Символическое преступление, поле маргинального

Иван Шизофреник
Символическое преступление и концептуальные преступники. Я застал еще время, когда принадлежность к той или иной юношеской субкультуре понималась взрослыми как делинквентно-девиантное поведение. Тогда я не понимал, почему учителя, преподаватели, милиционеры, психологи и психиатры так несправедливо относятся к неформалам. Но значительно позднее я натолкнулся на работы известнейшего теоретика-криминалиста пятидесятых годов Марвина Волфганга — возможно, этот ученый и заложил негативное восприятие всех субкультур на долгие десятилетия.
Ниже кое-какие цитаты и некоторые мои личные размышления «по случаю».

 «Теория насильственных субкультур» от Марвина Волфганга (англ. Marvin Wolfgang).

Вступление.
Однажды в СМИ начали кампанию против якобы (потому что информация, как всегда, не подтвердилась) грядущих проверок питерским МВД неформалов. Девушка, которая распространила тревожную информацию, писала: пипл, пипл! Скоро в Питере будут винтить неформалов!
Как и следовало ожидать, в ответ она получила приблизительно такого рода сообщения: а какого фига быть неформалом, если тебя не винтят, не
сажают в обезьяник и не стопят на улице?

Да, как говорил мой приятель, будущий сопредседатель известного православного братства «винт на улицах - советская народно-неформальная игра». Каюсь, я и сам лежал на тротуарах в честь каких-то протестов в 80-90-х годах, пока милиция не
утаскивала меня за руки и за ноги к ближайшим лавочкам, где уже отдыхали штабелями иные протестанты. И сразу же припоминается высказывание еще одной моей подруги, недавно побывавшей в Италии: Боже! какие же все они благоустроенные законопослушные идиоты!

Отличная тема для будущего эссе, я ее обязательно запомню! Как русские (советские) пиплы воспринимают западную «законопослушную» действительность. Был ведь случай,  мой знакомый «катакомбный» епископ Д***, ранее крутой человек из церковного подполья, с которым я пересекался в недалеком прошлом, начал публиковать мемуары на своем сайте. Отличительная черта оных, кроме неудивительной безграмотности, удивленный взгляд советского верующего на Францию (ага, и здесь все фигня!) и чрезвычайный антисемитизм.

Но  вл. Д*** нашел острую, достойную, чисто «русскую» неформальную тему: что важнее -  законопослушность западного человека и материальное благополучие или «анархистская духовность»? Владыка отвечает однозначно:  право на сопротивление «законному диктату мира антихриста» выше. И даже предлагает французскому «лузеру»  бежать в Россию, где из лузера можно очень успешно и быстро превратиться в «успешного человека», проживающего в катакомбах где-нибудь на окраинах славного города Мичуринска. 

Ремарка. Велика ли роль контркультуры в деле «преобразования
государственности»? Пожалуй, в СССР для политработников неформалы были не «страшным кошмаром», а болезненной занозой. См., например, любопытную статью «От последних диссидентов к первым неформалам» на сайте Игрунова.
Может быть, по той причине, что «контркультурность» зачастую ассоциируется с «оппозиционностью»?

Изучая некоторые американские «оппозиционные» (анархистские, ультраправые) политические сайты следует сделать именно такой вывод, но это неправильный и поспешный вывод.

История неформальства слишком какая-то непонятная,  разница в подходах (целях) порождает основную проблему «неформальных исследований». Правоведы задают вопрос «что делать и как судить», а исследователи спрашивают «как и почему это возникает». Исследователи занимают изначально апологетическую
позицию (мы не можем судить неформалов, мы должны быть на их стороне). Но у правоведов существует ахиллесова пята - традиционная для англо-саксонского права дилемма «является ли девиантность (отклоняющиеся поведение) условием делинквентности (преступления)».

Для примера приведу ссылку на работу   «Different theories of
crime, deviance, social order and social control» от Livesey и Tony Lawson. В ином, весьма монументальном, исследовании «Atavistic Culture: The
Bete Noire of Social Change» девиантность можно понять как наличие у «ламиналов» (не совсем в духе В. Тэриера) особого социального статуса, что  приводит к образования в той местности, где проживают эти люди-ламиналы, особых «субкультур».

Цитата: «Национальность, религия - основные критерии для социальной организации, те люди, которые принимают "атавистические" культурные нормы, стремятся не допустить социально-экономического развития тех, кто не разделял их этнокультурные ценности.»

Для США «атавистическое сопротивление» проблема, особенно с середины 19-го века, когда протестанты и их уличные союзники начали массовые избиения ирландских и немецких переселенцев. Нечто подобное произошло, если верить исследователям, в середине двадцатого века, когда в Великобритании появились «Teddy Boys», организованные по принципу все тех же «атавистических групп».

Гордые своим пролетарским происхождением, в 1958 году "мальчики Тедди" начали
знаменитую войну в районе Ноттинг-Хилла, иммигрантских трущоб, якобы с требованием избавить английскую промышленность от «чужих рабочих» из Вест-Индии.

Шок от «атавистических бунтов» значительно определил сферу деятельности «Чикагской социологической школы» в США и американской
науки, политики в целом. Да и первооткрыватель «конспирологии», историк Ричард Хофштадтер явно намекает на следы атавистической культуры в «The Aye of Reform», дескать, прогрессивные реформаторы страдают от «революционного статуса», стремясь сохранить нетронутым прошлое, в котором их класс (сообщество реформаторов) обеспечивает выгодный статус-кво.

Прим. «Атавистические культуры» (нечто хитрое, правда?) появились в США в девятнадцатом веке, во времена Джексона, когда революция на рынке привела к большому социальному расслоению.
Началась «моральная паника» среди протестантов, которые опасались, что
рост ирландской и особенно католической иммиграции приведет к «виртуальному» вторжению в республику.

