Три инверсии

Валерий Иванович Лебедев
Инверсия – 1

Несколько вступительных слов
Как возникает инверсия ?
Чаще всего, сама собой, непредумышленно, просто потому, что так получилось. Вот хороший пример. В свет выходит новая книга. Редактор издания пишет предисловие, самое обычное человеческое намерение, по крайней мере, для нашего читающего века. Понятно, редактор хочет привлечь внимание к новой книге. К этой очень необычной книге. Видимо, нужно подобрать соответствующие слова. Эти слова должны быть не совсем обычными, еще лучше, необычными. Читатель наверняка, пойдет за необычными словами.
Что ж, редактор не жалеет слов, из них складывается лицо, сначала книги, затем автора.
Вот некоторые из них: все прежние книги «…кажутся банальными или устаревшими». Новая книга – событие редкое, поэтому оно еще и предвестник «новых времен». Почему? Книга, издаваемая в переломный исторический момент, сама являет собой такой переломный момент, она дает «новое постижение формы и смысла дел человеческих». Как же это удалось? «Г-н Поланьи не претендует на то, чтобы писать историю – он ее переписывает» (Поланьи, с.7). Не только: «Он не вносит свечу в некие темные уголки ее…» (Там же). Ее = История. Вместо этого Поланьи «…проливает новый свет на разнообразные процессы и перевороты, охватывающие целую эпоху невиданных по масштабу перемен» (Там же).

Если надоело продолжать, начни переписывать, переписать Историю = перевернуть.
Если свеча чадит, не снимай нагар, пролей свет, пролить свет = раздвинуть тьму?
Тьма подождет, пролить новый свет = погасить свет старый, каждый старается нести свет.

1.
стандартный гражданин идет в магазин, ему нужны джинсы.
Продайте мне обыкновенные джинсы. Есть классика, делится на джинсы "облегающего классического кроя", на джинсы "свободного кроя", "широкие" и "экстремально широкие". Выбирайте. Несомненно, такое многообразие – услуга клиентам, вкусы-то разные. Но, похоже, возникла новая проблема, и новая проблема требует решения, сам клиент и должен решить. Стимулы могущественны, но «когда количество вариантов выбора продолжает увеличиться, начинают проявляться негативные аспекты многообразия альтернатив…» (Шварц, с.13). Ограничение, наши способности, оказывается, ограничены, ограничены сверху?
Нет выбора – ворчим, большой выбор – теряемся.
Здесь стандартный тезис марксистско-ленинской философии: переход количества в качество – это и есть диалектический переход, в ходе которого первоначальное состояние отрицается противоположным состоянием (= диада). Далее остается, по сути, единственный путь – к знаменитой триаде.

Что же было в самом начале?
Самоопределение: «Выбор крайне важен для самостоятельности, значение которой для благополучия абсолютно фундаментально» (Шварц, с.14), такова потребность здорового человека. Но где-то здесь крайнее положение (= полюс)? Отсутствие выбора, «это почти невыносимо». А на противоположном полюсе? «…мы оказываемся перегруженными многообразием выбора. В этот момент выбор больше не добавляет свободы, а вызывает беспомощность. Можно даже сказать, подавляет» (Там же). Дотянувшись до другого полюса, мы оказываемся в том же самом состоянии. В обоих случаях мы лишены свободы выбора. Незаметно для себя, мы двигались по "линии" несвободы, бремени несвободы. В чем наши ожидания не состоялись?
В самоопределении, в управлении самим собой.

