Иди и живи…
(рассказ)
Гоше Проскурину, по кличке Рваный, приснился тяжелый сон. Будто оказался он на Канарских островах, где ничто, казалось, не предвещало ему никаких неприятностей.
Ярко светило солнце, где-то рядом играла зажигательная музыка, а по пляжу ходили красивые, почти голые девушки и улыбались ему, беззаботному и веселому.
Он сидел на песке с бутылкой холодного пива в одной руке и родной астраханской воблой - в другой и смотрел не на девушек, а в голубую даль, где лениво проплывали белые громадины круизных лайнеров и сновали юркие катера. Одет он был тоже по-нашему: поношенные джинсы мышиного цвета и рубашка – ковбойка с засученными рукавами.
Он ни о чем не думал, потому что в голове шумел прибой, а все его существо переполняло блаженство.
Когда рядом с ним присел тщедушный человек, почему-то обернутый в белую простынь с коричневым номером на уголке, Гоша сначала почувствовал какое-то недовольство его вторжением в этот беспредельный кайф, но затем это чувство прошло, потому что человек улыбнулся ему и сказал удивительные слова:
- А я тоже русский. Из Вологды. Не бывали там?
- Нет, не приходилось - ответил ему Гоша, дивясь, откуда незнакомец узнал, что он русский и своей готовности завести разговор с чужим ему человеком. – В самой Вологде побывать не пофартило, но в местах тамошних провел я однажды три года..
- В лагерях сидели? – спросил незнакомец, не переставая улыбаться и натягивая сползающую простынь на свои тонкие плечи.
От этого вопроса Гоше стало не по себе, и он постарался убрать с глаз любопытного соседа правую руку, на пальцах которой были наколоты синие перстни.
- Понятно, - сказал незнакомец, не дожидаясь Гошиного ответа, и распахнул свою тогу, обнажив хилую грудь с редкими курчавыми волосиками. Но на ней Гоша, увидел то, чего увидеть совсем не ожидал. Это была мастерски исполненная наколка, изображавшая сурового старца, возложившего руку на голову коленопреклоненного юноши.
Гоше показалось, что он где-то видел однажды такую картину, но здесь фигуры были почти живыми, двигаясь в такт дыхания человека.
- Я, собственно, к вам вот почему подошел, - сказал незнакомец и посмотрел в Гошины глаза пристально и сочувствующе. – Я хочу, чтобы вы больше никогда не убивали людей…
- Так я только один раз! – воскликнул Гоша, которому сразу же стало страшно.
- … никогда не убивали людей, - повторил странный человек, недовольно мотнув головой, - не грабили их и ничего не воровали.
- Хорошо, - коротко и быстро согласился Гоша. – Не буду.
Он ждал, что незнакомец похвалит его за такую податливость или хотя бы скажет пару слов на прощанье, но тот быстро встал и пошел прочь, путаясь тонкими ногами в длинной простыне….
Гоша Проскурин по кличке Рваный проснулся от холода, который дохнул с моря сразу после того, как его чудной собеседник скрылся вдалеке.
Он сел на постели и огляделся. И хотя комната, в которой он ночевал, была ему давно и хорошо знакома, Гоша почувствовал себя неуютно и даже настороженно. За окном было темно, и еще гудели машины, хлопала незакрытая форточка, и слепо мигал не выключенный им вчера телевизор.
Гоша припомнил, что перед тем как заснуть, он смотрел передачу, где нервный писатель и вальяжная дамочка спорили, стоит ли вернуть в Россию смертную казнь. Смотреть и слушать их ему было смешно, потому что они старались доказать, что знают всё про всех, а особенно про уголовников, погубивших десятки душ. Дамочка утверждала, что для них ничего нет страшнее пожизненного заключения, а писатель настаивал, что преступников надо казнить, тогда другие будут бояться. Спорили они истово, до громкой хрипоты и натужных жил на шее, а Гоша сидел на диване, пил пиво и смеялся.
Потом он подумал, а что бы сам предпочел в таком случае, и сразу выбрал смертную казнь, потому что шариться на нарах всю свою жизнь показалось ему невозможным мучением. С этой мыслью он и заснул, и выходит, что сон тот привиделся ему не зря.
Гоша выключил телевизор, прикрыл форточку и оглядел через окно улицу. Людей там видно не было, одни лишь машины лениво переваливались в колдобинах, и на перекрестке мигал желтым светом светофор.
Он прошелся по квартире, стараясь понять, что же насторожило его в ней, когда он проснулся. Но все здесь было безмятежно и привычно, и Гоша вернулся на диван и допил оставшееся пиво.
Квартира эта принадлежала неизвестно кому, но когда он приезжал в Москву, то всегда останавливался только здесь. Никого другого он в ней не видел. Шестерка Гузыря, пахана московской шайки, Вася Крот, встречал его на вокзале, давал ключ и говорил: «Дуй на Житную и жди звонка».
Ждать приходилось долго, иногда целую неделю, потом по мобиле его вызывали в нужное место, где он должен был проявить свое умение «ломать» сейфы и, при случае, глушить охрану мощным ударом в шею. Затем где-нибудь за городом, в густом лесочке, все тот же Вася Крот отдавал Гоше его долю и коротко наказывал: «Исчезни». Гоша хорошо знал, что это значит. Ему надо было сразу же уехать из Москвы, и спокойно, без всяких «выкидонов», с месяц пожить в Старой Руссе или в мордовском городке Ковылкине. И там, и там его хорошо знали как пациента местных санаториев.
