хохотом, который напоминал нечто среднее между пьяными воплями и поросячьим визгом.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я Жанну, медленно поднимаясь.
– Мы с подружкой гуляли в соседнем дворе, потом она ушла домой, а я как раз проходила мимо и увидела тебя…
Её смуглые щёки слегка порозовели – всё–таки Жанна была ещё слишком мала, чтобы врать не краснея. Я не стал больше её расспрашивать и, прихрамывая, заковылял прочь. Бритый, которому я съездил по носу хотел загородить мне дорогу, но Марат остановил его.
– Мы детей не трогаем. Пусть идёт, играется в куколки со своей мелкой соплёй.
Я сделал вид будто пропустил его слова мимо ушей, хотя меня досада брала за то, что Жанна своим неожиданным появление остановила драку. Если бы не она, я бы так легко не отделался, но в тот момент я об этом не думал. Во мне бушевал коктейль из гнева, стыда и раздражения, и, когда я проходил мимо Кристины, то готов был выплеснуть его на маленькую девочку, семенящую рядом со мной словно бездомный зверёк. Наверное, Жанна и без своих способностей угадала моё настроение потому что до ближайшей остановки не проронила ни слова. Пока мы стояли в ожидании троллейбуса, две бабки и молодая чета то и дело поглядывали в нашу сторону, очевидно считая меня весьма занимательным зрелищем. Я же чувствовал себя так будто преодолел несколько лестничных пролётов всеми частями своего тела. При каждом движении в рёбрах ворочалась глухая боль, а правое колено будто сводило судорогой. Лицо тоже было не в лучшем состоянии: верхняя губа распухла и стала какой–то слишком громоздкой, один глаз начал заплывать, а левая скула вся онемела, словно по ней прошлись наждаком. Как только подъехал троллейбус, я поспешил занять место в углу салона, чтобы не привлекать лишнего внимания. Жанна устроилась рядом со мной и всю дорогу смирно сидела, разглядывая пальцы на своих ногах. Ей нужно было выходить на одну остановку раньше, но она беззаботно её проехала и вышла там же где и я, видно рассчитывая, что я проведу её домой. На этот раз я не собирался этого делать и нарочно перешёл на свою сторону улицы. Но она по–прежнему не отставала от меня ни на шаг. Чаша моего терпения иссякла, и, уже не пытаясь сдержать клокотавшую во мне ярость, я повернулся и крикнул:
– Что ты за мной увязалась?! Я тебе не подруга для игр! Убирайся домой, слышишь? Убирайся раз и навсегда!
Жанна остановилась, глядя на меня испуганными глазами, потом её губы задрожали, по щекам побежали слёзы и она сложила свои ручки в умоляющем жесте.
– Не сердись на меня, Тимми… пожалуйста… я только хотела тебе помочь…
– Мне не нужна твоя помощь! Считай, что мы квиты и прекрати ходить за мной повсюду! Или мне надо объяснять по–другому, чтобы до тебя, наконец, дошло?
Всхлипывая, Жанна побрела прочь, а я направился в свой двор. Всю эту сцену с любопытством наблюдали несколько прохожих, и мне ничего так не хотелось, как поскорей крыться от назойливых взглядов. Но не успел я зайти за ближайший дом, как услышал визг тормозов и злобное шипение покрышек. По спине пробежал холодок, заставивший меня на какое–то время забыть о своих бедах.
«Жанна»
Я быстро вернулся назад и увидел, что посреди дороги стоит старый «фольксваген», а побагровевший водитель, высунувшись из окна, орёт благим матом в сторону деревьев, окружавших парк. Мне показалось, что среди них мелькнуло светлое пятнышко, которое тут же растворилось в густых сумерках. Уже почти стемнело, и достаточно было представить, какими мышиными тропами Жанне придётся идти, чтобы попасть домой, как моё сердце болезненно сжалось. Мысленно проклиная себя за своё идиотское поведение, я поспешил за ней насколько это позволяло моё повреждённое колено. Впереди маячил неясный силуэт девочки, но чем дальше я углублялся в заросли, тем быстрее он от меня отдалялся.
– Жанна! Жанна, подожди!
Среди окружавших меня стволов лип и каштанов мой голос был слабым и тонул в развесистых кронах. Чёртово колено разболелось ещё сильнее, я едва мог ступить на ногу, но продолжал продираться сквозь кустарник. На узкой развилке я споткнулся переплетённый куст и шлёпнулся на землю, больно ударившись подбородком. Пожалуй, даже во время своего бурного детства я не получал за один вечер столько ушибов. Чертыхаясь я начал подниматься, но тут моё внимание привлёк какой–то предмет. Это была маленькая босоножка с вкраплениями блестящих камешков – босоножка Жанны. Она валялась между двумя тропинками, поэтому нельзя было определить по которой из них бежала Жанна. Одна вела в сторону парка, откуда доносилась музыка и были слышны голоса людей, другая терялась в глухой чаще, отдававшей сыростью и безмолвием. Если Жанна выбрала первую тропинку, то ещё оставалась надежда, что я смогу разыскать её в толпе, но если она выбрала вторую…Я отогнал от себя эту мысль и, сунув босоножку в карман, захромал туда, где играла музыка.
Я обошёл весь парк, но Жанну так и не нашёл. Под бледно–розовым светом фонарей гуляли молодые парочки, аттракционы сверкали разноцветными звёздами, между летними площадками бегали дети с яркими воздушными шарами, но нигде не было смуглой девочки в жёлтом платье и без одной босоножки. Усталый и разбитый я возвращался из парка, иногда ловя на себе косые взгляды. Но теперь мне было на них наплевать. Если с Жанной что–то случится, я никогда себе этого не прощу.
Дома моя мама пришла в праведный ужас от моего внешнего вида и сразу же начала хлопотать над моими ссадинами. Заодно она не уставала упрекать меня за то что я шляюсь по тёмным дворам и ищу на свою голову неприятностей. Я терпеливо выслушал все её замечания, после чего заперся у себя в комнате наедине со своими тревожными мыслями. Образ Жанны, одиноко бредущей по тёмному парку не хотел покидать моё воображение, и все мои попытки избавиться от него с помощью какого–нибудь отвлечённого занятия остались безуспешными. Впрочем, мне не пришлось долго мучиться своими терзаниями, так как усталость и поздний час всё–таки взяли своё, и я сам не заметил как задремал прямо за своим письменным столом.
Мне снился сон. Я снова был в парке и передо мной зиял тёмный провал, уходящий глубоко в чащу. Лунный свет серебрился на листьях деревьев, но в этот узкий тоннель тьмы совсем не проникал, что выглядело довольно странным, так как нарушало закон естественного преломления. Как будто кто–то разлил чернила посреди картины с ночным пейзажем. Впереди появился какой–то проблеск и, хотя тут же потух, я успел различить силуэт Жанны.
Иди за мной, Тимми
Я шагнул в темноту, которая тут же окутала меня неощутимым туманом. В нём мой тело стало лёгким и двигалось словно подталкиваемое невидимой силой. Я позвал Жанну, но вместо ответа увидел лишь очередной проблеск, мгновенный как вспышка фотоаппарата.
Иди, не бойся
Её тонкий детский голосок, казалось, раздавался совсем рядом и, в то же время звучал где–то далеко, долетая до меня двойным или даже тройным эхом. Вскоре я вышел на маленькую поляну освещённую болезненно–жёлтым светом, который исходил от пещеры в скале. И тут я понял, что нахожусь не в парке, а в какой–то незнакомой местности больше похожей на горный лес. Где–то за высокими стволами деревьев журчал ручей и ухала сова, чего я в парке никогда не слышал. На бледный полукруг света легла чья–то тень – это была Жанна, она стояла на пороге пещеры, и её глаза странно поблёскивали сквозь спутанные волосы.
Она ждёт тебя Тимми. Тётя Вия говорит, что только пройдя обряд, люди становятся джнани.
Я хотел спросить о чём она говорит, но Жанна уже исчезла в пещере, только отсвет пламени всколыхнулся за её спиной. Я вошёл в пещеру и увидел там темноволосую девушку, которая сидела у маленького костра на расстеленной шкуре какого–то животного. Её лицо показалось мне знакомым но во сне я не смог вспомнить где я его видел. В руках она держала нечто напоминающее полураздавленную медузу красно–коричневого цвета. При моём появлении она медленно встала, и вдруг поднесла эту мерзость к губам и начала жадно чавкать. Затем протянула предмет своей трапезы мне, и я без малейшего отвращения последовал её примеру. Несмотря на отвратный вид по вкусу этот окровавленный кусок мяса напоминал сладкий сироп, который я когда–то любил в детстве. Мной вдруг овладело какое–то звериное остервенение, и я опомнился только когда на моих руках остались одни кровавые следы. Девушка приблизилась ко мне, её рот и кончик носа были в крови, которая тонкой змейкой стекала от её подбородка к низу живота. Она потянула за шнурок серой с орнаментом юбки из какой–то грубой ткани и та соскользнула на пол, обнажив красивое тело, от одного вида которого я почувствовал естественное желание.
Мы легли возле костра, её пальцы впились мне в грудь и, усевшись на меня сверху, она задвигалась плавными поступательными движениями. Огонь костра отсвечивал от её плеч, гладких как полированное дерево, длинные пряди волос мягко ударяли по округлой груди. Всё это нисколько не походило на сон – такими реальными казались её прикосновения, я даже ощущал тепло её тела и слышал позвякивание змеевидных браслетов на её запястьях. И ещё я слышал её дыхание. Сиплое, с присвистом, обдававшее меня ночным холодом. Лицо девушки вдруг начало меняться: черты вдруг расплылись, как будто я смотрел на неё сквозь запотевшее стекло, затем снова стали чёткими, и я узнал в них Кристину.
Ты хочешь быть со мной, Тимми? Я знаю, что хочешь. Так скажи мне – всего лишь одно слово, и у нас всё будет как раньше. Как в тот вечер когда ты впервые любил меня. Скажи мне!
Этот вкрадчивый голос я уже слыша и предчувствие надвигающегося кошмара захватило меня невидимой волной.
Ты познаешь Вечное Наслаждение. Ты забудешь все свои страхи. Ты станешь хозяином свое жизни. Только скажи мне.
Её тело задвигалось быстрее, доводя меня до крайности возбуждения. С её лицом начало происходить что–то странное – оно стало каким–то зыбким и покрылось мёртвенной синевой. И сквозь эту синеву угадывались черты существа, которое изо всех сил старалось сохранить надетую на себя маску, но та сползала, словно расплавленный воск, приоткрывая страшную личину. Лицо у этой твари походило на человеческое, но в то же время ничего человеческого в нём не было. Крючковатый нос висел над толстыми ярко–красными губами, а в разрезе миндалевидных глаз клубился мрак. Её рот скривился в плотоядной гримасе, в нём блеснули острые как иглы зубы. Браслеты на её руках ожили и поползли настоящими змеями по плечам к голове, на которой образовали что–то вроде живой короны. Я попытался освободиться, но у этого чудовища вдруг выросли ещё две руки, они прижали меня так, что я оказался как бы распятым на земляном полу. Синее уродливое лицо приблизилось к моему, в нос мне ударило зловоние тухлого мяса. Между зубами показался чёрный извивающийся как пиявка язык, и, когда я открыл рот, чтобы закричать, он скользнул мне в горло. Он проникал всё глубже и глубже, пока я не почувствовал, что задыхаюсь. В последней попытке вырваться из этого кошмара я издал отчаянный вопль от которого и проснулся.
В глаза мне тут же ударил яркий солнечный свет, заставивший меня зажмуриться. Ультрафиолетовые блики оказались настолько невыносимыми, что я съехал со стула на пол. Придя, наконец, в себя, я осовело огляделся: я по–прежнему в своей комнате, обклеенной плакатами моих кумиров; в углу кровать до которой я так и не добрался, рядом тумбочка с книгами и старое кресло, скрипевшее всякий раз когда на него садились. Никаких таинственных пещер и чудовищ. Я медленно поднялся, разминая затёкшие конечности. Такие сумасшедшие сны мне ещё не снились. При одном воспоминании меня всего передёрнуло, а во рту появился неприятный солоноватый привкус. Очевидно, во сне я прикусил себе язык.
В ванной я стащил с себя грязную одежду и с облегчением забрался под горячий душ. Лучшего средства избавления от ночных кошмаров, пожалуй, не существует. Единственное, от чего мне никак не удавалось избавиться – это от подозрения, что мне снился не обычный кошмар. Я привык воспринимать сны как нечто хаотичное и непонятное, без всякой логики и взаимосвязей, но на этот раз я испытал тревожное чувство, когда вспомнил, что девушка в пещере была той самой цыганкой, спасшей младенца из горящего шатра.
«Её звали Гита», – эхом откликнулся в моей голове голос старой цыганки, и я невольно поёжился. Если всё о чём она рассказывала, происходило на самом деле, то почему я вижу это во сне? Совпадение или колдовство? Я не верил ни в то ни в другое. Возможно я слишком серьёзно воспринял все эти цыганские басни про колдунов и древние проклятия, что и отразилось на моём подсознании. Нельзя забивать голову всякой чепухой. Я попытался расслабиться и вытянулся в ванной насколько это позволяли её размеры. И тут заметил, что не чувствую вчерашней боли в колене. Я осторожно согнул ногу, потом разогнул но никакого, даже лёгкого побаливания не ощутил. Ещё вчера я был уверен, что буду хромать всю неделю и, может быть мне придётся обратиться к врачу. Теперь же боли как не бывало и даже мои помятые бока, хотя и были синими, но никаких ощутимых неудобств мне это не причиняло. Как если бы об этой боли остались одни воспоминания. Или если бы (почему–то у меня возникло именно такое чувство) всё что было вчера, происходило не со мной, а с кем–то другим.
Размышляя над этим странным феноменом, я выбрался из ванной. Завтрак, состоявший из омлета с сыром остывал на столе, но мне с трудом удалось заставить себя съесть половину. То и дело всплывавшие перед моим мысленным взором эпизоды ночного кошмара отбивали весь аппетит.
Когда ты пройдёшь обряд, ты станешь джнани
Какой ещё на фиг обряд и кем это я стану? Отложив в сторону вилку, я несколько минут сидел, безучастно разглядывая пчелу, увязшую в малиновом варенье, пока появление матери не отвлекло меня от этого занятия.
– Доброе утро, хулиган. Ну, как ты себя чувствуешь?
Как ни странно, но в её тоне не было язвительности – наверное она решила, что сейчас не самое подходящее время для придирок и нравоучительных лекций.
– Нормально, – буркнул я и принялся ковырять вилкой в тарелке.
Мама потрепала меня по волосам, затем подошла к печке и прикрутила огонь под маленьким котелком.
– Тогда, пожалуйста, займись сегодня уроками. Не заставляй меня в очередной раз краснеть перед твоей учительницей, договорились?
– Договорились, – машинально ответил я, так как мысли мои бродили где–то далеко от темы этого разговора.
– Вот и хорошо. Ну всё, мне пора на работу. Каша на печке, выключишь её минут через десять.
Я подождал, пока стихнет стук её каблуков на лестничной площадке и, оставив недоеденный омлет двум летающим над столом мухам, начал собираться к Жанне. Мне хотелось удостовериться в том, что она благополучно вернулась вчера домой, но я то и дело ловил себя на мысли, что не это главная причина моего сегодняшнего визита к ней.
Перед домом Жанны меня ждала новая неожиданность: на мой стук в калитку никто не отозвался. Я несколько раз дёрнул дверь, но она естественно была заперта. Мои вчерашние опасения снова проснулись и заметались словно муравьи в банке. Что если Жанна так и не попала вчера домой? Что если с ней что–то случилось? Вряд ли бы её тётка стала бы сидеть дома, сложа руки. Кажется, я слишком далеко зашёл в своём эгоизме, когда решил, что восьмилетняя девочка сможет пройти несколько километров по тёмным закоулкам и не заблудиться. Нужно быть последним дебилом–оптимистом, чтобы всерьёз поверить в это.
Я отошёл забора и стал изучать дом, надеясь углядеть в нём признаки жизни. Оба окна выходившие на просёлочную дорогу поблёскивали свинцовыми бликами, но в них бвло не больше жизни, чем в слепом бельме на глазу. Вообще, весь дом, напоминавший древнерусскую избу производил довольно мрачное впечатление. Неизвестно кто и когда его построил, думаю, он был древнее самого старого дома в округе. Я заглянул за забор, но ничего кроме заросшего сорняками огорода и нескольких фруктовых деревьев не увидел. Тут за моей спиной послышался скрип открываемой калитки, и, обернувшись, я увидел бабку с ведром – ту самую, которая вчера больше всех кричала на старую цыганку и её племянницу. Она подозрительно на меня покосилась и заковыляла к ближайшим мусорным бакам. Не особо надеясь на то, что она мне ответит, я всё же решился спросить у неё про Жанну.
– Где эта маленькая оборванка? Почём я знаю! Небось, лазает где–нибудь в чужом огороде.
Старуха ещё больше сощурила глаза, в которых подозрительность не смогла перебороть её старческое любопытство.
– А ты кто такой? Дальний родственник, что ли?
– Не совсем, – уклончиво ответил я. – Просто у меня пропала одна вещь, и я, кажется, знаю кто её взял.
Моя фраза попала в цель – недоверчивость старухи сразу испарилась, и она не замедлила высказать мне все свои соображения по этому поводу. Я терпеливо слушал её гневную тираду, время от времени, кивая головой, пока она, наконец, не проболталась, что Жанна полчаса назад убежала в сторону лесопосадки, окаймлявшей посёлок с западной стороны. Я едва сдержал вздох облегчения.
– Если найдёшь эту чертовку, парень то надери ей как следует уши. Ты не первый, кого она уже обокрала, только никто здесь не хочет связываться с этими цыганами, особенно с этой мегерой Вией, которая…
Она вдруг замолчала и её глазки опасливо забегали по сторонам.
«Которая может наслать на вас страшное проклятье», – подумал я, но вслух сказал:
– Не волнуйтесь, уж я с ней как–нибудь разберусь. Спасибо, что помогли.
Развернувшись, я быстрым шагом направился к лесопосадке неровной туманно–зелёной полосой тянущейся за треугольными крышами домов. Мне пришлось изрядно поблукать по придорожным дебрям, пока я не наткнулся на заброшенный дом с просевшей крышей и ободранной штукатуркой. Жанна сидела на старой покрышке, висевшей на бельевой верёвке, натянутой между двумя яблонями, которые росли перед домом. Не знаю, кто соорудил ей эти импровизированные качели, зато теперь стало ясно, куда исчезло колесо от старого «москвича».
Когда я подошёл, Жанна что–то увлечённо рассказывала одной из своих кукол, поэтому она не сразу заметила моё появление, а когда заметила, то спрыгнула на землю и отбежала на несколько шагов в сторону.
– Не бойся, я ничего тебе не сделаю, – сказал я в дружественном жесте протягивая ей руку, но она только отпрянула и посмотрела на меня так будто ожидала, что я сейчас её ударю.
– Послушай, Жанна. Мне жаль, что всё так вышло, я правда не хотел кричать на тебя.
Я уже не помню когда я в последний раз извинялся и перед кем, но, кажется у меня получилось не очень правдоподобно, потому что Жанна по–прежнему не сводила с меня своего настороженного взгляда. Не придумав ничего лучшего, я достал из кармана потерянную ею босоножку.
– Вот, возьми, я нашёл её вчера в парке.
Несколько секунд Жанна смотрела то на меня то на босоножку, и её личико постепенно смягчилось, хотя обиженно выпяченные губы достаточно красноречиво говорили, что она обо мне думает. Она протянула свою смуглую ручонку и взяла босоножку.
– Спасибо. Тётя очень рассердилась, когда узнала, что я потеряла её.
– Да, представляю как тебе влетело, – пробубнил я и скользнул взглядом по её голубым домашним тапочкам. Они были мягкими как плюшевые игрушки и явно не предназначались для такой жаркой погоды. Но тут моё внимание привлекла тряпичная кукла, которую Жанна прятала за спиной.
– Можно посмотреть?
После некоторого колебания Жанна показала мне своё творение и застенчиво опустила ресницы.
– Я её только вчера сделала, поэтому ещё не успела придумать ей имя
Я уставился на куклу в тупой прострации, чувствуя как волосы на голове становятся дыбом, а затылок покрывается гусиной кожей. Словно издевательское напоминание о ночном кошмаре я держал в руках уменьшенную копию четырехрукого чудовища с синим лицом ведьмы, какими их изображают в детских мультиках. Единственная разница заключалась в том, что голова куклы была абсолютно лысой, что придавало ей ещё более зловещий вид. В моих ушах снова возник этот вкрадчивый шёпот, а в нос вдруг ударил запах сырого мяса. Я выронил куклу и отшвырнул её ногой подальше.
– Ну–у–у, что ты делаешь?! – закричала Жанна и, подбежав к этому размалёванному пугалу, подняла его и начала заботливо стряхивать с него пыль. Я шагнул к ней, не сводя с куклы пристального взгляда. Да, сомнений быть не могло – слишком уж яркими были воспоминания о недавнем сне.
– Только не пытайся и на этот раз меня обдурить. Я уже видел это лицо… точнее эту рожу. Что всё это значит?
– О чём ты говоришь, Тимми?
– Брось эти свои цыганские штучки, Жанна. Слишком много совпадений там где их быть не должно. Это твоя тётя научила тебя делать таких уродливых кукол?
– И совсем она не уродливая, – обиделась Жанна, – просто я ещё не сделала ей волосы.
– Не заговаривай мне зубы! Ты и твоя тётка что–то от меня скрываете, и я хочу знать что именно. Так что лучше выкладывай всё начистоту, пока я действительно не разозлился!
Жанна растерянно уставилась в землю и какое–то время стояла с поникшей головой, теребя в руках злосчастную куклу
– Ты говорил, что не будешь кричать на меня, а сам кричишь, – тих произнесла она.
– Ты сама на это напрашиваешься. Если ты не расскажешь мне что происходит, то можешь считать нашу встречу последней. Я теперь и близко не подпущу тебя к своему дому, а к компьютеру тем более.
Последняя фраза явно задела её за живое – Жанна подняла на меня умоляющий взгляд, но кроме мольбы я заметил в нём предостережение.
Пожалуйста, не заставляй меня, Тимми
– А то что? – спросил я вслух. – Боишься, что я упаду от страха в обморок?
– Боюсь, что ты подумаешь будто я говорю неправду и опять на меня рассердишься.
– Это будет зависеть от того какую правду ты мне расскажешь. Кажется, после всего, что было я могу поверить во что угодно.
– Тётя говорила мне, что другие люди ни во что не верят и поэтому они никогда не смогут говорить шёпотом ветра и не научатся смотреть глазами кошки. Ты другой, а значит тоже не поверишь мне.
– Что значит «другой»? А что нужно, чтобы стать такими как вы?
После некоторой заминки Жанна ответила:
– Нужно пройти ритуал.
– Какой ещё ритуал?
– Я не знаю. Но вот она, – девочка показала на куклу, – она знает.
– А она – это кто?
– Я же сказала, что ещё не придумала ей имя, – пояснила Жанна с тем терпеливым выражением с каким отвечают на вопрос идиота. – Но она часто приходит ко мне во сне.
