Номенклатура - властьимущая бюрократия Ч6

Номенклатура - властьимущая бюрократия  _Ч6
Борис Бажанов. Воспоминания бывшего секретаря Сталина  (С 1923 по 1928 год Борис Бажанов являлся личным секретарем Сталина) http://bookz.ru/authors/boris-bajanov/210c8d2a3c1a.html
http://lib.rus.ec/b/5536
http://lib.rus.ec/b/5536/read

Борис  Бажанов (личный секретарь Сталина)
Я очень скоро понял,  какую власть забирает ГПУ над  беспартийным
населением,  которое отдано на его полный произвол.  Так же ясно было,
почему при коммунистическом режиме невозможны никакие личные  свободы:
все национализировано,  все и каждый,  чтобы жить и кормиться, обязаны
быть  на  государственной  службе.  Малейшее  свободомыслие,  малейшее
желание  личной  свободы  - и над человеком угроза лишения возможности
работать  и,  следовательно,  жить.  Вокруг  всего  этого   гигантская
информационная  сеть  сексотов,  обо всех все известно,  все в руках у
ГПУ.  И в то же время,  забирая эту власть,  начиная строить  огромную
империю ГУЛага,  ГПУ старается как можно меньше информировать верхушку
партии  о  том,  что  оно  делает.  Развиваются  лагеря   -   огромная
истребительная система - партии докладывается о хитром способе за счет
контрреволюции иметь бесплатную рабочую силу для строек  пятилетки;  а
кстати "перековка" - лагеря-то ведь "исправительно-трудовые";  а что в
них на самом деле?  Да  ничего  особенного:  в  партии  распространяют
дурацкий  еврейский  анекдот о нэпманах,  которые говорят,  что "лучше
воробейчиковы горы,  чем соловейчиков монастырь".  У меня впечатление,
что  партийная  верхушка  довольна тем,  что заслон ГПУ (от населения)
действует превосходно, и не имеет никакого желания знать, что на самом
деле делается в недрах ГПУ:  все довольны,  читая официальную болтовню
"Правды" о стальном мече революции  (ГПУ),  всегда  зорко  стоящем  на
страже завоеваний революции.
     Я пробую иногда говорить с членами Политбюро о том, что население
отдано  в полную и бесконтрольную власть ГПУ.  Этот разговор никого не
интересует.  Я  скоро  убеждаюсь,  что,  к  счастью,   мои   разговоры
приписываются  моим  враждебным  отношениям  к  ГПУ,  и поэтому они не
обращаются  против  меня;  а  то  бы  я  быстро   стал   подозрителен:
"интеллигентская  мягкотелость",  "отсутствие настоящей большевистской
бдительности по отношению к врагам" (а кто  только  не  враг?)  и  так
далее.   Путем   длительной   и  постоянной  тренировки  мозги  членов
коммунистической партии твердо направлены в одну определенную сторону.
Не тот большевик, кто читал и принял Маркса (кто в самом деле способен
осилить эту скучную и безнадежную галиматью),  а тот, кто натренирован
в беспрерывном отыскивании и преследовании всяких врагов. И работа ГПУ
все время растет и развивается как нечто для всей партии нормальное  -
в  этом и есть суть коммунизма,  чтобы беспрерывно хватать кого-нибудь
за горло;  как же можно упрекать в чем-либо ГПУ,  когда оно блестяще с
этой задачей справляется?  Я окончательно понимаю,  что дело не в том,
что чекисты - мразь,  - а в том,  что система (человек человеку  волк)
требует и позволяет, чтобы мразь выполняла эти функции.

     Я столько раз говорю, что Ягода - преступник и негодяй, настоящая
роль Ягоды в создании всероссийского ГУЛага так ясна и известна,  что,
кажется,  ничего  нельзя  сказать в пользу этого субъекта.  Между тем,
один-единственный эпизод из его жизни мне очень понравился - эпизод  в
его пользу.  Это было в марте 1938 года,  когда пришло, наконец, время
для комедии сталинского "суда" над Ягодой. На "суде" функции прокурора
выполняет человекоподобное существо - Вышинский.
     Вышинский: "Скажите,  предатель и изменник Ягода, неужели во всей
вашей гнусной и предательской деятельности вы не испытывали никогда ни
малейшего сожаления,  ни  малейшего  раскаяния?  И  сейчас,  когда  вы
отвечаете,  наконец,  перед  пролетарским  судом  за  все  ваши подлые
преступления,  вы не испытываете,  ни малейшего сожаления о  сделанном
вами?"
     Ягода: "Да, сожалею, очень сожалею..."
     Вышинский: "Внимание,  товарищи судьи. Предатель и изменник Ягода
сожалеет. О чем вы сожалеете, шпион и преступник Ягода?"
     Ягода: "Очень  сожалею...  Очень  сожалею,  что,  когда я мог это
сделать, я всех вас не расстрелял".
     Надо пояснить, что у кого-кого, а у Ягоды, самого организовавшего
длинную серию таких же процессов, никаких, даже самых малейших иллюзий
насчет результатов "суда" не было.
Впрочем, иллюзий у меня  никаких  нет.  Народные  массы,  как  бы
далеко  ни  зашла  эта  рабовладельческая система,  сбросить власть не
смогут;  время баррикад и пик давно прошло,  у власти не только танки,
но  и  громадная,  небывалой силы полиция;  а кроме того,  правящие ни
перед чем не остановятся,  чтобы власть удержать - это вам не  Людовик
XVI, который не хотел проливать крови подданных; эти прольют - сколько
угодно.
Я могу сделать основательную бомбу
(кстати,  я  иногда  еще  работаю  в Высшем Техническом в лабораториях
качественного и количественного анализа; там есть и азотная кислота, и
глицерин)  и  пронести  ее  в  портфеле  на заседание - никто не смеет
любопытствовать,  что в портфеле у секретаря Политбюро.  Но  для  меня
совершенно  ясно,  что  это  не  имеет ни малейшего смысла - сейчас же
будет избрано другое Политбюро,  другой состав ЦК, и будут они не хуже
и не лучше, чем этот, - систему бомбой убить нельзя. К разным фракциям
правящей  верхушки  я  равнодушен:  и  троцкие,  и  Сталины  одинаково
проводят коммунизм.
Наконец, подбирать  и  организовывать  свою  группу  в  партийной
верхушке  -  дело  совершенно  безнадежное - пятый или десятый побежит
докладывать Сталину.  Да кроме того,  -  я  лишен  возможности  делать
что-либо  скрытое  -  ГПУ  внимательно  следит  за каждым моим шагом в
надежде найти что-либо против меня
Чтобы быть при Сталине и со Сталиным,  надо в высокой
степени развить в себе все большевистские качества  -  ни  морали,  ни
дружбы,  ни человеческих чувств - надо быть волком. И затратить на это
жизнь.  Не хочу.  И тогда что мне остается в этой стране делать?  Быть
винтиком машины и помогать ей вертеться? Тоже не хочу.


     Что же  я  могу  сделать?  Только  одно - продолжать скрывать мои
взгляды и продолжать делать большевистскую карьеру  с  надеждой  стать
наследником  Сталина и тогда все повернуть.  Дальнейшее показало,  что
это совсем не фикция:  Маленков,  заняв  после  меня  место  секретаря
Политбюро,  именно это и проделывает: то есть проделывает первую часть
программы - нормально выходит в наследники Сталина (к смерти Сталина -
он второй человек в стране,  первый секретарь ЦК и председатель Совета
Министров);  наоборот,  будучи достойным учеником Сталина и сталинцем,
совершенно чужд второй части моей программы - заняв место Сталина, все
повернуть.Попав в  Политбюро,  будучи  все  время  в  контакте  с   членами
Политбюро,  все время на виду у Сталина,  Маленков делает постепенную,
но верную карьеру.  К тому же он верный и  стопроцентный  сталинец.  В
1934 году он становится помощником Сталина, в 1939 году секретарем ЦК,
в 1947 году кандидатом Политбюро,  в 1948 году членом Политбюро,  а  в
последние годы перед сталинской смертью первым заместителем Сталина, и
как первый секретарь ЦК,  и как председатель Совета Министров, то есть
формально вторым человеком в стране и наследником Сталина.  Правда, по
смерти Сталина наследство не вышло,  в  наследники  Политбюро  его  не
приняло, и он остался только председателем Совета Министров. Через три
года - в 1956 при попытке сбросить Хрущева он власть  потерял  и  стал
где-то в провинции директором электрической станции.
Не будет никаким преувеличением сказать,  что  Сталин  -  человек
совершенно аморальный. Уже Ленин был аморальным субъектом, к тому же с
презрением  отвергавшим  для  себя  и   для   своих   профессиональных
революционеров  все те моральные качества,  которые по традициям нашей
старой  христианской  цивилизации  мы  склонны   считать   необходимым
цементом,  делающим жизнь общества возможной и сносной:  порядочность,
честность, верность слову, терпимость, правдивость и т. д.

     По Ленину,  все  это  мораль  буржуазная,  которая   отвергается;
морально  лишь то,  что служит социальной революции,  другими словами,
что  полезно  и  выгодно  коммунистической  партии.  Сталин   оказался
учеником,  превзошедшим  учителя.
Но я думаю, что случай Сталина подымает другой, гораздо
более  важный  вопрос:  почему  такой  человек  мог  проявить все свои
преступные наклонности, в течение четверти века безнаказанно истребляя
миллионы   людей?   Увы,   на   это  можно  дать  только  один  ответ.
Коммунистическая система создала и выдвинула Сталина. Коммунистическая
система,   представляющая   всеобъемлющее  и  беспрерывное  разжигание
ненависти и призывающая к истреблению целых групп и классов населения,
создает такой климат,  когда ее держатели власти всю свою деятельность
изображают как борьбу с  какими-то  выдуманными  врагами  -  классами,
контрреволюционерами,   саботажниками,   объясняя  все  неудачи  своей
нелепой и нечеловеческой системы как происки  и  сопротивление  мнимых
врагов и неустанно призывая к репрессиям,  к истреблению, к подавлению
(всего:  мысли,  свободы, правды, человеческих чувств). На такой почве
Сталины могут процветать пышным цветом.
     Когда руководящая верхушка убеждается,  что при этом и  ей  самой
приходится жить с револьвером у затылка,  она решает немного отвинтить
гайку,  но не очень,  и зорко следя,  чтобы  все  основное  в  системе
осталось по-старому. Это - то, что произошло после Сталина.
     Когда я хорошо понял Ленина  и  Сталина,  мне  пришлось  спросить
себя:  правильно  ли делает коммунистическая власть,  называя "урок" -
"_социально близким элементом"_? Не вернее было бы сказать: "_Морально
близкий элемент_".
     Наше время  наполняет  борьба  коммунизма  со старой христианской
цивилизацией.  Я так определял ее социальную суть. Двадцать веков тому
назад,  во  время римской империи,  человек человеку был волк.  Пришло
христианство и предложило:  "Почему бы нам  не  устроить  человеческое
общество  так,  чтобы человек был человеку не волк,  а друг и брат?" В
этом все социальное значение христианства  (я  совершенно  не  касаюсь
здесь  его  чрезвычайно  важной  религиозной  стороны).  И  в  течение
двадцати веков,  плохо ли, хорошо ли, эти идеи вошли все же в сознание
как  идеал,  к  которому нужно стремиться (и порожденная христианством
социалистическая идея,  конечно, в ее настоящем, не марксистском виде,
вышла отсюда же),  Но человеческая натура плоха;  долгое развитие этих
идей не помешало еще в двадцатом веке  передовым  христианским  нациям
миллионами   истреблять   друг  друга.  Во  всяком  случае,  вся  наша
многовековая цивилизация пыталась нас вести к этому идеалу.  Коммунизм
и  марксизм являются его прямым отрицанием.  Здесь убийство,  насилие,
массовое истребление вводятся в закон.  Человек человеку снова волк. И
коммунистическая партия,  аппарат создания этого нового общества, или,
если хотите,  социализма с волчьей мордой,  сама построена по принципу
волчьей  стаи.  Здесь  нет  ни  друга,  ни  брата,  здесь  есть только
"товарищ".  Что такое "товарищ"?
Что такое "товарищ"?  Это тот, кто идет с вами рядом (волк
волку тоже товарищ);  но до известного момента;  он может двадцать лет
идти с вами рядом участвовать с вами в боях и невзгодах,  но  если  он
нарушил  закон  волчьей стаи или стал почему-то стае не подходить,  на
него набрасываются и  мгновенно  его  загрызают  (вам  это  ничего  не
напоминает из истории коммунистической партии?):  он не друг, не брат,
он только "товарищ" не больше.
     Почему и  для чего коммунизм так решительно отвергает идею дружбы
и братства между людьми?  Почему стремится он  установить  это  волчье
царство?  И почему он побеждает, почему за ним идут? Сомнения начинают
смущать мою не так уж искушенную молодость.  А может быть вообще идеал
братства  -  совершенно  неосуществимая  утопия;  может быть,  светлая
мечта,  рожденная в земле Галилейской, не более, чем мечта, осужденная
историей?
     Я знаю, что мужчина всегда был грубым животным и насильником, был
ли  в  течение  веков  солдатом,  охотником,  диким  кочевником и даже
земледельцем,  всегда в борьбе  против  опасностей,  врагов,  природы,
диких  зверей соседей,  всегда убийца.  Христианская идея нашла прямой
отклик скорее у  женщин.  По  самому  своему  биологическому  существу
женщина,  дающая  и  продолжающая  жизнь,  склонна  к любви,  заботе о
слабом; вся ее жизнь - сплошное самопожертвование для своих детей.
     Христианская идея  любви  и  жалости  ей близка.  Я убежден,  что
христианство победило против железных легионов Рима благодаря женщине.
А мужскому роду,  может быть, более подходит насилие, этот волчий мир,
который с таким успехом устанавливает коммунизм?
     Вот Троцкий,  человек  убежденный  и искренний.  Когда коммунисты
уверяют,  что они переворачивают мир якобы для того,  чтобы упразднить
эксплуатацию человека человеком,  до смешного ясно,  что это ложь. При
первой возможности и без малейшего стеснения они заменяют то,  что они
называют  капиталистической  эксплуатацией  (будто  бы рабочему не все
доплачивают за его труд) такой социалистической  эксплуатацией,  какая
рабочему  раньше и не снилась.  Речь идет уже не о доплачивании,  речь
идет о  даровом  труде  миллионов  каторжников,  об  их  бесчеловечном
истреблении.  Но  Троцкий  - человек искренний и в свои идеи верующий.
Ведь он понимает,  что все это ложь.  Как же он был вместе  с  Лениным
вдохновителем  террора,  как  предлагал он "трудовые армии" с железной
дисциплиной, где отказ от работы означал бы немедленный расстрел?

На
ноябрьском пленуме ЦК 1927 года,  на котором Сталин предложил в  конце
концов  исключить  Троцкого  из  партии,  Троцкий взял слово и,  между
прочим,  сказал,  обращаясь к группе Сталина (передаю  смысл):  "Вы  -
группа  бездарных  бюрократов.  Если  станет вопрос о судьбе советской
страны,  если  произойдет  война,  вы  будете   совершенно   бессильны
организовать оборону страны и добиться победы.  Тогда когда враг будет
в 100 километрах от Москвы,  мы сделаем то,  что сделал в  свое  время
Клемансо,  -  мы свергнем бездарное правительство;  но с той разницей,
что  Клемансо  удовлетворился  взятием  власти,  а  мы,  кроме   того,
расстреляем эту тупую банду ничтожных бюрократов, предавших революцию.
Да,  мы это сделаем.  Вы тоже хотели бы  расстрелять  нас,  но  вы  не
смеете.  А  мы  посмеем,  так  как  это  будет  совершенно необходимым
условием победы".    


Смешивание понятий номенклатуры с бюрократией:
 «Бюрократия является феодальной формой управления, формируясь на базе дворянства. Советский феодализм просто переходная форма от феодализма царского к фашизму. Фашизм есть переходная бюрократическая форма от разлагающегося царского феодализма к демократической форме капитализма»- Сергей Белашов.

