О Леше-моряке и журналистке Маргарите Суворовой.
(рассказ)
- Леша – моряк из плаванья пришел! – разнеслась утром по коммунальной кухне квартиры №37 радостная весть.
Все присутствовавшие там были удивлены, откуда Владислав Сергеевич, провозгласивший об этом событии, мог узнать, что Леха Овечкин снова появился в городе: ведь в квартиру он не заходил и в их большом дворе, где почти полные сутки кто-либо ошивался, замечен не был.
Оказалось, что Владислав Сергеевич, бухгалтер из очень солидной конторы, вчера отмечал в ресторане «Олимпия» вместе с коллегами сдачу годового баланса, а за соседним столиком вовсю куролесил Леша в компании развязных девиц и агрессивно настроенных молодых людей. Именно по последней причине бухгалтер постеснялся подойти и поздороваться с соседом по квартире, которого не видел целый год.
- Сегодня после обеда объявится, - уверенно заявила пенсионерка тетя Нюра, знавшая из-за наличия массы свободного времени распорядок дня всех присутствующих и отсутствующих жильцов.
- Опять начнет деньгами сорить, - с нескрываемой завистью сказала девушка Люся, которая вечно куда-то спешила и всегда опаздывала.
Швырнув чашку с недопитым кофе в раковину, она бойко застучала каблуками по длиннющему коридору, и тетя Нюра, глубоко вздохнув, пожалела ее:
- Лешка бы тебя давно замуж взял, да только ты с детства непутевая была: все принцессу из себя строила. Вот теперь и считаешь чужие деньги, когда своих нет.
Она брезгливо вытащила из раковины Люсину чашку, всю в губной помаде, и принялась отмывать ее горячей водой с мылом.
Тетя Нюра как в воду смотрела: Леша – моряк появился сразу после полудня, но не один, а с симпатичной девушкой, в руке у которой был блестящий кейс, а на груди висел большой фотоаппарат иностранного происхождения.
- Здравствуй, теть Нюр! – громко поприветствовал Леша пенсионерку, курившую на кухне.
- Что, уже жениться успел? – вместо ответного приветствия задала та ему прямолинейный вопрос.
Лешка сбросил с плеча большую черную сумку и досадливо сказал:
- Какой там жениться? Корреспондентка это, из газеты. Сейчас пытать меня будет, как мы грека – сухогруза спасали в Бискайском заливе.
Девушка твердым шагом подошла к тете Нюре и протянула ей узкую ладошку:
- Суворова.
- Анна Васильевна, - ответила ей суровая пенсионерка, деликатно пожав протянутую руку.
Леша тем временем окинул тяжелым взглядом знакомое ему с детства помещение и спросил:
- Теть Нюр, ты не знаешь, где ключ от моей комнаты? Я прошлый раз, по-моему, пьяным был, когда в аэропорт ехал, не помню уже, кому ключ отдал.
- В ванной на полочке слева лежит твой ключ. Скажи спасибо, что я его в мусорном ведре нашла и спрятала. А то пришлось бы снова дверь ломать. Пойдем, покажу.
В ванной Лешка прикрыл дверь и сказал громким шепотом:
- Теть Нюр, ну зачем ты про ключ сказала? Могла сказать, что, мол, не знаю, и все дела! Спровадил бы тогда я эту журналистку и не мучился с рассказами про наше геройство. Да и в комнате у меня такой бардак после прошлого раза остался, что стыдно туда приличного человека вести, тем более девушку.
- Убралась я там, - сказала тетя Нюра, поджав губы. - А то, пока ты в морях плавал, нас здесь бы крысы живьем съели. Веди к себе свою кралю и делай, что она тебя просит, если не врешь ты про газету.