– Ну, что ж – очень рад за тебя. И раз уж ты со своей бабой Ягой так хорошо подружилась, то передай ей, чтобы она оставила меня в покое.
У меня голова шла кругом от всего о чём мы сейчас говорили, но Жанна восприняла мои слова очень серьёзно.
– Почему ты не хочешь пройти ритуал? Тётя Вия говорит, что все кто его проходил становились очень сильными и никто не мог их обидеть.
– А она, случайно, не говорила от чего умер ваш сосед? Только не рассказывай мне, что ты и об этом ничего не знаешь!
Под моим испытывающим взглядом Жанна снова потупила глаза.
– Он был плохим.
– Плохим? Ага, понятно – вы хотели сделать его хорошим, но бедняга ни с того ни сего окочурился.
– Неправда, всё было совсем не так! – в голосе Жанны появились плаксивые нотки. – Он хотел… он хотел… – От волнения она стала запинаться, и мне пришлось задать ей прямой вопрос.
– Что он хотел, Жанна?
– Не знаю. – Девочка снова залезла в своё колесо и начала раскачиваться взад– вперёд. – Я раньше всегда играла возле его дома, а он когда выходил, угощал меня конфетами или пирожным. А иногда он даже приглашал меня к себе, только я никогда не заходила потому что тётя строго–настрого запретила мне заходить в чужие дома.
– Я смотрю её запреты не очень–то на тебя влияют, – усмехнулся я. – Что случилось потом?
– Однажды я играла во дворе, а он возвращался домой. У него в руке была бутылка с одним из тех напитков от которых противно пахнет, и он шатался в разные стороны. Я сказала ему «здасьте», а он остановился и долго смотрел на меня каким–то странным взглядом. Потом он присел корточки, взял меня за руку и что–то забормотал. Сначала я ничего не поняла – он говорил, что угостит меня мороженным, если я дам ему пощекотать мою целку и что это очень приятно. Я ответила, что у меня нет никакой целки, а он засмеялся и сказал, что есть, и он покажет мне если я пойду к нему домой. Мне очень хотелось мороженного, но тут появилась тётя Вия и начала кричать на нас обоих. Она приказала мне идти домой, а сама ругала и проклинала Толика. Он тоже стал кричать на неё, обзывая разными обидными словами и даже бросил в неё бутылку, хотя и не попал. Вот тогда я и поняла, что этот Толик очень дурной человек. Когда мы уходили, тётя сказала, что гнев Чёрной богини покарает его и так оно потом и случилось.
– Значит во всём виновата эта Чёрная богиня? Ну, что ж, очень интересно. Только вся проблема в том, что я не верю во все эти сказки и поэтому не поддамся больше на твои уловки, основанные на обыкновенном гипнозе и внушении. Признайся, что ты пудришь мне мозги также как и другим людям.
– И ничего я не пудрю! Я говорю правду, почему ты не веришь мне, Тимми?
– Да потому что всё это бред собачий! И даже если предположить – всего лишь предположить, что я в него верю, то я хочу знать, чего вы добиваетесь. Допустим я пройду ваш дурацкий ритуал и что потом? Что это мне даст?
Абсолютную свободу. Ту самую, которой все так жаждут, но никто не получит. Ты ведь этого хочешь, не так ли?
Я отпрянул назад. Но не от Жанны, а от того что смотрело на меня из тёмной глубины её глаз. Это был не взгляд ребёнка или даже человеческого существа, если такое можно себе представить – от странной гипнотической пустоты этого взгляда у меня мороз пошёл по коже. И этот вкрадчивый шёпот, возникший в моей голове, был слишком хорошо знаком, чтобы принять его за игру воображения. Будто лёгкий шелест просачивается тебе в мозг, чтобы там превратиться в доступные для понимания слова. Я заметил, что вокруг наступила гробовая тишина – смолкло пение птиц и отдалённый шум машин на дороге. Словно меня накрыл звуконепроницаемый вакуум.
Первым моим побуждением было развернуться и бежать без оглядки. Какая–то часть моего разума, очевидно управляемая инстинктом самосохранения, так и кричала об этом. Только я никуда не обежал, потому что одного взгляда на маленькую худосочную девочку, вытирающую грязную пятку о такую же грязную коленку, хватило чтобы эта мысль показалась неимоверно идиотской. Действительно, чего мне опасаться? Некой сверхъестественной силы, злого демона вселившегося в это тщедушное создание? Но я никогда не верил в подобные вещи, и раз уж я такой убеждённый скептик, то почему бы и не притвориться, будто я всерьёз воспринимаю всё это баловство с ритуалами и древней магией? В конце концов, это единственный способ узнать, что тут на самом деле происходит.
– Ладно, поиграем пока в твою игру. Итак, что я должен делать?
Через три дня я сдал экзамены и вместе со своей маленькой компанией поехал за город, чтобы отметить это событие. И, хотя результаты ещё не были известны, я не сомневался в том, что сдал всё успешно. А вот насчёт того, правильно ли я поступил согласившись на этот дурацкий обряд, похожий больше на ролевую детскую игру, сомнения были и очень серьёзные. Со мной явно что–то происходило. Я это понял уже на следующий день на экзамене по алгебре, к которому почти не подготовился. Тем не менее, я выполнил все задания по билету, хотя последний раз заглядывал в тригонометрические формулы месяц назад. Знаю, что это звучит неправдоподобно, но когда я писал работу, в моей голове не было ни единой мысли, и математические знаки словно сами собой появлялись на странице. Домой я вернулся в состоянии полутранса и, задёрнув шторы, завалился спать. Мои глаза стали слишком чувствительны к дневному свету, и даже солнечное отражение в стекле вызывало в них невыносимую резь. Эту проблему я решил, купив солнцезащитные очки. Сидя в душном, провонявшем солярой автобусе и вспоминая то утро, я осознал, что так толком и не понял, что же на самом деле произошло. Я стоял на краю неглубокой ямы, наполовину засыпанной листьями под которыми покоился труп какого–то животного, о чём свидетельствовали запах гнилого мяса и мерное гудение мух, непрестанно круживших над ямой. Больше я ничего не видел, так как Жанна приказала мне закрыть глаза и, разведя руки в стороны, застыть в таком положении. Сама она встала позади меня и начала бормотать что–то на непонятном языке. Мне стоило немалых трудов чтобы не рассмеяться, так как достаточно было представить, как мы выглядим со стороны, и во мне начинал расти приступ гомерического смеха. Так я простоял пока не почувствовал жжение в плечах. Я попытался опустить руки, но обнаружил, что они меня не слушаются. Боль нарастала, странным образом слившись с гудением мух, и этот невыносимый гул, казалось, заполнил собой всё мой существо. Сквозь него я различил ещё какие–то звуки – настолько необычные, что так и не смог представить того что их издавало. Ясно было одно – оно было большим и оно приближалось. Попытка открыть глаза также не увенчалась успехом, более того, я уже не чувствовал своего тела, словно оно растворилось в тёмном пространстве, уносившем моё сознание куда–то за пределы этого мира.
– На что ты смотришь?
Голос Ани отвлёк меня от моих мыслей, заставив опуститься на Землю. Я задёрнул пёструю штору и, сняв очки, повернулся к ней.
– Да так… Смотрю как солнце восходит над домами.
– Нравится любоваться рассветом? Вот уж не думала, что ты такой романтик!
– Никакой я тебе не романтик! И вообще я его ненавижу!
Я не хотел на неё кричать – это вырвалось как–то само собой. Аня отодвинулась от меня и едва не уронила сумочку, которую держала на коленях.
– Я… слушай, извини. Просто не знаю что на меня нашло, – пробормотал я в полной растерянности.
Аня ничего не ответила, только посмотрела на соседний ряд, где Алекс, Гена и Вика играли в карты. Те прекратили игру и уставились на нас. Некоторые пассажиры на соседних сиденьях тоже повернули головы в нашу сторону, но решив, что мы с Аней не стоим такого внимания, вернулись к своим разговорам.
– Наверное, это всё из–за экзаменов. Я перенервничал и…
– Ладно, не оправдывайся, – Аня накрыла своей ладошкой мою, как бы в знак примирения. – Мы же не будем начинать такой день с каких–то глупых ссор.
День действительно обещал быть погожим, словно созданным для того чтобы провести его на берегу какого–нибудь озера. Я слегка сжал анину ладонь и тут услышал сдавленный смешок, который сразу перешёл в кашель. Скосив глаза в ту сторону, я заметил как Алекс с Геной склонили головы, делая вид, будто поглощены игрой в «дурака». Вчера я под угрозой смертной казни запретил своим одноклассникам говорить Ане о том, что случилось на консультации «по–русскому» и о Кристине, однако это отнюдь не означало, что мне удастся избавиться от их похабного остроумия на протяжении всей поездки. Сознавая здесь своё бессилие, я решил просто не обращать на них внимание. Эти двое если захотят и мёртвого на смех подымут.
Водитель завёл автобус, и мы начали медленно отъезжать от автовокзала. Я поудобнее устроился в кресле, собираясь немного вздремнуть. Дело в том, что прошлой ночью я почти не спал, а те два часа, что я урвал перед рассветом трудно назвать сном. Раньше я никогда не страдал бессонницей, и тот факт, что она у меня вдруг появилась, не мог меня не насторожить. Если в этом и заключалось действие чёрной цыганской магии, то мне оно совсем не нравилось. Перед тем как погрузиться в забытье я пообещал себе, что никогда больше не приду к Жанне, а если она снова начнёт за мной бегать, то я прогоню её и на этот раз окончательно.
Своё обещание я сдержал ровно на десять минут, потому, что на выезде из города автобус остановился, чтобы подобрать пассажиров, и в него села не кто иная, как Жанна. Я пребывал в блаженном неведении, отгородившись от всего мира своими очками, когда кто–то толкнул меня под локоть.
– Эй, ты что – заснул? Тут тебя какая–то девочка спрашивает.
Я посмотрел в проход между рядами кресел и, решив, что у меня галлюцинации, снял очки и протёр глаза. В двух метрах от меня, засунув руки в карманы своего жёлто–канареечного платья, стояла маленькая Жанна и улыбалась мне так, будто я был самым смешным клоуном в мире.
– Привет Тимми. Я тоже еду с тобой на озеро.
– Что… как ты…
Но Жанна уже забралась на переднее сиденье, и, прежде чем я успел её оттуда выдворить, автобус уже отъезжал от остановки.
– Это кто? – спросила Аня, кивнув в сторону Жанны. – Твоя сестра?
– Нет, племянница. Двоюродная.
Перегнувшись через сиденье, я дёрнул свою «племянницу» за ворот платья и зашипел ей на ухо:
– Ты что – с кровати упала? Зачем ты села в автобус?
– Я еду с тобой, – повторила Жанна, упрямо глядя мне в глаза. – Что в этом плохого?
– Ничего, если не считать того, что я тебя сюда не приглашал!
Жанна хотела что–то возразить, но я откинулся на спинку кресла, давая понять, что не хочу с ней больше разговаривать. Её появление уже не столько раздражало, сколько внушало мне смутное беспокойство. Чтобы его не выдать, я сделал вид, будто ничего особенного не произошло и начал беспечно болтать с Аней о какой–то чепухе. Тем временем, мои друзья занялись разливанием пива в пластиковые стаканчики. Два стакана перекочевали к нам с Аней, и мы подняли их в символическом жесте. Сделав глоток, я едва не выплюнул всё на пол, но, вовремя спохватившись, всё–таки проглотил пиво. Отвратительная горечь ударила мне в нос, так что заслезились глаза, и я невольно закашлялся.
– Ты в порядке? – Аня участливо похлопала меня по спине, что впрочем не произвело должного эффекта.
– Да, всё нормально, – выдавил я, судорожно глотая воздух. – Просто поперхнулся.
Тут автобус подпрыгнул на ухабе, и я разлил большую часть пива. С соседнего ряда послышался смех; посмотрев туда, я увидел, что Алекс умудрился вылить пиво себе за шиворот и теперь вытирал шею краем футболки. Мне, однако, было не до смеха – непонятная реакция на самый обыкновенный напиток, который я употреблял довольно часто, встревожила меня на шутку. Пока Аня салфеткой пыталась избавить меня от пятна на моих джинсах, я незаметно вылил остатки «Сармата» за подлокотник. Напрасно я пытался убедить себя, что пиво испортилось, тёрпкий голосок в голове упрямо твердил обратное.
Его вкус стал другим
Интересно, что ещё в ближайшее время станет для меня другим? У меня по спине пробежала дрожь и холодный пот выступил на лбу. Аня что–то сказала, но я не разобрал её слов.
– Я спрашиваю – далеко это озеро находится?
– Не знаю, надо у Гены спросить. Это он у нас главный гид сегодня.
Я хотел позвать Гену, который в это время наполнял стаканы, но тут автобус резко остановился, и я увидел, что его водитель направляется к нам. Он был толстый, в полосатой майке с полукружьями пота на груди и подмышками и грязных джинсах. Пока он протискивался между сиденьями, он громко сопел, чему способствовал его увесистый живот. Остановившись возле кресла Гены, он нахмурил брови и ткнул пальцем в пластиковую бутылку.
– Я не понял, ты думаешь, что у меня здесь пивной кабак?
– Нет, но здесь и запрещающей таблички нигде не висит, – спокойно ответил Гена. – И потом, мы же никому не мешаем.
– Вы очень шумно себя ведёте молодые люди, – встряла в разговор какая–то дама с соседнего сиденья, кажется, всю дорогу только и ждавшая удобного случая.
– Хорошо, мы больше не будем, – сказал Гена, пряча бутылку в рюкзак.
– Да, вы больше не будете, потому что сейчас соберёте свои манатки и отправитесь топать на своих двоих! Ну–ка, пошевеливайтесь!
– Послушайте, а в чём проблема–то? – возмутился Алекс. – Он же сказал, что мы больше не будем, к тому же мы уже заплатили за проезд.
– Меня не волнует за что вы там платили! – заорал на него водила. – Убирайтесь из моего автобуса и чтобы я вас тут больше не видел!
– Хорошо–хорошо, только не надо брызгать на нас слюной. – Гена одним залпом осушил стаканчик и, смяв его, выбросил в окно. Водитель весь побагровел от злости, и я подумал, что ещё немного и у него из ушей пойдёт дым.
– Кажется наша поездка закончилась, – вздохнула Аня, вставая. Я тоже поднялся, чтобы достать с верхней полки сумку с едой и купальными принадлежностями. Алекс попытался сделать то же самое для Вики, но едва не уронил её рюкзак себе на голову. К счастью Гена успел подхватить его, и вся троица, подталкивая друг друга, начала продвигаться к выходу. Мы с Аней замыкали шествие. Жанна, увидев, что мы выходим, с недоумевающим видом слезла со своего кресла, и я взял её за руку, чтобы не пришлось потом вылавливать её по кустам.
– Такие молодые и уже пьяницы, – качая головой, заметила старушка с тяпкой и большим пакетом, набитым неизвестно каким хламом.
– Ещё и ребёнка с собой взяли, – с праведным негодованием поддакнула тётка, которая жаловалась на наше шумное поведение.
У меня вдруг возникло острое желание треснуть их обеих, причём так, чтобы они подавились своими старыми зубами.
Когда мы вышли из автобуса, я увидел, что мы находимся в какой–то сельской местности. Нигде не было ни указателя, ни даже таблички с названием этого села, поэтому оставалось только понадеяться на слова Гены, который заявил, что он знает куда идти, и по его расчётам мы будем на месте самое большее минут через сорок.
– Этот водила просто козёл, – сказал Алекс, закидывая на плечо свой шнурованный рюкзак. Несмотря на то, что на улице стоял конец июня, он был в полной экипировке металлиста – чёрная футболка с большим черепом и надписью «Metallica», чёрные джинсы, заправленные в высокие бутсы и чёрная «косуха», увешанная цепочками.
– Ты же ему не налил, вот он и разозлился, – заметил я. – Слушай, а тебе не жарко будет в таком прикиде?
– А если дождь пойдёт? Валяться потом в постели с простудой, да ещё в самый разгар лета? Нет уж, спасибо! К тому же куртку я всегда снять успею.
Насвистывая, он хотел последовать за Геной, но тут заметил Жанну.
– А это ещё кто? Неужели ваша… – и Алекс ехидно глянул на нас с Аней.
– Свои пошлые мысли можешь засунуть себе в одно место, – осадил я его. – Кстати, познакомьтесь – это моя племянница Жанна. Она пойдёт с нами.
– Ты не говорил, что возьмёшь с собой с собой племянницу, – сказал Гена, почесав в затылке.
– Просто я сам ещё этого не знал. А что – кто–то против?
– Не против, если она не пьёт пиво, – хохотнул Алекс. – А то Гена боится, что ему меньше достанется.
– Да ну тебя с твоим пивом! – рассердилась Вика. – Если бы ты не буянил, нас бы не ссадили с автобуса!
– Ну да, конечно, – давайте меня крайним выставим! Как будто вы там все были тихонями!
– Ладно, не ной. Думаю не такая уж это и трагедия, если мы полчаса протопаем пешком вместо того, чтобы париться в этом вонючем автобусе.
Не дожидаясь возражений, Гена уверенно зашагал впереди. Впрочем, никто и не возражал, хотя на лице Алекса так и осталась недовольная мина. От меня не укрылось, что это недовольство вызвано тем, что рюкзак Вики достался Гене, а не ему, из–за чего она, вероятно, и выбрала компанию первого. Вика была невысокой симпатичной девчонкой со складной фигуркой, вздёрнутым носиком и тёмными кудряшками, за которые мы в шутку прозвали её Кудряшкой Сью. То что Алекс к ней неравнодушен, мы с Аней заметили сразу, хотя тот и делал вид, будто ему глубоко наплевать, что она идёт рядом с Геной.
Мы перешли через маленький мостик над полузасохшим ручьём и вышли на извилистую дорогу, которая тянулась между огороженными забором частными домами. Вдали над ними виднелась вышка водонапорной башни, а чуть дальше – пепельная игла телевизионной. Гена сказал, что это и есть наш ориентир, и если нам повезёт, то мы застанем автобус, который довезёт нас до озера.
– Что, опять автобус? – спросила Аня. – Что–то мне подсказывает, что далеко мы на нём не уедем.
– Нам в любом случае пришлось бы пересаживаться потому что это другой маршрут, – пояснил Гена. – И далеко нам ехать не надо – всего три остановки и мы на озере.
– А как часто ходит этот маршрут? – осведомился я. – Это я к тому, чтобы не пришлось сегодня сидеть на солнцепёке.
– Не бойся, не придётся. Если и будем ждать, то самое большее минут двадцать.
– Да ты прямо ходячее расписание, – съязвил Алекс, но Гена оставил его слова без внимания. Он уже рассказывал Вике какую–то историю, и Алексу оставалось только идти за ними, угрюмо бутсая камешки. Со стороны всё это выглядело весьма забавно – я бы никогда не подумал, что присутствие девушки может так разительно изменить поведение моих друзей. Мне даже стало жаль Алекса, который явно чувствовал себя обделённым. Ему быстро надоело плестись одному, и он попытался встрять в разговор Вики и Гены, но его попытки пошли прахом. Тогда он сорвал веточку с шелковицы и начал щекотать ею Вику. Сначала она просто от него отмахивалась, а когда это не помогло, остановилась и с упрёком на него посмотрела.
– Слушай, тебе что, заняться больше нечем?
– Представь себе нечем! – в сердцах воскликнул Алекс, отшвырнув ветку. – Осталось только сесть и сплести вам венок для новобрачных!
Он отошёл в сторонку и начал копошиться в своём рюкзаке. Вика густо покраснела, потом с видом уязвленного достоинства забрала у Гены свой рюкзак и зашагала в гордом одиночестве.
– Ну ты и засранец, – сказал Гена, не скрывая своей неприязни.
– Сам засранец, – пробурчал Алекс.
На этом их общение и закончилось. Нам с Аней приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы не расхохотаться, глядя на весь этот спектакль. Правда, наше веселье длилось недолго. Алекс, не найдя утешения в том, что испортил настроение своим ровесникам, решил найти его на дне бутылки. Он достал бутылку «Жигулёвского», в которой оставалось чуть меньше половины и в несколько глотков осушил её. Так как мусорного бака поблизости не оказалось, Алекс не придумал ничего лучше, чем швырнуть бутылку за ближайший забор. Не прошли мы и пяти шагов, как у нас за спиной послышался звук отпираемой калитки, и из неё на дорогу выскочил разъярённый дед. По его лбу и щекам стекали остатки пены, отчего я заключил, что злосчастная бутылка приземлилась прямо на его обширную лысину. К счастью бутылка была из пластика, чего дед видно не оценил, так как его маленькие глазки блестели от ярости, а в руках он сжимал длинные грабли.
– Ах, вы сволочи! Ну, я вам сейчас устрою!
Мы, понятное дело не стали ждать, пока он нам «устроит» и бросились бежать со всех ног. По пути Гена не упустил случая в очередной раз обругать Алекса. Меня же мало волновали их разногласия, так как я видел, что дед нас догоняет. Мои друзья и Жанна (которая, наверное, решила, что это весёлая игра) вырвались вперёд, мы же с Аней значительно отстали. Моя девушка была на каблуках, поэтому не могла бежать так быстро. Дед же, напротив, оказался не по возрасту прытким и неумолимо сокращал расстояние между нами. Он неистово размахивал своими граблями, и было ясно, что если срочно что–то не предпринять то кому–то от них здорово достанется.
Впереди дорога раздваивалась, и решение пришло само собой. Как только мы добежали до развилки, я остановился, вытащил из сумки яблоко и повернулся к деду. Он уже был в десяти метрах от нас – весь красный, как бес выскочивший из преисподней.
– Эй, старпёр, не хочешь перекусить?
Я запустил в него яблоком, которое попало ему в плечо. От неожиданности старикан споткнулся и чуть не растянулся на земле.
– Тим, что ты делаешь?! – услышал я взволнованный голос Ани.
– Так мы от него не убежим. Бегите, я вас потом догоню!
Я помчался по другой дороге, не сомневаясь, что дед побежит за мной. И АОН действительно погнался за мной, ругаясь на чём свет стоит и держа свои грабли наперевес словно чудовищную алебарду. Я ускорил бег, надеясь поскорей от него оторваться, и старик, видя, что ему меня не догнать, метнул мне вслед свои грабли. Из последних сил я рванулся к ближайшему дереву – это была большая черешня – уцепился за нижнюю ветку и едва успел подтянуться, как грабли просвистели подо мной, стукнулись о ствол дерева и отскочили. Взобравшись повыше, я перевёл дух. Но расслабляться было рано – сквозь листву я видел, как неугомонный дед ковыляет к дереву. Тяжело дыша, он остановился под черешней, поднял свои грабли и угрожающе потряс ими.
– Ну, что, сучёныш, попался? А ну слезай, пока я сам тебя оттуда не снял!
Я естественно не последовал его совету и начал осматривать своё временное убежище в поисках способа слинять отсюда. Черешня росла рядом с забором, её длинные ветви свешивались далеко за ограду, а некоторые почти касались черепичной крыши добротного дома из красного кирпича. К сожалению только одна из них казалась достаточно прочной, для того чтобы я смог перебраться по ней на крышу.
