(рассказ)
Каждый вечер мама кричала ему с балкона:
- Ромуля, иди домой!
И все дворовые ребята - мальчишки и девчонки, от мала до велика, - стали называть его так: «Ромуля». Ему это страшно не нравилось, потому что он всегда стремился быть предводителем индейцев в их многодетном дворе, но кто мог представить себе вождя краснокожих с таким ласковым именем.
Когда он пошел в школу, и все узнали, что его фамилия Новопашин, неизвестно кто придумал для него кличку «Пашка», но он не обижался, когда его так называли поголовно все, и дома и в школе, потому что это было лучше, чем слащавое: «Ромуля». Даже учителя порой забывали его настоящее имя и, после его ответа у доски, говорили:
- Павел, вы сегодня не совсем готовы к уроку.
А учился он действительно неважно, в основном, из-за своей феноменальной задумчивости и рассеянности. И задумывался он почему-то не над тем, что они проходили в школе и не по поводу проблем, возникавших в семье и в его отнюдь не благополучном классе. Его волновали вопросы внутреннего мира человека, души и телепатии. Все эти три понятия, по его мнению, были между собой тесно связаны. Если у людей существуют души, размышлял он, то они должны как-то общаться друг с другом, независимо от того общения, которое мы можем наблюдать, то есть, разговоров, драк и записок девочкам.
И со временем он стал уверяться, что такое общение существует и называется оно телепатия, хотя ученые и не признают ее, а если и признают, то как-то неуверенно и стыдливо.
А он сам поверил в телепатию, когда отец уехал в командировку в Норильск, а мама однажды вечером сказала, отложив в сторону вязание:
- Ни в какую не командировку он поехал, а к своей любовнице, к Нюрке.
Потом она спохватилась, что говорит такие слова при малолетнем сыне и принялась шутить и выспрашивать его про школьных девчонок, что раньше никогда не делала.
Но уже он знал, что она была права, так как у него в тот день было такое ощущение, что его кто-то все время вспоминает и сильно жалеет. И когда отец вернулся через две недели и сказал, что уходит от них, Роман не удивился и не рассердился на отца, оттого что знал, что тот все это время просил прощения именно у него и очень страдал.
Он уверовал в телепатию твердо и навсегда, что привнесло в его характер еще одну весьма опасную странность: он стал всем и всегда говорить правду.
«Если люди способны читать мои мысли, - думал он, - то зачем врать и изворачиваться? Ведь они все равно узнают правду, и тогда тебе будет плохо вдвойне».
Стремление быть во всем откровенным приносило ему много неприятностей, как дома, так и в школе.
Когда он признался маме, что совершил прогул двух уроков, который остался не замеченным даже его классной руководительницей Ириной Петровной, весьма въедливой и дотошной особой, мама тут же заявила, что запретит ему посещать хоккейную секцию, куда он поступил с огромным трудом, так как его физические данные не соответствовали каким-то там нормативам.
А той же Ирине Петровне он рассказал, почему он получает по ее предмету, географии, одни пятерки. Дело в том, что учительница была очень близорука, а очки почему-то носить стеснялась, и Рома Новопашин решил использовать этот ее физический недостаток в свою пользу. Он писал мелким почерком, на небольшом листке бумаги шпаргалку, и обязательно зеленой пастой. Зеленой потому, что прикреплял он ее при помощи жевательной резинки к тому месту географической карты, которое было закрашено зеленым цветом, то есть, среди равнин и лесов. Остальное было делом речевой техники: не показать учителю, что ты читаешь списанный из учебника текст.
Ирина Петровна была ошеломлена таким подлым изобретательством, но еще сильнее - откровенным признанием маленького негодяя, так как не понимала, зачем он все это ей рассказал.
В классе сначала смеялись над его гипертрофированной честностью, потом зауважали. Но когда случаи не вынужденных признаний в своих проступках и ошибках стали повторяться изо дня в день, его просто – напросто стали называть «Пашка – дурак». Но он стойко терпел это обидное прозвище и продолжал не только каяться в своих грехах, но и резко критиковать своих наставников и друзей.
Школу он окончил так себе, с тремя тройками в аттестате, и сделал попытку поступить на философский факультет. Попытка оказалась неудачной, так как он срезался на первом же экзамене, получив «двойку» по сочинению. В нем он решил проанализировать творчество Достоевского и доказать, что Федор Михайлович был нечестен по отношению к своим героям, показав их совершенно безвольными личностями, неспособными бороться с несправедливостью.
Мама устроила его, не подумав хорошенько, грузчиком в соседний «Гастроном», откуда он вылетел с треском, так как уже на второй день работы он сказал директору, что, во-первых, его коллеги – грузчики заставляют его пить водку, которой их снабжают продавцы за мелкие, но незаконные услуги, а, во-вторых, что сам директор не следит за торговлей алкоголем в неположенное время.
После этого он поступил на курсы операторов котельных, работавших на газе, и окончил их блистательно, так как ему нравились четкость и недвусмысленность инструкций по их эксплуатации. И работать он начал весьма успешно, но здесь его настигла другая беда: во время дежурства у него было много свободного времени, чтобы думать. Ему вдруг страшно захотелось изложить все продуманное им на бумаге, и он стал писать научный труд под названием «Душа человека как непознанный предмет мироощущения». В результате этого в котельной произошла авария, и его уволили с денежным начетом.
И здесь ему повезло: его дальний родственник, капитан речного лайнера, совершавшего круизы на Соловецкие острова, взял его на судно матросом, Впрочем, матросом его можно было назвать с большой натяжкой: он в основном драил палубу и внутрипалубные помещения, не принимая участия ни в швартовке, ни, Боже сохрани, в управлении судовыми механизмами.
Но, сходя на берег, он надевал форму, которая делала его мужественным, испытанным штормами моряком.
Именно в ней, в этой великолепной форме, он познакомился с девушкой Дашей, которая торговала в Парке культуры и отдыха имени Горького мороженым.
Эта встреча стала для Романа Новопашина самым знаменательным событием в его жизни. И не потому, что они, казалось, страстно полюбили друг друга.
Как только их теплоход приходил из рейса, Рома получал от капитана разрешение сойти на берег и, не заходя домой, мчался в парк Горького. Там он покупал у просветлевшей от счастья Даши мороженое, садился на лавочку напротив ее киоска и любовался ею. Его сердце трепетно билось от любви к Даше и клокотало от ревности, если кто-то из покупателей пытался заигрывать с ней.