Ответ Троцкого сталинистам (Белашову С.)
Троцкий Л
КЛАССОВАЯ ПРИРОДА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА
"Бюллетень Оппозиции" N 36 - 37.
http://web.mit.edu/fjk/www/FI/BO/BO-03.shtml
Л. Троцкий.
КЛАССОВАЯ ПРИРОДА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА
(ПРОБЛЕМЫ ЧЕТВЕРТОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА)
ПОСТАНОВКА ВОПРОСА
Разрыв с Коминтерном и ориентация на новый Интернационал поставили снова вопрос о социальном характере СССР. Не означает ли крушение Коминтерна одновременно и крушения государства, вышедшего из Октябрьской революции? В обоих случаях дело идет ведь об одной и той же правящей организации: о сталинском аппарате. Он применял одни и те же методы внутри СССР, как и на международной арене. Мы, марксисты, никогда не покровительствовали двойной бухгалтерии брандлерианцев, согласно которой политика сталинцев в СССР безупречна, а за пределами СССР гибельна. (Мудрые американские брандлерианцы (группа Ловстона)усложняют вопрос: экономическая политика сталинцев, мол, безупречна, но политический режим в СССР плох: нет демократии. Этим теоретикам не приходит в голову спросить себя: почему же Сталин ликвидирует демократию при правильной и успешной экономической политике?   Не из опасения ли, что партия и рабочий класс, при наличии пролетарской демократии слишком бурно и беспокойно будут выражать свой восторг по поводу экономической политики?) По нашему убеждению, она одинаково гибельна в обоих случаях. Не приходится ли в таком случае признать одновременное крушение Коминтерна и ликвидацию пролетарской диктатуры в СССР?
Это рассуждение кажется на первый взгляд неотразимым. Но оно ошибочно. Если методы сталинской бюрократии однородны во всех областях, то объективные результаты этих методов зависят от внешних условий или, говоря языком механики, от сопротивления материала. Коминтерн представлял орудие, предназначенное для ниспровержения капиталистического строя и установления диктатуры пролетариата. Советское государство представляет орудие
для сохранения завоеваний уже совершенного переворота. У коммунистических партий Запада нет никакого унаследованного капитала. Сила их (на самом деле их слабость) - в них самих и только в них. Сила сталинского аппарата на девять десятых не в нем, а в произведенных победоносной революцией социальных изменениях. Одно это соображение еще, конечно, не разрешает вопроса: но оно имеет большое методологическое значение. Оно показывает нам, как и почему сталинский аппарат мог окончательно утратить свое значение, в качестве международного революционного фактора, и сохранить часть своего прогрессивного значения, в качестве сторожа при социальных завоеваниях пролетарской революции. Такое двойственное положение представляет собой, к слову сказать, одно из проявлений неравномерности исторического развития.
Правильная политика рабочего государства не может сводиться только к национальному экономическому строительству. Если революция не будет расширяться по системе пролетарской спирали на международной арене, она неизменно начнет сужаться по системе бюрократической спирали в национальных рамках. Если диктатура пролетариата не становится европейской и мировой, она идет навстречу собственному крушению. В большой исторической перспективе все это совершенно бесспорно. Но все дело в конкретных исторических сроках. Можно ли сказать, что политика сталинской бюрократии уже привела к ликвидации рабочего государства? В этом сейчас вопрос.
Против утверждения, будто рабочее государство уже ликвидировано, выступает прежде всего важное методологическое положение марксизма. Диктатура пролетариата была установлена при помощи политического переворота и трех лет гражданской войны. Классовая теория общества, как и исторический опыт, одинаково свидетельствуют о невозможности победы пролетариата мирным путем, т.- е. без грандиозных классовых боев с оружием в руках. Мыслима ли в таком случае мирная, незаметная, "постепенная" буржуазная контрреволюция? До сих пор, во всяком случае, феодальные, как и буржуазные контрреволюции никогда не происходили "органически", а непременно требовали вмешательства военной хирургии. Теории реформизма, поскольку реформизм вообще возвышался до теорий, всегда в последнем счете основаны на непонимании глубины и непримиримости классовых противоречий: отсюда перспектива мирного перерастания капитализма в социализм. Марксистский тезис о катастрофическом характере перехода власти из рук одного класса в руки другого, относится не только к революционным периодам, когда история бешено мчится вперед, но и к периодам контрреволюции, когда общество откатывается назад. Кто утверждает, что советское государство постепенно превратилось из пролетарского в буржуазное, тот как бы разворачивает фильм реформизма в обратном направлении.
Противники могут возразить, что это общее методологическое рассуждение, как оно ни важно само по себе, все же слишком абстрактно, чтоб разрешить вопрос. Истина всегда конкретна. Тезис о непримиримости классовых противоречий может и должен направлять наше исследование, но не может заменить его результатов. Надо углубиться в материальное содержание самого исторического процесса.
Мы отвечаем: верно, что методологический довод не исчерпывает проблемы. Но он, во всяком случае, перелагает тяжесть доказательств на противную сторону. Критики, считающие себя марксистами, должны показать, каким образом буржуазия, сдавшая власть в трехлетних боях, могла вернуть себе эту власть
без всяких боев. Так как, однако, наши противники почти не пытаются придать своей оценке советского государства сколько-нибудь серьезное теоретическое выражение, то мы попытаемся здесь проделать эту работу за них.
"ДИКТАТУРА НАД ПРОЛЕТАРИАТОМ"
Самым распространенным, популярным и на первый взгляд неотразимым доводом в пользу непролетарского характера нынешнего советского государства является ссылка на удушение свободы пролетарских организаций и на всемогущество бюрократии. Можно ли, в самом деле, отождествлять диктатуру аппарата, приведшую к диктатуре одного лица, с диктатурой пролетариата, как класса? Не ясно ли, что диктатура пролетариата исключается диктатурой над пролетариатом?
Это заманчивое рассуждение построено не на материалистическом анализе процесса, как он развертывается в действительности, а на чисто-идеалистических схемах, на кантианских нормах. Некоторые благородные "друзья" революции составили себе весьма лучезарное представление о диктатуре пролетариата и впадают в полную прострацию при виде того, что реальная диктатура, со всем наследием классового варварства, со всеми своими внутренними противоречиями, с ошибками и преступлениями руководства, совершенно не похожа на тот прилизанный образ, который они себе составили. Разочарованные в своих лучших чувствах, они поворачиваются к Советскому Союзу спиной.
Где и в каких книжках можно найти безошибочный рецепт пролетарской диктатуры? Диктатура класса далеко не всегда означает прямое участие всей его массы в управлении государством. Мы это видели прежде всего на примере имущих классов. Дворянство господствовало через монархию, перед которой стояло на коленях. Диктатура буржуазии принимала сравнительно развернутые демократические формы только в условиях подъема капитализма, когда господствующему классу нечего было бояться. На наших глазах демократия заменилась в Германии самодержавием Гитлера, причем все традиционные буржуазные партии были разбиты в щепы. Германская буржуазия не управляет ныне непосредственно: политически она находится в полном подчинении у Гитлера и его банд. Тем не менее, диктатура буржуазии остается в Германии ненарушенной, ибо все условия ее социального господства сохранены и укреплены. Экспроприировав буржуазию политически, Гитлер спас ее, хотя бы только на время, от экономической экспроприации. Тот факт, что буржуазия оказалась вынуждена прибегнуть к фашистскому режиму, свидетельствует о том, что ее господство под угрозой, но никак не о том, что оно пало.
Предвосхищая наши дальнейшие выводы, противники поторопятся возразить: если буржуазия, как эксплуататорское меньшинство может сохранять свое господство и при помощи фашистской диктатуры, то пролетариат, строящий социалистическое общество, должен руководить своим государством сам, непосредственно, вовлекая все более широкие массы народа в дело управления. В таком общем виде этот довод бесспорен, но для данного случая он означает лишь то, что нынешняя советская диктатура есть больная диктатура. Страшные трудности социалистического строительства в изолированной и отсталой стране, в сочетании с ложной политикой руководства, которая тоже отражает в последнем счете давление отсталости и изолированности, привели к тому, что бюрократия экспроприировала
пролетариат политически, чтоб своими методами охранять его социальные завоевания. Анатомия общества определяется его экономическими отношениями. Пока созданные Октябрьской революцией формы собственности не опрокинуты, господствующим классом остается пролетариат.
Рассуждения насчет "диктатуры бюрократии над пролетариатом", без более глубокого анализа, т.- е. без выяснения социальных корней и классовых границ бюрократического командования, сводятся просто-напросто к хлестким демократическим фразам, чрезвычайно популярным у меньшевиков. Можно не сомневаться, что огромное большинство советских рабочих недовольно бюрократией, значительная часть, и не худшая, ненавидит ее. Если, однако, это недовольство не принимает бурных массовых форм, то не только из-за репрессий: рабочие боятся, что, опрокинув бюрократию, они расчистят поле классовому врагу. Взаимоотношение между бюрократией и классом в действительности гораздо сложнее, чем представляется легковесным "демократам". Советские рабочие справились бы с самовластием аппарата, если б перед ними открылась другая перспектива, если б небо на Западе окрасилось не в коричневую краску фашизма, а в красный цвет революции. Пока этого нет, пролетариат со скрежетом зубовным терпит ("толерирует") бюрократию, и в этом смысле признает ее носительницей пролетарской диктатуры. Каждый советский рабочий, если с ним поговорить по душам, не пощадит крепких слов по адресу сталинской бюрократии. Но ни один из них не признает, что контрреволюция уже совершилась.
Пролетариат составляет становой хребет советского государства. Но поскольку функция господства сосредоточена в руках безответственной бюрократии, постольку мы имеем перед собой заведомо больное государство. Излечимо ли оно? Не означают ли дальнейшие попытки лечения бесплодную трату драгоценного времени? Вопрос плохо поставлен. Под лечением мы понимаем не какие-либо искусственные меры, в стороне от мирового революционного движения, а дальнейшую борьбу под знаменем марксизма. Беспощадная критика сталинской бюрократии, воспитание кадров нового Интернационала, возрождение боеспособности мирового пролетарского авангарда,- такова суть "лечения". Оно совпадает с основным направлением исторического прогресса.
За последние годы - отметим к слову - противники не раз говорили нам, что мы "теряем напрасно время", занимаясь лечением Коминтерна. Мы никогда и никому не обещали, что вылечим Коминтерн. Мы лишь отказывались, до решающей проверки, объявить больного мертвым или безнадежно больным. Во всяком случае, на "лечение" мы не потеряли ни одного дня. Мы формировали революционные кадры и, что не менее важно, подготовляли основные теоретические и программные положения нового Интернационала.
ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА, КАК ИДЕАЛИСТИЧЕСКАЯ НОРМА
Господа "кантианские" социологи (извиняемся пред тенью Канта) приходят нередко к тому выводу, что "настоящая" диктатура, т.- е. такая, которая отвечает их идеальным нормам, существовала только в дни Парижской коммуны или в первый период Октябрьской революции, до Брест-литовского мира, в лучшем случае, до нэпа.   Вот, что называется попасть пальцем в небо!    Если Маркс и Энгельс называли Парижскую коммуну "диктатурой пролетариата", то лишь в силу заложенных в ней возможностей. Сама же по себе коммуна еще не была диктатурой пролетариата. Захватив власть, она плохо знала, что с ней делать; не наступала, а выжидала; оставалась замкнутой в кольце Парижа; не смела прикоснуться к государственному банку; не произвела, да и не могла произвести переворота в отношениях собственности, ибо не располагала властью в национальном масштабе. К этому надо прибавить бланкистскую односторонность и прудонистские предрассудки, которые не позволяли даже вождям движения полностью осознать коммуну, как диктатуру пролетариата.

Не более счастливый характер имеет ссылка на первый период Октябрьской революции. Не только до Брест-литовского мира, но и до осени 1918 года социальное содержание революции ограничивалось мелкобуржуазным аграрным переворотом и рабочим контролем над производством. Это значит, что революция не выходила еще, по своим действиям, за пределы буржуазного общества. В этот первый период наряду с рабочими советами, и не редко оттесняя их, господствовали солдатские советы. Только к осени 1918 года мелкобуржуазная солдатски-аграрная стихия входит понемногу в берега, а рабочие приступают к национализации средств производства. Только с этого времени можно говорить о наступлении действительной диктатуры пролетариата. Но и здесь еще требуется большая оговорка. Диктатура географически ограничивалась в те первые годы старым московским княжеством и вынуждена была вести трехлетнюю войну по всем радиусам от Москвы к периферии. Это значит, что до 1921 года, т.- е. как раз до нэпа, шла только еще борьба за установление диктатуры пролетариата в масштабе всего государства. А так как, начиная с нэпа, диктатура, по мнению лжемарксистских филистеров, исчезла, то значит ее и вообще никогда не существовало. Для этих господ диктатура пролетариата есть просто невесомое понятие, идеальная норма, неосуществимая на нашей грешной земле. Немудрено, если "теоретики" этого типа, поскольку они не отказываются начисто от самого имени диктатуры, стремятся смазать непримиримое противоречие между нею и буржуазной демократией.
Крайне характерна, под лабораторным, а не политическим углом зрения, парижская секта "коммунистов-демократов" (Суварин и К°). В самом их названии уже заключается разрыв с марксизмом. В критике Готской программы Маркс отвергал название социал-демократии в виду того, что оно ставит революционную социалистическую борьбу под формальный контроль демократии. Совершенно очевидно, что "коммунисты-демократы" принципиально не отличаются от "социалистов-демократов", т.- е. социал-демократов. Между социализмом и коммунизмом нет устойчивой перегородки. Грехопадение начинается с того момента, когда социализм и коммунизм, как движение или как государство, подчиняется не реальному ходу классовой борьбы, не материальным условиям исторического процесса, а над-социальной и над-исторической абстракции "демократии", которая на деле является орудием самозащиты буржуазии против пролетарской диктатуры. Если в эпоху Готской программы еще можно было в слове социал-демократия видеть лишь неправильное, ненаучное название для здоровой по духу пролетарской партии, то вся дальнейшая история буржуазной и "социальной" демократии превращает знамя "демократического коммунизма (?) "в знамя прямой классовой измены. (Интересующиеся, если таковые найдутся, могут ознакомиться с "платформой" самих "коммунистов (!) - демократов". С точки зрения основ марксизма, трудно себе представить более шарлатанский документ.)
БОНАПАРТИЗМ
Противник типа Урбанса скажет: реставрации буржуазного режима действительно еще нет, но нет уже и рабочего государства; нынешний советский режим есть надклассовое или между-классовое бонапартистское государство. С этой теорией мы уже свели в свое время счеты. Исторически бонапартизм был и остается правительством буржуазии в периоды кризисов буржуазного общества. Можно и должно различать "прогрессивный" бонапартизм, закрепляющий чисто капиталистические завоевания буржуазной революции, и бонапартизм упадка капиталистического общества, конвульсивный бонапартизм нашей эпохи (Папен - Шлейхер, Дольфус, кандидат в голландские бонапарты Колейн и проч. ). Бонапартизм всегда означает политическое лавирование между классами; но под бонапартизмом, во всех его исторических перевоплощениях, сохраняется одна и та же социальная база: буржуазная собственность. Нет ничего абсурднее, как из бонапартистского виляния между классами или из "надклассового" положения бонапартистской шайки делать вывод о бесклассовом характере бонапартистского государства. Чудовищный вздор! Бонапартизм есть лишь одна из разновидностей капиталистического господства.
Если Урбанс хочет расширить понятие бонапартизма, распространив его также и на нынешний советский режим, то мы готовы принять такое расширенное толкование,- при одном условии: если социальное содержание советского "бонапартизма" будет определено с необходимой ясностью. Совершенно верно, что самовластие советской бюрократии сложилось на почве лавирования между классовыми силами, как внутренними, так и внешними. Поскольку бюрократическое лавирование увенчалось личным плебисцитарным режимом Сталина, можно говорить о советском бонапартизме. Но если бонапартизм обоих Бонапартов, как и нынешних жалких последышей, развертывался и развертывается на основе буржуазного режима, то бонапартизм советской бюрократии имеет под собой почву пролетарского режима. Терминологические новшества или исторические аналогии могут представлять те или иные удобства для анализа, но не могут изменить социальной природы советского государства.
"ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КАПИТАЛИЗМ"
За последний период Урбанс создал, впрочем, новую теорию: экономический строй советов оказывается разновидностью "государственного капитализма". "Прогресс" состоит в том, что от терминологических упражнений в области политической надстройки, Урбанс спустился к экономическому фундаменту. Но этот спуск, увы, не принес ему добра.
Государственный капитализм есть, по Урбансу, новейшая форма самозащиты буржуазного режима: достаточно взглянуть на корпоративно-"планирующее" государство в Италии, Германии и Соединенных Штатах. Привыкнувший к широкому размаху, Урбанс прибавляет сюда и СССР. Об этом скажем ниже. Поскольку дело касается капиталистических государств, Урбанс подходит к очень важному явлению нашей эпохи. Монопольный капитализм давно перерос и частную собственность на средства производства и границы национального государства. Однако, рабочий класс, парализованный своими собственными организациями, не сумел своевременно освободить производительные силы общества из капиталистических оков. Отсюда затяжная эпоха экономических и политических конвульсий. Производительные силы бьются о перегородки частной собственности и о национальные границы. Буржуазные государства вынуждены усмирять бунт собственных производительных сил при помощи полицейского кулака. Это и есть так называемая "плановая экономика". Можно условно назвать ее "государственным капитализмом", поскольку государство пытается обуздать и дисциплинировать капиталистическую анархию.
Напомним, однако, что первоначально марксисты под государственным капитализмом понимали лишь самостоятельные хозяйственные предприятия государства. Когда реформисты мечтали преодолеть капитализм при помощи муниципализации и огосударствления все большего числа транспортных и промышленных предприятий, марксисты возражали: это не социализм, а государственный капитализм. В дальнейшем это понятие получило, однако, расширительный смысл и стало применяться ко всем видам государственного вмешательства в хозяйство; французы употребляют в этом смысле слово "этатизм".

Урбанс, однако, не только констатирует потуги "государственного капитализма",- он их, по своему, оценивает. Насколько вообще можно понять его, он объявляет режим "государственного капитализма" необходимой и притом прогрессивной стадией в развитии общества, в том же смысле, в каком трест является прогрессом по сравнению с разрозненными предприятиями. Одной этой фундаментальной ошибки в оценке капиталистического планирования достаточно, чтоб похоронить любое направление.
Если в эпоху капиталистического восхождения, конец которой положила война, различные формы огосударствления можно было рассматривать - при известных политических предпосылках,- как прогрессивное явление, т.- е. считать, что государственный капитализм ведет общество вперед, облегчая будущую экономическую работу пролетарской диктатуры, то нынешнюю "плановую экономику" приходится рассматривать, как насквозь реакционную стадию: государственный капитализм стремится вырвать хозяйство из мирового разделения труда, приспособить производительные силы к Прокрустову ложу национального государства, искусственно сократить производство в одних отраслях и искусственно же создать другие отрасли при помощи громадных накладных расходов. Экономическая политика нынешнего государства, начиная с таможен старо-китайского образца и кончая эпизодами запрещения машин в "плановом хозяйстве" Гитлера, достигает неустойчивого регулирования ценою снижения национального хозяйства, внесения хаоса в мировые отношения и полного расстройства денежной системы, которая весьма и весьма понадобится для социалистического планирования. Нынешний государственный капитализм не подготовляет и не облегчает будущую работу социалистического государства, наоборот, создает для нее колоссальные дополнительные трудности. Пролетариат упустил ряд сроков для захвата власти. Этим он создал условия: в политике - для фашистского варварства, в экономике - для разрушительной работы "государственного капитализма". После завоевания власти пролетариату придется экономически расплачиваться за политические упущения.
ХОЗЯЙСТВО СССР
В рамках данной работы нас, однако, больше всего интересует то обстоятельство, что Урбанс пытается под понятие "государственного капитализма" подвести и хозяйство СССР. При этом - трудно поверить! - он ссылается на Ленина. Объяснить эту ссылку можно только одним: в качестве вечного изобретателя, создающего ежемесячно по новой теории, Урбанс не имеет времени читать книги, на которые ссылается. Термин "государственный капитализм" Ленин действительно применял, но не к советскому хозяйству в целом, а лишь к определенной его части: иностранным концессиям, смешанным промышленным и торговым обществам и, отчасти, к контролируемой государством крестьянской, в значительной мере кулацкой, кооперации. Все это - бесспорные элементы капитализма; а так как они контролируются государством и даже функционируют при прямом его участии, как смешанные общества, то Ленин условно, "в кавычках", по его собственному выражению, назвал эти хозяйственные формы "государственным капитализмом". Условность термина определялась тем, что дело шло не о буржуазном, а о пролетарском государстве: кавычки и должны были подчеркнуть эту немаловажную разницу. Поскольку, однако, пролетарское государство допускало частный капитал и позволяло ему, в известных рамках, эксплуатировать рабочих, постольку оно одним своим крылом прикрывало буржуазные отношения. В этом, строго ограниченном, смысле можно было говорить о "государственном капитализме".

Самый термин Ленин выдвинул во время перехода к нэпу, когда он предполагал, что концессии и "смешанные общества", т.- е. предприятия, основанные на сочетании государственного и частного капитала, займут крупнейшее место в советском хозяйстве, наряду с чисто государственными трестами и синдикатами. В отличие от государственно-капиталистических предприятий, т.- е. концессий и проч., Ленин определял советские тресты и синдикаты, как "предприятия последовательно социалистического типа". Дальнейшее развитие советской экономики, особенно промышленности, Ленин представлял себе в виде конкуренции государственно-капиталистических и чисто-государственных предприятий.
Теперь, надеемся, ясно, в каких пределах Ленин употреблял термин, введший в соблазн Урбанса. Чтоб довершить теоретическую катастрофу вождя "Ленин (!) - бунда", надо еще напомнить, что ни концессии, ни смешанные общества, вопреки первоначальным ожиданиям Ленина, не играли в развитии советского хозяйства почти никакой роли. Сейчас от этих "государственно-капиталистических" предприятий вообще ничего не осталось. Наоборот, советские тресты, судьба которых казалась еще очень смутной на заре нэпа, получили в ближайшие годы после Ленина гигантское развитие. Таким образом, если пользоваться ленинской терминологией добросовестно и с пониманием дела, то придется сказать, что советское хозяйственное развитие совершенно обошло стадию "государственного капитализма" и развернулось по каналу предприятий "последовательно социалистического типа".
Однако, и здесь нужно устранить возможные недоразумения, на этот раз прямо противоположного характера. Ленин выбирал свои термины точно. Он называл тресты не социалистическими предприятиями, как именуют их теперь сталинцы, а предприятиями "социалистического типа". Это тонкое терминологическое различие означало под пером Ленина, что тресты получат право называться социалистическими, не по типу, т.- е. не по тенденции, а по своему подлинному содержанию, когда революционизируют сельское хозяйство, когда уничтожат противоположность между городом и деревней, когда научатся удовлетворять полностью все человеческие потребности; другими словами, лишь в меру того, как на основе национализированной промышленности и коллективизированного сельского хозяйства, сложится действительно социалистическое общество. Достижение этой цели Ленин мыслил, как преемственную работу двух-трех поколений, притом в неразрывной связи с развитием международной революции.
Резюмируем. Под государственным капитализмом, в строгом смысле слова,
надлежит понимать ведение буржуазным государством промышленных и иных
предприятий за собственный счет или "регулирующее" вмешательство буржуазного
государства в работу частно-капиталистических предприятий.
Под государственным капитализмом "в кавычках" Ленин понимал контроль
пролетарского государства над частно-капиталистическими предприятиями
и отношениями. Ни одно из этих определений к нынешнему советскому хозяйству
ни с какой стороны не подходит. Какое собственно конкретное экономическое
содержание вкладывает Урбанс в понятие советского "государственного
капитализма", остается совершенной тайной. Попросту сказать, вся его новейшая
теория построена на плохо прочитанной цитате.

