Мерзкая история

Мерзкая история

               
    
    Алексей Серебрин, молодой человек тридцати трёх лет , ясным сентябрьским утром стоял на небольшом кладбище на окраине подмосковной деревеньки и вспоминал последние восемнадцать лет своей жизни.
               

I
Что уму представляется  позором,
 то сердцу сплошь красотой.
                Фёдор Достоевский


               
  Серебрины- отец, мать, сын Алексей  пятнадцати лет и дочь Екатерина двенадцати- жили в Москве. Семья была хорошая- прекрасные родители, замечательные дети. Старшие Серебрины относились к тому счастливому проценту людей, что зарабатывают неплохие деньги своим любимым  занятием- отец был профессором в одном из известных ВУЗов Москвы, мать занималась переводами литературных произведений с русского на английский и французский языки. Семья жила в достатке, у них была хорошая квартира в Москве и домик в подмосковной деревеньке. 

    Владимир Евгеньевич и Валентина Георгиевна не были коренными москвичами. До переезда в Москву они жили в одной из среднеазиатских республик и даже много лет спустя сохранили простой и тёплый восточно-провинциальный характер. В Москву они переехали по настоянию больной уже в то время тётки Владимира Евгеньевича. Бездетная и богатая, она решила осчастливить своего племянника московской пропиской и наследством в виде той самой, большой хорошей квартиры и дома в деревне. В своё время она занимала очень важную должность и сохранила много полезных связей. Это помогло Владимиру Евгеньевичу и Валентине Георгиевне быстро и успешно продвинуться в избранных ими областях деятельности.
 
   Алёша и Катя были поздними и очень любимыми детьми. Особая атмосфера, царившая в доме- неизменные тепло и доверие между членами семьи и в то же время некоторая обособленность  от чужих,  провинциальная ментальность родителей и их возраст- ещё с раннего детства накладывали определённый отпечаток на детей. Они заметно отличались от своих сверстников- немного по-другому говорили,  немного по-другому смотрели на вещи, немного по-другому обращались друг с другом. И всё же, несмотря на эту их особенность, а может быть именно благодаря ей, они имели определённый успех среди друзей и одноклассников.  Большинство подкупал их открытый, добрый, честный нрав.

   Кроме обычных мелких ссор, между ними царила гармония. Алексей с детства увлекался фотографией и всем, что имело отношение к военному делу. Катю ласково и вполне заслуженно называли солнышком. Она была очень весёлой, живой, красивой девочкой, любила мир и жизнь, она была из тех очаровательных людей, о которых говорят, что их любят все. Внешне она совсем не походила на Алёшу и трудно было поверить, что они родные брат и сестра. Алёша был типичным сероглазым белокурым русским мальчиком, по-своему красивым, вплоть до армии- с волосами до плеч. А в Кате было что-то от их бабушки с материнской строны, узбечки. У неё была светлая кожа, но совершенно чёрные миндалевидные глаза, ресницы, длинные волнистые волосы; она была не маленькой и не слишком высокой, с изящной точёной фигуркой. Она всегда вызывала восхищение, но воспитывалась, насколько это было возможно, в восточной скромности.

   Серебрины были самой обычной счастливой семьёй. Возможно, они смогли сохранить свой добрый, тихий нрав по причине великого везения- с ними никогда не случалось ничего по-настоящему плохого.


   Но в один из дней Алёша случайно увидел купавшуюся сестру и с этого момента его жизнь вступила в совершенно новое русло. Это было одно из тех удивительных роковых мгновений, которые могут значить ничего- или всё. Случись это днём раньше или днём позже- и скорее всего, Алёша просто вышел бы и сразу же забыл об этом. Но в тот день всё пошло иначе. Несколько секунд, в которые он видел просто красивую обнажённую девочку, он не мог оторвать взгляд, а когда она опять превратилась в его сестру, он выскочил, страшно смущённый и взволнованный. Его лихорадило весь день и он не мог уснуть ночью, тщетно пытаясь разделить два несовместимых образа. Он силился вызвать в памяти их невинные детские игры, но вместо этого ему вспоминались мокрые чёрные пряди, как змейки вьющиеся по белой коже её спины. Несколько дней подряд после этого, как нечто новое и прежде невиданное, в глаза ему бросались прекрасные мелочи, которые мы не замечаем в родных людях- её голос, глаза, движения, волосы- всё показалось незнакомым и предательски привлекательным; ночами ему снились чувственные сны о Кате. Недели через две он совсем пропал- дрожал от одного её прикосновения; он был влюблён, насколько может быть влюблён юноша.

   Алёша, как и многие другие подростки считавший себя в свои пятнадцать лет уже достаточно развращённым и видавшим виды, оказался в полном замешательстве перед совершенно новым, чистым и светлым для него, и отвратительным для всего остального мира чувством. Пытаясь избавиться от недопустимых мыслей о Кате, он предпринимал всё, что только приходило в голову- записался в кружки самбо и фотографии, пропадал у друзей, встречался со всеми девчонками, которым нравился, причём со всеми недолго- ни к одной из них он так и не смог ничего почувствовать. И в самбо, и в фотографии он добился завидных успехов, но смотреть в глаза сестре чисто и открыто, как прежде, он так и не смог. Он сгорал от стыда, но уже тогда имея волевой характер, ничем себя не выдавал. Иногда он плакал в подушку, понимая, что эти танталовы муки скорее всего никогда не кончатся или представляя себе, что Катю увлечёт или даже соблазнит другой мальчик. Понемногу Алёша изменился, стал более замкнутым и невесёлым, потихоньку начал курить. Со временем начались проблемы в школе- учителя жаловались, что на уроках Алёша невнимателен, а на переменах много дерётся. Родители не могли понять, что с ним происходит, они пытались по обыкновению мягко и тактично, а потом и строго, расспросить сына, но так ничего и не добились.

   Так прошло примерно два года. Катя росла, становилась всё красивее и интереснее, а Алёша порой доводил себя до отчаяния. Он почти проклинал Катю за то, что когда-то она забыла запереть дверь ванной и стала причиной его страданий, ссорился с ней по пустякам. Но когда он понял, что не может больше бороться со страстной влюблённостью- он оправдал себя. За это время он столько всего передумал, так намучался, наревновался, что стыд остася где-то позади; этот рубеж был пройден- он любил, смирился с этим и надеялся на взаимность. 


   В то лето, когда Алексею исполнилось семнадцать, семья, как часто бывало раньше,  выехала в загородный дом, где и отпразновали его день рождения. Тогда же Катя впервые выпила бокал шампанского, и хмель только прибавил ей озорства и развеселил её больше обычного. После вечеринки родители ушли спать, а Алексей с Катей проводили последних гостей- кого до машины, кого до первых домов в деревне (их собственный стоял далеко на отшибе). Они шли назад держась за руки, Катя- весёлая, Алёша- напряжённый до крайности. Сегодня была самая подходящая ночь для сумасшедших признаний. Он предложил прогуляться по лугу и, пока Катя болтала о чём-то, завёл её подальше от дороги, к стогам. Здесь их никто бы не увидел. Алёша молчал, стал серьёзен, сердце бешено колотилось. А Катя вдруг с улыбкой сказала:
- Алёшка, как жалко, что ты мой брат!
- Почему?!
-Ты, знаешь.... ты-ы-ы..., -искала она слова.-Ты самый-самый в общем! Ну я б только с тобой встречалась из всех парней!- тихо засмеялась она.
- Я тоже,- замирая, сказал Алёша. В ушах шумело.
- Что «я тоже»?- улыбаясь, спросила Катя.
Алёша с колотящимся сердцем нежно провёл руками по её волосам и мягко приподнял её подбородок, чтобы луна ярко осветила её глаза.
-Катька, я люблю тебя. Давно люблю.
   Катя перестала улыбаться. Она пристально смотрела на его красивое, склонившееся к ней лицо, обрамлённое белокурыми локонами. Алёша всегда нравился ей, но в этом не было ничего чувственного, и потому всё в ней раньше было по-детски спокойно . А  сейчас глаза Алёши сияли такой нежностью, какой она никогда ещё не видела, не знала. Никто ещё не смотрел на неё так странно- словно желая взять и одновременно отдать всё. Она затрепетала от незнакомого чувства- ей захотелось, чтобы Алёша непременно обнял её сейчас так же нежно, как смотрели его глаза. Она сказала машинально, не задумываясь:
-А разве так бывает?
-Бывает.
   Алёша говорил, как в тумане, словно вся земля завертелась вокруг них одних. Катя смотрела на него, завороженная, а он склонился ещё ниже, так что оба почувствовали дыхание на лице, и впервые нежно поцеловал её. В ту минуту она была для него такой же таинственной и неземной, какими казались песни «Технологии». И он целовал её.  Мечта, ставшая реальностью, кружила голову; последняя фраза, которую он смог ещё разобрать среди своих смешавшихся мыслей была: «Так не бывает»

   Это была сладкая ночь. Сено, летние цветы, прохладный ночной ветер- и Катя в его руках, её запах, её прерывистое дыхание и желанные губы, чёрные глаза, смотревшие теперь совсем по-иному, громкий стон, изгибы её прекрасного тела- всё было так ново, так наполненно, так прекрасно для него! Катя отдалась ему доверчиво и всецело, и Алёша был переполнен счастьем в ту ночь.
 
   Катя устала и уснула первая на его груди. Алёша ещё какое-то время смотрел на неё, потом тоже забылся беспечным сном. Он проснулся перед рассветом с ощущением откровеннейшего блаженства. Ему снилось, что он носится с Катей на мотоцикле по ночным улицам, и их волосы  вместе развеваются на ветру.
Он опять смотрел на Катю и думал о том, что теперь всё будет по другому, теперь его ждёт чудесная, полная счастья жизнь, в которой больше не будет ни мук, ни ревности- только Катя и её любовь , ведь теперь она только его и навсегда. О том, как именно всё это могло происходить, он не задумывался.
 
   Ему нужно было разбудить Катю, чтобы они успели пробраться в дом, пока родители не заметили их отсутствия. Он нежно провёл рукой по её волосам и плечу, тихонько позвал её по имени. Он улыбался, ожидая продолжения сказки.

   Катя открыла глаза и резко села. Она огляделась, поморщившись- казалось, только сейчас она осознала, что произошло.
-Ой.. Ой, мамочка! Что это мы наделали?!
-Катя!..- робко, с упрёком начал Алёша.
Она взглянула на него и резко отодвинулась.
-Лёшка! Этого больше никогда, никогда, никогда не будет! Никогда, никогда, никогда! И забудь об этом! И не подходи ко мне больше, не смей, слышишь?- выпалила Катя, сверкая жгучими чёрными глазами.
-Да Катя!..- отчаянно и раздражённо попытался заговорить опешивший Алёша.
-Уйди, не приближайся!
   Прикрываясь одеждой, она обежала стог с другой стороны, там мгновенно оделась и поскорее, не оглядываясь, побежала домой.   Алёша, злой и несчастный, побрёл за ней.

   В этой любви столкнулись два страстных и гордых сердца. Снова началась совсем иная жизнь. Прежде Алёше казалось, что он «познал все муки любви и ревности». Теперь было ясно, что они только начинаются. Катя оставила его растерянным и очень уязвлённым. И, верная своему решению,  она тщательно избегала его и ни под каким предлогом не оставалась с ним наедине.  Теперь настала её очередь пропадать у подружек и в кружках. И всё же напрасной была половина Алёшиных терзаний-  Катя тоже была влюблена и ей очень льстил тот факт, что Алёша любил её, несмотря ни на что. Но она оказалась в том же положении, в каком сам он побывал два года назад: с одной стороны- неотступные мысли о нём, с другой- мучительный стыд.
 
   Эта первая ночь имела и другие важные последствия и оказала влияние на их последующую жизнь и характер. То, что между ними образовалась некая страшная тайна, о которой нельзя было рассказать ни одному человеку и о которой они в то же время думали почти непрестанно, постепенно отдаляла их от друзей. В Алексее тогда уже ясно угадывался «волк-одиночка», к тому времени у него остался только один более или менее близкий друг, Миша Радугин, и дружба эта сохранялась именно благодаря Мише. Они знакомы были с самого раннего детства, и Алёша всегда вызывал у него восхищение своей смелостью и независимостью. Поэтому даже сейчас Миша оставался его верным другом. Понемногу замыкалась и Катя. Внешне она продолжала быть общительной и весёлой, но в глубине души закрылась даже для лучших подруг и осталась один на один со своим переживанием. Оба стали хуже учиться (правда у Кати это было только временно). И даже их тёплые и доверительные отношения с родителями дали трещину. В школе Алексей стал незримой Катиной тенью и пресекал любые попытки других мальчишек приставать к ней. Дрался без лишних объяснений, не разбирая возраста и сил противника. Со временем  Катю и её «придурка-братца» оставили в покое. И это нравилось ей.
 
   Таким образом прошло несколько месяцев. Две «крепости» гордо и мучительно избегали друг друга. Алёше было хуже- он просто изнывал, скучал, он готов был отдать полжизни за Катин поцелуй. Но его гордость пока была сильнее- он украдкой любовался Катей, не в силах оторвать глаз, он мечтал о ней бессонными ночами, полными «Кино», тоской и сигаретным дымом- и не сказал больше ни слова.

   Но однажды Алёше представился случай, который он не мог упустить. Родители должны были уехать на три дня, и на это же время выпал день рождения Миши.  Идею для штурма невольно подала сама Катя. Она очень любила «Джейн Эйр», и Алёша неплохо знал сюжет. Он расставил сети, как мистер Рочестер- привёл её с собой на Мишину вечеринку, там «забыл» о ней и развлекал, как мог, её соседских подружек. Хотела она того или нет, но вспыльчивая Катя рассердилась, а когда они вернулись домой, стала лёгкой жертвой Алёшиных пылких признаний. Всё повторилось,  как в далёкую летнюю ночь среди цветов. А наутро Алёша снова услышал Катино «Никогда, никогда, никогда!». В тот день она показалась ему самой ветреной, вероломной, несносной... Он не мог придумать ничего лучшего, как объявить родителям, как только они вернулись из поездки, что учиться дальше не будет, а пойдёт служить в армию без всяких отмазок. Был бурный скандал, но переубедить Алёшу оказалось невозможным.

   В третий раз Катя пришла к нему сама. Это было перед самым отъездом Алексея. Она никогда не заставила бы себя сказать нужных слов, но он их и не ждал, просто начал целовать её. И всё же ему опять не удалось добиться от Кати никаких обещаний верности. Она ещё пыталась убедить себя и его в том, что за эти два года всё пройдёт, всё будет, как прежде. Алексей знал, что «как прежде» не будет больше никогда, но спорить с Катей не стал- он надеялся, что после армии обретёт окончательную власть над её сердцем. На следующий день он уехал.
 