Как только наступал обеденный перерыв, он втискивался в ее тесный киоск, она занавешивала окошко своим халатиком, и они почти до потери сознания целовались среди пломбиров и эскимо. Потом он снова занимал свой пост и дожидался окончания ее рабочего дня. Он вел любимую девушку в кафе и угощал лучшими блюдами, которые только были в меню. После ужина они уходили в темные аллеи парка и снова целовались. В перерывах он рассказывал ей о красоте Севера и древних монастырях, а она – о своей мечте стать артисткой и сниматься в кино. Она говорила ему, что никогда не будет сниматься в сериалах, а очень хочет сыграть Офелию в новой экранизации «Гамлета», которая, как она была уверена, обязательно состоится, так как все предыдущие были несовершенны.
И однажды произошло это…
После страстных поцелуев Рома взглянул в прекрасное лицо своей любимой, освещенное призрачным светом луны, и задал ей вопрос, который повторял много раз в один и тот же вечер:
- Ты любишь меня?
И вдруг вместо обычной клятвы в вечной любви он услышал:
- Нет.
Сначала он подумал, что она шутит или просто кокетничает, хотя его слегка насторожил серьезный тон, которым было произнесено это короткое слово. Он улыбнулся ей, словно намекая, что он способен понимать шутки, а затем, чтобы показать, что такими вещами шутить нельзя, сказал по-мужски строго:
- Я тебя серьезно спрашиваю.
На что Даша ответила ему тоже серьезно и слегка раздраженно:
- Я тебе сказала: нет, значит, нет!
- А зачем же тогда ты со мной целуешься? - растерянно спросил он.
- Потому что приятно, интересно и больше не с кем! – выпалила Даша и сняла его руку со своего плеча.
И тогда Рома понял все! Какая-то неведомая сила, в благодарность за его непоколебимую честность наградила его способностью вызывать такую же честность у его собеседников. То есть разговор должен вестись на равных: я тебе – правду, и ты мне – правду.
Чтобы проверить свою догадку, он спросил:
- А ты, правда, не будешь сниматься в сериалах, когда станешь актрисой?
- Буду, куда я денусь, - совсем уже по-бабски ответила она.
- А почему ты так мечтаешь сыграть Офелию? – продолжал допытываться он.
- Чтобы тебе мозги заполоскать, вот зачем! – произнесла она, почему-то торжествуя. - Я здесь одному типу сказала на прошлой неделе, что терпеть не могу Шекспира, так он меня пожалел: «Девушка, вы никогда не будете счастливы в этой жизни».
Рома снова испытал чувство ревности, узнав, что в то время, когда он был в рейсе, она встречалась с каким-то типом и беседовала с ним о Шекспире.
- Он врет, - уверенно сказал он.
- Конечно, врет! – радостно отреагировала она на его реплику. – Тогда бы по улицам ходили одни несчастные люди: одни Шекспира не любят, другие – Льва Толстого!
И тогда Рома решил задать ей свой главный вопрос:
- Так кого же ты тогда любишь, если не меня?
- Гошу Куценко, - чуть слышно прошептала она и опустила глаза долу.
Он рассмеялся:
- Ну, тогда я тоже могу сказать, что люблю Жанну Фриске или Веру Брежневу, например…
Даша ответила ему грустно и убежденно:
- А я все равно буду его любовницей, вот увидишь…
… Видеть этого Рома не захотел, а потому расстался с Дашей навсегда. Он стал любовником судовой буфетчицы Зины, которая честно рассказывала ему, сколько у нее было любовников до него, и какие они имели преимущества по сравнению с ним. Но это его уже не волновало.
Он поступил на заочное отделение речного училища по специальности «судоводитель» и учился весьма успешно, опять-таки по той причине, что в навигации не было никакого вранья.
Часто он представлял себе тот день, когда пройдет по аллее парка имени Горького мимо Дашиного киоска в капитанской форме.
На экзаменах он доставал из кармана и клал перед преподавателем заранее заготовленный листочек бумаги с надписью: «Взятки берете?». Большинство экзаменаторов отвечали утвердительно и, расплачиваясь с ними, Рома обязательно добавлял к требуемой сумме сто рублей, говоря: «Это вам за честность».
Теперь любая беседа с людьми, знакомыми и незнакомыми, становилась для него тяжелым испытанием, потому что, отвечая откровенно на его вопросы, они признавались в таких деяниях и помыслах, что ему хотелось тут же обратиться в правоохранительные органы. Иногда это желание становилось нестерпимым, но он научился рассуждать здраво.
«Ну, пересажают половину нашего населения, - думал он, - и кто от этого выиграет? Ведь среди этих взяточников и воров есть очень нужные и толковые люди. Кто заменит их на важных постах? Новые взяточники и воры?».
Только один раз он пошел в милицию и рассказал следователю по экономическим преступлениям, как заведующая детским садиком, с которой он познакомился на теплоходе, ворует у детей продукты, благодаря чему и купила путевку в дорогостоящий круиз на Соловки.
Следователь внимательно выслушал Рому, записал его данные и данные заведующей, а потом спросил:
- А откуда вы это все знаете?
И Роман стушевался, потому что не мог объяснить следователю, что все люди говорят ему теперь одну только правду.
После этого визита в милицию он туда больше не заходил и даже не поинтересовался, чем же закончилось это дело. И откровения своих собеседников, исповедовавшихся ему в своих многочисленных грехах, выслушивал спокойно, почти равнодушно.
Но где-то в глубине души он испытывал постоянное недовольство собой: как же так, имея такую возможность разоблачать, он спокойно засыпает после того, как люди рассказывают ему о себе страшные вещи.
Особенно переживал он, когда возвращаясь в Москву с экзаменационной сессии, встретился в поезде с настоящим убийцей.
Поезд из Нижнего Новгорода шел в Москву почти пустой, и они оказались в купе только вдвоем, Рома и невысокий, худощавый мужчина в затрепанной дубленке и ондатровой шапке с завязанными под подбородком тесемками.
- Уши болят, - объяснил он, когда Рома удивленно взглянул его необычный наряд. – Простудил на рыбалке, будь она трижды неладна. Трех окуньков всего поймал, а болячку себе нажил на всю жизнь.
- Вылечат, - попытался Рома ободрить своего попутчика. – Сейчас врачи почти все лечат.
Мужчина взглянул на него недоверчиво, даже зло и достал и внутреннего кармана дубленки плоскую бутылку водки.
- Вылечить они, может, и вылечат, но только откуда мне столько денег взять, чтобы они меня на столе не прирезали, как пса шелудивого, - сказал он и тут же приказал: - Пойди у проводницы стаканы возьми, надо погреться с морозу.
Роме не понравился его повелевающий тон, но он выполнил просьбу попутчика, прихватив еще два стакана с чаем.
- Это ты зря, - сказал мужчина, отодвигая в сторону чай, - если уж пить этот напиток, так чифиристый, а не эту бледную водичку... Давай парень знакомиться перед банкетом. Меня зовут Петром Савельичем. А тебя?
Рома представился и присел напротив попутчика. После его слов он стал ему интересен, так как Рома читал в детективных романах, что крепкий чай, под названием чифир, пьют уголовники, долгое время проведшие в тюрьме.
