Мне шесть лет. Я учусь в первом классе школы Данте Алигьери в Латине, столице Италии. С тех пор как я пошла в школу, я стала Авророй, богиней утренней зари. Потому что в нашем классе мы все – боги. Я – богиня утренней зари, а есть еще и другие древнеримские божества. Марс, Юпитер, Минерва, Венера и Титон, мой сосед по парте. Всего двадцать детей. Такой в нашей школе порядок: в первый же день учительница просит каждого ученика встать и говорит: «Ты теперь Нептун, ты Юнона, а ты Сатурн». А мне она сказала: «Ты Аврора, каждое утро ты возрождаешься и летаешь по небу, возвещая новый день». На самом деле я, конечно, не летаю. Остальные тоже не могут ничего того, что говорит учительница. Это просто вроде игры. Учительница объяснила, что так мы научимся принимать друг друга. Она думает, что наше сознание еще не готово к тем изменениям, которые появились из-за радиации.
И правда, раньше почти все люди были такими же красивыми и совершенными, как Дуче, который подарил нам свет или как Премьер, который заряжает нас оптимизмом. Дуче – гордость нашего вчерашнего дня, а Премьер – наша сегодняшняя гордость, потому что он остался таким же, какими были когда-то все люди. Ему уже сто двадцать лет, но его силе позавидует и двадцатилетний. Не то, что мой дедушка, которому едва исполнилось шестьдесят, а он уже еле на ногах держится и надо помогать ему во всем. Еще, раньше люди были не такими разными, как теперь. Конечно, они отличались друг от друга, но совсем немного. Например, у кого-то волосы были темными, а у кого-то светлыми. Кто-то был выше, а кто-то ниже. Но в целом, они были одинаковые. Это был не наш мир, где все совершенно разные. Вот в нашем классе у каждого есть своя особенность. У одного кожа вся морщинистая и черная, как уголь; у другого на руках по четыре пальца, а кто-то весь круглый, как резиновый мяч. Издали некоторые ребята не кажутся такими уж особенными. Но когда подойдешь поближе, становится ясно, что и они радиоактивные. Взять, например, моего соседа по парте, Титона. Он даже вблизи не кажется каким-то особенным. Немного лысоват, а в остальном он похож на людей из старого мира. Но стоит ему заговорить, на тебя тут же полетят кусочки его легких или еще чего-нибудь, сгнившего у него внутри. Тогда и становится ясно, что он тоже радиоактивный. Он находится в постоянной мутации. У него постоянно что-то гниет, а потом опять восстанавливается. Он говорит, что с момента рождения сменил органы уже раз сто. Сердце, желудок, легкие и много чего еще. Не знаю, правда ли это. Может, и да. Но вот одно я знаю точно: когда я вырасту, за него я не выйду. Меня не волнует, что в каких-то мифах Аврора была с Титоном. Ведь когда женятся, надо целоваться, а мне совсем не хочется обнаружить у себя во рту кучу сгнивших органов. Так-то я на все согласна, пусть даже у моего мужа будут совсем страшные мутации, но если он будет плеваться всякой дрянью – тут уж увольте. К счастью, он даже не смотрит в мою сторону. Он только и делает, что учится. Учительница нам говорит: «Берите пример с Титона. Он самый лучший в классе. Чем он только не увлекается!» Но я не знаю, чем он лучше.
