Глава 1
Говорят, сколько на Земле живёт людей, столько же и крыс существует. Эти создания селятся там же, где и люди, только роют свои норы под их жилищами. Крысы доедают за людьми всё съедобное, что люди выбрасывают, по вечерам посещают свои продуктовые «магазины» - мусорные баки и кучи, составляя конкуренцию бродячим собакам и кошкам. Крысы всё пробуют на зуб, и роют норы тоже своими острыми зубами, которые слишком быстро растут, так что их приходится стачивать, и чем твёрже почва, тем для грызунов лучше. По слухам, крыс останавливает только бетон, да и то, если в него вкраплено толчёное стекло. Ну не любят они, когда стекло под зубами похрустывает. А нам, людям, это тоже не нравится. Вспомню, как песчинки на зубах скрипят, и тут же вздрогну от неприятного чувства, да и зубов жалко, ещё пригодятся.
Рядом с Учёными, с Наукой, что в Прикладном Институте эдаким бутончиком распустилась, по соседству и крысы появились. Оказались они на территории Прикладного Института давно, ещё когда он достраивался за оградой из бетонных стенок, сверху обнесённых колючей проволокой. А на вышках часовые с автоматами охраняли самую дешёвую рабочую силу Советского Союза –заключённых. Зеков хватало на все Великие Стройки страны, а если где-то была нехватка, тут же Великие Кормчие восполняли недостаток «политическими» - всегда были недовольные, что ворчали у себя на кухнях о несправедливостях, о том, дескать, нас неправильно ведут, что дорогу в коммунизм давно потеряли, а нами правят идиоты. Вот таких ворчунов и хватали по доносам агентов, тоже крысиной породы, которые всегда были рядом, среди нас. Маскировались под людей, улыбались нам, выпивали с нами, подливали, анекдотами политическими распаляли, и хватали неосторожных за язык. Ну совсем как описывал Ярослав Гашек в «Бравом солдате Швейке».
Семья Алика, тогда, в начале шестидесятых уже прошлого столетия, как раз получила квартиру напротив Прикладного Института, который стал расширяться, строить новые корпуса под дулами автоматов охранников. И Алик, сидя за своими уроками, занятиями, нет-нет, да и выглядывал из окошка на эту стройку в надежде поймать ускользающую физико-математическую мысль. Он тогда не мог и подумать, что через десяток лет и сам будет работать в этом же Прикладном Институте, вначале в новом Южном, а затем и в старом Главном корпусе.
Видимо, от близости Большой Науки, или ещё от чего-то, начали крысы по территории Прикладного Института множиться. Может, понравился им запах Большой Химии. От отходов, что в больших мусорных баках собирались для вывоза на свалки, стали они мутировать, в размерах увеличиваться, а некоторые крысы, стыдливо проныривая по вечерам во дворе, даже стали едва слышно с аппаратчиками знакомыми здороваться. Алик тогда только из армии дембельнулся, и сразу пришёл в Институт Прикладной на работу устраиваться: до дому недалеко, через дорогу перебежал – и проходная тут как тут.
Стал инженером на смены ходить, в том числе и на ночные. На сменах аппаратчики смотрят за установками, чтоб процессы большой, средней и малой химии дали лучшие результаты, или хотя бы хорошие. На худой конец, хотя бы какие-нибудь результаты. А инженер ими руководит, и журнал рабочий ведёт. Или с аппаратчиками работает, учит их уму-разуму, если опытный, вроде Володи Нечаева. Сперва Алик у аппаратчиков учился, с ними трепался о работе, о жизни. Это если дневная смена была. А на ночной смене аппаратчики частенько слегка поддатые были, и за установками приходилось присматривать и инженеру тоже, подчас весь процесс самому вести. А рабочая косточка спала с устатку в уголке на матрасике. Однажды перед сном молодые ребята-аппаратчики, заметно навеселе, и вспомнили, что крысы здоровенные здороваться стали. Алик не поверил: мало ли что по пьяне кому привидится! Да и такие разговоры редкими были.
Как-то раз на ночной смене молодой инженер Алик работал вдвоём с аппаратчиком Юрой. Смена выдалась тяжёлая, кристаллы на их смене росли вкривь и вкось, соблазнительно вихляя при вращении своими цилиндрическими телами, норовя то сузиться, то расшириться,- конечно, чуствовали, что инженер ещё салага, вот и изголялись над ним. Хорошо, что хоть Юра-аппаратчик не подкачал, и держал «подростков» в узде. Из окошек вакуумных высокочастотных установок пыхало жаром, глаза сильно уставали даже с фильтрами, и улучив минутку спокойного роста, Алик сбежал из духоты ростового зала на воздух. Он вышел во двор прогуляться, благо аппаратчик Юра Бегун никуда не бегал, и не спал, а за установками следил. Видимо, выпивка у него закончилась, и магазины уже закрытые были, когда ему на смену идти пришлось.
