Дыхание жизни

Центурион
- На что ты готов ради нее, друг?
- Я готов обуять свою страсть ко всему, кроме нее. Я готов умереть для самой жизни, всецело отдав себя ей, пусть даже она покрутит меня в руках и выкинет как ненужную вещь. Мне все равно, главное быть рядом с ней.
       Эжен откинулся на спинку стула и, чуть закинув голову назад, улыбнулся в потолок. Его друг сидел напротив него, он был ужасно жалок в эту минуту отчаяния. Письмо, ставшее палачом его жизни, лежало у ножки стула. Оно источало неимоверное злорадство и наконец-то прорвавшееся недовольство, которое копилось долгими месяцами и, день ото дня, заглушаемое и откладываемое как неприятное дело, наконец-то хлынули на белую  и чистую страницу, сделавшуюся душеприказчиком бывшей подруги - жены по своей сути, вновь ставшей безудержной и глупой любовницей в руках молодого и неопытного обольстителя. Последний желал лишь развлечься с ней, в то время как она увидела в нем то, чем тот так неумело завлек ее в свои объятия. И весь трагикомизм этой ситуации в том, что он сделал это не от скуки или из желания обладать ею как женщиной – нет – он сделал это из обывательского желания, стремления в своих собственных глазах стать тем, кем он никогда не станет, кем ему не дано стать.
       Если бы он понял это, то вы бы сидели сейчас вместе на этом вот диване,- говорил Эжен,-  и смотрели какой-нибудь фильм, непременно, выбранный ею. Однако он настолько глуп и несведущ в запретной любви, да еще и труслив, что сразу бы отказался от своего плана разлучить ее с тобой. Да, именно разлучить с тобой, поскольку с собой он связать ее не сможет, на это ему не хватит обаяния и шарма. Рано или поздно его влияние, окутавшее ее существо, страдающее от неудавшейся жизни, от жалкого прозябания в песочных замках своих мечт, питавших ее лишь до момента их грандиозного крушения, сойдет на нет, и она окажется на перепутье: приползти ли к тебе, безропотно покорившись судьбе или продолжить бой с нею, пустившись во все тяжкие в поиске того, чего ей никогда не суждено найти только потому, что она начала это искать.
     Эжен поднял голову и посмотрел на своего друга. Тот выглядел уже менее потерянным, его больше не трясло, руки перестали выламывать друг друга. Он слушал, казалось, что сейчас он только только начал понимать суть первых слов Эжена и вопросы так долго мучившие его начали проясняться, словно небо после грозы, принося ему облегчение, великодушно брошенное ему словно нищему на паперти великим сострадальцем каждого горя – самообманом.
     Эжен отвел глаза от лица друга и устремил свой взгляд на улицу.
-Ее уход был предрешен. Однажды, где-то в глубине ее зародился маг, которого называют мечтой, желанием, стремлением, наваждением и многими другими громкими словами, а кто-то даже и любовью,  не задумываясь о том, что все эти слова лишь дети их матери, зовущейся страстью.
    Страсть – это слово, очерненное пошлыми недоумками,  неспособными на нее глупцами, нелюбимыми женами, непонимающими ее подлинную суть людьми. Ведь та страсть, о которой говорят по ошибке, рожденной непониманием или глупостью, при виде шикарной женщины, или же несметного богатства, вовсе не является ею. В первом случае это разыгравшаяся похоть, вожделеющим своим желанием затмевающая человека, во втором зависить. Ни первое, ни второе не имеет ничего общего со страстью – это страстишки слабых морально и нравственно людей. Это лицедеи, шуты, обольстители, подлецы и трусы. Они лишь прикрываются плащом, сотканным из страсти, дабы подобно чертям завладеть живыми существами и затянуть их в омут порока и безысходности, лени и нежелания жить.
-Истинная же страсть это все, сказал Эжен, переведя глаза на друга,- неважно к чему ты ее испытываешь: к человеку ли, к делу ли, ремеслу, хобби или споту. Это не играет никакой роли – главное что ты живешь ей и благодаря ей. Это исполин, стоящий на страже твоих желаний – самого ценного из того неосязаемого, что ты принес в этот мир и унесешь в другой. Она – неизведанная сила природы, заключающая в себе магнитизм такой силы, малая толика которой возносит жизнь на вершину блаженства и осознанности. Бедняк, живущий в трущобе подчас счастливее магната на яхте; страсть первого пылает - страсть второго безнадежно угасла и уступила место изводящей душу рутине, привычке, самому страшному, по мнению величайшего из романистов.
      Эжен перевел взгляд на друга: тот уже смотрел на него, но его глаза все еще не сбросили с себя полог безысходности и страха. Эжен вновь перевел взгляд на окно: там шел дождь и запоздалые работники галереи спешили по направлению к метро.
-Страсть, - продолжал он,- это завуалированная эмоциями тропа, по которой тебе должно идти. Неважно во что ты веришь: в Бога или случай, тропа раскинется перед тобой вне зависимости от веры, ведь то творит природа, выносившая тебя и меня, всех нас. Страсть – это  путеводитель по жизни, оправдание всему. Посмотри вокруг: видишь ли ты среди своих знакомых одержимых идеей, сметающих все на своем пути? Они есть у каждого. Эти люди не смотрят прогноз погоды, если хотят выйти на улицу в любимых осенних ботинках и ими убаюкивать опавшие кленовые листья. Люди до безумия любящие, открывшие в себе это начало, любят подчас не что-то или кого-то, а эту страсть к жизни, даруемую другим человеком так просто и так безответно, так красиво и безнадежно, что хочется отплатить тем же – это  страсть. Страсть, в конце концов, это то, что не дает тебе думать о смерти, это дыхание жизни. Она, словно маленький неугомонный ребенок, не оставляет времени и душевных сил разочароваться, она не оставляет время подумать над очевидным, она панацея для всех людей, и в частности для тебя.