Леша – моряк всегда робел перед суровой пенсионеркой, а потому послушался ее и на этот раз, с обаятельной улыбкой пригласив журналистку в свою комнату, где действительно царили чистота и порядок. Вышел он оттуда спустя два часа, взмыленный и разбитый, и стал жадно пить воду из-под крана. Через пять минут на кухне появилась и Маргарита Суворова, на ходу защелкивая свой блестящий кейс. Так как все жильцы коммунальной квартиры уже знали о ее визите, то, естественно, они поголовно присутствовали при ее выходе и смотрели на журналистку во все глаза, но всяк по-своему. Женоненавистник Владислав Сергеевич ехидно улыбался и одновременно ел колбасу, нарезанную тонкими кружочками, всем своим видом показывая, что появление журналистки в их квартире есть не что иное, как очередная Лешкина шалость с бабами, которых у него было множество. Приблизительно так же глядела на Маргариту девушка Люся, которая уже знала, что Леша никогда не женится на ней, потому что именно из-за нее он начал искать знакомства с женщинами красивыми, но доступными. Бывший офицер строительных войск, Николай Семенович Батурин, получавший сейчас неплохую пенсию и нигде не работавший, а потому открывший в себе талант писать патриотические статьи в газеты, смотрел на журналистку с интересом и завистью, но совершенно беззлобно и даже слегка восторженно. Многочисленное семейство Щелоковых - мама Нина, папа Вова и их три сыночка погодка от пяти до семи лет - были рады появлению в квартире такой интересной девушки с фотоаппаратом на груди и доброжелательными, веселыми искорками в глазах. Одна тетя Нюра не обращала на гостью никакого внимания и спокойно пила чай из блюдца. Но именно она неожиданно предложила журналистке отдохнуть и попить чаю вместе с нею и с теми, «кто еще желает». Пожелали почти все, кроме Владислава Сергеевича, который демонстративно завернул колбасу в бумажную салфетку и удалился в свою комнату.
Журналистка охотно отозвалась на приглашение и, улыбнувшись всем поочередно, заняла почетное место за столом, на котором мигом оказался старинный самовар, правда, переделанный умельцем Щелоковым на электрический, разномастные чайные чашки с блюдечками, обязательные сушки и даже роскошная коробка шоколадных конфет, которую подарил девушке Люсе один из ее ухажеров.
Леша – моряк тут же отозвал в коридор тетю Нюру и, чувствуя свою полную ответственность за незапланированное чаепитие, предложил свои услуги:
- Может, я сбегаю за этим самым…
Он выразительно щелкнул себя по кадыку и умоляюще взглянул в тети нюрины глаза.
Но та была, как всегда, строга и непреклонна:
- Это ты своих вертихвосток будешь портвейном угощать, а эта девушка, сразу видно, из порядочных. Иди, садись за стол с нею рядом и ухаживай за ней по-культурному, чтобы она не догадалась, что ты за обормот.
И Леша послушно занял свое законное место рядом с Маргаритой Суворовой и принялся исполнять наказ тети Нюры, насколько это было возможно при отсутствии у него навыков обращения с «порядочными» девушками. С другого бока к журналистке подсел Николай Семенович Батурин, который во что бы то не стало решил узнать у нее, почему газеты отказываются печатать его патриотические статьи. Но в то же время на коленях у него лежала папочка с двумя коротенькими заметками, которые все же были опубликованы в районной газете десять лет тому назад. Одна из них называлась «Когда кончится этот беспредел?» и была посвящена неподаче горячей воды на верхние этажи их дома, а вторую, под заголовком «Есть еще добрые люди на свете!», он написал по просьбе своего друга, бывшего полковника строительных войск Гурьева, который, пользуясь старыми связями, привез на детскую площадку двора самосвал песка.
Несмотря на то, что на столе не было горячительных напитков, участники чаепития были веселы и раскованы, и объяснялось это огромным обаянием и необычайной простотой их гостьи. Она уделяла внимание каждому из присутствовавших и делала это с такой теплотой, что завоевывала их сердца мгновенно и навсегда. На коленях у нее сидел младший Щелоков, притихший и счастливый, что было с ним очень редко, так как он любил похулиганить, а потому был часто бит. Николай Семенович испытал чувство истинного удовлетворения, когда Маргарита Суворова сказала ему, что редакторы газет поступают с ним крайне несправедливо, не печатая его статей, и пообещала ему обязательно посодействовать в опубликовании одной из них. Люся узнала от журналистки, что у нее неплохой вкус в подборе косметики и охотно выслушала несколько советов, что было уму непостижимо в силу ее вздорного характера.