БЮРОКРАТИЯ И ПРАВЯЩИЙ КЛАСС
Есть, однако, и другая теория "непролетарского" характера советского государства, более замысловатая, более осторожная, но не более серьезная. Французский социал-демократ Л. Лора (Lucien Laurat), сподвижник Блюма и учитель Суварина, написал книжку в защиту того взгляда, что советское общество, не являясь ни пролетарским ни буржуазным, представляет собой совершенно новый тип классовой организации, так как бюрократия не только господствует над пролетариатом политически, но и эксплуатирует его экономически, поглощая ту прибавочную стоимость, которая раньше приходилась на долю буржуазии. Лора облекает свои откровения в тяжеловесные формулы "Капитала" и придает, таким образом, своей поверхностной, чисто описательной "социологии" видимость глубины. Компилятор, по-видимому, не знает, что вся его теория, только с гораздо большим огнем и блеском, формулирована была свыше тридцати лет тому назад русско-польским революционером Махайским, который имел то преимущество над своим французским вульгаризатором, что не дожидался ни Октябрьской революции ни сталинской бюрократии, чтобы заранее определить "диктатуру пролетариата", как подмостки для командующих постов эксплуататорской бюрократии. Но и Махайский не создал свою теорию из ничего: он лишь социологически и экономически "углубил" анархические предрассудки против государственного социализма. Махайский, кстати сказать, тоже пользовался формулами Маркса, но более последовательно, чем Лора: по Махайскому, автор "Капитала" злоумышленно скрыл в формулах воспроизводства (2-ой том) ту долю прибавочной стоимости, которую будет поглощать социалистическая интеллигенция (бюрократия).
В наше время подобного рода "теорию", но без обличения эксплуататора-Маркса, защищал Мясников, который объявил, что диктатура пролетариата в Советском Союзе сменилась господством нового класса: социал-бюрократии. Весьма вероятно, что прямо или косвенно Лора почерпнул свою теорию именно у Мясникова и лишь придал ей педантски-"ученое" выражение. Для полноты надо еще добавить, что Лора усвоил себе все ошибки (только ошибки) Розы Люксембург, в том числе и те, от которых она сама успела отказаться.
Однако, подойдем ближе к самой "теории". Класс, для марксиста, представляет исключительно важное и притом научно-очерченное понятие. Класс определяется не одним лишь участием в распределении национального дохода, а самостоятельной ролью в общей структуре хозяйства, самостоятельными корнями в экономическом фундаменте общества. Каждый класс (феодалы, крестьянство, мелкая буржуазия, капиталистическая буржуазия, пролетариат) вырабатывает свои особые формы собственности. Всех этих социальных черт бюрократия лишена. Она не имеет самостоятельного места в производственно-распределительном процессе. Она не имеет самостоятельных имущественных корней. Ее функции относятся, в основе своей, к политической технике классового господства. Наличие бюрократии, при всем различии ее форм и удельного веса, характеризует всякий классовый режим. Ее сила имеет отраженный характер. Бюрократия нерасторжимо связана с экономически господствующим классом, питается его социальными корнями, держится и падает вместе с ним.

КЛАССОВАЯ ЭКСПЛУАТАЦИЯ И СОЦИАЛЬНЫЙ ПАРАЗИТИЗМ
Лора скажет, что он "не возражает" против оплаты труда бюрократии, поскольку она выполняет необходимые политические, хозяйственные и культурные функции, но дело идет о бесконтрольном присвоении ею совершенно непомерной части национального дохода: именно в этом смысле она является "эксплуататорским классом". Довод этот, опирающийся на бесспорные факты, не меняет, однако, социальной физиономии бюрократии.
Всегда и при всяком режиме бюрократия поглощает немалую часть прибавочной стоимости. Было бы небезынтересно подсчитать, например, какую долю национального дохода поглощает в Италии или в Германии фашистская саранча! Но этот факт, немаловажный сам по себе, совершенно недостаточен для превращения фашистской бюрократии в самостоятельный правящий класс. Она является приказчиком буржуазии. Правда, этот приказчик сидит на спине у хозяина, вырывает у него подчас изо рта жирные куски и в добавление плюет ему на лысину. Приказчик, что и говорить, крайне неудобный! Но все же не более, как приказчик. Буржуазия мирится с ним, ибо без него ей и ее режиму пришлось бы совсем плохо.
Mutatis mutandis (изменяя то, что подлежит изменению) сказанное только что можно применить и к сталинской бюрократии. Она пожирает, растеривает и расхищает значительную часть народного достояния. Ее управление крайне дорого обходится пролетариату. Она занимает чрезвычайно привилегированное положение в советском обществе, не только в смысле политических и административных прав, но и в смысле огромных материальных преимуществ. Но самые большие квартиры, самые кровавые бифштексы и даже Ролс-Ройсы еще не превращают бюрократию в самостоятельный господствующий класс.
В социалистическом обществе неравенство, тем более столь вопиющее, было бы, конечно, совершенно невозможным. Но вопреки официальной и официозной лжи, нынешний советский режим является не социалистическим, а переходным. Он несет в себе еще чудовищное наследие капитализма, в частности социальное неравенство, притом не только между бюрократией и пролетариатом, но и внутри бюрократии и внутри пролетариата. В известных пределах неравенство остается еще на данной стадии буржуазным орудием социалистического прогресса: дифференциальная заработная плата, премии и проч., как стимул соревнования.
Объясняя неравенство, переходный характер нынешнего строя нисколько не оправдывает тех чудовищных, явных и тайных привилегий, которые присваивают себе бесконтрольные верхи бюрократии. Левая оппозиция не дожидалась откровений Урбанса, Лора, Суварина, Симон Вейль (Придя в отчаяние от "неудачных" опытов диктатуры пролетариата, Симон Вейль нашла утешение в новом призвании: защищать свою личность от общества. Формула старого либерализма, освеженная дешевой анархической экзальтацией! И подумать только, что Симон Вейль величественно говорит о наших "иллюзиях". Ей и ей подобным нужно было бы много лет упорного труда, чтобы освободиться от самых реакционных мелкобуржуазных предрассудков. Разумеется, ее новые взгляды нашли себе приют в органе, который носит явно ироническое название "Пролетарская революция". Издание Лузена, как нельзя лучше приспособлено для революционных меланхоликов, политических рантье, живущих на проценты с капитала воспоминаний, и претенциозных резонеров, которые, может быть, примкнут к революции... после того, как она будет совершена.) и проч., чтобы заявить, что бюрократизм, во всех своих проявлениях, расшатывает моральные скрепы советского общества, порождает острое и законное недовольство масс и подготовляет великие опасности. Тем не менее, привилегии бюрократии, сами по себе, еще не меняют основ советского общества, ибо бюрократия почерпает свои привилегии не из каких-либо особых отношений собственности, свойственных ей, как "классу", а из тех самых имущественных отношений, которые созданы Октябрьской революцией и, в основном, адекватны диктатуре пролетариата.
Поскольку бюрократия, говоря попросту, обворовывает народ (а это в разных формах делает всякая бюрократия), постольку мы имеем дело не с классовой эксплуатацией, в научном смысле слова, а с социальным паразитизмом, хотя бы и очень большого масштаба. Духовенство в средние века было классом, или сословием, поскольку его господство опиралось на определенную систему земельной собственности и подневольного труда. Нынешняя церковь является не эксплуататорским классом, а паразитической корпорацией. Нелепо было бы, в самом деле, говорить об американском духовенстве, как об особом господствующем классе; между тем, несомненно, что попы разных мастей поглощают в Соединенных Штатах крупную часть прибавочной стоимости. Чертами паразитизма бюрократия, как и духовенство, приближается к люмпен-пролетариату, который тоже не представляет, как известно, самостоятельного "класса".

ДВЕ ПЕРСПЕКТИВЫ

Вопрос предстанет пред нами рельефнее, если мы возьмем его не в статическом, а в динамическом разрезе. Непроизводительно расточая огромную долю национального дохода, советская бюрократия в то же время, по самой своей функции, заинтересована в экономическом и культурном росте страны: чем выше национальный доход, тем обильнее фонд ее привилегий. Между тем, на социальных основах советского государства, экономический и культурный подъем трудящихся масс должен подорвать самые основы бюрократического господства. Ясно, что в этом счастливом историческом варианте бюрократия оказывается только орудием - плохим и дорогим орудием - социалистического государства.
Но расточая все большую часть национального дохода и нарушая основные пропорции хозяйства,- так возразят нам,- бюрократия замедляет экономический и культурный рост страны. Совершенно верно! Дальнейшее беспрепятственное
развитие бюрократизма должно было бы неизбежно привести к приостановке экономического и культурного роста, к грозному социальному кризису и к откату всего общества назад. Но это означало бы не только крушение пролетарской диктатуры, но одновременно и конец бюрократического господства. На смену рабочему государству пришли бы не "социал-бюрократические", а капиталистические отношения.
Мы надеемся, что перспективная постановка вопроса окончательно помогает нам разобраться в споре о классовой природе СССР: берем ли мы вариант дальнейших преуспеяний советского режима или, наоборот, вариант его крушения, бюрократия одинаково оказывается не самостоятельным классом, а наростом на пролетариате. Опухоль может достигнуть огромных размеров и даже задушить живой организм, но опухоль никогда не может превратиться в самостоятельный организм.

Прибавим, наконец, для полной ясности: если бы сегодня в СССР у власти оказалась марксистская партия, она обновила бы весь политический режим, перетасовала бы, очистила и обуздала бюрократию контролем масс, преобразовала бы всю административную практику, внесла бы ряд капитальных реформ в руководство хозяйством, но ей ни в каком случае не пришлось бы совершать переворот в имущественных отношениях, т.- е. новую социальную революцию.
ВОЗМОЖНЫЕ ПУТИ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ
Бюрократия не господствующий класс. Но дальнейшее развитие бюрократического режима может привести к возникновению нового господствующего класса: не органическим путем перерождения, а через контрреволюцию. Именно потому мы и называем сталинский аппарат центристским, что он выполняет двойственную роль: сегодня, когда уже нет и еще нет марксистского руководства, он защищает своими методами пролетарскую диктатуру; но методы эти таковы, что облегчают завтрашнюю победу врага. Кто не понял этой двойственной роли сталинизма в СССР, тот не понял ничего.
Социалистическое общество будет жить без партии, как и без власти. В условиях переходной эпохи политическая надстройка играет решающую роль. Развернутая и устойчивая диктатура пролетариата предполагает руководящую роль партии, как самодеятельного авангарда; сплоченность пролетариата при помощи системы профессиональных союзов; неразрывную связь трудящихся с государством через систему советов, наконец, боевое единство рабочего государства с мировым пролетариатом через Интернационал. Между тем, бюрократия задушила партию, профсоюзы, советы и Коминтерн. Незачем здесь разъяснять, какая гигантская доля вины за перерождение пролетарского режима лежит на покрытой преступлениями и изменами международной социал-демократии, к которой принадлежит между прочим и г-н Лора. (Этот пророк обвиняет русских большевиков-ленинцев в недостатке революционной решимости. Смешав, в австро-марксистском стиле, революцию и контрреволюцию, возвращение к буржуазной демократии и сохранение пролетарской диктатуры,  Лора преподает Раковскому уроки революционных действий. Этот же самый джентльмен объявляет мимоходом Ленина "посредственным теоретиком". Не мудрено!  Ленин, который сложнейшим теоретическим выводам придавал простейшее выражение, не может импонировать претенциозному филистеру, который скудным и плоским обобщениям придает кабалистический вид. Проект визитной карточки: "Люсьен  Лора, резервный теоретик и стратег пролетарской революции... для России; по постоянной профессии - подручный Леона Блюма". Надпись несколько длинна, но верна. А говорят, что у этого "теоретика" есть сторонники в среде молодежи. Бедная молодежь!)
Но каково бы ни было действительное распределение исторической ответственности, результат один: удушение партии, советов и профсоюзов означает политическую атомизацию пролетариата. Социальные антагонизмы  [сталинистами] не преодолеваются политически, а подавляются административно. Они накопляются под прессом в такой же мере, в какой исчезают политические ресурсы для их нормального разрешения.   Первая большая социальная встряска, внешняя или внутренняя, может привести атомизированное советское общество в состояние гражданской войны. Рабочие, потерявшие контроль  над государством и хозяйством, могут прибегнуть к массовым стачкам [ прим. стачки Шахтеров Кузбасса  при Горбачеве], как орудию самообороны. Дисциплина диктатуры окажется нарушенной. Под напором рабочих, как и под давлением экономических трудностей,  [государственные тресты входящие в министерства времен позднего СССР] тресты окажутся вынуждены прорвать плановое начало и вступить в конкуренцию друг с другом (в борьбе за сырьё, ресурсы). Расшатка режима найдет, конечно, бурный и хаотический отголосок в деревне и неизбежно перекинется в армию.  Социалистическое государство рухнет, уступив место капиталистическому режиму, вернее капиталистическому хаосу.
Сталинская пресса воспроизведет, конечно, наш предостерегающий анализ, как контрреволюционное пророчество или даже, как "пожелание" троцкистов. По адресу газетной челяди сталинского госаппарата мы давно не знаем иного чувства, кроме спокойного презрения. Мы считаем положение опасным, но совсем не безнадежным. Во всяком случае было бы позорным малодушием и прямым предательством объявлять величайшую революционную позицию потерянной - до боя и без боя.
ВОЗМОЖНО ЛИ "МИРНОЕ" СНЯТИЕ БЮРОКРАТИИ?
Если верно, что бюрократия сосредоточивает в своих руках всю власть и все подступы к ней,- а это верно,- то возникает немаловажный вопрос: как подойти к реорганизации советского государства? и можно ли разрешить эту задачу мирными способами?
Прежде всего установим, в виде непреложной аксиомы, что разрешить задачу может только революционная партия. Создание революционной партии в СССР из здоровых элементов старой партии и из молодежи есть основная историческая задача. Ниже будет сказано, при каких условиях она может быть разрешена. Предположим, однако, что такая партия уже существует. Какими путями могла бы она овладеть властью? Еще в 1927 году Сталин сказал по адресу оппозиции: "нынешняя правящая группировка может быть устранена только гражданской войной". Это был бонапартистский, по духу, вызов - не по адресу левой оппозиции, а по адресу ленинской партии. Сосредоточив в своих руках все рычаги, [номенклатурная]  бюрократия открыто провозгласила, что не позволит больше пролетариату поднять голову.  Дальнейший ход событий придал этому вызову большой вес. После опыта последних лет было бы ребячеством думать, что сталинскую бюрократию можно снять при помощи партийного или советского съезда. В сущности 12-ый съезд (начало 1923 года) был последним съездом большевистской партии. Следующие съезды были бюрократическими парадами. Сейчас и такие съезды отменены. Для устранения правящей клики не осталось никаких нормальных, "конституционных" путей.
Заставить бюрократию передать власть в руки пролетарского авангарда можно только силой.
Челядь сейчас же подхватит: "троцкисты", подобно Каутскому, проповедуют вооруженное восстание против диктатуры пролетариата. Пройдем мимо. Для новой пролетарской партии вопрос о завладении властью может практически встать лишь в тот момент, когда она сплотит вокруг себя большинство рабочего класса. На пути к такому радикальному изменению в соотношении сил бюрократия будет оказываться все более изолированной и все более расколотой. Социальные корни бюрократии лежат, как мы знаем, в пролетариате: если не в его активной поддержке, то, по крайней мере, в его "толерировании". При переходе пролетариата в активность, сталинский аппарат повиснет в воздухе. Если он все же попытается сопротивляться, придется применить против него не меры гражданской войны, а скорее меры полицейского порядка. Дело будет идти, во всяком случае, не о восстании против диктатуры пролетариата, а об устранении злокачественного нароста на ней.
Настоящая гражданская война могла бы развернуться не между сталинской бюрократией и поднявшимся пролетариатом, а между пролетариатом и активными силами контрреволюции. О самостоятельной роли бюрократии, в случае открытого столкновения двух массовых лагерей, не могло бы быть и речи. Ее полярные фланги распределились бы по разные стороны баррикады. Судьбу дальнейшего развития предопределил бы, конечно, исход борьбы. Во всяком случае, победа революционного лагеря мыслима была бы только под руководством пролетарской партии, которая победой над контрреволюцией была бы естественно поднята к власти.
НОВАЯ ПАРТИЯ В СССР
Что ближе: опасность крушения советской власти, подточенной бюрократизмом, или час объединения пролетариата вокруг новой партии, способной спасти Октябрьское наследство? На такой вопрос нет априорного ответа; решит борьба. Соотношение сил определится на большой исторической проверке, которой может явиться и война. Ясно, во всяком случае, что одними внутренними силами, в обстановке дальнейшего распада мирового пролетарского движения и расширения фашистского господства, удержать советскую власть долго нельзя. Основным условием, при котором только и возможна коренная реформа советского государства, является победоносное развитие мировой революции.
Возродиться революционное движение на Западе может и без партии, победить оно может только под руководством партии. На всю эпоху социальной революции, т.- е. на ряд десятилетий, интернациональная революционная партия остается основным орудием исторического прогресса. Урбанс, кричащий о том, что "старые формы" отжили, что необходимо нечто "новое" - что именно? - обнаруживает только путаницу... в довольно старых формах. Профессиональная работа в условиях "планового" капитализма, борьба с фашизмом и надвигающейся войной, несомненно, выдвинут те или другие новые методы и типы боевых организаций. Нужно только не фантазировать, как брандлерианцы, насчет нелегальных профессиональных союзов, а внимательно присматриваться к действительному ходу борьбы, подхватывать инициативу самих рабочих, развивать и обобщать ее. Но как раз для того, чтоб выполнять эту работу, нужна прежде всего партия, т.- е.
политически сплоченное ядро пролетарского авангарда. Позиция Урбанса субъективна: он разочаровался в партии после того, как с успехом пустил собственную "партию" ко дну.
Некоторые из новаторов заявляют: мы "давно" говорили, что нужны новые партии, теперь это признали, наконец, и "троцкисты"; когда-нибудь они поймут и то, что Советский Союз - не рабочее государство. Эти люди делают астрономические "открытия", вместо того, чтобы исследовать реальный исторический процесс. Секта Гортера и германская "Рабочая Компартия" еще в 1921 году решили, что Коминтерн погиб. Таких заявлений с того времени было не мало (Лорио, Корш, Суварин и проч. ). Однако, из этих "диагнозов" решительно ничего не выходило, ибо они отражали лишь субъективное разочарование кружков и лиц, а не объективные потребности исторического процесса. Именно поэтому крикливые новаторы и остаются сейчас в стороне. (По самому существу своему сказанное не может относиться к тем организациям, которые сравнительно недавно откололись от социал-демократии или имели вообще свой особый тип развития (как голландская Революционная Социалистическая Партия) и которые естественно отказывались связывать свою судьбу с судьбой Коминтерна в период его упадка. Лучшие из этих организаций становятся сейчас под знамя нового Интернационала. Другие станут завтра.)
Ход событий не следует заранее данному маршруту. В глазах масс, а не одиночек, Коминтерн погубил себя капитуляцией перед фашизмом. А советское государство, правда, с крайне пониженным революционным авторитетом, существует и после крушения Коминтерна. Нужно брать факты, как они даны действительным развитием, не капризничать, не надувать губы, как Симон Вейль, не обижаться на историю и не поворачиваться к ней спиной.