Я посмотрел вниз на деда. Лезть за мной он не решился – такие трюки были не для него, поэтому он крутился под деревом, посматривая по сторонам в поисках возможной помощи. На моё счастье тихая улочка была пустынна, но я не стал ждать когда на ней кто–то появится и полез на намеченную ветку. Ощутив под ногами опору, я выпрямился в полный рост и, держась за верхние ветви, начал осторожно продвигаться вперёд. Дедуля, увидев такой маневр, бросился было ко мне, только я был слишком высоко, чтобы он мог достать меня своими граблями. Я уже достиг ограды, как вдруг снизу послышалось позвякивание цепи, и оглушительный лай едва не заставил меня свалиться с дерева. Громадная псина грязно–жёлтого цвета бесновалась внизу – от одного взгляда на её размеры любому вору сразу бы расхотелось лезть в дом. Кое–как восстановив равновесие, я замер на месте, ожидая, что на лай собаки из дома кто–то выйдет, а когда этого не произошло, я одним прыжком перелетел на крышу и тут же ухватился за трубу. Дед за забором снова поднял шум, но я уже не обращал на него внимания. Съехав на свих кроссовках по скату крыши, я упёрся ногами в водосток и ещё раз оглядел окрестности, чтобы убедиться, что внизу меня никто не поджидает. Вокруг стояла тишина, которую нарушал только лай собаки и щебет птиц в густых кронах фруктовых деревьев, почти полностью скрывавших от меня соседние дома. Не заметив ничего подозрительного, я спрыгнул прямо на грядку с клубникой. Очевидно, хозяева дома были в отъезде, потому что из зашторенных окон так никто и не выглянул. Бесцеремонно прошлёпав по огороду, я спрятался в палисаднике и стал наблюдать за соседним домом. Раз уж дорога назад мне заказана, остаётся продираться через соседние участки и как можно осторожнее. Не хватало ещё, чтобы местные старожилы вооружившись садовыми инструментами, гонялись за мной по всему посёлку.
Не знаю сколько времени я потратил, чтобы выбраться на знакомую дорогу – солнце поднялось уже достаточно высоко и немилосердно жгло в подёрнутом знойной дымкой небе. Почти все дома мимо которых я проходил, а точнее крался как партизан, были безлюдными, только в одном я услышал голоса и стук тарелок и какое–то время просидел в зарослях, не решаясь выйти на открытое пространство. Наконец, мне удалось никем не замеченным подобраться к дощатому забору, но тут возникла другая проблема: его охраняла собака, которая при моём приближении подняла голову и глухо заворчала. Я остановился, рассматривая пса – этот был намного меньше, чем волкодав под черешней, так что у меня появился шанс перелезть через забор без особого риска. Оскалив клыки, пёс залаял, а я медленно начал приближаться, готовый пнуть его в челюсть, как только он попытается вцепиться мне в ногу. Я уже подошёл почти вплотную, но тут мохнатый сторож вместо того, чтобы броситься на меня, начал пятиться назад, пока, скуля, не забился в свою конуру. Раздумывать, чем это я мог так его испугать, у меня времени не было, поэтому я быстро перемахнул через забор и очутился на знакомой дороге.
Я не представлял, где мне теперь искать моих друзей; единственным выходом было двигаться по направлению к водонапорной башне, которая торчала, словно труба заброшенной фабрики.
Минут через двадцать я вышел на широкое открытое пространство, которое оказалось кольцевой. Здесь посёлок заканчивался и начиналось широкое поле, на краю которого, отражая стальной поверхностью сияющее солнце, и возвышалась водонапорная башня. Возле дороги, образовавшей петлю, находилась остановка в тени которой стояло несколько человек. С облегчением я узнал среди них свою компанию. Все четверо о чём–то спорили, и только Жанна, стоявшая в сторонке, заметив меня, радостно выкрикнула моё имя и показала в мою сторону. Я, не торопясь, направился к остановке, встреченный бурными возгласами. Первым ко мне подскочил Алекс и от избытка чувств хлопнул меня по спине.
– А вот и наш блудный сын вернулся! Где это ты пропадал так долго?
– Мы уже собирались идти тебя искать, – сказала Аня, беря меня под руку.
– Я же говорил, что он дойдёт, – проворчал Гена. – Тут всего одна дорога, так что нечего было кипиш устраивать.
– Вряд ли бы ты так говорил, если бы за тобой гнался какой–нибудь сумасшедший с лопатой, – возразила ему Вика. – Кстати, а куда он делся?
– Вообще–то у него были грабли, а не лопата, – поправил я и достал из сумки бутылку с водой. Все было пристали ко мне с расспросами, но я от них отмахнулся и жадно прилип к горлышку бутылки. После всей этой беготни и прыжков через заборы меня мучила сильная жажда – настолько сильная, что даже пол литра воды оказалось недостаточно, чтобы её утолить. Я это понял, когда уже не мог больше вливать в себя воду, но в то же время мне всё равно чего–то не хватало. Это было странное, незнакомое мне до сих пор ощущение, от которого можно было избавиться, выпив…
– Чего?
– Я говорю: ну ты и водохлёб! Может лучше пивка?
Алекс протянул мне початую бутылку пива, но я отстранил её, чем несказанно удивил своего друга.
– Что это с тобой? Ты, случайно, не заболел?
– Нет, а вот тебе по–моему уже хватит пить.
Вместо ответа Алекс дурашливо ухмыльнулся и отхлебнул из бутылки. Я встал под тень кирпичной стены, которая имела весьма плачевный вид – здесь даже лавочки не было, а остатки цементного пола были усеяны осколками бутылок.
Автобуса ждать пришлось недолго, думаю, не прошло и пяти минут, как он появился из–за поворота, покачиваясь на неровной дороге. Мы сели в него, предварительно заставив Алекса спрятать бутылку, так что остаток нашего путешествия прошёл относительно спокойно. По дороге я рассказал о своих приключениях, утаив тот эпизод, где сторожевая собака спряталась от меня, как от чумы. Мне не хотелось выставлять себя неизвестно кем перед своими школьными друзьями.
Когда мы подъехали к озеру, то я увидел, что «озеро» – это ставок, метров двести в длину и примерно столько же в ширину. Очевидно его вырыли для разведения рыбы – кое–где на берегу я заметил остатки заградительной сетки. Теперь в этой лоханке плескалось человек сорок и, не успела осесть пыль за ушедшим автобусом, как Алекс с Геной, сбросив с себя одежду, поспешили присоединиться к ним. Мне тоже не терпелось избавиться от липнущей к телу одежды и окунуться в прохладную, хотя и не очень чистую на вид воду, но я пока остался с девочками. Аня с Викой расстелили широкое полотенце под акацией в нескольких метрах от пляжа, если так можно назвать откос с вытоптанной местами травой, а я притащил наши вещи.
– Пожалуй, пойду–ка я искупаюсь, – сказал я, начиная стягивать с себя футболку.
– Нет, уж, – сначала мы переоденемся, а ты потом купайся сколько хочешь, – заявила Вика и показала на моих, резвящихся в воде одноклассников. – Если эти двое там надолго, не сидеть же нам полдня с вещами под деревом!
Вика обиженно выпятила губки, при этом не подозревая, какое комичное зрелище она собой представляет. Аня присела на корточки перед Жанной.
– Ты пойдёшь с нами, малышка?
– Я тебе не малышка! – буркнула Жанна и демонстративно отвернулась.
Никто не ожидал от неё такого ответа, и, признаться, мы немного опешили. Аня неуверенно посмотрела на меня, потом на Жанну, которая сложив руки на груди, смотрела на отдыхающих.
– Ладно, вы идите, а когда вернётесь, Жанна будет вести себя более учтиво, – сказал я монотонным голосом, но достаточно громко, чтобы Жанна это услышала.
Когда девочки скрылись в ближайшем кустарнике, я усадил свою «племянницу» рядом с собой, собираясь устроить ей взбучку. От меня не укрылось, что Жанна косовато смотрит в сторону Ани, но я не придал этому значения.
– Послушай, что ты себе позволяешь? Между прочим, это моя девушка, и я не потерплю, чтобы ты разговаривала с ней подобным тоном. Заруби это на своём маленьком носу!
– А почему вы держитесь за руки? – вспылила Жанна.– Вы разве муж и жена?
– Нет, но.. – я чуть было не сказал «собираемся пожениться», чтобы избавить себя от дальнейших расспросов, но передумал. – Видишь ли, когда люди встречаются, они обычно держатся за руки. Так принято, понимаешь?
Жанна хмуро смотрела в песок, ковыряя ямку большим пальцем правой ноги. Она над чем–то раздумывала – я это понял по лукавому выражению, которое мелькнуло в её глазах.
– Хорошо, я не буду с ней больше разговаривать, – наконец, произнесла она, не глядя на меня.
– Нет, этого недостаточно. Когда Аня вернётся, попросишь у неё прощения. Кстати, а мне ты ничего сказать не хочешь?
Жанна вопросительно на меня посмотрела, но я уже не воспринимал её притворство всерьёз. Я снял очки, и тут же прикрыл глаза ладонью: свет от висящего в небе солнца был таким ярким, что, казалось, я вижу фиолетовую ауру от отражений на воде.
– Что за чертовщина со мной происходит?
– Тебе больно смотреть на свет? Ничего, это только поначалу, Тимми. Скоро ты к этому привыкнешь.
Она говорила об этом, словно о какой–то чепухе, но в её словах была какая–то зловещая неизбежность.
– Надеюсь, я не стану оборотнем?
В глазах Жанны снова появился вопрос, на этот раз смешанный с любопытством.
– А кто такой оборотень?
– Это человек, который по ночам превращается в волка. Во всяком случае так пишут в книгах.
– Нет, ты не станешь волком, – после некоторого раздумья ответила Жанна. – Но ты будешь сильнее любого волка, потому что Она даёт силу каждому, кто…
Она замолчала, увидев что к нам приближаются Гена и Алекс, и мне так и не удалось узнать кто это «она». Скорее всего речь шла о таинственной Чёрной богине, о которой упоминала старая цыганка.
Алекс плюхнулся на полотенце, достал из своего рюкзака CD–плеер, с которым никогда не расставался, и, напялив на голову наушники, с наслаждением растянулся под солнцем. Гена понимающе усмехнулся.
– Вот тебе типичный пример неудовлетворённого либидо.
– Неудовлетворённого чего?
– Либидо. Фрейд так называет сексуальное влечение.
– Ну вот так и говори. Нахватаешься разных терминов, потом строишь из себя умника.
– Согласись – это лучше, чем выглядеть всё время идиотом, как некоторые, – и Гена кивнул на Алекса. – Так и норовил меня утопить!
– Это бывает, когда двое западают на одну девчонку. Кстати, ты же вроде говорил, что у тебя есть девушка.
– Вообще–то я с ней уже не встречаюсь, – уклончиво ответил Гена. Ему явно не нравилась эта тема, и он поспешил её сменить. – А ты не говорил, что у тебя есть племянница, да ещё цыганских кровей.
– Не родная племянница. Мой двоюродный брат женился на цыганке, а так как они живут за городом, мы с ними нечасто видимся.
– А–а–а, понятно, – протянул Гена, но поверил он мне или нет, так и осталось неясным. Впрочем меня это не волновало, так как я не обязан был кому–либо отчитываться.
– О чём это вы тут шепчетесь? – Из–за наших спин показались Аня и Вика – обе в купальниках, едва прикрывающих интимные места.
– О влиянии подавленных сексуальных желаний на поведение человека, – ответил Гена.
– Фу, как не стыдно! – наморщила носик Вика. – Да ещё и при ребёнке! – Она взяла Жанну за руку и строго посмотрела ей в глаза. – Ребёнок, ты пойдёшь купаться или опять будешь на нас кричать?
– Не буду, – пролепетала Жанна. – Извините.
– Ну, вот и хорошо. Давай я помогу тебе снять платье.
Жанна покорно стояла, пока Вика расстёгивала пуговицы у неё на спине, и, оставшись в одних белых трусиках, весело запрыгала к озеру.
– Похоже, твоё воспитание пошло ей на пользу, – с улыбкой сказала Аня, глядя ей вслед.
– Да, наверное. У неё немного вздорный характер, поэтому ты не обращай внимания.
– Эй, ну вы идёте или так и будете ворон в небе считать? – крикнула Вика и остановилась на полдороге, сердито уперев руки в бока.
– Ты сам справишься или тебя раздеть, как Жанну?
Не дожидаясь ответа, Аня побежала к воде, а я в считанные секунды избавился от одежды и последовал за ней, стараясь при этом не наступить на отдыхающих.
Я с разбегу нырнул в коричнево–зеленоватую воду и какое–то время плыл, пытаясь разглядеть дно под собой. Ничего кроме мутного, жёлтого пятна оно собой не представляло, поэтому я поднял голову. И как раз вовремя, чтобы не получить в лоб белой пяткой, мелькнувшей у меня перед носом. Она могла принадлежать только бежавшей впереди меня Ане, и я не удержался от того, чтобы не схватить её и потащить за собой. Метрах в десяти от берега дно резко уходило вниз, образуя глубокий котлован, и в его пугающую темноту я и увлёк свою «жертву». Аня отчаянно сопротивлялась, дрыгая свободной ногой. Тогда я обхватил её за талию и наши тела сплелись будто в любовных объятиях. В мутной воде Аня открыла глаза и… вдруг оттолкнула меня и начала быстро подниматься на поверхность. Я тоже всплыл, желая узнать причину такой паники.
– О, Господи, это ты, Тим! Я так испугалась…
– Чего? Думала это морское чудовище? Между прочим, я от твоего толчка чуть сальто назад не сделал!
– Это тебе за то что ты пытался меня утопить!
Аня засмеялась, но её смех вышел не очень естественным, а в глазах всё ещё было такое выражение, будто там под водой она увидела нечто ужасное.
Слева от нас раздался визг и сразу за ним восторженный смех. Повернув голову, я заметил Гену, который удирал от Вики, победоносно сжимая в руке, её купальный лифчик.
– Отдай, слышишь? Немедленно отдай!
Вика значительно уступала ему в скорости, поэтому отплыв на некоторое расстояние, Гена начал, не спеша, описывать вокруг неё круги.
– Пожалуй, я верну его тебе, но при одном условии. – Он нырнул и через несколько секунд его голова всплыла рядом с моей.
– Каком условии? – спросила Вика, загнанно озираясь, но на нас мало кто обращал внимание.
– Если ты разрешишь мне самому надеть его на тебя.
– Извращенец! Как тебе не стыдно?
– Ну, раз уж я извращенец, то откуда у меня может быть стыд? – парировал Гена.
Аня подплыла к нему в надеже отобрать лифчик, но Гена, смеясь, сделал несколько взмахов своими длинными руками и оказался вне её досягаемости.
– Не понимаю, что в этом такого? Я же не прошу тебя танцевать стриптиз или бегать голышом по пляжу.
– Дурак! Ты ещё хуже Алекса. Если ты сейчас же не отдашь купальник я больше не буду с тобой разговаривать!
Вика капризно выпятила нижнюю губу, но в её тоне я уловил некоторую наигранность. Перевернувшись на спину и закрыв глаза, я медленно поплыл к берегу. Аня не отставала от меня – как и я она догадалась, что эта парочка обойдётся без нашей помощи. Когда мы уже подплывали к Жанне, барахтавшейся на мелководье, Аня вдруг ойкнула и наполовину вытащила голую ногу из воды. Я заметил тонкую струйку крови, которая пробежала по голени к колену.
– Чёрт, кажется за корягу зацепилась.
Мы выбрались на берег и заковыляли к дереву, под которым Алекс блаженствовал под тяжёлую музыку, гремевшую в наушниках. Усевшись на полотенце, Аня потянулась к своей сумочке, где помимо косметики, она хранила аптечку. Я заворожено уставился на ранку на её ноге. Она была маленькой, но всё ещё кровоточила, и я, повинуясь какому–то внезапному импульсу, вдруг приник к ней кубами. Как я и предполагал, вкус крови тоже изменился, теперь он напоминал…нет, я не знаю что он напоминал, но он был чертовски приятным. Во мне словно пробудилась ранее дремавшая часть моего существа, заставившая присосаться к ранке, как какую–то пиявку.
– Тим, что ты делаешь? – Аня удивлённо на меня уставилась, в одной руке у неё был кусочек ваты, а в другой флакон со спиртом или перекисью.
– Ничего. – Я вы прямился и вытер губы, на которых всё ещё оставался странный сладковатый привкус. – Просто я где–то читал, что в таких случаях слюна является неплохим антисептиком.
Мне это показалось дурацким объяснением, но ничего более умного я в тот момент придумать не смог. Аня только улыбнулась, тронутая такой «заботой».
– Не стоит так волноваться, – это всего лишь царапина.
Она промокнула ватку содержимым флакона, в котором, судя по запаху, оказался спирт и приложила её к ранке на ноге. Потом игриво толкнула меня и, улёгшись рядом, провела язычком по моим губам.
– Ну, вот и вся операция Фрэнсис Морган. Или мне лучше называть тебя граф Дракула?
Это было сказано в шутливом тоне, только вот мне было не до шуток. Я чувствовал, что странное недомогание, похожее на жажду, начинает исчезать и на смену ему приходит радостное возбуждение граничащее с тем, которое возникает у детей от желания напроказить.
«Приехали. Я не стану оборотнем, но, похоже, начинаю превращаться в вампира».
Я резко сел и водрузил на нос очки, чтобы хоть как–то защититься от проклятого солнца.
– В чём дело? Я что–то не так сказала? – в голосе Ани звучала неподдельная озабоченность. Я знал, что моё поведение ей кажется странным, но ничего поделать с собой не мог. Не очень–то легко сохранять спокойствие, когда понимаешь, что балансируешь на грани, шагнув за которую, люди обычно попадают в психушку.
– Нет, всё в порядке. Я только смотрю, как бы Жанна не зашла слишком далеко. Она же ещё не умеет плавать.
Тем временем, Гена с Викой выбирались из воды и шли к нам; кажется, у них не осталось разногласий по поводу викиного купальника – пробираясь между ковриков отдыхающих, они шутили и смеялись. Алекс, который всё это время притворялся будто не обращает на нас внимания, смотрел на них с кислой миной.
– Вы только полюбуйтесь – Зигмунд Фрейд со своей фрау собственной персоной! Ну, как водичка в лягушатнике?
– Да уж получше чем дома в ванной, – сказал Гена, протягивая полотенце Вике.
– А по–моему, там дерьма больше чем водорослей. Я уже жалею, что приехал сюда.
– Ну, уехать никогда не поздно, – заявила Вика, кутаясь в полотенце. Её личико раскраснелось, а в глазах появился жизнерадостный блеск, погасить который не могли даже колкие замечания Алекса.
– Слушай, Алекс, хватит ворчать. Почему бы тебе не расслабиться и самому не познакомиться с какой–нибудь девушкой? Кстати, я уже вижу две неплохие кандидатуры. – И Гена кивнул в сторону двух девчонок лет шестнадцати, которые расположившись на расстеленном полотенце, играли в карты.
– С чего ты взял, что я только и думаю, как бы с кем–нибудь познакомиться? – спросил Алекс и бросил недовольный взгляд на Гену.
– Ну, во–первых это у тебя на лице написано, а во–вторых – уже научно доказано, что человеком движут в основном половые инстинкты.
– Ага, это ты в «Психоанализе» вычитал? Дамы и господа, развесьте уши – сейчас великий ученик Фрейда процитирует нам пару его бредовых теорий!
– Глядя, на тебя я бы не сказал, что они такие уж бредовые, – насмешливо сказал Гена. – Фрейд не зря считал, что источник всех неврозов кроется в неудовлетворённых желаниях – из–за этого у людей порядочно портится настроение и развиваются разные комплексы, например, комплекс неполноценности…
– У меня нет никаких комплексов, – огрызнулся Алекс.
– А как насчёт плохого настроения? – спросила Вика. – Его у тебя тоже нет?
Бедняге Алексу непросто было отвертеться от этих обвинений, поэтому я решил прийти ему на выручку, хотя и не силён был в психологии.
– Ну, нельзя всё так обобщать, основываясь только на одних теориях Фрейда. Мало ли какие у людей могут быть проблемы! Между прочим, я где–то читал, что он одного из своих пациентов лечил кокаином.
Алекс расхохотался, а Вика с Аней переглянулись и вопросительно посмотрели на Гену, как главного защитника постулатов его кумира.
– Это правда?
– Ну, в общем, да, – Гена смущённо потёр переносицу. – У него один пациент сидел на морфии, а кокаин тогда ещё не считался наркотиком. Ну, Фрейд и пересадил его с одной дури на другую.
– Да, удружил – ничего не скажешь, – сказал Алекс. – У старика, видать оба полушария заклинило во время очередного сеанса.
– Думаю, с полушариями у него было всё в порядке, так как он первый, исходя из своих наблюдений пришёл к выводу, что сны являются выражением скрытых желаний или искажёнными эмоциями, как проявления бессознательного. Поэтому ключи к происходящему в психике человека надо искать в бессознательном «Я».
– Тебя послушать, так у нас всем управляет бессознательное, а все люди – тупоголовые свиньи, только и думающие с кем бы трахнуться!
– Ну, хорошо, а Эдипов комплекс? – не унимался Гена. – Хочешь сказать, что это такое же нормальное явление, как ветер в поле?
– Что такое Эдипов комплекс? – спросила Аня.
– Бессознательно сексуальное влечение ребёнка к родителю противоположного пола. Я не удивлюсь, если Алекс будет отрицать, что у него такое могло быть.
– Ты что, хочешь сказать, что я в детстве хотел трахнуть свою маму?! – Алекс встал и гневно сжал кулаки. – Да у тебя все мозги на солнце расплавились!
– Нет, это ты хочешь сказать, просто твой разум это отрицает, вот почему Фрейд и отделил сознательное от бессознательного.
– Да пошёл ты со своим Фрейдом! По–моему вы оба сексуальные маньяки.
– А между тем, Эдипов комплекс – это научно доказанный факт, – невозмутимо продолжал Гена. – Вот, если бы ты хотел трахнуть своего папу, это уже была бы патология…
– Я тебе сейчас всю морду разобью!
Боясь, как бы до этого не дошло, я встал между ними и постарался угомонить Алекса.
– Послушайте, это уже слишком. Я, например, действительно не помню, чтобы у меня в детстве были подобные комплексы.
– Я тоже, – поддакнула Вика.
– Ну, ещё бы – ведь это когда было–то! Вы тогда ещё и буквы писать толком не умели.
– А я думаю, что у нас этих комплексов и не было, – вмешалась Аня. – Фрейд же изучал психически ненормальных людей, а здесь у всех с головой, вроде как, всё в порядке.
– Ну, что скажешь, умник? – повернулся я к Гене. – Всё ещё думаешь, что вокруг тебя одни извращенцы?
Гена пожал плечами и устроился рядом с Викой.
– Я ничего не думаю. Просто констатирую то что всем давно уже известно, вот и всё.
– Предлагаю оставить Фрейда в покое, – сказала Вика. – Как насчёт того, чтобы немного перекусить? Я ужасно проголодалась!
