Я – шестилетняя девчонка. Осенью я пойду в школу, и мне уже разрешается по вечерам играть в нашем переулке без взрослых.
Переулочек у нас коротенький, машины в нем не водятся, по обочинам растут полынь и мальвы в человеческий рост. Под окнами высажены ночные цветы – табачок, ослинник, зорька, которые вечерами хозяйки обильно поливают, и над которыми потом кружат в сумерках большие ночные бабочки, бражники.
Так уж получилось, что моих ровесниц среди обитателей переулка нет, зато мальчишек – пруд пруди. Поэтому играю я исключительно с ними. Любимые наши игры – пятнашки, казаки-разбойники и, конечно, куликашки, или, попросту говоря, прятки.
Мальчишки еще гоняют в футбол. Но меня в футбол не берут. Однажды, правда, взяли, но я за какой-нибудь час игры ухитрилась выбить два стекла в соседских окнах. После этого на улицу вышел молчаливый дядя Толя, проткнул мяч отверткой, и на этом моя футбольная карьера завершилась. Теперь, когда мальчишки гоняют мяч, я бесцельно брожу по переулку и с завистью смотрю на улочку, куда выводит наш переулок.
Улочка тоже коротенькая, и по ней проезжают две-три машины в год. Для игр она чрезвычайно привлекательна. Вся в кустах, палисадниках и заборчиках. Однако здесь играют большие – ребята и девчонки лет десяти-двенадцати, и нас, мелюзгу, они в свои игры не принимают.
Однажды, в один из таких футбольных вечеров, я слонялась по переулку без дела под истошные крики мальчишек, гонявших мяч, и, не сумев придумать для себя ничего путного, вышла на угол. У больших куликашки были в разгаре. Как музыку слушала я скороговорку рыжеволосого Петьки, задиры и отъявленного хулигана, прижавшегося лбом к фонарному столбу:
- Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать. Шесть, семь, восемь, девять, десять, я иду на целый месяц. Кто не спрятался, я не виноват…
Долго маялась я, а потом вдруг осмелела и перед началом нового кона выступила на обочину.
- Тебе чего?
Моя решимость мигом пропала, но я, мучительно краснея, все же произнесла запинающимся шепотом:
- А можно мне… это самое… тоже буду с вами?
Большие моим нахальством были поражены.
- Нос не дорос!
- Иди-иди, топай к мамочке!
- Козявка!
А хорошенькая белокурая Танечка передернула острым плечиком и сказала капризно:
- Если будет она, не буду я!
И вот я опять стою на своем углу под кустами и тихонько глотаю слезы, изо всех сил стараясь сохранить независимый вид. Но в этот миг судьбе было угодно сжалиться надо мной.
- Таня-я! – донеслось откуда-то сбоку. – Домой!
И сразу же еще:
- Галя, ужинать!
Куликашки оказались под угрозой срыва. И настал мой звездный час. Большие, пошептавшись, повернулись в мою сторону:
- Эй, ты! Как тебя? Будешь играть?
От волнения у меня перехватило горло, и я только кивнула головой.
- А прятаться-то ты умеешь?
- Ага-а…
И вот я впервые в жизни стою в одном кружке с большими и слушаю слова считалки:
- На золотом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой, говори поскорей и не задерживай добрых и честных людей…
Мне было совершенно безразлично, буду ли я искать, иначе куличить, или прятаться. В любом случае я покажу им класс! Стоя на углу, я уже изучила все укромные места, и всех отыщу, кто бы куда не залез. А если мне выпадет прятаться, то у меня тоже заготовлено местечко, и какое!..
Украдкой я кидаю взгляд в переулок – видят ли мой триумф футболисты? Похоже, что нет. Увлечены своим дурацким мячом и больше ничего не желают замечать.
Наконец долговязый Сашка, которому выпало куличить, припадает лбом к столбу:
- Раз, два, три, четыре, пять…
А я стремглав несусь в наш переулок, пробегаю под прикрытием кустов, ныряю с разбегу в сухую канаву под мостик и под треск раздираемого о какую-то железяку платья вытягиваюсь там, и замираю. Вот теперь пускай поищут!
Играющих мне из моего укрытия не видно. Слышно тоже плоховато. Издалека до меня доносятся смех, отдельные неразборчивые слова. Сердце мое стучит до невероятного громко. Я представляю себе, как они уже все вместе ищут и не могут найти меня, поражаются моей ловкости и горько сожалеют, что не брали в игру раньше.
Темнеет. А я лежу под мостиком, лежу… Слышу, как дважды выходит и зовет меня мама, но, понятное дело, не откликаюсь. Футбол кончается. Не сразу я замечаю, что криков и смеха с улицы тоже уже не слышно. И тут до меня начинает доходить, что меня давно никто не ищет. А может быть, не искал вообще. От обиды у меня щекочет в носу, на глазах выступают слезы.
Опять зовет меня мама, и я выползаю из-под мостика. В переулке – ни души. На улочке – тоже. Уже совсем стемнело, и тишину нарушают только сверчки.
Обсыпанная с головы до ног какой-то сухой гнилью, в порванном платье, бреду я домой, обливаясь горючими слезами.
Так закончились мои первые «большие» куликашки.