Чтобы строить новые партии и новый Интернационал, нужны прежде всего надежные принципиальные основы, стоящие на уровне нашей эпохи. Мы не делаем себе никаких иллюзий относительно недочетов и пробелов в теоретическом инвентаре большевиков-ленинцев. Однако, их десятилетняя работа подготовила основные теоретические и стратегические предпосылки для построения нового Интернационала. Рука об руку с новыми союзниками мы разовьем эти предпосылки и конкретизируем их на основе боевой критики.
ЧЕТВЕРТЫЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ И СССР
Ядром новой партии в СССР - по существу, возрожденной в новых условиях большевистской партии - явится группировка большевиков-ленинцев. Даже официальная советская пресса последних месяцев свидетельствует о том, что наши единомышленники мужественно и не без успеха ведут свою работу. Но иллюзии были бы неуместны: партия революционного интернационализма сможет освободить рабочих из под разлагающего влияния национальной бюрократии только в том случае, если интернациональный пролетарский авангард снова появится на арене, как боевая сила.
С начала империалистской войны, а в развернутом виде - с Октябрьской революции, партия большевиков играла ведущую роль в мировой революционной борьбе. Сейчас это положение полностью утрачено. Это относится не только к официальной карикатуре на партию. Совершенно исключительные по трудности условия работы русских большевиков-ленинцев исключают для них возможность
руководящей роли в международном масштабе. Более того: группировка "левой оппозиции" в СССР сможет развернуться в новую партию только в результате успешного формирования и роста нового Интернационала. Революционный центр тяжести окончательно передвинулся на Запад, где ближайшие возможности партийного строительства неизмеримо шире.
Под влиянием трагического опыта последних лет в пролетариате всех стран накопилось огромное количество революционных элементов, которые ждут ясного слова и незапятнанного знамени. Правда, конвульсии Коминтерна почти всюду толкнули новые слои рабочих в сторону социал-демократии. Но именно этот приток взбудораженных масс становится страшной опасностью для реформизма: он трещит по всем швам и распадается на фракции, выделяя из себя везде революционное крыло. Таковы непосредственные политические предпосылки нового Интернационала. Первый камень уже заложен: это принципиальная декларация четырех организаций.
Условием дальнейших успехов является правильная оценка мировой обстановки, и в том числе классовой природы Советского Союза. По этой линии новый Интернационал подвергнется испытанию уже с первых дней своего существования. Прежде чем он сможет реформировать советское государство, он должен будет взять на себя его защиту.
Всякое политическое течение, которое под предлогом "непролетарского" характера Союза, махнет на него безнадежно рукой, рискует оказаться пассивным орудием империализма. И с нашей точки зрения, не исключена, разумеется, трагическая возможность того, что первое рабочее государство, ослабленное своей бюрократией, падет под соединенными ударами внутренних и внешних врагов. Но даже и в этом, худшем варианте, огромное значение для дальнейшего хода революционной борьбы будет иметь вопрос о том, где виновники катастрофы. На революционных интернационалистов не должно пасть ни малейшей частицы вины. В час смертельной опасности они должны оставаться на последней баррикаде.
Сегодня потрясение бюрократического равновесия в СССР послужило бы почти наверняка на пользу контрреволюционных сил. При наличности же действительно революционного Интернационала неизбежный кризис сталинского режима откроет возможность возрождения СССР. Таков наш основной курс.
Внешняя политика Кремля наносит каждый день удары мировому пролетариату. Оторвавшись от масс, дипломатические чиновники под руководством Сталина, попирают самые элементарные революционные чувства рабочих всех стран, к величайшему ущербу прежде всего для самого Советского Союза. Но тут нет ничего неожиданного. Внешняя политика бюрократии дополняет внутреннюю. Мы боремся против той, как и против другой. Но мы боремся под углом зрения защиты рабочего государства.
Чиновники распадающегося Коминтерна в разных странах продолжают клясться в верности Советскому Союзу. Было бы непростительной глупостью строить что-либо на этих клятвах. Крикливая "защита" СССР составляет для большинства этих людей не убеждение, а профессию. Они не борются за диктатуру пролетариата, а подтирают следы сталинской бюрократии (см. , например, "Юманите").   В критический час барбюссированный Коминтерн способен будет оказать Советскому Союзу не большую поддержку, чем то сопротивление, которое он оказал Гитлеру. Иное дело революционные интернационалисты. Бесчестно травимые бюрократией в течение десятилетия, они неутомимо призывают рабочих к защите Советского Союза.
В тот день, когда новый Интернационал покажет русским рабочим, не на словах, а на деле, что он, и только он, стоит на защите рабочего государства, положение большевиков-ленинцев внутри Союза переменится в 24 часа. Новый Интернационал предложит сталинской бюрократии единый фронт против общих врагов. И если наш Интернационал будет представлять из себя силу, бюрократия не сможет в минуту опасности уклониться от единого фронта. Что останется тогда от многолетних наслоений лжи и клеветы?
Единый фронт со сталинской бюрократией не будет и в случае войны означать
"священного единения", по примеру буржуазных и социал-демократических партий,
которые на время империалистской свалки прекращают взаимную критику, чтоб
тем вернее обманывать народ. Нет, и в случае войны мы сохраним критическую
непримиримость по отношению к бюрократическому центризму, который
не сможет не обнаружить свою неспособность вести подлинно революционную
войну.
Проблема мировой революции, как и проблема Советского Союза резюмируются в одной и той же короткой формуле: Четвертый Интернационал!
Л. Троцкий.
1 октября 1932 г
Л. Троцкий.



Недоваренная лапша на развесистых ушах. Вертикаль власти
21 ОКТЯБРЯ 2010 г. ГЕОРГИЙ САТАРОВ
Прежде чем перейти к следующему заклинанию, обозначенному в заголовке, хочу поблагодарить всех читателей «ЕЖа», которые откликнулись на мою просьбу присылать собранные ими идеологические заклинания власти, и обратиться к некоторым из них.
Уважаемый Александр Всеволодович, Вы заметили, уверен, что я в конце каждого «разоблачения» делаю короткое заключение. Спасибо Вам за идею. Думаю, что набор таких подытоживающих резюме и составит тот цитатник, который Вы предлагаете.
Владимир Михайлович, мне не удалось открыть ссылку, что Вы мне переслали (http://www.i-u.ru/biblio и т.п.). Не сочтите за труд, перешлите мне текст, который Вы считаете важным, в стандартном формате типа doc. Заранее благодарен.
Дайте совет, коллеги (это уже ко всем). Предлагают прокомментировать «суверенную демократию». Но это всего лишь личный перл одного из кремлевских чиновников, не использовавшийся дежурными президентами, хотя и имевший хождение в прессе. Когда-то о нем негативно высказывался Дмитрий Медведев. Сейчас это заклинание упоминается редко. Стоит ли им заниматься? Жду ваших советов.
А теперь к делу.
«… и в нашем обществе могут найтись люди, которые думают и чувствуют как «примитивы», и […] в каждом человеке может присутствовать субстрат первобытного мышления»
Эванс-Притчард. Теории примитивной религии
Вертикаль у представителей власти бывает всякая: четкая, стройная, исполнительная, законодательная, властная, огромная, сильная, депутатская, фракционная, партийная, эффективная, действенная, своеобразная, правовая, политическая, выстроенная, созданная, восстановленная, вся, укрепленная, реальная, действительная, работающая, управляемая, устойчивая, дальнейшая. «Вертикалями» называют сейчас массовые детские игры, оздоровительные лагеря для школьников, областные фестивали местной прессы и дома отдыха. Я не искал мужского одеколона и женских имен «Вертикаль», но, видимо, если попытаться, найти не трудно. Как это бывает с любыми бессмысленными заклинаниями, его использует ни к селу, ни к городу прорва «монтажников-высотников», забивших свои крючья в эту вертикаль и болтающихся каждый на своей страховке: кто на взятках, кто на славословиях, кто на имитации слепой преданности… Вертикаль — самое мужское из слов женского рода, и потому мужчины прибегают к нему несоизмеримо чаще, нежели дамы. Последние очень стесняются.
Но с наибольшим чувством глубокого удовлетворения, с максимальной убежденностью говорят о вертикали наши руководители.
Вот начало из Послания президента Путина 2000 г.:
«Власть обязана опираться на закон и сформированную в соответствии с ним единую исполнительную вертикаль».
То же на следующий год:
«Мы поставили цель: выстроить четко работающую исполнительную вертикаль, добиться правовой дисциплины и действенной судебной системы. И от этой цели не должны отступать. Именно здесь — сам механизм реализации государственных решений, эффективной защиты прав наших граждан».
Чем закончилась защита наших прав, мы знаем. И они все ищут построенный ими «механизм». А вот продолжение в исполнении следующего президента.
11 июня 2009 года, 16:10 Московская область, Барвиха, встреча с лидерами непарламентских партий.
«Что такое вертикаль власти? Это её соподчинение. Вообще-то так принято во всём мире. Что у власти ещё может быть — горизонталь, что ли?»
Так сказал наш чистосердечный юрист и пропагандист свободы. Тут, надо сказать, г-н Митрохин посмел напомнить президенту о разделении властей, но тема развития не нашла. И снова Послание, но 2008 г. Строительство вертикали не знает окончания:
«Так, я поручил подготовить заключение о возможности передачи на федеральный уровень вопросов деятельности мировых судей. Решение этой задачи, несмотря на необходимость определённых трат, позволит завершить формирование стройной вертикали судебной власти».
Поскольку выше вертикаль обозначена как «единая», то из этих слов следует, что судебная вертикаль является частью вертикали исполнительной власти.
Между тем, чаще всего «вертикаль» появляется в словосочетании «укрепление вертикали». Отрыв от остальных словоупотреблений — бешеный. Любой психоаналитик, увидев такое, забил бы тревогу: налицо массовый психоз. Давайте разберемся с ним.
Вертикаль — один из древнейших сакральных символов, из числа применявшихся примитивными племенами. Так пишут в своих трудах палеоантропологи, и у меня нет основания им не доверять, поскольку их труды не мотивированы критикой путинского режима. Из этих трудов мы можем узнать, что многие примитивные племена, в разных культурах, на разных континентах, придавали важнейшее сакральное значение различным вертикальным конструкциям, чаще всего — столбам. Как правило, они изготавливали их сами, вкапывали в землю и украшали. Далее следовали всякие ритуалы вокруг этого столба, ритмичные пляски, зажигательные песни. Ученые интерпретируют распространенность подобных культов по-разному: замыкание земли и неба, связь с предками, ось Космоса и т.п.  Конечно: стабильность и предсказуемость, если использовать современный язык.
Ученые люди говорят также, что те наши отдаленные предки жили в условиях тотального страха перед окружающим миром. И этот столб, эта вертикаль служила источником успокоения, надежности. Тогда слова из приведенного выше эпиграфа к статье приобретают ясный смысл: приверженность вертикали есть «субстрат примитивного мышления». Скорее даже не мышления. Причем тут оно? Речь, я думаю, о подсознательных импульсах в подкорковых зонах мозга, о рудиментарных страхах, вызывающих столь же древние символы защиты. Вот и всплывает этот столб с плясками вокруг него. Короче — вертикаль.
Я понимаю, что на меня могут обидеться. Но не стоит. Я никого не хочу оскорблять. Я лишь оперирую известными науке фактами и сопоставляю их с нашей современной действительностью. Ведь в этом нет ничего преступного? Это ведь не экстремизм? Правда ведь?
Еще я боюсь, что мой экскурс в доисторические времена может быть воспринят как несколько экстравагантный и даже неуместный. Хочу сразу оправдаться. Как вам, к примеру, такая цитата:
«Существовавшая с XV в. система, по которой кандидаты на пост мэра представлялись на рассмотрение королю, оставалась в силе. Хотя Генрих [Генрих IV Французский — прим. автора] мог иногда отвергнуть предложения своих подданных, это не всегда было результатом продуманной политики, поскольку в некоторых случаях было просто результатом неспособности самих городов представить согласованный список кандидатов»[1].
Что-то в этом есть очень знакомое. Не правда ли? А вот еще: использовать назначение на пост управляющего завоеванной территории как акт унижения жителей этой территории — очень древняя традиция. К примеру, ассирийские цари любили назначать на должности таких наместников своих евнухов.
(Тут я невольно выдаю одну свою мечту: написать трактат под таким названием: «Россия 2000-20??: кладбище архаичных политических технологий». Суть в том, что политическая система, в которой мы живем, являет собой пример этакого монстра, сшитого наподобие детища доктора Франкенштейна. Рецепт известен: берутся различные части от разных трупов, сшиваются суровыми нитками, потом — инъекция нефти или другой живительной жидкости, и гомункулус начинает двигаться. Такова и наша политическая система: немонтирующиеся друг с другом архаичные обломки. Чем кончил незадачливый доктор, кстати, известно.
Не знаю, успею ли я написать этот трактат. У меня столько идей, они толкаются, мешают друг другу, и мне заодно. Но если кто-то захочет описанную идею реализовать – не возражаю.)
Но вернемся к любезной нашему сердцу вертикали власти. Она имеет еще один важный смысл — иерархию. Недаром говорят «вертикаль власти», а не какая-нибудь там всякая вертикаль. Значит, кто-то наверху, а кто-то внизу. И мы все знаем, кто наверху, а кто внизу. И каждый должен знать свое место в этой иерархии.
Тут мы с вами выпадаем из истории человечества вообще и оказываемся в обычном обезьяньем стаде. А вместо антропологов нашими учителями становятся этологи. Из них самые человеколюбивые — обезьяноведы. И вот что они рассказывают.

Стадо обезьян образует иерархическую пирамиду, на вершине которой располагается самец. У разных видов обезьян иерархия образуется в соответствии с разными принципами. Например, у бабуинов важен возраст, а у макак — хамство. Все это общеизвестно. Сейчас даже малообразованные люди оперируют понятием «альфа-самец».
Интересен один из инструментов поддержания иерархии в стаде. Если появляется диссидент, который становится опасен для вожака, то по специальному сигналу последнего в дело вступает свора обезьян низкого ранга, но постоянно прикармливаемая объедками вожака. Так вот, функция этой бригады — дружно кидаться калом в диссидента. Сей ритуал должен указать всему стаду и самому маргиналу его истинное место в иерархии[2]. Вы думает я все это выдумал? Ничуть. Ссылка приведена. Я просто говорю о том, что свойства нашей вертикали ничуть не уникальны. Более того, им много миллионов лет.
Не будем огульно ругать вертикаль, хотя бы из-за ее почтенного возраста. Она способствовала социальной эволюции человека разумного. Правда, до тех пор, пока жизнь не стала слишком сложной, и существенный вклад в эту сложность вносило само социальное окружение, конструируемое людьми. Как реакция на эту сложность в недрах западной цивилизации начала формироваться новая культура социальных отношений и политической организации, основанных на горизонталях. Эта культура продемонстрировала высокую адаптивность и эффективность. Вертикальные структуры стали критически отставать.
Старое представление о вертикальной простоте мира сопротивлялось и сохранялось. Были сферы, где они продолжали функционировать. Типичные примеры — оборона и безопасность. И всякий раз, когда работающие там вертикальные модели переносились на всю жизнь общества, происходили социальные катастрофы. Эта опасность продолжает грозить нам сейчас. Что же касается эффективности вертикали, мы об этом поговорим подробнее в одном из следующих сюжетов.
У мантры «вертикаль власти» есть припевочка, которую вы не услышите из верховных уст. Она обычно исполняется специальным хором, который указывает нам на лидера, предлагает присоединиться к всеобщему ликованию и поясняет, как в древнегреческих трагедиях или средневековых мистериях: «Ручное управление! Смотрите, он опять сделал это! И это было ручным управлением!»
И снова ничего нового. Ручное управление — аналог ритуала лечения дурных болезней прикосновением монаршей руки. Вопреки распространенному мнению, сия легенда появилась недавно, в конце XVII — начале XVIII веков, когда из средневековой политической мозаики формировались централизованные монархии, а сами монархи отдалялись от подданных, избавлялись от традиции принятых ранее военных подвигов или самоличных судебных разбирательств и уединялись в новых гигантских дворцах, окруженные тысячами слуг. Вот тогда и был придуман новый ритуал, долженствующий поддерживать легитимность монарха.
Понятно, что как способ лечения болезней прикосновение монаршей руки было столь же эффективно, как наше нынешнее «ручное управление». Более того, наши лидеры прибегают к бесполезному ручному управлению как к последнему средству в силу полной неэффективности вертикали власти и от собственного отчаяния, вызванного бессилием, неспособностью обеспечивать выполнение своих распоряжений. Остальное — PR, попытка гальванизировать мертвую легитимность.

Итак, когда вы снова услышите из уст наших лидеров набор звуков, складывающихся в устойчивое словосочетание «вертикаль власти», вспомните вот о чем. Во-первых, о своем месте в этой вертикали, тут, внизу, где она вкопана. Во-вторых, об их месте — там, наверху, куда вам нету хода. В-третьих, не забывайте, что иногда они нисходят вниз для исполнения ритуала «ручного управления», и вы должны не забывать выражать восторг по этому поводу, а в вашей душе должна тлеть надежда, что когда-нибудь что-нибудь от их управленческих щедрот и талантов перепадет и вам.
Но не забывайте, что жрецы «вертикали власти» — патологически напуганные люди, ищущие спасения в атавистических ритуалах и убогих заклинаниях, движимые примитивными рефлексами наших далеких предков. Поэтому, поддавшись на время легкому чувству жалости, пошлите к хренам собачьим эту вертикаль вместе с их жрецами. Ведь со своей примитивной вертикалью, они отбрасывают нашу страну в далекое прошлое, одновременно бойко ваяя лично для себя комфортное будущее.
И будьте настороже.
Продолжение следует
[1]  Мартин Ван Кревельд. Расцвет и упадок государства. М.: ИРИСЭН, 2006.
[2]  В.Р.Дольник. Непослушное дитя биосферы, 2004.
Автор - Президент Фонда ИНДЕМ


Недоваренная лапша на развесистых ушах. Сильная власть
28 ОКТЯБРЯ 2010 г. ГЕОРГИЙ САТАРОВ
 «Сильная власть» — всего лишь типичный образчик фундаментального комплекса заклинаний, куда входят и «сильное государство», и «сильная страна», и множество всякого «сильного», что сильным быть совершенно не обязано, вроде финансовых центров, у которых могут быть и более полезные качества. Вообще прилагательное «сильный (-ая, -ое и т.п.)», пожалуй, самое популярное в лексике представителей верховной власти. Иногда оно (прилагательное) используется так обильно, что невольно возникают подозрения в необходимости сеанса психоанализа.
Вот пример из Послания президента Путина Федеральному собранию (июль 2000 г.):

«Единственным же для России реальным выбором может быть выбор сильной страны. Сильной и уверенной в себе.   Сильной — не вопреки мировому сообществу, не против других сильных государств, а вместе с ними».
Психоанализ я не просто приплел, а с расчетом. Дело в том, что эта научная школа много пишет о таком феномене, как «культ силы». Поэтому гипотезы, объясняющие наблюдаемую лексическую аномалию, могут быть почерпнуты из этой научной традиции. Будем учитывать при этом, что помимо дуумвиров о «сильном» любит помянуть и многочисленная челядь.
Что же может дать психоаналитический подход? Тут, наверное, полезнее всего обратиться к Альфреду Адлеру, ученику Зигмунда Фрейда. Если бы я имел возможность показать ему тексты, которые мы читаем и слышим в исполнении наших поклонников силы, то ученый сказал бы мне примерно следующее.
«Видите ли, коллега. Все мы — носители комплексов. Комплексовать не очень приятно. Поэтому мы придумываем для себя различные компенсации. По результатам моих исследований я выделил два типа компенсаций — конструктивные и деструктивные. Культ силы из последних. Он характерен для людей, которых не любили или подавляли в детстве. Повзрослев, такие люди стремятся занять доминирующее положение в социальных иерархиях. Иногда компенсация становится смыслом жизни, тогда появляются Наполеоны. Ваш Суворов из их числа».
Обратившись за консультациями к психологам более близким нам по времени, мы можем узнать следующее. Культ силы часто связан с повышенной тревожностью и страхами; он же ограничивает проявление эмоций, особенно негативных. Люди, исповедующие культ силы, не любят просить или получать помощь. Все это любопытно, но мало что объясняет, как кажется, в нашем случае.
Тот же культ силы возникает в знаменитом исследовании авторитарной личности, которое после Второй мировой войны предприняла команда ученых под руководством знаменитого философа Теодора Адорно[1]. Применив широкий набор социологических и психологических инструментов, они сконструировали портрет личности, которую они называли “авторитарной”. Вот некоторые ее черты: культ силы, некритичность и фаворитизм по отношению к «своим» и агрессия по отношению к «чужим», цинизм.
Все это приближает к объяснению того, что мы наблюдаем на практике — приверженности к «сильному», проявляемой в речи. Если это объяснение верно, то частотность употребления подобных слов должна быть более или менее постоянной.