Мама говорила, что когда я родилась, я была больше похожа на пластиковый пакет, чем на ребенка. У меня не было никаких отверстий, которые обычно есть у всех людей. Ни ушей, ни носа, ни рта. У меня не было даже тех отверстий, которые нужны, чтобы ходить в туалет. В больничном листе было написано, что я - существо женского пола с многочисленными сложными патологиями. Обычно такие дети умирают через несколько дней. Но я выжила. Мама говорит, что это потому, что она меня очень любила. Потом меня немного привели в порядок, сделали все нужные отверстия, но я все еще была слишком особенной, поэтому мне пришлось остаться в больнице. Когда я была совсем маленькой, я не играла в обычные детские игры. Я знала столько названий всяких патологий, что играла только в больницу. Я меряла температуру куклам, а когда одна из них умирала, я накрывала ее белой простыней, как это делают, когда кто-то умирает. Мама говорит, что в том, что я выжила, есть и моя заслуга, потому что у меня просто огромная сила воли. Наш премьер сказал бы, что я удивительная девочка. Так что мне совсем не обязательно брать пример с Титона. Хотя я знаю, что учительница это говорит просто так. Ведь сегодня уже нельзя сравнивать людей как тогда, когда мир был незараженным. В те времена люди еще не привыкли к мутациям, как мы. Они все время боялись лабораторной ошибки или ядерной войны. Боялись, что мир из-за этого погибнет, а выжившие люди превратятся в монстров. Тогда еще не понимали, что радиация всегда присутствует в природе. Почти все радиоактивно, даже тело здорового человека. Но этой радиации совсем чуть-чуть. Всего двадцать пять миллирем. В школе нас учат не бояться радиации, это ведь все равно, что бояться малярии, как было во времена Дуче.
Малярия – это такой отравленный воздух, который проникал в тело через рот и вызывал температуру. Все ходили завернутыми в одеяла, без такого одеяла нельзя было выйти на улицу. Так как малярия была из воздуха, никто ее не видел, поэтому все очень боялись. Столетиями это была наша национальная болезнь. От нее умирали все подряд, даже очень известные люди. Например, жена Гарибальди, граф Кавур и Фаусто Коппи, знаменитый велосипедист, который всегда побеждал в Джиро д’Италия . Но Дуче не боялся. Он никогда не болел малярией. Он приезжал в Агро-Понтино, которое было самым малярийным местом во всей Италии, снимал рубашку и косил пшеницу. Весь мокрый от пота, с голой грудью, Дуче косил наш хлеб под палящим солнцем, а вокруг него жужжала мошкара. Так он давал нам не только свет, но и пищу. Я всегда смотрю, как Дуче косит хлеб. Его каждый день показывают по телевизору, перед программой про коробки с деньгами . Но мне ее смотреть нельзя, мама говорит, что после Дуче детям пора спать. И хотя Дуче снимал рубашку и косил пшеницу, люди все равно продолжали бояться. Тогда он осушил землю, убрал всю воду из болот, а после этого построил много-много городов как наш, и Латина стала столицей Италии. Дуче оказался самым великим из всех, ведь и до него многие пытались осушить болота. Юлий Цезарь, Леонардо, Наполеон и сам Папа, но только Дуче смог это сделать. Премьер говорит, что он тоже сможет. Он расправится с радиацией, как Дуче расправился с малярией. А пока мы ждем, бояться не надо. Мы должны быть смелыми и думать о хорошем, ведь недаром мы боги. Премьер говорит, что еще ни один пессимист не преуспел в этой жизни. Вот сам он был сыном простого служащего, а стал Премьером, потому что с детства научился сам справляться с трудностями и заботиться о собственном имидже. Он всегда хорошо одевался, даже в школе. Ну и конечно он был самым активным, поэтому никогда и не болел, так что даже радиация на него не повлияла. Он говорит, что если человек всегда занят делом, ему некогда болеть. А еще надо следить за своим внешним видом, он тоже играет важную роль. Вот, например, тем, у кого мало волос, Премьер запретил зачесывать лысину, потому что это навевает тоску и грустные мысли. И правда: с тех пор как он так сказал, папа стал просто зачесывать волосы назад, и мы все им гордимся. Оптимизм – это очень важно. Ведь Премьер построил свою карьеру, сея всюду радость. В молодости он долго копил деньги, чтобы разбогатеть, работал аниматором на круизных лайнерах и в бальных залах, заражая всех своим удивительным чувством юмора. Потом он использовал все накопленные деньги, чтобы следовать делу Дуче и строить идеальные города, где все люди были бы счастливы. Потом он придумал телевидение, и радость пришла даже в те дома, которые уже были построены до него. Ведь когда-то телевидение было очень грустным и черно-белым. Люди просто помирали от скуки, смотря программы, в которых ничего не происходило, какой уж тут оптимизм?
