В конце всех концов 2

Дана Давыдович
                ДГ12а В конце всех концов 2
                Меня привозят в королевский дворец, и запирают в зале, в которой я раньше никогда не был. Три дня не происходит ничего, кроме тишины. А тишина может «происходить» только у таких, как я.
                Раз в день приходит слуга, и, не поднимая глаз, оставляет на столе стакан воды. Его страх передо мной такой сильный и плотный, что его можно поддеть пальцами, как пленку тины с поверхности пруда.
                Я пробую воду из интереса. Выделяю в ней алкалоид, похожий на колхицин. Это шутка? Ошибка? Или тот, кто пытается меня отравить – просто идиот, ничего не смыслящий в химии?
                Нужно узнать, что случилось с Аркандом и Тенедаром, но первого я не вижу вообще, а от второго колышется одно это черное покрывало. Мысль о том, что я не смогу его спасти, окутывает ледяным коконом. Но почему? И где он?
                Скрипение двери врывается в сознание, как тысяча кинжалов. Входит высокий, сурового вида рыцарь, и просит меня следовать за ним. Длинный коридор, дверь направо, и мы в зале с высоким потолком и огромным камином.
                У камина в кресле сидит Кимаарис. Его глаза сверкают гневом, когда он смотрит на стоящего перед ним юношу. Это его сын, принц Ардисталь. Мне никогда не нравился этот замкнутый и уродливый мальчик. Но он подрос с тех пор, как я видел его последний раз.
                - Если ты будешь себя так вести, то я тебя накажу, это ясно?!
                - Что вам не нравится, отец? – Юноша не поднимает головы, но в его голосе нет раскаяния.
                - Мне все не нравится!
                - Дети, ваше Величество, это 50% вас и 50% будущего. Только потому, что вы не понимаете, почему ваш сын так себя ведет, еще не значит, что он неправ. Он видит будущее там, где вы не видите ничего. Он на связи с грядущим, и грядущее диктует ему, как себя вести так, чтобы настоящее преобразилось в его мечты. – Я улыбаюсь, и подхожу к королю. Я измучен ожиданием, и мне абсолютно нечего терять.
                - Неслыханная дерзость! – Шипит мне Кимаарис, и потом, принцу – Вон отсюда!
                Ардисталь поворачивается на каблуках. И, проходя мимо меня, шепчет:
                - Вы не хотели бы мне служить? Нам отчаянно нужен колдун. – В его черных глазах – искорки желания. Или мне показалось?!
                - Наши миры еще столкнутся, ваше Высочество.
                Когда я сам всего в жизни добился, все вдруг стали предлагать мне службу. Где вы были, когда мне было шестнадцать, и я был готов броситься на шею абы кому?Смешно. Но мысли возвращаются к реальности. Я задыхаюсь от сжимающей сердце тревоги, от тяжести, от злости на себя за то, что не убедил Тенедара не ехать. А теперь уже, кажется поздно. Где взять следующий глоток чистого воздуха, когда все отравлено болью?
                Но не могли же его просто тихо убить в тюрьме? Это не похоже на короля. Я думаю, что он планирует грандиозную казнь, и это именно то черное покрывало, в которое я утыкаюсь всякий раз, когда пытаюсь увидеть будущее Манихота.
                Кимаарис какое-то время смотрит на огонь, отрешенно и даже тоскливо. Расстроенный поведением принца, и еще чем-то, сейчас он напоминает не монарха, а безродного пса, жмущегося к ручке кресла в надежде, что хоть она его не предаст.
                - Это все его воспитатель. Гадкий Драмаратан. Это его вина. Он промыл мозги моему сыну. - Вдруг нарушает он молчание.
                - Обвинять других – это делать шаг назад, бегать по кругу. А нужно делать шаг вперед, из круга. Вверх.
                Кимаарис ничего не отвечает, но клокочет негодованием от моей бездонной, бескрайней наглости. Кажется, что от него с шипением отлетают тлеющие угольки злобы. Да, да, да, как я умудряюсь переводить разговор на Ардисталя, когда меня самого вот уже второй раз находят в компании заговорщиков.
                - Почему вы все время путаетесь с быдлом? –И в этом восклицании столько жара, столько невысказанной, накопившейся ненависти, что, кажется, еще немного, и Кимаарис вспыхнет.