Но самым счастливым человеком в этой компании был, разумеется, Леша – моряк. Особенно высоко воспарила его согретая душа после того, как бразды беседы с гостьей взяла в свои руки тетя Нюра.
Она выяснила, в какой газете работает журналистка, сколько получает и часто ли ее печатают. Девушка честно призналась, что гонорары у нее невелики, так как печатают, в основном, ее короткие информации о городской жизни, хотя газета их солидная и тираж у нее высокий.
- Но теперь они от меня никуда не денутся, - торжественно заключила она свою короткую речь. – Мою статью о спасении греческих моряков они обязательно напечатают. Во-первых, к нам на днях приезжает делегация муниципальных служащих с Кипра, а они все поголовно греки. Во-вторых, статья пойдет под рубрикой «Наши люди – наша гордость», а назову я ее «В жизни всегда есть место подвигам».
- Ну, а Леша наш помог тебе хоть чем? – спросила тетя Нюра, которая очень любила справедливость во всем.
Маргарита Суворова прямо воспламенилась после этого вопроса.
- Ваш Леша очень добрый человек и замечательный рассказчик! – горячо воскликнула она. – Он так живо описал мне все, что случилось с ними, что я словно увидела это наяву! Я записывала за ним, почти ничего не меняя. Я очень благодарна ему!
Было заметно, что тете Нюре очень понравились слова журналистки об их непутевом соседе, и тон их последующего разговора стал гораздо теплее.
- Фамилия у тебя хорошая, - сказала оттаявшая пенсионерка. – Небось, легко под такой фамилией печататься?
Журналистка весело и задорно рассмеялась:
- Наоборот! Все норовят пошутить насчет этого. Например, недавно над моим столом незаметно повесили плакатик: «Стреляет редко, да метко!» И подпись: «Суворов о Суворовой».
Все рассмеялись, и воодушевленная пониманием слушателей, раскрасневшаяся и похорошевшая Маргарита всплеснула руками:
- Ой, я сейчас вам случай расскажу, и вы поймете, каково быть однофамилицей великого полководца… После окончания университета меня распределили на Север, в районную газету. И я должна была, кроме всего прочего, передавать информацию в областную газету. А принимать ее у меня по телефону должен был человек по фамилии Кутузов. Вы представляете? С огромным трудом я дозвонилась до областного центра, слышимость почти нулевая, ну я и кричу на весь поселок: «Товарищ Кутузов, с вами Суворова говорит из Байкитского района!». А он это за шутку принял и шварк трубкой по телефону. Я сижу и чуть не плачу: дали мне первое серьезное задание, а я его срываю. Целый час еще угробила на то, чтобы соединили меня снова с областной газетой и говорю товарищу Кутузову: «Не бросайте, пожалуйста, трубку, я же не виновата, что моя фамилия Суворова, а у вас – Кутузов». Потом мы с ним встретились в городе и здорово посмеялись над этим. Но тогда мне было не до смеха.
Зато за столом смеялись долго и искренне, и не столько над этой забавной этой ситуацией, сколько оттого, что журналистка оказалась такой простой и веселой девушкой, своей в доску.
После чаепития Леша пошел провожать свою новую знакомую, которая жила очень далеко от центра, где-то на Юго-Западе, и вернулся домой, когда все уже спали.
Два дня после этого застолья Леша – моряк ходил по квартире трезвый и задумчивый. А на третий день случилось ужасное: он вышел прогуляться по Сретенке и вернулся через полчаса разъяренным, как толедский бык на корриде. В побледневшей от напряжения ладони он сжимал измятую газету, из которой, казалось, сейчас потечет полужидкая черная масса.