Для администрации этих медицинских учреждений, равно как и для местной милиции, Георгий Яковлевич Проскурин был шахтером из далекого северного города Апатиты, приезжавшим сюда для лечения профессионального заболевания органов дыхания. На самом деле эту болячку Гоша прихватил, когда тянул срок в Караганде, где ему пришлось изрядно повкалывать на угольной шахте, чтобы заработать досрочно – условное освобождение.
Отсидевшись в одном из этих санаториев, Гоша рвал на юг и там уже превращался в успешного представителя «среднего класса», приехавшего в эти благодатные края, чтобы широко потратить честно заработанные на торговле фруктами деньги. В его родном городе, затерявшемся среди множества уральских заводских поселений, он действительно держал на центральном рынке фруктовый ларечек, где торговал его племянник, бывший учитель рисования. У него было много детей, больная жена и злая теща, и прокормить эту большую семью на учительскую зарплату при новом строе оказалось невозможно. Потому племянник взвалил на себя все хлопоты, связанные с покупкой и реализацией заморских фруктов, за что Гоша отдавал ему половину всех доходов. Вторая половина у него уходила на оплату коммунальных услуг, так как жил Гоша в большом двухэтажном коттедже, построенном им уже на другие доходы, добытые криминальным путем, о котором упоминалось выше.
На этот раз Гузырь вызвал Гошу в столицу, судя по всему, на большое дело. Встречавший его на Ярославском вокзале Вася Крот лебезил перед ним, как перед самим держателем общака, сам довез Гошу до квартиры на своем крутом «BMW» и сунул ему в карман пачку сторублевок, сказав на прощанье, как всегда, немногословно: «Не скучай, звони, если что».
И он не скучал, распивая пиво, два ящика которого стояло на балконе, закусывая его деликатесами из огромного холодильника и просматривая бесчисленные зарубежные и отечественные сериалы, умилявшие его наивными подвигами шерифов и ментов.
И еще у него было одно любимое занятие, не дававшее ему впадать в тоску от безделья: ему нравилось наблюдать из окна за прохожими и узнавать среди них людей, которых ему приходилось видеть в предыдущие посещения этой квартиры. Он даже замечал изменения, произошедшие с ними за прошедшее время, и старался угадать, преуспели ли они или испытали жизненную неудачу, сразу отмечая среди них тех, кто прожил этот отрезок времени без всяких изменений. Гоша давал прохожим имена и иногда испытывал огромное желание выйти на улицу и проверить свои догадки.
Так размеренно и спокойно он проводил время перед опасной операцией, совсем не думая о ней, и готов был прожить таким образом любое количество дней, если бы…
Этот странный сон не то что взбудоражил и насторожил его, он словно втащил его в другую жизнь, где все было загадочно и нереально, и теперь Гоша не знал, что ему делать в настоящей жизни, такой простой, хотя и рисковой.
Он еще несколько раз прошелся по комнатам и даже вышел на балкон, чтобы проветриться. Но там было шумно и смрадно, так как к утру потянулись в близлежащие магазины огромные фуры.
Чтобы успокоиться и забыть обо всем, что он увидел и услышал во сне, Гоша достал из холодильника бутылку водки, которой не пил уже много лет, и сделал прямо из горлышка несколько больших глотков. В голове сразу зашумело, на душе стало тепло и покойно, и ему страшно захотелось спать. Он упал на диван, свернулся калачиком и перед тем, как провалиться в сон, улыбнулся: «Все это ерунда. Подумаешь, привиделась какая-то чертовщина. Мало ли что может присниться…».
Но странно: стоило ему заснуть, как тут же он очутился на том же пляже, где играла та же музыка, и гуляли те же девушки с грудями навыкат. А вдалеке он увидел человека, обернутого в белую простынь, который торопливо уходил прочь по линии прибоя.
Гоша побежал за ним, что-то крича, и вскоре догнал его и тронул за плечо. Когда незнакомец обернулся, Гоша не узнал в нем человека, с которым разговаривал в предыдущем сне. Нет, очертания лица его были прежними, и глаза были те же, и изгиб рта. Но что-то разительно изменилось во всем его облике, и Гоша не мог понять, что.
- Слушай, братан, а как же мне теперь быть? – обратился он к странному человеку, не отпуская его плеча. – Я ведь ничего не могу делать, кроме как воровать.
Человек взглянул на него сурово, совсем не так, как смотрел раньше. Потом он убрал Гошину руку со своего плеча и сказал незнакомым голосом:
- Иди и живи…
И здесь Гоша проснулся снова…
За окном серело, вновь хлопала открывшаяся форточка, и гудели машины. А его опять охватила тревога, которую он не испытывал на протяжении всей своей долгой и трудной жизни. Это пронизывающее беспокойство было вперемешку с какой-то непонятной тоской, тоже ему неведомой, но теперь Гоша уже знал, как разделаться с этими странными ощущениями, и одним залпом допил оставшуюся в бутылке водку.
Горячая дурь, бросившаяся ему в голову, привела к неожиданным результатам: Гоша немедля достал из дивана дорожную сумку и стал торопливо засовывать в нее свои вещи. Но хорошо усвоенные навыки часто путешествующего человека не давали забыть что-либо из его немногочисленного скарба: он даже сходил в ванную и принес оттуда свое мыло, зубную щетку с пастой и бритвенные принадлежности. Чего он не мог сделать в спешке, так это уложить все аккуратно, как привык это делать всегда.
Он застегнул сумку, огляделся: не забыл ли чего, и увидел на столе бутылку пива. Но открывать заново сумку ему не хотелось, и тогда Гоша ударил пробкой по кромке стола и жадно приложился к прохладному горлышку.
И в это время в нагрудном кармане рубашки завибрировал его мобильный телефон.
- Рваный, привет! – услышал он голос Васи Крота. – Как поживаешь?
- Чего надо? – неласково ответил ему Гоша.