Когда есть нечто третье, то, переходя с полюса на полюс, дальше просто некуда, мы занимаем разные положения относительно этого третьего. Если угодно, смотрим на него с разных сторон. Само третье, оттого что его рассматривают с разных сторон, не меняется.  Если есть бремя несвободы, так ли важно, перед нами это бремя или за нашей спиной. Но не можем ли мы поступить иначе? Мы можем смотреть на это бремя. Но можем повернуться к нему спиной. Можем идти навстречу, можем, напротив, удаляться. Обычно подобное движение остается в рамках ложной дилеммы, мы сами ее и создаем. Скажем, мы упорно крутимся в рамках несвободы, приписывая (или воображая?) себе, своим действиям, некую диалектику. Преодолеть на деле – выйти на другой полюс. Бремя несвободы – бремя свободы. Третье звено – бремя. И какое бремя мы готовы нести? Выбор за нами, и этот выбор давным-давно определен.
"Свобода от" – "Свобода для"

Расширяя выбор (свободу выбора), мы наивно полагаем, что освобождаем себя от бремени несвободы. На самом деле, бремя остается бременем, а зовем мы его бременем несвободы или бременем свободы, не так уж и важно. Что действительно важно, важнейший шаг – ограничить себя, самому себя ограничить.
Это и дает возможность самоопределения, собственного определения.
Используем ли мы эту возможность? совсем не обязательно. Ибо есть и другая возможность, отказать себе в самоопределении, я же свободен. Да и зачем корпеть, когда полным-полно готовых решений. Нужно лишь? Конечно, нужно лишь выбрать из предложенных образцов, их немного.

Вот мы смотрим на домик, какой маленький домик.
Смотрим спереди, смотрим с тыльной стороны. И вдруг ситуация переворачивается. Мы смотрим на домик, мы – лицом к нему. Но вот мы поворачиваемся к нему спиной, не смотрим на него. Не заходим сзади или спереди, ведь все равно мы продолжаем смотреть на этот домик. А поворачиваемся к нему лицом, да мы сами поворачиваемся. Или отворачиваемся от него, стоим к нему спиной. Действительно, стоит ли смотреть на этот домик, высматривать какие-то диады. Лучше самому выбрать, лицом к домику, спиной к домику.
Именно так мы и поступаем в жизни, совершаем инверсию.
Сначала поворачиваемся лицом, потом отворачиваемся, встаем спиной.
Не смотреть на предмет с противоположных сторон, как он там себя покажет. Но продвигаться к нему или напротив, удаляться от него. Так ли это, требуется что-то тяжелое, непробиваемое, надпись на мраморе.

2.
Разумеется, такой пример есть. Россия, позади Революция и Гражданская, на дворе НЭП.
Продолжается старый спор, на этот раз в узком составе, Ленин – Суханов. Нет предпосылок! Вот как эти меньшевики смотрят на предмет, этот предмет – сама Россия. В России нет материальных предпосылок, по их мнению, для строительства социализма. На это Ленин отвечает, небрежно, свысока: а почему мы не можем? Мы = он сам + его партия, слова о народе – лишь слова. Вот это «а почему мы не могли» означает, сначала создается надстройка, затем под нее подводится экономический базис. Решение противоположное тому, которое предложено (; обосновано) в теории Маркса.
Это и есть инверсия.
Ортодоксальный марксист переворачивает теорию или создает новую практику?
Да, если бы Вождь вращался в спирали диалектической логики, до сих пор его эпигоны сводили бы концы с концами. Но как политик, наконец-то уяснивший, что речь идет о его власти и эту власть он должен удержать, он выбирает инверсию. Не заумные отрицания и снятия, с удержанием чего-то там полезного, но реальное действие. Он и не ссылается на букву Маркса, напротив, упирает на свое понимание его теории, он понимает Маркса правильно (= сильный был спорщик), прочих можно считать дураками. Так, но когда речь заходит об инверсии, то даже и эту передовую теорию Маркса, как и самого Мавра, Ленин не упоминает. Он вспоминает Наполеона, великий корсиканец, вот он оставил предпосылку.
Нужно ввязаться в бой, а там посмотрим.

Дело не в России, как таковой, какие там предпосылки, кто это знает.
Материальные, политические, или человеческие. Но может быть, ближе традиция.
Дело в Субъекте. Возможно, ли создавать производственные отношения, как это предписывает теория Маркса? Они независимы от воли человека, как же их создавать? Точно так же, как и все прочее в сем мире. Большевики и создают то, что могут создавать люди, что в их силах, Субъекта. Носителя производственных отношений, по Марксу. Носителя социальных отношений, по Зиновьеву. Как и везде и всегда в мире, из того  человеческого материала, который под рукой. О чем и вести речь, так о природе этого необычного субъекта.