Выйдя из Южного корпуса, Алик остановился в удивлении: перед ним стояла на задних лапах шеренга крыс, от неё отделилась большущая крыса в фуражке, строевым шагом подошла к юному инженеру и отрапортовала:
-Товарищ лейтенант запаса! Дежурное отделение Новых Разумных Земли по Прикладному Институту построено. Ждём Ваших указаний. Старшина отделения Ениталий Сальцо.-
И старшина хватко козырнул правой передней лапкой, которая показалась Алику чудовищно большой. Этот ритуал поначалу его не удивил – ведь он действительно лейтенант запаса, отбарабанил свои два года после универа на Кавказе, где повидал всякого. Но такого он там не видел. Чтобы крысы умели стоять на задних лапках! А передние лапы, как заправские солдаты, вытягивали вдоль туловища, или козыряли ими!! Носили фуражки!!! И притом рапортовали!!!! И вообще, откуда они знают его, Алика?
Об армии Алик в Прикладном Институте почти не рассказывал, это интересовало только кадровика Ивана Омнисиевича Симчука, высокого худого и кагебичного человека, который ревниво участвовал в приёме Алика на работу. И начальника Алика, кандидата прикладных наук Дубового, у которого, по слухам, где-то в глубинке был дядя с горячим сердцем и холодной головой, и честных правил, из которых он сделал исключение для своего племянника, похлопотав, чтобы того назначили руководителем лаборатории. Эти рекомендации бывшего коллеги живо принял к исполнению майор в отставке Симчук, и вот теперь Науке, как и всем женщинам, приходилось терпеть от не слишком одарённого кандидата Дубового его притязания к ней. И не только к Науке, но и к молоденькой рентгенщице Танечке с розовыми щёчками, вздёрнутым носиком и глубоким, как теперь говорят, сексуальным голосом, которая была чудо как хороша!
От воспоминаний об армии Алик, или Александр, как именовал его начальник Дубовой, бессознательно убегал, там он ко двору не пришёлся, хотя и старался. Здесь, на работе в Прикладном Институте, Алик военную форму не носил, военным шагом не ходил. И свою любимую и практичную ПШ гимнастёрку надевал только дома, потому что нравился в ней жене. Откуда же эти животные, которых все побаиваются из-за их острых зубов, могли узнать о нём? Так думал Алик, не осознавая, что уже наделил этих грызунов дарами, которые человек вырывал у природы сотни тысяч лет. А может, и миллионы. Речь, прямохождение, ориентирование в обстановке. Движения крыс были, как в мультфильмах, одушевлявших животных, и пародирующих поведение людей. Ну, положим, души-то у них есть, а вот сознание – лишь у человека, венца всего сущего.
Алик постарался вернуть заблудившиеся мысли к реальности.
-Наверное, на Землю высадились пришельцы, имеющие лишь форму здоровенных крыс, уже изучили наш язык, и теперь будут пытаться завоевать нашу планету,-
про себя подумал молодой инженер, ещё недавно, учась в школе и университете, наглотавшийся фантастических книг советских и несоветских авторов. А перед ним продолжали стоять крысы, переминавшиеся в шеренге на натруженных задних лапках. И всё так же отдавал честь старшина Сальцо. Его козыряющая лапа дрожала у виска, и задние лапки едва заметно подрагивали. И он помимо воли, вспомнив армейские команды, скомандовал:
-Вольно!-
Сальцо повернулся кругом и произнёс:
-Отделение, вольно! Разойдись.-
Старшина Сальцо в большой для его головы фуражке с малиновым околышем остался стоять рядом с Аликом, поедая его глазами.
-Хорошо, что ест только глазами,-
подумал Алик, раньше слегка брезгливо относившийся к этим хвостатым грызунам, но без особого отвращения, с пониманием их роли санитаров в естественном течении жизни на Земле. Чтобы не молчать, он обратился к страшине крыс:
-Товарищ старшина, продолжайте нести патрульную службу во вверенной вам территории. Обратите особое внимание на площадку между Северным и Южным корпусами, где осталось много строительного мусора.-
Крыса-старшина взял под козырёк, протянул лапу для рукопожатия, Алик машинально протянул свою, для чего ему пришлось сильно наклониться. Во время этой церемонии его слегка царапнул крысиный коготь. И вдруг Алик увидел, что старшина – это высокий мужчина, а его отделение – это парни и девушки, и все они одеты в полувоенную форму. Из сознания инженера разом вышибло ту прежнюю картину, ушли образы крыс, их длинных хвостов, усатых мордочек и когтистых лапок. С ним беседовал старшина в человеческом облике, объяснял, что ему и его команде нужны постоянные пропуска, и лейтенант запаса Александр Мускатов, то есть Алик, единственный, кто может им в этом помочь. Откуда-то из комбинезона Ениталий Сальцо достал форменный бланк заявки о зачислении на работу временно в качестве рабочих по уборке территории его ниже перечисленных людей. Алик взглянул на бланк, и первым там значился старшина Сальцо. Другие фамилии он заметить не успел, потому что бумага со списком, печатями КГБ и подписями была аккуратно свёрнута, и уже находилась в его руке.