Недавно на праздник 25 апреля мы с классом поехали на древний атомный объект. Титон от радости так расплевался, что мне даже пришлось прикрыться руками, чтобы хоть как-то защититься от этой гадости. Мы выехали рано утром, небо было ярко сиреневым. В автобусе мы сразу запели наш гимн: «Италия, любимая страна. Здесь корни у меня, здесь все мои надежды, и горизонты все». «Чтобы добраться до станции, нам надо выехать из Латины и проехать несколько деревень, где живут Незараженные», - сказала учительница. Окна автобуса были с решетками. Потому что иногда Незараженные бросаются камнями и всякой всячиной.
Всю дорогу я смотрела в окно: хотелось увидеть болота, которые осушил Дуче. Они были какие-то плоские, деревьев совсем мало, а земля сухая и каменистая, как будто изгрызенная жарой. Иногда мы проезжали заброшенные домики. Жалко, что в них уже никто не живет, было бы интересно увидеть хоть одного Незараженного. Но потом мы проехали одну деревушку. Там был бар, у входа за столиками сидели люди. Смуглые и морщинистые, с опухшими глазами. Они ничего нам не сделали. Не кидали в нас камнями. Просто посмотрели на проезжающий автобус. Они не казались такими уж плохими, просто уставшие и больные люди. Но учительница сказала, что Незараженным доверять нельзя. Наверно, она права. Они были немного похожи на дедушку. Он тоже усталый и больной, и кучу времени просто сидит неподвижно, как статуя. Но иногда он жутко злится. Когда он начинает ругаться, его просто невозможно остановить. Мама говорит, что он заставляет нас пройти все муки ада. Но это не из-за нас он так ругается. Ему не нравится, что мир стал таким. Он во всем обвиняет Премьера. Когда у него случается этот приступ пессимизма, мама скорее делает телевизор погромче, чтобы соседи не слышали. Последний раз это было как раз перед поездкой. Как только он услышал, что 25 апреля мы едем на атомный объект, он так разорался, что даже слов нельзя было разобрать. Мама сразу отправила меня в мою комнату. Она наверное испугалась, что я все расскажу в школе, но я и сама уже знаю, что этого делать нельзя. Премьер не хочет, чтобы среди нас были пессимисты, и это для нашего же блага. И я никому не рассказала, молчала всю дорогу и разглядывала Незараженных. Потом мы выехали из деревушки, вдоль дороги показалась длинная полоса деревьев. Они напоминали скелеты, а их руки-ветки были совсем как кораллы из аквариума. Далеко за деревьями можно было различить большой шар. «Не это ли атомное место?» - закричали мы хором, и учительница утвердительно кивнула. Это и был реактор Чирена, наша древняя атомная электростанция. Мы вылезли из автобуса, и зашли внутрь. Учительница представила нам Великого Ликвидатора.