- А вы зачем в Москву едете? - спросил он, пока Петр Савельич разливал по стаканам водку.
- Жлоба одного надо придушить, - сразу начал откровенничать тот. – Они с Леней Кукуем в Нижнем кассу взяли по нашей наводке и в Москву рванули, ни рубля нам не отстегнув. Леню мы замели в Вязниках без проблем и под лед спустили, чтобы неповадно было впредь корешей обманывать. А эта гнида тиканула от нас на такси, только мы его и видели. Но мы в Москве все хаты его знаем, не уйдет он от нас.
Роме стало страшно, когда собеседник, подавая ему стакан, взглянул в его глаза. Казалось, что, не дождавшись встречи с неведомым «жлобом», он сейчас расправится со своим соседом по купе. Столько было в его взгляде холода и жестокости.
Рома жадно опрокинул в себя полстакана водки, хотя он раньше почти не пил спиртного, а если и пил, то не такими дозами.
- А за что вы в тюрьме сидели? – спросил он, осмелев после выпитого.
Петр Савельич ничуть не удивился его вопросу и ответил на него, как и следовало ожидать, честно:
- А за то же самое. Придушил одного фраера за большие деньги. Жена его меня попросила, чтобы капитал его присвоить и с любовником заграницу смыться. Ты, парень, не поверишь: она срок получила больше, чем у меня. А ты знаешь, почему? Потому что судья тоже баба была. Ох, они друг дружку и не любят! Вот судья, видно, себе и представила, как она в своей хламиде сидит здесь и потеет, а ее подсудимая на Канарах с любовником загорает, а тот любовник вполне может оказаться ее, то есть, судьи, мужем.
Ночью Рома не спал, потому что перед тем невольно взглянул на жилистые руки своего попутчика и представил, как он душит ими свою жертву. Снова мелькнула мысль обратиться в милицию, но он вспомнил свой прошлый визит туда, и ему расхотелось. Потом ему пришел на память давно виденный им кинофильм, где искушенный опер говорил своему молодому коллеге: «Пусть они режут друг друга, сколько им влезет, нам и всем людям жить легче будет».
На Ярославском вокзале, куда они приехали под самое утро, Петр Савельич крепко пожал ему руку и, зорко оглядываясь по сторонам, пошел к выходу в город.
Эта встреча вызвала у Ромы долго не проходящий приступ тоски от того, что он никак не может применить свои способности в борьбе со вселенским злом.
Но вскоре такая возможность ему представилась, причем совсем нечаянно и просто.
Это случилось зимой, когда его теплоход стоял в затоне, а он нес на нем вахту сутки через трое. И вот эти три дня и три ночи были для него настоящим испытанием: он не знал, куда деть себя. Ему казалось, что люди сторонятся его, будто зная, что в беседе с ним им придется говорить одну только правду. И он сам старался избегать разговоров с ними, становясь нелюдимым и мрачным.
Однажды, возвращаясь домой с дежурства по холодной заветренной улице, он зашел в кафе. В этот утренний час оно было почти пустым. Только в одном углу его ранние выпивохи соображали «на троих», да за столиком под тусклым бра сидела черноволосая миловидная девушка. Она зябко обнимала ладонями чашку с горячим кофе и смотрела перед собой немигающим и ничего не замечающим взглядом.
- Можно? – спросил он ее, берясь за спинку стула.
Девушка слегка вздрогнула, смущенно взглянула на него снизу вверх и, убрав со стула свою сумочку, сказала:
- Садитесь.
И Рома сразу понял, что она не москвичка. Те бы сразу ответили ему по-другому: «Что тебе свободных столиков не хватает?»
- Спасибо, - сказал он, и она еще раз посмотрела ему в лицо, теперь уже изучающе.
Подошел замерзший официант, и Рома заказал ему большую чашку кофе с сахаром.
Он знал, что девушки, с которыми он встречался, обычно пьют кофе без сахара, но он никогда не изменял своим привычкам, если даже его считали не «комильфо».
К его удивлению, девушка сидевшая напротив его, улыбнулась и сказала:
- Я тоже по утрам пью кофе с сахаром. Это помогает думать.
- А вы кто? – спросил, по ее примеру грея ладони о чашку.
- Я – террористка, - ответила она, не прекращая улыбаться.
Он как-то неловко хихикнул и кофе брызнуло прямо в его нос, но он все-таки успел спросить ее сквозь смех и нестерпимое желание чихнуть :
- Что, терроризируете молодых людей своей красотой?
И только задав свой игривый вопрос, он вспомнил, что люди всегда говорят ему правду и ничего, кроме правды. И ему стало страшно, точно так, как при встрече с душителем «жлобов» в поездке из Нижнего Новгорода.
- Нет, - ответила она, убрав улыбку со своего лица, - мы взрываем аэровокзалы и станции метро.
И он понял, что разговор надо продолжать в том же легкомысленном тоне и не потому, что она может о чем-то догадаться, а потому что сорвется он сам, не выдержав остроты той информации, которую получит.
- И что вы собираетесь взорвать на сей раз? – спросил он, глядя ей в глаза своим улыбчивым взглядом.
- Казанский вокзал, - сказала она и отставила чашку в сторону, словно показывая ему, что завтрак окончен, а вместе с ним и их мимолетное знакомство вместе с ненужными разговорами.
Но Рома знал, что она не уйдет, пока он будет задавать ей вопросы, и сразу выпалил:
- Одна?
Она снова улыбнулась, и, несмотря ни на что, ее улыбка показалась ему прекрасной.
- Что может сделать один человек на таком большом вокзале? – вопросом на вопрос ответила она. – Нет, со мной будут мои две подруги. Тоже очень красивые девушки.
Последние слова доказывали, что она порой не прочь и пококетничать.
- А почему они сейчас не с вами?
- Спят в гостинице. Вчера ходили на концерт Стаса Михайлова, поздно легли.
- А вы?
- А я на концерт не ходила.
- Не любите музыку?
- Музыку люблю, а Стаса Михайлова – нет. К тому же я старшая в группе, и мне надо думать о деле.
- Что-нибудь не так?
- Да, нет, все будет в порядке. Просто Умарчик, который везет нам пояса шахидов, придумал, что в поезде за ним ведут слежку, и сошел на станции Лиски. Оттуда он будет добираться на перекладных. Где электричкой, где на такси или автобусе.
- Вы хорошо говорите по-русски, а, судя по внешности, вы - «лицо кавказской национальности».
Теперь она рассмеялась совсем весело:
- А меня бабушка была русская и, между прочим, преподавала в нашей школе русский язык. Заслуженная учительница республики.
- А она знает, что вы…?
- Нет, она умерла три года тому назад… Ладно, мы заболтались с вами. Мне пора.