Она потянулась к своему рюкзаку, а Аня расстегнула нашу сумку, и, пока они вкладывали съестные припасы, я наблюдал за Геной и Алексом, готовый отвесить оплеуху первому, кто попытается возобновить спор. Похоже, они решили объявить негласное перемирие, потому что оба вместе с девочками занялись приготовлением обеда. Я поискал глазами Жанну, но нигде её не увидел, что меня не на шутку встревожило. Хотя Жанна и была необычным ребёнком, но она была всего лишь ребёнком, с которым могло случиться всё что угодно. Я ещё раз обвёл взглядом блестящие тела купающихся и тут же заметил в трёх метрах от берега тёмную головку. Очевидно Жанна упражнялась в нырянии, поэтому в первый раз я её и не увидел. Я позвал её, и она тут же вылезла из воды и побежала к нам к неудовольствию загоравших, так как брызги от её тела летели во все стороны.
– Тимми, смотри, что я нашла!
Подбежав ко мне, Жанна показала мне двух больших грязных улиток.
– Поздравляю! Можешь посадить их в банку и забрать домой. А пока отдохни и перекуси с нами. Тебе нельзя долго находиться на солнце.
На «столе» уже были разложены пластиковые тарелки, вилки и стаканчики; к ним прилагались бутерброды с сыром и ветчиной, две банки со шпротами, салат «оливье», варёная картошка, а также несколько яблок и груш. Алекс выкатил из своего рюкзака небольшой арбуз, а заодно и двухлитровую бутылку светлого пива.
– О, неужели ещё что–то осталось! – смеясь, воскликнула Вика. – Я думала, что ты уже всё выпил.
– Я ему выпью, – проворчал Гена. – Между прочим, на пиво мы все скидывались.
Алекс скорчил ему рожу, однако чувствовалось, что прежние разногласия улетучились, и о них уже все забыли. Мы с Жанной присоединились к пиршеству, но я не спешил набивать рот едой. Я ещё помнил каким отвратительным был вкус пива, поэтому осторожно откусил кусочек бутерброда и начал его жевать. Вкус действительно был другим, но на этот раз он изменился в лучшую сторону – стал более насыщенным, особенно ветчины. Я посмотрел на Жанну – она набивала в рот всем подряд и глаза её радостно сияли.
– Эй, девочка, да тебя, видно, долго не кормили, – сказал Алекс, глядя с каким энтузиазмом она поглощает бутерброды.
– Отстань от неё, – тут же вступилась Вика. – Жанна, положить тебе ещё салата?
Жанна заугукала, и, пока Вика накладывала ей «оливье», Алекс начал разливать пиво по стаканчикам. Когда он взял пятый стаканчик, я поспешил его предупредить, чтобы он мне наливал. На этот раз на меня уставились все четверо.
– Ты уверен, что не будешь? – спросил Гена и так на меня посмотрел, будто заподозрил во мне шпиона с другой планеты. – Что–то ты сегодня сам на себя не похож.
– Я же вам говорил, что он заболел, – сказал Алекс. – Ничего, сейчас мы ему нальём и он сразу поправится.
– Я сказал – нет! Или у тебя плохо с ушами?
На этот раз Алекс не стал спорить, но по его лицу было видно, что мой отказ его сильно задел.
– Ладно, не хочешь, как хочешь – нам больше достанется.
Я попросил Аню передать мне бутылку минералки и плеснул себе и Жанне, которая поглядывала на стаканчики с пивом с явным интересом.
– А мне можно этого? – Она показала пальчиком на стакан Алекса, который смаковал его содержимое.
– Тебе не понравится – оно горькое. Съешь лучше грушу.
Аня протянула ей большую грушу, и Жанна, взяла её, продолжая наблюдать за Алексом с таким видом, будто он был самым интересным явлением в её жизни.
– Всё–таки, хорошо вот так отдыхать, – через некоторое время сказал Алекс, отодвигая пустую тарелку и, вытягиваясь во весь рост.
– Десять минут назад ты говорил совсем обратное, – подколола его Вика.
– Десять минут назад он был трезвым и голодным, – пояснил Гена. – Что ты делаешь?! Это же моя газета!
Алекс оторвал приличный кусок от сложенной пополам газеты и теперь вытирал бумажкой руки. Гена поспешил отобрать у него своё сокровище.
– Ты посмотри, что ты наделал, балбес! Как я теперь узнаю во сколько футбол?
Он развернул газету, оценивая причинённый ущерб. На обратной стороне под сводкой городских новостей была напечатана чёрно–белая фотография с изображением поля разрезанного длинной широкой бороздой, напоминавшей след от гусениц трактора, только почему–то с острыми краями. Заголовок над фото был таким:
НЕОПОЗНАННЫЙ ОБЪЕКТ «ПРОКАТИЛСЯ»» ЗА ГОРОДОМ
– Я уже видела это место, – сказала Жанна, показав пальцем на поле со следами «неопознанного объекта».
– Где?
– Во сне.
Я внимательно посмотрел на неё, думая, что она шутит, но её личико вопреки обыкновению оставалось серьёзным.
– И что же тебе снилось?
– Тот синий ёжик, который колечки собирал, ну, в игре – помнишь?
– А, ёжик Сонник… – я вдруг осёкся от осенившей меня догадки, и посмотрел на своих друзей – не слышали ли они нашего разговора. Но их внимание было приковано к Гене, который нашёл в газете что–то интересное.
– «…. в квартире вышеупомянутого дома проживала семья из Пакистана. По данным службы МЧС возгорание произошло в результате утечки газа. Никому из четверых пакистанцев спастись не удалось».
Алекс покачал головой и выстроил перед собой ряд стаканчиков.
– Ты, наверное, после школы станешь профессором – устраиваешь лекции по психологии, газеты читаешь.
– Меня попросили – я прочёл.
– Просто в том доме живёт моя подруга, – пояснила Вика. – Слава Богу, что с ней ничего не случилось.
– Да, слава Богу, что четверо арабов сгорели, а твоя подруга осталась живая, – подхватил Алекс.
– Болван! Я совсем не это хотела сказать! – Вика бросила в него скомканной салфеткой, но Алекс, смеясь, уклонился.
Я следил за этим разговором словно в лёгком тумане, пытаясь упорядочить информацию, которая всё никак не укладывалась в моей голове. Если я правильно понял Жанну, то её сны каким–то образом могли воплощаться в реальность. Это предположение казалось совсем уж фантастическим, выходящим даже за пределы паранормальных способностей, вроде телепатии и телекинеза. Странно, что Жанна мне ничего об этом не говорила. Глядя, как она лопает грушу, уже видно забыв о нашем разговоре, я подумал, что она, возможно и сама об этом ничего не знает. А возможно это очередное её притворство. Какую игру ты со мной затеяла, Жанна? Какую ещё чёртову игру?
– Эй, Тим – приём! Земля вызывает Тима, как слышите? Приём, приём… – Алекс, дурачась изображал рацию, и я понял, что опять слишком увлёкся своими размышлениями.
– Я на связи Земля. На орбите всё спокойно, пришельцев не видно.
Все засмеялись, хотя, признаться, мне всё труднее было сохранять чувство юмора.
– Мы тут обсуждали, кто чем будет заниматься после школы. У тебя есть какие–нибудь идеи?
– Не знаю, я ещё не решил. Скорее всего в институт буду поступать.
– В какой? В наш или в другой город поедешь?
– Я же сказал – не знаю. Я ещё даже со специальностью не определился.
Если честно, то будущая специальность и работа представлялись мне в весьма туманном ореоле. Пока это не касалось моей настоящей жизни, я старался об этом не думать.
– Ну а ты – тоже пойдёшь дальше учиться?
– Наверное, да. На инженерный или экономический – смотря сколько будет проходных баллов.
– Да ты и половину не наберёшь, – сказал Гена. – И твоим родителям придётся выкладывать приличные денежки, чтобы их чадо не забрали в армию.
– Не придётся, потому что я с тобой на вступительные экзамены пойду, дубина!
– Размечтался! Думаешь, я тебе скажу, куда я буду поступать?
– Да хватит вам спорить! – оборвала их Вика. – До вступительных экзаменов ещё целый год – мало ли что за это время случится.
– Действительно, может небо на землю упадёт или метеориты из космоса посыпятся, – сказал Алекс. – И как раз на наше болото за 10 лет ничего значительного не произошло.
В своём праведном негодовании он даже разлил пиво. Жанна, ничего не понимавшая из того о чём они говорили, печально смотрела на грушу, большая часть которой всё ещё оставалась не съеденной. Её маленький живот раздулся, а подбородок, щёки и даже нос блестели от грушевого сока. Я всё никак не мог поверить в то что это маленькое создание способно перевернуть всю мою жизнь и, тем не менее, я ощущал, что это уже происходит. Как будто незаметный, но тектонический по своему воздействию толчок в сознании, и вот ты уже весь этот мир воспринимаешь по–другому. Может быть что–то подобное происходит с приверженцами некоторых религий, которые начинают менять образ жизни в соответствии со своими догматами – не знаю, я никогда не считал себя «истинно верующим». Но Жанна заставила меня поверить в то, что в этом мире существует нечто сверхъестественное, нечто обладающее такой силой и властью, какие человеческий разум не в состоянии и представить. Божество. Не исключено, что оно каким–то образом распространяет на меня своё влияние и происходит это независимо от моей воли. Говоря на языке Фрейда, которого так уважает Гена, первопричину нужно искать в тёмных глубинах подсознательного, раз уж сознанию её понять не дано.
Я посмотрел на чистое, без единого облака небо, и с удивлением обнаружил, что солнце уже давно вышло из зенита, и над озером стоит та полуденная жара, которая заставляет всё живое прятаться в тень. Мои часы показывали половину второго, но меня не оставляло парадоксальное ощущение, что сейчас не больше десяти утра. Ещё одна странность, которой я не мог дать нормального объяснения, а выслушивать россказни восьмилетнего ребёнка, воспитанного на каких–то древних сказках, у меня не было никакого желания. Что ж, придётся самому со всем этим разбираться.
Пластиковая бутылка опустела на удивление быстро, и все, за исключением меня и Жанны, поглядывали друг на друга хмельными глазами. Вика с Аней собрали грязные тарелки и поднялись, собираясь поискать место, где всё это выбросить. Алекс вызвался помочь им, но Вика его остановила.
– Нет, уж – мальчики налево, девочки – направо.
– А–а–а–а, вы за этим… – он разочарованно уселся на место и тут же пристал к Гене. – Слышь, профессор, у тебя деньги остались?
– Остались, но если ещё раз назовёшь меня профессором, можешь на них не рассчитывать.
– Ладно, не буду, раз ты такой обидчивый. Так, как насчёт того, чтобы сгонять в магазинчик? Я тут заприметил один неподалёку.
– Я и без тебя знаю, где здесь магазины, – оборвал его Гена, вставая. – Тим, ты идёшь с нами?
– Нет, я остаюсь.
– Да ладно тебе – пошли! – Алекс ухватил меня за руку с явным намерением потащить за собой. – А Жанна присмотрит пока за вещами. Ты ведь никуда не убежишь, правда? – И он весело подмигнул Жанне.
– Нет, топайте без меня, – я потянулся к своим вещам и извлёк из кармана джинсов купюру в десять гривен. – Вот, возьмите там чего–нибудь девчонкам.
– Ну, это нечестно, – сказал Гена. – Ты же у нас не пьёшь.
– Да какая тебе разница! – Алекс выхватил у меня десятку и присоединил её к своим скомканным бумажкам. – Мы же девчонкам будем брать, а не ему.
Он выскочил из–под акации, но тут же обернулся и посмотрел на меня, сокрушённо качая головой.
– Поверить не могу, что ты записался в общество анонимных трезвенников.
Когда они ушли, я повернулся к Жанне с твёрдым намерением сказать ей, что в мои планы не входит превращаться в ночного кровопийцу или во что я там превращаюсь.
– Послушай, мне надоели эти игры в «других», и я хотел бы, чтобы всё это прекратилось. Чтобы всё было как раньше, понимаешь?
Она исподлобья посмотрела на меня – мой вопрос ей явно не понравился.
– Я не могу этого сделать Тимми.
– Почему?
– Она не позволит, – голос Жанны опустился почти до шёпота. – Она не любит, когда её обманывают.
– А эта твоя богиня… Ну да, конечно, как я мог забыть об этом.
Мы некоторое время молчали, каждый думая о своём, потом Жанна робко спросила:
– Ты не сердишься на меня, Тимми?
– Нет, – ответил я – не сержусь.
Я сказал ей неправду, хотя и понимал, что должен в первую очередь сердиться на самого себя.
– Тогда можно я у тебя кое–что спрошу?
– Валяй, спрашивай.
– Что такое «сексуальное увлечение»?
Этой ночью я долго ворочался, но заснуть так и не смог. Нет, меня не преследовали беззвучные шёпоты и не казалось, что в темноте кто–то прячется, чтобы броситься на меня. Не давал покоя только один образ – образ странного четверорукого существа, который Жанна когда–то нарисовала на песке, а потом изобразила в виде куклы. Меня преследовала неотвязная мысль, что я видел его во сне, но едва мог вспомнить этот сон, потому что он рассеялся словно утренний туман. Это создание было божеством какого–то тёмного культа, которому поклонялись в те древние времена, когда ещё существовали человеческие жертвоприношения.
Я открыл глаза и долго смотрел в тёмно–синий потолок, прислушиваясь к шуму дождя за окном. Как же я раньше об этом не подумал! Что если я стал жертвой какой–то цыганской секты, а игра на самом деле была не игрой, а тайным обрядом посвящения? Я вылез из постели и нервно заходил по комнате. Предположение казалось нелепым, но я ухватился за него, как за единственное рациональное объяснение всему что со мной происходит. Если можно объяснить то что теперь я вижу в темноте почти как днём и, хотя все предметы имеют странноватый синий оттенок, я могу их различать даже в самой кромешной тьме. И меня снова мучит эта непонятная жажда, которую нельзя утолить ничем, кроме…
Крови
Каждый раз когда я пытался отогнать это слово, оно возвращалось как нечто неизбежное и – что хуже всего – естественное. Нет, никакие даже самые свихнувшиеся сектанты на такое не способны.
Я подошёл к окну и стал вслушиваться в ночные звуки, надеясь, что это избавит меня от мрачных мыслей. Часы на моём столе показывали два часа ночи. Через два часа начнёт светать, и я не сомневался, что к этому времени мои веки сами начнут слипаться. Но никогда ещё ожидание не было таким мучительным. Внутри меня словно гудел шаманский бубен, требующий чьей–то крови, чьей–то жизни.
Я прокрался в прихожую, и тут волосы у меня на затылке встали дыбом. Из темноты на меня смотрели две мерцающие точки, размером с копеечную монету. От ужаса у меня перехватило дыхание, и я быстро шагнул назад в комнату, каждую секунду ожидая, что неведомая тварь бросится на меня. Но мерцающие точки тоже как будто отдалились. И только сейчас я разглядел в овальном контуре их обладателя. На меня смотрели мои собственные глаза.
Утром я первым делом решил отправиться в городскую библиотеку. Правда утро для меня началось с одиннадцати часов, потому что, несмотря на все пережитые волнения, сон всё–таки одолел меня. Пока я вяло ковырял в тарелке овсянку, мать хлопотала у плиты; по кухни витали ароматы куриного бульона и специй.
– Ты плохо спал прошлой ночью. Наверное, приснился кошмар?
Я перестал мучить овсянку и не без удивления посмотрел на маму. Ночью дверь в её комнату была закрыта, поэтому мне трудно было представить, как ей удалось услышать мои передвижения.
– Да, снилось что–то такое, – произнёс я равнодушным тоном. Не говорить же ей, что последние три дня мне вообще ничего не снится, и похоже, что вся моя жизнь начинает превращаться в сущий кошмар.
– Меня сегодня не будет – я уеду к тёте Рае, она заболела. Так что ты сам остаёшься на хозяйстве.
– Угу, – прогундосил я, пытаясь проглотить небольшую порцию каши. – А надолго ты к ней едешь?
– Ещё не знаю. Может, придётся заночевать – она же совсем одна там. Если что, я позвоню тебе вечером.
Мама сделала огонь поменьше и тоже села за стол. Тётя Рая была её двоюродной сестрой и, не проходило и месяца, чтобы с ней не случалась какая–нибудь болячка. Двое её детей уехали на заработки в Россию, а так как других родственников у неё не было, моей матери приходилось навещать её в качестве сиделки.
– Ты бы и сам сходил к отцу, по–моему ты давно у него не был.
– Да, схожу обязательно, – ответил я, отодвигая тарелку.
Если, после того, как я показал матери табель, тема учёбы была закрыта, то теперь она не уставала пилить меня разговорами об отце. Я и сам знал когда должен встречаться с ним, поэтому не нуждался в лишних напоминаниях.
Я поблагодарил за еду, быстро оделся, и вышел на улицу. После прошедшего дождя заметно посвежело, а воздух пропитался запахом мокрой листвы. Небо всё ещё было затянуто серой неровной пеленой, но исходивший от него ультрафиолет так давил на глаза, что смотреть на него было невозможно. Нацепив свои очки, я быстро зашагал к зданию библиотеки, которое находилось в двадцати минутах ходьбы от моего дома, но я дошёл минут за десять. Поднявшись на второй этаж, я прошёл в читальный зал, где за широкой стойкой сухопарая дама читала женский журнал. Увидев меня, она, нехотя, оторвалась от своего занятия и посмотрела на меня большими невыразительными глазами. Я давно заметил, что такие глаза бывают у людей, которые целый день заняты скучной рутинной работой. Положив на стойку, читательский билет, я попросил у неё «Мифологию древней Индии». В своём последнем разговоре со мной старая цыганка упоминала Бенгалию, но заглянув в атлас, я понял, что речь шла об Индии, откуда видимо и были родом её предки. Мне принесли две энциклопедии, в которых по словам библиотекаря могла содержаться необходимая мне информация и, расписавшись на вкладышах, я забрал книги и устроился за ближайшим столом. В просторном зале почти никого не было, только высокий бородач в маленьких очках с сонным видом читал какую–то книгу и упитанный мужчина, похожий на профессора что–то переписывал из учебника по экономике. Я открыл первую энциклопедию с заглавием «Мифы народов мира» и углубился в её изучение. Уже через несколько минут я нашёл то что искал.
Чёрной богиней в Индии называют Кали, как одно из воплощений богини Дэви – супруги бога Шивы. Появление этого тёмного божества в первую очередь связано с питьём крови (тут у меня по спине пробежала невольная дрожь) а также с гибелью всего живого на земле. Согласно легенде, когда боги не смогли убить демона Рактабию, так как он размножался с помощью пролитой им крови, они призвали Кали, которая выпила всю его кровь и таким образом убила его. Индусы также называют Кали Пожирательницей Душ за то, что убивая, она возрождает заново, но уже в несколько ином аспекте. Правда, в каком именно здесь не говорилось, но я понял, что понимать это надо не в буквальном смысле. Метафорически говоря, Кали освобождает человека от всего что связывает его с этим миром. Здесь уже заканчивается мифология и начинаются религиозные хитросплетения, которые утверждают, что так называемое отречение от мира, как и от своей смертной природы необходимо для достижения бессмертия, которое символизирует Кали.
Я отвлёкся от чтения, чтобы посмотреть на картинку сбоку от текста, изображавшую Чёрную богиню. Это было трёхглазое существо с длинным свисающим языком, синей кожей и четырьмя руками, в которых оно держало меч, посох, аркан и отрубленную голову. Его тело было увешано гирляндами из черепов и поясом из человеческих рук, а под ногами лежал мертвец. Такой картинкой можно испугать разве что пятилетнего ребёнка, но меня охватило жуткое чувство узнавания. И вместе с ним появилась уверенность, что настоящий вид Кали намного ужаснее чем тот, в каком её обычно пытаются изобразить.
Я снова вернулся к тексту, в котором далее рассказывалось о культе поклонения Кали. В дохристианские времена культ сопровождался изуверскими обрядами с принесением божеству человеческой жертвы, которой как правило отсекали голову. С ХII по XIX вв. в Индии существовала секта тугов – фанатиков душивших своих жертв белыми платками. Обычно это были группы разбойников, нападавших на купцов и использующих культ Кали в качестве прикрытия. В настоящее время Чёрной богине поклоняются различные тантрические секты, и не исключено, что за ними скрывается не одна преступная организация.
Я отложил книгу в сторону и потёр виски. Мне по–прежнему было непонятно, как все эти дикие суеверия могли объяснить всё что происходило со мной. Ведь я не поклоняюсь никакому культу и не вхожу ни в какую секту, не говоря уж о том, чтобы приносить жертвы какой–то мифической богине. Но зато, судя по всему, к этому имела прямое отношение Жанна, чей предок служи этой богине, выполняя её кровавые запросы. Я воскресил в памяти ту странную историю, рассказанную Вией и тут же возник вопрос, который раньше почему–то не приходил мне в голову. Если всё это правда, и после нападения арабов спаслась только молодая цыганка с ребёнком, то каким образом они смогли выжить в дикой степи, где полно хищников?
Ты станешь сильнее любого волка, Тимми…
И они никогда не смогут видеть глазами кошки…
Ты навсегда избавишься от всех своих страхов…
В моём воображении вдруг возникло лицо со спутанными волосами, за которыми зеленоватым блеском светились глаза, а окровавленный клыкастый рот ощерился в хищном оскале.
Ребёнок. Ребёнок или то что пряталось в нём превратило цыганку в вампира, способного справиться с любым хищником голыми руками.
Или когтями.
От этой внезапно пришедшей догадки мне стало дурно, и я почувствовал как пол и всё помещение читального зала начинают от меня уплывать. Я встряхнул себя, и окружающий мир снова вернулся ко мне. От накатившей на меня слабости я съехал со стула, поэтому поспешил принять нормальное положение, пока никто не обратил на меня внимания.
Итак, если я всё правильно понял, то некая злая сила, вселившаяся в маленькую девочку, пытается сделать из меня чудовище, высасывающее по ночам кровь из людей. По крайней мере это объясняет мою повышенную чувствительность к свету и терпимую (пока ещё!) жажду крови. Только есть одно «но».
Я НЕ ВЕРЮ ВО ВСЮ ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ ЧУШЬ!!!
Я с трудом подавлял желание закричать и расхохотаться одновременно, но всё–таки заставил себя успокоиться и постараться думать рассудительно. Должно же быть какое–то разумное объяснение всему этому кошмару!
Сидя вот так и размышляя о вещах от которых у любого нормального человека уже бы крышу снесло, я почему–то вспомнил фильм «Звёздные Врата». В основу сюжета этого фильма легло предположение, что египетскую цивилизацию создал внеземной разум, а богом Ра был не кто иной, как пришелец с другой планеты, который и притащил на землю эти самые врата. Конечно, это всего лишь фантастический фильм, а о происхождении египетской цивилизации учёные будут спорить ещё не один год, только никому из них ещё не удалось установить, какие создания могут существовать в тёмных глубинах космоса нашей необъятной Вселенной. А это значит, что там может быть всё что угодно. Если предположить, что некий Высший разум прибыл на эту планету, чтобы существовать в виде бога, то это не кажется таким уж невозможным. По крайней мере для Высшего разума. Правда, изображение богини Кали у меня ассоциировалось не столько с существом из далёкой галактики, сколько с плодом воображения сумасшедшего индуса, возомнившего себя провидцем. Чем бы оно там ни было – богиней или дьяволом, но у него хорошо развитое чувство самосохранения, если даже после двух с лишним тысячелетий оно способно порабощать разум людей, оказывая на него своё тлетворное влияние. И на этот раз по странному стечению обстоятельств его выбор пал на меня.