Он объяснил, что шар – это здание реактора, которое представляет собой сферу диаметром пятьдесят метров и заключает в себе сам реактор, вторичные парогенераторы, вспомогательные системы реакторной установки и разную аппаратуру, необходимую для замены и хранения топлива. Здание реактора сделано в форме шара, потому что прежние люди хотели, чтобы реактор был как можно надежней изолирован от внешней среды. Другие здания занимала обычная техника. Турбина, и всякое такое: офисы, лаборатории, машинный зал. «Решение установить здесь это оборудование приняли, чтобы продолжить осушение болот, начатое когда-то Дуче», - сказал он. «Все наши деревни были заражены, потому что дождевая вода порождала опасный воздух. Земля была такой твердой, что не могла впитать воду. Вода гнила и испарялась на летнем солнце, потом попадала в легкие, и люди заражались. Станция откачивала застоявшуюся воду, а затем эта вода помещалась в специальное охлаждающее оборудование и не успевала испортиться». Великий Ликвидатор был очень старым, почти как Премьер. Он всю жизнь проработал на этой станции, поэтому он ее так любит. «Станция в Латине была первой запущенной в Италии атомной станцией. Когда-то это был самый большой атомный реактор в Европе, его мощность доходила до 210 мегават», гордо говорил он. «Это настоящее сокровище, только подумайте, станция производила энергию более 15 лет, принося огромные доходы и при этом ни единой поломки! Лишь однажды нашли маленькую неисправность, возникшую из-за трещины в месте пайки одной детали, и то это оказалась единственная деталь зарубежного производства».
Почти всю жизнь Великий Ликвидатор провел на этой станции. Атомы он обожал с детства. «Еще в вашем возрасте я пересмотрел сотни фантастических фильмов о разных катастрофах и мечтал, как я вырасту и останусь последним человеком на Земле, выжившим после ядерной катастрофы». Учительница перебила его и попросила объяснить, как работает атомная станция. Похоже, она испугалась, что Великий Ликвидатор затеял грустный и совсем не детский разговор. Он сразу изменился в лице. Казалось, он только что проснулся.
«Конечно, конечно», - и он стал рассказывать о нестабильных атомах, которые существуют в природе и о выбросе энергии, которая происходит во время расщепления ядра. Все это открыл наш соотечественник, знаменитый Энрико Ферми. Потом Великий Ликвидатор показал нам огромный фотоальбом, где были фотографии периода строительства и работы атомной станции. Так мы узнали, как выглядят мусорные контейнеры для отходов средней активности. «Это устройство напоминает древние катакомбы: стержни помещаются вот в эти ниши, которые потом закрываются». Затем мы прошли камеры ремонтного обслуживания, отделения санитарной обработки, посмотрели скафандры операторов. Мы даже видели фотографии парогенератора, который везли на атомную станцию. Его положили в большую повозку, которую тащили такие странные четвероногие люди. Потом Великий Ликвидатор сказал нам, что это не люди, а лошади, такие животные, которые вымерли.
Потом мы обошли весь машинный зал, а Великий Ликвидатор объяснял нам, для чего нужны разные кнопки. «Вот панель генератора. А это переключатель, который подает электроэнергию в сеть. Это регуляторы масляных насосов, а вот эти нужны для контроля вибраций турбины, а вон та часть отвечает за подогреватели, а здесь мотопомпы, которые подают воду в реактор, а вот и панель реактора, а это - схема расположения стержней. Он грустно вздохнул и добавил: «Теперь это все обесточено». Все кнопки в машинном зале были разноцветные. Розовая, голубая, светло-зеленая… Куда больше похоже на детскую площадку, чем на место для взрослых. А когда-то все кнопки были одинаковые. Но однажды случилась авария, и нужно было быстро уходить. В суматохе некоторые операторы нажали не те кнопки. Тогда ученые решили, что надо сделать все панели разного цвета, чтобы операторы сразу их узнавали. Великий Ликвидатор сказал, что машины никогда не ошибаются, все проблемы исходят от людей, которые не умеют с ними обращаться. Он сказал, что раньше в мире было множество вещей, неразлучных с человеческими ошибками. Люди пользовались тем, в чем совсем не разбирались. Но они все пользовались и пользовались. Некоторые приборы – мобильные телефоны, пульты от телевизора, электропечки – были совсем безопасные. Но с такими как атомная станция надо было быть очень осторожными. По словам Великого Ликвидатора, технологический прогресс был настолько быстрым, что люди уже не могли им управлять. Они просто не успевали развить необходимые навыки.