- Пойми, к ней у тебя страсти нет, - я это вижу. Меня ты не обманешь, мы знакомы с детства. Я помню как тебе понравилась соседская девчонка и поэтому мы ходили на речку долгим обходным путем. Я понял это практически сразу, но не стал тебе говорить, ибо видел, что ее белые банты в окне распаляли твое мальчишечье сердце. Наш путь делился на 2 части: до ее дома и после, так вот, после ты был совсем другим: твои плечи расправлялись, голова поднималась, походка становилась легкой. Ты показывал мне на все подряд и смеялся, потому что ты жил. И после всего этого ты думаешь меня обмануть? Даже не пытайся, один твой опущенный извиняющийся взгляд и стыдливое положение рук, которое они приняли в тот момент, когда я сказал о пустоте между вами, говорит о сути моих слов. Я приметил это, мой друг, и тем самым еще раз убедился в своей правоте.
     Если хочешь знать, то каждый раз приходя к вам, я переступал через себя. И если бы не ты – мой друг, и не мое воспылавшее к Кате сердце, с веселой улыбкой говорящей мне о том, как весело будет нам четверым, что было ложью во спасение тебя от тебя самого хотя бы на пару часов. Она считала это нужным, она уважала тебя как моего друга, как часть моей жизни – мое детство, о котором я часто ей рассказывал после того, как мы любили друг друга в те дождливые дни, как этот, заключающие нас двоих в тюрьму квартиры. Она сочувствовала дождю и всегда грустила тайком у окна, когда я не видел ее, как она думала. Эта грусть не волновала меня, ведь я понимал ее истоки. То была грусть, рожденная богатой душой и добрым сердцем. Поглотить ее было не в моей власти, ни в чьей власти, да и потом я видел, что она любила вот так иногда погрустить у запотевшего окна, желая тем самым отдать долги своей судьбе за все то хорошее и счастливое, что было у нас двоих до того рокового момента. Я же понял это совсем недавно, и теперь в дождь я тоже грущу у окна, как сейчас , отдавая дань памяти наших с ней солнечных дней. Помню что она еще думала, будто дождь – это слезы неба, и что втаптывать их в асфальт ни в коем случае нельзя.
    Дождь на улице не прекращался. Промокшая до самых обнаженных сердец пара забежала под козырек галереи, не решаясь добежать до спасительного входа в метро, конечно.- подумал Эжен,- в метро они не будут настолько едины, как там под дождем… Эжен не заметил как оказался у окна и пальцем писал на запотевшем стекле 4 буквы заветного имени, ускользнувшего от него навсегда. Он обернулся и посмотрел на друга, тот по-прежнему  сидел осунувшись и безропотно что-то шептал, беспомощно шевеля губами.
-Этим ты ничего не добьешься, - вздохнув и отпустив свой дождливый мираж, сказал Эжен, - ты ни в чем не виноват, разве что в своем отчаянии и непреодолимом желании вновь закрыться от этого мира в ее волосах. Знаешь, это вовсе не плохое желание, однако ее волосы для этого совсем не подходят.
-Нет, нет,- залепетал друг,- я не оставлю надежды…
-Надежды? – перебил его Эжен, - надежды на что, прости? Может быть на место под каблуком? Или, быть может, на вечера, заполненные недомолвками, подозрениями с твоей стороны и искусной ложью с ее? Нет, друг мой, твои надежды иллюзорны, на самом же деле ты просто не знаешь, как жить без нее, но это пройдет,- Эжен  подошел к другу, положил руку на его плечо,- через месяц ты начнешь сам заваривать кофе и найдешь его таким же, как и раньше, -  сказал он. Через 2 месяца ты начнешь просыпаться и смотреть на мир своими глазами, размышлять, оперируя своими доводами, а не заимствованными у нее. Ты будешь постепенно взрослеть. Сейчас ты совсем ребенок, которого бросила няня. Почему няня? Да потому что она не была для тебя матерью – матерей любят, а тебе с ней было просто удобно. Удобно проводить время, переживать зимы, делиться переживаниями, которых она не понимала, и отчасти из-за этого ушла к тому, чей разум она превосходит. Ваши отношения были с самого начала обречены на именно  такой конец, а не финал. Они были как плохой фильм, кульминацию которого без труда можно угадать после нескольких сцен; как бульварный роман с примитивной фабулой и отсутствием всякой перипетии; как топорно написанный этюд… И вскоре ты окончательно исцелишься от своего недуга, залатаешь дыры в своем сердце, утрешь слюни и откроешься миру таким, каким знаю тебя я – страждущим и веселым романтиком. А пока пойми то, что я сказал тебе, пусть где-то и жестковато, пойми, это было необходимо. Не сделай я этого, ты бы вновь ее оправдал и принял, когда бы она постучала в твою дверь. Теперь перед тем как принять ее, ты хотя бы подумаешь, и, быть может, белые банты в окне всколыхнут в тебе воспоминания, оголят твои идеал и разожгут страсть, пламя которой давно потухло. Страсть к прекрасной жизни вокруг тебя, полной удивительной красоты и молодых сердец, так нуждающихся в достойном человеке, который бы вдохнул в них фантастическую страсть.