   В армии он, как и хотел, попал в десантные войска, подготовка у него была неплохая. В первый год службы ему пришлось тяжело не меньше и не больше, чем другим. Служил хорошо. Отношения со всеми были нормальные, но близко к себе он, как и прежде, никого не подпускал. Его уважали- он всегда мог постоять за себя, никогда не сгибался и не гнул других. Второй год служил младшим сержантом. Там же закончил заочную школу военкоров.

   В тот долгожданный день, когда для Алексея начался отсчёт ста дней до приказа, после долгого перерыва, он получил Катино письмо. «Здравствуй, Алёша. Помнишь, как в детстве читали «Волшебник Изумрудного Города»? Помнишь про «коварное маковое поле»?.. Я думала о нём все эти полтора года. Сотни раз представляла себе, как зашла бы с тобой в самую середину огромного, безбрежного, как океан, макового поля. Там можно было бы любить тебя без оглядки, без стыда, без страха. Там можно было бы безбольно заснуть с тобой навсегда. Это решило бы мою проблему- с тобой- нельзя, без тебя- невозможно... Но где же его найти, это маковое поле? И пошёл бы ты со мной туда?.. Пошёл бы? Я не знаю. Знаю только, что даже этого нам нельзя. Вот поэтому я пишу тебе сейчас то, что пишу. Миша сделал мне предложение и я согласилась. Я всё хорошо обдумала и не нахожу другого способа прекратить и забыть то, что между нами происходит. Почти не надеюсь, что ты простишь, но постарайся понять, что у меня нет другого выхода. Катя»

   Алексей проделал почти все то, что делают солдаты, получив подобные письма- он убежал из части в лес и там выл и кричал от горя и бессильного бешенства, пока никто его не видел. Он разбил костяшки пальцев о стену и, кажется, о чьё-то лицо. Он напился в первом же увольнении. Но, сдержанный по природе, он очень быстро перестал куролесить. А кроме того, ему было невыносимо, чтобы чужие видели его вне себя. Часть его проступков удалось скрыть, и поэтому, учитывая то, что он всегда был на отличном счету, он отделался только многочисленными нарядами. Он быстро овладел собой, но спокойствие было внешним. Его по-прежнему жестоко мучала ревность, в глазах горел мрачный огонь, не дававший ему покоя ни днём, ни ночью. Алексей слишком сильно, слишком нежно и безнадёжно любил Катю, чтобы возненавидеть её. Он возненавидел Радугина.
 
   Как и вся их семья, он знал, что его друг Мишка Радугин был влюблён в Катю сколько себя помнил. Сказать ей об этом он никогда не решался, но это было и не нужно- об этом знали практически все. Робкий и тихий, он краснел и замирал в присутствии Кати. К этому настолько привыкли, что давно перестали над ним подтрунивать. Зная Мишкину застенчивость, Алексей справедливо предположил, что он сделал Кате предложение, не решаясь просто поцеловать её.
 
   Вряд ли кто-нибудь мог быть против их брака. Михаил был единственным сыном в хорошей, состоятельной семье, к тому же их родители давно были знакомы и прекрасно относились друг к другу. Из писем матери Алексей знал, что Мишка, воспользовавшись  после окончания школы возможностью «отмазаться» от армии,
сразу же стал успешно работать с отцом и был в свои двадцать лет уже практически самостоятельным, неплохо обеспеченным молодым человеком.  Радугины были из тех немногих предпринимателей, которые, поднявшись в девяностые, сумели потом сохранить своё благополучие, и, насколько это было тогда возможно, честным образом.  По крайней мере Мишу Алексей не мог бы себе представить замешанным ни в каких сомнительных делах. Каким бы ни было их семейное предприятие, Миша мог быть только его светлой стороной.  Нет, Серебрины никогда не отказали бы ему. Но если бы такое и случилось- неужели Катю можно было в чём-то переубедить? Эта милая и добрая, обычно неизменно послушная девочка была невероятно упряма в исполнении своих решений. Если и бывали в ней какие-то колебания, они оставались всегда незаметными для окружающих. Алексей знал по опыту, что даже если возникнут какие-либо возражения, Катя, тихо и покорно выслушав их, всё равно поступит по-своему. Никто не смог бы отговорить её.

   В таких раздумьях и ревности прошли бесконечные три месяца. Алексей демобилизовался.


    Первое, что бросилось всем в глаза, когда он вошёл домой- то, что на лишнюю долю секунды задержало радостные возгласы родных- было слишком сильно возмужавшее лицо Алексея. Последние три месяца оставили на нём более глубокий отпечаток, чем последние два года. Он выглядел намного старше своих двадцати лет. Валентина Георгиевна, обнимая сына со слезами радости и  огорчения одновременно, внутренне терялась в догадках что было тому причиной. Дедовщина? Какая-нибудь горячая точка, о которой она не могла знать? Пока главное, что сын дома, целый и невредимый, решила она.

   Радугин тоже был там. Он выглядел уверенным в себе и очень счастливым. Он стоял рядом с Катей, держа её за руку. И в этой пытке были Катины глаза- огромные и влюблённые, и громкий стук её сердца, когда она обняла Алексея и мгновенная дрожь в её теле, когда Алексей обнял её. На одну секунду они словно оказались в самой середине кружившейся карусели, и всё вокруг смазалось и потеряло очертания реальности. Но Алексея уже тащили отвечать на вопросы, и умываться, и переодеваться, и отдыхать, и садиться за стол.

   Тем вечером за большим столом было весело, приятно и уютно. Говорили о службе Алексея, о том, что призывался он в советскую, а демобилизовался из российской армии, смеялись над знакомыми, которые, не расстраивая комсомольских и коммунистических рядов, воцерковлялись теперь так же «хором», как ещё совсем  недавно ходили на демонстрации, говорили о собственной растерянности перед стремительными переменами, о предстоящей Катиной свадьбе. Оказалось, что родители дали своё согласие на том условии, что Катя обязательно продолжит учиться. Возмущались тем, что, не слушая ничьих возражений, Катя выбрала педагогический и собиралась работать с детьми. Рассказывали об успехах Радугина.

   Катя сидела рядом с женихом. Родители поглядывали на них с умилением, а Алексей едва не прожигал их взглядом, пытаясь понять, как далеко зашли их отношения. Катя отводила глаза, но как только Алексей отворачивался, снова смотрела на него робко и влюблённо. Два человека за столом с нетерпением ждали ночи.


   Катя услышала негромкий стук и побежала открывать. Алексей вошёл в её комнату и закрыл за собой дверь. На побледневшем лице в жгучей ярости блестели его глаза. Кате подумалось, что в эту минуту Алексей способен убить её, но она до слёз боялась одного- что он сейчас уйдёт, и только этот страх отражался на её лице. Резко, сквозь сжатые зубы, Алексей спросил:
-Ты была с ним?
Катя только отрицательно покачала головой, не в силах оторвать от него молящего взгляда.

   Он бросился к ней; целовал её жадно, страстно, не давая вздохнуть, не замечая тихих слёз, покатившихся по её щекам. На ней было только лёгкое платьице, которое легко можно было снять, но Алексей не мог оторваться от её губ- он нетерпеливо порвал платье надвое, потом оборвал все пуговицы на собственной рубашке и прижался к ней всем телом.


    Они лежали усталые, вспотевшие, на время утомлённые страстью.
-Катя, зачем ты это делаешь? Ты же сама с ума сойдёшь, я знаю.
-Я всё делаю правильно, Алёша,- помолчав, ответила Катя.
-Как это может быть правильным? Ты же совсем не любишь Мишку, ты любишь только меня.
   Катя села на постели.
-Да, я люблю только тебя, - сказала она без всякой нежности, просто констатируя факт.- И именно поэтому я знаю, что пока я свободна, мы никогда не остановимся. У одного из нас всегда будет недоставать на это сил. А раз тайное становится явным, то однажды кто-нибудь неизбежно об этом узнает. И клянусь тебе, Алёша, что я покончу с собой в тот самый день, когда это случится. Я покончу с собой, если хоть один человек, кроме нас, об этом узнает.- Алёша сделал какое-то движение, но Катя продолжала немного громче, глядя теперь в его глаза: -Да и чёрт со мной, Лёша, не это важно. Ты понимаешь, что если родители  узнают, они не перенесут такого позора? Они же никогда не простят нам, даже костям нашим они этого не простят!  Мы не можем так с ними поступить! Ни им, никому другому нам никогда не удастся объяснить, что это было самым чистым, самым прекрасным в нашей жизни! Эту историю будут мусолить соседи, знакомые, одноклассники, учителя...- Её саму передёрнуло от этой нестерпимой мысли и она заплакала.- Алёша, мне даже подумать о таком страшно, я не смогу этого вынести!
   Он хмуро молчал и, может быть впервые в жизни, даже не пошевельнулся, когда Катя заплакала.
-А как же Мишка? Он то чем виноват?
-Он не дурак. Знает отлично, что я не люблю его. Но он же с первого класса за мной бегал. Берёт, как есть,- сквозь слёзы усмехнулась Катя.
 
   Алексей ничем не мог бы возразить ей, кроме того, что жизнь без неё сейчас казалась ему невозможной. Говорить больше не хотелось, он вздохнул, молча оделся и пошёл к двери. Уже взявшись за ручку, он вдруг усмехнулся, вернулся к постели и сел напротив Кати. Она всё ещё тихонько плакала, не глядя на Алексея.
-Как по-женски, Катя- ты выходишь замуж за моего лучшего друга, а меня обрекаешь на «вечные муки». И уверен, что ты совсем не учла, что я тоже могу жениться, иметь семью, любить её.

   Катя перестала плакать, быстро взглянула на Алексея и опустила голову. Внутри всё так резко сжалось от боли, словно он не сказал этих страшных слов, а ударил её в живот. Катя и в самом деле привыкла видеть Алёшу всегда добивавшимся её, и его любовь воспринималась ей как какая-то неизменная данность её существования. Он видел, как Катя резко побледнела, вся напряглась, пальцы сжались в кулачки. Догадывался, что она сейчас испытала ту же боль, какую причиняла ему самому. Но Алексей знал, что страстная, сентиментальная Катя всё же никогда ни словом не остановит его из гордости. Нежная и гордая, милая Катя, порой такая смешная... Она сидела на кровати совсем голая, такая беспомощная, такая упрямая, такая любимая... Алексей вздохнул, привлёк её голову к себе, так что его подбородок оказался почти у неё на макушке.
-Не бойся, Катя, я никогда не женюсь. Я буду честен с собой.
   Он тихонько поцеловал её волосы и вышел.

   После этого разговора Алексей и Катя привычно избегали друг друга. Вернее- они хорошо играли роль брата и сестры при родителях и друзьях, и никогда не оставались наедине. Но присутствие Миши было невыносимо Алексею и случалось так, что он пропадал целыми днями. Мать молча и тревожно наблюдала за этим непонятным ей поведением сына. Его резко возмужавшее лицо возможно не поразило бы её так сильно, если бы всё другое оставалось в Алексее прежним. Но он изменился, как ей казалось, во всём, отпечаток какого-то тяжёлого переживания виделся ей во всех его поступках, и его поддельное веселье обманывало всех, кроме неё. Она видела, что Алексею просто тошно в доме. Ей казалось, что её сын избегает их всех и в чём-то была права. Пытаясь развеселить его и отвлечь от мыслей о чём-то страшном, что, по её разумению он перенёс в армии, она чаще всего заводила разговор о предстоящей свадьбе его сестры, просила помочь в каких-то организационных вопросах, тем самым невольно доставляя ему худшие мучения. Внутренне такой же страстный как Катя, внешне- сдержанный и молчаливый, Алексей просто сбегал ото всех. Не зная куда себя деть, он занял у отца денег и начал искать однокомнатную квартирку на съём, по пути знакомясь с новым временем. К его удивлению, оказалось, что двое из его одноклассников на тот момент были уже давно мертвы, а некоторые  имели машины и оружие и называли себя РЕАЛЬНЫМИ ПАЦАНАМИ, предлагая Алексею присоединиться к ним и вести вольную жизнь.

   В ночь перед свадьбой Кати, последнюю, которую они могли провести вместе, они оба не устояли перед соблазном- Катя не заперла свою дверь, а Алексей вошёл в неё. Он был сильно пьян. Катя никогда ещё не видела его таким- не казались чёрными от гнева его глаза, не бледнело от страстного желания лицо- он выглядел просто потерянным и несчастным, и возможно, Катя была первой и единственной, кому он показался на глаза в своей слабости. У него были такие странные глаза- глаза человека, который плачет, который смотрит на солнце; на губах кривилась улыбка, взгляд был пьяный, как само вино. Он мягко, словно боялся раздавить, прижал Катю к себе. Целуя её волосы, не в силах сдержаться, взмолился шёпотом:
-Катя, не выходи замуж. Пожалуйста, не выходи. Я пошёл бы с тобой на твоё поле.
 Катя подняла голову, глядя на Алексея влажными глазами. Объясняться было бесполезно- во-первых, Алексей был пьян, во-вторых- всё уже было сказано.
-Алёшенька, давай сейчас забудем обо всех и обо всём, как будто нет никого на свете, кроме нас, и как будто завтра просто не будет- так же шёпотом ответила она.-Просто будь со мной, Алёша, пожалуйста, будь со мной сегодня.

   В этой ночи было очень мало страсти и очень много нежности, она была сладкая и тягучая, как мёд; Катя и Алексей словно тонули в ней. Всё было долгим и значительным- их движения, их ласки, их слова. Волшебна была для них их близость, а мысль о разлуке наполняла её какой-то трагичностью- как старинная песня,  где безыскусные слова, положенные на необыкновенно прекрасную мелодию, приобретают таинственный, глубокий смысл. В эту ночь они были словно двое слепых, которым нужно было изучить и запечатлеть в памяти образы друг друга. Медленно, внимательно, проникновенно Алексей касался каждого сантиметра Катиного тела, не пропустив ни одного изгиба ногтя, ни одной складки кожи, выпил до дна каждый её прерывистый вздох, каждое нежное слово, запомнил звучание своего имени на губах пьяной им Кати.

   Она не знала, что одно лишь свидание кистей может быть так наполненно.  В зависшем времени, их пальцы, словно обретшие собственное сознание и волю, долго,  сладострастно  ласкали друг друга, и их нежное касание, лёгкие пожатия,  сплетенья и повороты  заставляли обоих трепетать и дрожать всем телом. Бесконечно долго они ощущали лишь это соединение кистей, слышали только глубокое дыхание. Им едва хватило целой ночи, чтобы разбудить каждую клеточку тела такой продолжительной лаской. Алексей оставил Катю перед  рассветом, выйдя от неё ещё более пьяным и несчастным, чем вошёл.
   