Вася засмеялся:
- Ты чего, не выспался, что ли? Или надоело в одиночке шариться? Ну, тогда спешу тебя обрадовать: завтра идем на работу.
Сам не понимая, почему он это делает, Гоша сказал, не меняя резкого тона:
- Я на дело не пойду. Передай Гузырю, что заболел.
Он подумал мгновенье и добавил:
- И вообще я уже из Москвы слинял. Я сейчас в Твери, собираюсь в поликлинику сходить. Ключи от квартиры в почтовом ящике оставил.
Вася молчал, видимо, с трудом переваривая неожиданную весть.
- Так, может, ты сам с Гузырем поговоришь? – наконец робко произнес он.
- Могу и сам, - ответил Гоша и отхлебнул пива: до него уже начинало доходить, чем может окончиться этот разговор.
- Тогда погоди чуток, - заторопился Вася, - я позвоню ему, скажу, что и как.
- Что и как, я сам ему скажу, - отрезал Гоша. – Только давай побыстрей: мне еще надо в поликлинике очередь занять.
Он взял сумку, ключи со стола и, натянув на голову свою неизменную серую кепку, вышел на лестницу.
Телефонный звонок раздался, когда он уже спустился на первый этаж.
- Слушай, Рваный, что это еще за приколы? – раздался в трубке спокойный, но твердый голос Гузыря.
- Заболел я, Сергей Михайлович, - ответил ему Гоша без робости, - на дело пойти не смогу.
- Почему молчал? - спросил Гузырь, и Гоша прочувствовал, что тот начинает нервничать. – Я бы тебе такого доктора прислал, что он тебя в два счета на ноги поставил.
- Не хочу светиться в столице нашей Родины Москве, - ответил Гоша и тут же понял, что этими легкомысленными словами вывел своего босса из себя.
- Ты эту лажу брось! – закричал он. – Давай, садись на электричку, и чтобы через три часа был здесь. А уж там посмотрим, в состоянии ты работу сделать или нет.
- Нет, Гузырь, - совсем уже грубо ответил Гоша, - я сказал, что на дело не пойду. Здоровья нету.
Он выключил телефон, зашел в куточек, где висели почтовые ящики, и опустил в один из них ключи от квартиры. Потом вышел на улицу и остановил такси.
Шофер вопросительно смотрел на него, ожидая, когда пассажир назовет маршрут, а Гоша в это время думал, куда ему бежать.
Он знал, что тверские товарищи Гузыря через полчаса будут искать по всем тамошним поликлиникам и, вообще, по всей Октябрьской железной дороге.
«Рвать когти надо на юг, - подумал Гоша, - там народу побольше и климат помягше».
- Давай на Курский, - сказал он таксисту и откинулся на сиденье, стараясь осознать, что же он сегодня сотворил с собою.
Первым делом он рассчитал, что Гузырь его в покое не оставит, не такой он был мужик. Но, в то же время, Гоша знал, что его всесильный босс человек расчетливый и неторопливый и не будет «метать икру» даже по поводу такой подлянки, какую он ему подкинул.
Как не странно, но встречался он с Гузырем всего лишь раз, и произошла эта встреча по поводу того самого случая, когда Гоша невзначай пришиб охранника из какой-то крутой конторы, где они брали очень солидный сейф.
- Ты же знаешь, Рваный, что за всю мою блатную жизнь у меня не было ни одной мокрухи, - сказал тогда ему Гузырь, сидя на табуретке в малюсенькой кухне своей квартиры на Шаболовке. – Так что подумай, что нам с тобой теперь делать.
Последняя фраза прозвучала двусмысленно. То ли пахан не знал, что ему и его банде сделать с провинившимся Гошей, то ли им вдвоем надо было покумекать, как им жить дальше совместно.
Поступил он тогда с Гошей очень жестко: приказал уехать навсегда из Москвы и предупредил, что если менты выйдут на него, то есть, на убийцу, то ему лучше повеситься. Гузырь почему-то считал, что все попавшие в СИЗО блатные сразу раскалываются и до конца своих дней сотрудничают с органами, если их подельники остаются на воле.
Об этом размышлял Гоша в такси, застрявшем в огромной пробке на Садовом кольце, но ни разу ему в голову не пришла мысль, почему он вдруг так резко и бесповоротно отказался идти на дело, сулившее ему большие бабки. Про странный сон, случившийся с ним этой ночью, он вообще не думал, будто его и не было. Возле какой-то церквушки, взглянув на ее строгие кресты, попросил Бога лишь об одном: чтобы пахан подольше обдумывал план действий по его, Гоши, розыску и поимке.
Он взял билет до Краснодара, но утром сошел на какой-то маленькой станции, приглянувшейся ему тем, что рядом протекала тихая речка с ветлами на берегах, а по улицам ходили степенные гуси. Гоша даже не знал, в какой области находится эта станция и далеко ли от нее до большого города или хотя бы районного центра, где он мог бы остановиться в гостинице.
Даже не прочитав название станции на фронтоне деревянного вокзальчика, он вышел на пыльную площадь, где стояли бочка с квасом и желтый перекособоченный автобус без водителя и пассажиров. Дородная продавщица кваса с надеждой посмотрела на него и даже улыбнулась ему, но жажда этим ранним утром Гошу не мучила, а женские улыбки всегда напоминали ему о коварстве его первой жены Нюши, которая бросила его ради какого-то фраера, и не тогда, когда он тянул срок, а в расцвете его воровской славы и при огромных деньгах. Поэтому он равнодушно прошел мимо бочки с ее симпатичной хозяйкой и огляделся. Неподалеку от вокзальной площади он увидел небольшое, но кирпичное здание, обсаженное тополями, а на нем красную вывеску: «Продукты». В тени деревьев стоял похилившийся прилавок с дырявой крышей, за которым две бабульки торговали молоком и семечками. На лавочке у свежевыкрашенного желтой краской памятника солдату с автоматом руках сидели трое стариков. Когда Гоша подошел к ним, они прекратили негромкий разговор и подвинулись, освобождая ему место.