- Теть Нюр, - закричал он с порога, - ты только посмотри, что понаписала эта дура!
Леша расстелил газету на столе и, захлебываясь от волнения и гнева, прочел:
- «Бискайский залив свирепо вздымал к небу десятиметровые волны, низкие черные тучи, стремительно несшиеся с океана, казалось, цеплялись за мачты кораблей…»
Он передохнул и выкрикнул, чуть не плача:
- Ты понимаешь, теть Нюр, штиль тогда был, полный штиль, без единого ветерка! Мы спешили в порт Хихон на погрузку и подрезали грека в двадцати милях от берега. Он круто взял направо, и мы сошлись с ним борт о борт. Нам хоть бы хны, а у него дырка чуть ниже ватерлинии. На нашу беду, матросы у него – сплошные салаги с Филиппин, ни черта не соображают, что делать. Понадевали спасательные пояса, бегают по палубе и орут по-своему. Ну, мы и высадили тогда наш десант на этот сухогруз. Пробоину пластырем закрыли, хотели воду откачивать, а у них ни одна помпа не фурычит. Тогда мы свои насосы подключили, а чтобы филиппки не орали и под ногами не путались, эвакуировали их на наше судно, стали водкой отпаивать. Через два часа все было окей, словно мы с ним и не целовалсь. Пробоину мы ему аргоновой сваркой заделали, воду откачали, команду веселенькой на место вернули. Капитан даже не стал нам претензии предъявлять, погребся потихонько в Бильбао. Ведь если бы морская инспекция осмотрела его судно, то ему бы первым делом досталось за неисправные механизмы и неквалифицированную команду. А теперь послушай, что пишет эта журналистка.
Он брезгливо разгладил лежавшую на столе газету и прочитал голосом, полным отчаяния и злости:
- «Российские матросы, рискуя жизнью, переносили с тонущего судна членов экипажа греческого судна, и размещали их в теплых кубриках, где отпаивали горячим чаем. В трюме сухогруза опытные механики заделывали пробоину и откачивали воду, которая неумолимо проникала внутрь судна. Слаженными и умелыми действиями наших моряков четко руководил капитан Роман Михайлович Потапов. С мостика часто раздавался его твердый голос:
- Не посрамите Родину, ребята!
И «ребята» работали на совесть, понимая, что от них зависит жизнь людей.
Особенно отличился в этих сложных условиях моторист Алексей Овечкин. Он не только отремонтировал вышедшие из строя насосы для откачки забортной воды, но и собственноручно эвакуировал с терпящего бедствие судна двух женщин…»
Леша гневно скомкал газету в никчемный грязный шарик и запустил им в угол кухни, крича:
- Не было ничего такого! И ничего такого я ей не рассказывал! Откуда она все это взяла? Какие женщины могут быть на сухогрузе? Теперь мне на судне хоть не появляйся, засмеют меня там, как салажонка слюнявого! .
Он выбежал из квартиры и вернулся через десять минут с бутылкой водки в кармане. Тетя Нюра, видя его отчаяние и ярость, заботливо поставила на стол стопки и открыла банку «Бычков в томатном соусе». Чтобы не бередить его раны ненужными вопросами и поддержать в трудную минуту, она молчала и солидарно выпила с ним стопочку водки.
Допив всю бутылку, Леша решительно надвинул свою «мичманку» на самые брови и сказал:
- Пойду разбираться!
- Куда? – спросила тетя Нюра.
- В редакцию, куда ж еще? – ответил Леша, стряхивая с брюк остатки бычков.
- Они милицию вызовут, когда ты на них дыхнешь, - резонно заметила пенсионерка, вновь входя в роль общеквартирной наставницы.
Потом помолчала и добавила по-доброму:
- А еще ты бы подумал, как ихнее начальство с Маргаритой поступит, когда узнает, что она не то написала. Над тобой товарищи посмеются, и дело с концом, а ее с работы могут погнать за искажение фактов. А еще я так думаю: ну какая тебе разница, была буря или не было, баб ты спасал или этих, как ты их называл,… филиппков.