На первый план выходит замечательная особенность социалистической революции.
Она создает одного-единственного субъекта, на место разделения – она ставит объединение.
На всю страну, на все общество, вернее, вместо общества, и на его месте. Всего один, а все люди, все наличное население лишается субъектности, сводится, собирается в одном Субъекте. Обычно такой субъект представляется в виде Партии. Да, это партийное лицо Субъекта было создано, успешно искривлялось чуть более 70 лет. Вряд ли это случайно, значит, предпосылки были, не только субъективные, но и материальные. Но в целом этот привычный для России Субъект остановился на своем последнем рубеже, слился с фигурой вождя, обожествление вождя – простое признание той связи, которая объединяет всех людей. Той прямой и непосредственной связи человека (в Кремле) с человеком (на Колыме). Что может быть человечнее (теплее) человека, связывающего всех и каждого в одно тотальное социальное образование.
Да, он не выдержал конкуренции, на международном уровне.
А если бы он простер себя на весь земной шар?

Партия = зародыш нового Субъекта.
Именно так ставится вопрос, поэтому Партия управляет страной, но кто управляет Партией.
На деле, Партия – промежуточное звено, между собственно Зародышем и прочей серой массой всего населения. Истинный Зародыш – это сам Вождь = Ленин. Партия – та часть Зародыша (и Субъекта), которая непосредственно вынесена к массам. Эта часть = руки, ноги, рупоры, что угодно, но не лицо! Через Партию Зародыш (или вирус?) имеет возможность превратиться в полноценного Субъекта. Каким образом? Путем включения каждого человека в состав своего партийного тела (оно же есть и социальное "тело"). Включение достигается с помощью организации. Понадобилось две попытки + прополка, уничтожение несогласных.

3.
Каким же образом фигура Вождя может связать миллионы людей в единое образование?
Вождь, утверждение вождя, предшествует Партии. Начинал еще Нечаев, одобрял дисциплину.
Партия становится внешней оболочкой Вождя, она прямо соприкасается со всей прочей массой. Во всяком случае, может соприкасаться. Отсюда, необходимость двух процессов, два тесно связанных, хотя и противоположных процесса. Один – формирование партийной массы, неотличимой от массы  всех прочих рядовых граждан. Две массы должны смотреть друг на друга, ибо здесь открывается путь к душам людей. Поэтому не подтягивание массы на уровень партийных агентов, а напротив, подведение самих агентов, на бытовом поведенческом уровне, к привычкам и штампам рядовой массы, свои – среди своих.
Другой – формирование особой партии (= гвардии) внутри самой партии.
Таких людей, обобщенно, называют жрецами, кто-то должен взять на себя задачу формулирования и выражения подлинных интересов сознательных рабочих, или пролетариата или всего народа. Сам-то народ еще слишком темен, чтоб осознать свои же интересы. Ничего, ему помогут, подскажут, что надо делать.
ключевой момент? Создание принципиально новой организации.

Когда-то, очень давно, а точнее, в 1971-м.
Была поставлена задача создания принципиально новой организации. Зачем? Чтобы это организация могла решать соответствующую задачу: управлять научно-техническим творчеством молодежи. Ни больше, ни меньше, управлять. Как всегда, исходный пункт – практика. Понятно, эта практика сопротивляется, дает почувствовать свою сложность. Привлекли психологов, началось исследование, с последующим выходом на практику.  Оказалось, первый этап исследования представляет собой задачу «...выделения в многообразных явлениях действительности собственно психологического аспекта» (Гаджиев, с.68). Первый этап определен, суть второго этапа? Этот этап представляет собой обратную задачу, «внедрение психологического знания в многообразные явления действительности» (Там же, с.69; везде выделено авторами – В.Л.).
Прямая задача – обратная задача.
Работа с группами, поле приложения социальной психологии.
Да, психология, точнее, социальная психология послужила большевикам, Ленину. Но требовались некоторые внешние условия. Ведь до 17-го особых успехов большевики не стяжали. И такие подходящие условия возникли после февраля 17-го. Старый строй рухнул, разложение, разгром, хаос. Можно внедрять нужные знания, вернее, внедряться в массы в том качестве, которое нужно массам. С тем, чтобы вести эти вооруженные массы в нужном направлении. Человек с ружьем, мы идем к тебе, пойдем вместе с тобой.