- Ну, что же приятно было с вами познакомиться. Только вы не сказали, как вас зовут.
Она погрозила ему пальцем:
- Это не я, а вы терроризируете молодых девушек… Меня зовут Зарема.
- А фамилия?
- А фамилия моя Надгериева. Зачем она вам?
- А, может, я захочу встретиться с вами еще раз и приду к вам в гостиницу. Кстати, в какой гостинице вы остановились?
- Она называется «Орленок». Мой отец говорил, что он жил в этой гостинице, когда приезжал в Москву на Всесоюзный слет пионеров.
- Он жив?
- Нет, его убили в горах. С вертолета. Вы когда-нибудь видели в кино охоту с вертолета?
- На волков и оленей, да.
- А то была охота на людей.
- И после этого вы стали…?
- Нет. Я отца не любила. У него было много женщин, потому что наша мама рано состарилась. Она родила девятерых детей. Двое из них погибли во время первой чеченской войны. Одному брату было шестнадцать, другому – одиннадцать.
- И он воевал?
- Да. Он стрелял из Калаша лучше, чем многие взрослые боевики.
Он проводил ее до дверей, но на улицу не вышел, так как не расплатился еще за свой кофе.
- Меня зовут Роман Новопашин, - сказал он, подавая ей руку. - А как зовут ваших подруг?
Она снова рассмеялась:
- Какой вы любвеобильный! Можно подумать, что в Москве нет красивых девушек. Моих подруг зовут Луиза Ибрагимова и Аманат Хадаева. Они очень симпатичные и храбрые девушки.
- И какой же злой человек послал этих симпатичных девушек на такое опасное дело?
- Он совсем не злой, потому что заботится о спасении наших душ. Его зовут Муса Ахмадов. В советское время он работал начальником маленькой станции под Грозным, и там столкнулись два поезда. Его осудили условно на два года, хотя виноват был вовсе не он.
- До свиданья! – радушно сказал Рома, и слегка задержал ее руку в своей.
Но Зарема на этот раз резко выдернула ее из его ладони и пошла, не оглядываясь, по завьюженной улице.
А Рома бросился к столу, за которым они сидели, вырвал из подставки салфетку и стал торопливо записывать на ней только что услышанные им от Заремы имена.
Выйдя из кафе, он уже знал, что ему надо предпринять.
Прямо у входа он поймал «левака» и сказал водителю:
- На Лубянку!
Взглянув на бледное, взволнованное лицо Ромы, «левак», молодой и веселый парень, с усмешкой спросил:
- Что, сдаваться едешь? Американский шпион?
- Нет, туркменский, - ответил ему Рома в его же духе, и парень остался доволен его чувством юмора, сходу запев подходящую моменту песню: «Не думай о секундах свысока…».
Волнение не покинуло его за время долгого пути сквозь сплошные пробки и заносы, и, вероятно, поэтому, войдя в вестибюль здания ФСБ, он задал дежурному идиотский вопрос:
- Кто у вас здесь самый главный?
Но молоденькому лейтенанту, видимо, задавали за время службы в органах и более глупые вопросы, поэтому он даже не улыбнулся, и ответил тоже вопросом, который у него был всегда наготове:
- А Вы по какому делу?
- По очень важному…, государственной важности, - торопливо ответил Рома, понимая, что несет чепуху.
- Тогда я направлю вас в приемную нашего учреждения, там вы изложите суть вашего дела, и вас запишут на прием к начальнику соответствующего отдела.
И тут Рома осознал, что он попал в самую обыкновенную бюрократическую контору, где его будут гонять по «соответствующим отделам», пока ему все не станет «до лампочки».
- Слушай, лейтенант, - сказал он обреченно и зло, - если сегодня на Казанском вокзале грохнет, то ответишь за это ты, а не начальник отдела, к которому ты меня хочешь спихнуть. Я тебе ясно сказал: мне нужен самый главный, потому что времени в обрез.
Дежурный слегка заволновался и даже побледнел, так как впервые столкнулся с такой ситуацией. Он начал куда-то названивать и говорить, прикрывая ладошкой трубку, чтобы Рома не разгадал секретов ФСБовской иерархии.
Потом по лестнице, застеленной синей дорожкой, спустился сухопарый мужчина в чине полковника и потребовал у Ромы документы. Тот достал из бушлата матросскую книжку и положил на столик, потому что отдавать ее в руки этому человеку, похожему на мумию, ему почему-то не захотелось.
Полковник изучал его документ минуты три, потом еще две минуты раздумывал и, наконец, спросил:
- А больше у вас ничего нет?
Рома развел руками: чем, мол, богаты, тем и рады, не обессудьте…
- Хорошо, - сказал полковник, - сейчас мы поднимемся ко мне в кабинет, и там вы изложите мне суть вашего дела.
При этих словах все силы покинули Ромино тело, и он, оттолкнув двух офицеров, прошел к лестнице и сел на ступеньку.
- Никуда я не пойду, - сказал он оттуда. – Я буду сидеть здесь, пока вас не погонят в шею. А вас обязательно погонят, потому что террористы не спрашивают у милиционеров, как им пройти в зал ожидания Казанского вокзала.
И тут сверху спустился генерал. Рома догадался об этом, когда у него перед носом прошелестели генеральские лампасы.
- Пройдемте со мной, - сказал он и вежливо взял Рому под ручку.
- К главному? – недоверчиво спросил его Рома.
- К самому главному, - успокоил его генерал, и они пошли по лестнице бок о бок.
Главный сидел за большущим столом и говорил по телефону. Он указал вошедшим на два кресла сбоку его стола и быстро закончил разговор. Рома почему-то подумал, что он разговаривал со своей женой.
- Так что у вас? – спросил он, глядя непонятно почему на генерала. – Давайте скоренько, у меня через полчаса доклад в Кремле.
- Гражданин…, - тут генерал запнулся и заглянул в документ, который ему передал полковник. – Гражданин Новопашин утверждает, что на Казанском вокзале готовится теракт.
И только после этих слов главный медленно повернул голову и взглянул на Рому. Но вопрос он задал все-таки генералу:
- И откуда он все это знает?
И тут Рома, несмотря на всю свою скромность и почитание высших чинов, встал и, достав из кармана исписанную и измятую салфетку, положил ее на стол руководителя федеральной службы госбезопасности.
Он ткнул в салфетку пальцем и четко, чуть ли не по слогам, произнес:
- Вот эти три девушки, проживающие в гостинице «Орленок», готовы произвести взрыв на Казанском вокзале, как только некто, по имени Умар, фамилии не знаю, доставит им пояса шахидов. Он везет их со станции Лиски, о которой я никогда ничего не слышал. Я также не знаю, когда он оттуда выехал и когда доберется до Москвы. Девушек послал в Москву вот этот человек, Муса Ахмадов. Я думаю, что найти его будет нетрудно, так как он в советское время работал на железнодорожной станции близ города Грозного и находился под судом. Это все.
