ШХ. Работа с ФБ - Голос мёртвого человека

Ольга Новикова 2
Название: Голос мёртвого человека
Автор: hoelmes
Бета: Ver/o/nika
Размер: миди, 6192 слова
Персонажи: Шерлок Холмс, Джон Ватсон, оригинальные персонажи
Категория: джен
Жанр: детектив
Рейтинг: от G до PG-13
Краткое содержание: Покойный отец семейства не спешит оставить вдову и дочь? Или им угрожают жестокие мошенники? К счастью, мимо французской деревни проезжали Шерлок Холмс и его верный друг...



Октябрь 188* года застал нас с моим другом Шерлоком Холмсом в местечке Калюир-ле-Кюир на юго-востоке Франции. Мы возвращались из Авиньона, где Холмс только что провёл одно из своих блестящих расследований, и внезапно оказались жертвами непогоды.
Казалось, все дожди мира разом обрушились на нас. Мы тащились раскисшей дорогой на унылой кляче не менее унылого беарнского [1] парня, а нас, между тем, поливало и сверху, и снизу.
Смеркалось. Хлюпая грязью, лошадь неторопливо переступала из лужи в лужу, орошая нас брызгами характерной для этой местности жидкой глины. Шерлок Холмс был жестоко простужен, беспрерывно чихал и кашлял, что, разумеется, не улучшало его настроения.
- Поистине, Ватсон, – раздражённо ворчал он, пока наша кляча выбиралась из глубокой, как Марианская впадина, рытвины, полной воды, – Британия пользуется славой самой дождливой страны незаслуженно. Благословенная Франция легко даёт ей сто очков вперёд. Полагаю, что и лягушатниками местных жителей зовут отнюдь не из-за гастрономических пристрастий.
Мне было нечего возразить, хоть я и сомневался в столь смелой теории, и пришлось только плечами пожать. Не встретив в моём лице ни адепта, ни оппонента, Холмс ещё больше нахмурился и угрюмо замолчал, время от времени трубно сморкаясь в большой носовой платок.
Ничто не скрашивало наш бесконечный путь: пейзаж по сторонам дороги тянулся самый унылый – ни деревца, ни единого строения, только голая степь, да в степи серые камни, похожие в сумерках на дохлых свиней. Ни один фонарь не освещал дороги, и даже луна словно навечно скрылась за облаками.
И вдруг мои ноздри защекотал сладкий запах дыма. Уже совсем стемнело, но и при таком свете я разглядел, что степь кончилась, а по сторонам дороги тянулась теперь роща – не роща, но, во всяком случае, какие-то насаждения – в темноте смутно чернели стволы.
А самое главное, там, за деревьями, угадывались тени призрачных строений, и даже, как будто бы, мерцал огонёк.
- Холмс, гляньте-ка, что это? – указал я. – Похоже на какое-то жильё.
Мой друг сощурился, вглядываясь, и потянул за рукав нашего возницу:
- Что здесь за здания? – спросил он по-французски, надо заметить, из-за насморка прононс удавался ему как нельзя лучше.
Парень оглянулся и хмуро пробормотал что-то на своём беарнском наречии, из чего я уловил только два слова – «ткачи» и «пиво». Холмс обернулся ко мне:
- Что вы на это скажете, Ватсон?
- А что он сказал? – поинтересовался я, испытывая вполне понятное затруднение с ответом.
- Он говорит, здесь ткацкое поселение. Название его звучит, как мучительная отрыжка, но, может быть, в нём найдётся гостиница.
- Раз так, остановимся здесь, как бы оно ни звучало, – решил я. – Пусть лучше нас съедят клопы, чем миазмы инфлюэнцы. Я просто чувствую, как пропитываюсь инфлюэнцей в этой сырости. А вы – и подавно.
Холмс чихнул и в очередной раз высморкался в платок, что, видимо, следовало расценивать, как согласие с моими словами, потому что в следующую минуту, призвав на помощь весь свой арсенал французского языка, он пустился в пространные объяснения с нашим беарнцем.