Идем с нами, с большевиками. Учение о социализме, основано на подлинно научной теории, имя этой теории = марксизм. Понятно, вот эту теорию, это научное знание нужно внедрить во все многообразные явления той самой действительности, имя которой массы. Еще бы, нужна социальная, массовая опора. Внедрять теорию научного социализма в неграмотные массы, да к тому же охваченные революционным нетерпением? Скажем, читать лекции об основах теории Маркса, где-нибудь на окраине села. Была земля помещика – будет земля государственная, да и зерно ваше будет зерном государственным, сеять-то придется вам в государственную землицу: «Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба…» (Геллер/Некрич, с.58). Очень откровенное оно, это ленинское просвещение, нам нужно.
Звучит забавно, вернее, просто смешно. Путь один – к инстинктам, то есть к потребностям.
Путь к душам (сердцам?) людей – внедрение в их сознание образа Вождя (= Ленина), не какая-то там теория, но близкий образ, родной. Широкий выход образа в практику "вообще", в революционную практику, к рядовым людям, людям массы. И более всего и, прежде всего, к рядовым красноармейцам.

Обратный путь – сублимация душ сирых людей к образу конкретного человека, Владимира Ленина. Сублимация, или, если угодно, собирание душ в «границах» вполне конкретного человека. Говоря коротко, изменение веса, массы этого человека. Уравнивание его, по весу, имеется в виду политический вес, с весом массы. Пусть же смотрят друг на друга, пусть заглядывают в родственные души, напрямую, без связующих звеньев, пусть черпают необходимую энергию и уверенность. Возьми наши души, дай нам твою силу.
Что на выходе? Слияние массы с образом Ленина, свои – к своему.
Действительно ли, это имело место? Очередная надпись на мраморе.
Бывший батрак, ныне красный командир, приходит к своему барину, понятно, тоже бывшему. У него есть дело к нему, неотложное дело. Барин удивлен, но слушает, а куда деваться. И слышит, тебе «письмо от Ленина». Можно представить изумление бывшего барина, но слушает. И вот бывший его батрак, нынешний красный командир, «сам неграмотный до глубины души», делает вид, что читает: «Именем народа … и для основания будущей светлой жизни, приказываю Павличенко Матвею Родионычу, лишать разных людей жизни согласно его усмотрению» (Синявский, с.37). Вот такой ленинский наказ носит красный командир в своей душе (в сердце?). Предельная ситуация? Да, именно предельная ситуация, традиционно обозначаемая как Страшный Суд. И удержаться в такой ситуации возможно единственным способом, имея за собой (= над собой?) высший авторитет. Бывшему батраку не нужны науки, теория, ему даже грамота не нужна. Ведь он связан, прямо, постоянно, ему дана опора. И он может реализовывать свои самые бредовые мечты. Не зря же столь предусмотрительно в охранной грамоте записано – разных людей, лишать жизни.

Ленин – не батрак, ему нужна наука, общая теория, ее авторитет, но важнее власть.
Ему нужна власть над теорией, с ее авторитетом, и прямая связь с массой, с ее весом, зачем?
Самому Ленину! Возможность управления массами, свой – над своими. Почему это так необходимо? Начальный этап развития (= революция + гражданская), стабильность организации (= партия + государство) зависит от личностных характеристик руководителя, ВОЖДЯ. Именно Ленин, своим авторитетом, скреплял, стабилизировал отношения между соратниками, между органами управления вновь возникшего государства.

