Господин Гутман и его тайна
- Неужели есть человек, не знающий господина Гутмана?!
Произнеся это, дама так широко раскрыла глаза, что ее лицо сразу резко уменьшилось. Розовое шелковое платье удивленно колыхалось на полном туловище, короткие ручки непрестанно шевелились – то вскидываясь вверх, то одергивая подол. Дама до странности напоминала медузу.
- А вот: господин приезжий… Он может и не знать! э-э-э… простите, как Вас величать? - замялся невысокий джентльмен в большой шляпе, обращаясь к мужчине, с которым недавно вступил в диалог.
- Просто господин Крафт! Путешественник! – решительно тряхнул головой мужчина и добавил:
– Я! Я – человек, который не знает господина Гутмана! Хотя уже что-то слышал о нем. Говорят, он знаменитый ученый?
- Ученый? Пожалуй, да... Видите ли, в нашем маленьком городке все люди на виду. О каждом можно сказать что-то определенное, указать род его занятий, если можно так выразиться, – разъяснял тот, что был в шляпе, - а вот о господине Гутмане…
Разговор происходил на автобусной остановке. Дама в розовом шелке вступила в беседу только что, в то время как словоохотливая шляпа, поблескивая стеклышками очков, уже довольно долго распространялась о местных достопримечательностях. Господин Гутман, несомненно, был из их числа.
Практически все жители городка Грейхилл работали на консервном заводе, выпускавшем жестяные баночки с разнообразными продуктами питания. Мужчины трудились в мясном цеху, женщины – в овощном. Господин Гутман работал во фруктовом отделе, совершенно один, да и то сказать: двоим там было бы просто нечего делать.
Взглянув на толпу работников, бредущих на завод, вы могли бы с легкостью узнать господина Гутмана – по высоко поднятой непокрытой голове с развевающимися каштановыми кудрями, по гордой походке и надменному взгляду, пронзавшего насквозь каждого, кто попадался на пути. Всякая охота вступать с ним в разговор сразу пропадала, да и что сказать столь целеустремленному человеку? Попытка завязать беседу просто-напросто нелепа, как нелепо стремление вон той дрожащей осинки дотянуться до крыши собора…
…Тем временем джентльмен в очках и шляпе, вовлекший в обсуждение медузообразную даму, продолжал важно вещать:
- Так вот, о каждом известно почти все, но! – он вытер испачканный мелом палец о лацкан сюртука – Но не о господине Гутмане. Я – учитель. В нашей школе работает его соседка – она живет буквально за стенкой…
- Как это «за стенкой»? - удивился путешественник, но ему никто не ответил.
- Вот! – колыхнулась розовая дама – Вот! Я думаю, он - писатель, раз он шуршит и скрипит, шуршит и скрипит!
- Ученый! Он проводит эксперименты! Он записывает… – а вы как думаете?! Не записывает, что ли? Он фиксирует достигнутые результаты! – распалялся учитель.
- Писатель! Он всю ночь шуршит! Что-то падает на пол! Иногда он смеется, причем таким смехом…
- Каким «таким» смехом? Он ученый! Естественно, он радуется плодам своего труда.
- …демоническим смехом! Так сказала его соседка, что за стенкой. Уж она-то всё знает!!! Как вам это? Наверное, он - поэт! – дама в розовом шелке снова оглядела всех непомерно округленными глазами и чихнула, подтверждая правильность своих слов.
Господин в большой шляпе только вздохнул и обреченно махнул рукой. Тут подошел автобус и разгоряченная дама, активно расталкивая желающих пробраться в его кожаное скрипучее нутро, скользнула внутрь. Дверцы смачно лязгнули, запахло чем-то слегка пригоревшим. Мужчины остались на остановке.
- Вот она, психология наших женщин! – извинительный тон голоса был подкреплен горестным наклоном фетровых полей. – Им во всем видится романтическая тайна! Они придумали целую историю о несчастной, якобы, любви и о заточенной мужем в частную клинику возлюбленной. Вроде как господин Гутман теперь работает во фруктовом отделе для того, чтобы вспоминать прогулки с любимой по яблоневому саду.
- Да уж! – воскликнул путешественник, господин Крафт. – Как-то это странно.