   

II
Есть думы о прежнем; их яд роковой
Всю жизнь отравляет мертвящей тоской;
Ничто не утешит, ничто не страшит,
Не радует радость, печаль не крушит.
                Томас Мур

   Весь следующий ужасный день, в который было весело всем, кроме двоих усталых и измученных собственными решениями людей, Алексей вполне стойко сносил всё, что был обязан снести из уважения к родителям- загс, фотографии, Катино «Да», Мишин поцелуй, возможно первый, Катину красоту в белом платье... День, похожий на страшный сон, в котором хочется бежать- и не можешь, кричать- и тоже нельзя, можно только улыбаться, чтобы не испортить семейный альбом своей кривой физиономией. Но к вечеру, когда все собрались в ресторане, Алексей исчерпал запас душевных сил, подогретых выпитой водкой. Представляя себе бесконечное «Горько!» и чужие поцелуи на Катиных губах, он думал теперь только о том, чтобы поскорее  оказаться подальше. Как брату невесты, ему достался один из первых тостов. Он сказал только: «Желаю счастья! Горько!» Гости подхватили; в шуме и веселье совсем немногие заметили, как разбился стакан в его руке, когда Радугин целовал свою невесту. Но теперь у него был вполне уважительный повод исчезнуть со свадьбы. В следующий раз Катя увидела его почти через шесть лет.

   Из травмпункта Алексей поехал в свою съёмную квартиру. Он пил беспробудно и самозабвенно почти целый месяц, пытаясь забыть значение слов «брачная ночь». В редкие трезвые промежутки звонил домой рассказывать, как у него всё замечательно. Но в один из дней, проходя с бутылкой от входной двери к кухне, он случайно увидел себя в зеркале. Потом попытался увидеть себя глазами Кати. Ему стало тошно- он не вызвал бы в ней ничего, кроме жалости. А вот такого он допустить не мог. Он выбросил бутылку и стал думать, что ему делать.

   Прежде всего он хотел свободы- физической и финансовой. Возможно, самым простым было бы примкнуть к каким-нибудь «браткам». Но Алексей никогда не сделал бы этого по двум причинам. Во-первых, ещё в армии он дал себе слово, что это последнее место, где кто-либо будет управлять им и его свободой. Он хотел, чтобы над ним было только небо. Во-вторых, рэкет  был лишен для него всякой романтики, он всегда видел его реальную подоплёку. Возможно, тому способствовал разговор, произошедший у него в детстве с отцом и оставивший в нём определённый чёткий след. Ему было тогда лет двенадцать, он только что открыл для себя капитана Блада и взахлёб рассказывал о своих впечатлениях отцу. Владимир Евгеньевич выслушал его внимательно, но с улыбкой, а потом сказал:
-Знаешь, Алёша, как бы там ни было, но пират он и есть пират, как разбойник- разбойник и бандит- бандит.
-А что ты имеешь в виду?
-Мне кажется, что благородных пиратов быть не может.
   Алёша принялся спорить, доказывать что-то, рассказывать о его любви к прекрасной Арабелле, о порядочности, безвыходном положнии, отваге и прочем. Но убедить отца ему так и не удалось.
-Ну расскажи мне, каким образом можно «благородно» раз за разом убивать людей за деньги или другие какие-то личные выгоды?

   Этот разговор тогда никак не повлиял на увлечение Алёши, но видимо оставил глубокий след в его подсознании. Эта дорога была закрыта для него. Он лихорадочно размышлял о деле, которое забросило бы его куда-нибудь подальше от Москвы и от Кати. Вспомнил о давней своей мечте стать военкором.  У него не было никакого высшего образования, журналистского, конечно, тоже, и получать его Алексей не хотел, но он и не собирался писать статей. Его интересовали только фоторепортажи. Алексей был отличным фотографом, имел прекрасную военную подготовку и годичный курс за спиной, он готов был забраться в любое пекло за любыми сведениями, потому что терять, как ему казалось, больше было нечего. Через две-три недели ему правдами и неправдами удалось устроиться на работу в «Новой Газете». К тому времени, как начался штурм Белого Дома, Алексей был уже далеко от Москвы.

   Впоследствии, в течении нескольких лет он работал с другими российскими и зарубежными газетами и журналами.Со временем он заслужил хорошую репутацию, несмотря на свой непростой нрав.  Он был обособлен, замкнут и свободолюбив, но не раз показал себя надёжным и смелым человеком. Два главных его  правила, от которых он ни разу не отступил за несколько лет работы, это, во-первых- фотографии и сведения о конфликтах на территории СНГ он передавал только российским СМИ; хорошие деньги от зарубежных получал за фоторепортажи из других горячих точек. Во-вторых, если выбирать приходилось между возможностью помочь человеку и хорошим снимком, он всегда выбирал первое. О том, где он работает в действительности, знали, кроме Алексея, только его отец и- от Владимира Евгеньевича- Радугин. Матери и Кате с самого начала говорили, что Алексей работает с разными журналами о путешествиях и природе, вроде  National Geographic, поэтому и разъезжает подолгу. То же самое рассказывали знакомым.

    Были ли у Алексея женщины в эти годы? Безусловно были, если можно сказать «были у него» к примеру о бутылках водки, выпитых до дна. Они были таким же, как водка, средством забыть то, что забыть было необходимо, но совершенно невозможно. И так же, как он порой напивался до чёртиков, приезжая в Москву, он встречался и с женщинами. Было и ещё кое-что, и хоть Алексей смеялся над собой, хоть он никогда никому не признался бы в этом, но побороть этого желания он не мог. Он не терял надежду, что когда-нибудь ещё будет с Катей- если не навсегда, то хоть один только раз. И в этот «один только раз» ему, как подростку, хотелось так любить её, чтобы она совсем потеряла голову в сладострастном порыве. Он, как мальчишка, мечтал заставить нежную Катю почти терять сознание в его объятиях. Алексей изучал чувственность женского тела порой  с такой холодностью, что это скорее напоминало изучение трупов в медицинском университете. Со временем он научился всему, что хотел, и женщины в самом деле теряли с ним голову. Но всё это было пусто и потому отвратительно; ему нужна была  Катя.

   Приезжая в Москву он иногда следил за ней издалека, врал матери, что бывает у неё и общается по телефону. И незаметно для самой Валентины Георгиевны выпытывал у неё все возможные сведения о Кате. Новостей, правда было немного- она прилежно училась в педагогическом, часто ездила с мужем заграницу. Детей пока не было.

   Примерно шесть лет спустя после Катиной свадьбы, весной, он вместе с ещё несколькими журналистами на какое-то время попал в плен к повстанцам в Косово. Один из его товарищей, Павел Терентьев, корреспондент НТВ, оказался ранен, и Алексей возился с ним, облегчая, как мог, его страдания. Во многом, именно благодаря усилиям Алексея, раненный журналист дотянул во вполне сносном состоянии до освобождения заложников американцами. Павел был на два-три года старше Алексея, но опыта у него было поменьше, потому что в то время как Алексей уже колесил по свету, Павел получал образование.

   Алексею хуже всего давалось вынужденное бездействие. Случилось то, чего он и боялся- не было настоящего дела, чтобы занять себя и не было водки, чтобы отвлечься, некуда было деть мысли о Кате. Запах прошлогоднего сена в сарае, где держали заложников, тревожил его, напоминая о летней ночи, наполненной ожиданием счастья. Раз дав себе слабину, он, впервые за эти годы, очень скоро погрузился  в мечты, ругал себя за то, что упустил Катю и ни разу не встретился с ней, не попытался вернуть её. И впервые за эти годы он отчаянно хотел жить, потому что жизнь была единственной возможностью всё исправить.

   Его отвлекали от этих мыслей только разговоры с Павлом, который искренне к нему привязался. Ему нравилось неизменное спокойствие и присутствие духа Алексея, его независимость и молчаливость. Никто ничего не знал о Серебрине, и это вызывало его любопытство. Когда Павел видел Алексея, у него возникал детский вопрос: а что там у него внутри?
-Серебрин, а ты верующий? Крестика вроде не видал на тебе.
-Нет, я не состою в этой партии.
-Что, раздавлен наукой?- усмехнулся Павел.
-Да нет, наука ни при чём. Просто у меня с Ним серьёзные разногласия по поводу устройства души человеческой,- отвечал Алексей с такой же усмешкой.
-Да ведь мы сами такие! Мы сами не хотим ходить правильными путями, а потом жалуемся, что упали и разбили коленки!
-А по-моему, получается, что мы такие, какими Он нас сделал.
- Нет, Он сделал нас добрыми. И указал дорогу к счастью. А мы никак не желаем жить по-человечески! И кто же нам виноват?
-Паша, ты же не девушка-баптистка, распевающая гимны со слезами умиления на глазах! Ты же видел то, что видел и я. Человеку, произошедшему от обезьяны, я могу это простить. А детям Адама- нет, вот и всё. Ведь, по-моему,  когда Бог вдохнул в него душу живую, он знал, что вдохнул душу и в Гитлера, и в Чикатило, и в Басаева и в прочих «достойных» представителей рода человеческого. И единственное, что мне по-настоящему нравится в этом продукте, так это то, что во всём этом кошмаре, вопреки ему и несмотря на него, рождаются действительно прекрасные, необъяснимо прекрасные, вещи. Такие, как любовь или искусство. И оттого, что они рождаются именно здесь, цена их тысячекратна, они не имели бы никакого смысла в раю. А в остальном... Если хочешь, я неверующий из принципа. Я просто в оппозиции.
-Ты не прав, Серебрин. Наш батюшка говорит, что Бог дал человеку полную свободу, а уж пользуется он ей по своему усмотрению, - сказал Павел после паузы.- И что Господь попускает зло для нашего вразумления.
-И этой самой свободой Бог сделал человека способным изнасиловать собственную трёхмесячную дочь и забить её кулаками до смерти. Для чьего вразумления?
- Я не знаю,- замялся Павел.- Но Он то знает!
-Ну вот пока и я не узнаю зачем и почему на Земле происходят вещи, которые в голову-то не должны были приходить Божьей твари, мой голос не будет нарушать ваш стройный церковный хор. Наш мир, наша жизнь насквозь пропитаны ложью. Мне осталось одно утешение- я честен в том, что ясно это сознаю и живу так, как умею- как Homo sapiens.
-Нет, ну почему же насквозь? Что ж ты такой пессимист, Серебрин?
-Слушай, Паша, ты когда-нибудь покупал тушёнку?
-Да, и что?
-А ты обращал внимание, что там обычно на наклейке? Там милая, улыбающаяся широкой улыбкой Бурёнка. И всё вокруг такая же циничная ложь. Мы мало того что пожираем друг друга, так ещё делаем вид, что для другого это просто счастье. Тебе нравится российский флаг над Кремлём? Но ты знаешь же, что ради того, чтобы он там развевался, наши солдатики делают зачистки в мирных сёлах, а чеченцы потом режут им головы. Или наоборот- сначала головы, потом зачистки. Мы развлекаемся в ночных клубах, а ветераны войны умирают от голода. Мы раздумываем, стоит ли тратить жизнь на воспитание собственного ребёнка или каким невероятным образом отметить его рождение, тогда как тысячи детей живут в невыносимых страданиях где-то совсем рядом, может быть, за стеной. Мы любим женщин, для которых убить в себе собственное дитя не бОльшая проблема, чем выдавить прыщик на лице... Я могу всё это позволить себе только как представитель животного мира. Как представитель животного мира я имею право радоваться, что нашёл прореху в листве и урываю свой кусочек солнца. Но на мой взгляд, как только кусочек солнца пытается урвать лично себе христианин, он тут же перестаёт быть таковым. А ты хочешь, чтобы я ходил по воскресеньям в церковь и ставил свечки с постным лицом? Православным, вообще верующим, я мог бы называть себя только живя в монастыре или будучи отшельником в пустыне.
-Да что ты всё в одну кучу валишь?.. Чечены, ветераны, маленькие девочки... И почему только в монастыре?
-Потому что есть вещи, неважно, насколько прекрасные, которые ломаного гроша не стоят, если ты не честен в них до конца, если сам ты не готов однажды отдать за них жизнь. Или всю жизнь.
-И всё же мне трудно поверить, что даже сейчас, в смертельной опасности, ты, хотя бы глубоко в душе, не призываешь Его...
-Нет, не призываю. На что мне рассчитывать? Разве я чем-то лучше тех миллионов, которым было гораздо хуже чем мне, и призыв которых остался безответным?...
-Ну а почему бы тебе не пойти в монастырь, раз такое дело? Раз ты именно так видишь честный христианский путь?
-Этого я сделать никак не могу, - улыбнулся вдруг Алексей.
-Почему же?
-Потому что я люблю женщину самой что ни на есть грешной любовью,- вздохнул он.- И готов платить любую цену.
   Он отвернулся, давая понять, что разговаривать больше не хочет. Сердце опять оцарапало воспоминание о том, что Катя- чужая жена.


   Алексей не мог знать, что прошло около года, прежде чем Катя и Михаил стали жить чем-то похожим на настоящую супружескую жизнь. Верный своему решению, Радугин ждал, пока Катя искренне привяжется к нему, ничем её не беспокоил, ухаживал за ней, развлекал, задаривал подарками. Но через очень короткое время после свадьбы, оба поняли, что взвалили на себя непосильную ношу. Катя чувствовала, что, кажется, она никогда не сможет пересилить себя и быть близка с Мишей.  Это именно к нему она испытывала те чувства, которые должна была испытывать к Алексею. Она очень любила Радугина. Как брата. Её тело, её губы, её глаза помнили Алексея и не хотели стать участниками её измены.

   Миша тоже не рассчитал свои силы. Поначалу ему казалось достаточным одного постоянного присутствия Кати в его жизни. Но постепенно оно перестало наполнять его счастьем и восторгом. Её чувственная красота, кружившая голову всем, кто её видел, вскоре вполне естественно захлестнула его жгучим желанием. Катя понимала, что она жена, что она делает Мишу несчастным, избегая близости с ним, и внешне никогда не сопротивлялась ему. Но воспользоваться этим Катиным «согласием» он не мог- в её глазах и даже в её теле он видел такое отвращение, что чувствовал бы себя насильником. Радугин почти никогда не ревновал Катю. Он хорошо знал жену- она была слишком горда, чтобы стать просто чьей-то любовницей и слишком уважала себя и его, чтобы изменять мужу. Но человек в Катином сердце- тот, что всегда был незримым третьим в их доме и отравлял его жизнь, тот, кому Катя хранила бессознательную верность- временами доводил его до отчаянья.  В эти минуты он радовался, что не знает кто это- Радугин боялся, что был бы способен убить его. Он размышлял о том, кто так сильно держал Катю- и смог оставить её, он не понимал, как мужчина мог отказаться от такого блаженства, как страстная Катина любовь. Он так и не нашёл ответ на эту загадку. Потихоньку он начал пить. Это странное существование продолжалось много месяцев, пока однажды не достигло своеобразной развязки.