-Конфиденциально, никому не показывать, и утром сразу после смены передать Ивану Омнисиевичу Симчуку, который уже в курсе,-
произнёс шепотом старшина, наклонившись к уху Алика.
У Алика шевельнулась в сознании мысль о странных крысах, им увиденных, но тут же и пропала. А вместо этой мысли, прошедшей в сознании тенью, возникло горячее желание помочь сплочённой команде симпатичных молодых парней и девушек, и своему в доску старшине Сальцо, получить эту работу по очищению захламлённой площадки между Северным и Южным корпусами. Бережно неся в руках бумагу, он вернулся оканчивать свою смену. Выглядел он настолько странно, что Юра Бегун, взглянув на Алика, тут же уложил молодого инженера на свой матрас, укрыл его курткой, и Алик тут же провалился в сон...
Во сне он видел, как по территории Прикладного Института гуляли крысы в потёртых пальто и беретах, из-под которых задорно выбивались седые, и неседые вихры. Они встречались друг с другом, здоровались за лапку, и тайно царапали друг дружку когтем, передавая таким образом секретную информацию. А за ними гонялся Иван Омнисиевич Симчук, чтобы ему тоже пожали руку и слегка царапнули когтем – это был их секретный пароль, пароль Чёрных Крыс.
Утром аппаратчик Юра разбудил Алика как раз за десять минут до прихода начлаба Дубового, так что они успели спрятать матрас, умыться в туалете и записать результаты удачно прошедших экспериментов в журнал. Образцы оставались в установках для медленного охлаждения, Алик и Юра взглянули на висящие цилинды выращенных красавцев-кристаллов в окошки, обрадованно пожали друг другу руки,- смена завершилась на редкость удачно.
Уходя со смены, Алик зашёл в комнатку отдела кадров, где уже зорким орлом глядел в окно начкадров Иван Омнисиевич Симчук, наблюдая, как бегут к проходной Прикладного Института научные сотрудники, роясь в сумках и карманах в поисках пропусков.
-Ну, заходи, лейтенант запаса,-
приветствовал Симчук Алика, протягивая ему руку для приветствия. Но молодой инженер робел перед такими великими начальниками, да и невеликими тоже, и просто вложил в протянутую руку заявку старшины Сальцо со словами:
-Вот, просили Вам передать, Иван Гомн... Омнисиевич,-
поправился Алик, с опаской взглянув на Симчука. Елена Фёдоровна, инспектор отдела кадров, подняла голову от бумаг, изумлённо-неодобрительно метнув взгляд вначале на Алика, а затем на начальника. Но Симчук не заметил оговорки Алика, углубившись в чтение бумаги.
-Что это они не через первый отдел такой документ отправили?-
произнёс Симчук, но взглянув на Алика, добавил:
-Хорошо, иди, лейтенант, я разберусь, и виновные будут наказаны. Ты с ночной смены, наверное. Ну иди, отдыхай.-
И Алик пошёл домой, рассматривая покрасневшую царапину на тыльной стороне правой руки.
-Нужно будет смазать иодом дома,-
подумал он, так и не вспомнив, где же он оцарапал руку.
Глава 2
...Но хитрый Иван Омнисиевич ничего не упускал из виду, ничего не пропускал мимо своих хватких рук. Завкадров одновременно работал в Прикладном Институте, получал пенсию, а также исполнял обязанности председателя гаражного кооператива. И везде получал зарплату, а вот подоходный налог платил, как пенсионер – то есть вообще не платил. Зато как член Партии исправно платил взносы с полной суммы всех заработков. При финансовой проверке честность по отношению к кормящей его Партии и нечестность в отношении государства всплыла на свет божий. Но всё это, а также взятки, которые он брал с желающих вступить в кооператив вне очереди, и затем получить гараж, выявилось гораздо позже. А сейчас он не пропустил мимо ушей оговорки Алика, и занёс молодого инженера в список своих должников. Моральных, конечно, но спускать долги он был не приучен.