Но есть и другое объяснение, которое можно назвать «сила обстоятельств». Понятно, что использование тех или иных украшений речи имеет эмоциональную природу и может обуславливаться ситуацией, обстоятельствами. Например, в своем выступлении после бесланской трагедии В.В. Путин неоднократно говорил о силе, что можно признать ситуативно оправданным. Поэтому давайте возьмем такой нейтральный традиционный жанр, как Послания президента Федеральному собранию. Подсчитаем число употреблений прилагательного «сильный» в этих посланиях (не учитывая случаи, когда эти применения контекстно обусловлены или входят в устойчивые выражения). Диаграмма, приведенная ниже, демонстрирует результаты наших подсчетов. Первые восемь посланий, напоминаю, путинские, а последние два — Медведева.
Вы видите: в глаза просто бросаются резкие отличия в употреблении интересующего нас прилагательного. Мы видим три пика: 2000, 2003 и 2008 годы. Понятен пик 2000 года: начало президентства, неопределенность, страх перед неизвестным. Есть необходимость объяснить всем идеологию нового президентства, и здесь концепция «сильной России» подходит как нельзя кстати. Аналогичная ситуация и с 2008 годом: начало нового президентства, те же страхи, та же неопределенность. Плюс к этому кризис. Опять на помощь приходит спасительная сила.
А что же 2003 год? К этому моменту обозначились все проблемы путинского президентства. Идея бюрократической модернизации явно провалилась. Нефтегазовый фонтан долларов еще не забил в полную мощь. Повержены не все враги (тот же Ходорковский еще на свободе). Впереди перевыборы. Неопределенность и порождаемый ею страх. Он проходит, когда выясняется, что врагов можно в кутузку, правительство можно свободно тасовать. На выборах можно творить все что угодно. И вообще — все схвачено. Страх сходит на нет, а вместе с ним заклинания о сильной власти. Вот это успокаивающее самовнушение — «все схвачено» — доминировало во власти в 2004-2007 годах и определяло ее поведение.
Получается, что культ власти, цепляние за нее действительно порождаются страхом неопределенности. Но он не постоянен, а потому и заклинания появляются то чаще, то реже.
Но это только часть объяснения. Есть еще кое-что. Давайте внимательно посмотрим на некоторые применения анализируемого заклинания. Вот три цитаты из того же послания 2000 года.
1. «…только сильное, эффективное, если кому-то не нравится слово "сильное", скажем эффективное государство и демократическое государство в состоянии защитить гражданские, политические, экономические свободы…».
2. «Между тем сильное государство немыслимо без уважения к правам и свободам человека».

3. «Слабой власти выгодно иметь слабые партии. Ей спокойнее и комфортнее жить по правилам политического торга. Но сильная власть заинтересована в сильных соперниках».
Что ни цитата, то недоразумение. Гражданские и политические свободы уничтожены. Экономические ограничены коррупцией и участием власти в бизнесе. Либо у нас слабая власть, что вряд ли признают ее высшие представители, либо сила ее заключена в обмане и уничтожении всего, что может эту власть ограничить.
Зафиксированное недоразумение нарастает. Вот цитата из послания Путина следующего года:
4. «По-настоящему сильное государство — это еще и прочная федерация».
Все, нет больше федерации. А власть у нас, конечно, сильная. Идем дальше. Теперь слово передается следующему президенту, послание 2008 г.:
5. «Сильное государство и всесильная бюрократия — это не одно и то же. Первое нужно гражданскому обществу как инструмент развития и поддержания порядка».
Тезис, мягко говоря, сомнительный. Гражданскому обществу в нашей стране нужно, прежде всего, чтобы ему поменьше мешало это государство. Если людям дать на выбор два прилагательных, прилагаемых к государству — «сильное» и «справедливое», — то оно подавляющим большинством выберет справедливость, поскольку она в дефиците, а силой этого государство общество сыто по горло. Да и от умного государства мало кто откажется. Нам навязывают свою силу и уверяют, что она нам нужна. А нам это нужно? Итак, все та же ложь.
Короче говоря, выдвигаю гипотезу: всякий раз, когда власть отбирает у нас права и свободы, она предлагает взамен свою силу или торгует ею постфактум, уже ограбив нас. Мне кажется, что моя гипотеза правдоподобна. А вам? Вот только обидно. Если верить приведенным выше цитатам, то власть у нас — слабее некуда. И к этому я сейчас перехожу, приближаясь к концу очередного разоблачения.
Существует ли вообще определение силы власти? Когда ее больше, а когда меньше? Как в этом разобраться? Определения существуют, и их много, что неудивительно. Пользуясь этим, я применю то, которое мне больше нравится. Потому что оно современнее и продуктивнее.

Никлас Луман[2], великий немецкий социальный мыслитель, полагает, что власть тем сильнее, чем больше степеней свободы она предоставляет обществу. Наша нынешняя власть десять лет занималась тем, что сокращала число степеней свободы, а значит — слабела. Но вот что поразительно: если обратиться к приведенным выше цитатам, то легко убедиться, что в них отражается именно лумановское понимание силы власти.
Есть, правда, иное понимание: чем сильнее власть, тем больший ущерб она в состоянии нанести. Это про наших.
А теперь задумайтесь сами: можем ли мы назвать нашу власть сильной? Власть, которая не в состоянии провести ни одной общественно значимой реформы; власть, которая опасна для граждан в лице своих представителей; власть предельно коррумпированная и отличающаяся лишь беспредельным произволом. Вы уже придумали ответ?

Переходим к выводам.
Когда из уст властей предержащих вы в очередной раз слышите восторженное заклинание о сильной власти (государстве, державе и т.п.), вы должны помнить следующее.
Во-первых, у вас снова собираются отнять кусок ваших прав и свобод.
Во-вторых, их могли уже отнять, а теперь предлагают взамен свою «сильную власть», убеждая, что она вас от чего-нибудь защитит.
В-третьих, оглянитесь и вспомните, что главные угрозы исходят именно от этой «сильной» власти, а защищать вас некому.
И в-четвертых, вам предлагают гнилой товар. Она не сильная, она слабая и запуганная.
И будьте настороже.
Продолжение следует

[1] Адорно Т. Исследование авторитарной личности. – М.: Серебряные нити, 2001
[2] Луман Н. Власть. – М.: Праксис, 2001.
Автор - Президент Фонда ИНДЕМ

Доминик Рикарди об окупации России
Доминик Рикарди рассказывает о том, как Россию поделят между США, Европой, Китаем и Японией и "мирно" добьют население оккупированных территорий. Материал хоть и старый (2000 год), но актуальный и по сей день.
В продолжение темы стоит посмотреть серию фильмов Русская карта. Там наглядно показаны планы по разделу России.
И третью часть фильма Дух времени, где очень просто и доступно объясняется мошенничество людоедов-основателей кредитно-финансовой системы (ФРС США). И загляните в принципы их "культурного сотрудничества". Еще статейка в тему Единая перспектива 2010 о внезапном неядерном обезоруживающем ударе США силами постоянного патрулирования границ России.
Не затем ли эти "партнеры" стоят ПРО в Европе? Чтобы перехватить остатки мятежных ядерных сил России?
Не затем ли двигают НАТО в Украину, Грузию...?
Задайте себе эти вопросы и ответьте честно самому себе.
ЗАПАД И "ЦБ" ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА

Скачать .flv (94 Mb) Здесь проигрыватель flv плеер .flv player
16 Семинар КПЕ от 2009.02.01
Олег Газманов - Новая Заря