Леша никак не ответил на ее увещевания и ушел, роняя стулья. Вернулся он поздно вечером, пьяным вдрызг и неспособным связать двух слов, а потому тетя Нюра не стала ни о чем его спрашивать и заботливо уложила спать.
Утром, как не странно, Леша появился на кухне бодрым и чисто одетым. Правда, он попросил у тети Нюры опохмелиться, но выпив всего одну стопочку, объявил:
- Ухожу в рейс, на Азорские острова! Надеюсь через шесть месяцев свидимся.
- Так у тебя же отпуск, - удивилась девушка Люся.
- Отпуск прерывается из-за производствественной необходимости, - отчеканил Леша и взял под козырек. – Аривидерчи, соседи! Увидите эту фантазерку, скажите, что Леха против нее обиды не имеет, хотя и очень был разочарован ее писаниной. Гуд бай!
Он ушел, и соседям стало грустно. Во-первых, потому, что с ним всегда было весело и интересно, а, во-вторых, им всем вдруг почему-то захотелось побывать на Азорских островах.
Спустя неделю неожиданно появилась Маргарита. Она была нарядно одета и улыбчива.
- Леша дома? – спросила она тетю Нюру, открывшую ей дверь.
- Уплыл твой Леша, - очень недружелюбно ответила ей тетя Нюра с порога, начисто, казалось, забывшая теплое и памятное для всех застолье. – Даже отпуск не догулял.
Журналистка смутилась и покраснела, словно догадываясь, почему уплыл Леша и что является причиной такого негостеприимного к ней отношения со стороны тети Нюры.
- А вы не подскажете мне его адрес, куда можно ему написать? – задала она вопрос, вызвавший у пенсионерки саркастическую улыбку.
- А у моряков адреса нету, - ответила тетя Нюра тем же холодным тоном. – Они сегодня здесь, а завтра – там, а вокруг - море.
Маргарита Суворова совсем расстроилась, и ее лицо стало таким несчастным, что тетя Нюра наконец сжалилась над ней:
- А ты заходи, нечего в дверях стоять.
Но журналистка, вероятно, уже поняла, что их беседа может продолжаться в том же неприязненном духе, и кротко отказалась:
- Нет, спасибо, я, пожалуй, пойду.
- Вольному – воля, - пробормотала тетя Нюра и хотела захлопнуть дверь, но, когда Маргарита повернулась к ней спиной, что-то именно при виде этой несчастной спины вызвало у нее новый, уже неодолимый прилив жалости.
- Погоди, - остановила она девушку. – У нас в Москве есть контора, где можно будет ему телеграмму по радио послать. Когда у Леши мать умерла, я нашла это учреждение и сообщила ему об этом. У меня адрес в шкатулочке до сих пор хранится. Ты посиди пока на кухне, чаю попей, а я отыщу его.
- Спасибо, - растрогано сказала Маргарита. – Вы понимаете, мне очень надо с ним связаться.
- Понимаю, - ответила тетя Нюра. – Я все понимаю, хотя и без высшего образования.
Через полчаса, попив чаю и получив заветный адрес, Маргарита ушла, а тетя Нюра еще долго и бесцельно совалась по кухне, гремя кастрюлями.
- Наделают делов, - ворчала она, - а потом бегают адреса ищут. Нет, сразу все по уму сделать.
Прошло ровно шесть месяцев, и в утренний час, когда все жильцы коммунальной квартиры собрались на кухне, в дверях нарисовалась крепкая фигура Леши – моряка.
- Бон джорно, соседи! – радостно сказал он. – Принимайте гостей!
И тут все заметили, что из-за его плеча выглядывает такое же радостное лицо их давней знакомой, журналистки Маргариты Суворовой.
- Прошу любить и жаловать, - на высоких нотах продолжал Леша, - это моя жена Рита, небезызвестная вам.
- Когда же это вы успели пожениться, и где? – недоверчиво спросила тетя Нюра. – По дороге с аэродрома, что ли?