Ничего этого не ведал Алик, продолжая работать, ходить на смены. Сразу же он встал на комсомольский учёт, стал членом профсоюза. Изредка по вечерам он встречал старшину Сальцо в рабочем халате, который убирал мусор вместе с другими уборщиками на территории Института. Вначале он подобострастно здоровался с Аликом, но со временем словно стал забывать лейтенанта запаса Алика, его лицо при встречах становилось всё более отчуждённым, и даже следы досады мелькали у него на некрасивом угреватом лице при виде старого знакомого.
Когда хлам с площадки между Южным и Северным корпусами Прикладного Института был окончательно убран, отпала надобность в команде Ениталия Сальцо. Но его «парней» и «девушек», да и самого старшину запасаАлик продолжал встречать на территории. Все они влились в коллективы опытного завода, и даже Института. С двумя из них Алик встречался часто. Это были две девушки, не лишённые приятности, одна из них с острыми чертами лица, и сильно выдающимися вперёд верхними резцами, другая с грубоватыми деревенскими чертами лица, крупными отстоящими друг от друга зубами. Они перешли в химики-лаборанты, и теперь работали в тепле, в Главном корпусе Прикладного Института, и сразу пошли на вечернее обучение химического факультета университета. Одну из них, тоненькую, неправдоподобно белую, со слегка несимметричными мелкими чертами лица, звали Роксаной, а другую, ширококостую, неуклюжую, с резким голосом звали Анталией. Их поселились неподалёку в общежитии Прикладного Института, где подруги делили одну комнату на двоих.
Давайте не будем смотреть на потихоньку внедряющуюся в Прикладной Институт крысиную команду с крысой-старшиной в фуражке Сальцо во главе глазами слегка царапнутого крысами инженера Алика. Он, как и многие другие, которые здоровались с крысами за руку и были ими «маркированы», видели перед собой не крыс, а молодых людей, стремящихся в Науку, шедших тяжёлым путём работы и вечерней учёбы. Как многие молодые люди, эти крысы, поднявшиеся по ступеньке эволюции и ставшие Новыми Разумными Земли, не только работали и учились, но и желали участвовать в общественной жизни Прикладного Института, все вступили в комсомол, а Ениталий Сальцо подал заявление в Партию, и в рекордный срок на партийном собрании объединения института и опытного завода был туда и принят. Рекомендовали его завкадров Иван Омнисиевич Симчук и заведующий секретным Первым Отделом Шишкин Василий Парфумович, в целях сохранения секретности всегда говоривший тихо, даже полушёпотом. Оба выступили на собрании, один громко, чётко, а другой тихо, так что его не раз просили повторить сказанное, так сказать, «на бис». Шишкин улыбался просившим повторить его слова, и при этом что-то записывал коротко себе в блокнот. И странное дело, после двух «вызовов на бис», секретчика Института больше никто ни о чём не спрашивал, а кандидатуру Сальцо утвердили единогласно. Крысе пожали лапку, и она пошла, пошатываясь, на своё место, где её поздравляли в узком кругу, а рядом сидящие жаждали поручкаться, и приятно улыбнуться вновь принятому члену КПСС.
Кроме официальной общественной жизни, существовала ещё и художественная самодеятельность, куда и Новые Разумные Земли ринулись, аж засвистело. Мне, автору, панически боявшемуся крыс, они, эти Новые Разумные, были отвратительны, даже омерзительны. На концерте художественной самодеятельности я вначале с недоумением и неприязнью смотрел, как на сцене среди людей-выступающих ходят крысы на задних лапках, кокетливо покручивают своими хвостиками, переступая в групповых танцах, или раскрывают свои пасти, показывая острые белые зубки, когда выступает хор, и пищат что-то невпопад. И все сидящие в зале восторженно хлопают ансамблям отделов, оценивают номера баллами, присуждают участникам места и награждают победителей.
А одна нахальная толстенькая крыса по имени Кларисса даже исполнила сольный номер, спела модную песенку про тридцать три коровы и, подражая популярной в то время Алле Пугачёвой, кружилась по сцене во время выступления, а в конце задорно поклонилась, сняв с головы ковбойскую шляпку, и махнула ею, приседая в книксене. Ей отчаянно хлопали, всем необычайно понравился её номер, хотя я, единственный в зале не подвластный чарам, слышал скрипящий писк, производимый Клариссой, правда, слова мог различать. Текст был премиленький, и крыска так потешно переваливалась на своих коротких лапках, пытаясь удержать равновесие – толстенький зад этой участницы норовил привести Клариску к падению. Но каждый раз ей удавалось удержаться на лапках – вот это было большое достижение!