Прямая задача: Выделение психологического аспекта (духа!) в явлениях действительности.
Обратная задача: Внедрение психологического знания (образа!) в реальность, в головы людей.
А сами головы, как были, так и останутся государевыми. Очень удобно, сколько их голов, головушек. Среди них попадаются не только головастые, но и бровастые, что ж, пусть поработают, шашками.

4.
и вот Ленин на последней черте, декабрь 22-го, январь 23-го.
Он подводит итоги? Не без этого. Но главное будущее, он намерен еще раз сотворить свое будущее. Для этого нужны руки и голова. Много рук и всего одна голова. Голова, понятно, это его. Но где взять много рук? Соратники рядом, но он им уже не нужен, говоря откровенно, мешает. Организация обрела требуемую стабильность, и такой вождь ей просто не нужен. Такой вождь не нужен именно из-за его личных качеств. И Ленин это прекрасно понимает. Да, государство стало другим. Он страстно клеймит аппарат, сваливает все на бывших, еще царских чиновников. Это мол, они испоганили наш аппарат, а куда же смотрели вожди? Война шла, горячая война, было не до аппарата. Но и партия, в ней тоже слишком много чуждых по духу людей, проникли ради карьеры, позорят организацию, надо бы почистить партию, освободить от балласта.
Если партии не нужен такой вождь, с такими личностными качествами?
Тогда нужно создать другую партию, вождь все еще верит, ему снова удастся.

Соратники, устроили информационную блокаду.
Не встречаться, не читать, не пользоваться рычагами власти, где власть?
Значит, надо начинать с партии, с низов? Нет, начинать надо с верхов, именно отсюда. Если взяться за низы, начинать снизу, с рядовых партийцев, а их уже сотни тысяч, то им надо противопоставлять другие сотни тысяч. Сотни тысяч, верных лично мне, но где их сразу набрать, корешки. Другое дело, верхи, верха, вершки. На самом верху, считанные единицы. Значит, чтобы найти подходящий им противовес, потребуется всего несколько десятков человек. Тех самых рабочих от станка, из числа тех самых рабочих, которые с ним связаны, прямо, непосредственно. Прямая психическая связь, связка, единый дух, единый порыв.
Он для них высший авторитет.

Значит, раскол. Да, в очередной раз очередной раскол. Он всю свою политическую жизнь, только тем и занимался, что делал расколы. Характеристики, по-товарищески откровенные, пусть дрожат, переживают. А самое главное, пусть друг на друга кидаются, грызутся. Как только здоровье позволит, призову товарищей от станка, они будут слушать только меня, и перевернем эту строго централизованную силу.
Этот ЦК, его надо разделить на две части, со мной – за мной – большинство.
Чтобы объединиться, сначала нужно разделиться, когда это было, давно прошли те времена. А теперь все наоборот, чтобы разделиться, сначала нужно объединиться. Вот я и объединюсь с новыми членами ЦК, я их сам подберу, расставлю, проинструктирую. Славная будет интрига, под флагом единства.
Я = цель, рабочие = средство, старые члены ЦК = шлак.
На выходе – новая партия.

А почему мы не можем?
Мы можем сначала ликвидировать помещиков и капиталистов. И уже без них броситься в погоню за ушедшими вперед странами. Погоня предстоит напряженная, нужен новый аппарат? Что же, обойдемся без старого аппарата, разве мы не можем. Но старый аппарат связан с ближним кругом, фактически кругом их люди? Этот человек Троцкого, тот – человек Каменева, а здесь человечки Сталина, их целая куча, когда он только успел их собрать. Тем и опасен, собрал власть в своих руках. А где власть была собрана до того, как Сталин начал ее собирать, свою власть? Как вы понимаете, вопрос риторический. Да, обойдемся без старых кадров, без старого ближнего круга, без этих старых ненадежных вождей и прочих любимцев партии.
Потому что мы можем, потому что я решаю, потому что я связан с массой.
Потому что на весах власти – я и масса, только Я и возбуждаемая мной Масса.