Результат англо-французской дипломатии не замедлил сказаться: лошадь свернула с полужидкой дороги, и мы увидели здания-призраки за завесой дождя.
Неопределённость высказывания беарнского Харона в отношении гостиницы оказалась явно наигранной. Он прекрасно знал, что гостиница точно есть, и сразу подвёз нас к грязно-белому приземистому сараю с жестяной покосившейся вывеской, которую мне ценой неистовых усилий удалось прочесть.
Приземистый сарай назывался, разумеется, «Корона и лилия». Просто изумительна эта манера называть «коронами» каждую придорожную харчевню. Мода, кстати, интернациональная. Только во Франции «короны» с «лилиями», а у нас, в Британии, со «львами». Клянусь, если бы мне платили всего лишь по шиллингу за каждую такую «корону», я стал бы миллионером, не успев доехать ещё и до Румынии.
Мы сняли номер на двоих – такой роскоши, как одноместные номера, данная «Корона» не знала – и потребовали по сто граммов коньяку, горячей воды и лимон.
- Мсье порядком продрогли, – сочувственно заметил полный добродушный малый с широким, как сковорода, лицом и в вязаном колпаке – по всей видимости, хозяин заведения.
- Oui [2], сударь, - лаконично отозвался Холмс, благодаря хорошим способностям к языкам исполнявший в наших поездках обязанности переводчика.
Проникшийся сочувствием хозяин тут же выдал нам дополнительные одеяла и сам вызвался проводить нас в наши апартаменты.
Апартаменты эти находились на некоем подобии чердака, пышно именуемом вторым этажом. К ним вела узкая лестница, настолько головокружительная, что у меня, как у человека, подверженного страху высоты, возникли определённые сомнения, смогу ли я и впредь проникать в наше жилище, если вдруг мне понадобится выйти из него одному по какой-нибудь необходимости.
- Выбирать не из чего, Ватсон, – со вздохом заметил Холмс, щупая простыни. – Сырые, конечно... Ничего, это всё-таки лучше, чем плестись под проливным дождём в Ноевой колеснице. Сейчас поужинаем и ляжем спать – я лично очень паршиво себя чувствую. Как думаете, Ватсон, успел я уже подхватить воспаление лёгких?
Я постарался успокоить его на этот счёт, но ужасный приступ чихания, которым он немедленно разразился, подорвал мой оптимизм и веру в природную крепость организма британца.
Из имеющихся ингредиентов мы соорудили вполне приличный грог, а последовавший за ним ужин совсем примирил нас с действительностью. Между тем, часы в нижнем зале, страдающие астматической одышкой, пробили восемь. Ложиться было рано, мы с Холмсом, отодвинув от себя опустевшую посуду, покуривали трубки, как вдруг наше внимание привлёк шум усиливающегося скандала, поднимавшийся снизу. Мужской и женский голоса кричали, перебивая друг друга, по-французски, мне даже на миг послышался шум драки.
- Что там такое происходит? – удивлённо спросил Холмс, вынимая трубку изо рта и прислушиваясь.
Я пожал плечами.
Однако в следующий момент дверь отворилась, и в проёме показался засаленный жилет хозяина – теснимый какой-то непонятной силой, он отступал спиной вперёд, пока не оказался прямо в комнате. Только теперь мы получили возможность как следует разглядеть его противника. Им оказалась удивительно хрупкая молодая девушка с очень решительным выражением веснушчатого лица, вооружённая насквозь промокшим зонтиком – действуя им, как короткой пикой, она и добивалась отступления противника вплоть до наших дверей.
- Я ничего не могу с ней поделать, – жалобно возопил хозяин, оборачиваясь к нам за сочувствием, но не забывая, тем не менее, уворачиваться от зонтика. – Каким-то образом мадемуазель узнала о том, что у меня остановился знаменитый сыщик Шерлок Холмс, и теперь она заявляет, что не уйдёт, пока не поговорит с вами.
- Ни за что не уйду, – воинственно подтвердила девушка, – пока вы не выслушаете мою историю и не согласитесь помочь. Сяду вот здесь, у вашего порога, и буду сидеть хоть всю ночь напролёт.