Скачать .flv (13 Mb) Здесь проигрыватель flv плеер .flv player

Доменик Рикарди: XXI век и будущее России
Доменик Рикарди — известный канадский писатель, эссеист, футуролог и популяризатор науки. Родился в 1946 году в семье иммигрантов. Многие годы провёл в одиночестве на канадском севере, в провинции Квебек, а также на севере Аляски, изучая последствия техногенного влияния на экосистемы. Полиглот — свободно говорит на шести языках, в том числе по-русски. Один из “отцов-основателей” “Движения Культурной Альтернативы” (Mouvement d/Alternative Culturelle).
А.Светов: Предваряя нашу беседу о недалёком будущем, я хотел бы напомнить читателям о том, что практически все предыдущие твои прогнозы, Доменик, сбылись с удивительной точностью. И совсем недаром многие называют тебя “квебекским Нострадамусом”: именно ты предсказал в 70-е годы высокую вероятность возникновения катастрофического по своим последствиям стабильного циклона в Тихом океане,— который впоследствии был назван “феноменом Эль-Ниньо”, и именно ты, во время “Уотергейтского скандала”, назвал точную дату отставки американского президента Никсона,— с точностью до одного дня! В середине 80-х ты предсказал разрушение Берлинской стены и распад Югославской Федерации. И наконец, не кто иной, как ты, ещё в самом начале 1987-го года, предсказал развал Советского Союза к середине 1991-го, то есть за четыре с половиной года до реального события! Многие не верили тебе и крутили пальцем у виска. Но время показало, что ты был прав.
Скажи пожалуйста, Доменик, что именно позволяет тебе столь точно предвидеть события за несколько лет до их реального воплощения: точный анализ действительности сегодняшнего дня или какие-то паранормальные способности?
Д.Рикарди: Ни то и не другое в отдельности, а, скорее, органическое сочетание постоянного накопления больших объёмов фактической информации о настоящем — и то загадочное и трудноопределимое, что безусловно имеется в человеческой психике и что Анри Бергсон называл “творческой интуицией”, Сократ — “личным даймоном”, а современные парапсихологи — “даром предвидения” и “паранормальными способностями”. Именно поэтому мне совсем не нравится, когда некоторые называют меня “прорицателем” или “пророком”. Это, может быть, и верно, но лишь наполовину. Более точное определение моих возможностей, определение, которое меня никогда не покоробит, заключается в эмоционально нейтральном термине “футуролог”, то есть, в буквальном переводе, “исследователь будущего” или “специалист по будущему”. То, что мои футурологические прогнозы, касающиеся будущих событий, в основном сбываются, а у других футурологов — в основном не сбываются, говорит лишь о том, что я довольно хороший футуролог, что я “профи”, и занимаюсь тем самым делом, которое мне по-душе и которое мне удаётся.
Как всем известно, человеческий мозг состоит их двух полушарий — левого и правого.
Левое полушарие заведует логическим мышлением и определением структурных связей между объектами или событиями с тем, чтобы попытаться восстановить тот образ мира, который более всего приближается к подлинной реальности. Если тебе или мне покажут глыбу льда в форме полусферы и десяти дюймов в диаметре, то ведь нам с тобой не придёт в голову рассуждать о том, кто именно так ровно и тщательно обтесал этот кусок льда из бесформенного монолита. Напротив, в первую очередь мы предположим, что кто-то сперва налил воду в котелок, а затем выставил его на мороз. Замёрзнув, вода превратилась в лёд, который в свою очередь принял форму той ёмкости, в которую была налита вода, то есть, принял форму котелка. Даю 99 против одного, что в этом конкретном случае мы с тобой окажемся правы. И этот наш прогноз будет следствием успешно проведённого логического анализа, основанного на уже имеющемся у нас прошлом опыте. — Это и будет, в свой черёд, доказательством того, что левые полушария наших с тобой мозгов функционируют нормально и находятся в хорошей форме. Между тем, у многих людей, в том числе и у профессиональных футурологов, есть проблемы в этой области, так как они зачастую забывают золотое правило Оккама, средневекового британского логика, которое гласит: не умножай варианты объяснений без надобности!
Но вот правое полушарие нашего мозга функционирует принципиально иначе: оно работает творчески и интуитивно, вне всякой связи со всем тем, что способно быть вербализированным и разъятым на отдельные элементы с объяснительными табличками. Мир правого полушария — это мир вещих снов и нерушимой целостности персонального и трансперсонального; неделимый мир прошлого, настоящего и будущего. Я полагаю, что очень многие люди (в особенности это касается женщин) способны заглянуть в будущее в своих снах или в своих видениях. Но очень немногие из них способны затем правильно интерпретировать свои видения и найти им соответствия в личной или общественной жизни. Они легко путаются в интерпретации увиденного и дают ему неверные или абсурдные объяснения.
Приведу тебе такой типичный пример неверной интерпретации: однажды ко мне пришла женщина, домохозяйка из Торонто, которую в последнее время преследовали весьма зловещие сны. Ей часто снилось, будто её сын, банковский служащий из Окленда, тонет в глубокой яме, наполненной отвратительной зловонной смесью из крови, мочи и фекалий. Он тонет в этой мерзкой жиже и кричит: “Помогите! Я больше не могу держаться на плову! Если меня не спасут сегодня, завтра я захочу умереть!” Эта женщина предположила, что сына ожидают большие проблемы на профессиональном поприще; она боялась того, что её сын вскоре разорится, начнёт пить и в итоге потеряет работу и семью. Я же не согласился с этим прогнозом, и предположил, что зловонная яма — как бы это не выглядело на первый взгляд неубедительно — метафора его теперешней вполне успешной карьеры на 36-ом этаже своего стерильного банковского офиса. Я предсказал ей, что весьма скоро он либо погибнет, совершив самоубийство, либо найдёт в себе силы “завязать” с теперешним бизнесом, который является безусловно грязным бизнесом хотя бы потому, что связан с большими деньгами. Но она не поверила мне и ушла, разочарованная в моих способностях.
Но через два или три месяца она позвонила мне и, рассыпаясь в извинениях, сообщила о том, что мой прогноз оправдался: её сын после многодневного запоя и двух попыток самоубийства попал в больницу, а выйдя из неё, уволился с работы, уехал из Окленда и вместе с женой и двумя детьми поселился в Богом забытой деревушке среди маори, аборигенов Новой Зеландии. Его сегодняшняя профессия — фермер. Он пасёт овец в горах и говорит, что только теперь понимает, какое это счастье — быть человеком и жить на Земле... Кстати, почти все свои немалые деньги, заработанные в банке, он отдал в экологические фонды, в частности, на программы по спасению китайской панды.
Вот тебе характерный пример ясного предвидения будущего, которое имела эта женщина, и типичной ошибочной интерпретации с её стороны...
А.Светов Доменик, может быть, тебе это покажется невежливым, но мне не терпится задать тебе ряд заранее подготовленных вопросов, касающихся России и её ближайшего будущего. Признаюсь тебе в том, что мне хотелось бы за оставшееся у нас с тобой время, отведённое для этой беседы, вытянуть из тебя как можно больше сведений о будущем моей страны.
Доменик Рикарди (Смеётся.) Я в твоих руках! Давай, пытай меня, пока наш поезд не прибыл в Москву!
А.Светов Первый вопрос: какой ты видишь Россию через десять-двадцать лет?
Доменик Рикарди Мне не хотелось бы тебя огорчать, но через 10 лет я её не вижу...
А.Светов Поясни, что ты имеешь ввиду? Что в настоящий момент ты не можешь ничего сказать о будущем России или что России не будет как независимой страны и самостоятельного государства?
Доменик Рикарди Последний вариант из двух, то есть что Россия прекратит существование как отдельное государственное и культурное образование.
Но перед тем, как поговорить об этом подробнее, мне хотелось бы попытаться немного успокоить тебя, так как для меня не прошло незамеченным твоё волнение.
Видишь ли, Андрей, я ведь отнюдь не фаталист, и жизнь постепенно научила меня одной парадоксальной истине: будущее можно успешно прогнозировать не только для того, чтобы в последствии сказать себе: “ах, какой я молодец! ах, как я точно всё предсказал!”, но и затем, чтобы его, это будущее, если оно нежелательно, можно было бы попытаться предотвратить,— тем самым девальвировав собственный прогноз и значит, как “пророк”, оставшись в дураках!
Наша вселенная не фаталистична, а вариантна. Будущее — оно как дерево, состоящее из одного ствола и многих ветвей: оно имеет не только основной прогноз, но и различные второстепенные варианты; но чтобы осуществиться вариантам, а не основному прогнозу, нужны большие и сознательные усилия с нашей стороны.
Тот, кто посещает казино, знает, что в рулетке есть только один закон, который “работает”. Это “закон двух третей”. Он гласит, что из 36-и чисел игрового поля примерно 24 повторяются в 48-и попытках, а приблизительно 12 чисел не выпадают вовсе. Опытный игрок знает это и учитывает в своих ставках. Но опытный крупье знает, как его перехитрить: надо резко начать прилагать усилие, вращая колесо и бросая шарик. Тогда есть шанс на то, что даже железный “закон двух третей” не сработает!
Вам, русским, нужно сегодня приложить усилия к тому, чтобы мои прогнозы (которые, замечу в скобках, как правило сбываются) на этот раз не сбылись! Великая Россия, с её огромной территорией и 130-ю коренными этносами, лично мне очень дорога как культурное и историческое пространство, и я не хочу, чтобы с Россией случилось то-то непоправимое! Помоги вам Бог добиться того, чтобы мои прогнозы не сбылись никогда!
Перед тем, как начать говорить о страшных для русского уха вещах, я должен заранее заявить: что бы ни случилось, я буду до конца “болеть за вашу команду” именно потому, что я люблю Россию; моя душа и моя совесть всецело на вашей стороне!
А.Светов Тогда поставим вопрос иначе: какой тебе видится вот эта территория, которую сегодня занимает Россия, ровно через десять лет?
Доменик Рикарди С востока на запад эта, как ты выразился, “территория” выглядит так:
Южная часть острова Сахалин, все острова Курильского архипелага и юго-западное побережье Камчатки находятся под японским протекторатом. Границы этой зоны очень жёсткие и хорошо охраняются. Японцы контролируют также прилегающую к этим землям акваторию Тихого океана, всё Охотское море и Японское море от Владивостока до западного побережья самой Японии. Военная база и порт Петропавловск-Камчатский — под совместным управлением США и Японии.
Далее на запад картина выглядит так:
Территория от 65-ой параллели с юга на север, и от Уэлена на востоке до Архангельска на западе — под юристдикцией США. (Далее на северо-запад начинается юристдикция Британии; на северо-восток — Германии и Норвегии.)
Всё, что южнее 65-ой параллели, то есть практически вся Восточная Сибирь южнее Северного полярного круга, а также Монголия, находятся под влиянием Китая. Китайский оккупационный режим будет очень жёстким, напоминающим китайский режим на Тибете первых лет оккупации. Тюрьмы и концентрационные лагеря переполнятся сибирскими и монгольскими партизанами. Однако пограничная служба поставлена плохо, и любой желающий, будь то беженец или контрабандист, сможет без особого труда покинуть китайскую зону. В самом Китае будет развёрнута пропагандистская кампания, призывающая народ заселять “северные провинции Китая”. Китайские власти активно помогут своим переселенцам — новым “хуа-цяо” — политически и экономически. Десятки миллионов китайцев устремятся в Монголию и Восточную Сибирь. В короткий срок этнический состав этих районов радикально изменится: китайцы составят подавляющее большинство на этих территориях. Денежная единица — современный китайский юань. Небольшая подробность: все вывески и информационные указатели на этих территориях должны дублироваться по-китайски. За нарушение — непомерный штраф или даже лишение лицензии (если говорить о частном бизнесе).
Великая русская равнина и вся Западная Сибирь выглядят так: от Уральского хребта до Петербурга и от Мурманска до Астрахани территория разделена на директории, находящиеся под объединённым командованием НАТО. Предыдущее административное деление на области сохранится полностью. Разница лишь в том, что каждая область находится в зоне ответственности конкретного государства — члена НАТО. В частности, Курская, Брянская и Смоленская области — это будущая зона ответственности французской администрации, Тверская, Ярославская, Архангельская, Костромская — британской, а Калининградская и Ленинградская — германской... И лишь в Москве и Московской области администрация будет смешанной: в ней будут представлены почти все страны — члены НАТО, исключая почему-то Грецию и Турцию.
Официальный язык всех этих администраций — английский. Вся документация в директориях ведётся на этом языке. Но личные документы гражданских лиц составлены на двух языках — по-русски и по-английски. Гражданская администрация этих областей — смешанная, то есть состоит из местной бюрократии и представителей НАТО, которые и обладают реальной властью в своих зонах ответственности. Денежная единица — рубль, но не такой, как сейчас.
Совершенно особой будет ситуация на юге России. Весь российский Кавказ и граничащий с ним Ставропольский край надолго погрузятся в пучину этнических и религиозных междуусобиц. Хотя основная борьба всё-таки будет идти не между отдельными этносами, а между двумя многонациональными армиями, представляющими два враждебных друг другу течения в исламе...
А.Светов То есть, ты хочешь сказать, что через десять лет ситуация на Кавказе будет во многом схожей с ситуацией в теперешнем Афганистане?
Доменик Рикарди Вот именно. Затяжная многолетняя война афганского типа: хаос, разруха, отсутствие легитимной гражданской администрации и даже чётко обозначенной на карте линии фронта. Войска НАТО не решатся туда сунуться, опасаясь чрезмерных потерь в своих рядах. Командование НАТО предпочтёт пытаться повлиять на разрешение ситуации в этом регионе путём различных политических интриг, но больших успехов на этом поприще так и не добъётся.
Теперь несколько слов о двух других странах СНГ, также изменивших свой статус. Речь пойдёт об Украине и Белоруссии.
Украине удастся сохранить формальную независимость, пожертвовав Крымским полуостровом в пользу Турции, когда-то принадлежавшем Османской Империи, который при помощи союзников по НАТО будет отчленён от Украины, как говорится, “мирным путём” и “без единого выстрела”.
Белоруссии повезёт меньше: она, как и Россия, утратит государственную независимость и будет де-факто управляться военной администрацией НАТО под прикрытием марионеточного правительства, номинальной главой которого станет бывший белорусский политэмигрант: худощавый седеющий брюнет невысокого роста. Именно в Белоруссии впервые в Европе удастся осуществить классический латиноамериканский сценарий: “дядюшка Сэм” ставит свои игральные фишки на политика-коллаборанта из числа “аборигенов”, а тот, в свой черёд, делает ставку на американский штык. — Это для Европы беспрецедентный сценарий!
А.Светов Что ты мог бы сказать в двух словах об остальных странах СНГ?
Доменик Рикарди Что касается других стран СНГ, то все они сохранят формальную, а отчасти и фактическую независимость. Однако расстановка сил в этих странах, конечно, заметно изменится. Так, скажем, Азербайджан надолго попадёт в орбиту влияния Турции, в то время как сегодняшнее несомненное влияние Ирана в этой стране заметно ослабнет. Казахстан станет ареной длительной и изнурительной закулисной борьбы между соседним Китаем и Турцией (которую объединяет с этой страной устойчивая ориентация на ислам светского образца), и будущее правительство Казахстана будет более или менее успешно маневрировать между обеими этими силами: геополитической и культурно-религиозной.
А.Светов Всё, что ты сейчас произнёс, выглядит поистине чудовищно! Мне кажется...
Доменик Рикарди Извини, Андрей, я тебя перебью, чтобы вставить одно необходимое замечание. Я несу полную личную ответственность за свои слова. Под каждым словом своего прогноза я готов подписаться и готов отвечать за каждую произнесённую здесь фразу. Я полностью отдаю отчёт в серьёзности всего, что было здесь сказано. Моя ноша весьма тяжела: если предположить, что я всё выдумал, то тогда я — провокатор, достойный презрения и плевка в лицо. Если же признать, что я говорю правду, то тогда я — “предатель интересов Запада” и “пятая колонна” в своей стране.
Был такой хороший советский фильм, который назывался так: “Свой среди чужих, чужой среди своих”. Так вот, это — я! Но я сделал свой выбор и никого не боюсь. Я пожил достаточно, у меня взрослые дети, и я заработал себе право быть честным перед своей совестью и ничего не бояться. Вот так.
Ты же понимаешь, что не весь Запад целиком состоит из открытых врагов России, которых меньшинство, и большинства “диффузных” обывателей, которым наплевать вообще на всё, что творится за калиткой своего дома. На Западе всегда были и есть друзья России — как актуальные, так и потенциальные друзья. И хотя для последних Россия — это как бы “другая планета”, им всё-таки далеко не безразлично, будет ли она жить и дальше, или же внешние и внутренние силы разорвут эту планету на отдельные астероиды...
А.Светов Хорошо. Теперь такой вопрос:
Для меня остаётся совершенно непонятным, какие предшествующие события приведут Россию к той ситуации, о которой ты рассказал? Каким образом Запад, Китай и Япония смогут одновременно решиться на интервенцию и оккупацию России? Почему Россия не сможет оказать успешное сопротивление этому вторжению? Что станет с ядерным арсеналом нашей страны? Будет или не будет использовано в этих событиях ядерное оружие?
Доменик Рикарди Ты и сам отлично знаешь, что политическое и экономическое влияние современной России неуклонно ослабевает. Высшие эшелоны власти поражены повальной коррупцией. В отношении коррумпированности бюрократии Россия уступает, кажется, только Нигерии, где эта болезнь ещё более вопиюща. Этот процесс разложения российской законодательной и исполнительной системы будет продолжаться и дальше, пока не достигнет своего максимума и “точки бифуркации”, после которой тотальный распад всей государственной машины станет неизбежным.
Одновременно с этим, демографическая ситуация в вашей стране выглядит весьма плачевно. Смертность намного превышает рождаемость, население стареет, а огромный уровень безработицы среди активной части населения имеет своим следствием рост преступности и алкоголизм. — Я своими глазами видел на русских кладбищах целые аллеи, состоящие из свежих могил русских бандитов, убитых в гангстерских войнах. А как пьют в русской провинции — не мне тебе говорить! Я и сам иной раз люблю крепко поддать, из-за чего моя жена называет меня “юконским алкашом” и “Джонни — красный нос” (это более ласковый вариант), но если бы она видела, как пьют и что пьют русские мужчины, то она — клянусь своей седой бородой! — сочла бы меня закоренелым трезвенником!
Понятно, что такая ситуация долго продолжаться не может. Мне кажется, что и сами русские отлично понимают, что их страна, малозаселённая и экономически ослабленная, но фантастически богатая природными ресурсами, уже давным-давно является объектом самого пристального внимания финансовых и промышленных бонз и на Западе, и на Дальнем Востоке. В этот самый момент, когда мы с тобой едем в поезде, пьём кофе и разговариваем, их компьютеры дымятся, просчитывая различные “варианты” и “планы действий”, при ознакомлении с которыми, будь они обнародованы, волосы встали бы дыбом не только у русских, но и у западных обывателей.
Ты можешь спросить: “За что они нас так ненавидят?” Я же тебе отвечу, что на самом-то деле “бескорыстная” ненависть присуща лишь очень немногим влиятельным маньякам, таким, например, как Збиг Бжезински или миссис Олбрайт. Это самые настоящие патологические русофобы. Они вполне реальны — их можно потрогать рукой,— если, конечно, позволит охрана (Смеётся.). Остальные важные господа просто-напросто очень и очень любят деньги. И совсем не какие-то там мифические “либеральные ценности” или “идеалы демократии”, а один только острый крысиный нюх заставляет поворачивать их чуткие натренированные носы по направлению к России.
У меня создаётся впечатление, что ваше правительство вполне искренне почему-то хочет нравиться им, хочет услышать от них какие-то поощрительные слова, дескать, о/кей, братцы, вы молодцы! так держать! Мы вас поддержим, и может быть, дадим вам новые “транши”! (Кстати, этот термин из жаргона финансистов довольно двусмысленный: его бытовое значение во французском языке — разносортные колбасные обрезки, которые домохозяйки покупают для кошек и собак,— “des tranches mixtes”.) Но по “траншам”, которые уплывают неизвестно куда, нужно платить кабальные проценты, и отсюда возникла и непрерывно усугубляется ещё одна тяжкая беда России: долговое рабство у Запада.
Я предчувствую, что весьма скоро наступит момент, когда русское правительство наберётся смелости напрямую спросить у Запада:
Чего вы ещё от нас хотите? Мы сделали всё, что вы хотели. Мы утвердили здесь ваши “либеральные ценности”. Наша экономика — в ваших руках. Наш народ остался без работы и без будущего. Мы — ваши неплатёжеспособные рабы. Наше дальнейшее существование целиком зависит от вашей милости и от ваших продуктовых подачек. Так чем вы ещё недовольны? Чего вы ещё требуете от нас?
И тогда Запад впервые скажет своё заветное слово: "Умрите!" И это будет последнее требование к народам России... И это слово будет произнесено не с ненавистью фанатика, а с холодным расчётом диккенсовского “дядюшки Скруджа”, уже успевшего забыть о существовании своей очередной жертвы и бесстрастно подсчитывающего в уме свои будущие барыши...
А.Светов И всё-таки, ты пока ничего не сказал о войне и интервенции...
Доменик Рикарди О какой войне? Слава Богу, никакой большой войны в России не будет! Будущая оккупация, несмотря на свою стремительность, будет носить относительно мирный и организованный характер. Смена администраций на местах по всей западной части России займёт всего несколько недель. (В китайской зоне этот процесс пойдёт медленнее в силу ряда объективных причин, о которых я сейчас, за недостатком времени, не стану говорить подробнее.) Россия не будет завоёвана, она будет “сдана на милость победителя” — есть такая средневековая формула. Военные арсеналы, включая ядерное оружие, по договорённости НАТО с Китаем, перейдут под полный контроль американцев, и впоследствии тяжёлое вооружение будет частично вывозиться за пределы России, а частично уничтожаться на месте. Российская армия будет расформирована и демобилизована, и единственными “аборигенами”, которым будет официально позволено иметь стрелковое оружие, останутся охотники, егеря и сотрудники милиции.
А.Светов Насколько изменится повседневная жизнь рядовых граждан России? Станет ли она лучше или хуже, чем сегодня?
Доменик Рикарди Поначалу никаких больших изменений в повседневной жизни местного населения не произойдёт. В западных зонах не будет ни массового голода, ни эпидемий, ни серьёзных беспорядков. Все основные нужды населения (включая традиционный русский напиток) будут незамедлительно удовлетворяться, а все проявления протеста будут подавляться быстро и жёстко. (Замечу в скобках, что это не касается юга России, где, как я уже говорил, будет совсем иная ситуация.)
Но это обманчивое относительное спокойствие и благополучие не сможет продолжаться долго. Позднее народы России ждут поистине драматические испытания. Скажу тебе откровенно, что если бы я был российским гражданином, я постарался бы очутиться во французской, или, на худой конец, в германской зоне оккупации, но ни в коем случае не в британской или американской !
А.Светов Я не совсем понимаю, что ты имеешь ввиду. Ты говоришь какими-то загадками, а у меня, честно говоря, не хватает воображения для того, чтобы попытаться их разгадать. Не мог бы ты разъяснить мне всё это конкретнее?
Доменик Рикарди Дело в том, что история имеет обыкновение повторяться, а большим европейским нациям свойственно на протяжении столетий сохранять свои традиционные привычки и рефлексы при контактах с другими народами и культурами. У англичан — одни рефлексы, у французов — совсем другие, у итальянцев — и вовсе специфические.
Поясню это на примере моей родины — Канады. Как известно, эта страна условно разделена на две части — западную часть, то есть Британскую Колумбию, и восточную часть, то есть провинцию Квебек. Британскую Колумбию заселяли в основном англичане и ирландцы, и там говорят по-английски. Квебек заселялся в основном французами, и естественно, что там доминирует французский язык и французские традиции. И британские, и французские переселенцы вступали в разнообразные отношения с местными индейскими племенами, и далеко не всегда эти контакты носили мирный характер.
Для белых все индейцы были на одно лицо: культурные и языковые различия между индейскими этносами белых переселенцев нисколько не интересовали. В представлении канадского француза и канадского англичанина все они были “варварами” и “дикарями”. Но если для английского пуританина это были почти животные, “факинг догс”, навсегда потерянные для постного англиканского рая, то для французского переселенца это были живые люди — со своими человеческими правами и своей человеческой судьбой.
Эта разница между французами и англичанами в отношении к индейцам имела и чисто житейское продолжение. Так, если англичанин решался взять в жёны индианку, даже крещёную, то он, как правило, вынужден был бежать в Квебек, так как в родной Британской Колумбии он подвергался остракизму и изгонялся из общества “джентльменов” и вообще “порядочных людей”. Отныне он становился изгоем и нечистоплотным “трахальщиком скво”.
Между тем, в Квебеке таких явных проявлений расизма никогда не было. Смешанные браки французов с индианками были заурядным явлением, которое никого не удивляло. В Квебеке были даже целые посёлки, целиком состоящие из метисов или смешанных семей.
Я уверен в том, что эта разница в реакции на “аборигенов” постепенно проявится и в России, когда она будет заселяться “белыми людьми”. Поэтому, будь я русским, я предпочёл бы жить не в британской зоне ответственности, а во французской. Во всяком случае, во французской зоне мне никто не бросит в спину: “факинг дог!” Моё мнение лишено всякой предвзятости по той простой причине, что мои предки не были ни французами, ни англичанами. Моя мать была украинкой, а отец — итальянцем из Ломбардии.
И ещё два слова на ту же тему.
Так же, как американские пионеры в Вест-Индии плохо различали между собой индейские племена, на самом деле очень разнообразные по культуре, языку и обычаям, точно так же современные европейцы и американцы не видят никакой разницы между народами России. Неважно, кто ты — русский, татарин или якут,— ты “рашен”, ты “абориген”, то есть, ты не “американ” и не “юропиан”, и никогда им не будешь, даже если станешь очень стараться.
Вот сейчас они подняли тему: “Русская мафия наступает!” В нашумевшем деле о “калифорнийском бензине”, которого за 5 лет было украдено на пол-миллиарда долларов, было три десятка фигурантов — “русских мафиози”. Но среди них не было ни одного этнического русского, хотя все они и были выходцами из Советского Союза. Но эти моменты янки не улавливают. Для них вы все на одно лицо.
В общем, что бы ты не предпринимал в целях своей добровольной ассимиляции, как бы блестяще ты не заговорил по-английски, ты навсегда останешься в их глазах “чужаком” и “человеком второго сорта”. Тебе постоянно будут давать это понять, но никогда в трезвом виде не скажут тебе этого в лицо. Понимаешь, о чём я говорю?
В Штатах было такое большое индейское племя — чироки. В какой-то момент они решили не воевать с янки, а стать янки. Они крестились у методистов, оделись в европейские одежды, заговорили по-английски и отдали своих детей в школы для белых. Они думали, что проблема решена — ведь они во всём уподобились янки. Но не тут-то было! Когда на их землях нашли золото, их без всяких церемоний прогнали штыками из своих домов и заставили переселяться на “Дикий Запад”. Они безропотно перебрались на запад, потеряв в этом переходе половину своего народа, но вскоре там нашли нефть, и история повторилась... Чироки думали, что, предав своё прошлое, они перехитрят судьбу, но в итоге судьба перехитрила их самих. В своих скитаниях они гибли тысячами, и не сопротивлялись. В это же самое время воинственные сиу и делавары тоже гибли тысячами, но они гибли в боях с “бледнолицыми”, а не в попытках стать “бледнолицыми”...
В общем, изучайте историю индейцев, скоро она станет для вас весьма актуальной!
Ваши сегодняшние “демократы” и “западники” напоминают мне космополитичных чироки и пуэблос, которые вымерли, когда соблазнились фальшивым блеском стеклянных бус и захотели стать “цивилизованными” на западный манер. Ваши “патриоты” и “государственники” воинственны, как делавары, стремившиеся сохранить свою самобытную культуру и свой образ жизни под напором циничных и алчных “бледнолицых”, экспансию которых, действительно, могло остановить только одно оружие: великая мощь духовного сопротивления.
Этими индейскими аллюзиями я не хочу никого обидеть. Как убеждённый мультикультуралист, я не считаю культуру “бледнолицых” в чём-то превосходящей индейские культуры. Что же касается конкретно российской культуры, то лично я считаю её гораздо более позитивной и жизнеутверждающей по сравнению с культурой “гнилого Запада”. В самом деле, каких идеологических авторитетов дал Запад в ХХ веке? Шпенглер, Сантаяна, Штайнер, Сартр, Делез, Леви,— одни сплошные декаденты и мазохисты! И эти кладбищенские призраки заставляли внимать себе целые поколения?! На этих американских и европейских кладбищах духа никогда не смогли бы родиться великие российские пророки: Чаадаев и Кропоткин, Лев Толстой и Достоевский, Циолковский и Вернадский...
Прислушайтесь к словам “одинокого траппера”:
Не верьте Западу, потому что он вас обманет! Не верьте басням о “либеральных ценностях”, потому что они лживы! Единственной вещью, обладающей несомненной ценностью в глазах дядюшки Сэма, являются деньги, только деньги! Вы же сидите на деньгах, так как ваши ресурсы легко конвертируемы в зелёные бумажки, которые печатают за океаном. Когда же речь идёт о деньгах, нет такого преступления, и нет такой подлости, на которые не пошёл бы дядюшка Сэм, чтобы их заполучить! И хотя правда на вашей стороне, он слишком силён и слишком коварен! Перефразируя одну вашу сюрреалистическую поговорку, я скажу так: у вас не хватит шапок, чтобы его закидать! Сейчас вы для него — довольно лёгкая добыча. И не сомневайтесь — он свой шанс не упустит!
Я уверен, что многие русские политологи и сами могли бы дать такое же “грозовое предупреждение”, да только ангажированная русская масс-медиа не выдаст его в эфир...
Послушай, мне не хотелось бы выглядеть здесь этаким очередным заграничным болтуном, которые наводнили вашу страну и налево-направо раздают свои “мнения” и “советы”, которые никогда не срабатывают. Эти безмозглые “эксперты по всем вопросам” вообще не знают о реальности ничего достоверного,— кроме, разве-что, точного количества штанов, до дыр протёртых ими в Гарварде. В отличие от этих господ, я отнюдь не считаю, что знаю о России нечто такое, чего не знают о ней сами русские. И я не утверждаю, что сказал здесь что-то неожиданное и новое. Мне лишь хотелось ещё раз напомнить о страшной опасности, которая угрожает этой стране. Я ведь не уличный проповедник Апокалипсиса, а просто один из второстепенных последователей доктора Зорге, который пытается из своего далёкого угла предупредить вас о приближающейся Катастрофе.
А.Светов Неужели ситуация совсем для нас безнадёжна? Неужели совсем уже поздно даже пытаться что-то предпринимать, чтобы спастись от этой напасти?
Доменик Рикарди Да нет же! Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь в том, что безвыходных ситуаций вообще не бывает. Вы, действительно, находитесь в чертовски сложном положении, но пока эта ситуация отнюдь не фатальна и не безнадёжна. Всё ещё можно было бы поправить,— была бы на то воля тех людей, которые живут в этой стране.
Возможно, моя моя точка зрения может показаться наивной и поверхностной, но мне кажется, что русским в этом столетии с убийственным постоянством не везло с лидерами и вождями.
Я никогда не разделял того примитивного суждения, что каждый народ достоин своих тиранов. Жители Спарты были храбры и свободолюбивы, а тиранов там было полно. Народы средневекового Тибета были кротки и смиренны, но тиранов там не было вовсе.
Я неплохо знаком с вашей историей, и смогу перечислить всех ваших вождей в ХХ-ом столетии. Предлагаю тебе пари на сто рублей, что не пропущу ни одного:
Царь Николай Второй был слабым и нерешительным человеком, который ради проблематичных и мелких выгод в ничтожных балканских дрязгах и междуусобицах позволил втянуть Российскую Империю в Первую мировую войну,— чем и подписал смертный приговор себе самому, своей семье и своему огромному государству.
Александр Керенский был типичнейшим судейским демагогом, пол-жизни проведшим в пыльных залах суда присяжных. Диапазон возможностей этого человека был весьма узок: адвокатура, бульварная журналистика и ещё, может быть, мелодраматические роли в любительских спектаклях. Тем не менее, фортуна забросила этого арлекина на самый верх российской власти. Что из этого вышло — ты знаешь лучше меня.
Ульянов-Ленин напоминает мне Робеспьера — он тоже был жесток и пытался вымостить дорогу к своим абстрактным утопиям перемолотыми костями миллионов людей, своих же сограждан.
О Сталине я не хочу говорить, потому что этот человек меня ужасает. Я буду плохо спать сегодня ночью, если примусь перечислять все те его дела, которые мне известны. О тех же его поступках, которые мне неизвестны, я не хочу ничего знать: я слишком стар для этого, к тому же у меня слабое сердце.
Мистер Хрущёв — это типичный деревенский придурок из канадской глубинки: соломенная шляпа и белые лакированные ботинки. Настоящий “crapeau rouge”,— не знаю, как это перевести...
А.Светов Чудак на букву “М”.
Доменик Рикарди Как-как? А, ну да, понимаю! Вот именно! (Смеётся.)
Брежнев, по-моему, был просто очень больным человеком: как физически, так и психически. В последние годы жизни он походил на плохо смазанную старинную швейную машинку “Ремингтон”. В промежутках между инфарктами он награждал сам себя орденами и медалями, так что вскоре стал походить на коллекционера пожарных жетонов, которого я однажды видел в Чикаго: всю свою роскошную коллекцию он, сгибаясь от тяжести, носил на груди.
Затем был мистер Андропов, который вскоре умер, и мистер Черненко, который... который тоже вскоре умер.
Потом пришёл “Горби” — но это уже не человек, а стихийное бедствие. Совершенно закономерно и справедливо, что почти все русские ненавидят его всей душой, а почти все янки — всей душой любят: таких ценных коллаборантов и агентов влияния у Запада ещё никогда не было. Если когда-нибудь будет составлен рейтинг самых известных предателей всех времён и народов, то он несомненно займёт в нём почётное второе место: сразу после Иуды. Между тем, как лидер и как политик он просто жалок. Однажды я смотрел по телевизору какое-то его выступление в американском университете и, клянусь, ничего не понял! Вообще ничего! Его речи не то что бы глупы или неинформативны — они феноменально бессмысленны! Какая дьявольская сила занесла это ничтожество на российский Олимп — одному Богу известно!
Возможно это тебя удивит, но мне кажется, что Ельцин был наименее патриотичным лидером вашей страны за всю её историю. Он очень любил власть, но он совсем не любил Россию. Иначе он хотя бы раз попытался сделать хоть что-то, чтобы помешать совершавшемуся на глазах у всего мира ужасающему разграблению вашей страны кучкой обнаглевших проходимцев, которых у вас почтительно именуют “олигархами” и которых Ельцин совершенно открыто называл “членами семьи”. Будь я Господом Богом, я бы не доверил этому человеку даже охрану автостоянки, — потому что он уже через пару недель за бесценок продал бы кракерам и пропил все автомагнитолы из всех охраняемых машин.
О Путине, как о действующем президенте иностранного государства, я дипломатично промолчу...
Ну, так как, я выиграл пари?
А.Светов Доменик, я должен тебя разочаровать, ты проиграл пари: ты пропустил мимолётную фигуру Маленкова. С тебя сотня.
Доменик Рикарди Купим на неё пива в вагоне-ресторане.
А.Светов Ладно, так и быть!
И всё-таки, Доменик, что, по-твоему, является в России той реальной духовной основой, которая могла бы сплотить наши народы ради того, чтобы обеспечить собственное выживание и сохранение независимости нашей страны?
Доменик Рикарди Во всяком случае, этой основой не могут являться ни традиционные секулярные идеологии, ни традиционные религии.
К концу ХХ века мы увидели собственными глазами, как секулярные идеологии, одна за другой, во всём мире потерпели полный провал.
Все эти бесчисленные “позитивизмы”, “большевизмы”, “прагматизмы”, “национал-социализмы”, “маоизмы” и “либерализмы” благополучно вымерли повсеместно, и уже никакая сила не способна вдохнуть в них новую жизнь.
Забавно наблюдать, как бывшие арабские “прогрессисты” отпускают бороды и совершают хаддж в Мекку. Забавно наблюдать, как бывшие советские “партократы” терпеливо выстаивают обедню, поминутно крестясь той же самой рукой, которая когда-то перелистывала Маркса и любовно поглаживала новенький партбилет.
Но последствия для будущего у всех этих идеологических метаморфоз могут быть самыми плачевными.
Скажем, Россия — страна многоконфессиональная, и сегодняшнее абсолютизирование одной из конфессий, то есть православия, не может не вызывать внутреннего отторжения и глубинного духовного “исхода” из России российских инаковерующих, в частности, мусульман, которых в России более 20%. Тезис о том, что “Россия — православная страна”, а “Москва — Третий Рим”, не способен воодушевить ни бурятского ламаиста, ни столичного еврея, ни казанского мусульманина.
Кроме того, не стоит забывать и о том, что православие в России явилось причиной по крайней мере двух гражданских войн из трёх основных. Так, крещение Руси в 988 году явилось причиной двухсотлетней религиозной междуусобицы, которая колоссально ослабила страну и сделала её лёгкой добычей Орды. Церковный раскол ХVII века спровоцировал ещё одну гражданскую войну, отдельные очаги которой тлели вплоть до конца XVIII столетия...
Нет, я не думаю, что православное христианство могло бы стать той самой силой, которая смогла бы спасти Россию в её будущих испытаниях. Вспомним историю Сирии и Египта: мало кто ещё помнит, что когда-то это были мощные православные государства. Православие не спасло от молниеносного уничтожения турками в 1453 году и “второй Рим”, то есть Константинополь и могучую Византийскую империю. Не спасло оно и Российскую империю в 1917-ом году, хотя Николай Второй и построил за годы своего царствования более 10.000 церквей...
А.Светов Но если ни одна из религиозных систем и ни одна из, как ты выражаешься, “секулярных идеологий” не способны стать духовной основой для будущего сплочения общества, то что вообще смогло бы их заменить в этом качестве?
Доменик Рикарди Ваш мыслитель Пётр Чаадаев (который, кстати сказать, писал на превосходном французском языке) полагал, что Россия является как бы гигантским полигоном, на котором отрабатываются только такие варианты будущего, которые должны стать уроком для всего мира о том, как ни в коем случае не следует поступать. За это Чаадаева объявили сумасшедшим. Я думаю, меня не объявят здесь сумасшедшим за то, что я исповедую прямо противоположную позицию: я глубоко уверен в том, что Россия,— если, конечно, её не растерзают стервятники с Запада,— должна дать всему миру именно тот образ будущего, который окажется приемлемым для всего остального мира.
Это также было глубоким убеждением великого американского провидца Эдгара Кейса, которого я считаю своим духовным учителем. Незадолго до смерти, в самый разгар “холодной войны” он писал о том, что спасение мира и его преображение придут именно из России, и что именно Россия должна дать миру совершенно иные духовные измерения, которые захватят коллективное сознание всех народов планеты.
А.Светов В свете всего вышесказанного это звучит не очень-то убедительно...
Доменик Рикарди И тем не менее, такой исход возможен, потому что к тому есть свои причины и обстоятельства, хотя они и не лежат на поверхности. Та духовная парадигма, которой Россия давно беременна, кажется, ещё не имеет своего имени. Но это не имеет значения: имя, как правило, дают после рождения младенца, а не до того. Я могу сказать лишь одно: эта новая духовная парадигма будет связана, в основном, с людьми из России. Часть из этих людей мне известна, другая часть — ещё нет, хотя я уверен, что они существуют. Николай Фёдоров, Владимир Вернадский, Евграф Короленко, Владимир Налимов, Чижевский, Данченко, Аверьянов...,— вот лишь часть того клада, который был вами зарыт и который вам следовало бы найти и раскопать! Не будет преувеличением сказать, что от успеха этого предприятия зависит не только ваше спасение, но и спасение для всего мира. Теперь у вас, как единоличных собственников этого пока не выкопанного сокровища, выбор простой: победить или умереть вместе с нами!
Райнер-Мария Рильке говорил, что европейская духовная элита едет в Ясную Поляну не затем, чтобы поглазеть на Толстого, а для того, чтобы найти в России собственную заблудившуюся душу.
Но вскоре русские теософы, Блаватская и Рерих, сбили с толку всех этих западных искателей и направили их по ложному пути: дескать, не ищите здесь ничего, тут всё уже исхожено и ничего не найдено, а идите-ка вы на Восток, в Индию...
Но в Индии местные брахманы-интеллектуалы, в лице Вивекананды и Ауробиндо, решительно отправили этих европейцев назад, в Россию — искать там...
А там — бах! — революция...
Так западная мысль надолго заблудилась в поисках своего спасения, и постепенно погрязла в самом откровенном цинизме и духовной апатии, в которой она и пребывает поныне...
На Западе если и не говорят вслух, то подразумевают: ну и что, что у нас больше нет души, а у русских, по слухам, она вроде бы ещё есть. Зато мы богатые, а они — нищие! Но на самом-то деле настоящие нищие — это они сами: “нищие духом” представители “золотого миллиарда”. Ужас их положения заключается ещё и в том, что они уже не в состоянии даже осознать всю глубину своего духовного обнищания.
Они считают себя “носителями цивилизации”, хотя на самом-то деле они являются наихудшими варварами, когда-либо жившими на Земле, так как их ненасытная алчность (теперь заменяющая им духовную жажду) в последние десятилетия подрывает саму основу существования нынешней земной формы жизни на Земле. — Здесь я имею ввиду глобальный экологический кризис, 90% ответственности за который несёт Запад и “золотой миллиард” его населения...
Что же касается меня лично, то я продолжаю верить в то, что предмет наших духовных поисков всё-таки находится именно в России. Хотя он всё ещё не выставлен на всеобщее обозрение. Нам всем надо бы поспешить с этим делом. Только так мы смогли бы сообща спасти весь этот обезумевший мир, пока ещё не поздно!..
http://agaroza.com/post_1234195080.html  Октябрь 2000 года.
Москва — Киров — Москва.