«Я всегда был убежденным ядерщиком, как и наш Премьер, - продолжал он. – Я всю жизнь провел на этой станции, и, уверяю вас, что в мое время никто не думал о ней, как о какой-то угрозе. Но потом всё изменилось, люди стали бояться катастроф. Уже при одном слове «ядерный» народ приходил в ужас, забывая о том, что было сделано на таких станциях для победы над малярией. Одного несчастного случая хватило, чтобы все атомные станции Италии были выведены из эксплуатации». Великий Ликвидатор тяжело вздохнул, затем посмотрел на нас, на каждого, заглядывая прямо в глаза. И начал рассказ: «Это случилось десять лет назад, 25 апреля, была пятница. Дело шло к полуночи, когда наш герой явился на станцию, чтобы принять свой пост». Мы слушали, затаив дыхание, хотя знали эту историю наизусть. Каждый год, как только приближается 25 апреля, по телевизору показывают скучнейшие документальные фильмы о том, что случилось в тот день. Радостный миг наступает уже после полуночи, в час двадцать четыре, когда мама с папой ведут меня смотреть фейерверк. Такие фейерверки устраиваются по всей Италии в память о взрыве.
В час двадцать четыре неизвестный оператор нажал кнопку AZ-5 и реактор взорвался. Он это сделал не нарочно. Он просто хотел его выключить, а вместо этого раздался взрыв. Такой сильный, что радиоактивные частицы фонтаном ударили в небо на тысячи метров. Потом начался пожар, бушевавший девять дней. Он старался предотвратить беду, а вместо этого создал огромную бомбу. Папа говорит, что работавшие на станции люди были, в основном, деревенские. Утром они ходили к реактору, а вечером копали огороды. А реактор они называли «печушка». Они не понимали, с чем имеют дело. В ту ночь родился ребенок. Родители хотели назвать его Антонио, но наш Премьер, который вышел в эфир с места события, постарался немного разрядить атмосферу. «Атомино звучит куда лучше», - пошутил он. И так как все засмеялись, родители мальчика решили последовать совету Премьера.
Я очень стараюсь быть оптимисткой, но все же я не понимаю, почему над этим нужно смеяться. И есть еще кое-что, чего я не понимаю. Например: почему, когда взрослые рассказывают об атомной станции, все это так похоже на сказку? В школе мы проходили, что атомные станции – это огромные фабрики по производству энергии из ничего. Я часто представляю себе эти фабрики, где люди в белом нажимают на кнопки. Все это очень загадочно, потому что теперь атомные станции больше не работают и на них остались одни старики, которые рассказывают детям, как устроены приборы. Мои одноклассники тоже не понимают. Когда Великий Ликвидатор закончил свой рассказ об аварии, Юпитер поднял руку и спросил: «Это после того как неизвестный оператор нажал на кнопку, мы все стали богами?». «Да», ответил тот. Все замолчали. Потом кто-то спросил то, о чем подумали остальные: «Но почему же тогда мы отмечаем 25 апреля?» Он долго смотрел на нас, как будто не мог вспомнить ответа на вопрос. «Видите ли, дети, давным-давно, когда люди из других стран приезжали в Италию и видели руины древних сооружений, они спрашивали себя, как могло случиться, что такая великая цивилизация была сметена какими-то дикими варварами. И еще больше они удивлялись тому, что несмотря ни на что, мы снова стали великим народом. Это у нас в крови. Италия – страна постоянного возрождения, это колыбель чудес. И мы празднуем 25 апреля, потому что верим в наше новое Возрождение, и верим, что воскреснем из пепла как Птица Феникс. Вы знаете, кто такая Птица Феникс?»
