Этот рассказ был написан для конкурса (точнее, внеконкурса)) К-2 - "Я рисую".
Основой для него послужила картина Ю.Пименова. Свадьба на завтрашней улице
Сижу у окна на кухне. Мерзкая липкая клеенка на столе. Рукам, лежащим на ней, неприятно, но делать ничего не хочется. Вспоминаю тебя. И ощущения от воспоминаний такие же мерзкие и липкие.
За стеклом подросшие тополя. Их темно-зеленая, пыльная листва, нагло лезет в окна. Надо бы срубить. В самом деле, в жизни и так слишком мало радости, чтобы еще какие-то деревья закрывали солнце. Помнишь, ты их сажал. Ты говорил, что вокруг песок, так пусть рядом будет хоть немного жизни. Вот она, твоя жизнь, закрывает свет в моем окне.
Одиннадцать утра. Нет повода не выпить. И что такого? Должна же я как-то убивать время, которого слишком много, особенно, в выходной. Двадцать четыре часа в сутках. Восемь – на сон, восемь – на работу, такую же тупую опостылевшую, как вся моя жизнь. Десять лет отдала я ей. Десять лет молодости, десять лет надежд. И что получила? Да ничего. Только тоску и набор механических движений. Я все могу делать на работе с закрытыми глазами. Приходить, здороваться, чертить, уходить на обед, болтать с коллегами. Я могу болтать с коллегами, не слушая их. Я давно уже выучила последовательность фраз. Шестнадцать часов прожито. А что делать с остальными?
А помнишь, как я приехала в этот город к тебе? Помнишь?
Ты встречал меня на вокзале – возле крохотного деревянного строения, выкрашенного зеленой краской. У тебя в руках был букетик каких-то чахлых, блеклых, но очень ароматных цветочков. Ты потом сказал мне с гордостью, что сам собрал их. Для меня. Здесь мало, что растет. Север.
Я тогда смотрела на тебя, и мне казалось, что ты совсем-совсем чужой. Что я не узнаю тебя – моего сокурсника – веселого щеголеватого парня, вечного шутника, избалованного всеобщим вниманием. Ты стоял, такой взрослый, солидный, смущенно улыбающийся, и в руках у тебя были эти дурацкие цветочки. Но ты обнял меня, прокричал что-то в самое ухо, рассмеялся, и я поняла, что я, кажется, на месте.
Я устроилась на работу по специальности. В конструкторское бюро. Ты сказал тогда, что с моими способностями я очень скоро стану начальником, и, возможно, буду стыдиться тебя, простого инженера-строителя. Я смеялась, хотя и считала в душе, что ты можешь быть прав. Я всегда была сильнее в учебе.
А потом была свадьба. Мама прислала мне платье посылкой. Мама знала, что мне может понравиться – такое короткое, пышное, с большим вырезом на груди. Я смотрела в зеркало и казалась себе почему-то чайкой – белой, готовой для полета. Это потом я увидела здешних чаек – толстых круглых крикливых дур.
Ты надел праздничный костюм – тот самый, с институтского выпускного. Он был тесноват тебе в плечах, но ты смеялся, говорил, что это не главное. На свадьбе не было моих родителей, и друзей моих не было – только твои. Друзья, коллеги, единомышленники. У всех горели глаза. Они взахлеб рассказывали о том, какой сейчас строится микрорайон.
Он будет светлым, - говорили они, - праздничным, с широкими улицами. Там всем будет удобно.
- А пойдемте посмотрим! – вдруг закричал ты, схватил меня за руку и выволок из-за стола, - Пойдемте все!
Мы выскочили на улицу с шумом, со смехом.
Ты кричал:
- Это недалеко! Но ты должна это увидеть!
Ты не думал отчего-то, что это и в самом деле, рядом, и я порой хожу, рискуя сломать ноги, через стройку на работу. Тебя не интересовало то, что я это видела, и на мне беленькие лодочки на каблуках, а там грязь. Тебе хотелось похвастаться, а я не могла тогда сказать «нет». Я оглядывалась на гостей и видела их радостные, смеющиеся лица. Они светились от гордости. И мне внезапно тоже стало хорошо. Я шла по скользким шатким доскам, а ты держал меня за руку и громко, захлебываясь словами, рассказывал о том, чья бригада какой дом возводила, какие современные трубы будут здесь проложены, как комфортно, радостно будет жить людям в этих домах. И все-все в них будет практичным. Потолки – не слишком высокие, чтобы не теряться в пространстве. Крохотные кухоньки – только для того, чтобы можно было перекусить, когда нет времени или сил спуститься в столовую. Небольшие душевые. Большие не нужны, ведь в районе будет выстроено достаточное количество бань.