   Михаил и Катя были приглашены на одну из многочисленных вечеринок в обществе друзей и сослуживцев Радугина. На подобных вечеринках он всегда гордился Катей, хоть она их терпеть не могла. Она одевалась настолько же красиво, насколько скромно. Никто никогда не видел её глубокого декольте, открытых плеч или ног выше колен. Но она умела так ловко украшать себя этими недосказанностями и намёками, что только будоражила мужское воображение. Её редкая красота и при этом безупречное поведение, страстные, но никогда не распутные глаза; манящие, но не бесстыдные губы; соблазнительное и совершенно недоступное тело,- эта крепость привлекала многих, но не принадлежала никому, кроме собственных воспоминаний. В этот раз на ней было платье цвета аквамарина, по обыкновению таким образом прикрывавшее Катю, что от неё невозможно было оторвать восхищённого взгляда. Кроме платья, её украшали только собственные прекрасные волосы и крупный, лёгкий браслет из серебряных нитей с мелкими бусинками бирюзы .

   Радугин потягивал из стакана и молча наблюдал за Катей. Как и много раз до этого, он видел, что некоторые из его знакомых раздевают взглядом его жену.  Катя смотрела на них холодно и немного насмешливо, как королева. Радугин раздумывал о том, что они наверняка завидуют ему, о том, как счастлив бы он мог быть, если бы у них были на то реальные основания. Он мрачнел и пил всё больше, злился на них, на себя, на Катю. К тому времени, как они вошли домой, он был так пьян, как никогда прежде и не мог думать ни о чём, кроме желанного тела собственной жены.
 
-Ты видела, как они смотрели на тебя?- спросил он Катю, пьяно растягивая слова.
-Мужчины всегда так смотрят на красивых женщин. Особенно на чужих,- вздохнула Катя.- Пойдём спать, Миша, уже очень поздно, я устала.
-Думаю, в душе они просто воют тебе вслед,- усмехнулся Радугин, пропуская её последние слова мимо ушей. Потом многозначительно прибавил: -Они же не знают, что ты русалка.
-Русалка?- улыбнулась Катя.
-Русалка,- уверенно протянул Михаил. Он смотрел теперь с мрачным огнём в глазах и говорил хмуро. –Красивая, как звёздное небо. И такая же холодная. А что там у тебя под юбкой ты мне так никогда и не покажешь?
   Катя молчала, удивлённая его внезапной бесцеремонностью. Радугин подошёл к ней вплотную и смотрел на неё так, как раньше никогда не решался.
-Может быть у тебя там хвост, поэтому тебя так воротит от мужа?
   Он резко прижал Катю к себе и стал ощупывать её ноги под платьем. Она пыталась высвободиться, но Радугин крепко держал её.
-Миша, оставь меня!
   Катя отворачивалась, но он грубо поцеловал её в губы.
-Какая ты сладкая!
-Миша, ты пьян, мне неприятно!
-А разве когда я трезв, тебе приятно?- мрачно рассмеялся он.- Но сегодня я обязательно узнаю, что ты за рыбка.
-Миша!..
   Она видела, что Радугин уже не может остановиться. Он легко, как ребёнка, поднял Катю и отнёс в спальню. Толкнул на кровать и взял её силой, повторяя, что ему русалки не страшны, потом сразу заснул. Катю рвало всю ночь и к утру она была совершенно больна.

   Она простила Мишу, зная, что сама превратила его жизнь в ад. Когда Радугин проснулся и вспомнил, что между ними произошло, у него началась истерика. Мысль о том, что он оскорбил Катю, сделал ей больно, была невыносима ему. Не слыша Катиных примирительных слов, он в прямом смысле слова валялся у неё в ногах.
-Катенька, Катенька, Катенька, прости меня, ради Бога, прости! Я скотина, я свинья, прости меня, прости, прости!..- Он покрывал её руки поцелуями и слезами, заглядывая в глаза жены так, словно от её решения зависела его жизнь. Он боялся, что она уйдёт.
-Мишенька, перестань, ну что ты, я не сержусь!..  Миша!...- Катя гладила его по голове и утешала, как могла. Она искренне жалела его в ту минуту.

    Но сам Радугин долго не мог себе простить. Он и раньше носил Катю на руках, а теперь и вовсе ловил каждое её слово, каждый взгляд. Она никогда ни в чём не упрекала его, напротив- была с ним мягче, чем прежде, и всё же Радугин видел в её печальных глазах, что надломил её.
 
   По-настоящему Катя смогла пересилить себя только тогда, когда поняла что сойдёт с ума от тоски, если не родит ребёнка. Она воодушевилась этой надеждой и приняла Михаила. Теперь она всеми силами пыталась наладить их отношения и поначалу казалось, что ей это удалось. Радугин ожил. Он утонул в Кате, как в омуте. Он понимал, что Катя по-прежнему не любит его, но не мог отказаться от обладания её телом, близость с ней сводила его с ума. Короткое время Радугин был как-то надрывно счастлив. Пока не выяснилось, что Катя не может иметь детей.

   Это известие стало серьёзным ударом для обоих. Мишу почему-то мучало хуже всего то, что Катя никогда, что называется, не плакала у него на груди. Она плакала одна, за плотно закрытой дверью. Он понимал также, что это обстоятельство, скорее всего, опять отдалит от него Катю и не ошибся. На какое-то время её охватило настоящее отчаянье. Единственное, что могло бы примирить её с миром без Алексея, было рождение ребёнка. Когда это стало невозможным, пустота оказалась удушающе огромной и Катя не знала как с ней справиться. Она хотела уйти от Радугина, говорила, что достаточно испортила его жизнь. Он, конечно, не пустил. Пока Радугина не было дома, она просто выла от самой болезненной тоски.

   Но по-счастью, относительно быстро к ней пришло неожиданное спасительное решение.  В институте начался курс детской психологии. Её «озарило» прямо во-время леции. Брошенные дети- вот кому она нужна и вот кто может стать смыслом жизни. Усыновлять ребёнка она не хотела, зная их с Мишей непрочные отношения. Она решила работать не в школе, а в детском доме. Раз подумав об этом, Катя с головой ушла в учёбу. А всё свободное от зубрёжки время проводила в родильных домах, там, где отказные дети проводят первые ужасные месяцы, и даже годы своей жизни. Там была вечная нехватка рук, тепла и подгузников.
 
   Поначалу Радугин пытался запретить ей это- в первый раз вернувшаяся домой Катя напомнила ему «Раненного ангела» Симберга или царевича Сиддхартху, впервые покинувших свои чертоги и увидевших юдоль страданий. Она была очень эмоциональным человеком и увиденное далось ей тяжело. Но знал Миша и её упорство в достижении поставленной цели. Катя вспомнила своих любимых книжных и реальных героев и превозмогла себя. Она ходила в родильный дом, как солдат в бой. Возвращалась часто заплаканная, но назавтра после лекций опять шла. Радугин только удивлялся, откуда в Кате взялось столько душевных сил.

   Но сам он опять  остался в стороне. Их отношения снова напоминали больше братские, нежели супружеские. Радугин чувствовал, что Катя потеряна безвозвратно, но отпустить её не мог, терпел. Года через полтора завёл любовницу, хорошую, приятную девушку из своих подчинённых. Катя почувствовала это мгновенно- прежде всего по его несчастному виноватому виду. Обрадовалась. Снова хотела расстаться, освободить Мишу. И снова он не смог отпустить её, уходя от всех разговоров на эту тему.
 
   Лет шесть спустя после их свадьбы погибли в автокатастрофе Катины родители. К тому времени она уже закончила институт и работала в одном из Домов ребёнка в Москве, увлечённо и практически бесплатно. Поначалу к молоденькой, довольно богатой и очень красивой женщине отнеслись настороженно. Непонятно было, почему она так добивается такого тяжёлого, непристижного,  малооплачиваемого труда. Но постепенно ей удалось завоевать доверие и её приняли как свою. Известие о смерти родителей совершенно выбило её из колеи. Она ничего не смогла бы предпринять, ничем распорядиться; всё взял на себя Радугин. Прежде всего он попытался найти Алексея. Когда узнал, что тот оказался в плену, по настоящему испугался за Катю, ведь кроме его самого и Алексея у неё никого больше не было на свете. Он не придумал ничего лучше, чем сказать ей, что Алексей сейчас работает где-то в Гималаях и связаться с ним невозможно. Почти в бессознательном состоянии пережила Катя похороны родителей. Сразу после них Радугин увёз Катю заграницу, стараясь насколько возможно, облегчить её горе и отвлечь от тоскливых мыслей. Катя опять была потеряна и опять решила, что её спасение в работе с детьми. Она вернулась в Москву и с большим рвением взялась за прежний труд. Одно горе постепенно уменьшалось и бледнело, другое никак не оставляло её- Алёша так и не появился. Она не знала, что Алексей давно уже в Москве и тоже приходит в себя после внезапной потери обоих родителей.







   III
                               
 Радуга над башней
 Святого Валентина.
 Борис Гребенщиков

   Ясным зимним днём, почти через год после смерти отца и матери, Катя шла с работы домой в очень хорошем настроении и улыбалась сама себе. Сегодня приятная молодая пара усыновила малышку из их Дома ребёнка. Она уже взялась за дверцу своей машины, когда услышала знакомый голос.
-Здравствуй, Катя.
   Это был он, её Алёша. Он стоял вдруг совсем рядом, живой и реальный, не расплываясь за пеленой её слёз. И он был совсем не таким, каким представлялся ей тысячи раз за последние годы. Алексей опять показался ей гораздо старше своих лет, но главное было не в этом. Перед ней стоял интересный, взрослый, уверенный в себе мужчина- и смотрел на неё безразличным, холодным взглядом. Таким, каким смотрят на старого знакомого. Чёткая и ясная, как кусок льда, мысль словно вырвала из Кати какую-то жизненно важную нить: «Он разлюбил меня». Разлюбил, и значит, никогда не должен узнать, что она готова была бы обнимать его колени, просто за то что он есть и стоит сейчас рядом с ней. В навалившейся слабости она собрала всю свою волю, уняла дрожь в теле, уняла страстный порыв броситься Алёше на шею, расплакаться, спросить, где он был так невыносимо долго. Она просто сказала:
-Здравствуй, Алёша.
-Как ты поживаешь?- всё так же спокойно спрашивал Алексей.
-Хорошо. А ты?
-Всё путём. Знаешь что? Давай, поехали, заглянешь ко мне, посмотришь, как я живу, поболтаем.

 Катя кивнула, села рядом с ним в его машине. Ехали почти молча, она сама не помнила, как односложно отвечала на вопросы Алексея. Помнила, как бешено и безнадёжно стучало сердце. И как в голове мелькал словно бы не связанный с ней и с действительностью вопрос: «Интересно, одной пачки снотворного хватит чтобы умереть?..» Умереть хотелось не столько из-за потери последней надежды на счастье быть любимой тем единственным, кого любила она сама, сколько от стыда. Невыносимый, жгучий стыд заполнил её всю. В её понимании, натворить то, что натворила она, можно было только ради той самой, пресловутой настоящей любви, которая не кончается никогда. А если она кончилась... Катя закусила губы, глядя в окно. Как дальше ходить по Земле и смотреть на себя в зеркало? Как носить в памяти то, что случилось, если больше невозможно оправдать это чистым, светлым, истинным  влечением душ? «Сегодня же ночью», решила она, входя в открытую Алексеем дверь его квартиры.

   Она едва вошла в прихожую и не успела ещё услышать звук захлопнувшейся двери, как Алексей уже обнимал её сзади так же, как раньше, наслаждаясь запахом её волос.
-Катя...
    Она повернулась в его руках, гибкая, как змейка, опять дрожа, глядя на него огромными, бездонными глазами- ему казалось в тот момент, что в них, как во рту маленького Кришны, помещалась вся вселенная.
-Алёшенька, неужели ты простил меня, неужели ты ещё любишь меня?..
   Обнял её.. и отстранил от себя.. и снова обнял... и опять отстранил..  и прижал к себе сразу всю...Целовал её, раздевал, обнимал то нежно, то крепко до боли. Она плакала, гладя его волосы и лицо.
-Где же ты был так долго, как ты мог так исчезнуть, Алёшенька, какой ты жестокий!
Ему не хотелось говорить ей, что это именно то, о чём она сама его просила, и что он никак не мог бы иначе, ничего не хотелось кроме того, чтобы немедленно стать с ней одним целым и снова почувствовать, что эта женщина принадлежит только ему.
-Я больше не исчезну, Катя, никогда больше не исчезну...
 У неё совсем подгибались колени. Поднял её, понёс в комнату... или на луну.. или в маковое поле, безбрежное, как океан... Сам не знал, не чуял, мир пропал на несколько часов.


   Они лежали рядом на ковре, держась за руки. Катя водила глазами по стенам, окну, по потолку. Казалось, сам воздух вокруг них беззвучно звенит. Вся она болела, начиная от губ и заканчивая ногами. Она едва оторвалась от Алёши, измученная часами его бурных ласк.
-Как ты жил всё это время?
-Я не жил,- вздохнул Алексей.- Я ждал тебя.- Он повернулся к Кате, склонился над ней.- Я вытерпел, сколько мог, того, что ты хотела. Теперь ты никогда не уйдёшь от меня. Родителей больше нет и мы никого не оскорбим своим счастьем. У меня нет даже друзей, а если б были, послал бы всех к чёрту. Я хочу всегда быть с тобой.
  Её глаза были полны Алёшей и слепили его.
-Я боюсь,- полушёпотом сказала Катя.
-Чего?
-Мне кажется, я умру от счастья,- тихо улыбнулась она.
Алёша засмеялся, обнял её, перевернулся на спину вместе с ней.
-Тогда умрём вместе! Только, ради Бога, больше никогда не говори мне «никогда, никогда, никогда!»
   Катины распухшие губы опять потянулись к Алёше.

  Катя уговорила Алексея подождать пару недель. Радугина не было в Москве, и ей не хотелось ни сбегать от него, как вор, без объяснений, ни обманывать его, видясь с Алексеем за его спиной. Он действительно не заслуживал этого. Алексей нехотя согласился. Пока Катя ждала мужа, он искал квартиру в другом районе Москвы, чтобы сократить возможные встречи со знакомыми до минимума.