Автор  {Александер Дж.}  {[book_photo.jpg]}
Название  {Прочные утопии и гражданский ремонт}
Год издания  2002
Раздел  {Статьи}
Рейтинг  0.31 из 10.00
Zip архив  {скачать} (463 Кб)
Обсудить книгу на форуме  {http://www.i-u.ru/forum/}
   {[search.gif] Поиск по произведению}
Прочные утопии и гражданский ремонт

Двадцать лет назад Ж. Коэн писал: «то, что нам сейчас нужно, это новая теоретическая рефлексия и интерпретация социального соперничества». В то время марксизм как теоретическая система уже агонизировал, однако всюду рождались новые и по-разному критические движения. Этот парадокс определил параметры – теоретические ориентиры, – в рамках которых, по суждению автора, должна была появиться новая форма критического мышления. Поскольку «мы больше не можем основывать единство на факте наемного труда или на понятии класса»,- заявил Коэн, - нужна была новая «критическая теория…, основанная на самoй множественности социальных движений». «Задача приверженца критической теории – признать разнообразие идентичностей и движений, пытаясь в то же время создать теоретический каркас, способный защитить и развить потенциал взаимодополняющих форм борьбы за освобождение» [1, p . XII - XIII ].

Парадокс, заключающийся в том, что марксизм умер, а анти-авторитарные, революционные культурно и глубоко реформистские общественные движения всё растут, - конечно, сегодня в еще большей мере сохраняет свое значение; эмпирические параметры, в пределах которых должна двигаться любая критическая теория, обозначились еще четче. Смерть марксизма и растущая плюрализация постиндустриального и постмодерного общества делают невозможным построение единства –общественного или теоретического – на базе априорных посылок о труде и классе. Но сама возможность критической теории основана на поиске некого объединяющего ориентира, или, по меньшей мере, некого базового образца для современных движений социальной критики и социальных перемен.

На этот вызов не дан ответ. Новой критической социальной теории пока не получилось. Постмодернисты утверждают, что обоснование такой теории не только невозможно, но и неразумно. Цель данной статьи в этом плане показать, что постмодернисты возможно ошибаются. Моя цель – показать, почему и как возможно появление пост-фундаменталистской ( post - foundationalist ) и нетотализующей {[1]}, но все же обобщающей критической социальной теории. С этой целью я прослежу некоторые неочевидные последствия парадокса, определившего нашу задачу, - конец марксизма и рост плюрализма критики.

Ограниченные утопии и сферы справедливости

Практическое исчезновение утопической социалистической идеи, по моему мнению, позволило нам видеть намного яснее нечто, что всегда присутствовало не только в западных, но и во всех модернизирующихся, или даже потенциально модернизирующихся, обществах. Критическое социальное мышление не ограничивается верой в капиталистическое зло или в какое-то будущее после его устранения. Весь проект утопии, напротив, нужно понять шире и в принципе иначе. Если это сделать, мы сможем понять, фактически, что критическое мышление пронизывает весь мир, в котором мы живем.

Критическую теорию можно определить как оппонирующую социальную мысль, вдохновленную утопическим ориентиром [см. 2, 3]. Утопия предполагает нормативно желаемую модель фундаментально иного социального строя, которая считается регулятором и социального мышления и социального действия. Утопическое мышление регулируется идеализированной картиной «превосходно» функционирующего мира мысли, нравов и действий [4]. Существование такого утопического ориентира обеспечивает стандарт нормативного долженствования, в принципе никогда несводимое к эмпирически наличному. То, что такое долженствование – отличительная черта западного разума, - основной тезис ранней и, может быть, лучшей философской книги Г. Маркузе «Разум и революция»[5].

На фоне постмодернистской критики попыток обосновать новую теорию важно отметить, что утопические стандарты „разума“ становятся должным в силу своей претензии  на бескомпромиссный универсализм; это не эквивалент предположению, что в попытках обосновать теорию они действительно воплощают универсалистскую позицию. Претензия  на универсалистский разум [См.: 6] предоставляет точку, с которой дается критическая оценка – без страха и жалости – того, насколько ему отвечают земные реалии. Непримиримое различие между долженствующим и наличным, а также вдохновленный им универсализм, заложены в дуализм, отличающий не только христианство, но и все другие религии Осевого времени [7] от консервативных и стремящихся к однородности сил социальной жизни, как бы мы их ни называли: традиционные, до-модерные, модерные, до-Осевые, первобытные или просто земные. Формулируя центральную проблему Осевого раздвоения в терминах христианства: мы, может быть, состоим из плоти, но наша душа бессмертна.

Если думать об утопии в предлагаемом мною смысле, мы поймем, что концепции утопий формируют и дополняют те виды дифференцированных, плюралистичных обществ, в которых мы живем. Для превращения утопий в «реальность» достаточно, чтобы разные концепции утопии фактически несли жизнь во все уголочки и щели, сферы и подсистемы такого социального строя. Реальность утопии не должна (нормативно), не может зависеть (теоретически) и не зависит (эмпирически) от ее реального , то есть полного  воплощения в жизнь. Это влекло бы за собой замену столь дифференцированных земных порядков на самое утопию.

Дифференциация и плюрализм всегда были главной темой социологических теорий, начиная с классических трудов Маркса, Дюркгейма и Вебера, через современные теории Парсонса и Лумана, до наших современников сегодня, подобных Хабермасу. Но эти труды были слишком земными, слишком восприимчивыми к реализму, - жанру, которым столь отмечено и столь искажено самопонимание современности. Ведь в современных обществах есть не просто дифференциация и специализация, практицизм и эффективность. Дифференцированные сферы, - настаивал Майкл Волцер [8], - также сферы справедливости, и каждая из этих обособленных сфер справедливости сформирована особым видением утопии.

Эти особые утопии скорее принадлежат к конкретным сферам, они не всеобъемлющи. Они могут быть морально жизнеспособными до тех лишь пор, пока остаются в пределах плюрализма и социально-культурной дифференциации. Это верно, несмотря на то, что сама утопическая природа каждого по себе отдельного видения будущего, продиктованного фактически желанием совершенства, ради воплощения идеала направлена на преодоление пределов земного, на выход за пределы институциональных ограничений. Тем не менее, всякий социолог должен понимать, что такое совершенство невозможно на этой земле, каждый философ должен понимать, что думать так - значит ставить под угрозу вдохновляющее и дисциплинирующее напряжение между наличным и должным. Но утопии ограничивают сами себя еще и по другой причине. В плюралистичном обществе утопии соперничают одна с другой. Это хорошо. Как раз это и делает их само-ограничивающими. А это делает невозможными тотализацию и тоталитаризм.

Если мы смотрим только на западную историю, – хотя, как я отметил выше, такой подход к утопии можно встретить и в западных и в не западных Осевых цивилизациях – мы можем увидеть, сколь различно, по-своему утопии формировали мысль и действие. Формы у Платона утопичны, давая модели совершенства конкретных сфер, знать которые никогда не могут простые смертные, но лишь государи-философы. Точно так же у Аристотеля этика сформирована нереализуемыми, хотя и более эмпирически обоснованными представлениями о республиканских добродетелях. Каждая форма республиканских мысли и действия после греков была попыткой институционализировать утопию, ту, что требует аскетизма и призывает к тотальной преданности общему делу. Такие последствия утопии можно найти в римском праве, в городах-государствах эпохи Ренессанса, в американской и французской демократических революциях, в социальных революциях, генерированных коммунистической идеологией, в идеалистических аскетических представлениях протестантских кампаний за хорошее правительство, в рабочем, расовом и женском движениях. К тому же, начиная с романтизма, утопические представления жили также в сферах интимности, эстетики, в Вордсвортских сообществах любви и радости, в попытках гностиков и мистиков сломать границы между «я» и «ты», в Блумсберийских сообществах свободного секса, чистой дружбы и безграничной эстетической радости.

Иудаизм и христианство кодифицировали утопии для духовной жизни, понимая их как возможность обеспечить средство посюстороннего аскетизма, а иногда посюстороннего мистицизма [9], здесь на земле. Золотое правило и Десять заповедей – два утопических мандата, унаследованные от этих религий. Категорический императив Канта превратил эти священные утопические нормы в светскую этику. Разум у Гегеля почти не скрывает своей связи с божественным. «Исходная позиция» Джона Роулса – не больше не меньше как светское изложение мифа о невинности в Эдеме до грехопадения. Идею Хабермаса, что имманентная норма консенсуса и кооперации возникает из «прозрачного акта речи», можно считать еще одной версией этой утопической регуляции. Таковы же парные модернистские идеи «общества» и «социетального сообщества» у Дюркгейма и Парсонса, постмодернистская идея Баумана об «этике без условий» [10, p . 58-66]. Эти философские и социологические идеи не менее утопичны, не менее укоренены в архетипическом дуализме Осевого Века, чем “возлюбленное сообщество” Мартина Лютера Кинга.

Иными словами, утопии появлялись в разных формах и размерах, с огромными различиями в своем социальном звучании и культурном размахе. И хотя они вдохновлены представлениями Осевого Века о дуализме и трансцендентности, их конкретные формы развиваются эмпирически более имманентным образом. М. Волцер [11] показал, что критические стандарты регулирования действий могут пониматься как постепенное приближение к идеалу, развивающееся внутри природы самой практики. Критическое мышление заложено в каждое действие интерпретации значения, в действие, которое и герменевтики [12] и представители критической теории [13] выстраивали консервативным, поддерживающим традицию способом. В рамках мета-нарративов цивилизаций Осевого Века сохраняющаяся активность земной интерпретации ведет к конструированию идеализированных стандартов социальной критики.

Современные утопии: тотализующий пакет

Разнообразие и пределы современных утопий прикрыты той тенденцией, что сформировала фундамент современных обществ, но которой сейчас, видимо, подходит конец. С середины XVI в. критический универсализм с ростом радикального протестантизма лишь казался подлинно утопическим, если его формулировали «тотализующим» образом [См.: 14, p . 451 ff .]. Тотализующий  подразумевает несколько аспектов. Во-первых, - фундаментализм. Утопическое следует воспринимать не как имманентное социальной практике, а как требование, идущее от некого внешнего стандарта - абсолютного, неоспоримого и объективного разума. Поскольку этот новый критический фундамент воспринимается в качестве существующего вне действия институтов и индивидов, новые стандарты его должны быть наложены на них. И тогда старый строй должен быть атакован в сaмом его основании и разрушен целиком и полностью. Это - второй аспект тотализующего. Третий - следствие, логически вытекающее отсюда: фундаменталистские принципы, старые, коррумпированные или новые, утопические, сменяющие прежние, воспринимаются как разворачивающиеся и распространяющиеся по всей социальной системе, подчиняющие себе коды и процессы каждой институции. В соответствии с этой тотализующей логикой падший и коррумпированный характер земного общества отслеживается до единого «первородного греха», и его последствия как цепная реакция, портят каждую институцию и каждое действие. Как только этот оскверненный фундамент будет заменен альтернативным, каждая часть будущего общества утопическим образом изменится.