- Зачем по дороге? – ответил Леша, выдвигая Маргариту вперед и обнимая ее за плечи. – Мы когда в Италии, в Неаполе, на погрузке стояли, он прилетала ко мне, мы там и обвенчались.
- Так у них же, вроде, вера другая, - удивилась тетя Нюра, одним разом осудив их за такой поступок.
- Вера другая, но в самом городе Неаполе есть храм Покрова Пресвятой Богородицы, где нас обвенчал наш, русский батюшка, - ответила за мужа Маргарита и почему-то покраснела.
Все радостно зашумели, полезли обнимать гостей и целоваться.
Потом молодые ушли в свою комнату, жильцы разбежались: кто на работу, кто в магазин, а кто играть в домино во дворе, и только одна тетя Нюра задумчиво сидела за столом и, довольная собой, говорила:
- Хорошо, что я опять успела из его комнаты бутылки убрать. А то бы Маргарита могла подумать, что он алкоголик какой…
Леша больше не уходил в плаванье ни на Азорские, ни на другие острова. Он устроился мотористом на прогулочный катер, катавший шумные компании по Москва-реке, и был доволен своей работой, женой и уютом в их квартире. Рита вошла в дружный коллектив квартиры № 37 полноправным и авторитетным членом и иногда даже позволяла себе огрызаться на замечания тети Нюры, если считала их несправедливыми. И как не странно, гордой пенсионерке это нравилось.
- Ни перед кем себя размазней не показывай, - учила она журналистку, когда вечерами они оставались на кухне одни: Маргарита готовила Леше еду на двое суток, а тетя Нюра просто спасалась от бессонницы и одиночества. – Особенно с мужем держи себя строго, но не хамничай, не напрягай его. Он у тебя гордый, но доброты у него в душе больше будет, чем гордости. Ведь он и пить бросил только потому, что тебя жалеет.
- Он меня любит, - обиженно возразила Суворова.
- Оно, конечно, и так, - согласилась тетя Нюра. – Вот только меня муж тоже очень любил, а вот пил по-страшному и бивал меня часто, когда напьется.
Леша приходил с вахты утром, до вечера отсыпался, а к ужину появлялся на кухне, веселый и разговорчивый. Он рассказывал, какие фортели выкидывают богатеи, которые арендуют их судно для прогулок, что они пьют и едят и каких девушек нанимают. Почему-то эти рассказы не нравились жильцам, и кто-то обязательно просил Лешу вспомнить свои прежние плаванья: на Азорские острова, в Неаполь и в испанский порт Хихон, что находится в Бискайском заливе.
Все слушали его внимательно и с огромным интересом, но вскоре стали замечать, что его рассказы становятся все грустнее и романтичнее, и в них появляются подробности, о которых он никогда не упоминал.
- Бискай – это вам не Измайловские пруды, - говорил он, мечтательно подняв глаза на потолок. – Чуть ветер с океана задует, он словно с цепи срывается: волны выше фок-мачты, через палубу скачут только так, да если еще зимой, то полная хана. Помню, грека мы в такую погоду спасали, натерпелись тогда всякого… Я только на их палубу перепрыгнул, слышу, баба орет на камбузе. Спустился я туда, а она сидит в углу, посудой придавленная, и кричит, как ревун на маяке. А выбраться ей никак: судно в трюм водички приняло изрядно и крен дало до пятнадцати градусов. Схватил я ее за шкирку, на палубу вытащил, а там стоять невозможно: ветер с ног валит и волны по ней гуляют, как у себя дома. И покатились мы с этой дамой в обнимку в тар-тарары. Хорошо, Сашка Трегубов стоял пристегнутый у фальшборта, а иначе мы искупались бы с этой гречанкой в Бискайском заливе.
Все слушали, содрогаясь от ужаса и восхищаясь Лешиным геройством, и только один Николай Семенович Батурин заметил, что этот рассказ очень уж походит на статью Маргариты Суворовой, которую он перечитывал много-много раз, находя ее образцом газетного жанра.