Я вспомнил как здоровенный доберман задал стрекача от маленькой Жанны и то жуткое, неведомое выражение в её чёрных глазах. Тогда я ещё решил, что мне показалось, хотя в глубине души понимал, что ни от одного человека, тем более ребёнка, собака так убегать не будет. Разве что от самого исчадия ада. И вчера такая же реакция была у сторожевого пса, когда я перелезал через забор.
Мысль о том, что во мне может поселиться какой–то чужеродный организм казалась мне абсурдной, но возможно эта штука существует в виде неизвестной формы психической энергии, что и позволяет ей влиять на определённые участки мозга, отвечающие за сон, боль и мировосприятие. Возможно я по–другому воспринимаю ход времени и бодрствую ночью, потому что там откуда оно явилось, царит вечная тьма и нет никакого движения вокруг своей оси, а значит не может быть и самого времени? Что ж, всё может быть, если отталкиваться от такой теории всевозможности.
Устав от бесконечных домыслов и предположений, я захлопнул книгу и открыл другую. Это была история индуизма, который меня нисколько не интересовал, и я уже хотел закрыть и её, но тут заметил в приложении перечень некоторых слов на санскрите. Поискав слова на букву «д», я, наконец, нашёл слово, которое уже несколько дней вертелось у меня в голове.
«Джнани» в переводе на русский означало «познавший бога».
Я сложил книги, собираясь отнести их обратно, когда увидел на столе кровавый след. Бегло оглядев себя, я заметил, что умудрился поранить локоть о гвоздь выступавший из спинки стула. Библиотекарша тоже это заметила.
– В поранились, молодой человек?
– Ничего страшного, это просто царапина.
Я достал из кармана чистый платок и приложил его к ранке, которая уже успела подсохнуть. Вид крови пробудил во мне массу странных ощущений – наверное, что–то подобное испытывают наркоманы при виде любимого наркотика. Боясь потерять над собой контроль, я сдал книги и поспешил покинуть библиотеку.
К тому времени, как я добрался домой, моё горло горело холодным пламенем, а по венам словно пропускали электричество, отчего каждый сустав невыносимо ныл. Сбросив на ходу кроссовки, я ринулся к холодильнику и, открыв морозилку, начал шарить среди заиндевевших целлофановых пакетов, пока не нашёл сырой кусок мяса, твёрдый как кирпич. Недолго думая, я впился в него зубами и начал медленно посасывать обледенелую поверхность. Матери дома не было, поэтому я мог не опасаться, что она застанет меня за этим странным занятием. Не отрываясь от вожделённого куска, я задёрнул во всех комнатах шторы, после чего плюхнулся на диван перед телевизором. Полыхавшее внутри меня пламя угасало по мере того как размораживалось мясо и всё больше его сока проникало в желудок. Я снова почувствовал как болезненные ощущения сменяются неожиданным приливом сил, причём таких, которые позволяли мне делать невероятные вещи. Например, сдвинуть с места неподъёмный шкаф. Мне захотелось проверить действительно ли я могу это сделать и, вскочив с дивана, я подошёл к нашему большому комоду с одеждой. Когда пять лет назад мы с матерью только въезжали в квартиру, его с трудом поднимали четыре здоровых грузчика, и это при том, что он был пустым. Взявшись за край задней стенки, я потянул комод на себя и без особых усилий сдвинул его на пол метра. На полу появился яркий след от содранной краски, поэтому я поспешил задвинуть его обратно. Всё ещё под воздействием такого «эффекта», я сел на диван и, откусив кусочек от уже порядком размякшего куска сырой говядины, начал его задумчиво жевать.
«Да, оказывается, в моём нынешнем положении есть определённые плюсы. Во всяком случае Жанна не преувеличивала, когда говорила о некой таинственной силе».
Я посмотрел на свой локоть на котором не осталось ни малейшего шрама. Такой регенерации могла позавидовать любая гидра. Всё ещё не зная, радоваться мне от этого или плакать, я включил телевизор. На канале «Мир кино» шёл фильм «От заката до рассвета» – как раз та часть фильма, где двое бандитов со своими заложниками остановились в придорожном баре.
«Я не верю в вампиров, – говорил с экрана Джордж Клуни. – Но я верю в то что я вижу. А это были вампиры, чёрт возьми…»
Я переключил на другой канал. Легко вот так говорить, когда тебя окружают прожектора, камеры и куча загримированных артистов. Никакого ощущения, что мир вокруг расползается как трухлявая ткань, за которую ты цеплялся всю свою сознательную жизнь. Правда, в отличие от киноэкранных монстров у меня не росли клыки и крылья на спине, а свой «голод» я мог утолять и кровью животных, причём не обязательно живых. Но кто знает, как долго так будет продолжаться?
Я взял программу и начал её просматривать, не столько ради интереса, сколько для того, чтобы отвлечь себя от беспокойных мыслей. На глаза мне попалась статья про пакистанцев сгоревших в собственной квартире, которая не привлекла бы моего внимания, если бы не фотография рядом с текстом. На ней была пожилая чета и двое мальчиков–близнецов, смотревших с фото ничего не выражающими, можно сказать, кукольными глазами. Я тут же узнал их. Ведь прошло не больше недели с тех пор, как я встретил их в парке. И вот я уже смотрю на них в некрологе. Случайность, совпадение? Ага, так я и поверил. Это произошло в понедельник, значит на следующую ночь после того как я познакомился с Жанной. Всё это время она делала вид будто ничего не знает, а я как последний идиот относился ко всему как к забавной игре. Но теперь «игра» зашла слишком далеко.
Я отшвырнул от себя газету и, выскочив в коридор, начал быстренько обуваться. В глубине души я всё тешил себя надеждой, что ещё не всё потеряно, и я смогу заставить Вию и её племянницу оставить меня в покое. Но не успел я открыть дверь, как зазвонил телефон. Мои нервы были уже на пределе, и громкий звонок в полуденной тишине подействовал на манер будильника.
– Алло!
– Привет, Тим. Узнал?
Это был Шнырь – его голос я мог узнать в любое время, в любом месте.
– Да, узнал. Только говори быстрее – у меня времени в обрез. Если опять пиво, то я пас.
– Нет, не пиво, – в трубке послышался тяжёлый вздох. – С Аней случилось несчастье. Ты можешь сейчас приехать в больницу?
– Несчастье? Какое несчастье? Что ты плетёшь?!
– Ну… я думаю, будет лучше, если ты всё–таки приедешь. Мы с Ксеней сейчас в травматологии на Вознесенского.
– Ты можешь объяснить что…
Но в трубке уж раздавались короткие гудки. Очевидно он звонил из автомата, потому что только оттуда связь могла оборваться так внезапно. Подгоняемый далеко не радужными предчувствиями, я закрыл квартиру и, выбежав из подъезда, направился к ближайшей остановке. По дороге я пытался убедить себя, что ничего страшного не случилось – возможно Аня сломала руку или ногу или может быть у неё лёгкое сотрясение мозга. Но этим надеждам не суждено было сбыться.
Шнырь встретил меня в холле. По его напряжённому взгляду, я понял что дело плохо; за его спиной Ксеня, сидевшая в кресле возле столика дежурной медсестры, вытирала платком уголки глаз.
– Где она?
– В палате. Я тебе три раза звонил, но тебя дома не было. И где это ты пропадал?
Я проигнорировал его вопрос, подошёл к Ксене и сел в кресло рядом с ней.
– Что произошло?
Ксеня посмотрела на меня – тушь под её глазами совсем расплылась, а нос от частых соприкосновений с платком был совсем красным.
– Она вышла вынести мусор, а потом я услышала её крик и шум на лестнице. Я выбежала и увидела, что она лежит внизу, вся скрючившись как… – Её фраза оборвалась коротким всхлипом, и Ксеня зажмурилась, словно стараясь прогнать от себя увиденную картину. Шнырь тут же оказался рядом и заботливо обнял её за плечи.
–Так, значит, её кто–то столкнул? – продолжал допытываться я.
– Не знаю. Аня сказала, что сама споткнулась на лестнице. Если бы её кто–то столкнул – зачем ей его выгораживать?
– Да, действительно… В какой она палате?
Ксеня указала на высокие двустворчатые двери напротив, но когда я встал, чтобы в них войти, она схватила меня за руку.
– Подожди, там сейчас её родители. И потом Аня… – она запнулась и отвела глаза в сторону, не зная, как продолжить.
– Что Аня? Ты можешь сказать, что с ней такое, в конце концов?!
– Подожди Тим, не горячись, – вмешался Шнырь. – Аня, слава богу, ничего не сломала. Но врач сказал нам, что у неё повреждён какой–то нерв и лицо, оно… э–э–э, ну, в общем, оно не совсем такое как раньше.
– Что значит не совсем такое? Что ты хочешь этим…
Я не договорил, потому что в этот момент дверь открылась, и из палаты вышли родители Ани – её отец – высокий, сероглазый брюнет с бледным, худым лицом, и мать – она была ниже своего мужа и, кажется, старше его на несколько лет. Прежде чем они закрыли дверь, я увидел в просвет сидящую на кровати Аню, и тут же понял, что хотел сказать Шнырь. Аня тоже меня заметила, но поспешила зарыться лицом в подушку. Но того короткого мгновения мне хватило, чтобы я застыл на месте, как вкопанный. При этом я не сразу сообразил, что загородил дорогу аниным родным, и опомнился только когда её отец тронул меня за плечо.
– Молодой человек, отойдите в сторонку.
– Да–да, конечно, извините, – я посторонился, но вспомнив, зачем я сюда пришёл, поспешил обратиться к нему. – Вообще–то, я к вашей дочери – вы ведь её отец верно? Я с ней… то есть мы встречаемся вместе, ну… вы понимаете.
Я знал, что мои слова прозвучали глупо – язык совсем меня не слушался, но тем не менее мужчина пожал мою протянутую руку. Его жена смотрела на меня пустым обращённым куда–то вдаль взглядом.
– Она нам ничего о тебе не говорила. Как тебя зовут?
– Тимур. Да мы знакомы–то чуть больше недели. Мне можно зайти к ней?
Я тут же пожалел о своём вопросе, к тому же я был уверен, что Аню моё появление ещё больше расстроило.
– Не думаю, что это хорошая идея, – произнёс мужчина. – Она всё ещё в шоковом состоянии.
Поддерживая под руку свою жену, он усадил её в кресло под окном, а я остался стоять посреди коридора, чувствуя себя несколько по–идиотски. Какая–то бойкая медсестра, едва не столкнувшись со мной, сделала мне замечание, поэтому пришлось сесть в кресло и постараться взять себя в руки.
– Когда это произошло? – спросил я, поворачиваясь к Ксене.
– В одиннадцать или около того. Я сразу позвонила её родителям, потом Сашке, а он уже отсюда – тебе. – Помолчав, она добавила: – Аня была против, но мы подумали, что ты должен знать.
– Против? Почему?
– Ну, она не хотела, чтобы ты… видел её. Ты понимаешь о чём я.
– Да, и правда – зачем было мне звонить? – заметил я с сарказмом. – В палату к ней меня не пускают, да и вообще, какой от меня прок?
– Тим, ну ладно тебе! Мы же не виноваты, что так получилось, – сказал Шнырь. – Просто ей нужно время, чтобы оправиться.
Я ничего не ответил, понимая, что он прав. И как только такое могло случиться? Ещё вчера мы весело проводили время, играя в карты и слушая музыку и вот… У меня перед глазами возникла искажённая часть аниного лица, и я непроизвольно стиснул зубы. Не знаю что было бы со мной, окажись я в таком положении.
– Эй, Тимур, не хочешь прогуляться? – Шнырь поднялся со своего места и встал передо мной, засунув руки в карманы.
– Прогуляться? Зачем?
– Надо воды купить или напиток. А то здесь жарко становится.
Я с подозрением посмотрел на него и тут же догадался, что он не просто так собрался пойти водички попить. Похоже он о чём–то хотел поговорить со мной, но так, чтобы Ксеня при этом не присутствовала. Без лишних слов я встал и мы с ним вышли на улицу. Тучи на небе начали рассеиваться, сквозь них пробились солнечные лучи, их ослепительные отсветы блестели на листьях деревьев и в стёклах стоявших возле больницы машин. Мы перешли широкую площадку и направились к ларьку на другой стороне тротуара. Шнырь не спешил заводить разговор, и я, наконец, не выдержал.
– Ну, и что ты хотел мне сказать? Только не говори, что просто вытащил меня проветрить мозги.
– Почему бы и нет – иногда это бывает полезно. – Шнырь закурил и, подойдя к ларьку, начал рассматривать его витрину. – Знаешь, я думаю, тебе не обязательно торчать здесь целый день.
– Это почему же?
– Ну, хотя бы потому что она не хочет тебя видеть и, наверное, уже вряд ли захочет.
– И что ты предлагаешь? Взять и отвалить по–тихому?
– Вроде того.
Шнырь постучал в окошко и попросил у невидимой продавщицы бутылку минеральной воды. Я молча смотрел на него, так как, честно говоря, не знал, что ему на это ответить.
– Да ладно – не строй ты из себя заботливую сиделку! Ты же сам мне говорил, что она тебе не нравится. Ну, вот – теперь у тебя есть идеальный повод, чтобы от неё избавиться. Через пару дней, когда она немного придёт в себя, зайдёшь в больницу со скорбной ми…
Я схватил его за плечо и как следует встряхнул, заставив его оборвать свою тираду.
– Что ты такое городишь, идиот?! Я что, по–твоему, только затем и приехал сюда, чтобы помахать Ане ручкой, а потом плясать от радости? Ты в своём уме?
Шнырь посмотрел сначала на мою руку, потом мне в глаза, и, похоже, пришёл в некоторое замешательство.
– А у тебя что – какие–то другие планы? Ну, извини – не знал. – Он протянул в окошко деньги забрал свою бутылку. – Просто я подумал, что это будет наиболее подходящий для тебя вариант.
– Да какого чёрта ты вообще суёшь нос не в своё дело? – я не находил слов от возмущения, не веря, в то, что он может так говорить после всего что произошло.
– Да перестань, – Шнырь глянул по сторонам, словно боялся, что нас кто–то подслушивает. – Ты же видел её лицо. Неужели ты будешь тусоваться с такой уродиной? Чтобы все вокруг пальцем тыкали – посмотрите, мол, на эту…
– Ещё слово и я тебе врежу, – прошипел я.
Шнырь от меня отпрянул и с сожалением покачал головой.
– Ну, поступай, как знаешь. Водички хочешь?
– Нет, спасибо.
Я прошёл мимо него, не удостоив взглядом – меня прямо–таки трясло от негодования, и я едва удерживался от того, чтобы не развернуться и не огреть его по черепу. Шнырь угадал моё настроение, потому что не спешил за мной идти.
Я вернулся в больницу и уселся на своё прежнее место. Чтобы там Шнырь не думал о моих чувствах к Ане, свои мысли он мог смело засунуть себе в задницу. Люблю я её или нет, но я не могу относиться к ней как к какой–то дворняге. И я увижусь с ней даже если мне придётся ждать здесь до завтрашнего утра.
Но как оказалось, в этом не было необходимости. Часы посещения в отделении были строго ограничены, поэтому вскоре нас деликатно выдворили. Перед уходом Ксеня зашла в палату, а мы со Шнырём ждали у дверей. Я заметил, что отец Ани разговаривает с молодым врачом в круглой белой шапочке, который с глубокомысленным видом, покивав, заспешил дальше по коридору. Очевидно он разрешил им остаться потому что они не пошли за нами, когда Ксеня вышла из палаты. В мире взрослых многие формальности остаются чисто условными, но мне в этот мир пока доступа не было. Только я не спешил сдаваться. Когда мы очутились на улице, я не последовал за своими друзьями и остался, решив обождать часок–другой.
– Вы идите, я ещё побуду здесь.
Шнырь повернулся и посмотрел на меня так, будто хотел узнать, что у меня на уме, на что я ответил спокойным, не выражающим никаких эмоций взглядом. Ксеня подошла ко мне и вдруг обняла, будто дальнего родственника после долгой разлуки. Меня удивил такой сентиментальный жест – на миг я даже растерялся и смог только неловко похлопать её по спине. Шнырь смотрел на нас нахмурив брови, и уже собрался что–то сказать, но тут Ксеня отпустила меня, и он счёл благоразумным держать язык за зубами.
– Мы ещё увидимся вечером, хорошо?
– Думаю, лучше завтра, – ответил я, заметив, что Шнырь недоволен этим затянувшимся расставанием. Ксеня помахала мне рукой, и я долго провожал их взглядом, пока они не скрылись из виду. Это была наша последняя встреча. Позже, вспоминая этот злосчастный день, я не раз думал, мог ли у меня быть другой путь, но какие бы варианты я не представлял, все они приводили к одному и тому же. Возможно, если бы Ксеня была моей девушкой (меня всё–таки брала досада на то что девчонки вроде неё достаются таким типам как Шнырь), но даже в этом случае всё могло быть гораздо хуже.
Чтобы не маячить под окнами травматологии я нашёл за углом скамейку надёжно укрытую от посторонних взглядов развесистым каштаном. Неподалёку двое старичков, у одного из которых одна нога была в гипсе, на такой же скамейке играли в нарды. Некоторое время я наблюдал за их игрой. Солнечный диск медленно катился по небу, иногда скрываясь за наплывавшими на него облаками, и я сам не заметил, как часовая стрелка переползла за третий час. Я «отставал» от настоящего времени где–то часа на четыре. Интересно, если в моём организме все процессы тоже так замедленны, не означает ли это, что на эту разницу во времени я проживу дольше чем обычный человек? Мне это казалось маловероятным, хотя бы потому, что никто не знает как и когда он умрёт. Если, конечно не решит сам наложить на себя руки.
Прошло два часа, а я всё сидел погружённый в безрадостные размышления. Старики давно ушли, по дорожкам между клумбами и газонами прогуливались несколько человек, а я так и не придумал, как попасть в палату к Ане незамеченным. И тут я увидел её родителей: они неторопливым шагом шли к выходу с территории больницы. Нельзя было упускать такой шанс. Вскочив со скамейки, я быстро зашагал к большой деревянной двери на пружине, следя в то же время за их спинами. Юркнув в рыжеватую тьму, я выглянул в коридор. Палата Ани находилась метрах в восьми, недалеко от стола регистрации за которым молоденькая медсестра разговаривала по телефону. Я не представлял как преодолеть эти восемь метров так, чтобы она не заметила, поэтому оставалось только ждать, пока она не уйдёт. Зная пристрастие женщин к телефонным разговорам, я не надеялся, что это произойдёт быстро, и от нетерпения кусал губы. Драгоценные секунды текли ужасающе медленно, а медсестра всё никак не уходила, обсуждая с подругой свои семейные проблемы, о чём я догадался по долетавшим до меня отдельным словам. Скоро сюда могли вернуться родители моей девушки, и при одной мысли об этом я весь покрылся потом, и моё сердце учащённо забилось. Медсестра сделала какое–то движение, и я уже было решил, что она заканчивает свой дурацкий разговор, но она только переменила позу, повернувшись ко мне спиной. Я понял, что на свой страх и риск придётся действовать как можно быстрее и, моля бога, чтобы в коридоре никто не появился или она случайно не обернулась, я приготовился сделать марш бросок. Все мои чувства обострились до предела, не отрывая глаз от медсестры, я рванулся вперёд и… едва не врезался в дверь палаты. Ошарашенный таким перемещением я приоткрыл её, скользнул внутрь и быстро закрыл, придержав, чтобы не хлопнуть. Всё это заняло не более двух секунд, так как я делал всё рефлекторно, почти потеряв способность что–либо соображать. Придя немного в себя, я оглядел палату: в ней была одна Аня – она лежала на дальней койке под широким окном. При моём появлении она приподнялась на локте, и из её горла вырвался какой–то сдавленный звук. Я испугался, что она закричит, поэтому приложил палец к губам и сделал к ней несколько шагов. Какое–то время мы смотрели друг на друга. Я надеялся, что на моём лице не отразилось никаких эмоций, хотя только сейчас разглядел, чем обернулось обыкновенное падение с лестницы для моей девушки.
Правая сторона её лица омертвела и кожа на ней как будто сдулась, до неузнаваемости исказив когда–то правильные черты. Правое веко опустилось почти наполовину, прикрыв глаз, то же самое произошло и с уголком рта – он опустился чуть ли не до самой скулы, обнажив десну и несколько зубов. При виде этой жуткой маски во мне что–то болезненно сжалось, и я не сразу смог заговорить с ней. Впрочем, Аня не стала бы меня слушать, так как тут же накрылась с головой одеялом, и оттуда послышался тяжёлый стон. Я присел на краешек кровати и обнял этот стонущий холмик под одеялом. Я чувствовал, как под моими руками её плечи вздрагивают от рыданий, и от безмерной жалости к ней у меня самого на глазах выступили слёзы, хотя я уже и не помнил, когда плакал последний раз. Постепенно Аня затихла, но когда я попытался приподнять край одеяла, она начала бешено сопротивляться и вцепилась в него мёртвой хваткой. Тогда, повалив её на кровать, я силой вырвал одеяло у неё из рук.
– Да перестань ты – это же я!
Аня закрыла лицо руками и уткнулась в подушку, но я перевернул её на спину и развёл её руки в стороны.
– Не смотри… пожалуйста, не смотри на меня… я прошу тебя!
– Хорошо, не буду. Но если ты будешь так шуметь, сюда сбежится вся больница.
Аня, наконец, перестала вырываться, и смог отпустить её. Прислонившись к стене, я перевёл дух и только сейчас заметил, что забрался на анину постель вместе с кроссовками. Свесив ноги, я смотрел вглубь комнаты, лишь бы не смотреть на Аню, раз уж ей так этого не хотелось.
– Я всего лишь пришёл проведать тебя, вот и всё.
– За… зачем? Ты же видишь, какая я…
– И что с того? – Я гневно повернулся к Ане, которая поспешила закрыться от меня шторой своих чёрных волос. – Это ещё не значит, что на всём нужно ставить крест.
– Не знаю, – тихо сказала Аня, – может и значит.
– Ну, а что врачи говорят?
– А что врачи… – в её голосе звучали горькие нотки. – У меня повреждён лицевой нерв. Завтра меня переведут в неврологию, а толку? Это же всё равно что лечить косоглазие или заячью губу.
Да, прогноз далеко неутешительный. Я заметил, что Аня слегка шепелявит, так она могла разговаривать только одной стороной рта.
– Но ведь должны же быть какие–то специалисты, которые знают, что делать в таких случаях!
Аня обречённо покачала головой.
– Здесь может помочь только пластическая хирургия, а на это у моих родителей нет денег.