В области политики такое видение тотализующей безграничной утопии формирует «якобинство» [15] революционной традиции, восходящей к эксперименту Кальвина в Женеве и революции пуритан в Англии XVII в. [16]. С той поры якобинство основательно пропитало не только политические, но и многие другие формы утопических мысли и действия. Оно обрело не только левый облик в коммунизме, но и радикально консервативную форму в фашизме. Тотализующие усилия по реконструкции экономического и политического мира отрицают, что их критическая активность с целью новой институционализации установила, хотя и лишь частично реализованные, универсализаторские принципы разума. Напротив, они понимают свои усилия как создание совершенно новых моральных устоев. Не понимая, что фундаментальные и очень радикальные социальные перемены могут происходить в контексте культурного и институционального континуитета, тотализующие утопии скорее склонны выступать за революционное устранение ныне существующих социальных и моральных институтов.

Это на шаг приближает нас к пониманию того, как тотализующая тенденция мысли и действия изобразила столь катастрофическим и сделала гораздо менее видимым тот вид общего критического мышления, который формирует плюрализм и разнообразие представлений о модернизации. Здесь наиболее характерна идея самого «социализма». Вклад социалистической мысли в импульс тотализующей утопии состоял в определении фундамента – и коррумпирующего и утопического, - в чисто экономических терминах. Капиталистический способ производства – экономический базис, по отношению к которому все другие элементы лишь производные, надстройка. Руководимая научным разумом социалистическая революция нацелена на разрушение базиса, целиком и полностью. Она поставит на это место общественно ориентированные производственные отношения, действующие вместе с уже научно сформированными силами. Как только будут установлены новые основания, все изменится в более или менее одно и то же время.

Благодаря именно логике «критическая теория» в ХХ в. оказалась привязанной к той или иной версии марксистской мысли, к тому, что Волцер назвал «абстрактным равенством» и французские пост-марксисты зовут «увриеризмом» (от фр. –«увриер» - рабочий); к планам и программам фабианцев по радикальному экономическому равенству [См.: 17], к представлениям новых левых о пост-бедности, к демократически-социалистическим идеям радикальной рабочей демократии. Фокусируясь только на экономическом – в широком смысле [См.: 18], такие идеи, несмотря на оттенки различий, не смогли охватить радикально различные течения западной утопической мысли. Они не увидели нетотализующих, но, тем не менее, крайне критичных и пронизанных энтузиазмом утопических перспектив, на которые ориентировались такие неэкономические, но социально, культурно и психологически базовые проблемы как гендер, расы, сексуальность, религия и любовь.

В своей недавно вышедшей полемической книге «Конец утопии» Рас c ел Джэкоби [19], теоретик, оставшийся верным Франкфуртской школе, сожалеет о конце критического мышления, «крахе веры в будущее, которое может быть иным» «сущностным» образом, по сравнению с сегодняшним миром. Джэкоби вопрошает, почему интеллектуалы редко стали обращаться к возможности «полного социального переустройства», к надеждам на «полностью трансформированное» общество. Он оплакивает конец «идеи революции» и наступивший крах веры в такие утопические возможности как «устранение труда». Джэкоби ломает руки над миром постмодерна, занятого феминизмом, окружающей средой, мультикультурализмом и различиями, осуждая их за «легкость расставания с универсализмом». Франкфуртский подход Джэкоби к критическому мышлению как раз мешает ему видеть, что эти новые проблемы и движения не антиутопичны, в гораздо меньшей мере касаются частностей, что это просто утопии иного рода. Джэкоби утверждает: утопия исчезла, остались лишь «реализм и практицизм», «цинизм процветает», а «утопия отступает». Фактически же исчезло как раз тотализующее социалистическое видение. Джэкоби утверждает, что «у левых кончились идеи». Но реально он считает, что именно тотализующие версии критической мысли левых не сумели измениться.

Я хочу сказать, что это вообще-то хорошо. Ханна Арендт лучше любых адвокатов демократической утопической мысли понимала, что революционные разрывы почти без вариантов вели к хаосу и авторитаризму, к сокращению, а не расширению, утопической критики и вдохновленных утопией возможностей. Фундаментализм тотализующих утопий представляет собой упрощенчество – форму упрощенного мышления, искажающее наше теоретизирование, сосредоточиваясь исключительно на одной сфере общества за счет других. Если нет усилий по переделке «целиком и полностью», то не только логически, но и практически результат будет таков: уменьшение дифференциации, опасная замена сложности очищающей силой, попытка замены беспорядка реальных обществ единым всеобъемлющим радикальным сообществом.

Это уже фундаментализм не в религиозной, но в политической и социальной форме. Хотя революционный социализм был явно самой мощной тотализующей силой современности, фундаменталистские утопии принимали другие формы. Были рыночные утопии, вдохновленные экономизмом и материализмом времен « laissez - faire », политические утопии планирования, рожденные государствами благоденствия, тотализующие утопические планы религиозного, этнического, расового и научного характера. Конец таких тотализующих утопий, в мыслях и в действиях, не обязательно означает, и фактически не означал, конца утопической и критической мысли. Он означал конец фундаментализма. Тотализующий пакет нужно было разбить на части, чтобы выжили утопические мысль и действие. Он распался на части, и они выжили. Утопическое мышление и критическое действие преуспевают, вопреки тому, что тотализующий пакет плавает в океане перемен.

Ограниченные утопии: современные кристаллизации

За последнее время самым драматичным и влиятельным примером таких дифференцированных утопических мысли и действия была великая антикоммунистическая революция, определившая десятилетие 1980-х, - от движения польской Солидарности 1980-81 гг. до «волшебного года» [20] – 1989, прокатившегося по всей Восточной и Центральной Европе. Эти революции сами себя называли «самоограничивавшими», и они – после горького опыта - решительно сопротивлялись тотализующим амбициям. Тем не менее, они были утопическими, преследуя идеализированную гражданскую сферу свободы, плюрализма, участия, законности и товарищеских ассоциаций. Новое видение самоограничивающей гражданской утопии, вдохновившее эти перевороты, захватило и помогло направить в новом направлении утопическое воображение западных интеллектуалов, способствуя фундаментальному пересмотру стратегии революционного разрыва и социализма [21, 14, p . 29-84].

В годы, предшествовавшие этому перевороту, движения внутри западных более передовых обществ готовили почву для переосмысления утопии. С 1960-х гг. политическая и культурная жизнь на западе фактически стакивалась с вызовом радикальных универсалистских движений [22, 23], весьма критичных к своим обществам, но фундаментально отходивших от тотализующего пакета. Движение афро-американцев за гражданские права не имело ничего общего с социализмом и все общее – с идеей гражданских реформ. Оно наложило решающий отпечаток на большую часть 1960-х годов [24] в США, породило движения за этническую и расовую идентичность, оказало глубокое влияние на общие черты новых социальных движений и в США и за пределами их. Вторая волна феминизма вызвала ряд драматических протестов за признание полных человеческих прав женщин [25, 26] и за достижение большей неопределенности и прозрачности границы между частной и публичной c ферами [27]. Эта утопическая попытка переделать гендерные отношения и идентичности переплелась с последствиями сексуальной революции и, вместе с отголосками движения за гражданские права, породила движения геев и лесбиянок. Эти процессы, вместе взятые, сформировали совершенно новую арену для критической мысли и социальных реформ – «сексуальное гражданство» [28].

Эти утопические движения рас, этносов, гендера и секса сколотили новый утопический метанарратив, именуемый «мультикультурализмом», который идеализирует различия и атакует однородность и ассимиляцию. Как способ инкорпорации, этот метанарратив, в свою очередь, дал рамки и придал силы новым дифференцированным движениям - от прав инвалидов до трансгендерных идентичностей. Если верно, как недавно вынужденно признавал Натан Глейзер [29], что «мы все сейчас мультикультуралисты», то не из-за земного характера этого процесса, как полагает Р. Джэкоби, но благодаря успеху, добытому жесткой и долгой культурной, политической борьбой. Мультикультурализм можно считать антиутопией, лишь если мы считаем нерушимым тотализующий пакет социалистической утопии. Конечно, мультикультурализм не связан с социализмом. Но и идеал, и практика социализма, демократического или революционного, никогда не имели никакого отношения к мультикультурализму. Социализм, как и современные капиталистические демократии, стремился к однородности, был безразличен к различию.

Само-ограничивающий метанарратив мультикультурализма не должен заслонять и другие виды несоциалистических утопий, которые возникли, или вернулись, в последних социальных акциях и в социальной мысли. Защитники окружающей среды, несомненно, - главный пример со своей утопией экологического сообщества. Близки ему, хотя и не идентичны с ним, движения протеста против ядерной энергетики, также связанные с антивоенными движениями, вдохновляемыми утопией ненасильственного мира. Есть утопические течения современного общества, вообще не выраженные в социальных движениях. Вспомним, например, такую регулирующую идею как «информационное общество», или «общество свободного времени», или даже само понятие постмодерна. Эти перспективы связаны с утопическими надеждами, с мечтами о жизни без смерти или старости, с идеей игры на работе, с надеждами на партиципаторное (от participate - участвовать) и космополитическое сообщество. Это скорее утопии, чем конкретные и связанные с общественной жизнью идеи. Они универсальны, они отделяются от той земной жизни, какая сейчас есть. Эти представления критичны, и они оказывали долгосрочное и драматическое влияние на институты. Наконец, есть хорошо известные утопии в современных обществах, самой заметной из которых является идея, и идеология, романтической любви, вuдение трансцендентальности, которая породила мир вольно плывущей эротики, и сопротивлялась ему [30], чем, заметил Вебер, отмечено уже начало ХХ века.

Утопия гражданского ремонта

Существует ли одна генеральная идея или концепция, могущая стать альтернативой ныне дискредитированной утопии социализма? Может казаться странным даже такая постановка вопроса, так как основной акцент этой статьи заключен в разъяснении дифференцированных, самоограничительных утопий, заменивших именно такие утопические тотальности. Но столь же странным было бы, если бы энергия идеалистических движений в конкретных сферах, которые я описал, не сформировали бы некоторые соотношения (и не поддерживались бы периодически ими) с более широким и более объединяющим идеалом. Быть общим не значит быть тотализующим. Нельзя не отметить преемственности и взаимодополняемости, лежащих в основе разнообразных современных направлений борьбы и энтузиазма, нацеленных на более совершенную жизнь. Но не нужно понимать эти сходства как фундамент, из которого вырастает каждая отдельная утопия, тем более, когда общий идеал обладает качествами открытости целей, динамизма и не-субстанционализма.

Конечно, так и обстоит дело с недавно вновь набравшей силу идеей «гражданского общества» [31]. Эта старая идея из XVII и XVIII веков однажды исполнила героическую роль вдохновителя утопии для ранних демократических революций. Она ушла, когда появились более общественно и экономически ориентированные программы реформ. Ее жестоко подавляли, отрицали само ее утопическое качество тотализующие крестоносцы революционного социализма. Оживленная интеллектуалами, идеализировавшими антикоммунистические революции 1980-х годов, она затем служила нормативным стандартом тем, кто свергал, без насилия, авторитарные диктатуры в Латинской Америке и Азии. Дух гражданского общества – это самоограничение, индивидуальная автономия и плюрализм в соответствии с либеральными истоками. Но эта утопия также требует доверия, сотрудничества, солидарности и критицизма по отношению к иерархии и неравенству. Хабермас [32, p . 328] говорил об «утопическом горизонте гражданского общества», а Коэн и Арато [14, p . 452] описывали его утопические устремления как якобы продиктованные идеалом «совершенства само-регулируемого сообщества», характеризуемого «неограниченными несдерживаемыми формами солидарности, созданной путем свободной, добровольной интеракции».

Чтобы понять само-ограничивающий и дифференцированный характер этой утопии, следует концептуализировать ее не через соотнесение со всеобщей тотальностью социальной системы [33], а как кристаллизацию одной конкретной части социальной сферы среди других, одной гражданской сферы среди других, негражданских сфер. Она не заменяет собой множество других утопий, формирующих наши плюралистичные общества, она фактически часто выполняет задачу ревизии способа их институционализации и сферы их применения. Гражданские критерии, в форме коммуникативных утверждений относительно норм, или в форме кодифицированных законов, могут входить в контекст других социальных институтов путем, который я назвал культурными и социальными движениями за «гражданский ремонт» [34]. То, что они пытаются ремонтировать, часто следствие других утопических проектов, проектов расширения laissez - faire , поддержания однородности и совершенства расовых и этнических сообществ, сохранения чистоты религий, поддержания очевидной силы и образцового статуса конкретных гендерной или половой идентичностей.

Среди этих форм борьбы за гражданский ремонт цели более гражданского общества воспринимаются как утопические и радикальные. Те, кто несут знамена борьбы за гражданские и расовые права, за экономическую справедливость, ведут себя, как если бы они стремились покончить с господством, устранить недемократические элементы других видов утопий раз и навсегда. Борьба за гражданский ремонт поэтапна и драматична, она ведется оружием типа «возлюбленного сообщества», о чем часто столь возвышенно говорил Мартин Лютер Кинг. В знаменитой речи во время марша на Вашингтон Кинг заявил: «У меня есть мечта» и привел мощное утопическое видение того дня, когда “все дети Божьи, черные люди и белые люди, евреи и неевреи, протестанты и католики смогут взяться за руки и запеть слова старого религиозного гимна негров: «Наконец свободен! Наконец свободен!»”. Слова Кинга сейчас высечены на многочисленных памятниках по всей стране, их торжественно повторяют в день его рождения во всех начальных школах по всем Соединенным Штатам. Эти слова – формула новой гражданской утопии, утопии, обращенной к расе.

Фактически каждое движение за гражданский ремонт развивается и вдохновляется мечтой о демократической корректуре отношений в конкретной негражданской области, или о перепланировке некой негражданской утопии, чтобы сделать ее более совместимой с идеалами автономии и солидарности как центром демократической жизни. Эти мечты выражают и другие слова: «Я человек, а не карточка в машине ИБМ, которую пробивают и хранят», - как говорил Марио Савио, лидер студентов в университете Беркли. Я не только женщина, или черный, или незаконный иммигрант, или инвалид. Я также член гражданского общества, и по этой самой причине я равен и солидарен со всеми другими.

Когда движение за гражданский ремонт приведет к успеху или неудаче, попытки идеализации гражданского ремонта окончатся, мечтатель проснется, утопический энтузиазм кончится. Их потеснят утопии из других сфер, не гражданские идеалы справедливости, проистекающие из личной жизни, сообщества, семьи, религии, экономики, или из соображений партии и государства. Именно таков источник движения самоограничивающих, но всегда критических и утопических сил гражданского общества в этот век постмодерна.

("International Sociology", 2001, No.4, Vol. 16, p. 579-591. Перевод Н.В. Романовского )

P . S . Давая разрешение на публикацию в нашем журнале перевода своей статьи, Дж. Александер написал: "Хотел бы, чтобы моя статья была понята так: утопии -в качестве теории - могут сохраняться и жить, чтобы избегать тотализующих утопических схем, которые едва не погубили ВСЕХ нас".

Список литературы
  1. Cohen J.  Class and Civil Society. Boston , 1982 
  2. Calhoun C.  Critical Social Theory. L. 1995 
  3. Benhabib S.  Crtitique, Norm, and Utopia: a Study of the Foundations of Critical Theory. NY, 1986 
  4. Entrikin J. Perfectibility and Democratic Place-Making / R.D. Sack  (ed.). Progress: Essyas in Honmor of Yi-Fu Tuan. Baltimore . 2002. 
  5. Marcuse H.  Reason and Revolution: Hegel and the Rise of Social Theory/ Boston , 1960 (1941). 
  6. Alexander J. General Theory in the Post-Positivist Mode. 1992. 
  7. Eisenstadt S.  The Axial Age: the Emergence of Transcendental Visions and the Rise of Clerics // European Journal of Sociology, 1982, V. 23, No.3, p. 299-314. 
  8. Walzer M. Spheres of Justice. NY. 1984 
  9. Alexander J.  This-Worldly Mysticism: Inner Peace and World Transformation in the Work and Life of Charles “Skip” Alexander // Journal of Adult Development. 2000, V. 7, No. 4, p. 267-272. 
  10. Walzer M.  Interpretation and Social Criticism. Cambridge , Mass. 1987 
  11. Beilharz P. Zygmunt Bauman: Dialectics of Modernity. L. 2000. 
  12. Gadamer H.-G.  Truth and Method. NY. 1975 
  13. Habermas J. A reviewer of Gadamer's Truth and Method / F. Dallmayr T. McCarthy (eds). Understanding and Social Inquiry. Note Dame, 1977, pp. 335-63. 
  14. Cohen J., Arato A.  Civil Society and Political Theory. Cambridge , Mass. 1992 
  15. Eisenstadt S.  Fundamentalism, Sectarianism, and Revolution: The Jacobin Legacy of Modernity. Cambridge , Mass. 1999 
  16. Walzer M.  Revolution of the Saints. Cambridge , Mass. 1965 
  17. Beilharz P.  Labour's Utopias: Bolshevism, Fabianism, Social Democracy. L. 1991 
  18. Vandenberghe F.  Une histoire critique de la sociologie allemande. Paris . 1997-98 
  19. Jacoby R.  The End of Utopia: Politics and Culture of the Sixties. Berkeley , Los Angeles . 1999 
  20. Ash T.  The Magic Lantern: The Revolution of '89 Witnessed in Warsaw , Budapest , Bedrlin and Prague . NY. 1990 
  21. Keane J. Civil Society and the State. L. 1988 
  22. Eyerman R., Jamisson F.  Social Movements: A Cognitive Approach. L. 1991 
  23. Jamisson A., Eyerman R.  Seeds of the Sixties. Berkeley , Los Angeles . 1994 
  24. Baker H.  Critical Memory and the Black Public Sphere. Chicago . 1995, p.5-38. 
  25. Lara M.P.  Feminist Narratives in the Public Sphere. Berkeley , Los Angeles . 1998 
  26. Alexander J. The Long and Winding Road : Civil Repair of Ultimate Injustice // Sociological Theory (forthcoming). 
  27. Landes J.  (ed.). Feminism, the Public, and the Private. NY. 1998 
  28. Weeks J.  The Sexual Citizen // Theory, Culture, and Society. 1998, Vol.15, No.3, p. 35-52. 
  29. Glazer N.  We Are all Multiculturalists Now. Cambridge , Mass. 1997. 
  30. Bauman Z.  On the Postmodern Uses of Sex // Theory, Culture and Society. 1998, V. 15, No. 3, p. 19-34. 
  31. Keane J.  Civil Society: Old Images, New Visions. Stanford. 1998. 
  32. Perez-Diaz V.  The Public Sphere in a European Civil Society / J. Alexander  (ed.). Real Civil Societies. L. 1998, p. 211-239. 
  33. Alexander J.  Contradictions: Uncivilizing Pressures of Space, Time, and Function // Soundings, 2000, V. 16, Autumn, p.96-112. 
{[1]}Слова нетотализующий , тотализующий ( nontotalizing и totalizing ), часто встречающиеся в данном тексте, в качестве терминов вв o дятся в научный оборот Дж. Александером. Для их адекватного понимания напомним, что корень " total ", от которого они образованы, имеет основное значение, не связанное с хорошо известным "тоталитаризмом". Он имеет значения "полный", "всеобъемлющий", "всеохватный", - что и имеет в виду Дж. Александер,- примечание переводчика .

{[наверх страницы]наверх страницы [на верх страницы]}
{[Rambler's Top100]}   { [Рейтинг@Mail.ru]}  {[Яндекс цитирования]}      {[1.gif]} 
{[Web Researching Center]}   © Русский Гуманитарный Интернет-Университет, 2000-2011   {info@vusnet.ru}{support@vusnet.ru}