Слегка рассерженный настойчивостью посетительницы, Холмс, тем не менее, не мог не улыбнуться её боевому духу.
- Вы, конечно, узнали о нас от возницы, мадемуазель? – догадался он.
- Да, я узнала от него, – девушка энергично отбросила со лба светло-рыжий локон. – Вы должны мне помочь, мистер Холмс, если только вы, действительно, джентльмен. Это такой ужас, такой фантастический кошмар… – и  она вдруг совершенно неожиданно разрыдалась.
Похоже было, что мой друг растерялся. Как почти все сильные мужчины, он совершенно не выносил женских слёз.
- Ватсон! Ватсон! – вскричал он едва ли не с ужасом. – Сделайте же с ней что-нибудь!
Я наполнил стакан нашей чудовищной смесью и заставил девушку сделать большой глоток. Это было, пожалуй, антигуманно, зато действенно: следующие полминуты наша гостья была просто не в состоянии плакать. Воспользовавшись передышкой, Холмс спросил, в чём, собственно, её проблема.
- Меня зовут Мари Легран, – представилась она. – Я дочь торговца Леграна. Бедный папа умер пять дней назад, и вот с этого-то всё и началось.
Видите ли, мистер Холмс, мы живём на самой окраине, в деревушке Сан-Валери в нескольких милях отсюда. Это очень тихая деревушка, мистер Холмс, домов мало. У моего отца был особняк, но часть его мы несколько лет назад продали – нуждались в деньгах, да и скучно же жить одним, вдали от людей своего круга. Вот отец и продал часть молодому образованному человеку по имени Арден. Арден этот через год женился, у них появились дети, периодически гостят какие-то их родственники, так что в соседях у нас теперь довольно большая семья.
Около месяца назад мой отец простудился в одной из своих деловых поездок и заболел менингитом. Он был очень здоровым человеком, но ему становилось всё хуже, и, как я уже сказала, пять дней назад он умер, оставив нас с матерью одних на всём свете, – она снова всхлипнула и промокнула глаза платком.
Увы, Шерлок Холмс слушал повествование нашей гостьи, в отличие от меня, без видимого сочувствия. Более того, ему было неудобно сморкаться при даме, и мучения, испытываемые им в связи с этим, явственно отражались на его обычно непроницаемом лице. Похоже, занятый своим насморком, он её даже и не очень слушал.
- Мы, конечно, страшно переживали папину смерть, – продолжала девушка чуть уязвлённым тоном, ибо тоскливая мина Холмса не укрылась от её внимания. – Кое-кто из наших соседей очень поддерживал нас. Скажем, тот же Арден или Жак – ну, тот парень, что вёз вас сюда. Мы почти не оставались одни всё это время. Но вот наступил день похорон… – Мари вдруг перестала рассказывать и зябко поёжилась, словно почувствовав на своём затылке чьё-то холодное дыхание.
- Что же произошло в день похорон? – спросил Холмс немного поспешно, ибо наша посетительница, казалось, снова собирается заплакать.
- Все отправились на кладбище, – продолжала Мари Легран, ещё раз осторожно пригубив из моих рук целебной смеси. – Матери нездоровилось, да и для поминок надо было всё приготовить, поэтому мы с ней вернулись раньше и в экипаже – Жак довёз нас. В доме было пусто, как всегда бывает пусто после смерти, голоса наши звучали гулко и неестественно, и, мало-помалу, нас стала охватывать робость. Мы готовили поминальный обед на кухне и разговаривали об отце, о том, каким он был хорошим и работящим, и о том, как нам его не хватает.
Вот тут-то, мистер Холмс, всё и произошло. Мы услышали, как кто-то тяжёлыми шагами поднялся на наше крыльцо и сильно постучал в дверь.
Моя мать спросила: «Кто там?» – и в ответ мы услышали голос, до странности похожий на голос моего отца: «Откройте, это я вернулся за тем, что забыл».