Рома вытер со лба выступивший от напряжения пот и снова сел в кресло.
- А молодой человек - не промах. Как вы думаете, Сергей Васильевич? – бодро произнес главный и осторожно, словно боясь обжечься, двумя пальцами приподнял салфетку. – И все-таки, гражданин Новопашин, скажите нам: как вы все это узнали?
- Я встретил одну из этих девушек в кафе и подпоил ее, - впервые за много лет соврал Рома. – Это было сорок минут тому назад.
- Знатно! – одобрил его главный и тут же нажал кнопку на своем селекторе. – Полковника Рябцева и капитана Дубинина – ко мне! Срочно!
Названные офицеры влетели в кабинет одновременно и застыли у дверей в ожидании приказаний.
Шеф ФСБ встал из-за стола и начал четко говорить, словно диктуя:
- Строго секретно! О предстоящей операции не сообщать никому, даже своему непосредственному начальству! Саму операцию провести без малейшего шума и осложнений! Суть ее: немедленно арестовать в гостинице «Орленок», сейчас она называется «Корстон», трех девушек из Чечни: Зарему Надгериеву, Луизу Ибрагимову и Аманат Хадаеву!
Полковник потянулся в нагрудный карман за ручкой, но главный, тут же заметив это жест, хотя и смотрел в окно, зычно закричал:
- Отставить писанину! Вы что, запомнить три фамилии не можете?! Забыли, где работаете?!
Полковник уже открыл рот, чтобы спросить: «Разрешите выполнять?», когда Рома робко, как в школе, поднял руку:
- Можно сказать?
- Говорите, - благосклонно разрешил главный, понизив голос. – Только покороче, времени в обрез.
- Я думаю, что девушек не следует арестовывать. Они никуда не денутся, и на дело не пойдут, пока не получат пояса шахидок. За ними надо установить слежку, и арестовать их в тот момент, когда они встретятся с Умаром. В противном случае вы потеряете его, и в Москве окажутся три мощных взрывных устройства, которые могут привести в действие другие смертницы. Вы же не знаете, и я не знаю, сколько их сейчас в городе. К тому же, вы вспугнете Мусу Ахмадова. Я не думаю, что он самый главный у них, но через него можно выйти на самый верх этой организации.
Шеф ФСБ задумался, а затем улыбнулся:
- Вы никогда не работали в органах, молодой человек?
- Нет, - скромно потупился Рома, довольный тем, что снова говорит правду. – Но по дороге сюда я тщательно обдумал, как надо поступить, чтобы, во-первых, предотвратить взрыв, а, во-вторых, поймать главарей.
- Любопытно, - сказал главный и опустился в кресло. – Изложите ваш план, только как можно короче.
Рома говорил пять минут, и за это время брови шефа ФСБ поднимались все выше, а выражение его лица становилось все более удовлетворенным.
- Слышали!? – почти закричал он, обращаясь ко все еще стоявшим навытяжку офицерам, когда Рома закончил говорить. – Вот так надо работать мозгами в нашем деле, дорогие коллеги!
Он не учел, что этот упрек может относиться и к нему самому, ибо несколько минут тому назад он отдавал своим подчиненным, скажем так, не совсем продуманный приказ. Но он, вероятно, хорошо усвоил истину, что Юпитер всегда прав, и ничуть не тушевался.
В новом Ромином плане основным было то, что он лично будет поддерживать знакомство с девушками и узнает от них, когда приедет Умар. Одновременно за шахидками будет круглосуточно вестись профессиональная слежка на случай, если они получат взрывные устройства, а Рома об этом не узнает.
Но в его плане был еще один пункт, о котором он ничего не сказал. Он надеялся как-то выманить в Москву Мусу Ахмадова и в результате откровенной беседы с ним узнать все о его хозяевах.
Они вышли из здания на Лубянской площади вместе. Генерала ждала у входа блестящая черная машина, чтобы отвезти его в Кремль, а Роме надо было перейти площадь и сесть на станции метро в поезд, который должен был отвезти его на родную Остоженку.
Шеф ФСБ пожал ему на прощание руку и только сейчас нашел нужным представиться:
- Меня зовут Дмитрий Степанович. Если понадоблюсь, звоните не медля. Мой телефон – второй в списке, который вам дал Сергей Васильевич. И извините, что не предлагаю подбросить вас до дома: в Кремль опаздывать никак нельзя.
Сердито пыхнув, машина сорвалась с места, а Рома пошел к переходу, пряча лицо от снежного ветра. Он был бодр и доволен самим собой: наконец, его феноменальная способность заставлять людей говорить правду пригодилась для пользы дела. Да еще какого дела! Он может спасти жизни сотен, а, может, и тысяч ни в чем неповинных людей! Среди которых могут быть дети, молодые красивые девушки и беспомощные старики.
Матери дома не было, она уехала на неделю в Сергиев Посад, где жила ее подруга, и Рома принялся вышагивать по квартире, обдумывая план дальнейших действий. Потом он пересчитал все свои наличные деньги: их должно было хватить на сегодняшний ужин с молодыми террористками. В том, что ужин состоится, он не сомневался: ему показалось, что он понравился Зареме, а та уговорит своих подруг отужинать в ресторане, чтобы не вызвать у них никаких подозрений.
Денег для того, чтобы достойно угостить в ресторане трех девушек с Кавказа, явно не хватало, и у него даже мелькнула мысль обратиться к генералу, чтобы тот выделил некоторую сумму для служебных, так сказать, надобностей. Но Рома тут же отмел эту мысль как недостойную для человека с его доходами и способностями.
«Лучше займу у кого-нибудь, чем буду клянчить у ФСБэшников, - подумал он. – Деньги они, конечно, дадут, только потом как бы не пришлось неизвестно каким образом их отрабатывать».
Перед трудным походом в ресторан Рома решил отдохнуть и проснулся в шесть часов вечера, когда на улице уже стемнело. Рома тщательно выбрился, освежил себя мужским одеколоном «Норд-Ост» и надел свой лучший костюм, купленный им на теплоходе у финна, который здорово поистратился на русскую водку и нуждался в дополнительных инвестициях.
По дороге к станции метро он зашел к своему старому другу Сашке Путылину, который работал охранником в «Газпроме», и занял у него пять тысяч рублей до получки. Но в гостиницу «Орленок», ныне «Корстон», он поехал все-таки на метро, так как опасался, что денег все равно может ему не хватить, а это будет явным позором для такого кавалера, каким он хотел себя показать.
От станции метро «Ленинский проспект» ему пришлось проделать неблизкий путь пешком по улице Косыгина, прежде чем он достиг цели.