- В Ивановку? – спросил один из них.
- В Ивановку, - ответил Гоша, не имея понятия, что такое Ивановка и зачем ему туда надо.
- Мы тоже туда, - сказал его собеседник. – Только автобус поломался, и шофер пошел на кирпичный завод запчасти искать. А когда он найдет их, неизвестно.
Гоша достал из кармана пачку сигарет «Мальборо», которые вчера купил в вагоне-ресторане, и протянул ее старикам. Они вытащили заскорузлыми пальцами по сигарете и дружно задымили.
- У вас дома здесь дорогие? – спросил Гоша.
- Это смотря где, - ответил самый разговорчивый. – Здесь на станции недешевы будут, потому что строительства нет никакого, а народ оседло живет, за работу держится. Как никак, железка кормит справно, да и свое хозяйство у каждого имеется. В Ивановке легче можно жилье купить, но там работать негде, после того как комбинат закрыли. А в деревнях вокруг можно почти задарма дом купить. Только опять-таки, что будешь делать в той деревне, если совхозы с колхозами приказали долго жить, а фермером стать – это дело почти безнадежное.
- Что, земли нету?
- Земли там немерено, кустарником сплошь зарастает, только как ты ее поднимешь, если старая техника износилась, а новая миллионы стоит. Да и горючка нынче дороже сливочного масла. А ты сам откуда будешь?
- Из Пскова, - назвал Гоша первый пришедший на ум город.
- Да, там у вас, наверное, жизнь потяжелей будет. Потому что холодно. У нас как никак к югам поближе, арбузы-дыни вырастить можно. К поезду вынесешь, к пенсии пусть небольшая, а добавка. На одну-то пенсию не проживешь, как не старайся.
Старики ушли, а Гоша остался сидеть у памятника, не зная, что теперь ему делать. Он уже хотел пойти на станцию и ближайшим поездом отправиться дальше на юг, когда на площадь въехала машина с шашечками. Таксист высадил пассажиров с чемоданами, которые тут же ринулись к вокзалу, потом зычно крикнул:
- Кому до Ивановки?! Беру по цене автобуса!
С Гоши он взял, естественно, в четыре раза больше, чем стоил автобусный билет, но зато по дороге посвятил его во все подробности районной жизни. Оказалось, что в Ивановке сегодня большой базарный день по случаю празднования Дня города, а вечером будет концерт певицы Аллегровой, который изголодавшиеся по культуре жители ждут с большим нетерпением. Из области приехал замгубернатора, а с ним какой-то иностранец, который, якобы, купил камвольный комбинат и собирается его снова запустить, так что есть надежда на возрождение Ивановки.
Несмотря на праздничное убранство, районный центр показался Гоше скучным и несуразным городком. По его широким улицам мело пылью, среди однообразных деревянных домиков вдруг вырастали такие же однообразные пятиэтажные и даже девятиэтажные здания. Почему-то встречалось много машин – цистерн с надписью «Вода». На лицах прохожих Гоша тоже не заметил праздничного настроения, все они были чем-то озабочены и хмуры.
Двухэтажная гостиница, к которой доставил его таксист, была недавно покрашена желтой краской, которая, однако, не скрыла обвалившуюся штукатурку и ржавый навес над входом.
Такая же хмурая, как и все увиденное им население Ивановки, администраторша на его просьбу выделить ему одноместный номер ответила своеобразно:
- У нас вообще-то сегодня День города, но вам повезло. Один «люкс» не занятым остался, потому что не заехал побратим из Болгарии.
Зайдя в «люкс», Гоша понял, почему этот зарубежный друг российской глубинки «не заехал». Вероятно, он однажды уже останавливался в этой гостинице, и она произвела на него такое тягостное впечатление, что болгарин решил отказаться от побратимства. Комната напомнила Гоше одиночную камеру следственного изолятора в Бутырках, где ему пришлось провести три дня после того, как он уложил двух амбалов, которые попытались навязать свои правила поведения в помещении для двадцати арестантов. В номере было одно зарешеченное окно, узкая кровать, накрытая, однако, роскошным атласным покрывалом, тумбочка со старинным телевизором и платяной шкаф, дверца которого упорно не хотела закрываться. Бросив туда свою сумку, Гоша умылся в общем туалете, находившемся в конце длинного коридора, и отправился в город в надежде там пообедать, так как кафе в гостинице отсутствовало. Но это ему не удалось, потому что на дверях единственного ресторана висел картонный плакатик со словами «Спецобслуживание».
- Гостей из области принимаем, - объяснил ему угрюмый швейцар в новенькой ливрее, шитой золотом.
Точно такие объявления он увидел и на дверях трех кафе, кучно облепивших центральный рынок.
- Навряд ли вам сегодня удастся пообедать, все пищеблоки свадьбы обслуживают, - сочувственно сказал ему прохожий, когда он попытался достучаться в кафе с ласковым названием «Ласточка».
Пришлось ему купить пару чебуреков у уличного торговца, который явно был лицом кавказской национальности, и перекусить, сидя на скамейке в скверике, украшенном многочисленными плакатами и воздушными шариками.
После перекуса он направился на рынок, в мясной ряд. Почему Гоша пошел именно туда, он и сам не знал, но повел себя весьма деловито. Сначала он приценился к свинине и спросил у разбитной торговки, без устали призывавшей покупать у нее свежую продукцию:
- Откуда мясо?