Советские люди должны больше времени проводить вместе, - говорил ты, - мы едины.
Я слушала тебя умиленно и улыбалась твоей наивности. Единой я хотела быть только с тобой.
Помню, ты рассмеялся, поцеловал меня и сказал:
- Как это замечательно! Да мы внукам нашим будем рассказывать, что у нас свадьба была на завтрашней улице!
Ты строил свой район, а пока мы жили в общежитии. У нас была миниатюрная комнатка и выделенная нам комфорка на плите на общей кухне. Кто-то из твоих друзей подарил нам продавленный старый диван. Серый, с розовыми цветочками. Из него вылазили пружины, он был узким, но как нам славно спалось на нем, когда тебя не вызывали на работу по ночам. Странно, одной мне было там так неудобно. Ты как-то внезапно стал главным инженером объединения. Сообщил мне об этом, смущаясь. Я радовалась тогда, старательно загоняя зависть вглубь души. У меня же ничего не менялось.
А помнишь, как нам дали путевку в Гагры? Пять дней провели мы вместе в пансионате. Пять коротких, радостных, теплых дней. Ты дарил мне цветы – яркие, большие, странные темно-красные цветы совсем без запаха. Мы ели шашлык и купались в прохладном осеннем море. Пять дней, а потом тебя телеграммой вызвали на работу. Ты уехал, поцеловав меня в лоб, а я осталась.
Я никогда не говорила тебе, но я тогда изменила. С местным. Таксистом. Мы познакомились, когда он вез меня домой с концерта. Разговорились, и я согласилась поехать к нему. У него был маленький домик на склоне горы. Крохотный домик, увитый виноградом. Изабелла. Она так притягательно пахла. Он предлагал мне остаться, звал замуж. Но как я могла согласиться? У меня же был ты. Ты – сияющий, воодушевленный, весь в работе, весь в планах.
Через девять дней я вернулась домой. Мне было немного стыдно. Но ты встречал меня у трапа с букетиком чахлых цветов в руках – такой радостный и веселый. Стыд смыло черноморской волной, и я спокойно позволила тебе обнять меня. Когда мы ехали домой на служебной «Волге», ты сказал, что нам дают двухкомнатную квартиру в новом доме. Тот самом, на стройку которого мы ходили, когда женились. Я обрадовалась.
Мы въехали туда через месяц. В новый дом, с новой мебелью. Мы без сожалений расстались со старым диваном. Ты уже достаточно зарабатывал для того, чтобы купить кровать и чешскую стенку. Это было очень модно тогда – чешская стенка. Мои коллеги по работе завидовали и советовали мне за тебя держаться, потому что ты перспективный. Я и держалась. Держалась, пока не поняла, что беременна, и, скорее всего, не от тебя. Все было бы ничего, если бы вы с тем, другим, были похожи. Ты спокойно бы принял ребенка, как своего. Но ты – высокий вальяжный блондин. А тот – маленький, черненький, шустрый, как обезьянка.
Я тогда поругалась с тобой. Нарочно. Мне нужно было уехать, и потому я наговорила гадких, невозможных слов. А ты слушал меня, открыв рот, и даже не пытался возразить. Я собрала чемодан и уехала к маме. Ты даже не провожал меня.
Там, в столице, я во всем призналась. Мама поахала, пообщалась с подругами и нашла мне того, кто сделает аборт. Через пять дней я вернулась домой – радостная, облегченная. Тогда я еще не знала, что детей у меня больше не будет.
А ты не встречал меня. Просто прислал машину. Водитель сказал, что ты на объекте, что у тебя нет на меня времени. Ну что же, на объекте – значит так.
Ты появился на второй день. Я не знала, что сказать. Я чувствовала себя виноватой, но и то, что сделал ты, заставляло сердце сжиматься. Ты был без цветов, сухо сказал, что устал, уже поел и идешь спать.
Я кивнула, расстелила постель, а сама ушла на кухню. Налила себе рюмку водки. Выпила. Стало немного легче.
Так мы прожили еще два года.
А потом ты погиб. Погиб так нелепо. Прислонившись к башенному крану, что-то смотрел в своих записях, и тут порывом ветра стрелу кинуло на провода. А может, и не ветром. Знаешь, я плохо помню. Ты сгорел на месте. Сгорел на работе, какая ирония.
Похороны были пышными, о тебе было сказано много хороших слов. Тебя благодарили за то, что ты сделал для города. А я стояла и думала – а что ты сделал для меня? Мне было стыдно и горько от этой мысли, но уходить она не желала.
И вот уже год, как тебя нет. А я сижу на кухне в квартире на завтрашней улице. И смотрю в окно на подросшие тополя. И вот она, твоя жизнь, закрывает свет в моих окнах.