Мать призналась мне потом, что у неё сразу защемило сердце от этого голоса, но всё-таки она пошла открывать. Каково же было наше удивление, когда за дверью никого не оказалось.
- И это всё? Кто-нибудь зло подшутил, – пожал плечами Холмс.
- Нет, это ещё не всё, – настойчиво возразила Мари Легран. – Наша часть двора особняка обнесёна высоким забором, вход отдельный от соседей и возможен только через небольшую калитку, выходящую на улицу. Не увидев никого на крыльце, мать выбежала на улицу в надежде поймать этого злого шутника и увидела стоящую у забора жену Ардена. Так вот, та ей сказала, что стоит у ворот уже четверть часа, и от нас за это время никто не выходил.
Моя мать вернулась домой совсем другим человеком: она сперва всё твердила, что это отец приходил за нами, и, значит, мы скоро умрём, а потом ей стало плохо, она слегла в постель, и рот у неё скривился. Врач говорит, что это удар, и ей нельзя волноваться, не то она может умереть. Но где там, мистер Холмс! Ведь я вижу, что она с тех пор только и думает, что об этом голосе, и всё ждёт и ждёт, когда мёртвый отец придёт за ней.
На этот раз моя терапия была бессильна, и девушка снова расплакалась.
- А не мог этот голос, – предположил я, – вам попросту почудиться?
- Не обеим же сразу, – всхлипнула Мари.
- Ну хорошо, – нетерпеливо вмешался Холмс, – а что вы сами думаете по этому поводу и, главное, что вы, собственно, хотите от меня?
- Объясните, – торопливо промокнув глаза платочком, потребовала Мари. – Объясните нам, что всё это значит, и вы спасёте двух бедных женщин от сумасшествия, а одну из них, может быть, и от смерти.
Холмс надолго замолчал, задумчиво барабаня пальцами по столу.
- У меня найдётся, чем заплатить, – спохватилась Мари Легран, роясь в своей дамской сумочке.
- Дело не в деньгах, – протестующим жестом отмахнулся Холмс. – Я только сомневаюсь, найду ли в себе силы бороться с женским суеверием – это такой же неблагодарный труд, как и бороться с женским упрямством.
- Но вы не можете бросить нас в такой беде, – с очаровательной самоуверенностью заявила наша гостья. – Пожалуйста, мистер Холмс, ну пожалуйста, помогите нам. Я так много слышала о вас. Говорят, на свете нет такой загадки, которая оказалась бы вам не под силу.
Странно, но лесть, даже самая грубая, порой действовала на моего друга безотказно. Впрочем, не исключено, что сострадание оказывало ещё большее действие. Так или иначе, ещё раз вздохнув, он поднялся с уютного гостиничного кресла и, молча, стал одеваться. Я оценил его жертву и последовал примеру.
Мари, правильно расценившая наши сборы, тут же расцвела.
- Жак отвезёт нас, – проговорила она. – Здесь совсем недалеко, и, когда…
- О нет! – как грешник в аду, возопил Холмс. – Кто угодно, только не Жак! Я сыт по горло этой Ноевой колесницей!
- Да ведь другой всё равно нет, – попытался урезонить его я.
- Тогда я лучше пойду пешком, – заявил этот упрямец – У меня сотрясение души от этого рыдвана, а ехать в нём – всё равно, что ехать на телеге – так же мочит и так же продувает.
- Но пешком очень далеко, – растерянно пробормотала Мари. – И зонтика не хватит на всех...
Холмс громко застонал, смиряясь с неизбежным.
Унылый Жак ждал нас у крыльца «Короны». Его допотопный экипаж смутно чернел перед домом. Дождь припустил ещё сильнее. Спотыкаясь в темноте и непрестанно оступаясь в лужи, мы кое-как погрузились в «Ноеву колесницу», и многострадальная лошадь припустила самым быстрым своим аллюром, делая никак не меньше мили в час.
- Ну, – сказал Холмс, – дня через два мы, думаю, доедем.
- Как погода будет, – не разделил его оптимизма я.
- Доедем, – с полной серьёзностью заверил беарнец. – Сегодня доедем.