- Из соседней области, - ответила румяная молодуха, строя ему глазки.
- А что, местного не хватает? – зачем-то поинтересовался Гоша.
- А ивановские сроду свиней не держали, - ответила ему торговка. – Они про себя так и говорят: «Щи да каша пища наша». Просто сегодня народ отовсюду сюда понаехал, вот мы и решили счастья попытать. Мой мужик на улице шашлыком торгует, а я свежатинку здесь предлагаю. Неплохо берут, хотя люди без работы который год сидят, с тех пор, как комбинат прикрыли. Но теперь, говорят, снова его запустят, так что заживет народ.
Гоша покинул рынок с ясной идеей в своей тяжелой от дум голове и на следующее утро появился в приемной районной администрации. К самому главе района ему, естественно, попасть не удалось, да и вряд ли кому-то это удавалось: в рабочем распорядке этого большого чиновника было всего два дня в неделю, когда он принимал посетителей «по личным вопросам». Мрачная и неприветливая секретарша, спросив, по какому делу Гоша заявился в их учреждение, отправила его к заму, ведающему вопросами малого и среднего бизнеса. Этот зам оказался первым человеком в Ивановке, который произвел на Гошу приятное впечатление, потому что был весел и отзывчив.
Рваный боялся, что до беседы у него потребуют документы, и тогда ему пришлось бы ретироваться, так как открывать свое настоящее имя даже в этом забытом Богом городишке не входило в его планы. Но веселый зам, узнав, что Гоша хотел бы открыть в их районе свиноферму, встал с места, широко развел руки, словно собираясь обнять посетителя и радостно сказал:
- Мы только «за»! Честно признаюсь: в сельском хозяйстве у нас явное отставание в развитии частной инициативы. Присаживайтесь, уважаемый…
- Семен Михайлович, - подсказал ему Гоша первое пришедшее на ум имя, тронутый таким теплым приемом.
- Присаживайтесь, уважаемый Семен Михайлович, и давайте обсудим ваш вопрос, так сказать, в деталях.
Он сам выдвинул стул и ласково надавил на Гошины плечи, усаживая его за роскошный дубовый стол. Потом сел напротив и сказал совсем уж доверительно:
- Понимаете, Семен Михайлович, люди боятся трудностей, отвыкли от упорной работы. Бегут от земли, забыв, что она нам мать родная. Но, скажите, где их сейчас нет, этих трудностей? Вот вы кто по роду своей деятельности?
Гоша замялся, но потом вспомнил про свой овощной ларек родном городе и ответил твердо:
- Предприниматель, занимаюсь торговлей овощами и фруктами.
- Замечательно! – неизвестно чему обрадовался чиновник. – А теперь скажите: трудности есть?
- Есть, - произнес Гоша не совсем уверенно, так как с возможными трудностями на этом поприще боролся его племянник.
- Преодолеваете? – продолжал настырно наступать заместитель главы районной администрации.
- Преодолеваем, - вздохнул Гоша, которому уже хотелось перейти к конкретным вопросам его будущего бизнеса.
- И здесь преодолеете, - уверенно провозгласил чиновник, прихлопнув ладошкой по столу.
Он приблизил к нему свое лицо, собираясь сообщить что-то сверхдоверительное, и тут Гоше стала понятна причина его веселости и энтузиазма: от зама разило свежим запахом крепкого алкоголя. Видимо, сегодня утром он боролся с похмельным синдромом после празднования Дня города.
- Я сразу вижу человека, у которого есть тяга к земле, - сказал он вполголоса. – И не уважаю людей, которые бросают землю ради городских удобств. Вот недавно был я по делам в Москве. И встретил там своего земляка. Вместе учились, вместе в одном совхозе работали. И что же я вижу! Стоит он у Павелецкого вокзала, а на нем, спереди и сзади, висят два куска фанеры с рекламой какого-то магазина! Спрашиваю его: «Паша, что ты с собой сделал, как докатился до жизни такой?». А он, знаете, что отвечает? «Я, говорит, здесь без всяких забот получаю больше, чем любой сельхозтруженик в нашем районе». - «А где твоя гордость?» – спрашиваю. - А он похлопал себя по карману и говорит: «Вот здесь»…. Вы не такой человек, я вижу. И уверен, что у вас все получится.
Потом он встал и, напустив на свое одутловатое лицо побольше важности, изменил тон разговора на официальный:
- Жду вас на этой неделе. Возьмите в приемной список необходимых документов и – вперед! Землю вам выделим самую лучшую, на Переволоке. Там рядом две брошенных деревни, можно использовать для фермы кое-какие строения. Это вот здесь.
Чиновник подошел к карте, висевшей на стене, и ткнул пальцем в излучину речушки, которая чуть выше этого места была уже обозначена пунктиром. Судя по унылому серо-зеленому цвету этой части карты, это была сплошная степь без каких-либо обозначений дорог и населенных пунктов. Ивановка, обозначенная на карте розовым цветом, располагалась от этих мест по крайней мере в ста километрах.
Но, несмотря на это, Гоша взял у секретарши длинный список документов, которые ему предстояло оформить, и вышел из учреждения с твердым намерением завершить задуманное дело как можно скорее. Но до того ему надо было обезопасить себя даже в этой далекой от Москвы глубинке, то есть сменить документы. Это было нетрудно, так как совсем недалеко от этих мест, в большом городе, известном своими воровскими традициями, жил скромный контролер конторы «Горгаз», Самуил Семенович Фридман, который на самом деле держал другую, подпольную, контору, снабжавшую поддельными документами Юг и Центр России. Гошу он знал очень хорошо, потому что именно Самуил Семенович научил Рваного отсиживаться после громкого дела в санаториях Средней полосы России. К тому же, его контора кроме изготовления фальшивых «ксив» занималась банковскими операциями, как то: предоставление кредита криминальным авторитетам, оформление кредитных карт, обмен валюты. Именно благодаря этому, весь Гошин капитал был всегда при нем, за исключением суммы вклада в одном из банков того же города, где процветала фирма Фридмана.