- Там воняет прокисшим компотом! Если что и вспоминается, так это служба в третьем армейском подразделении. Нет, он ученый, это ясно.
В это время к остановке подкатил маленький автомобильчик, из коего выскочил вертлявый тип в кожаной жилетке.
- Садитесь! Теперь долго не будет автобуса, а все наши собрались в баре. Что-то произошло, там узнаем.
Он так решительно пихнул в спину обоих мужчин, что им ничего не оставалось, как втиснуться в салон, резко пахнущий дезодорантом – какими-то ядовитыми фиалками.
Бар был переполнен.
- Он не вышел на работу! Это-то вам о чем-нибудь говорит???
- Заболел! Взял отпуск! Уволился!
- Это исключено как факт, идущий вразрез с общим положением вещей!
- А я вам повторяю, что-то случилось, вот помяните мое слово!
Гвалт не прекращался, но, по мере потребления посетителями различных напитков, направляющих мыслительные процессы в неожиданные русла, терял связность.
- Он уехал в Гринхилл! Моя жена видела, как он садился в авто. Что ему там надо? Жена говорит, у него там эта… - несколько слов, произнесенных шепотом, вызвали взрыв негодования.
- Как вам не стыдно! Господин Гутман просто-напросто закончил свою картину и повез ее на аукцион!
- Картину??? Он изобрел вечный двигатель! И уехал за Нобелевской премией!
Стены бара были окутаны клубами дыма. Нарисованные караваны желтых, как лимоны верблюдов, брели сквозь них, позвякивая колокольчиками. Погонщики с черными глазами, замотанные по уши в полосатые полотенца, смотрели безучастно и в споры не вступали.
Джентльмены, поглощенные водоворотом бурных дебатов, быстро выяснили предмет дискуссии. Ею был все тот же господин Гутман, не вышедший на работу. Большинство склонялось к мысли, что он куда-то уехал. Ждали дочку хозяина: именно она являлась той самой соседкой, «буквально за стенкой»…
Она, наконец, появилась и взобралась на возвышение, с которого каждый вечер исполнялись вокальные композиции. Зал напряженно гудел. Все обернулись к ней, застыв в самых неудобных позах: с поднятой кружкой, вывернутой шеей и выкаченными глазами. Дама переживала минуты триумфа. Нечто подобное она уже испытывала в своей жизни – когда застала муженька с продавщицей газетного киоска. Тогда она обрушила на неверного супруга старинный стул, наследство матушки. Теперь ее слова произвели действие, в чем-то даже превосходящее по сокрушительности упомянутый предмет мебели. Она, ликуя, произнесла:
- Готовьтесь к худшему!
По залу прокатилось «Аааааа-хххххх!»
Она судорожно откашлялась и добавила столь же патетически:
- Он никуда из квартиры не выходил!
По залу прокатилось «Ооооооо – хххх!»
Тот, кто кричал «Помяните мое слово!», повторил, вертя головой во все стороны, раз сто: «А я говорил – что-то случилось!»
Наконец, едва сдерживая рвущуюся из глубины обширной груди радость, дочь хозяина бара выкрикнула:
- Не скрипит и не шуршит!!!
По залу прокатилось «Ууууу – хххх»!
Ее слова запрыгали мячиками для сквоша:
- С вечера не выходил! Все время тихо! Муж постучал в дверь – ничего! Я слушала через стенку – банку к уху прикладывала, как обычно… – Святой Бог! НИЧЕГО!!!
Все повскакали с мест, задвигали скамейками, загремели кружками, обрушили даже большой стол, вызволяя из-под него заснувшего джентльмена, бывшего издателя газеты, ныне банкрота.
Ему растолковали суть происходящего, после чего тот, чихая от пыли, резво взобрался на возвышение и произнес со слезой в голосе:
- Мы тут пили, а он искал смысл жизни! Пойдемте же к нему и припадем к источнику разума!
Посетители загудели с оттенком сомнения, но лимонные верблюды и строгие бедуины так грозно посмотрели на них со стен, что все немного протрезвели и решили:
– Да! Нужно пойти и выяснить, черт побери, что же там произошло!