                Этот вопрос мне задают уже второй раз за последнее время. Но королю не нужен ответ. Внезапно он вскакивает в нахлынувшей ярости, и начинает ходить туда-сюда мимо меня, взъерошивая свои волосы, снимая и надевая перчатки.
                - Вы мне надоели! Как вы мне надоели!!! Повесить бы вас вместе с ними! И тогда я заберу себе назад и провинцию, которую вы у меня отобрали, и ваши рудники, которых вы недостойны! А? Соглашайтесь! Не вижу никаких негативных сторон в этом варианте развития событий, лорд Гидеалис. Смерть будет легкой, обещаю.
                Почему-то только сейчас я замечаю, что черты его лица – непропорциональны, а голос – сиплый. И вообще сегодня он бедственно разваливается на куски изнутри. Светлое пятно тут в том, что волнует его далеко не Тенедар. И не мои сепаратистские замашки. Его мучает что-то другое.
                - Во-первых, смерть в петле занимает от трех до пяти минут. Я не назвал бы ее самой легкой. Поверьте профессиональному палачу. Во-вторых, рудники принадлежат мне всего наполовину, ваше Величество. Вторая половина принадлежит Братству Инсерана. Вы помните, что было, когда вы всего лишь попросили у них технологию производства стали? Представляете, что будет, если вы захотите забрать у них мой завод?
                - Вам все равно, под кого ложиться, не правда ли? Вы легли под труберенские банды, даже не подумав дважды! – Кимаарис внезапно теряет над собой контроль, и хлещет меня перчатками по лицу.
                - Это называется «альянс». – Его гнев почему-то кажется мне смешным. И я с трудом сдерживаю улыбку. Наверное, потому, что король кричит на меня, а сам находится не здесь. Он бежит по кладбищу, ища что-то со слезами на глазах. Он и жалкий и комичный – стареющий, толстеющий, спотыкающийся, и падающий прямо в грязь.
                Он все ходит мимо меня, и что-то злобно говорит, и шлепает перчатками по ладони агрессивно, а за ним стоит высокая женщина. Сначала я думаю, что она вышла откуда-то, пока мы разгоряченно разговаривали на повышенных тонах. Может, служанка?
                Моя волна, однако, не встречает препятствия, и улетает в стену. Женщина стоит перед камином, заслоняя собой пламя – совершенно реальная, настоящая, трогательная, живая, безукоризненно одетая.
                Но ее там нет. Можно обмануть мои глаза, но нельзя обмануть мой генератор. Постреляв волной по всей длине ее тела, я выясняю, что между мной и камином-таки абсолютно пусто, а каминная решетка – это как минимум восемнадцать процентов меди, а семьдесят три – железо и примеси, включая берилл. Ничего себе.
                - Лорд Гидеалис, вы слышали, что я сказал?! – Кимаарис с негодованием шлепает перчатками по спинке кресла, и настороженно бросает взгляд туда, куда я смотрю беспрерывно.
                А женщина, не раскрывая рта, умоляет меня с пониманием отнестись к чувствам ее «любимого мальчика», и обещает, что позаботится о моих друзьях, если я ей помогу.
                Неужели? Как?
                Отмечаю, что чем больше король злится, тем более он кажется мне болезненным и сиротливым. Или я все это придумываю, чтобы не дать себе захлебнуться в отчаянии. Я до сих пор не знаю, где Арканд. Да, он быдло. И да, он – грубиян и пьяница. И он меня презирает. Но я люблю его безусловно.
                Другое дело Тенедар. По крайней мере он упорно шел к этой развязке все время, несмотря на мои предостережения. Но и о его судьбе я не могу думать без содрогания. Где они сейчас? В тюрьме, где с ними могли сделать что угодно?
                Или еще сделают что угодно, пока я тут смотрю спектакль под названием «Его Величество бесится от того, что потерял власть над половиной страны, которую половину поделили Чернокнижник с юга, и бандформирования пеневелов-сепаратистов с Севера».
                Женщина вдруг моментально оказывается у двери, и манит меня к себе.
                - Вы случайно не знаете, зачем мне в воду подлили колхицин? А почему у вас в каминной решетке – берилл? Это вообще очень нестойкий металл, где вы его взяли?
                - Что? – Кимаарис осекается посередине новой негодующей тирады, и останавливает на мне блуждающий взгляд. В нем – все меньше злобы, и все больше боли.