Гоша приехал туда без опаски, потому что местные авторитеты почему-то очень не любили Гузыря, называя его «московской шавкой». Но на всякий случай по ресторанам он не пошел и «люкс» снимать не стал в отеле «Европа», а остановился в захудалой гостинице, бывшей когда-то Домом колхозника. К Фридману он попал только на третий день, так как к нему, как к большому начальнику, была очередь по записи. Правда, Самуил Семенович сразу же пожурил его за то, что Гоша не зашел к нему по-свойски, как старый дружбан, но тот знал, что это только слова. Уж слишком много крутых ребят стояло на подступах к кабинету нелегального банкира, чтобы можно было даже мечтать о дружбе с ним.
Самуил Семенович, узнав, что Гоше нужны новые документы, взглянул на него с интересом и хитрецой и сразу спросил:
- Что, из-под пахана решил выйти?
Гоше даже стало страшно от того, что Фридман так быстро догадался, зачем ему понадобилась новая ксива, и он решил не темнить, коротко сознавшись:
- Да.
- Оно и правильно, - поддержал его Самуил Семенович. – Я всегда говорил, что Шура – чистый бивень, и я лично с ним никогда бы дела не имел.
Гоша знал, что кличкой Шура называли Гузыря особо крутые авторитеты, но он никогда не слышал, чтобы кто-то из них считал его «бивнем», то есть, слабоумным человеком. Но возражать своему собеседнику он не стал, тем более, что ему самому очень хотелось, чтобы пахан был недоумком и как можно скорее забыл про него.
- Ну, что же, поздно или рано, нам всем надоедает ходить в Васьках, - философски заметил Фридман. – Пиши здесь, как тебя теперь будут звать, а в соседней комнате Мойша тебя сфотографирует. Усы он тебе наклеит, а денька через три, я думаю, они у тебя появятся свои. Ты сам понимаешь, что делать новый паспорт и не изменить внешность, это большая глупость. Некоторые мои клиенты даже делают пластические операции в этом случае. Но тебе, я считаю, она не нужна: навряд ли Гузырь будет искать тебя в тех краях, куда ты намылился. Ты, я вижу, решил залечь на глубокое дно и заняться общественно-полезным трудом, не так ли? Я лично это одобряю, тем более, что сейфы становятся все хитроумнее, а милиция – все грамотнее… Ксиву получишь завтра, гонорар сдашь в кассу после того, как признаешь ее качественной. Пока.
На следующий день Гоша получил паспорт на имя Передистого Семена Михайловича и принялся отращивать усы.
В Ивановку он приехал через неделю с полным набором документов, указанных в списке. Чиновник, который был таким радушным при их первой встрече, сразу начал мяться и ссылаться на какие-то вновь возникшие сложности, но Рваному все это было хорошо знакомо, и он сразу понял, что зам. по сельскому хозяйству и инвестициям ждет от него «барашка», как называли в Гошиной среде взятку.
«Барашка» он ему дал, но не так уж чтобы жирного, зная, что это не последняя инстанция по пути к собственному делу.
Но как бы то не было, а через месяц на берегу скудной речушки по названием Сухая Батога, среди степной равнины возникла животноводческая ферма под названием «Рассвет». Сам Гоша никогда не придумал бы такого пышного названия, но его куратор сказал, что так назывался колхоз, когда-то бывший на этом месте и так будет легче ориентироваться, когда речь пойдет о его хозяйстве.
От колхоза ему достался полуразвалившийся сарай, с десяток пустоглазых хат и неплохо сохранившаяся контора, в которой он и обосновался на первых порах. Только на второй неделе он заметил над одной из хат слабый дымок и направился туда, чтобы выяснить, кто еще проживает в его владениях.
Их оказалось двое, старик и старуха, дед Матвей и баба Маруся, которым некуда и незачем было уезжать из брошенного села.
- А мы слышим, машина гудёт, подумали: снова приехали из Старой Батоги хаты на дрова ломать, - рассказывала бойкая еще баба Маруся. - А ты кто же такой будешь?
Узнав, что он новый хозяин бывшего колхоза, старики обрадовались и пригласили его за стол, расположенный прямо посреди двора. На нем стояла обязательная бутылка самогона и две тарелки, одна – с морской капустой, которую при нем выложили из консервной банки, а другая с зачерствевшим хлебом. Гоша удивился, почему они не разрабатывают приусадебный участок и не держат домашних животных, на что ему ответили, что на житье им вполне хватает пенсии, а работать на земле и ухаживать за скотиной не хватает здоровья.
И Гоша тут же договорился со своими единственными соседями по селу, что дед Матвей будет работать у него сторожем, а баба Маруся – уборщицей, стряпухой и секретаршей в одном лице. Во время его отъездов она должна была объяснять внезапным посетителям, куда он уехал и записать в специальную книгу, кто приезжал.