Некоторое время мы сидели молча. Аня обхватила руками голые коленки – на ней были только трусики и короткая рубашка. Почему–то именно в этот неподходящий момент я почувствовал сексуальное возбуждение. Я взял её за плечи и, стараясь смотреть только на здоровую часть лица, поцеловал её в губы. Аня попыталась отстраниться, но я не дал ей этого сделать, моя рука скользнула ей под рубашку, нащупав там упругую поверхность груди, а другая оттянула резинку трусов.
– Тим, пожалуйста… не надо. Сюда скоро могут прийти мои родители, я же просила их…
Я прекратил глупые попытки заняться с ней сексом и недоверчиво посмотрел на неё.
– Так это ты сказала им, чтобы они меня не впускали?
– Да я. Я думаю нам лучше перестать встречаться, я не хочу чтобы ты… – её подбородок предательски задрожал, и одинокая слеза скатилась из здорового глаза. Я снова привлёк Аню к себе и начал успокаивающе поглаживать её голову, пока она всхлипывала у меня на плече.
– Да, ладно тебе. Может этот твой нерв со временем восстановится, не стоит из–за этого впадать в отчаяние.
– Ты сам не знаешь, что говоришь, – Аня отпрянула от меня, вытирая глаза, думаю, за это время она успела выплакать все свои слёзы. – Мне теперь придётся носить затемнённую фату или маску… Я не смогу выйти на улицу… такой.
– Ну и пусть! Плевать на всё! Я буду приезжать к тебе и мы…
– Нет. – Аня в упор смотрела мне в глаза, в её голосе звучала твёрдая отрешённость. – Не надо. Пожалуйста, не говори больше об этом. Давай просто расстанемся и всё.
Я не решился возразить, видя, что мои препирательства причиняют ей ещё большую боль. Мы оба знали, что это наилучший выход. Для меня.
Аня заговорила первой, опасаясь, как бы не нашёл ещё какой–нибудь веский довод.
– Знаешь, я никому об этом не рассказывала, но когда я выносила этот чёртов мусор, я увидела кое–что… не знаю даже как это назвать, наверное это была какая–то чудовищная галлюцинация. Я после этого боюсь оставаться одна в темноте.
– Что ты увидела? – Я смотрел на неё, чувствуя, как во мне пускает корни тёмное подозрение.
– Ты, наверное, решишь, что я спятила от шока.
– Нет, не решу. Говори – что ты видела?
Аня секунду поколебалась, потом прошептала так, что я едва расслышал:
– Это был огромный паук… или краб… я не знаю. У него были четыре щупальца, похожие на человеческие руки и голова тоже, как будто человеческая… Пока я смотрела на него, моя нога сама соскочила со ступеньки и… я так испугалась, что даже не смогла закричать.
Её начало трясти, и я поспешил укрыть её одеялом, хотя в палате было жарковато.
– Ты мне веришь?
– Да, верю.
Аня внимательно на меня посмотрела здоровым глазом – наверное её удивили откровенные нотки в моём голосе.
Я действительно не сомневался в искренности её слов, также как не сомневался в том, что знаю, что это был за паук. Мои кулаки сами собой сжались под одеялом, а к горлу подступил ком бессильной ярости.
– Ты так это сказал, как будто…
– Не думай об этом. Я же просил тебя не смотреть фильмы ужасов на ночь.
– Я и не смотрела. Кстати, у нас вчера сломался телевизор.
Она улыбнулась, и, хотя улыбка вышла жалкой, я был рад что смог вернуть ей нормальное настроение. Пусть даже и ненадолго.
Вскочив с кровати, я начал мерить шагами комнату. Свет заходящего солнца уже не проникал в окно, превратившись в тёмно–медовые сумерки.
– Ты же понимаешь, что я не могу вот так взять и сбежать от тебя. Ань, послушай, я же не последнее дерьмо. Я правда хочу быть с тобой.
Я взял её руки в свои, и Аня сделала такое движение, будто хотела прильнуть ко мне, но тут же оттолкнула меня и закрыла ладонями уши.
– Молчи, прошу тебя, я не хочу ничего слышать. Тебе лучше уйти, сейчас же уходи, мои родители, они вот–вот должны вернуться…
– Да плевать мне на них, ты лучше скажи какой у тебя адрес!
Я снова начал бороться с ней, и мне удалось освободить её уши, но тут за дверью послышались шаги, и на пороге возник отец Ани. Он посмотрел на меня, потом на свою заплаканную дочь, и его худое лицо передёрнуло судорогой от гнева.
– Что ты здесь делаешь? Ну–ка убери от неё свои руки!
Он решительно двинулся ко мне, и я отступил к окну, выставив ладони в примирительном жесте.
– Послушайте, я только хотел поговорить.
Но он схватил меня за футболку и отшвырнул в сторону, так что я не удержался на ногах и шлёпнулся на соседнюю койку. Мимо меня пронеслась мама Ани и, причитая начала обнимать её.
– У тебя, видно, совсем нет совести! Да как у тебя вообще хватило наглости зайти сюда?! – сказала она, глядя на меня с неприкрытой ненавистью.
– Мне очень жаль, но вы не так всё поняли. Мне нравится ваша дочь, и я не хотел, чтобы…
Договорить я не успел, потому что с Аней вдруг случилась истерика, и она сама набросилась на меня.
– Убирайся! Пошёл вон, я не хочу больше тебя видеть! Ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя!
Она снова залилась слезами, а её отец шагнул ко мне, собираясь вытолкать за дверь. Я не стал утруждать его и быстро выскользнул из палаты, едва не столкнувшись с прибежавшей на шум медсестрой.
Стоит ли описывать, в каком состоянии я возвращался домой? Я был взбешён, подавлен и удивлён одновременно. Последние слова Ани всё ещё звучали у меня в голове, и в них слышалась такая ненависть, что я и правда чувствовал себя виноватым. Я ведь так и не смог узнать её домашний адрес.
Поднявшись на второй этаж, я увидел возле своих дверей Жанну. Она, как ни в чём не бывало, стояла, засунув руки в карманы синих коротких штаников из какой–то дешёвой ткани и смотрела на меня с молчаливым укором.
– Тимми, ты же обещал вчера, что покажешь мне новую игру, а сам так и не пришёл.
–Да? Что–то не припомню, – глухо пробормотал я и начал открывать дверь. Жанна от нетерпения переминалась с ноги на ногу и что–то радостно лепетала себе под нос. Я впустил её в прихожую и, прежде чем успел защёлкнуть замок, она сбросила свои шлёпанцы и побежала в мою комнату. Я последовал за ней, стараясь сохранить видимое спокойствие. Жанна уже сидела за моим столом и нажимала на кнопки клавиатуры, ожидая, что я сейчас включу компьютер, но я только стоял за её спиной и мрачно смотрел на неё.
– Зачем? Зачем вы сделали это?
Жанна повернулась, глядя на меня широко открытыми глазами.
– О чём ты говоришь, Тимми?
Я втянул воздух сквозь стиснутые зубы и, уже не сдерживая клокотавшую во мне ярость, схватил Жанну за руку и сдёрнул со своего кресла.
– Что, память отшибло? Я говорю о девушке, которая по твоей милости лежит сейчас в больнице! Помнишь её? Тебе ещё не нравилось, что мы держимся за руки. А вот я помню, как ты на неё тогда смотрела! Ты или эта чёртова богиня или что оно там такое! Аня–то здесь причём? Причём, я тебя спрашиваю?!
– Тимми, пусти – мне больно…
– Больно, говоришь? Нет, ты не знаешь, что такое боль! Ты, мелкая тварь, и понятия об этом не имеешь!
Схватив Жанну за плечи, я тряс её как большую куклу, боясь, что если я сейчас отпущу её, то в следующий миг мои руки сомкнутся на её шее и я её просто–напросто задушу.
– Тимми, пожалуйста, я правда ничего не знаю!
Жанна заплакала, и я перестал трясти её, но всё ещё сжимал её худые плечики, вцепившись в них мёртвой хваткой.
– Не знаешь, значит? Может ты и о сгоревших арабах ничего не знаешь?! И о том, что со мной происходит – тоже ничего?! Что вам от меня нужно?! Говори чёрт бы тебя подрал или я за себя не отвечаю!
– Ты… она… она просто хочет, чтобы ты играл со мной…
Мокрое от слёз личико Жанны скривилось, и она начала слабо вырываться. Я отпустил её, понимая, что многого от неё не добьюсь, если она будет всё время реветь. Сев на кровать, я обхватил голову руками и уставился в пол. Кажется, до меня начало доходить. Пока я буду с Жанной, всё будет хорошо, но если кто–то встанет между нами…
– Я выхожу из игры. Мне не нужны все эти феноменальные способности, можешь катиться с ними куда подальше. И, пожалуйста не приходи сюда больше. Я возвращаюсь к своей нормальной жизни и хочу, чтобы меня оставили в покое. Так и передай своей… богине.
Жанна потянула носом и начала потирать плечи в тех местах, где я сжимал их.
– Боюсь, это невозможно, – тихо сказала она.
– Невозможно? Почему? Потому что твоя проклятая богиня рассердится?
– Потому что ты – «мулло», Тимми.
– Я – кто? Ради бога, избавь меня от своих цыганских словечек! Что это значит?
– На нашем языке это значит – мёртвый.
Я так и уставился на Жанну – она в ответ смотрела на меня со всей серьёзностью, на какую только способен маленький ребёнок.
– Ты что – за идиота меня принимаешь?
Я поднялся с кровати и шагнул к ней. Жанна испуганно отступила, очевидно она боялась, и не напрасно, что я её ударю.
– Что ты опять городишь? Рассказываешь мне, что я умер и ещё хочешь, чтобы я поверил в этот бред? Да ты совсем рехнулась!
– Это не бред, Тимми, – в голосе девочки не было и тени насмешки. – Но это я попросила, чтобы она вернула тебя. Это было в тот день, когда плохие мальчишки тебя побили. Я не хотела, чтобы ты умер.
Я рассмеялся – кажется истерика теперь начиналась у меня, только смех вышел каким–то жалким.
– Так ты говоришь, я мёртвый да? Ну а для чего тогда понадобились все эти магические обряды или что там произошло на самом деле?
– Никакого обряда не было. – Жанна смотрела в сторону, избегая встречаться со мной взглядом. – Я это придумала, чтобы ты поверил. Ты даже сейчас мне не веришь.
– Конечно я тебе не верю! – я подскочил к ней и сорвал себя футболку. – На, послушай – у меня бьётся сердце и есть пульс! И если ты успела заметить на моём теле нет трупных пятен!
Я прижал жанину ладошку к своей груди, но моё открытие её нисколько не впечатлило.
– Это нужно людям, чтобы жить, и она это знает. Но ты теперь принадлежишь ей также как и я, и мы не можем это изменить. Я не говорила тебе потому что боялась, что ты рассердишься и не захочешь больше со мной играть.
Жанна села на пол, свесила ручки между колен, и я увидел, что слёзы снова текут по её щекам.
– Пожалуйста, Тимми, не отказывайся. Моя мама умерла, когда пыталась отказаться и никто её не вернул.
– Мне, конечно, жаль твою маму, – сказал я, стараясь не выдать охватившее меня смятение. – Но я думаю, будет лучше, если я всё–таки поговорю об этом с твоей тёткой. И если я узнаю, что ты меня опять обманула, то тебе никакая богиня не поможет.
– Тимми, я правда тебе всё сказала, ну вот, честное слово!
– Ладно, успокойся. Я сейчас чего–нибудь перехвачу и мы пойдём.
– А можно я пока поиграю? Ну, пожалуйста, ну хоть полчасика…
Я включил Жанне игру про Микки Мауса, а сам пошёл на кухню чтобы приготовить себе ужин. Пока он подогревался на плите, я сбегал за газетой и вернулся с ней в комнату, где Жанна, уже забыв о нашем разговоре, скрипела клавишами, неотрывно глядя в экран монитора. Шлёпнув газетой у неё перед носом, я ткнул пальцем в фотографию четверых пакистанцев.
– Узнаёшь их? Они сгорели на прошлой неделе, якобы от случайного пожара!
Я внимательно следил за её реакцией, но ничего, кроме смущённого замешательства на её простодушном лице не отразилось.
– Это семья Зуфар. Я не знала, что они…
– А у моей девушки теперь изуродовано лицо и я знаю, что это была не случайность. Что ты на это скажешь?
Жанна опустила густые ресницы.
– Прости Тимми. Я правда не хотела ей зла, но богиня иногда делает по–своему…
– К чёрту твою богиню! – крикнул я и в негодовании разорвал газету.
Может и правда – я зря пытаюсь свалить всё на эту маленькую цыганку? Мне с трудом верилось, что восьмилетний ребёнок может быть способен на такое зло. Правда дети иногда бывают жестокими, в чём я уже успел убедиться, но даже эта жестокость не шла ни в какое сравнение с тем с чем мне пришлось столкнуться.
Мой ужин, состоявший из макарон с сыром, начал подгорать, и я поспешил выключить огонь. Когда я сел за стол, оказалось, что есть мне совсем не хочется. Не каждый день тебе говорят, что ты вернулся с того света и, хотя я не мог поверить в такую чушь, всё равно мне было не по себе. Я вспомнил тот день, когда подрался с Маратом и его дружками и снова возникло чувство, будто всё это происходило не со мной, а с кем–то другим. И вся моя недолгая жизнь до этого тоже как будто была не моей жизнью. Так и не расправившись с остывающими макаронами, я выбросил их в мусорное ведро. Мультяшная музыка доносившаяся из моей комнаты, начала меня раздражать, и я решил, что пора заканчивать с этими компьютерными развлечениями. К тому же часы уже показывали половину седьмого, а бродить в потёмках где–то на краю города у меня не было никакого желания. Правда, я теперь неплохо видел в темноте, и у меня уже не сосало под ложечкой при мысли, что я окажусь посреди ночи вдали от дома.
Жанна начала хныкать, когда я выключил компьютер, но я, не обращая внимания на её капризы, выпроводил её в прихожую.
– Конечно, тётя Вия знает больше меня, но она скажет тебе то же самое, – сказала она, пока я завязывал шнурки.
– Тогда я вас обеих прибью к полу гвоздями и высосу из вас всю кровь до последней капли, – ответил я и, увидев как округлились её глаза, не смог сдержать злорадной улыбки.
По дороге мы с Жанной не разговаривали, и я то и дело ловил на себе её опасливые взгляды. Кажется, она всерьёз восприняла моё последнее заявление, что и не удивительно для ребёнка её возраста. С другой стороны у её опасений могла быть более основательная причина, но мне не хотелось о ней думать. Лучше уж верить в инопланетян, чем в сумасбродные выдумки, которым уже не одна сотня лет.
В это время июля темнеет часов в восемь, но сегодня сумерки наступили раньше потому что небо опять затянуло тучами и начал накрапывать тёплый дождик. Раскатов грома ещё не было слышно, но душный воздух был пропитан озоном и, возможно, ночью будет сильная гроза. В некоторых домах зажглись окна, и мне сейчас ничего так не хотелось, как оказаться в одном из этих уютных домов и забыть всё как дурной сон.
Когда мы вышли на знакомую улицу, уже совсем стемнело, но тут я заметил впереди какое–то зарево. В этой отдалённой части посёлка ни один фонарь не горел, и огненные отсветы были хорошо видны даже с далёкого расстояния. Поначалу мы с Жанной решили, что это жгут мусор, но подойдя ближе, увидели плотный столб дыма, который почти сливался с предгрозовым небом. Горел дом и, судя по яркости пламени, этот дом был полностью построен из дерева.
Мы побежали вперёд, и вскоре я увидел, что широкая изба, в которой Жанна жила со своей тёткой вся охвачена пламенем. Сквозь гудение полыхавших брёвен я, кажется, расслышал чей–то крик и стук, будто из дома пытался кто–то вырваться. И только сейчас я увидел, что дверь и окна заколочены досками.
Сзади послышался топот маленьких ножек, и я вовремя схватил Жанну, так как успел заметить, что на месте пожара мы не одни. В тени садовых деревьев возле соседних домов стояло человек двадцать, и все они молча наблюдали за происходящим. К счастью я ещё не попал в дрожащий контур света, отбрасываемый горящим домом, поэтому наше появление осталось незамеченным. Правда Жанна едва нас не выдала, когда попыталась закричать, но я успел зажать ей рот рукой и сдавил её маленькое тельце так, что из него вырвался только чуть слышный писк.
– Тихо, или нас зажарят как шашлык на вертеле!
Девочка перестала вырываться, и несколько минут мы как завороженные смотрели на бушующее пламя. Я подумал, что дом горит уже минут пять, но пожарных сирен не было слышно. Это могло означать только одно: никто в округе и не собирался вызывать пожарных. Или, может быть их вызовут, когда от дома останутся одни головешки.
Пора было уносить отсюда ноги, тем более, что запертой в доме цыганке вряд ли уже могла понадобиться чья–то помощь. Я ни минуты не сомневался, что её там заперли, и содрогнулся, представив себе её участь. Подняв Жанну на руки и всё ещё прижимая ладонь к её губам, я поспешил уйти подальше от горящего дома и вздохнул спокойно, только когда оказался на безопасном от него расстоянии. Жанна начала тихонько плакать, и я поставил её на ноги. Признаться, я не знал, чем её утешить, и какое–то время мы молча шли по неровной дороге. Вскоре она пожаловалась на усталость, и я подумал, что нам действительно не мешает передохнуть, а заодно решить, что делать дальше. Возле одной из калиток я обнаружил маленькую лавочку, которая вполне для этого подходила.
– У тебя есть какие–нибудь другие родственники, ну, там бабушки или дедушки? – спросил я Жанну, когда мы сели под ветками растущей рядом абрикосы.
– Не… нету, – она всё ещё глотала слёзы, отчего её голосок стал неприятно булькающим. – Что со мной будет Тимми? Куда я теперь пойду?
– Не знаю, – пробормотал я и мрачно уставился себе под ноги. После сегодняшних событий я чувствовал себя вконец разбитым и опустошённым. – Может быть твоя великая богиня тебе подскажет?
Наверное, мне не следовало так издеваться над Жанной потому что она спрятала лицо в ладошках и ещё больше расплакалась. Какая бы там космическая сила за ней не скрывалась – сейчас она была всего лишь беззащитной перепуганной девочкой, оставшейся без крыши над головой. И я теперь должен решать, что мне с ней делать. Собственно у меня мог быть только один выход: забрать Жанну к себе домой, а когда приедет мать, она уже решит, куда её определить. Скорее всего она отдаст её в детский дом, но это уже будет не на моей совести. Есть ещё один вариант, более экстремальный – оглушить Жанну и подбросить на порог какого–нибудь дома. Но во–первых, я сомневался, что смогу «вырубить» её как это показывают в боевиках и попросту сломаю ей шею, а во–вторых я ещё не настолько озверел, чтобы поступать так с маленькой девочкой, которая виновата только в своей неуемной привязанности ко мне.
– Ладно, не плачь. Пока переночуешь у меня, а там – посмотрим. Не бросать же тебя на улице.
Я протянул Жанне платок, чтобы она вытерла свои сопли, но вместо этого она начала вытирать им руки. Вздохнув, я забрал у неё платок и сам вытер ей лицо, заставив потом основательно высморкаться.
– Пошли, а то скоро начнётся дождь. Не хватало нам ещё тут промокнуть.
Я встал с лавочки и зашагал в направлении красных лампочек на Чёртовом колесе, которое виднелось вдали над домами. Жанна плелась за мной как послушная собачонка. Пришлось поторопить её так как за низко нависшими тучами уже раздавался глухой рокот.
Когда мы миновали последний дом частного сектора, и впереди показались тёмные купы деревьев парка, к нам пристал какой–то пьяный мужик. Он попросил у меня закурить, а когда я ему в корректной форме объяснил, что не курю, он начал материться и увязался за нами. В другое время я бы наверняка струсил, так как он был крупнее меня и выше на голову. Но сейчас я испытывал только досадное раздражение оттого что какой–то дегенерат смеет крыть меня матом, да ещё при маленькой Жанне. Уходя из дома, я не забыл надеть очки, чтобы не пугать случайных прохожих кошачьим блеском, которым отсвечивали мои глаза. Когда алкаш был уже в метре от меня, я повернулся и, сдёрнув очки, посмотрел на него. В синеватом оттенке, который приобретали предметы в темноте, я хорошо разглядел, как пропитые зенки с набрякшими веками расширились и едва не вылезли из орбит. Бедняга, наверное, решил, что у него белая горячка.
– Я конечно найду для тебя сигарету, но ты же понимаешь, что это будет твоя последняя, – сказал я и толкнул его так что он шлёпнулся на задницу. Несмотря на заметную разницу в весе мне не пришлось прикладывать для этого много усилий. Его голова оказалась отличной мишенью, и я зафутболил ему кроссовкой прямо в челюсть, с удовольствием услышав, как клацнули его зубы. Раскинув руки, мужик распластался на земле и так и застыл, не издав ни звука. Может он был в обмороке, а может просто притворялся – я не стал этого проверять и, взяв Жанну за руку, заспешил с ней к городским огням, которые разноцветной вереницей протянулись над дорогой за парком. Но как мы ни торопились, нам так и не удалось убежать от дождя и, уже когда мы подходили к моему дому, разразился настоящий ливень. Жанна начала прихрамывать, поэтому последние двадцать метров я пробежал, неся её на руках. Дома я увидел, что она умудрилась разбить большой палец, но перед тем как его забинтовать, я решил, что ей сначала не мешало бы вымыть ноги.
Пока Жанна сидела в ванной, опустив ноги в таз с тёплой водой, я снял промокшую насквозь одежду, переоделся в сухую и отправился поискать чего–нибудь в холодильнике для своей злополучной гостьи. Представляю, как мама обрадуется, когда увидит Жанну. Впрочем, я думаю, она всё поймёт, как только узнает, что произошло. Вытащив котелок с гречневой кашей, я высыпал часть на сковородку и туда же добавил масла и несколько кусочков ветчины. Оставив всё это подогреваться на плите, я вернулся в ванную, где Жанна, поставив пятки на край тазика, рассматривала свои смуглые ножки. Я выудил её из ванной и посадил на стиральную машину, чтобы заняться её раненным пальцем. Из–под ногтя, который был наполовину сломан, всё ещё сочилась кровь. Затушевав его зелёнкой, я заклеил палец пластырем и, на всякий случай, замотал приличным слоем бинта. Во время этой процедуры, Жанна не издала ни звука и даже не дёрнула ногой. Кажется, она уже немного пришла в себя после того как у неё на глазах сгорел её дом, а в нём – её единственная родственница.
– Может её там не было? – предположил я. – Что если твоя тётя всё–таки сумела спастись?
– Нет, она была там. Я слышала, как она звала на помощь, кричала, чтобы её выпустили. Но никто не пришёл.
Я ничего такого не слышал, но вспомнив способность Жанны проникать в чужие мысли, подумал, что может быть это и правда. Мне хотелось её приободрить, только я не знал как это сделать. Из кухни послышалось шипение сковородки, и я вернулся туда, чтобы помешать кашу. Вскоре появилась и Жанна, выглядевшая, как после хорошей взбучки, с растрёпанными волосами, выбившейся из–за пояса цветастой майкой и забинтованным пальцем на маленькой ноге.