Вежливая и ослепительно красивая девушка – администратор сказала ему, в каком номере проживает Зарема Надгериева и, заметно волнуясь, Рома поднялся на лифте на седьмой этаж.
- Войдите! – услышал он звонкий девичий голос, постучав в дверь нужного ему номера, и, когда он открыл ее, то сразу увидел сидевших за столом трех девушек, игравших в карты. Одна из них была рыжая и полная, а другая – яркая блондинка, совсем непохожая на чеченку. Встретив ее на улице, Рома бы обязательно принял ее за коренную москвичку.
Зарема сидела лицом к нему и, увидев его, резко встала и бросила на стол карты.
- Здравствуйте, девушки! – громко провозгласил Рома. – Вы не возражаете?
Две девушки сразу же улыбнулись, а Зарема нахмурилась и стала убирать со стола лежавшие там вещи. Но Рома решил взять инициативу полностью в свои руки и радостно сказал, обращаясь к незнакомым ему еще девушкам:
- А я знаю, как вас зовут. Вы - (он указал на рыжую) – Аманат, а вы – Луиза.
Девушки рассмеялись, и рыжая кокетливо поправила его:
- А как раз наоборот: я – Луиза, а она – Аманат.
- Простите великодушно, - склонил голову Рома. – Такой уж у меня образ мышления: блондинки не могут носить кавказских имен. А теперь я вижу, что оно вам очень идет.
Аманат потупилась, но с улыбкой: видимо, ей пришелся по душе Ромин комплимент. Но тут Зарема что-то коротко бросила им по-чеченски, и обе девушки посерьёзнели и тоже принялись очищать стол.
- А меня зовут Рома Новопашин, - продолжал он, не теряя вдохновения. – Прошу любить и жаловать. А пришел я за тем, чтобы пригласить вас в ресторан и отметить, так сказать, наше знакомство. Мы с Заремой уже встречались сегодня утром, и я начал замечать, что мне после этого чего-то не хватает. Мне показалось, что я разочаровал ее в знаменитом московском гостеприимстве. Не так ли, Зарема?
- Совсем нет, - ответила она бесстрастно. – Вы, Рома, были сегодня очень внимательны ко мне.
Новопашин уже знал, что разговоры начистоту, во время которых он добивается от своих собеседников предельно честных ответов, затем исчезают из их памяти, а остается в ней обычная ничего не значащая шелуха.
Это открытие он сделал, когда встретил на улицу Дашу спустя некоторое время после убийственной для него беседы с нею. Она бросилась к нему, не понимая, почему он не появляется перед ее киоском уже несколько недель, и начала что-то щебетать о том, как она соскучилась по нему, но он прошел мимо, не повернув головы в ответ на ее взволнованные откровения.
И сейчас он был уверен, что Зарема забыла о том, какие тайны она выдала ему, и объяснял ее нелюдимость тем, что она и ее подруги были не просто девушками из далекой Чечни, а шахидками, которым надо сторониться людей, какими бы добрыми и симпатичными они не были.
- Извините, Рома, - сказала Зарема, не глядя на него, - но в ресторан мы пойти не можем.
- Да, - поддержала ее Луиза, - мы не ходим в рестораны с незнакомыми мужчинами.
- Это вы зря – возмутился Рома. – Мы с Заремой знакомы уже с сегодняшнего утра, и она, надеюсь, убедилась, что я неплохой человек. Мне интересно будет пообщаться с вами и узнать что-нибудь о жизни на Кавказе, на котором я никогда не был. Выпили бы вина, послушали музыку.
- Коран запрещает нам пить вино, - ответила ему Зарема, по -прежнему не желая взглянуть на него. - А о жизни на Кавказе вы можете узнать из интернета.
Рома понурился и сказал, вкладывая в свои слова и тон, которым он их произнес искреннюю печаль:
- Ну, что же, тогда извините за беспокойство. Проводите меня, пожалуйста, Зарема. А то я боюсь заблудиться в вашей великолепной гостинице. Никогда в такой не жил.
- С удовольствием, - ответила Зарема, но никакого удовольствия он в ее словах не ощутил.
Они вышли в пустынный коридор, и здесь Рома решил получить от Заремы хоть какие-нибудь сведения.
- Вы рассказывали своим подругам о нашей утренней встрече? – спросил он, зная, что Зарема скажет ему правду.
- Да, - коротко ответила она.
- И как они отнеслись к этому?
- Аманат сказала, что вы можете быть лазутчиком ФСБ. Я посмеялась над ней, но вы появились у нас, значит, так оно и есть.
«Вот этого я предположить не мог, - со страхом в душе подумал Рома. – Разговоры друг с другом не могут забыться»
- И они, конечно, сообщили об этом Ахмадову? – спросил он, остановившись у дверей лифта.
- Нет, - спокойно ответила Зарема. – Они меня пожалели.
- А Умар еще не приехал?
- Еще нет. Два часа назад он позвонил из Серпухова, сказал, что скоро будет.
- Когда скоро?
- Не знаю, он так и сказал: «Скоро буду в Москве».
Он взял руку Заремы в свою, и она не отняла ее.
- До свидания, - сказал Рома. – Жаль, что не получилось посидеть в ресторане.
- Мне тоже жаль, - тихо ответила она. – Надоело сидеть и ждать неизвестно чего. Подруги хоть на концерт сходили, а я брожу по гостинице и не знаю, куда себя деть.
Дверь лифта открылась, и из него высыпала шумная компания иностранцев в спортивных костюмах.
Не говоря ни слова, Зарема повернулась и пошла по коридору. Ему так хотелось, чтобы она хоть раз обернулась, но она только ускорила свой шаг.
Выйдя из гостиницы, Рома подошел к телефону-автомату и набрал номер шефа ФСБ.
- Есть дополнительная информация, - сказал он, услышав в трубке голос Дмитрия Степановича.
- А ты откуда звонишь? – спросил тот, не медля.
- Из автомата у гостиницы «Орленок», - ответил он.
- Это не дело, - хмуро произнес генерал. – Ты вот что сделай: вернись в гостиницу и спроси у администратора, в каком номере остановился Николай Гусаков. Поднимись к нему, его предупредят, что ты к нему идешь. Из его номера и в его присутствии можешь говорить спокойно.
Николай Гусаков оказался молодым, улыбчивым парнем с роскошной, светлой, как у Есенина, шевелюрой. Да и сам он был чем-то похож на поэта, особенно, когда улыбался.
- Шеф сказал, чтобы ты никогда не пользовался автоматами, если будешь звонить в контору, - проинструктировал он Романа. – А отсюда ты можешь звонить свободно, здесь вся аппаратура наша.
- А ты что здесь делаешь? – спросил Рома.
- Слушаю номер шахидок и пишу их разговоры на магнитофон.
-Значит, ты и мой разговор с ними слышал?