На бывшем машинном дворе ржавела уйма всякой техники, но она годилась только на металлолом. И он не пожалел ни собственных сил, ни бензина, но вывез всю ее на купленном им первым делом «Камазе» на ближайшую станцию, где находился пункт приема металлолома, потому что вид брошенных машин напоминал ему кладбище. Затем он построил амбар для хранения кормов и отремонтировал сарай, приспособив его под свинарник на тысячу голов. Но пока купил в соседней области, которая была к нему ближе, чем Ивановка, только полсотни поросят и десяток племенных свиней для воспроизводства. Познакомился с хозяином соседнего фермерского хозяйства, которое можно было назвать соседним с большой натяжкой, так как находилось оно в пятидести километрах. Этот фермер занимался производством пшеницы, кукурузы и подсолнечника, и Гоша закупил у него по хорошей цене корма, а заодно сосед вспахал ему землю, которой у Гоши теперь было немеряно. В дальнейшем он намеревался обеспечивать свое хозяйство кормами за счет собственных посевов.
Но труднее всего оказалось с кадрами. Людей, желающих заняться сельским хозяйством, да еще в качестве подсобных рабочих, нашлось очень мало, а, точнее, их не было совсем.
И тогда Гоша вспомнил, как, отдыхая однажды в санатории после очередного разбойного дела, он познакомился у магазина, куда пошел рано утром за пивом, с человеком, который робко попросил у него рубль, чтобы опохмелиться. Этого сорокалетнего мужчину, который выглядел за шестьдесят, звали Альберт, и он утверждал, что его назвали так в честь великого ученого Эйнштейна. И он сам был когда-то ученым, только Гоша так и не понял, какой наукой он занимался, настолько она была мудреной.
Гоша не стал давать бывшему ученому рубль, а сам купил бутылку водки и они пошли на берег прекрасной речки Полисть, где выпили за все хорошее и поговорили про жизнь. И после этого Альберт каждое утро стал появляться у ворот санатория и ждать, когда оттуда выйдет его благодетель. Но у Гоши и в уме не было спаивать своего нового знакомого и спиваться самому, а потому он повел себя прямо как опытный врач-нарколог. Они выпивали по бутылке пива и шли гулять по чудесным улочкам Старой Руссы, которые Альберт знал очень хорошо, так как здесь он родился и вырос. Гоша начинал задавать ему множество вопросов об истории этого городка, и Альберт вдохновенно отвечал на них, забыв о том, что с утра его терзала одна единственная мысль: как напиться? Гоше удавалось отвлечь его от этой пагубной мысли на день, а иногда и больше, а в некоторые дни они обходились даже без пива. И он очень обрадовался, когда Альберт однажды сказал ему, сидя на лавочке напротив памятника грустному Достоевскому: «Вот ты уедешь, и я брошу пить, совсем брошу. Пойду экскурсоводом работать». И Гоша понял, что сам того не зная, пробудил в душе спившегося ученого надежду и веру в себя.
Вот и сейчас он решил действовать таким же образом и стал вспоминать, где встречал он в последнее время в достаточном количестве бомжей и пропойц. Вспоминать ему долго не пришлось: три дня тому назад на вокзале того самого города, где жил Фридман, он отдал десятку здоровому мужику в галифе с казачьими лампасами, у которого дрожали руки и дергался правый глаз. И что в нем понравилось Гоше, так это его честность: бомж просил у него денег не для лечения тяжело больной дочери и не на билет до родного Урюпинска, по дороге куда он отстал от поезда, а для того, чтобы опохмелиться, а потом снова забыться в беспробудной пьянке.
И Гоша поехал в этот непонятный для него город, где, казалось, совсем перевелись честные люди, но этого никто не хотел замечать. Своего знакомого он увидел сразу: тот стоял прямо посреди перрона и зорким взглядом высматривал людей, способных понять, что такое алкогольный синдром. И сразу было видно, что такого человека он сегодня еще не встретил. Поэтому он страшно обрадовался, когда к нему сам подошел представительный мужчина с усами и сумкой «Адидас» и достал из нее бутылку водки «Русский стандарт».
- Слушай, друг, где мы можем распить с тобой эту водичку, где не плавает рыбка? – спросил он бомжа и улыбнулся ему как равному.
Таких мест в округе бомж знал множество, но решил предложить своему благодетелю самое ближайшее и комфортное из всех: вагон бригады путейцев, который стоял на запасном пути. У него был свой ключ от этого ветерана железных дорог, выданный ему ремонтниками за то, что он приносил им к обеду спиртное.
Расположившись за столом, Рваный достал из сумки водку и закуску и спросил своего нового знакомого:
- Тебя как зовут, казак?
- Григорий, - ответил тот довольный тем, что его признали казаком, хотя он им никогда не был, а брюки купил на барахолке потому, что пассажиры, завидев красные лампасы, сразу обращали на него внимание.
- А меня Семен Михайлович, - сказал Гоша. – Как Буденного. Так что мы с тобой вроде земляки.
После того, как выпили первые полстакана, Рваный сразу приступил к делу.
- Гриша, - сказал он по-дружески, - а тебе не надоела такая жизнь, каждый день торчать на вокзале и просить на водку?
С Григорием так еще никто не разговаривал, да и Гошин вопрос попал в точку: бомжу такая жизнь действительно осточертела, и особенно грустно ему становилась от той мысли, что приближалась зима и тогда поездов на их станции станет в два раза меньше.
И заметив на лице собутыльника эту неизбывную грусть, Гоша решительно перешел к делу:
- Я тебе предлагаю беспроигрышный вариант: ты будешь иметь бутылку водки каждый день, но только после работы, а утром сто пятьдесят грамм на опохмел. Работа будет, не скажу, чтобы очень легкая, но я вижу, что мужик ты здоровый, справишься. Найдешь еще парочку таких же, выпишу премию: сегодня же культурно посидим в вагоне - ресторане по пути к месту назначения.