Процессия на ходу обрастала народными массами и скоро превратилась в толпу. Там - колыхалась дама в розовом, тут – скромно трусили серо-зеленые школьницы. Стайка мальчишек на самокатах закладывала лихие виражи; везли даже какого-то почтенного седовласца в инвалидной коляске. Перед домом господина Гутмана все остановились.
- Нужно вызвать полицию! – крикнул учитель в шляпе.
Однако необходимости в этом не было: два полисмена с непроницаемым видом стояли у подъезда. Толпа, притормозив, с жадным благоговением ожидала развития событий.
Господин Крафт, учитель и дама в розовом оказались в числе понятых, когда, по причине полного безмолвия, дверь пришлось взломать. Один полисмен остался сторожить внизу, другой решительно вошел в дом.
Узкий коридорчик вывел в небольшую кухоньку, заполненную пустыми консервными банками. Вошедшие тревожно прислушались. Тишина… Вдруг горка пустых жестянок дрогнула и рассыпалась. Металлические цилиндрики покатились во все стороны. Полисмен выхватил оружие и замер в эффектной стойке, нацелившись на источник беспорядка.
- Кто там? Вы-хо-ди! – по складам произнес блюститель порядка. В ответ что-то пискнуло и прошуршало вдоль стены.
Все шумно выдохнули, сообразив, что, по всей видимости, в кухне необыкновенной личности водились обычные мыши. В этот момент опять раздался звук, удивительно похожий на мышиный писк, но только гораздо громче. Полисмен развернулся к отворяющейся входной двери – источнику этого шума. В дверь робко просочился юный джентльмен в клетчатых панталонах.
- Простите мою дерзость – произнес он, складывая ладони – но я… но мне… и я бы хотел… припасть… Только взглянуть!
Полисмен что-то крякнул в ответ и кивнул, спрятав оружие.
Дверь в комнату оказалась незапертой.
Стрельчатые окна освещали зал, лишь наполовину заполненный мебелью. Обстановку аскетизма подчеркивали: канцелярское бюро, несгораемый шкаф и ветхая конторка. Узкая солдатская койка была небрежно заправлена. И – везде, везде, куда только падал взор, лежали одинаково округлые предметы, и виднелось что-то странное.
- Вот она, келья служителя науки!!! – не обращая внимания на эти неожиданные объекты, произнес учитель. Он взволнованно протер запотевшие очки и воздел очи горе, уставившись на серый потолок в маслянистых разводах.
- Ах! – встрепенулась всем своим шелком дама. – Бедняжка! Женская рука, несомненно, навела бы порядок в этом хаосе, но он был отшельником! Схимником! Как жаль!
- Ух ты! – заметил бывший редактор. – Вот это да! Обстановка склоняет к философскому взгляду на жизнь.
- А где же сам господин Гутман? – спросил любопытный путешественник. – Тут никого нет!
Увы, он ошибался!..
Последний отблеск угасавшего солнца упал на ветхую конторку и все увидели освещенную им прядь каштановых волос. Она бессильно свешивалась вниз, словно подтверждая, что ее хозяин закончил земные труды и перешел в следующую фазу бытия – бесконечного и абсолютного покоя.
Господин Гутман лежал, привалившись грудью на стол. Рука его судорожно вцепилась в писчее перо, голова покоилась на раскрытом журнале, страницы которого были испещрены какими-то цифрами.
- Вот! - прошептал учитель – я же говорил! Он был великий ученый…
- А это что? – так же шепотом возразила дама, внезапно побледневшая всем своим шелком – откуда столько… - и она указала на странные предметы, наполнявшие комнату, - столько… Туалетной бумаги???
И, действительно, наконец-то все обратили внимание, что все пространство, не занятое мебелью, было завалено бумажными рулонами - целыми и размотанными. Длинные ленты свисали со стола, тут же была рулетка, какие-то скрепки и зажимы.
Некоторое время все ошарашено переводили взгляды с бледных, причудливо изогнутых лент на одинокую неподвижную фигуру за столом. Полисмен осторожно высвободил журнал из-под головы бедняги Гутмана. Недоумевающие свидетели преобладания банального гигиенического средства над всякими прочими разумными предметами, вытянув шеи, уставились на раскрытые листы.