– Ты, наверное, проголодалась? Я, может, и не очень хороший повар, но, думаю, это вполне съедобно.
Я попробовал кашу и слегка посолил её. Жанна влезла на стул, наблюдая за моими куховарными манипуляциями. Я вывалил содержимое сковородки на тарелку и поставил на стол перед ней. Себе я сделал несколько бутербродов с колбасой и устроился рядом с окном за которым грохотал гром и сверкали молнии.
– Тимми, а твоя мама разрешит мне остаться? – спросила Жанна, принимаясь за кашу и в то же время глядя на меня из–под спутанных волос.
– Конечно разрешит, – ответил я с самым беззаботным видом на какой был способен. – Я ей всё объясню и, думаю, с этим проблем не будет. Так что ты не волнуйся.
Я понимал, что обманываю её самым подлым образом, но с меня на сегодня хватит стрессов и незачем провоцировать ещё один. Жанна продолжала смотреть на меня и, чтобы не встречаться с ней взглядом, я подошёл к плите и зажёг конфорку под чайником. Кажется, она поверила мне, потому что больше не спрашивала об этом. Я же понимал, что завтра мы расстанемся и испытывал гадливое ощущение от собственной лжи. Подумать только – ещё пару часов назад я готов был удавить эту маленькую цыганку, а теперь мне жаль было с ней расставаться!
Жанна быстро управилась со своим ужином и потянулась к моим бутербродам.
– Слушай, а у тебя зверский аппетит, – сказал я, вставая, чтобы нарезать ещё колбасы.
– Ага, – пробубнила Жанна с набитым ртом. – Тётя Вия всегда говорила, что я много ем.
– Глядя на тебя, этого не скажешь. И куда оно только всё девается?
– Я знаю куда! – заявила она с торжественным видом.
– Я тоже, поэтому можешь мне об этом не говорить, тем более за столом.
– Но ты же сам спросил! – Жанна озадаченно на меня уставилась, и я, помня, что ей всего восемь лет, постарался ответить спокойно.
– Ну, это я просто к слову так сказал. Понимаешь? Это что–то вроде шутки.
Жанна кивнула и снова зачавкала бутербродом.
– А можно я у тебя что–то спрошу?
– Спрашивай. Только если это касается слов, которые говорил тот мужик, то можешь сразу выбросить их из головы. И если сама скажешь что–нибудь подобное, я тебя отшлёпаю.
– Нет, я не про то. – Жанна смущённо разглядывала пустую тарелку. – Ты разрешишь мне ещё поиграть на компьютере?
Полчаса спустя мы сидели у меня в комнате – Жанна занималась своим любимым делом и заодно ела шоколадные конфеты, которые я достал из кухонного шкафчика, а я устроился на подоконнике, попивая кофе и глядя на разыгравшуюся за окном стихию. Вчера мы тоже попали под дождь, правда, не такой сильный, как будто он был прелюдией к настоящей грозе. Подумав о вчерашнем дне, я вспомнил разговор, который завели Алекс с Геной о том, чем мы будем заниматься после школы. Их оптимизм относительно того, что высшее образование решит все их проблемы, не внушал мне доверия. Я слышал, что уровень зарплат у работяг, протирающих штаны за компьютером восемь часов в день на порядок ниже чем у тех кто пашет на стройке или за станком. Конечно за шесть лет в стране многое может измениться, но я не слишком надеялся, что если изменится, то непременно в лучшую сторону. Глупо было пытаться что–то планировать и я жил, не думая о завтрашнем дне, также как Жанна, которой для полного счастья не хватало только Микки Мауса, прыгающего по воздушным шарикам и собирающего бонусные монетки. Меня удивило то, как быстро она смогла забыть о том, что случилось. Я даже начал подозревать, что её бы больше огорчило, если бы сломался мой компьютер, а не сгорел её дом вместе с её тётей. Я допил кофе и отставил чашку в сторону.
– Я буду в соседней комнате, если что – зови.
– Ага, – протянула Жанна, не поворачивая головы. Она так погрузилась в мир Уолта Диснея, что уже забыла про чай и конфеты, которые я оставил для неё на столе. Чтобы лишний раз её не тревожить, я прикрыл дверь и отправился в залу посмотреть телевизор. В этот момент зазвонил телефон – звонила моя мама, чтобы сказать, что она останется у тёти Раи на ночь и приедет завтра после обеда.
– Как там дома – всё нормально?
– Да, всё в порядке, – ответил я. Мне пришла в голову мысль рассказать о том, что случилось, но я её тут же отмёл, решив, что это не телефонный разговор.
– А чем ты сегодня занимался?
– Да, ничем особенным. Гулял с друзьями, а потом пошёл дождь, и мы разбежались по домам.
– Наверное, опять выпивали?
Она спросила это как бы невзначай, только меня этот вопрос не мог не разозлить.
– Нет, если хочешь знать, сегодня у нас был день трезвости, – ответил я. – Почему ты всё время думаешь, будто я только и делаю, что бухаю с утра до вечера?
– Я так не думаю, просто спросила. Ты к отцу ходил?
– Да, ходил, но дома его не застал – он был на работе. Ещё вопросы будут?
– Ну, ладно, не выступай. Уже и поговорить с тобой нельзя.
Я возвёл глаза к потолку, моля о том, чтобы этот разговор поскорее закончился. Я подумал, что она сейчас спросит меня про Аню, но мама только вздохнула и сказала:
– Что ж, если тебе сказать больше нечего, тогда до завтра.
– Да, до завтра,– сказал я и в раздражении бросил трубку.
Наши разговоры всё чаще напоминали какой–то допрос, в котором я должен был подробно во всём отчитываться. И в нём всегда присутствовало предположение, что я пропиваю семейные деньги. Я снова ощутил на себе тяжёлый гнёт родительской опеки, но ещё тяжелее была мысль о том, что мне придётся терпеть его ещё как минимум несколько лет.
Сев на диван, я включил телевизор. По первому каналу шёл футбол, который меня не интересовал, и я начал переключать программы, пока не нашёл какую–то комедию с Пьером Ришаром. Фильм был смешным, только мне было не до смеха, потому что с висевшего на стене зеркала на меня смотрели две блестящие точки. Я включил свет, чтобы обстановка в комнате не была такой зловещей, но это не избавило меня от мыслей, которые выдавал мой лихорадочно работающий мозг. Я вспомнил «трюк» с перемещением, проделанный мною в больнице, и решил повторить его, скорее для того, чтобы убедить себя в том, что мне не почудилось.
Отойдя в дальний угол комнаты, я весь напрягся и прыгнул вперёд. Ничего сверхъестественного не произошло, если не считать того, что я побил свой школьный рекорд в прыжках на два метра. Я вернулся назад и посмотрел на балконную дверь, которая находилась в другом конце комнаты. Я сосредоточился на ней и даже закрыл глаза, чтобы мысленно представить, как достигаю её, затем оттолкнулся от пола и… едва успел отпрянуть назад, иначе бы разбил головой балконное стекло. На мгновение мне показалось, что комната изменила свои очертания, но всё случилось так быстро, что я даже не успел осознать, что же в ней изменилось. Зато ясно было одно – я только что сломал все возможные и невозможные теории физиков о перемещении в пространстве. Наверное, мне следует потренироваться, чтобы понять как это делается, но я догадался, что здесь требуются не столько физические усилия, сколько мысленные. Я снова решил повторить «трюк», на этот раз с открытыми глазами, чтобы не влипнуть носом в шкаф, которому уже пришлось испытать на себе мои эксперименты. Комната действительно исказилась как в кривом зеркале, но в следующий момент перед моими глазами уже была поверхность полированного дерева.
Я опустился на многострадальный диван, чувствуя, как у меня начинает кружиться голова. Лицо покрылось испариной, а пульс, казалось, готов был выпрыгнуть из ушей. Когда–то я читал книжку о двух фокусниках, один из которых создавал иллюзию мгновенного перемещения с помощью двойника, а другой использовал какой–то полумагический аппарат Теслы, чтобы создать собственную копию. Но то, что я делал сейчас, не было под силу ни одному фокуснику, более того ни одному человеку в мире. И мне придётся отказаться от этого ради… ради чего? Ради выклянчивания денег у отца и вечных придирок матери? Или ради своих дружков, с которыми, хотя и весело проводить время, но которые возможно разбегутся после одиннадцатого класса, и у каждого из нас будет своя жизнь? От волнения я не мог усидеть на месте и начал быстро ходить по комнате. Лучше не принимать поспешных решений и как следует всё взвесить. А моё решение под влиянием внезапного порыва заключалось в том, чтобы сбежать вместе с Жанной куда–нибудь подальше от дома. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что это совершенно невозможно. Да, у нас есть определённые преимущества перед другими людьми, но отважившись выбраться в большой, незнакомый мир, мы сразу станем в нём изгоями, которых, к тому же начнут искать – по крайней мере меня. И я не сомневался, что найдут, потому что в мире взрослых никто так не бросается в глаза, как семнадцатилетний школьник с маленькой девочкой. Без денег и жилья мы будем путешествовать до первого отделения милиции. Поэтому единственным возможным решением было покориться обстоятельствам и позволить матери отправить Жанну в какой–нибудь интернат. В таких учреждениях лучше меня знают, как заботиться о маленьких девочках.
На настенных часах уже было начало одиннадцатого, и я выключил телевизор, так и не посмотрев толком комедию с Пьером Ришаром. В своей комнате я обнаружил, что Жанна заснула прямо за моим столом, свесив голову на бок и пожив одну руку на «мышку», а другую на клавиатуру. Стащив её с кресла, я снял с неё верхнюю одежду и уложил в свою кровать. Во сне Жанна что–то промычала, но не проснулась. За окном всё ещё бушевала гроза, громыхая так, что дрожали стёкла, а молнии то и дело освещали комнату призрачным голубоватым светом. Я выключил компьютер и на цыпочках вышел в коридор. Но не успел я сделать и пару шагов, как перед моими глазами возникла такая жуткая сцена, что мурашки неприятной волной пробежали у меня по спине. Со всеми ужасными подробностями передо мной появились обгоревшие тела, а вслед за ними, в сверкнувшей вспышке молнии, – мелькнуло изуродованное лицо Ани. Это длилось какое–то мгновение, а потом снова наступила полная темнота. Не знаю сколько я простоял в коридоре, пока не почувствовал, как сковавшие меня объятия страха отпускают и ко мне возвращается способность здраво рассуждать. Эти видения были для меня страшным напоминанием и невольно наводили на резонную мысль: с чего я взял, что всё закончится после того, как мы отправим Жанну в интернат? Не случится ли так, что однажды утром я проснусь и увижу на лице своей матери застывшую маску предсмертной агонии? А на пороге будет стоять Жанна и спрашивать: «Зачем ты бросил меня, Тимми? Зачем ты позволил отдать меня плохим людям?»
Я увидел это так чётко и ясно, словно это было неотвратимым пророчеством.
Она плохая! Плохая!
Похолодев, я стоял в коридоре, пытаясь прогнать эти досужие вымыслы, но с каждой минутой во мне крепла уверенность, что именно так всё и произойдёт.
Она хочет, чтобы ты играл со мной, Тимми
Вернувшись в свою комнату, я остановился возле кровати и посмотрел на спящую девочку. Нет, никаких больше игр. Я должен остановить этот кошмар. А это значит, что у меня может быть только один выход.
Мысли в моей голове путались то сбиваясь в кучу, то рассеиваясь, и я не сразу смог направить их в нужное русло. Тут мой взгляд упал на нейлоновую подушку на кресле.
«Я должен сделать всё быстро и без лишнего шума. А потом? Потом я замотаю тело в брезент и постараюсь как можно быстрее от него избавиться. Никто не видел, как мы с Жанной входили в подъезд и вряд ли кто увидит, как я из него выхожу. Сейчас ночь и дождь, на улицах никого. Можно оставить её в парке, но для этого придётся переходить через освещённую дорогу. Нет, лучше всего – канализационный люк и желательно подальше от дома».
Я не верил сам себе, что смог так хладнокровно всё это придумать, но теперь необходимо отбросить все мысли и начать действовать. Если я буду думать, то у меня ничего не получится.
Я взял подушку и приблизился к Жанне. При этом мои руки дрожали, а холодный пот заливал глаза.
Пожалуйста, Тимми
Не бросай меня Тимми
Я не хотела ничего плохого
Я стиснул зубы, чувствуя как всё моё тело сотрясает непроизвольная дрожь. Подушка уже была в нескольких сантиметрах от лица спящей девочки.
«Я должен это сделать. Потому что от этого зависит не только моя жизнь. А Жанна, возможно, уже не человек – одна только видимость. Один рывок, а потом нужно прижать и держать, пока она не перестанет дёргаться».
Я зажмурился и… опустил руки. Под веками у меня будто скопились водные резервуары и, как только я их открыл, беззвучные слёзы сами потекли по моим щекам.
«Чёрт! Я не могу, не могу, не могу этого сделать! Я же не убийца, не выродок, какой–нибудь!»
Но я должен. У меня нет другого выбора. Поэтому никаких колебаний.
Я снова поднял подушку и в этот момент услышал какой–то звук. Он раздался не у меня за спиной, а откуда–то сверху.
Подняв голову, я увидел, что от потолка исходит слабое голубое свечение. И тут мне на глаза попалась длинная конечность. Я обернулся и во вспышке молнии увидел нечто такое, что повергло меня в состояние неподвижного ступора. Не удивительно, что при виде этой твари Аня поскользнулась на лестнице, а у кого–то случился сердечный приступ. То что сидело на потолке, уцепившись за него всеми шестью конечностями, напоминало больше всего гигантского паука, но в то же время это был не паук. Длинные лапы были всего лишь слабой имитацией под человеческие руки, и от спины к ним струились волны, похожие на электрические дуги, которые и излучали этот голубоватый свет. Но самым ужасным была голова. Узкая с какими–то шевелящимися отростками и двумя хелицерами, выступавшими из открытой пасти, напомнившей мне муравьиные челюсти, она неподвижно сидела на короткой шее. Большие глаза наполненные ничего не выражающей чернотой смотрели прямо на меня. Подушка выпала у меня из рук, и мы с этим существом некоторое время молча изучали друг друга.
– Ну и уродина же ты, – произнёс я, когда ко мне вернулась способность говорить.
Существо повернуло голову и снова издало этот непонятный звук – не то шипение, не то стрёкот. Даже нельзя было определить что это, потому что таких звуков наверное, не существует. Также, как и подобных созданий.
Я посмотрел на Жанну, которая, повернувшись на бок мирно спала на моей кровати. Я не сомневался, что существо бросится на меня, как только я попытаюсь причинить ей вред.
– Ну, давай – попробуй, – сказал я, стараясь не смотреть наверх, – ты же и так уже угробило кучу народу. Все эти ритуальные убийства и религиозные войны… Давай, чего ты ждёшь?
Теперь я смотрел прямо в бездонную тьму страшных глаз, и тут до меня дошло, что существо колеблется. Медлит, как медлил я всего несколько минут назад. Чувствуя, что ноги меня больше не держат, я сел в старое кресло рядом с кроватью.
– Конечно, ты ничего мне не сделаешь, – прошептал я, чувствуя, как меня начинает переполнять триумфальное злорадство, – потому что тогда Жанна и двух дней не протянет. Ты же используешь её вместо инкубатора, как тот пришелец в «Звёздных Вратах». А без меня вам конец. Ты не сможешь её защитить, как не смогло тогда в парке. И ты знаешь, что происходит в этом мире с маленькими беспризорными девочками, верно? Может, какой–нибудь псих изнасилует её, свернёт шею и бросит в канаве? А может её собьёт машина? Мало ли что… Поэтому правила игры теперь буду диктовать я и слушать ты будешь МЕНЯ!
Я задыхался от волнения и страха, но в то же время меня охватила какая–то безумная радость.
– Ты же понимаешь, что мне недостаточно того, что я сейчас умею, чтобы уберечь Жанну от разных неприятностей. Эта жажда крови, которую ты используешь, чтобы люди верили в байки про вампиров и прочую чепуху, мне совершенно не к месту. Сейчас другое время, а значит и другие условия выживания. Не знаю, что ты там изменило в моём организме, но уверен, что ты сможешь меня от этого избавить. А взамен мне нужна постоянная Сила и постоянная Власть – такие, которым ни один человек не сможет противостоять. Ты ведь понимаешь, о чём я?
Я подался вперёд, глядя на тварь, от одного вида которой у меня внутри начинались болезненные спазмы. Но несмотря на отвратительный вид этого полунасекомого в подобии человеческого облика, за ним скрывался холодный разум, который словно зондом начал исследовать мои мозги, пытаясь узнать мои намерения. Хотя ощущение было не из приятных – у меня в голове появилась какая–то посторонняя вибрация – я постарался расслабиться и предоставить ему полную свободу. Сверху послышалось что–то вроде урчания, я подумал, что так оно выражает своё согласие.
– И учти – чтобы никаких внешних изменений, иначе на нас будут устраивать облавы как на цирковых уродов. Тебе, я думаю, это тоже ни к чему. А сейчас убирайся обратно в свою нору или откуда ты там вылезло, и не смей высовывать свою поганую харю, пока я тебе не скажу!
Моя последняя реплика оказалась лишней, потому что в свете молнии, я увидел, как хелицеры хищно раздвинулись, и к моему лицу потянулось одно из рук–щупалец. Я уже решил, что оно оторвёт мне голову, как ту, что была на картинке в энциклопедии, но существо вдруг исчезло, и вся комната погрузилась во тьму.
Я долго сидел в кресле, пытаясь прийти в себя и чувствуя во всём теле странный холод, хотя в квартире было не меньше двадцати пяти градусов. Мне следует быть поосторожнее с этой штуковиной, которая за несколько тысяч лет, или сколько она там живёт, переняла людское тщеславие и не любит, когда её оскорбляют. Я не смог удержать идиотский смешок, и чтобы у меня окончательно не сдали нервы, схватил с прикроватной тумбочки резиновый эспандер и начал сжимать его в ладони. Постепенно нервное напряжение меня отпустило, я снова мог нормально мыслить, но теперь следовало всё обдумать самым тщательным образом. Жанна, сопевшая рядом даже не проснулась – мне оставалось только позавидовать её крепкому сну. Дождь за окном понемногу утихал, перейдя на ровный шелест, и вспышки зарниц уже были не такими частыми.
Значит решено – завтра мы рвём когти из этого города. Я отдавал себе отчёт, с какими трудностями нам придётся столкнуться, но думал, что смогу с ними справиться. Ведь я теперь что–то вроде героя из комиксов. Я почти не чувствую боли, могу быстро перемещаться на некоторые расстояния и отлично вижу в темноте. А завтра я сделаю ещё кое–что, и если у меня получится, то можно не беспокоиться, что кто–нибудь из этих жалких, посредственных людишек будет представлять для нас какую–то угрозу. Единственное о чём я жалел – это о том, что придётся бросить родителей, но теперь уже ничего не поделаешь.
Я разорвал эспандер на две половинки и долго смотрел в синюю темноту. Так я просидел до самого рассвета, пытаясь представить, что ждёт нас с Жанной в недалёком будущем.
Меня разбудило какое–то ёрзанье и бормотание. Я всё–таки задремал, потому что, открыв глаза и глянув на будильник, увидел, что уже пять утра. Небо за окном окрасилось в нежно– розовый цвет, который растворялся в сине–пепельной дали. Я потянулся и встал, разминая затёкшее тело. Тут мне в нос ударил резковатый запах, и, посмотрев на Жанну, я увидел, что во сне она описалась. Она, видно тоже ощущала некий дискомфорт, потому что всё время крутилась под одеялом. Отлично, мне только этих проблем не хватало! Отбросив покрывало в сторону, я начал тормошить Жанну, которая, проснувшись, села в постели, недоумённо озираясь. Потом уставилась на широкое пятно у себя под трусиками. Без лишних слов я потащил её в ванную, стараясь, чтобы она при этом не коснулась меня своими мокрыми ногами. Горячую воду обычно включали не раньше шести, но сегодня горводоканал почему–то сбился с графика и, включив душ, я с облегчением обнаружил, что из него идёт тёплая вода. Я заставил Жанну стянуть трусы, поставил её в ванну и начал поливать из душа. Всё это время она стояла, грустно глядя себе под ноги. Неприятный запах, похожий на запах уксуса, не уходил, поэтому я решил, что ей не помешает принять ванну. Заткнув сливное отверстие пробкой, я включил кран на полную мощность и, сказав Жанне выключить его, когда вода наберётся, вернулся в свою комнату. Там я собрал обмоченные простыни и, связав их в большой узел, выбросил в мусорное ведро. Туда же полетели и мокрые трусы Жанны. На матрасе, правда, осталось пятно, но его я выбрасывать не стал.
Покончив со всем этим, я занялся приготовлениями к отъезду. Только сейчас, при утреннем свете, я в полной мере осознал весь риск задуманного предприятия. Всё произошедшее ночью сейчас казалось дурным сном, который я бы с удовольствием забыл и прилёг, чтобы немного поспать. Но терять время было нельзя, поэтому, плеснув в лицо холодной водой, я достал из кладовки спортивную сумку и начал собирать вещи. Нужно было взять только самое необходимое и в то же время ничего не забыть. Из одежды – пара сменного белья, пара штанов и рубашек, лёгкая куртка, пиджак… нет, пиджак, пожалуй лишний. Из антресоли я достал три полотенца – два для себя, одно для Жанны, но подумав, решил взять ей ещё одно. Думаю, мама не обидится, тем более, что этими полотенцами у неё вся антресоль забита. Я невольно поймал себя на том, что нисколько не жалею, что вот так смываюсь, ничего ей не сказав. Я не стану писать никаких прощальных записок – да и что я там напишу? Что я уехал в неизвестном направлении с маленькой беспризорной девочкой, потому что так велел мне внеземной разум? Она решит, что у меня совсем поехала крыша. Лучше уж пусть думает, что я пропал без вести.
Тут я только сейчас сообразил, что до сих пор не знаю куда нам с Жанной отправиться. Лучше всего – в какой–нибудь большой город, где можно будет легко затеряться. Например, в Донецк. Там я сниму комнату в каком–нибудь общежитии, так как легко сойду за абитуриента, приехавшего на предвузовскую подготовку. Жанну, конечно, придётся спрятать, но об этом я уже подумаю на месте.
Из ванной послышался голос Жанны и, прибежав туда, я увидел, что вода уже набралась почти до краёв, а Жанна не может остановить её потому что крутит краники в обратную сторону.
– Господи, ну что ты делаешь!
Гусак уже начал дрожать, и я подскочил к смесителю и закрыл оба крана, пока его окончательно не снесло. Жанна смотрела на него с таким видом, будто боялась, что оттуда сейчас вылетит дракон.
– У вас что – не было в доме ванной?
– Нет, тётя Вия всегда мыла меня в большом тазу, – сказала Жанна, осторожно усаживаясь в горячую воду. Она начала дуть на пар, исходящий от поверхности воды, а я, тем временем, протянул ей мыло и мочалку.
– Надеюсь, твоя тётя научила тебя этим пользоваться, потому что я тебя мыть не буду.