Гриша согласился не сразу, а только после второй бутылки «Русского стандарта», и уже вечером они вчетвером катили в купейном вагоне - Гоша, он же Семен Михайлович, Григорий и его два товарища по несчастью, Славик и Антон. Правда, перед этим Гоша заставил их сходить в баню, прикупив им здесь же на привокзальной площади спортивные костюмы якобы от любимой им фирмы «Адидас». Но те были согласны на все, увидев в его сумке недельный запас спиртного и помня его обещание устроить банкет в ресторане.
- Я свиней люблю, - сказал Гриша, когда на следующий день Гоша повел новых работников показывать свое хозяйство. – Когда я мальцом жил в деревне, у нас во дворе завсегда поросята бегали, а батя мой обязательно забивал кабана на Пасху.
- Вот ты и будешь у них бригадиром, - произвел новый фермер свое первое назначение и вывел бригаду на бывшую колхозную улицу, где стояло несколько полу-обрушившихся хат.
- Выбирайте себе любую, - предложил Гоша, - приводите ее в божеский вид и живите на здоровье. Доски, стропила и инструмент лежат в «Камазе».
- Мы так не договаривались, - обиделся Григорий, - ты жилье нам должен предоставить.
- А я вам его и предоставил, - резонно ответил Гоша, - а если оно вас не удовлетворяет, то скатертью дорога.
Все трое дружно огляделись вокруг на пейзаж, который действительно напоминал ровный стол, застеленный серой скатертью, и, дружно вздохнув, принялись за работу.
На свиноферме бывшие бомжи тоже работали старательно, но уже по другой причине: они знали, что вечером обязательно получат выпивку, а утром добрый хозяин опохмелит их, а ласковая баба Маруся принесет им богатый завтрак. И поэтому они даже не спрашивали его о зарплате, считая, что она им, вообще-то, здесь ни к чему.
Гоша заметил, что Григорий действительно любит животных и разговаривает с ними охотней, чем с людьми, а глядя на него, и два его товарища стали относиться к поросятам с любовью, какую знали они, будучи детьми.
Вскоре пошли дожди, стало совсем тоскливо, и Гоше пришлось пойти на дополнительные расходы: он купил еще один электрогенератор и телевизор с «тарелкой». Несмотря на то, что денег на карточках и в банке у него было немало, Гоша почувствовал, что к Новому году, когда он надеялся забить первую партию свиней, он может оказаться на мели, и осторожно связался с племянником, зная, что Гузырь в первую очередь будет искать его в родном городе. Но, по словам племянника, там все было спокойно, никто его о пропавшем дяде не спрашивал, и тогда Гоша, пользуясь старыми документами, которые он, к счастью, не выбросил, соорудил у нотариуса доверенность на продажу собственного роскошного дома и вскоре получил солидную прибавку к своему капиталу.
Перед Новым годом он съездил в Ивановку на разведку и убедился, что все ее жители ждут-не-дождутся его парной свинины к своему праздничному столу, хотя жили они, в основном, одними слухами о возрождении комбината.
Но перед самыми праздниками все обрушилось. Вернувшись с мясокомбината, куда он ездил договариваться о забое свиней, он нашел дом, где ютилась его рабочая сила, пустым, а живность – дико орущей в сарае. Меж ними бегала перепуганная баба Маруся и пыталась отпаивать их кефиром, так как только она одна знала, что случилось.
А случилось так, что бывшие бомжи узнали, где Гоша хранит свои запасы водки, и в его отсутствии, с раннего утра, слегка перебрали. Затем они пошли кормить свиней и всыпали им в кормушки вместо соевой муки порошок для дезинфекции животноводческих помещений.
К вечеру свиньи подохли, им даже не помог кефир сердобольной старушки. А она так глубоко переживала их гибель, что слегла сама и через неделю, перед самым Рождеством, скончалась. После ее похорон, которые Гоша полность взял на себя, к нему пришел дед Матвей, отдал ему ружье и сказал, что уходит в дом престарелых, куда у него, оказывается, давно было припасено направление.
Гоша остался совсем один, если не считать двух свиноматок и одного хряка, которых в тот злополучный день бомжи почему-то забыли покормить.
Он сидел на кровати, пил водку и смотрел телевизор, где вовсю веселились одни и те же знакомые лица, но ему, уставшему от горестей и тяжких забот, было очень хорошо видно, что они тоже дико устали от веселья.
На пятые сутки, когда закончилась эта вакханалия, Гоша выключил телевизор и тут же услышал, что под окнами урчит машина. В дверь постучали, и с порога раздался бодрый голос:
- Здравствуйте, господин фермер! Что это у вас так холодно? А-а, понятно. Спиртным спасаетесь? Я бы тоже не отказался. Девяносто километров по такому морозу, да по такой дороге – это подвиг в мирное время. Ну, а как вообще у вас жизнь?
Гоша обернулся и вздрогнул. Перед ним стоял человек, который приснился ему в том далеком и страшном сне, после которого он бросил воровать и захотел честно зарабатывать себе на пропитание. Стакан с водкой, которую он налил для нежданного гостя, выпал из его рук и покатился по полу. А потом все поплыло перед его глазами, и он начал говорить, не понимая того, что говорит:
- Ты называешь это жизнью? А ты ее пробовал? Тебе легко было сказать: «Иди и живи!» А ты сказал, как? Как мне жить в этом мире, если я хочу быть честным и не хочу воровать и убивать?
Он подошел вплотную к перепуганному тщедушному человечку и ударил его своим фирменным ударом в шею, там, где пульсировала тоненькая бледно-голубая жилка…
… Судили его через месяц и присудили к десяти годам строгого режима. Но никто из тех, кто вел этот процесс, и кто присутствовал на нем, и даже сам Гоша так и не поняли, почему он убил скромного и очень доброго налогового инспектора Нечайкина, который в тот день приехал к нему с плановой проверкой…