   Когда Радугин вернулся домой, ещё прежде, чем Катя поздоровалась с ним, он почувствовал то, чего всегда ожидал и боялся. Он понял это по её лицу. Две недели назад, когда он уезжал, это была просто красивая женщина с потухшими глазами. Теперь вместо глаз у неё было два солнца и вся она была словно пронизана светом. Катя торопливо и напряжённо поцеловала его и позвала к столу. Пока она накрывала, Миша наблюдал за ней. Он видел, что она переполнена, и в эту минуту уже совсем далеко от него. Иногда она улыбалась сама себе и её глаза сияли тёплым светом; когда вспоминала поцелуи Алёши, её губы невольно приоткрывались. Потом, словно вспомнив вдруг о Радугине, она мрачнела и становилась серьёзной, но через несколько минут опять улетала. Всё в ней переменилось за эти две недели; пожалуй, он никогда ещё не видел её такой красивой. Когда он позвал её по имени, она поначалу не услышала его.
- Катенька!- позвал он громче.
-А?..- она словно вынырнула внезапно из потока собственных мыслей.
-Сядь пожалуйста.
Она села напротив и ему показалось, что она осветила его своими счастливыми глазами, как ни пыталась приглушить их сияние.
-Катя...- он взял её руку, глядя на неё проникновенно и мягко. Она поняла, что Радугин уже догадался о том, что она собиралась сказать ему.
-Мишенька..,- начала она, решившись.
-Катя, зачем?..  Это он? Он вернулся?
-Кто?- насторожилась Катя.
-Ну, ОН. Тот, который... шесть лет назад... оставил тебя.
-Миша, не надо, пожалуйста.- Она опустила глаза.
-Если однажды он так поступил с тобой, то сделает это снова.
-Миша, это всё не то, совсем не то... Это Я...
Радугин прижался лбом к её руке.
-Катя...
-Мишенька, отпусти меня, пожалуйста. Я больше не могу так. Я же не принесла тебе ничего хорошего, я мучаю тебя, а ты мучаешь ту девушку. Она любит тебя, если ждёт так долго. Зачем всё это? Ты был бы счастлив, если бы не я. Зачем ты терпел меня столько лет? Ты давно мог бы жениться на ней, у вас уже были бы дети. Зачем ты терпел меня?
Он поднял голову. Посмотрел на неё. Его губы смеялись, а глаза бесслёзно плакали.
-Ты и в самом деле не понимаешь зачем? Вот так просто- я буду счастлив с ней и без тебя? Всё так просто?..
Он встал, притянул Катю к себе, обнял её.
-Я люблю тебя.
Она отстранилась немного, заглянула прямо в его глаза.
-Мишенька, отпусти меня, пожалуйста. И не ищи. Или уж убей, если хочешь, наверное, имеешь право. Но я больше не могу так. Совсем.

   Алексей запретил Кате брать из дома Радугина что-либо, кроме её книг и пособий для работы с детьми. Машина, все её платья, украшения, безделушки, всё, включая зубную щётку, осталось на месте; так же при разводе не разрешил взять ничего, кроме того, что ей подарили на свадьбу родители.


   Потом было около семи лет счастья сильно влюблённой пары. Они переехали совсем в другую часть города и жили уединённо и незаметно. Небольшое представление об их жизни в эти годы дали бы их записки, которые они делали во время многочисленных отъездов Алексея из Москвы. Они в какой-то мере заменяли им общение друг с другом.
 

 
«27.02.20..
Говорят, что нельзя дважды войти в одну реку, но, кажется, я это сделал. Катя совсем другая, не та, что раньше, и с этой другой всё ново и невыразимо, и с этой другой я никогда не смог бы расстаться.

23.07.20..
Когда я был в Лахоре, один из местных объяснил мне значение слова Пакистан. В моём переводе с его английского получилось «чистая земля». Я подумал тогда о Кате, и сейчас, когда она со мной, я назвал бы её и всё, что её окружает, именно так. Милый островок без лжи и корысти, который жестокость жизни почему-то обошла стороной. Пакистан- в моём доме.
15.10.20..

В прошлый раз вернулся из Чечни в самом мерзком настроении, какое можно себе представить, и усталый, как собака. Впервые после возвращения из долгой поездки не потащил Катю сразу в постель. На этот раз мне не удалось так скоро отогнать от себя то, что я видел, я стал мягче из-за неё. Я завалился спать. Сквозь сон услышал Катин возглас и плач. Проснулся, вышел в гостиную. Катя сидела на диване и плакала, с моим фотоаппаратом в руках. Я разозлился и выругался «Чёрт! Чёрт!» Хотелось сказать крепче, но я не мог при ней. Я подошёл к ней, взял из её рук фотоаппарат и сказал: «Екатерина Владимировна! Ты больше никогда- понимаешь? никогда не будешь брать мой фотоаппарат или открывать папки с фотографиями в моём компьютере. Я запрещаю тебе. Это понятно?» Она кивнула и спросила что это. Я наплёл ей, что снимая горы Кавказа для NG, совершенно случайно оказался в зоне военных действий. Ну и как человек, имеющий хоть какое-то отношение к журналистике, не мог не заснять  немного. Врал, наверное, очень естесственно, потому что Катя вроде поверила. Но потом, ночью, когда я склонился над ней (её ведь всегда тянет на нежные признания, когда она сильно возбуждена), она вдруг открыла глаза, обхватила руками моё лицо и сказала: «Ты знаешь, что я умру без тебя? Ты знаешь, что я не смогу вынести, если с тобой случится плохое?» Я не ответил, а стал целовать её крепче, она отвлеклась и забылась страстью. Я знаю. И заставлю тебя верить, что езжу в Чечню снимать кавказские горы. Как король из «Обыкновенного чуда» буду всегда держать тебя под стеклянным колпаком. Я хочу чтобы ты была счастлива и любила людей. Чтобы ты не знала и не думала о том, какими они могут быть, как они убивают и умирают. А меня всегда будет беречь твоя любовь.


24.04.20..
Она в самом деле любит ушами. Мои «пируэты» в постели стоят для неё гораздо меньше, чем всякие глупости, которые я шепчу ей на ухо, когда обнимаю её))) Недавно испытал это лишний раз. Пришёл домой и сразу к ней. Она сидела заметно усталая и возилась с детскими рисунками. Я стал приставать, а она смотрит эдак серьёзно, показывает на рисунки и говорит: «Это очень важно, Лёша, подожди ради Бога!» Но ждать мне не хотелось, я стал обнимать её сзади и шептать на ухо всякую дребедень, половину из которой слышал в её же сериалах. (Кстати- очень важно разбавлять эту дребедень поцелуями и прерывистым дыханием. Если б я, к примеру, говорил всё это, стоя на коленях, она рассмеялась бы мне в лицо и ей бы стало тошно от такой глупости). И смотрю- уже поплыла, глаза в поволоке, забыла про свои рисунки, все руки в гусиной коже. Мне из озорства хотелось проверить всё действие моих слов. Уволок её на диван и плёл всё, что взбрело в голову. И она так распаляется от этого, что чуть не растерзала меня. Но есть ещё самое главное оружие- сказать ей: «Я твой, я только твой» У неё крыша съезжает от этих слов, мгновенно и неотвратимо)) В такую минуту с ней можно делать всё что угодно. И если бы, сказав эти слова, я отказался быть с ней немедленно... да нет, мне ещё дорога моя жизнь, она точно убила бы меня)))  Катька смешная, ревнивая как все женщины, она просто не знает об этом, потому что я никогда не подавал ей повода. Итак уши- вот её самая эрогенная зона. Но смешнее всего то, что все мои слова, кажется, были чистой правдой)

25.02.20..
Я пьян. По счастью, солдаты плеснули водки- мне чертовски хотелось напиться.
За эти годы я почти забыл, что Катя- моя родная сестра. Я гнал от себя это знание, как проклятый призрак, никак не желавший уйти. Эта мысль приводит в отчаянье, наполняя тошнотворным смыслом самое светлое, что есть в моей жизни. Это какая-то ужасная до трагизма ошибка природы, это изощрённая пытка нашей судьбы. Разве я когда-нибудь мог полюбить другую женщину?.. Разве Катя могла бы когда-нибудь принадлежать другому?.. Если б только можно было залить в свои вены пять литров чужой крови, чтобы извести из нас этот мерзкий стыд, который не оставит нашу совесть до самой смерти!.. Я вижу, как иногда она замирает, хмурится, ей тошно без всяких видимых причин. Я никогда не решался спросить её, но уверен, что она думает именно об этом. А что я делал бы, если б всё это было лет 500 назад?  Ушёл бы в монастырь, замаливать грех, в котором не виноват? Разве возможно было полюбить другую женщину? Разве возможно было отказаться от Кати? Бывает любовь, которая наполняет жизнь счастьем и возможно становится её смыслом. Но наша любовь это не смысл, а условие нашей жизни. Нет меня без Кати и нет Кати без меня. Я иногда думаю о том, что если когда-нибудь меня привезут к ней отсюда калекой, для неё никогда не будет жертвой ухаживать за мной. Ведь мы не считаем жертвой, когда лечим свою больную руку или ногу. Мы не можем тяготиться частью себя, оттого что она заболела. Катя будет лечить меня так же, как лечила бы рану на собственном теле. Ей будет так же больно, как мне, может быть больше. Но в этом не будет никакой жертвы для неё. Все эти сентиментальные слова, которые она так любит... Разве они могут выразить мою любовь?.. Катя мой воздух.

19.10.20..
Недавно я был свидетелем такого редкого и увлекательного зрелища, как Катина ревность. ))) Я пожалел о бесцельно прожитых годах))) Почему я раньше никогда не злил её? Её надо злить, и почаще))) Ммммм, она начинает бледнеть, краснеть, сверкать глазами... Когда я понял, что она ревнует, меня стал разбирать смех. Что я мог сказать ей? Что не мог бы дышать без неё?  Стал целовать её, еле превозмогая смех, и там же, в подъезде...

22.03.20..
Катя безнадёжно старомодна в своих мировоззрениях - о, Господи, слава Тебе! Она помнит такие архаичные понятия, как верность, доброта, нежность, стыд. Если бы она была хоть немного другой, я, наверное, сходил бы с ума от ревности, я не мог бы работать так, как сейчас; я следил бы за ней постоянно, изводя и себя и её! Она же как будто и не знает какая он желанная... Среди нас здесь есть одна американская журналистка.  Она красивая, сильная, уверенная в себе женщина. Она с лёгкостью даст отпор любому «козлу», который к ней полезет. И с той же лёгкостью снимет почти любого, кто понравится ей самой. Возможно, она даже меньше моего боится плена или ранений. Она никак не могла понять, почему я ни разу не продал ни одного снимка из Чечни в зарубежные СМИ, раз деньги предлагают большие. Она хорошо знает, чего хочет, и умеет этого добиваться. Про себя я называл её «триумф феминизма». Но разве можно назвать её цветком?..

29.06.20..
Она иногда смотрит на меня так странно... Как дитя на бога. Какое блаженство быть её СОЛНЦЕМ! Я, кажется, свихнулся бы, если бы она смотрела так на кого-нибудь другого.
 
11.07.20..
Мы привыкли к тому, что НАШИ- всегда правы. Но на этой войне у меня родилось только одно стойкое чувство- я за наших не потому, что они правы, а потому что они НАШИ. Всё смешалось... Вчера я видел того парня, Хамзу. Я познакомился с ним ещё в первую кампанию, когда жил какое-то время среди боевиков. Он, смеясь, рассказывал, как был пионервожатым в школе. И очень серьёзно и вдохновенно делал намаз. Он говорил, что после войны хочет окончить учёбу в строительном и жениться. И сетовал, что среди наших нет военнослужащих женщин, потому что только таких им можно захватывать и делать наложницами. Он был честен, как  бриллиант и твёрд, как  алмаз. Он увидел меня с Катиной фоткой и научил меня слову «безам»* (любовь- чеч.). Он ненавидел Россию со всей пылкостью абрека. Я однажды сказал ему, что если б мы родились лет за двадцать до этого, то могли бы считать себя друзьями, как наши родители. Он ответил, что русские запрещали ему говорить на родном языке. Он плакал, рассказывая как умер на его руках младший брат. Он любил Цоя и научил меня слушать Муцураева. Я спросил его: «Хамза, как вы решились столкнуться с такой махиной, как Россия?» Он ответил мне: «Мы настолько правы, что уже ничего не боимся. Самое худшее, что может случиться с нами, это смерть, - но она откроет перед нами Врата Рая. Когда мы чисты, в наших рядах сражаются ангелы, а страна, где бросают своих детей и стариков, где девушки забыли о целомудрии, а жёны о благочестии- погибнет». Вчера я видел его среди убитых. У него были отрезаны уши. Меня стошнило, хотя чего только я не повидал за эти годы... Я вспомнил про своего светлячка, Катю. За пару недель до моего последнего отъезда она вернулась с работы такой, какой я никогда её ещё не видел. Она плакала, дрожала, вся вспотела, её тошнило. Я долго ничего не мог добиться от неё; я испугался, что с ней, хорошо помнящей что значит женская честь, случилось то, чего она не смогла бы перенести, а мне пришлось бы убить. Но это случилось с какой-то маленькой девочкой, её привезли в их детдом из больницы. Я в сотый раз проклял её чёртову работу и её непроходимое упрямство. Не было смысла опять умолять и приказывать, если ей уж так нужно, идти работать в садик, в школу, куда угодно подальше... Я успокоил её. Пока она спала, побросал в багажник всё самое необходимое, докупил, чего не хватало, вытащил её, ещё сонную, на рассвете- и увёз далеко от Москвы, от людей, от всего. Мы жили в палатке три дня. Когда мы лежали там, среди цветов, я на время забыл про Чечню, а она- про маленькую поруганную девочку»




 «13.05.20..
Алёша. Алёша, Алёша, Алёша, Алёша!!!... Больше ничего нет ни в голове, ни в сердце)))) Алёша, Алёша, Алёша, Алёша.....

26.08.20..
Я люблю уголки его рта и место около носа. Я люблю, когда он подтрунивает надо мной. Я люблю, прижавшись к нему в темноте, смотреть фильмы. Я люблю, когда его глаза словно чернеют от страсти. Я люблю, когда он целует меня сонную. Я люблю ездить рядом с ним по просёлочным дорогам и слушать «Аквариум». Я люблю, когда он рассказывает мне про дальние страны и привозит засушенные цветы. Я люблю, когда он рвёт с меня одежду. Я люблю его руки. Я умру, если он разлюбит меня. Я люблю.