Все молчали. Потом я подняла руку и спросила: «А что стало с тем оператором? Он умер на станции?» В документальных фильмах, которые показывают по телевизору, об этом никогда не говорят, поэтому я и спросила. «Нет, - сказал Великий Ликвидатор. - Его повезли в больницу. Но увидев его, врачи только развели руками. Спасать уже было некого. На его теле остался только маленький кусочек кожи между лопаток. Тогда его положили в специальный гроб, обитый металлическими пластинками, и опустили в глубокую яму, а сверху еще положили полтора метра бетонных плит, обшитых свинцом. Не проходило и месяца, а его отец снова приходил на кладбище навестить сына. Он часами стоял у этой могилы и плакал. Иногда случайный прохожий кричал ему: «Это твой сын нажал кнопку. Это он, сукин сын, все взорвал».
Тут учительница резко оборвала его: «Ну все, хватит». Было видно, что она очень недовольна. И на то были причины, ведь Великий Ликвидатор рассказывал очень грустные вещи. Да еще ругался бранными словами. Она повела нас к выходу из сферы, мы залезли в автобус, чтобы вернуться в Латину. Небо было такого странного цвета, каким оно бывает незадолго до того, как наступает вечер. Не знаю, как называется такой цвет. Даже не знаю, красиво это или нет, потому что этот цвет ни на что не похож. На старых фотографиях небо всегда одного цвета, цвета стенных панелей машинного зала. Голубое. Но было ли оно таким на самом деле, кто знает? Может, и нет. Я совсем не могу себе представить голубое небо. Потом я еще подумала об этих странных созданиях, которые вымерли. Лошади. А теперь остались одни насекомые. Жужжащие мошки, кусачие осы, пауки, плетущие свои паутины, а самые гадкие из всех – тараканы. Они ползают по стенам. Говорят, что остались еще светлячки, и что они светятся, но я их никогда не видела. Порою я думаю, а что, если раньше было лучше, что если в мире, где все одинаковые, я была бы счастлива? Счастливее, чем теперь? Мне не пришлось бы делать все эти операции, у меня и так были бы все нужные отверстия, все на своих местах. А вдруг я заболела бы малярией и ходила бы в школу, завернутая в одеяло, пока бы не умерла от температуры. Когда я спрашиваю у мамы, было ли раньше лучше, чем теперь, она только отмахивается: «Как же ты любишь думать!» И запрещает мне задавать такие вопросы, потому что теперь мир такой, какой он есть, и ничего уже не поделаешь. А вот папа не думает, что задавать вопросы вредно.
«Только не нужно во что бы то ни стало ждать на них ответа», сказал он и погладил меня по голове перед тем, как я пошла спать. Я поднялась по лестнице в свою комнату и залезла в постель. Мама поправила одеяло и поцеловала меня на ночь, а потом выключила свет. Когда я осталась одна, я долго смотрела в темноту. Потому что едва я закрывала глаза, как в голову лезли тысячи мыслей. Я думала про атомную станцию и представляла Великого Ликвидатора, и своих одноклассников, Титона и всех остальных, учительницу, и лошадей, которые вымерли. И голубое небо. Голубое, как стены машинного зала. И еще я думала о том операторе. Не знаю, как уж я смогла его представить, я ведь никогда его не видела. Я представляла и его отца, который плакал на кладбище, а люди проходили мимо и ругали его, потому что его сын нажал кнопку AZ-5. И пока я про все это думала, в полной темноте, вдруг послышался шум ветра, обычного ночного ветра, от которого дрожат стекла, и я стала прислушиваться к нему и понемногу забыла все свои вопросы. Кому какое дело, что у меня было столько операций. Что мне сделали все эти отверстия. Главное, что мама и папа меня любят. В школе меня зовут Авророй, а когда я вырасту, я может быть, даже выйду замуж за Титона, и он тоже меня полюбит как папа и мама, но только сначала пусть пообещает, что научится целоваться и не плеваться своими тухлыми органами.
Ночной ветер всегда разгоняет мои мрачные мысли. Засыпая, я подумала, что люблю этот ветер. И перед тем как совсем заснуть, я прошептала наш гимн: «Италия, любимая страна. Здесь корни у меня, здесь все мои надежды, и горизонты все».