Необходимое приложение

Обычное представление.
Что видит житель деревеньки, не дальше своей деревни, до околицы. А настоящие перспективы перед теми, кто руководит государством, кто сжимает в своих руках рычаги управления страной. К ним стекается  обширная информация, их обеспечивают докладами, прогнозами, научно обоснованными выводами.
И вот на этом фоне, позволю себе суждение обратного плана.
ЦК – «группа строго централизованная и высоко авторитетная» (Ленин), главный штаб.
ЦК – своего рода комната. Может быть, не комната, а допустим, зал. Пусть большой зал, просторный. Но даже если это "зал", все одно расстояния в нем невелики, так, политические метры. Никак не километры. А вот в городах, городках, даже в деревнях расстояния иные, поля, бескрайние поля, еще дороги, уходящие за горизонт. Вот они, политические километры. Косные, заскорузлые, малоподвижные, по извечной нашей традиции разбитые, они все равно остаются километрами. Десятки, сотни, тысячи километров.

Но вернемся в ЦК, здесь главная позиция (оппозиция?) Ленина.
Да, Ленин в рамках ЦК, мир стал одномерным, плоским. Сам Ленин – его ближайшие Соратники, он их сам отбирал, учил, наставлял. Оказалось, что в зале ЦК соратники видят не хуже вождя, но даже дальше вождя. Еще в июле 1922-го они решили: «Свидания с т. Лениным должны допускаться лишь с разрешения Политбюро, без всяких исключений…» (Волкогонов, с.334). А в декабре того же года, решала уже большая тройка, Сталин, Каменев, Бухарин. Выслушали врачей, посоветовались и решили, «имеет право» диктовать. Это надо же, имеет право, аж, на целых 10 минут?! Но никакой переписки, не полагается, да и ответа «не должен ожидать» (Там же, с.335). Потому как отразится на здоровье вождя. Снова предельная ситуация.
Вождь трогательно заботится о здоровье рабочего класса.
Соратники столь же трогательно – о здоровье вождя. Весы, одна чаша окажется тяжелее.

И вождь, и соратники смотрят, вглядываются, пристально.
Политики. Можно ли видеть политическую метрику неискаженной? Или можно ли само политическое пространство не искажать, создавать и не искажать? Пример Ленина убеждает, нельзя. Всякое изображение (великий почин, законодательные функции Госплана, характеристики и т.д.) создает искажение. Искажение желанное, но еще не значит, реальное. Как поведет себя реальное политическое пространство? На то и дана сила, проще говоря, насилие становится руководящим принципом.
Искажение неизбежно, но нельзя искажать все стороны реальности во все стороны.
Искажение становится односторонним, становится неизбежной инверсия. Здесь скрыто неписаное, но очень жесткое и жестокое правило:
; политик должен искажать политическое пространство.
Разумеется, если рассчитывает на благоприятный для себя исход.
Разве утопия – это не искажение пространства? Искажение, хотя может быть, лучше подходит другое слово – искривление. Любой план, тем более долговременный, разве это не искажение, не искривление под предлогом обретения кратчайшего пути? Тогда откуда берутся диспропорции в пространстве единого плана. Чем и отличался Ленин, он искажал пространство с особым размахом и наслаждением, никаких колебаний. Просто перевернул. За ним, в это перевернутое политическое пространство, потянулись его же соратники и ученики, восторженный народ, западные интеллектуалы, и, самое печальное, разбитая/униженная Германия.


Литература:

1. Валентинов Н. Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. – М.: Современник, 1991.
2. Волкогонов Д. Ленин. Политический портрет. В двух книгах. Кн. 2. – М.: Новости, 1997.
3. Гаджиев Ч.М. и другие. К теории новых организаций // Психологический журнал, 1986, № 2.
4. Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. – М.: Издательство МИК, 1995.
5. Поланьи К. Великая трансформация. – СПб.: Алетейя, 2002.
6. Синявский А. Основы советской цивилизации. – М.: Аграф, 2001.
7. Шварц Б. Парадокс выбора. – М.: Добрая книга, 2005.