08.12.20..
Алёша делает меня счастливой во всём. Я уговорила его, уговорила директора, получила все разрешения (кажется, не без «пожертвований» от Алёши))- и теперь каждую неделю мы забираем к себе на субботу четверых детишек из старшей группы (по одному в каждую руку))).  Усыновить мы, конечно, никого не сможем, но хоть порадовать их немножко!.. Они все знают меня, как воспитательницу, поэтому никаких лишних надежд не питают. Или питают... Но больше этого я сделать пока не могу. Просто порадовать их. Ходим в парк, кино, Макдональдс, на каток, в зоопарк, в лес- куда захотят... Покупаем, кому что нужно.  Если погода плохая, или Алёша в отъезде, просто привожу их домой и разрешаю делать, что хотят, заказываю пиццу, смотрим мультики до тошноты))) Эти дети- единственная боль моей жизни, и если бы не она- я, пожалуй, и в самом деле умерла бы от счастья.  Мне так нравится смотреть, как Алёша возится с ними; в эти субботы я обманываю себя, я даю себе почувствовать, что наше счастье полноценно.


28.06.20..
Я пьяна Алёшей. Он течёт в моих венах вместе с моей кровью. Как я могла принадлежать другому, как позволяла Мише касаться меня?! Мне тошно, стыдно вспомнить об этом,  если б я только могла стереть это из своей жизни!.. В Алёше весь мир для меня, порой мне становится страшно от этого. Мне не нужно ничего, кроме него, но если я когда-нибудь потеряю его- я потеряю сразу всё. Я бессильна перед ним, я готова превратиться в его футболку, когда он уезжает, только бы быть с ним всегда. Давно, ещё в детстве, я слышала об индийском поверье, будто каждой новорожденной девочке Бог невидимыми буквами навеки запечатлевает на лбу имя её суженого. Я знаю, что на моём лбу всегда было только Алёшино имя, я всегда принадлежала ему- даже когда не знала этого, даже когда была далеко.

30.11.20..
Я благодарна ему за то, что он не заставляет меня входить в горящие избы и останавливать коней на скаку. И за то, что при нём не надо быть ни слишком дурой, ни слишком умной. Я благодарна ему за то, что чувствую себя с ним слабой и безвластной... и знаю, что он сделает всё, что я захочу. За то, что с ним всё так же волшебно и неизъяснимо, как в музыке БГ.

 08.06.20..
Смеюсь над собой, вытирая слёзы) Алёша уехал, по телевизору- «Любовь и голуби». Села смотреть, чтобы развеселиться. И помню же, как в детстве всё было смешно мне в этом фильме, ну разве только в рассказе о юродивом наворачивались слёзы. Всё остальное было неизменно весело. А сегодня, после всего, что было и когда есть то, что есть... Господи, лишь на минуту представила себя на её месте- и всё отступило- эти карты, этот деревенский говор- всё отступило, я плакала. Стало страшно, страшно, страшно, Господи, как страшно! Пока не любила, пока не расставалась- не понимала, а сейчас я знаю, что от этого жестокого горя можно умереть. Люди живут без рук, без ног, но можно ли жить с жалкими обрывками души?.

16.04.20..
Бывает ли так? Мы ни разу не ссорились с тех пор как вместе. В глубине души я иногда даже рада, что так подолгу не вижу Алёшу- наверное, именно поэтому я всё время влюблена в него. Я не хочу даже думать о том, что мы можем поссориться- это было бы слишком больно для меня. Хотя вчера я сердилась на него- он вначале наговорил мне столько сладких слов, что я совсем потеряла голову, а когда добился своего, стал нещадно надо мной подтрунивать))) Я немножко поколотила его по груди, а потом ещё долго дулась)) А он взял и просто уснул)) И рано утром уехал, пока я ещё спала. Но оставил мне вот это:
               

Упоительные поцелуи-
Несчетные, несравнимые!..
Долгими, сладкими поцелуями
Целовал я свою любимую.

Я пил счастье из губ возлюбленной,
Я забыл тоску нестерпимую!..
Целовал самую нежную, самую милую,
Целовал свою несказанно любимую...
Откуда он это взял? Он же терпеть не может стихи! ))) Я прощу ему всё, если он сам это писал)))
 
19.05.20..
Смотрела Алёшины фото разных пейзажей и ландшафтов. Среди них было одно удивительное и очень интересное: там была какая-то большая свалка неизвестно чего- обломки старой мебели, железные трубы и всякие детали, разбитые раковины и обломки пластмассы, ящики, коробки...  И среди всего этого, не на земле даже, а на маленькой горсточке почвы в какой-то выемке металла, растёт необыкновенно нежный, красивый цветок. Я потом нашла его в инете- это был белый цикламен. Я спросила Алёшу что это. Он ответил: «Это ты» Я засмеялась и спросила опять: «Я свалка или цветок?» Он обнял меня и сказал: «Ты маленькая милая дурочка»

22.03.20..
Мне так светло с ним.....................................»


IIII
В этот мир расставаний, однажды покинутый нами,
Если вдруг мы вернемся, нарушив закон бытия,
Обещай, что тебе не изменит ушедшего память,
Что я буду твоим и, конечно, ты бyдешь моя...
                Умар Яричев

    Однажды Алексей вышел на несколько минут за пирожными к чаю, а вернувшись, нашёл Катю лежащей в прихожей без сознания. Сильно встревоженный, он всё же быстро привёл её в чувство; Катя не помнила, что с ней случилось. Несмотря на её возражения (она ненавидела больницы) Алексей отвёз её в лучшую клинику, какую только знал. Катю устроили в палате, а Алексею ничего не оставалось, как ждать результатов всевозможных анализов. Он провёл в больнице не меньше суток, но его отправили домой пока без всякого ответа. Кате вроде было намного лучше, она ощущала только некоторую слабость, но её не отпускали. Прошло несколько дней, прежде чем его пригласили в кабинет главного врача. Пожилой, очень приятный , напомнивший Алексею его отца, человек представился Виталием Константиновичем и предложил ему сесть.
-Екатерина Владимировна- это Ваша жена?- спросил он.
-Да, -не задумываясь ответил Алексей.- Что с ней?
-Вам придётся быть сильным. Она очень серьёзно больна.
   Алексей молчал, напряжённо глядя на доктора.
-Болезнь редкая, практически неизученная, лекарства на сегодняшний день не существует.- Врач говорил всё это ясно и чётко, но не холодно.- Протекает терпимо, без крайних мучений, но очень быстро.
-Как быстро?- пересохшими губами машинально спросил Алексей.
-Речь идёт о нескольких месяцах. В продолжении болезни будут повторяться различные приступы- сильное головокружение, потеря сознания, мигрени, иногда судороги- вариантов множество. Болезнь словно гуляет по телу, в основном затрагивая нервную систему. Приступы проходят относительно быстро и без сильных болей, вроде бы без следа. Но после каждого такого приступа больной теряет силы и заметно слабеет, пока окончательно не угаснет. Единственное, чем  может помочь  на сегодняшний день медицина- это облегчить симптомы и немного продлить жизнь больного. Но речь опять-таки идёт всего лишь о нескольких месяцах.
-Неужели ничего нельзя сделать?- не веря, спросил Алексей.- Я могу заплатить, сколько потребуется. Я всё отдам,- совсем уж неосторожно добавил он, с отчаянием глядя на Виталия Константиновича.
-Поверьте, Алексей Владимирович, что если б был хоть какой-то выход, я обязательно рассказал бы Вам о нём.
   Алексей смотрел на него застывшим взглядом. Было такое же чувство нереальности происходящего, как в тот день, когда он впервые увидел кадры врезавшихся в «близнецы» самолётов- «Это или фантастика или конец света.»
   Он всегда был внутренне готов к тому, что будет взят в плен, убит, тяжело ранен в одной из своих поездок. Но Катя? Она всегда была незыблемым оплотом света и тепла. Катя- это было... ВСЕГДА.
-Позвольте спросить Вас, молодой человек,- сказал врач после паузы.- Не Вы ли тот Алексей Серебрин, который в группе с другими российскими журналистами, пробыл около месяца в плену у повстанцев в Косово лет шесть-семь тому назад?
-Да,- безразлично ответил Алексей.
-Вы помните может быть Павла Терентьева? Это мой сын.
-Да, я помню Пашу, - с некоторым усилием отвечал Алексей.- А-а.. э-э... как он? Всё хорошо?- Машинально спросил он.
-Да, у Паши всё хорошо. Он рассказал нам, о той услуге которую Вы ему тогда оказали.
   Алексей опустил голову, устало и нетерпеливо отмахнувшись рукой .
-Вы не поняли меня, Алексей Владимирович. Я очень благодарен Вам за сына и со своей стороны сделаю всё, что будет в моих силах, для Вас и Вашей жены.

   
    Алексей вошёл в палату. Катя спала. Её чудесные чёрные волосы разметались по подушке, красивое лицо было немного бледным и каким-то рассеяным. Хрупкие плечи в больничной сорочке казались такими беспомощными и незащищёнными, что сердце у Алексея защемило от жалости и нежности. Он с силой зажал собственный рот рукой, глядя на Катю скозь сощуренные веки. Надо было взять себя в руки, сказать ей. Скрыть от неё правду он не мог- он слишком уважал её, чтобы лгать. Но как сказать?! Как можно сказать ей ЭТО?! Он хотел снова выйти в коридор, что-то обдумать, как-то приготовиться, но Катя уже проснулась.
    Ему пришлось объсниться с ней так, как сумел. Он думал, что Катя начнёт плакать, готовил какие-то слова в утешение, но она молчала, не глядя на него. Потом
 попросила:
-Алёша, давай вот что сделаем. Ты сейчас поезжай домой и отдохни. Мне надо немного побыть одной и всё обдумать. Завтра придёшь, мы и поговорим, хорошо?
   Он остался с ней ещё немного, говоря о чём-то несущественном и отвлечённом. Ушёл потерянный, поцеловав её в лоб, и провёл в одиночестве возможно самую страшную ночь в своей жизни.

  Алексей вернулся на следующий день; пытаясь казаться спокойным, напряжённо всматривался в Катю. Чувствовала она себя вполне нормально. После обычных приветствий, Катя предложила пройтись по парку. Через несколько минут, словно собравшись с духом, она начала говорить.
-Алёша, я хочу чтобы ты пообещал мне кое-что. Дай слово, что выполнишь мою просьбу.
-Катя, ну зачем эта мелодрама?- улыбаясь, спросил Алексей.- Ты же знаешь, что я и так сделаю всё, что ты захочешь.
-Нет, я хочу чтобы ты дал слово- лукаво настаивала Катя.
-Ну хорошо, даю слово- всё, что угодно. А теперь рассказывай, в чём дело.
-Ты только не сердись ладно?- начала она, запинаясь.- Вчера я разговаривала с Виталием Константиновичем...
-Ну?...- насторожился Алексей.
   Катя набрала в лёгкие воздуха..
-Я решила, что я не хочу проходить никакого курса лечения, я не хочу оставаться в больнице.
-Что?! Что?!
-Алёшенька, выслушай меня пожалуйста!
-Нет, я не хочу слушать, и не буду! Что ты говоришь, Катя?!
-Алёша, выслушай меня, ты обещал!
   Алексей сердито и нетерпеливо смотрел на неё.
-Алёша, ты бы сам так поступил. Всё это их живодёрство всё равно ничего не даст, они только ненадолго продлят какое-то бессмысленное существование! Я не хочу умирать среди этих проклятых трубок и чужих лиц, лысая и страшная! Я хочу быть с тобой, пока можно. Я хочу умереть, видя твои глаза и слыша твой голос, а не тиканье приборов! Я хочу ЖИТЬ, пока это возможно, а не вымаливать униженно ещё денёк или два. Я хочу, чтобы ты... касался меня, как прежде. Я не хочу, чтобы ты видел меня... ТАКОЙ.
-Какой «такой»?!
   Катя обняла его с улыбкой- она любила, когда Алексей яростно сверкает глазами- и сказала ему на ухо:
-Я хочу умереть красивой, чтобы даже патологоанатом заплакал с горя.
-О Господи, Катя!- застонал Алексей.- Какая ты глупая! Какая ты упрямая!
   Она уже целовала его смеющимися губами. Алексей бесился, но сделать ничего не мог. Он обговорил всё с Виталием Константиновичем и забрал её из больницы домой.
   У них ушло немного больше месяца на то, чтобы уладить разные дела. Кате нужно было попрощаться с детьми и подождать, пока ей найдут замену. Алексей собрал все их вещи, продал квартиру и тоже уволился. Окончив всё, они переехали в старый деревенский домик родителей. Был март.

   

   Поначалу, словно не осознав ещё мысль о предстоящем ей, Катя всегда была весела, как обычно. Она занималась домашними делами, шутила, ездила в Москву. Если Алексей спрашивал её: «Как ты сегодня?», она с улыбкой отвечала что-нибудь вроде: «Небо становится ближе с каждым днём». В свою очередь Алексей не хотел зря печалить её напоминанием о болезни. По какому-то неписанному соглашению они вели себя так, как если бы Катя приболела гриппом и скоро всё должно было вернуться в своё обычное русло. Всего лишь один или два приступа потревожили Катю за первые два месяца. Она перенесла их спокойно и старалась не подавать вида, что уже чувствует надвигающуюся слабость.

   В начале мая Алексею неожиданно позвонил Радугин, и он поначалу даже не узнал бывшего, забытого друга. Алексей конечно же не винил и не мог винить Радугина за испорченные шесть лет своей жизни, но и простить их ему не мог; он по прежнему не любил Радугина и даже воспоминание о том, что Катя когда-то была его женой всё ещё болезненно задевало его сердце. Он рад был бы поскорее отделаться от Радугина, но вышло совсем иначе.

   Радугин искал Катю. Несмотря на её просьбу, он часто, скучая по ней, поджидал её в то время, когда она выходила с работы, смотрел. Сердце щемило при виде её всегда светящихся теперь глаз; он завидовал тому, кто делал это с ней, кто заставлял её быть такой. Любя её, он радовался; любя её, тосковал и мучался. Он не хотел видеть и знать её возлюбленного (даже в мыслях он не мог бы назвать Катиного избранника слишком грубым «любовник»). Те мгновения, в которые Катя шла от дверей Дома ребёнка до машины, Радугин мог обманывать себя, называя её своей. Но это стало бы невозможным, знай он, кто его соперник. Именно потому, что Радугин часто видел здесь Катю, он довольно быстро заметил и её отсутствие. Несколько недель он просто ждал, в конце концов решил расспросить её коллег. Не вдаваясь в подробности, ему объяснили, что Катя уволилась. И вот тогда то Радугин и нашёл Алексея. Не имея желания задумываться о чувствах Радугина, Алексей чётко и сухо обрисовал ему ситуацию: Катя смертельно больна и решила провести свои последние месяцы в их деревенском доме. Радугин опешил; спросил только, можно ли ему встретиться с Катей. Алексей договорился с ней обо всём, встречу назначили вечером того же дня.