После объявления победителей их вызывали на сцену, где им должен был пожимать руку Председатель Профкома Прикладного Института Верёвский, ещё недавно с большим неуспехом трудившийся в отделе электрических приборов, и с редким энтузиазмом сотрудников этого отдела выдвинутый на общественную деятельность, подальше от приборов и электричества. Номер Клариссы был отмечен первой премией, она получила большую красивую куклу, ей пожал руку Верёвский и поцеловал в щёчку. Для этого ему пришлось сильно нагнуться, почти припасть на одно колено. Мне это было видно непредвзятым оком, а все остальные, как и сам Председатель Профкома, не заметили, что жёсткие крысиные усы чуть оцарапали его щеку и губы. Отходя к своему месту в Президиуме, он невольно провёл рукой по своей царапине, недоумённо повернулся, верно, искал то место, где он мог поцарапаться, и чуть не промахнулся, садясь на стул.
Зрители воодушевлённо обсуждали выступление победительницы и, поворачиваясь на своих местах, провожали её взглядом. А Кларисса, степенно переваливаясь, шла на своё место. И никто не видел, как мучительно размышлял растерянный Верёвский, пытаясь понять происходящее, как ему вдруг стало плохо, он сильно побледнел, и его заместитель Чернявая что-то прошептала ему на ухо, и самый молодой член Профкома, обаятельная бездельница Валентина, которая попала в Профком вместе с Верёвским, взяла его под руку и проводила со сцены. Это было последнее явление Верёвского членам профсоюза Прикладного Института, по слухам, получившего потом повышение, и перешедшего в обком профсоюзов.
Мой знакомец инженер Алик тоже участвовал в самодеятельности, спел романс на пару с гитаристом, и читал чьи-то стихи, то ли сонеты Петрарки, то ли какого-то другого поэта. И оказался в числе призёров, а призом его стал набор чайных ложечек в красивой коробочке, которую ему вручала заместитель Председателя дородная Людмила Чернявая с красивыми коровьими глазами. Участвовали в самодеятельности и лаборантки Роксана и Анталия, мне ли, автору, не различить этих крыс среди прочих участников. Правда, в хоровом пении они оказались не сильны, но я слышал их писк.
Но вот все призёры были награждены, и люди, и крысы повалили толпой из зала, крыс затирали, они юлили под ногами у толпы, и громко взвизгивали, когда на них могли наступить. Я сидел в уголке, и наблюдал, запоминал лица, выражения, возгласы, и старался не подпускать к себе крыс, которые случайно оказывались у моих ног.
Возле сцены задержались Алик с гитаристом, они договаривались репетировать новые романсы, и к ним прибились Кларисса, Роксана и Анталия, чтобы тоже участвовать в репетициях. На моих глазах создавался ансамбль, участники которого преследовали различные цели, такой странный для меня, не затронутого злым колдовством. Ведь обычно люди держат крыс в клетках с научными целями, мучат их, режут, прививают разные болезни, чтобы здоровее стало человечество. А в этом ансамбле кокетливая крыса Кларисса явно заигрывала с гитаристом Толиком, и с Аликом, а на неё, насупившись, поглядывали Роксана и Анталия, и норовили исподтишка куснуть за ухо, или за хвост, когда никто из людей этого не видел. И когда три крысы, попрощавшись с Аликом и Толиком, пошли на выход, то в тамбуре, где их, как они полагали, никто не видел, они передрались друг с дружкой, поначалу нападали вдвоём на Клариску, а затем, когда Кларисса унесла от них ноги, продолжили разбираться между собой. Тогда я, нарочно топая ногами, тоже пошёл на выход, и они с визгом унеслись вниз по лестнице.
Глава 3
Как известно, крысы быстро размножаются, и быстро растут. В Прикладном Институте неуклонно ширилось крысиное сообщество, молодые крысы, взрослея, вступали в борьбу за рабочие места. Они не обладали специальными знаниями, которые люди приобретают годами, десятилетиями, зато у них была стремительность, способность к коллективным действиям в нападении. И они быстро покидали поле боя, если победа склонялась на сторону противника. Конечно, не будь у крыс в Прикладном Институте «пятой колонны», они были бы изгнаны сразу и бесповоротно. А кто же им ворожил, спросите Вы, внимательный, дотошный или въедливый читатель, или читательница?
Ну, поскольку крысы юрко шныряли повсюду, всё слушали и всех знали, их знаниями охотно пользовалась тайная полиция, то есть КГБ. Да о чём там говорить, ведь именно она, всесильная и тайная, и подбросила в наш Прикладной Институт отделение крыс под предводительством старшины в фуражке Ениталия Сальцо. Так что крысы всегда находили поддержку и защиту у Ивана Омнисиевича Симчука, у начальника Первого Отдела Василия Парфумовича Шишкина. Да и Партия решительно поддержала новых членов своих рядов, которые при отсутствии знаний брали напористой и забористой критикой недостатков. О недостатках в Прикладном Институте крысы оказывались в курсе быстрее остальных.