Со временем эти страхи нативистов породили множество бунтов: было подсчитано, что с 1830 по 1865 г. почти в каждом крупном городе был по меньшей мере один бунт.

Еще более интересным кажется фигура бывшего итальянского солдата во
времена Второй мировой. Сами догадайтесь, на чьей стороне он воевал, ага? Уж точно не был солдатом-освободителем.
Профессор Марвин Волфганг - скандальный и знаменитый ученый, признанный лидер «количественной и теоретический» криминологии.
До своей смерти 12 апреля 1998, он оставался профессором криминологии,
юриспруденции и права в Пенсильванском университете. У него очень много наград, например, две стипендии Гуггенхайма, стипендия Фулбрайта, он почетный доктор юридических наук Университета Нью-Йорка, его наградили премией Эдвина Сазерленда от «Американского общества криминологии», у него золотая медаль Беккариа и т.д. и т.п.

Что такое «теория субкультуры насилия» Вольфганга?
В 1967 году Вольфганг, совместно с Франко Феракути (Franco Ferracuti), опубликовал знаменитую работу "Субкультура насилия", в которой представлена гипотеза, обоснованная исследованиями, проведенными в Филадельфии.

Судя по всему, термин «субкультура» одним из первых ввел в научный
обиход Б. Тейлор. Он же определил субкультуру как «комплекс, который
включает все знания, верования, искусство, мораль, право, обычаи и любые другие способности и привычки, приобретенные человеком как членом общества».
Но термин «субкультура» не получил широкого распространения в социологии до Второй мировой войны.

По Вольфгангу субкультура суть «нормативная система какой-либо группы
или групп меньшинств.» (Wolfgang & Ferracuti, 1967:103).
Но субкультура лишь частично отличается от «родительской» (т. е.
«большой») культуры, ибо не может полностью отличаться от культуры, частью которой она является. Иначе это будет уже не субкультура, а «contraculture» (Wolfgang & Ferracuti, 1967: 99-100).
Примеры субкультур «по Wolfgang'у»: амишы, мормоны, преступники,
заключенные, этнические группы и некоторые социальные классы-слои.

Но также важно, что теория «субкультур насилия» утверждает - люди могут быть рождены в субкультуре. Субкультура вырабатывает «нормы поведения», предусматривающие «различные способы, которыми человек может действовать при
определенных обстоятельствах... Нарушения субкультурных норм вызывает соответствующие санкции.»

Если карательные санкции не будут применяться, то группа будет терять
свою самобытность. Санкций множество: например, остракизм, исключение нарушителя. И эти субкультурные санкции весьма похожи на официальные ссылку, высылку, депортацию.

Участие личности в субкультуре делает соблюдения этих санкций относительно легкими, иногда проще и эффективнее, чем работа правоохранительных органов в «больших обществах». Передача субкультурных знаний включает в себя процесс обучения, который устанавливает динамическую, но прочную связь ценностей и физических лиц.

Вольфганг использует свою теорию для объяснения преступлений  своеобразно. Он предполагает, что среди чернокожего населения в США есть «субкультура насилия», в которой существуют «мощные темы насилия, кластера ценностей, определяющие образ жизни в процессе социализации, формирования межличностных отношений людей, живущих в аналогичных условиях.»

Вольфганг пишет: «Убийства и другие насильственные преступления следует рассматривать с точки зрения культурного контекста, из которого они возникают.»
Девиантное поведение «не является равномерно распределенным по всем
социальным структурам. Существует много эмпирических доказательств
того, что классовое положение, этническая принадлежность, профессиональный статус, а также другие социальные переменные могут служить эффективным показателем для прогнозирования различных видов отклонений.»
По сути «теория субкультуры насилия» утверждает, что открытое
применение насилия, как правило, отражает основные ценности, «отдельно существующие» от доминирующей, центральной или родительской культуры.

Разумеется, такая теория включает в себя следующие следствия:
(1) Нет субкультур, которые отличаются «во всем» от общества. (2) Для выявления наличия «субкультуры насилия» не требуется, чтобы участники субкультуры проявляли агрессию во всех ситуациях. (В противном случае нормальное функционирование будет «практически невозможным».) Члены «субкультуры насилия», возможно, будут иметь при себе оружие лишь для защиты от других.
(3) Степень насилия в ответ на провокацию зависит от степени принятие
культурных ценностей, связанных с насилием, членом «субкультуры».
(4) Субкультурный дух насилия может быть общим для всех возрастных
групп, но этот дух наиболее заметно выражен в ограниченной возрастной
группе, начиная с позднего подросткового возраста и до среднего возраста.
(5) Нарушение норм субкультуры может привести к санкциям, включая
остракизм. (6) Применение насилия в субкультуре не обязательно рассматриваются
как противоправные действия, и участники, следовательно, не испытывают
чувств вины. Ну и т. д.

Теория «субкультур насилия» порождает множество вопросов. Например, зависят ли некоторые сложные теории, в том числе, т.н. Бирмингемская социологическая школа, от американского криминологического подхода?
Можно ли существующими «научными» методами изучать субкультуры? И какова ответственность самих ученых? Во многом отношение к субкультурам формируется еще на той фазе, когда субкультура не изучена.

…Известный всем «субкультурологам» Хебдидж был всегда склонен к мрачным прогнозам и он, судя по всему, глубоко убежден, что академические публикации становятся рубежом, отделяющим реальное от «семиотического». И Морхауз (Moorhouse), применительно к другой школе, выражает свое мнение, столь же пессимистическое «исследования часто сводится к пересказам Барта, Бодрийяра и Бурдье, а не стимулируют дальнейшие детальные исследования».