Лето пустело. Она плакала. Она. Не видела на мне таймера, не замечала стрелок обратного отсчета, не слышала их тиканья. Она не хотела уходить, я не мог попросить ее остаться. Завтра все будет не так. Пустота, она уже здесь. Я чувствую ее мерзкий смрад, я знаю – как бы мы не прижимались друг к другу, обнаженные, между нами уже просочилась тонкая нить пустоты... Выживу я, выживет Она, мы умрем.
Когда на ваших глазах бетонное здание рушится словно карточный домик, разваливается не только само здание, не только физическое тело, рушится вера в устойчивость. Вы со страхом озираетесь вокруг, с ужасом заглядывая в эти торчащие в небо многоэтажные норы. “Спешите взять эту нору, очень хорошая нора, из нее открывается отличный вид, но он вам не нужен. Вы не будете смотреть, вы закроетесь, спрячетесь и будете гнить в своей норе. Торопитесь, наполните ее своим телом, своим запахом, возвращайтесь сюда после всех своих неудач. Вы здесь величественно одиноки в потертых старых вещах, здесь, за занавеской ваше отчаяние может быть настоящим...”
Я был раздавлен. На этот раз не восстанием будущего, а истерзанной тушой погибающего настоящего. Как поразительно быстро холод с улицы, лишь пару дней назад закрепившийся в городе, оказался по обе стороны окна. Осень меня настигла. Я прятался, я зарывался под одеялом, я прижимался к Ней, мне казалось, что меня не найдут. Осень умеет находить. Осень приходит за надеждой. Именно осени боится ваше одиночество, именно осенью совершается наибольшее количество самоубийств – расставшись с надеждой, люди кончают с жизнью.
Прости меня! Лето, я обещал за тебя держаться, я кричал про плотно запертые окна, я тебя подвел.
Вы яростно извиваетесь в тисках своего одиночества, но просто так вас никто уже не отпустит... Я иду по улице, за моей спиной рушатся чьи-то карточные домики...