В Партии давно уже не отличали злобную травлю от дружеской критики, и в результате партийных разборок не один партийный руководитель, получив очередной жестокий нагоняй в обкоме, райкоме, впридачу бесплатно получал инфаркт, или инсульт. И отправлялся в Стойбище Теней Забытых Предков.
Именно так почил в бозе Большой Директор Прикладного Института, всеми уважаемый Имен Батькович Кузнецов как раз накануне Больших Перемен в стране. Он был Солдатом Партии и, став в Прикладном Институте Генералом, ковал новых Солдат Партии из комсомольцев. При этом множил угодничество, подхалимаж, лакейство, низкопоклонство. Именно при нём стали процветать многочисленные Крысы, правдами и неправдами занявшие постепенно места в руководстве Партийным и Профсоюзным Комитетами, Отделом Кадров. Вы спросите, а куда же делся Иван Омнисиевич Симчук? А вот когда стали проверять, кто и как получил места в гаражном кооперативе, тогда всё и открылось про И. О. Симчука, а смешное его жульничество с налогами на доходы вскрылось благодаря его «партийной честности». Хорошо ещё для него, что Василий Парфумович Шишкин, бдительный начальник Первого Отдела, отпустил грехи Завкадрами с покаянием последнего, и тот просто ушёл со всех своих должностей на свою давным-давно заслуженную пенсию.
Не обладая знаниями химии, руками зависимых от него учёных И. Б. Кузнецов «выковал» себе кандидатскую диссертацию, чтобы получать Генеральское жалованье. Ибо без этой защиты Большой Директор Прикладного Института получал бы зарплату меньшую, чем Самый Старший Научный Сотрудник – доктор наук, профессор, каковых было в Прикладном Институте аж три человека, и все завлабы. Это было неприлично, и подхалимствующие холуи вкупе с холуйствующими подхалимами, плотно облепившими Товарища Кузнецова, нашли выход. И в течение года диссертация была «склёпана». У Кузнеца оказалась хорошая Кузница, и ловкие Подмастерья. Главный Подмастерье получил в награду тоже возможность сделать кандидатскую диссертацию по химии вне очереди (!), что он быстренько и обтяпал в тени Большого Директора. Слава богу, он успел это сделать до внезапной кончины Великого Кузнеца.
А годы шли, и даже бежали для нашего героя Алика, который невольно стал соучастником Большого Проникновения Крыс в Прикладной Институт. Он успел сменить лабораторию, поступить в аспирантуру и даже защитить кандидатскую диссертацию. Со времени появления Алика в Прикладном Институте прошло уже свыше десяти лет. Он всё надеялся, что жизнь станет лучше, и тоже надеялся вступить в Партию, получить повышение по службе и прибавку к зарплате. Но с Партией вышла заковыка: в очередь вступающих всё вклинялись и вклинялись молодые и энергичные «Новые Разумные Земли», знакомые Алику ещё с тех времён, когда они под командой Ениталия Сальцо стройной колонной внедрились в Прикладной Институт. Все они рвались в Партию, а вступив, через короткое время оказывались уже в лабораториях, активно критиковали «устаревшие» порядки на партсобраниях, словом, всевозможными путями лезли вверх.
Мне, автору этих хроник, вся эта суета была особенно заметна, ведь я вовсю стерёгся колдовских чар крысиного племени, не давал им себя не то что оцарапать, но даже остерегался приближаться к ним, наблюдая их издали. И это удавалось мне долгое время, ведь я и тогда был довольно нелюдим, сидел у себя в отделе, даже на перерывы никуда не выходил, почти всегда приносил с собой из дому бутерброд и термос с чаем. А когда у нас в Прикладном Институте появились персональные компьютеры, то и вообще почти безвылазно сидел в отделе, иногда даже ночевал там же, на рабочем месте. И слыхал шум, страсти, которые кипели в отделах, и видел в короткие вылазки в библиотеку, в курилку, в столовку, как крысиное племя вытесняло людей, а те даже не замечали этого.
В комнатах напротив моей появлялись молодые сотрудники, у части из них всё ещё оставались крысиные хвостики, которые замечал, увы, только я. Страсти накалялись в лабораториях, коридорах, даже в туалетах порой велась активная борьба Новых Разумных с растерянными, вежливыми людьми. Люди всё ещё пропускали женщин, стариков и инвалидов вперёд, а представители Нового Племени намеренно толкались, грубили, нахально втирались в очередь в столовой, огрызались на недовольство людей, а то и раздавали тумаки и укусы. И люди относили синяки и царапины на счёт собственной неуклюжести и невнимательности, не замечая очевидного, и обвиняя лишь себя.