Жанна начала возить мылом по мочалке и, судя по её неуклюжим движениям, я понял, что она делает это впервые.
– А как я помою спину – я же туда не достану!
– Ну, спину я тебе помогу помыть, а остальным тебе придётся заняться самой. Позовёшь, когда закончишь.
Оставив её плескаться в ванной, я вернулся к своим сборам. Оставалось собрать посуду и предметы личной гигиены, но как следует поразмыслив, я решил посуду не брать. Скорее всего мы с Жанной будем питаться в заведениях, где еду подают в пластиковых тарелках и стаканчиках, поэтому из кухонной утвари я взял только кипятильник, нож и открывалку. Теперь самое главное – деньги и документы. В отличие от большинства своих сверстников я уже успел получить паспорт, так как, когда мне исполнилось восемь, родители посчитали, что я слишком маленький для школы и отдали меня в подготовительную группу. После этого я мог всерьёз считать себя взрослым, хотя у меня не было ни специальности, ни работы, а только девять классов среднего образования. Деньги в виде двух полусотенных купюр я вытащил из маминого кошелька, решив, что как только у меня появятся свои, я вышлю их ей по почте. Я говорю свои, имея ввиду чужие, потому что до того времени, как я смогу найти подходящее жильё и работу, мне придётся добывать средства нам на жизнь воровством. Думаю, в стране, где воруют все – от президентов до продавцов, это не такой уж тяжкий грех. Правда, всегда будет опасность быть пойманным, но я думал, что со своими новыми способностями я смогу свести её к минимуму. Просто нужно быть всё время начеку и не задерживаться подолгу в одних и тех же местах.
На часах было только без пятнадцати шесть, но мне ещё нужно успеть съездить на автовокзал и купить Жанне какую–нибудь одежду. Я решил проверить, как там у неё дела. За это время она успела намылить только шею и руки, при этом так морщилась, будто мочалка причиняла ей невыносимые страдания.
– Ты не могла бы побыстрее, у нас не так уж много времени.
– Почему? Ты же говорил, что мы подождём твою маму и…
– Я передумал. Мы уезжаем и чем быстрее тем лучше.
– Уезжаем? – Её маленький ротик раскрылся от удивления. – А куда? В другой город?
– Да. Ты же у нас любишь путешествия, верно? Мы будем путешествовать, пока не найдём, где лучше остановиться. Поэтому быстренько мойся и вылезай из ванны.
– Я не могу – она царапается! – Жанна надула губы и капризно бросила мочалку в воду. – Меня всегда купала тётя и сама я ещё не умею!
– Да, но я не твоя тётя, поэтому тебе придётся научиться, – строго сказал я и, присев на край ванны, выловил оттуда мочалку. Жанна плюхнулась в воду и в панике запричитала: – Нет, пожалуйста, не надо, она же колючая!
– Хорошо, давай попробуем губкой. – Я взял синюю губку и, смочив воде, начал её намыливать. – Вообще–то, сначала моют голову, поэтому плыви сюда и покрепче зажмурь глаза.
Жанна подчинилась и закрыла глаза ладошками. Я вылил ей на голову изрядную дозу шампуня с сильным цветочным запахом и, соорудив из жаниных волос что–то вроде пенистой чалмы, как следует, потёр у неё за ушами и на макушке. Затем включил душ и смыл пену, которая густыми потоками потекла по лицу и плечам Жанны. Когда она открыла глаза, то начала играться с ней, набирая целые пригоршни и, выплёскивая на стену. Я думал о том как бы побыстрее покончить со всем этим и, хотя у меня не было опыта в купании маленьких девочек, я поставил Жанну на ноги и начал усердно натирать губкой её худое смуглое тельце. Похоже, она испытывала от этого огромное удовольствие, потому что смирно стояла, иногда выставляя руку или ногу, чтобы я их как следует потёр. Намылив её с ног до головы, я бросил губку и хотел уже включить душ, но Жанна с укором на меня посмотрела и указала на свою щелку посреди безволосого конуса.
– А там?
– Там ты помоешь сама, не могу же я всё за тебя делать, в самом–то деле!
Честно говоря, я испытывал некоторую неловкость, поэтому не стал прикасаться к её интимным местам.
– Я не могу, это противно!
– Ничего противного здесь нет и все люди делают это сами. Ты же помнишь как тебя подмывала твоя тётя?
Девочка намылила палец и, морщась, начала елозить им между ног.
– И сзади тоже, иначе у тебя заведутся глисты и ты будешь всё время чесаться, – сказал я, надеясь, что это её подстегнёт. Но Жанна закапризничала и начала вытирать палец о край ванны. Пришлось самому подмыть её губкой, что я проделал как можно быстрей и, кипя от негодования, выскочил из ванной. Немного остыв, я вернулся к Жанне, которая с несчастным видом стояла в мутной воде, даже не подумав смыть себя мыльные разводы. Со вздохом я включил душ и, смыв с неё мыло, замотал в махровое полотенце. Бинт на больном пальце Жанны намок и размотался, поэтому я заново перевязал его. Затем я занялся приготовлением завтрака, состоявшего из смеси овсяных хлопьев с сухофруктами. Жанна сидевшая рядом на стуле, начала было ковырять забинтованный палец, но я шлёпнул её по руке.
– Не трогай, а то занесёшь инфекцию. Почему бы тебе не пойти и не одеться?
– У меня волосы ещё не высохли, а потом мне их надо расчесать.
– Ну, хоть это ты сможешь сделать сама? Тут же нет ничего противного!
– Смогу, – буркнула Жанна, но по её лицу было видно, что она недовольна нашим разговором. Я посмотрел на её длинные густые волосы, которые доходили ей до лопаток и, подумав, что им потребуется не один час, чтобы высохнуть, поднял девочку вместе со стулом и отнёс к зеркалу в прихожей. Достав из шкафа мамин фен, я включил его и поднёс к жаниной голове, но она так отшатнулась, что чуть не упала со стула.
– Ай! Горячо!
– Извини.
Я убавил мощность и минут пять сушил Жанне волосы.
– Знаешь, тебе неплохо было бы сходить к парикмахеру.
– К кому?
– Ну, к человеку, который стрижёт волосы. Разве твоя тётя тебя к нему не водила?
– Нет, она сама меня стригла.
– Наверное, у неё было очень много терпения.
Жанна некоторое время смотрела на своё отражение, но тут её плечи затряслись, а из глаз закапали крупные слёзы. В полном замешательстве я выключил фен.
– Слушай, извини, я не хотел… – я присел перед ней на корточки и взял её ладошки в свои. – Просто я сегодня немного взвинченный. Всё будет хорошо, вот увидишь. Ты же веришь мне, правда? Ну, посмотри на меня. – Я приподнял её подбородок и заставил взглянуть мне в глаза. – А ты знаешь – ты очень красивая.
– Правда? – Девочка улыбнулась сквозь слёзы и потупила взгляд.
– Правда. Особенно, когда не плачешь. Ты же уже большая, а большие девочки не плачут. Обещай мне, что больше не будешь. Обещаешь?
– Обещаю, – пролепетала Жанна.
– Ну, вот и хорошо. А теперь идём завтракать.
Проглотив свой завтрак за несколько минут, и быстро одевшись, я поехал на автовокзал. После всей этой возни с Жанной, я чувствовал себя таким измотанным, будто несколько часов передвигал шкафы. Кажется я переоценил свои силы, когда решил, что смогу заботиться о маленькой девочке. А может, всё дело в том, что я просто не выспался.
Перед уходом я дал Жанне короткие наставления, чтобы она никому не открывала дверь и не отвечала на телефонные звонки. Я опасался, что моя мама вернётся раньше времени, поэтому торопился как мог.
Уже стоя в просторном помещении с широкими панорамными стёклами, я подумал о том, чтобы попытаться уговорить мать оставить Жанну у нас, но тут же понял, что об этом не может быть и речи. На свою зарплату она не прокормит два рта, а отец вряд ли согласится давать деньги на содержание какой–то бездомной цыганки.
Высокий мужчина, покупавший билеты передо мной, отошёл в сторону, и я, натянув козырёк бейсболки на глаза, точнее на солнцезащитные очки, подошёл к окошку, за которым сонная кассирша делала какие–то подсчёты.
– Два на Донецк. Один взрослый, один детский.
Кассирша даже не взглянула на меня и, назвав механическим голосом время отправления моего маршрута, протянула мне два билета. Итак, без четверти одиннадцать меня с Жанной в городе уже не будет. Прощай нормальная жизнь на ровном месте!
Возвращаясь на остановку через дворы, усаженные рябиной, черёмухой и клёнами, я стал свидетелем ограбления. В серой «тоёте», наполовину скрывшись в салоне, копошились два парня. Не знаю почему не сработала сигнализация – либо они её отключили, либо хозяин машины её просто не установил. Время было раннее, поэтому никто не помешал ворам вытащить из машины магнитолу и пачку денег. Когда они вынырнули из салона, я узнал в одном Марата, другого же я раньше не видел – он был высоким и казался старше на несколько лет. Спрятавшись за деревом, я наблюдал, как они быстро уходили, ища какое–нибудь укромное место. Я не сразу последовал за ними, так как оба всё время оглядывались. Пройдя пару кварталов, они нашли какой–то захудалый дворик и укрылись в пустовавшей беседке. Тут я и решил заявить о себе. Выйдя из–за угла дома, я подошёл к Марату, считавшему в это время деньги.
– Привет, помнишь мня?
От неожиданности, он едва не рассыпал купюры, но узнав меня, здорово разозлился.
– Ты что здесь делаешь? А ну вали отсюда!
– Обязательно, только возьму кое–что.
Компаньон Марата отложил магнитолу в сторону и со сжатыми кулаками двинулся на меня. Но я уже был рядом и, прежде чем он успел что–то сделать приподнял его за шиворот и швырнул о кирпичную стену, так что от удара он потерял сознание. Марат во все глаза уставился на меня, точнее на то место, где я только что стоял. В следующий момент я схватил его за руку и вывернул под острым углом. Послышался хруст, от болевого шока его глаза чуть не вылезли из орбит и секунду или две мы с удивлением смотрели на то место на его руке, где кость неестественно выпирала под кожей. Я подумал, что мне достаточно одного резкого движения, чтобы Марат смог полюбоваться на собственный открытый перелом. Может быть дня три назад я бы так и сделал, но сейчас у меня не было острого желания ему мстить. Отпустив его руку, я толкнул его ногой, заставив свалиться на землю.
– Я бы тебе ещё добавил, но нет времени с вами возиться, – сказал я, собирая разбросанные деньги. – Передавай Кристине привет.
Засунув тугую пачку в карман, я поспешил удалиться, так как заметил, что из подъезда четырёхэтажки вышел какой–то дед, а привлекать ненужное внимание мне не хотелось. По дороге я пересчитал деньги: у меня на руках оказалось ровно пять тысяч – по моим меркам огромная сумма, почти пятнадцать зарплат моей матери. Нам с Жанной эти деньги будут как нельзя кстати. Главное теперь – не спешить их тратить и покупать вещи по мере надобности.
На обратном пути я хотел зайти в магазин детских товаров, но он работал только с половины девятого, и мне пришлось ждать, когда он откроется. Восходящее солнце красноватыми бликами отражалось в стёклах домов, и на фоне яркого чистого неба умытого вчерашним ливнем, всё вокруг казалось посвежевшим и словно заново родившимся. Один я не вписывался в безмятежную картину пробуждающегося города, всё время думая о том, как бы какая–нибудь нелепая случайность не разрушила мои планы. За те полчаса, что я ждал открытия магазина я весь изнервничался и, когда молоденькая продавщица вышла, чтобы подпереть дверь уголком, я буквально влетел в магазин и сразу же направился в отдел детской одежды. Продавщица, встав за прилавок, с некоторым удивлением смотрела, как я выбираю детские трусишки. Я не знал размер Жанны, поэтому выбирать приходилось на глаз. Наконец, я выбрал три пары трусов, пару летних платьев, как мне показалось, подходящие для её телосложения, колготки и белые сандалии с дырочками на пальцах. Затем перешёл к детским зубным щёткам, расчёскам и прочей мелочи. Сложив все свои покупки в детскую сумку, я уже собрался уходить, когда вспомнил, что у Жанны совсем нет игрушек. После недолгих размышлений я купил ей жёлтого утёнка, плюшевого мишку и куклу Барби с набором разных одёжек – самую шикарную на тот момент игрушку. Попрощавшись с вежливой продавщицей, я бегом направился на остановку и как раз успел на подходивший троллейбус.
Дома, открывая дверь, я каждую секунду ожидал, что на пороге меня встретит мать и, вместо грандиозного путешествия с Жанной меня ждёт грандиозный скандал. Но когда я вошёл в квартиру, то обнаружил, что там вообще никого нет. На какую–то секунду я решил, что Жанна исчезла, а всё что случилось до этого, было кошмарным сном. Но тут я заметил возле двери туалета скомканное полотенце.
– Эй, ты там? – спросил я, постучав в дверь. С той стороны раздался щелчок, и я увидел сидящую на унитазе Жанну с недовольно нахмуренным лицом.
– И давно ты тут сидишь?
– Давно. У меня уже все ноги затекли.
До меня вдруг дошло, что она хочет мне сказать, и я хлопнул себя по лбу. Прекрасно, я теперь ещё должен подтирать ей задницу! Чувствуя себя совсем обессилевшим, я прислонился к стене и выронил сумку с покупками. Всё–таки, интересно получается – я мог без особого труда швырнуть человека о стену или переломать ему кости, но вытирать детские какашки было для меня камнем преткновения. Всё ещё теша себя надеждой, что смогу научить Жанну делать это самостоятельно, я сложил пополам кусочек туалетной бумаги, вложил ей в руку и, управляя её кистью, попытался просунуть его ей между ягодиц. Но Жанна разжала пальцы, хлопнула меня по руке и обозвала дураком.
– Послушай, но ты ведь целыми днями гуляла на улице и тёти рядом не было, неужели…
– Когда мне хотелось, я всегда бежала домой, – перебила Жанна, упрямо глядя мне в глаза.
Видя, что отпираться бесполезно, я сказал ей, чтобы она наклонилась вперёд. Я попытался вспомнить, когда сам научился ухаживать за собой, но воспоминания о прошлой жизни были весьма хаотичными и неточными. Кажется, в одиннадцать или двенадцать лет, но уж точно не в восемь. Может я и правда слишком много требую от Жанны?
Когда я закончил, она слезла с унитаза и в своей первозданной красе зашлёпала по коридору. Я заметил, что слегка вымазал ей попку, поэтому пришлось опять тащить её в ванную, чтобы привести в полный порядок. Потом я вывалил перед ней ворох одежды вперемешку с игрушками.
– Смотри, что я тебе купил. Ну–ка примерь.
Жанна влезла в белые трусики с вышитым на них зайчонком и закрутилась перед зеркалом
– Ну как, не жмёт?
– Нет, не жмёт.
Она радостно улыбнулась, показав мне ряд белых зубов с двумя чуть крупноватыми клычками.
– Спасибо!
Я надел на неё светлое платье в цветочек, которое тоже пришлось ей впору, затем она примерила колготки и сандалии.
– Они с меня сползают, – пожаловалась Жанна на колготки, и, проверив резинку, я обнаружил, что они действительно широки ей в талии.
– Ладно, снимай.
Сандалии тоже оказались чуть великоваты, но я утешил Жанну, что если они будут ей натирать, мы купим ей другие. Пока она сидела на полу разглядывая свои новые сокровища, я позвонил Ане на квартиру. Трубку сняла Ксеня.
– Привет, я не разбудил?
– Нет, что ты – я уже давно встала.
– Ну, мало ли, сейчас ведь каникулы, а тебе, например, хочется поваляться в постели. Я почему звоню – хотел узнать анин адрес. Ты, конечно его знаешь, ведь вы же с ней из одного города.
Я догадывался каким будет ответ, но всё равно решил позвонить – так, на всякий случай.
– Извини, но я не могу тебе его дать. Ты здесь не причём, это Аня попросила меня, чтобы я…
– Понятно. А она ещё в больнице?
– Нет, родители забрали её. Час назад они заезжали за вещами.
Я знал, что это ложь – им не зачем было так торопиться, но не стал с ней спорить.
– Ну, что ж, – нет, так нет. Что тут поделаешь?
– Мне жаль, Тим.
Я повесил трубку и вернулся к своей сумке, проверить, всё ли я взял. Хорошо, что сейчас лето и не надо таскать с собой тёплую одежду. Хотя уже через пару месяцев мне придётся обзавестись кое–каким барахлом.
Жанна весело бегала по квартире, проверяя на прочность свои новые сандалии, и я не сразу заставил её угомониться и собрать свои немногочисленные пожитки. Затем, мы вышли из дома, чтобы никогда сюда больше не возвращаться.
Через пятнадцать минут мы уже были на автовокзале. Я взял такси, чтобы не столкнуться случайно с матерью в городском транспорте, и успокоился только после того как нас с Жанной доставили на вокзал. Я изо всех сил боролся со сном, выпивая уже пятую порцию кофе, пока Жанна гоняла между сиденьями надувной разноцветный мячик, который я купил ей у привокзальной торговки, когда покупал карту донецкой области. Людей в зале было немного, солнечный свет, играя пылинками, струился сквозь стёкла, и атмосфера вокруг была самая спокойная, но я то и дело посматривал по сторонам, чтобы не попасться на глаза случайным знакомым. Какая–то не в меру любопытная бабулька, сидевшая напротив меня и видевшая, как мы с Жанной заходили в здание вокзала начала расспрашивать меня про девочку. Очевидно она считала, что моя молодость даёт ей право соваться в чужую жизнь. Так как у Жанны были явно выраженные цыганские корни, я не мог соврать ей, что мы брат и сестра, поэтому я рассказал ей байку о том, что Жанна приезжала в гости, а теперь я везу её обратно к родителям. Бабуля не уставала восхищаться Жанной, но мне вскоре надоело её слушать и, захватив сумки, я побрёл к выходу из зала, надеясь, что свежий воздух хотя бы немного развеет моё полусонное состояние. Жанна обогнала меня и бросила в меня своим мячиком, который я машинально отбил так что он поскакал по ступенькам, а она побежала его ловить. У выхода, за высоким столиком, попивая чай из пластикового стаканчика, плотный рыжебородый мужчина в джинсах и красной рубашке, читал газету, и, проходя мимо него, я раздумывал, стоит мне это делать или нет. Наверное, всё–таки, стоит для нашего же блага.
Обойдя большую цветочную клумбу, я пристроился на лавочке под навесом и достал из сумки альбом с листами четвёртого формата и карандаш. Я решил взять их в последний момент вместе со спиртом, ватой и некоторыми лекарствами, которые могли понадобиться в дороге. Тут со своим мячиком примчалась Жанна и, взобравшись на скамейку, полезла обниматься.
– Что это ещё взбрело тебе в голову? – спросил я, отстраняясь, тогда как её ручки обхватили мой затылок.
– Я рада, что ты не бросил меня, Тимми.
На её детском личике появилось почти взрослое выражение, какое редко можно заметить у детей её возраста.
– А уж как я рад – ты себе представить не можешь, – сказал я и поставил её на землю. – И не называй меня больше Тимми.
– Хорошо, Тимми.
Она убежала от меня и присоединилась к кучке детей, игравших возле клумбы с яркими цветами. Я расстелил на твёрдой обложке альбома лист бумаги и, пристроив его на коленях, начал рисовать бородача в красной рубашке. Вдруг он упал и схватившись за ногу, заорал от боли. Это–то мне и было нужно, потому что на самом деле я хотел запечатлеть не его, а его агонию. Говорят Гойя рисовал людей в такие моменты, например, когда их казнили. Это ещё не значит, что он был садистом, в первую очередь он был художником. Я, конечно, не Гойя, но, думаю, в ближайшее время у меня появится немало эскизов на подобную тематику. Я посмотрел на стонущего бородача, которого обступили несколько человек, почти закрыв его от меня. Впрочем, я успел запомнить необходимые мне детали и быстро наносил их на бумагу, пока они не ускользнули от моего мысленного взора. Нужно быть действительно талантливым художником, чтобы в считанные минуты нарисовать портрет, воспроизводя не столько черты лица, сколько эмоции, которые оно выражает. Я управился минут за пять. Получилось довольно броско, но в общих чертах неплохо. Смахнув с портрета стержневую пыль, я сравнил его с оригиналом, который прыгая на одной ноге, спускался со ступенек, поддерживаемый двумя парнями. Наверное, они решили, что у него судорога и только я один знаю, что на самом деле у него разрыв икроножной мышцы. Это очень больно, но не так опасно, как разрыв сухожилия. Я читал об этом в учебнике по анатомии. В мире с людьми иногда происходят страшные вещи, приводящие к травмам или к летальному исходу. Внутренние кровоизлияния, параличи или разрывы мышечных тканей – вот как сейчас. И в этом некого обвинить, это просто происходит и всё. Какой–нибудь дотошный исследователь может спросить меня как я это делаю и именно так я ему и отвечу. Никто же не спрашивает, как солнце светит, море шумит, а птицы летают.
С другой стороны в этом мире существует зло пострашнее инсультов и сердечных приступов. И лишнее тому доказательство – то, что мы с Жанной торчим сейчас здесь, чтобы уехать неизвестно куда и жить неизвестно где. Не знаю, накажут ли тех, кто устроил пожар в доме Вии (думаю это мало вероятно, если в этом деле замешано несколько десятков человек) но я знаю, что не прибеги тогда Жанна ко мне, её бы сожгли вместе с её тёткой, как какую–то ведьму в Средневековье. Да, мир полон злобы, ненависти и предрассудков, которые расползлись по нему, словно паразиты, пускающие везде свои корни. И мир не терпит изгоев, которых превратились мы с Жанной... Сейчас, наблюдая за своей подопечной, я понял почему у неё не было друзей по играм. Потому что даже сейчас, несмотря на все старания Жанны, никто не хотел играть с ней. Возможно дети, как и собаки (меня невольно рассмешило это сравнение) на каком–то интуитивном уровне чувствовали чужака и старались держаться от него подальше. Мне ещё предстоит понять природу этого создания, но сейчас я должен думать о Жанне. И, может быть, о тех людях, которые наверняка попытаются встать у нас на пути, при этом даже не подозревающих, как легко проделать у них в лёгком дыру и заставить харкать кровью. В таких случаях у меня всегда должен быть под рукой карандаш и чистый лист, ведь я хочу стать настоящим художником, а не каким–нибудь мудилой, которому необходимо высшее образование, чтобы работать на первого жлоба. Таких сейчас и без меня хватает.
Жанна оставила свои безуспешные попытки поиграть с детьми, которые от неё всё время убегали и, понурив голову, шла ко мне. Цветной мячик выпал из её рук и закатился под лавку.
– Эй, плакса, ты мне что обещала? – Я посмотрел на неё с притворной строгостью, но Жанна ещё больше накуксилась.
– Никто не хочет играть со мной!
– Прямо–таки никто, – сказал я, вытаскивая из бокового кармана сумки «Тетрис».
– Ой! Что это у тебя?
– Сейчас покажу. Только, когда сядем в автобус, выключи звук, потому что иначе я просто не смогу заснуть.