В толстом, потрепанном журнале они увидели длинные столбцы цифр примерно одинакового содержания – с небольшими отклонениями. Там же имелись пометки, сделанные господином Гутманом.
3.900, … 3.911, … 3.925, … 3.930(ага!), … 3.300(безобразие) …3.905… 3.000(совсем с ума сошли) …3.940,… И так далее, и тому подобное. И, наконец, финальная строка гласила – 3.937! (Ура! Сегодня –день моего триумфа. Вот оно!!!!!!) Больше ни одной строчки написано не было, по всей видимости, это была последняя запись перед тем, как…
…Некоторое время все, шевеля губами, читали вслух столбцы цифр. Ими был испещрены все страницы.
- Он что-то измерял! – холодея от нехорошего предчувствия, воскликнул учитель.
- Ой! – пискнула шелковая дама.
- Да, это как-то, знаете, странно выглядит! – сказал юноша в клетчатых панталонах.
- Я же говорю, измерял! – повторил учитель. - Эти небольшие колебания указывают на непостоянство константы!
- И, скорее всего, на… длину ленты туалетной бумаги! – пожав плечами, хмыкнул приезжий господин Крафт. – она указана на рулоне как 3.937дюймов*, а он, как видно, сомневался!
Воцарилась напряженная тишина. Кто-то откашлялся и испуганно замолк. Полисмен молча шелестел страницами. Обанкротившийся издатель, мечтавший припасть к источнику разума, достал из кармана плоскую фляжку и свинтил крышку. Раздалось несколько булькающих звуков и посетителей овеял могучий хмельной аромат.
- Сомнение – свойство всех великих умов! – не слишком уверенно провозгласил учитель.
- Он страдал! – рявкнула медузообразная дама и топнула ногой – он умер, любя!
- А зачем? – тихо спросил юный джентльмен. – Зачем он это… измерял?
- Мы пили – торжественно произнес бывший издатель, ныне банкрот, вытерши рот нечистым платком, - а он искал смысл жизни.
Все облегченно вздохнули и расслабились. Дама всплакнула, шумно сморкаясь и что-то приговаривая. Полисмен приступил к своим обязанностям – послал за доктором и начал записывать показания понятых. Издатель, размахивая руками, внушал что-то оторопевшему юноше, пытающемуся вставить хоть словечко. Путешественник по фамилии Крафт, скучая, смотрел в окно. Толпа внизу шумела…
Похороны были торжественными, возложили множество венков. Возник стихийный митинг. Произносились длинные речи, настолько длинные, что произносящий совершенно терял всякую нить и постепенно переходил на такие формулировки, как «наш героический современник», «выдающийся ум», и даже – «дерзновенный аналитик». Кроме осознания причастности к бытию великой личности всем было приятно, что улицы чисто вымели, что звучала приятная музыка, а нарядные девушки раздавали красивые траурные повязки и памятные значки. Было решено переименовать улицу, на которой жил господин Гутман, из Грейстрит, как она называлась до сих пор, в Гутман-стрит, а также заложить камень будущего памятника.
Учитель ликовал – господина Гутмана признали естествоиспытателем и ученым. Результаты его исследований было решено сохранить в тайне, для потомков. Дама организовала кружок рукоделия, где всех желающих обучали вышивке на тонких шелковых лентах. Основными мотивами вышивок были веночки из роз и незабудок. Вскоре такие ленты вошли в большую моду.
Издатель взял в банке заем и начал выпускать газету в виде широкого рулона. Читать ее, постепенно разматывая, было очень удобно**. Газета называлась «3.937» - по числу строк. Тираж постоянно возрастал.
Господин Крафт ехал в поезде. За окном мелькал однообразный ландшафт – плоские долины, одинокие холмы и маленькие города. Он о чем-то думал. Может быть, о смысле жизни?
* - длина рулона туалетной бумаги, выпускаемой в настоящее время в Англии, в основном равняется 100 метрам. Автор представил себе перевод в дюймы и задумался… Почти, как господин Гутман.
** - «Я ухватил бумагу за конец и потянул к себе. И тут увидел такое, к чему, откровенно говоря, был не очень-то подготовлен. Нет, этот рулон не был сделан из газеты. Это сама газета была напечатана в виде рулона.»
(В. Войнович «На белом коне»)