Одна тихая и скромная пожилая дама со странной фамилией Завербах успешно заведовала отделом, была уважаемым доктором наук. Но после наступления Эры Молодых и Сильных Мария Эрнестовна, так её звали, пожаловалась своей приятельнице на то, что один старший научный сотрудник её отдела, недавно защитивший диссертацию кандидата наук, стал её не то что критиковать, но яростно набрасываться, направляя свои удары не на научные результаты завотделом, которые были высоки и неоспоримы, а на её якобы сомнительное происхождение, о чём свидетельствовала её неславянская фамилия Завербах. И вообще, шептал в кулуарах ретивый защитник чистоты славянской крови Элпид Сенной, может быть, эта завотделом и завербована кем-то, на что прямо и намекает её фамилия.
Как же такой малокультурный человек вообще смог стать кандидатом, спросите Вы, гражданин читатель? Объясняю. Поскольку в науке он был слабоват, а стать кандидатом наук хотелось, то договорился с товарищем делать работу вместе, и потом и защищаться вдвоём. А после того, как работа была сделана, быстренько защитил диссертацию сразу по всем результатам, не оставив товарищу для защиты ничего. Активный, подвижный СНС (Страшный Наушный Сотрутник) Сенной, что совершенно естественно, был членом Партии, и на партийных собраниях продолжал свои кавалерийские наскоки на уважаемую Марию Эрнестовну.
Руководство Прикладного Института, сплошь состояло из членов Партии. А члены Партии упрямо не любили космополитов, хотя считали себя интернационалистами. Но ведь и те , и другие стремятся объединять людей разных стран, и если эти два понятия не одно и тоже, то всё-таки различия второстепенны. По мнению Партии, космополитизм – это плохо, а интернационализм – хорошо. Сенной утверждал, что от самой фамилии Завербах несёт космополитизмом, и руководство Прикладного Института засомневалось, действительно ли пожилая женщина, да ещё с такой фамилией, может руководить отделом в свете всё новых решений Партии, требующих новых, молодых кадров.
И вскоре доктора Завербах заменил новый заведующий отделом, Элпид Сенной. Ну очень уж ему хотелось власти. И денег. И новой обуви из дорогого магазина, за 100-200 долларов. И нового костюма, чтобы выглядеть солидным, деловым человеком, словом, бизнесменом. А дела он делать умел. То, что в науке он был чуть выше нуля, не страшно: ведь будучи начальником в Новые Времена, можно заставить своих подчинённых делать всю работу, и защищать на её результатах и докторскую диссертацию, и даже академическую!
Глава 4
С каких-то пор автор этих строк перестал замечать разницу между людьми и крысами. Стоило мне познакомиться с любителями шахмат, и поучаствовать в их бесконечном турнире, прерываемом лишь по вечерам, когда участники расходились по домам, продолжая горячо обсуждать сыгранные партии, и... хлоп, и готово! Меня тоже царапнула, или слегка укусила крыса. Впрочем, прямо на моих глазах крыса эта превратилась в молодого стройного парня с изящной щёточкой усов, украшавших его и без того красивое лицо. Чем-то он напоминал прилизанного Кларка Гейбла в фильме «Унесённые ветром». А голос! Я впервые услыхал такой бархатный баритон, все слова были им отчётливо проговариваемы. Одним словом, диктор московского телевидения, да и только! И только тяжёлый запах его дыхания отталкивал, отвращал от него.
Я играл с ним партию в шахматы, и он буквально подавил меня своими тяжёлыми фигурами, тяжёлым дыханьем, и постоянными комментариями моих слабостей и ошибок. Разгромив мою армию и поставив мне спёртый мат, этот игрок с каким-то странным именем Асаш тут же расставил фигуры на шахматной доске заново, и стал меня завлекать сыграть ещё раз. У меня закружилась голова от пронзительного взгляда его немигающих чёрных, как провалы, глаз, чуть не стошнило от его удушливого дыхания, и я сразу же отказался. Да и пора было заканчивать перерыв. И я снова забился в свою комнатку, продолжая свои бесконечные расчёты методом конечных элементов. Но снова и снова до конца рабочего дня у меня перед глазами возникало лицо Асаша, его чёрные немигающие глаза неотрывно глядели в мои, и его комментарии в стиле Николая Озерова всё длились и длились:
-А теперь мы надавим на эту слабую пешку, займём господствующую вертикаль ладьёй, и... мат!-
После работы я снова едва отвертелся от его приглашения:
-Ну что, сгоняем пару партеек по-быстрому?-
На миг мне показалось, что его улыбающееся лицо превратилось в крысиную мордочку с длинными острыми усиками, направленными прямо мне в лицо, и острыми резцами, прищёлкивающими от нетерпения. Но тут же ассоциация с крысой пропала, оставив после себя слабый запах то ли подземелья, то ли общественного туалета.