Холмс недоверчиво покачал головой, но от комментариев воздержался.
Однако надо отдать справедливость нашей кляче: не прошло и двух часов, как по сторонам дороги потянулись деревянные сараи, залаяли собаки, а покосившаяся табличка на дорожном столбе возвестила о том, что мы въезжаем в Сан-Валери.
Дом Леграна находился на окраине посёлка. Большое бестолковое строение из белого кирпича, напоминало больше всего европейскую купеческую виллу. Обширный двор, окружавший его, мог бы вместить восточный базар или греческий форум, но вместо этого был совершенно пуст: стояла у стены сарая водосточная бочка, пустая и рассохшаяся – и всё. Поэтому лошадь Жака беспрепятственно въехала во двор со своей повозкой через широкие открытые ворота.
Только теперь выяснилось, что, садясь в экипаж, Холмс защемил дверцей полу плаща, и, в течение всей поездки обливаемая грязью, она, увы, успела поменять цвет с тёмно-серого на ядовито-оранжевый, местами с болотными пятнами. Я ожидал бурного монолога, но Холмс только скрипнул зубами и молча двинулся за нашей спутницей в дом.
Внутри дом был устроен так же бестолково, как и снаружи: три вытянутых комнаты переходили одна в другую, отделённые низкими проёмами, большую часть гигантской кухни занимала неуклюжая газовая плита. Она не горела, и в кухне тоже казалось сыро и холодно. Холмс демонстративно поёжился.
- Раньше здесь было центральное отопление, – извиняющимся тоном объяснила Мари, – но оно вышло из строя, а разобраться в устройстве никто не смог – все документы утеряны. В комнатах мы топим камины, а здесь, когда плита не горит, действительно, холодно. Может быть, Вы пройдёте в гостиную?
- Чуть позже, – отказался Холмс. – Ведь драма произошла здесь, так что и рассказ о ней я хочу услышать здесь.
В этот миг откуда-то из глубины дома послышался слабый дрожащий голос перепуганной женщины: «Мари! Мари! С кем ты?»
- Это мама, – Мари живо кинулась к дверям. – Я вас оставлю на минутку, месье?
Первое время после её ухода Холмс использовал на то, чтобы употребить по назначению свой носовой платок и, надо заметить, с наслаждением отдался этому занятию целиком. После чего обернулся ко мне:
- Прошу прощения, но этот райский, как про него говорят, климат меня доконает. Ну-с, что вы думаете о деле нашей клиентки, а?
- Бред нервной женщины, – честно ответил я.
- Раз уж на то пошло, бред двух нервных женщин, – поправил Холмс.
- Ну, нельзя же, в самом деле, предполагать, будто отец этой леди специально вернулся с того света, чтобы попугать своих близких!
- Нет, так я тоже не думаю, – и Холмс снова уткнулся носом в свой платок, трубя, как слон в зоопарке. Но глаза его из-за края платка поглядывали на меня с насмешливым интересом.
Мадемуазель Легран вскоре вернулась. Она уже успела где-то оставить свой зонтик и облачиться в домашнее платье из серой саржи.
- Я ничего не сказала маме о том, что вы – частый детектив, мистер Холмс, – понизив голос, проговорила она. – Не стоит, пожалуй, ей знать об этом. Я сказала просто, что вы знакомые Жака из Англии – у него много знакомых в Англии, потому что он ездил туда на заработки пять лет назад, так что звучит это вполне правдоподобно.
- Не имеет значения, как вы нас представили, – терпеливо объяснил Холмс, - но проблема в том, что мне придётся, так или иначе, задать вашей матушке несколько вопросов, и я что-то не представляю себе, как это сделать в роли приятелей Жака, пусть даже и из Англии.
- Вопросы? – перепугалась Мари. – Она не ответит вам на вопросы, месье – врач запретил ей волноваться.