   Радугин довольно долго не видел Катю и не мог не заметить перемен, уже произошедших в ней: она стала бледнее, похудела. Её глаза всё ещё светились, но уже появилось в них что-то ещё- может быть подавленный, еле заметный страх. Ему хотелось обнять её, но он не решился, только протянул ей букетик ландышей. Катя подала ему руку, поздоровалась с немного напряжённой улыбкой и ушла на кухню за чаем и сладостями.

   Мужчины вышли на веранду. Говорить им было как-то не о чем, вернее- говорить не хотелось. Радугин молча курил. Он и раньше часто пытался понять, почему так резко и без всяких видимых причин Алексей разорвал их дружбу; думал об этом и сейчас. И совершенно неожиданная догадка, ясная и чёткая, вдруг всё расставила на свои места. Радугин задохнулся от этой мысли, но отказаться от неё уже не мог. Он внимательно, сощурясь, со всё нарастающим чувством отторжения, посмотрел на бывшего друга.
-Это ты... Это ты!..
   Алексей вопросительно поднял глаза на Мишу. Он не мог уследить за ходом его мыслей, потому что в последнее время у него в душе не было почти ничего, кроме тревоги за Катю.
-Это из-за тебя она так мучалась и мучала меня несколько лет!.. Это ты!- не веря сам себе, с ужасом и отвращением сказал он.
   Алексей прямо и твёрдо смотрел Радугину в глаза. Ему совершенно не хотелось ни объясняться с ним, ни оправдываться, ни разубеждать. Этот взгляд подтвердил всё.
-Господи, какая мерзкая история! Неужели Катя могла участвовать в такой... гадости?..- забыв об Алексее, раздумчиво, не в силах поверить в это, пробормотал Михаил. Алексей вспыхнул от ярости, бросился к Радугину, за грудки выдернул его из кресла. Но ударить не мог- Миша всегда был слабее его- и зло оттолкнул его обратно.
-Миша, мне плевать, что ты об этом думаешь! Я всю жизнь любил её, а теперь она.... Вот что единственно важно сейчас!
   Он помолчал, тяжело дыша , сжимая кулаки.
-Она согласилась увидеть тебя- чёрт с тобой! Поговори с ней и проваливай. Но если ты хоть одним словом, хоть взглядом дашь ей понять, что ты всё знаешь- я просто сломаю тебе шею,- в бешенстве сказал Алексей.
-Дурак ты,- совершенно спокойно вздохнул Радугин. Разве мог бы он хоть чем-то огорчить Катю?.. Он тоже любил её всю жизнь.

   Разговор за столом не клеился, Радугин скоро заторопился домой. Он попрощался с Катей, снова пожав её руку. Алексей вышел проводить его до машины. Мише вдруг стало ужасно жаль их обоих, жаль по хорошему,  по родственному, как близких людей, с которыми случилась беда. Он неуклюже предложил свою помощь. Алексей отказался. Договорились только, что Радугин будет иногда звонить «на всякий случай». Поначалу он делал это примерно раз в неделю, но со временем стал звонить почти ежедневно.

   Через несколько дней после того, как приходил Радугин, поздно вечером, когда  Алексей сидел в гостиной с ноутбуком и читал новости в интернете, а Катя тихонько складывала чистое бельё, у неё произошёл очередной приступ сильного головокружения, после которого наступила временная потеря зрения. Катя поначалу была сильно напугана, напугана, как ребёнок- она боялась, что так до конца и останется в темноте- без неба, без цветов, без леса. Виталий Константинович, которому Алексей позвонил за советом, успокоил её, объяснив, что зрение должно восстановиться через несколько часов. Но её испуг и беспомощные слёзы сильно потрясли Алексея. Ему захотелось расслабиться и забыться. Он дождался пока Катя уснёт и ушёл в гостиную с бутылкой.
   Катя спала плохо, и среди ночи проснулась. Протянула руки туда, где должен был спать Алёша, но нащупала лишь пустые простыни. Она тихонько встала и ощупью вышла из комнаты. Услышав негромкий звук из гостиной, осторожно отправилась туда и, открыв дверь, окликнула Алексея. Он вздрогнул, поспешно встал и подошёл к Кате.
-Ты не спишь, я помешал тебе?- спросил он, целуя её пальцы.
-Нет, просто хочу побыть с тобой.
-Катя, прости, я сильно пьян,- смутился Алексей. Она улыбнулась.
-А я люблю, когда ты пьян. Тем более я посижу с тобой, чтобы ты тут не надебоширил. Посади меня, пожалуйста, на диван.
   Он довёл её до дивана, сел рядом с ней, положил голову ей на колени. Катя тихонько гладила его по волосам и плечу, и скоро почувствовала, как дрожит и сотрясается его тело. Она провела ладонью по его лицу- оно было мокрым от слёз.
-Готова поспорить- в эту минуту ты рад, что я не могу тебя видеть, -слабо улыбнулась она. Но Алексей только застонал в голос и закрыл руками лицо.
-Алёшенька, перестань, ну что ты, мой хороший?- робко попросила Катя.
   Он рыдал, не находя в себе сил остановиться, то крепко до боли прижимая Катю к себе, то обнимая её с неизъяснимой нежностью, говорил путано и сбивчиво, мешая отрывистые фразы, так что она едва понимала его,то заглядывая ей в глаза, то склоняя голову к ней на колени: «Катя, Катенька моя, я всю жизнь берёг тебя, дышать на тебя боялся, боялся, что хоть один волос упадёт с твоей головы... там, там, куда я ездил..... я видел столько горя, но я не знал... я всегда помогал им, я спасал тех, кого удавалось спасти, я... выносил детей.... А тебя, вот эти маленькие ручки, в которых вся моя жизнь, всё моё счастье, я не могу..... я готов отдать жизнь, чтобы ты улыбалась- и я ничего не могу сделать!..» Он вдруг вскочил, с надеждой, с мольбой глядя в её глаза, забыв, что она не может его видеть.
-Катя, ради Бога, давай попробуем сделать, что предлагал Виталий Константинович, он же врач, он знает?..
-Алёша, ты обещал мне,- сказала Катя тихо, но твёрдо. –Прошу тебя, не надо.
Он опять зарылся лицом в её колени.
-Катя, мне было слишком мало тебя, мало, мало, мало!.. Я хочу тебя ещё, долго, всегда...
   Она что-то шептала ему, как ребёнку, гладила его голову. Понемногу Алексей затих и уснул, удерживая её руку на свей щеке. Он проснулся на следующее утро с невыносимо тяжёлым чувством стыда, проклиная себя за то, что плакал перед Катей.

   С течением времени Катя всё болезненнее привязывалась к Алексею. Она совсем не хотела отпускать его от себя, проводя рядом с ним каждую минуту; впрочем, он и сам боялся потерять любое драгоценное мгновение с Катей - теперь их нужно было считать. Гораздо тяжелее было выглядеть всегда спокойным и довольно весёлым при Кате, когда всё внутри сжималось от боли- ей была бы слишком неприятна жалость в его глазах, она не любила думать и говорить о своей болезни. У неё долго не пропадала сильная потребность в близости с Алексеем, и это тоже давалось ему порой нелегко. В страсти есть что-то потребительское, а именно этого теперь не было в его чувстве к Кате. Боль предстоящей потери превратила всю его страсть в какую-то безграничную, невыразимую нежность, переполнившую всё его существо; он и в самом деле боялся дышать на Катю. Но вместе с этим он знал, что именно его чувственность является для Кати самым сильным доказательством его любви и её привлекательности; больше всего на свете, больше смерти и страданий она боялась потерять свою красоту и стать хоть немного менее желанной для Алексея.
   Май, июнь и июль прошли относительно спокойно и терпимо. Катя слабела, но всё ещё не теряла присутствия духа. Поначалу они часто ездили в Москву- в кино, магазины, пабы и ресторанчики, на концерты. Когда и это стало ей тяжело, Алексей, зная её любовь к автомобильным прогулкам и природе, переоборудовал для неё заднее сиденье в настоящую кровать- забросал дно салона большими подушками, обложил ими всё сиденье, так что Катя могла там удобно и уютно устраиваться полулёжа и смотреть в окно. Они колесили по просёлочным дорогам области, обвеваемые ветром и голосом Гребенщикова. Катя со слабой улыбкой думала о том, что ей не удалось бы выдумать себе другой рай- Алёша, небо, ветер и эта несказанная музыка; весь мир словно растворился в лучах солнца и листве. Всё это было в самом деле НЕИЗЪЯСНИМО. Иногда они останавливались в какой-нибудь роще, у озера или в лесу. Алексей укладывал Катю на одеяла, расстелив их на траве и они долго слушали тишину, наблюдая за кронами деревьев над головами. Он собирал и приносил ей землянику и украшал её волосы венками. А если они никуда не выезжали с утра, то бегал в деревню за клубникой или малиной и парным молоком ей на завтрак. По пути собирал букетики из полевых цветов.
   Лето было наполнено тихой нежностью вплоть до второй половины августа, когда Кате стало намного хуже. Появилась небольшая, но непроходящая температура в тридцать семь градусов. Она наполняла всё её тело уже очень сильной, неприятной слабостью. Прогулки ей надоели, делать ничего не хотелось, настроение редко бывало хорошим. Единственное, что по прежнему было важно ей, это, насколько возможно, хорошо выглядеть. Поэтому утро начиналось с того, что Алексей одевал её, и если ей хотелось, помогал делать макияж. Иногда она покупала одежду или украшения через интернет, это ещё доставляло ей удовольствие. Почти весь день она проводила дома или в саду на руках Алексея, а иногда они забирались на крышу. Ещё когда Катя и Алёша были совсем маленькими, родители оборудовали там нечто вроде небольшой открытой веранды, лёгкой, с тонкими деревянными решётками, окрашенными в белый цвет. Там стояли кресла и столик, а в кадках и горшках росли вьющиеся розы. Это были единственные цветы, за которыми Катя хоть немного ухаживала после смерти матери- и она сама, и когда-то родители очень любили их. Сад внизу был полностью запущен, но, словно помня ещё заботливые руки Валентины Георгиевны, почти совсем дикий и заброшенный, весной и летом он по-прежнему радовал некоторыми цветами и ягодами.
   Иногда Катя невольно делала Алексею больно. Так было, когда они проезжали однажды мимо церковки. Словно вспомнив о чём-то, она вдруг поморщилась и сказала:
-Алёша, только я тебя очень прошу- никаких там отпеваний, венков, поминок, ладно?.. Брр, ненавижу всё это!.. Пусть всё тихо и незаметно, я прошу тебя! И никакой Москвы, вот тут же, в деревне- тихонечко принесли, положили и-и-и... хватит. Крестик только каменный поставь да и всё. И водочки с хлебушком тоже не надо, хорошо?
-А цветы хоть можно?- спросил Алексей, удивляясь, как голос не выдаёт того, что творится в душе.
-А цветов чтобы много-премного! Даже если зимой!
-Хорошо, у нас же обязательно всё должно быть не как у людей.
Глядя на дорогу, он плакал беззвучно и без слёз, одним сердцем.


   Они лежали на траве в саду, под старыми, неотцветшими кустами роз. Заканчивался август. Дни ещё были тёплые; Алексей снял футболку и наслаждался солнцем. Он вынес с собой ноутбук и читал Кате вслух «Отверженные»- одну из любимых её книг. В последнее время он делал это каждый день- Катя любила слушать его; ей зачем-то хотелось перечитать старые, с детства любимые книги. Но сейчас она незаметно для себя отвлеклась от его голоса, разглядывая его красивое тело и сильные руки. Она начала тихонько гладить его плечи, и тоска, поборов всякий стыд, властно ворвалась в её сердце, слёзы залили всё лицо. 
-Ты погорюешь год, или два, или три. Потом встретишь нормальную, хорошую женщину, женишься на ней, у вас будут дети. Ты будешь любить её просто, без стыда и без боли. И тогда ты поймёшь, что вот это и есть настоящее счастье. А то что было со мной...  просто... надрыв. 
   Алексей посмотрел на неё так, как бывало очень редко- смотрел, может быть, впервые ничего не скрывая, как на хозяйку своей судьбы; он почти никогда не позволял себе так открываться ей.
-Катя, не терзай меня так, не надо. Это никогда не повторится. Просто человек не способен почувствовать такое дважды, понимаешь? Иди ко мне.
   Он сел, подхватил её, слабую, худенькую, осторожно прижал к себе, зарылся лицом в её волосы. Впервые за эти месяцы он весь наполнился жгучим, страстным желанием, сердце бешено заколотилось; где-то внутри, в животе, всё сжалось и разболелось из-за невозможности быть с ней. Почему-то, он именно теперь совсем потерял голову и в этот день в третий раз влюбился в Катю. Он зашептал ей на ухо, волнуя её своим тяжёлым дыханием:
-Ну хочешь, я с тобой?.. Будет, как в твоих фильмах: «Жили долго и счастливо и умерли в один день» Я сделаю, как ты захочешь. Прикажешь жить- буду жить и мучаться, велишь умереть- умру, клянусь, только скажи. Я люблю тебя, я твой...
   Он прильнул к её губам, но ей было слишком трудно дышать. Ему осталось только смотреть на неё отчаянными глазами и нежно целовать её руки, лицо и волосы; он больше не мог разбудить её тело. Но Кате нравился громкий стук его сердца и обжигающее дыхание. Она испугалась одной только мысли о том, что её Алёши может не быть на свете.
- Господи, Алёшенька, прости меня! Живи, мой хороший, живи и постарайся быть счастливым. Живи, миленький! Обещай мне!
   Он боялся опять не сдержаться перед ней и обнял её, чтобы не смотреть ей в глаза.
-Катенька, родная моя, любимая, только не плачь, ради Бога, не плачь!.. Я не могу видеть, как ты плачешь...
   Он опять был пьян Катей и пьян от боли, словно теперь только со всей  ясностью осознал, что больше никогда не сможет быть с ней близок и что неумолимо и скоро придёт день, когда он останется совсем один в этом саду.