Стоило мне иногда поддаться, и... пошло-поехало! Очнуться удавалось в таких случаях лишь в полночь. Асаш, проиграв мне для видимости одну-другую партейку в шахматья, как он называл древнюю игру, затем громил меня, как хотел, приговаривая свои коронные присловья, полуиздевательские, полуобидные:
-А мы Вас пешечками поимеем, в уголочке зажмём, и заматюкаем, разденем Ваш королевский фланг, съедим Вашу турочку, не подавимся. Опять ферзя зеваете, тут Вам и маток в шестнадцать ходов.-
Торопясь на последний троллейбус, я выбегал из Института, проклиная свою слабость к шахматной игре, ругал себя разными словами, стоя под полуночным небом и ожидая транспорт. А ведь меня ждали домашние шесть часов тому назад с работы. Но... часть моей жизни сгорала в этих баталиях, в которых я всё равно не мог победить.
Побеждали другие, юркие, становились начальниками отделов, докторами наук, замдиректорами. С некоторых пор я перестал встречать Асаша, ни в перерывах, ни после работы он уже не играл в шахматы, ходил важный, отрастил себе ещё более длинные вислые усы, стал говорить исключительно по-украински. Теперь он руководил лабораторией, и ему было не до игры в шахматы. Его бывший начальник лаборатории стал замдиректора, а на его место взошёл Асаш: в их отделе они оставались единственными Членами Партии, а служебный рост, как правило, наблюдался только среди них, Самых Достойных, Членов Партии.
Да и кого же продвигать, в самом деле? Не меня же, борьбы избегающего, всё книжками да стишками своими занятого. И не Алика же, у которого в голове сплошные интегралы и кристаллические симметрии. А вступить в Партию вовремя он вначале не захотел, а потом не успел, и его не захотели. Ну что Вы хотите, если он, Алик, не только покойному директору Кузнецову не глянулся, но даже и собственному отцу, который своё мнение об Алике доложил всем своим знакомым в институте, где сын работал. Вот Алик и застрял на служебной лестнице, вверх не может, а вниз его молодые сталкивают, спешат по плечам других наверх выскочить. А вверху уж и так толкучка образовалась.
Новый директор и так, и эдак пробует, чтобы амбиции всех жаждущих удовлетворить. Назначит двух новых замдиректоров, так они сразу в академики рвутся, всех себя этому посвящают, а работать-то некому! Назначит он двух других – и тут же результат: успехи только у них, а дела институтские всё хуже идут. Видит директор молодой, да зрелый уже, что все его заместители и помощники перегрызлись между собой, как стая крыс, и думу думает, как своих подчинённых очеловечить. Вот он стал картины писать благородные, да у себя в приёмной и актовом зале их вывешивать. Ну чисто художник-пейзажист! На первых порах управленцы присмирели, тоже себя с благородной стороны показать хотят. Тут борьба за наилучшие места под ковёр ушла, а снаружи тишь да благодать остались. А результаты всё хуже и хуже; финансирование государственное вначале уменьшилось, а вскоре почти прекратилось.
Управленцы забегали, чтоб заказы для исполнения искать. А никому-то ничего-то и не нужно. Только мыло, стиральные средства, да бижутерия ещё остались в спросе. Да вот один оригинал из пригорода надумал шарики надувные раскрашивать и на улице продавать, и вскоре в миллионеры выбился. Кто знал, что резиновые шарики так людям в это смутное время понадобятся? А другой в политику двинул и, став очередным президентом бывшей советской республики, сотню-другую миллиардов (долларов!) скрысятничал, и теперь в перечне самых богатых людей планеты оказался, в каталоге Форбса не последнее метсо занимает. Вот это орёл!
В Прикладном Институте дела шли всё под горку. Нет, не для всех. Управленческие кадры укреплялись, учёные же либо уходили на пенсию, если заслужили, либо уезжали куда подальше. А молодые и вовсе в бизнес удирали в надежде разбогатеть. И некоторым это даже удалось. Когда Науке, которая, как и все Музы, невесома, нечувствительна и незаметна для окружающих, некого стало осенять вдохновением, она тихо ушла из Прикладного Института.
Кто знает, может в Прикладном Институте уже и крыс не осталось, все сбежали, как с тонущего корабля?
16 ноября 2012 г.