- А то как же? Здорово ты им мозги пудрил. Только я не заметил в вашем разговоре никакой секретной информации, о которой мне говорил шеф.
- А ее мне Зарема позже, у лифта сказала.
- Значит, опоздали наши работнички ваш разговор засечь, - с досадой сказал Николай. – Ну, ничего, сегодня им хороший втык от шефа будет.
- Так, выходит, эти иностранцы….? - растерянно пробормотал Рома.
- Да какие они иностранцы! – возмутился Николай. – Служба наружного наблюдения со сверхчувствительными микрофонами. Пишут, о чем девки говорят в ресторане, на прогулках и все такое прочее. Ладно, давай садись вот к тому телефону и докладывай шефу свою секретную информацию.
Рома сообщил Дмитрию Степановичу, что Умар еще не приехал и два-три часа тому назад находился в Серпухове, откуда звонил девушкам и пообещал, что скоро будет в Москве. О том, что шахидки заподозрили в нем сотрудника ФСБ, он промолчал.
- Значит, Умар добирается до Москвы на электричках, - раздумчиво сказал генерал, выслушав его. – Мы это предполагали, но от Лисок до Серпухова его нигде не засекли. А ведь у него должен быть немалый багаж, где-то килограммов под тридцать, если не больше. По электричкам с таким багажом заморишься прыгать. Но рассудил он логично: народу на железной дороге больше, да и постов ДПС там нету. А вот последний свой рывок он совершит на такси, в этом я уверен. Уж они должны хорошо знать, что наша служба на московских вокзалах сейчас работает хорошо.
Он помолчал, а потом вдруг спросил со смешком:
- Слушай, а как тебе твоя краля это сообщила? Ведь на этот раз ты вроде ее не подпаивал.
- Она стала доверять мне, - ответил Рома и на этот раз соврал уже дважды.
- Значит, влюбилась, - почему-то грустно сказал Дмитрий Степанович.
- Слушайте, Дмитрий Степанович, - неожиданно для самого себя выкрикнул Рома, и Николай удивленно посмотрел на него. – Слушайте, у меня появилась еще одна мысль. Можно мне встретиться с вами?
Генерал задумался, помолчал с минуту и устало произнес:
- Сейчас у меня совещание где-то на полчаса. А потом я смогу тебя принять. Не поздно?
- Нет, - торопливо проговорил Рома. – Я подъеду через полчаса.
- Пусть Гусаков машину организует, нечего тебе на метро телепаться, - сказал генерал, и у него на душе стало теплее от такой заботы о нем.
Когда Рома вошел в кабинет и увидел, как устал шеф ФСБ, ему расхотелось лезть к нему со своим новым планом. Но Дмитрий Степанович сразу застегнул все пуговицы на своем кителе и указал рукой на кресло:
- Садись и излагай свои мысли. Чай будешь?
- Нет, спасибо, - быстро ответил Рома, торопясь собраться и рассказать обо всем связно, ничего не упуская. - После сегодняшнего разговора с моей, как вы выразились, кралей, я подумал, что, даже арестовав девушек и Умара, вы не остановите поток террористов, который направляется в Москву из Чечни и Ингушетии. Я долго размышлял о роли Мусы Ахмадова в этом деле и решил, что пока мы не спугнули его этим арестом, надо вытянуть из него все, что он знает об этой организации. Я думаю, что вы уже занялись им?
- Непременно, - сказал Дмитрий Степанович, отвечая ему как равному. - За ним ведется профессиональная слежка, и уже есть кое-какие результаты. Муса Султанович Ахмадов, тысяча девятьсот сорок седьмого года рождения, проживает в городе Гудермесе, по-прежнему работает на железной дороге, хотя и пенсионер. Очень исполнительный и добросовестный работник, ни в чем предосудительном замечен не был. Общается только с соседями и товарищами по работе. Изредка ездит в горный аул к родственникам. Посмотрели номера телефонов, с которыми он связывается по своему мобильному. Там всего два подозрительных, сейчас проверяем. Я тоже, как и ты, думал о том, что мы спугнем его, если арестуем эту группу, поэтому принял решение брать его в то же время. А у тебя какие предложения? Ты только не волнуйся, говори спокойно. А то я вижу, что у тебя руки дрожат от волнения.
- Я вот что предлагаю, - начал Рома четко излагать свой план. – Завтра отправьте меня самолетом в Чечню. Я встречусь там с Ахмадовым и выведаю у него все имена участников их организации и тех, кто стоит выше. А если вы даже его арестуете, всего он вам не скажет.
- А тебе скажет? – улыбнулся генерал, но как-то без насмешки, а по-отечески мудро: ты, мол, говори, да не заговаривайся.
Рома запнулся. С простой, человеческой точки зрения так оно и есть: почему Муса Ахмадов должен откровенничать с каким-то мальчишкой, да еще когда речь идет о жизни и смерти.
И тогда он решился.
- Дмитрий Степанович, - сказал он, глядя генералу прямо в глаза, - я сам не знаю почему, но все люди, с которыми я разговариваю, говорят мне только правду. Вот почему я узнал, что Зарема – террористка и что к ним едет Умар с поясами шахидов, а послал их сюда Муса Ахмадов.
Дмитрий Степанович смотрел на него недоверчиво, но молчал.
- Не верите, - упавшим голосом проговорил Рома, но тут же встрепенулся: - А давайте проверим?
- Ка-а-к проверим? - совсем уж подозрительно протянул генерал. – Ты будешь спрашивать меня, изменяю ли я своей жене? Так я любому скажу, что изменяю.
- Нет, про жену я спрашивать не буду, - согласился Рома. – Вы вот скажите мне, вы на предыдущем совещании обсуждали секретные вопросы?
- Да. Чрезвычайно секретные.
Рома набрался смелости и выпалил:
- А теперь скажите, что вы обсуждали?
- Мы решали вопрос о внедрении нашего человека в «Общество защитников прав человека» с целью узнать, не ведется ли там подрывная деятельность, и…
- Достаточно, Дмитрий Степанович, - остановил его Рома. – Вы сказали мне правду?
- Истинную правду, - ответил шеф ФСБ и потер вспотевшие виски.
А Рома зная, что этот разговор уже ушел из памяти генерала, быстро набросал на листке бумаги: «Вы сообщили мне, что обсуждали вопрос о внедрении своего агента в «Общество защиты прав человека».
Дмитрий Степанович прочел написанное и молчал, наверное, минуты три, потом глухо сказал:
- Да, опасный ты человек, Роман Вадимович.
И спустя еще минуту добавил:
- И чрезвычайно полезный…
Потом он снова надолго замолчал, видимо, обдумывая Ромин план, и дальше уже говорил строго по делу, без всяких эмоций:
- План твой, Рома, очень опасный и не совсем продуманный. В дом к Ахмадову попасть трудно, он у него как крепость. Ты бы мог встретиться с ним на работе, но он сейчас в отпуске, почти никуда не ходит. Ждать долго тоже нельзя: а вдруг завтра грохнет на Казанском? Так что надо думать…
И Рома задумался.