   Тёплым сентябрьским утром Катя почувствовала, что умрёт именно сегодня. Она была так слаба, что даже дышать было тяжело; ног ниже колен она уже вообще не ощущала. Её теперь не пугала мысль о смерти- словно пришёл поезд, билет на который уже давно лежал в её кармане. Алёша ещё спал, и Катя нежно провела по его голове своей худенькой, лёгкой ручкой. В последние месяцы Алексей спал очень чутко и мгновенно проснулся, а в глазах его была обычная, тревожная готовность немедленно помочь Кате.
-Всё хорошо, Катюша?
   Она слабо улыбнулась.
-Да, Алёшенька. Помоги мне, пожалуйста, искупаться.
   Он поцеловал её в лоб.
-Хорошо, только приготовлю всё и приду.
Он вернулся через несколько минут, осторожно перенёс её в ванную и искупал. Закутал в пушистый халат и отнёс назад на постель.
-Какое платье наденешь сегодня, моя красавица?
-То, что купили последним, из красного бархата.
-Сию же минуту!
   Алёша говорил и делал всё, стараясь быть весёлым и ласковым, и Катя отвечала ему тихой улыбкой. Только сегодня в её глазах опять пытались разгореться обычные озорные искорки.
   Он надел ей сначала бельё, медленно, по пути поцеловав её колено, живот и плечо. Потом осторожно усадил её и надел платье.
-Сегодня ты решила быть принцессой, выдумщица?
   Катя кивнула, всё так же улыбаясь.
-А как причесать?..
-Оставь распущенными.
Алёша аккуратно причесал её роскошные волнистые волосы. Всё это утомило Катю, и она легла на подушки.
-Хочешь накраситься?
   Катя покачала головой.
-Тогда всё, идём в гостиную?
   Она посмотрела на Алёшу с притворным укором:
-А серьги?.. А туфельки?..
-Оох, простите, сударыня, я и забыл! Какие серьги?
-Мамины рубиновые, и колечко тоже.
-Пожалуйста! А туфельки?
-Тёмно-красные, маленькие. И духи, мои любимые.
   Закончив всё, Алексей, понёс Катю в гостиную.
   Платье, которое выбрала Катя, ещё совсем новое, купленное недавно в интернет-магазине и красивое настолько же, насколько простое,  было сшито из прекрасного красного бархата. Длинные узкие рукава обтягивали руки до кисти, аккуратный квадратный вырез оттенял чистую светлую кожу; платье охватывало талию и ниспадало тяжёлыми складками до самого пола. Когда Алексей уложил Катю на высокие подушки на диване в гостиной, его глаза загорелись неподдельным восхищением. Несмотря на сильную худобу и измождённость, Катя всё ещё была красива. Красное платье, серьги, волосы придавали жизненных красок её бледному лицу.
-Нет, ты не принцесса, ты королева из сказки,- сказал Алёша, улыбаясь.- Говорю это на правах света-зеркальца! И я должен тебя запечатлеть. Ты посидишь минут пять?
   Он принёс фотоаппарат, усадил Катю вполоборота и сделал несколько снимков. Катя быстро устала и опять легла.
-Ты пей свой кофе, а я полежу немного здесь и подожду тебя.
-А ты?- помрачнел Алёша.
-А мне дай воды, больше ничего не хочется пока.
Алексей почти залпом, без всякого удовольствия выпил чёрного кофе и скоро вернулся к Кате.
-Ну, что мы сегодня предпримем?
-Я хочу на нашу крышу, посидеть там с тобой.
 
   Алексей вынес её на крышу. Он сел в кресло, держа Катю на руках. Прекрасный сад внизу шелестел пожелтевшими листьями, за забором виднелись поля и речка. Небо было не в облаках, но в какой-то серой завесе, солнечный свет приглушен. Почти ни одного звука не доносилось до крыши дома на окраине деревни. Катя долго смотрела на всё, что могла охватить взглядом, не произнося ни слова. Она не заметила сколько времени прошло- полчаса, час?- а Алексей не решался её беспокоить. «Как хорошо, что днём,- подумала она.- Ночью мне было бы страшно».
-Какой тёплый сентябрь,- наконец еле слышно, с трудом сказала Катя.- Положи меня так, чтобы я видела твоё лицо, -прибавила она, собравшись с силами.
   Алёша чувствовал, что она слишком слаба, его постепенно охватывала внутренняя дрожь, в глазах не осталось игры, только тревога. Он устроил Катю так, чтобы её голова лежала на его правой руке, опиравшейся на бортик кресла, и повернулся к ней.
-Катя, я чувствую себя частью какой-то прекрасной картины, твоим фоном. Жаль, что ты не видишь себя сейчас- это твоё красное платье и твои волосы как единственное яркое пятно среди всей этой серости. И эта тишина... Это похоже на картину фэнтези, что-то нереальное, просто дух захватывает! Но почему тебе так захотелось поиграть сегодня в королеву из сказки? Что за день?
   Катя слабо улыбнулась одним уголком рта.
-Я же говорила тебе- хочу, чтобы санитары и патологоанатом обрыдались с горя, увидев, что умерла такая девушка.
   Глаза Алексея стали бездонными, он весь сжался, глядя на неё. Может быть несколько дней назад он ещё подыграл бы ей, ответил бы, что «обрыдаются» и могильщики и все пьяницы на кладбище. Но сейчас уже не мог
-Катя, не надо, это очень больно...
-Я умираю, Алёшенька.
   Она увидела, как страх словно вынырнул изнутри Алексея в его глаза. В его голове металась глупая мысль: «Если уж Катя решила умереть сегодня, то она непременно так и сделает» Понимая, что говорит бессмысленное, словно хватаясь за соломинку, он глухо сказал:
-Ты просто устала. Давай я отнесу тебя обратно в постель.
   В ушах шумело, как в тот день, когда он впервые её поцеловал.
-Нет.
-Катя!..- как-то беспомощно прошептал Алексей.
-Тише, Алёша. У меня почти не осталось сил.- Она говорила тихо, с большим трудом, тяжело дыша сквозь пересохшие губы. –Все эти последние годы я захлёбывалась счастьем. Его было так много, что с трудом вмещала душа. Наверное, за это надо платить... Ну пусть я, а ты живи, Алёшенька. И какая сладкая цена!.. Люди умирают порой так страшно, или позорно, или одиноко, или просто нелепо. А умереть в твоих руках- это тоже счастье! Алёшенька мой, милый, хороший Алёшенька!.. Разве кто-нибудь умирал так сладко, как я?.. –Она помолчала, глядя на Алексея со слабой улыбкой. - Прости меня, за то что заставила тебя пройти через всё это... Но я... так благодарна тебе! Без тебя мне было бы слишком страшно, мой самый лучший на свете человек! Я люблю тебя. Алёшенька...

   Последнее слово Катя сказала очень мягко и нежно, словно гладя им своего Алёшу. Она ещё жила какое-то время после этого, хотя говорить уже не могла. Но она чувствовала поцелуи и слёзы Алексея на своём лице, слышала, как он повторяет её имя, зарываясь лицом в её волосы. Она действительно умерла счастливой.
   Возможно, он кричал и плакал, когда понял, что его Катя мертва- он не помнил потом. Но когда Радугин нашёл его, уже вечером того же дня,  Алексей ещё сидел всё в том же кресле и с Катей на руках. У него был такой застывший, пустой  взгляд, такие одеревенелые руки, что в первое мгновение Радугин решил, что мертвы оба. Разжать руки Алексея или вывести его из этого состояния столбняка он не смог. Он вызвал скорую и Виталия Константиновича. Алексею вкололи успокоительного, разжали его руки и перенесли в дом; Катю увезли.


   Первый месяц после Катиной смерти остался в памяти Алексея мутным, тошнотворным пятном. Он ничего бы не мог вспомнить о тех днях, даже похорон Кати; не знал, выполнил ли данное Кате обещание, что всё будет «не как у людей». Похороны он помнить не мог, потому что его там не было. Крайнее напряжение последних месяцев, сильное нервное потрясение, несколько часов на холодном сыром воздухе- у него было достаточно причин, чтобы заболеть. Он свалился сразу же после Катиной смерти и две-три недели был почти без сознания. Все заботы взял на себя Радугин. Но в общем и целом Алексей был крепким молодым человеком, так что относительно быстро он встал на ноги. Видеть он никого не хотел, возвращаться в Москву тоже. Он боялся даже лишнего движения и шума в доме, как будто это могло спугнуть ощущение Катиного присутствия. Миша пытался хоть как-то расшевелить его, но кончилось тем, что Алексей просто выписал ему доверенность на всё своё имущество. Он попросил Радугина продать старую московскую квартиру родителей и передать деньги  Дому ребёнка в котором работала Катя перед смертью, она сама этого хотела. Радугин выполнил эту просьбу и оставил пока Алексея в покое.

   Деревенское кладбище,  где похоронили Катю, как она в своё время и просила, было на другом конце деревни. Алексей приходил туда с утра и уходил, когда начинало темнеть, обходя деревню кругом, чтобы ни с кем не встречаться и не разговаривать. Кладбищенский сторож, которому негде было жить, кроме как в сторожке у ограды кладбища, так привык к нему, что даже беспокоился, если Алексей почему-то запаздывал. Так, пусто и однообразно, прошло ещё два-три месяца. Вместо сердца он ощущал внутри какую-то безвкусную болезненную кашу.
    Однажды зимним вечером сторож нашёл Алексея среди могил почти совсем закоченевшим. Он довёл его до своей сторожки, отогрел, отпоил горячим чаем. С тех пор Алексей остался у него. Старик не задавал никаких вопросов, кормил его, чем придётся и никуда не гнал; он пригрел его, как бездомное животное. Алексей отдал ему все деньги, какие нашлись с собой в бумажнике, этого им хватило бы надолго. Первое время Алексей молча лежал в сторожке или бродил по кладбищу и окрестностям. Но после того, как старик попросил его однажды помочь поднять какую-то тяжесть, стал понемногу работать вместе с ним, бродя за стариком безмолвной тенью, расчищая дорожки и поправляя заброшенные могилки. Так окончилась зима, прошла весна и лето. Они почти не разговаривали всё это время, раз только старик вдруг спросил:
-Вот слыхал я, что есть водка такая, «Финляндия» называется. Мужики говорят- хоть три литра на троих раздави- никакого бодуна наутро, как стёклышко. Ты пробовал что ль?
-Угу.
-Ну и как оно?
-А!.. По-моему наша «Белуга» лучше,- махнул рукой Алексей.
-А я вот хотел бы попробовать,- мечтательно сказал дед.

Радугин искал Алексея. Приходил он и на кладбище, но Алексей прятался от него, хотя со временем он так истрепался и оброс, что вряд ли Миша узнал бы его. Правда как-то он всё же позвонил Радугину и сказал, что всё у него хорошо. Он сделал это только для того, чтобы Мише не пришло в голову заявить о нём, как о пропавшем, и чтобы никто не вздумал его найти.

   Что было в его душе? Алексей сам не мог бы сказать. Он словно научился не думать. Он помогал старику, как бы платя ему за молчание; ни с кем ни о чём не хотелось ему говорить. Он постоянно занимал себя чем-то- если не работой со сторожем, то каким-нибудь, скорее бессмысленным, делом; если не делом, то сном.  Со временем он научился сосредоточивать всё своё внимание на прекрасных мелочах природы. С приходом весны, а потом и лета, это стало особенно легко. Всё вокруг словно делилось с ним своей красотой, а он принимал её благодарно и внимательно. Он слушал кваканье лягушек и пение соловья, с той же серьёзностью, с какой любитель классики прислушивается к первой скрипке в оркестре.  Он рассматривал листья на ветвях и травы под ногами так долго и пристально, как рассматривают ценители полотна великих художников. Он прослеживал путь жуков, шмелей и стрекоз и любовался зелёными ящерицами. Бродя по окрестностям кладбища и натыкаясь то и дело на красивые цветы, он выкопал однажды несколько кустиков и пересадил их на Катину могилу, на которую, по обычаю, пока ещё не поставили памятник.  Эта идея понравилась ему, и теперь он увлечённо возился с цветами, словно забыв о том, что под ними. Небольшой холмик украшали то ландыши, то ромашки, то одуванчики, колокольчики и даже земляника. Он уходил с кладбища только в те часы, когда там бывали похороны.
   Незаметно для Алексея снова наступил сентябрь. Старик давно уже посматривал на своего гостя неодобрительно. Ему было жалко Алексея, но раздражало, что такой молодой ещё человек не может взять себя в руки.
-Жена твоя?- вдруг спросил он однажды, когда они уже легли спать каждый в своём углу сторожки.
Алексей молча кивнул и отвернулся.
-Завязывал бы ты с этим, сынок,- сказал старик помолчав.- Смотреть на тебя тошно - грязный, небритый, оброс совсем. Ну сам подумай- каково ей на тебя-то смотреть? Ты ж не пускаешь её, душе её нет из-за тебя покоя! Нет ей так на небо-то пути!
 Алексей вдруг мрачно рассмеялся.
-Да это она меня не пускает, дед! Катька-то моя! Ревнивая она, вот и не пускает...
-Э-э-эх!...
Старик плюнул и пошёл спать.
   Но спустя ещё какое-то время Алексей пропал. Сторож искал, звал его, но так и не нашёл. А когда через несколько дней к нему с улыбкой подошёл хорошо одетый, остриженный и гладко выбритый человек с огромным букетом белых хризантем в руках, старик не узнал его.
-Дед, да это же я, Алексей! Не признал?- рассмеялся он.
Старик даже оторопел от удивления.
-Э-э-э, вона ты како-ой, вон какой!- Он даже осмотрел Алексея со всех сторон, не скрывая восхищения.- Вот эт ты молодец, во-от, давно бы так! Нечего тебе тут торчать, хватит!
Алесей улыбался хорошей, весёлой улыбкой.
-Ну спасибо тебе, дед, за всё- за хлеб, за соль, за кров спасибо. Прими вот на память от меня.
   Алексей протянул сторожу конверт с деньгами и бутылку «Финляндии». У того даже дух захватило.
-Это вот она, она самая и есть, «Финляндия»?- спрашивал он, не в силах оторвать взгляд от красивой бутылки.
-Она самая!
-Ну-у, уважил старика, ува-ажил! - расчувствовался дед. Деньги он согласился взять, только когда Алексей уверил, что это на уход за Катиной могилой. Они крепко обнялись.
-Ну, счастливо тебе!- старик пожал ему руку на прощанье.
-Давай, дед! Не поминай лихом! Я только сейчас к жене зайду- и-и...- Он бодро указал рукой вперёд. Они ещё раз обнялись и разошлись каждый в свою сторону.

  Алексей неторопливо украсил всю Катину могилу её любимыми цветами и долго ещё стоял там, дышал прохладным утренним воздухом, вспоминал. Он опять позволил себе думать, и последними болезненными бликами возникли в его памяти чёрные змейки мокрых волос на белой спине... запах летнего сена... безбрежное маковое поле в его квартире... неотцветшие розы в старом саду... мёртвая королева в красном бархатном платье...  Он сказал хмуро и вслух, словно она была рядом:
-Катя, прости.
Взял из кармана пистолет и выстрелил себе в висок. Он упал навзничь, и в последнюю секунду успел ещё увидеть чистое голубое небо.