Он сам не понял, откуда и почему пришло к нему это воспоминание, почти живая картина: мама лежит в постели с температурой, а он пришел с работы и вытащил из почтового ящика счет за коммунальные услуги. Положил его на тумбочку и пошел на кухню пить чай. Краешком глаза еще увидел, как мама потянулась за очками. И уже сидя за столом, услышал истошный крик:
- Они что, оглоеды, с ума там все посходили?!
Испуганный он выбежал из кухни и увидел, что мама стоит, неодетая, посреди комнаты и держит в руке принесенную им квитанцию. Он взял ее и увидел там какую-то фантастическую цифру, в десятки раз превышающую его зарплату и мамину пенсию вместе взятые. Пока он размышлял над этой суммой, мама успела одеться и, выхватив квитанцию из его рук, побежала в жилищную контору, несмотря на температуру и Ромины уговоры.
Когда он предложил Дмитрию Степановичу завтра же направить такой же счет Мусе Ахмадову, а его, Романа Новопашина, посадить по прибытии в Гудермес в районной жилищной конторе, которая выписывает такие квитанции, в отдельном кабинете, куда и направить пришедшего искать справедливости Ахмадова, генерал согласился провести такую операцию, хотя и не сразу.
Но зато, приняв решение, он немедленно стал решать вопрос с самолетом и липовой квитанцией.
- Давай, Рома, не подкачай, - сказал он на прощанье. – Пусть и громко будет сказано, но Родина тебя не забудет.
Но Рома не сдвинулся с места и робко попросил:
- Дмитрий Степанович, не говорите, пожалуйста, никому, что у меня есть … такие способности… Я вас очень прошу.
Генерал задумался и ответил раздумчиво и нетвердо:
- Вообще-то, я обязан докладывать Президенту, какими средствами я достиг тех или иных результатов в проведении операций. Но тебе обещаю: о том, что мне сегодня рассказал, не узнает никто. Даже сам Президент. И ты тоже больше никому не говори об этом. Это, как говорится, чревато…
Самолет, на котором Рома летел в Чечню был не гражданский, и два с половиной часа он трясся на какой-то железке, кутаясь в свой испытанный речфлотовский бушлат. Прямо из аэропорта они поехали в Гудермес, и Рома немного вздремнул в машине. В местном отделении ФСБ сотрудники внимательно изучили его внешний вид и привели его соответствие с имиджем жэковского клерка. В жилищную контору он вошел точно по расписанию, когда на часах было ровно восемь. В коридоре уже собралась солидная очередь, но Ахмадова в ней не было.
«Наверное, его могли предупредить», - подумал он, решив, что не зря генерал требовал от своих подчиненных, чтобы они не говорили о предстоящей операции даже своим непосредственным начальникам.
Но он беспокоился зря. Через полчаса к нему без очереди прорвался тщедушный человек в высокой горской папахе и заорал, потрясая в воздухе квитанцией:
- Это что еще за произвол!
Рома вежливо предложил ему сесть, долго изучал квитанцию, попеременно заглядывая в компьютер и, наконец, сказал, виновато улыбаясь:
- Вы нас, пожалуйста, извините, Муса Султанович. Наши люди опять напутали. Мы их обязательно накажем. Вы минутку посидите, мы вам выпишем другой счет.
Ахмадов сразу успокоился, и тогда Рома задал ему свой первый вопрос:
- Вы знаете Зарему Надгериеву?
- Конечно, знаю, - тут же ответил Ахмадов, и Рома понял, что он победил.
- А где она сейчас?
- В Москве.
- Зачем?
- Я послал Зарему и двух ее подруг в Москву, чтобы они совершили теракт на Казанском вокзале.
Рома краешком глаза взглянул в приоткрытый ящик стола: там горел красный огонек портативного бесшумного магнитофона, шла запись. Но на всякий случай он стал записывать имена, которые называл ему скромный железнодорожный служащий по фамилии Ахмадов...
Спустя три часа он снова был в аэропорту. Погода портилась, и он боялся, что она станет нелетной. Но сопровождавший его местный чекист сразу провел его к выходу на летное поле и сказал, пожимая руку:
- До свиданья, товарищ… Слушай, а какое у тебя звание?
- Никакого, - ответил, улыбнувшись, Рома и пошел к самолету.
Рейс на этот раз был аэрофлотовский, и всю дорогу Рома сладко спал в мягком кресле, наблюдая какой-то дурацкий сон о коммунальных платежах.
С Дмитрием Степановичем ему пришлось встретиться уже после того, как их совместная операция была успешно завершена, все ее фигуранты задержаны, а в Чечне арестовали главарей организации, спланировавших эту и много других террористических акций. Кроме того, на Ближний Восток была направлена группа разведчиков, которым предстояло, как выразился генерал, «разработать» видного деятеля, снабжавшего боевиков деньгами.
- От имени Президента Российской Федерации выношу Вам, Роман Вадимович, благодарность за огромную помощь, оказанную органам государственной безопасности в борьбе с терроризмом! -торжественно объявил генерал у себя в кабинете, где они были только вдвоем. – Президент заверил меня, что Ваш труд будет высоко оценен.
Он передохнул и сказал уже совсем по-простому:
- Спасибо, Рома. Ты сам не понимаешь, что ты сделал.
И еще помолчав с минуту, добавил:
- Может быть, ты ко мне пойдешь работать? Ведь у тебя такой талант!
- Нет, Дмитрий Степанович, - твердо ответил Рома, - не смогу я у вас работать. Это просто обстоятельства так сложились: встретил в кафе Зарему, представил, как люди гибнут на Казанском… Решил не допустить этого… А вообще-то, я человек совсем другой, тихий, спокойный… И талант мой здесь вовсе не при чем…
Рома вскоре исчез из Москвы, и даже близкие друзья не знали, куда он делся. Его мать говорила им что-то невразумительное, на сына не жаловалась, так как он, якобы, присылает ей много денег, но где он находится, сказать не могла.
Но совсем недавно мне сказали, что Роман Новопашин купил за вознаграждение, врученное ему Президентом, необитаемый островок в Сейшельском архипелаге, построил на нем хижину и живет там безвыездно уже второй год.
Люди, побывавшие у него на острове, интересовались, чем вызвано его бегство из цивилизованного мира и как он себя чувствует в полном одиночестве. На первую часть вопроса он отвечать не стал, а что касается уединения, сказал, что счастлив, потому что существа, населяющие его остров и прибрежные воды – черепахи, птицы и рыбы – не могут говорить, а, следовательно, не в состоянии сказать ему всей правды о жизни людей…