Лицо Холмса стало таким, что я, неплохо зная его, слегка испугался за мадемуазель Легран. Но он быстро взял себя в руки:
- Ну хорошо  - пробурчал он себе под нос, - там видно будет. А теперь давайте перейдём прямо к делу, мадемуазель. Вы говорите, ваш сосед месье Арден? Кто ещё проживает в доме вместе с ним?
- Ну, во-первых, – мадемуазель Легран задумалась, - его жена – Карлетт, затем, сестра жены – мадемуазель Мадлен Лоран – она работает в универсальном магазинге в Лионе и бывает дома только по субботам. Впрочем, в день похорон отца она была здесь. Их мать – Полина Лоран – уже совсем пожилая женщина, у неё катаракта и она почти ничего не видит. Мальчики – Луи и Тун, ну, и малютка Лот – дочка Арденов.
- Действительно, - улыбнулся Холмс, - семья не маленькая. Полагаю, они не досаждают вам шумом?
- Ни в коем случае. Очень милые и любезные люди. У них, правда, часто бывают гости, но никакого беспокойства мы от этого не видим. Вход к ним с той стороны дома, а стены толстые.
- Значит, отношения между вами самые добрососедские? – ещё раз уточнил мой друг. – Это хорошо, а то я уже чуть было не заподозрил их в этой гадкой шутке…
- О, нет-нет, что вы! – активно запротестовала мадемуазель Легран. – Я и допустить такой мысли не могу. Месье Арден так мил, так участлив…
- Мне остаётся только просить прощения за мои подозрения, – извинился Холмс. – А теперь, мадемуазель Легран, я попрошу, чтобы вы еще раз припомнили, при каких именно обстоятельствах вы услышали голос, так напугавший вас?
- Я стояла здесь, – мадемуазель Легран быстро пересекла кухню и остановилась у самой двери, ведущей в соседнюю комнату, – а моя мать здесь, – она снова переместилась, на этот раз к наружной двери.
Холмс, внимательно наблюдавший за её перемещениями, слегка кивал головой.
- Скажите, снаружи мог ли кто-нибудь услышать, о чём конкретно вы разговариваете с вашей матерью?
Мадемуазель Легран задумалась:
- Ну, вообще-то мы разговаривали довольно тихо, – неуверенно проговорила она, – но если находиться на крыльце, прямо у дверей... Как вы видите, дверь из тонкого дерева. А что, вы полагаете, нас могли подслушивать? Но Карлетт ведь сказала, что у двери никого не было.
- Я помню о том, что сказала мадам Арден, – стараясь не раздражаться, ответил Холмс. – Кстати, могу ли я поговорить с ней?
- Я сейчас узнаю, дома ли она, – с готовностью вызвалась наша клиентка.
- Вы, кажется, не в лучшем из настроений, – заметил я, едва мы остались вдвоём.
Он насмешливо посмотрел на меня:
- Для писателя, Ватсон, вы поразительно сдержанны. Я просто в бешенстве. Судите сами: эта дама ворвалась к нам, когда я больше всего мечтал о тёплой постели, с того мгновения не умолкает ни на минуту, не сказав, заметьте, ни единого дельного слова. Чего она от меня хочет, не давая мне никакой информации? Чтобы я поймал призрака, связал его и показал им с матерью во всей красе? Или чтобы убедил их в том, что призраков не бывает? Я сыщик, а не богослов. Я знаю, что всякое действие на свете небессмысленно, и если кому-то понадобилось пугать вдову до полусмерти, то у него есть на то причина, о которой эти женщины должны... ну, пусть не знать, но догадываться. Однако мадемуазель молчит и поговорить со своей матерью мне тоже не позволяет. А раз так, зачем она вообще всё это затеяла? – и, вытащив из кармана платок, он снова возмущённо затрубил в него.
- А у вас сильный насморк, дружище, – посочувствовал я.
В трубных звуках, издаваемых Холмсом, появился оттенок рычания. Он попытался испепелить меня слезящимися глазами, но тут, на моё счастье, вернулась мадемуазель Легран.
- Карлетт дома, вы можете поговорить с ней, месье, прямо сейчас.
- Хорошо, – кивнул Холмс, поспешно пряча платок. – Проводите нас, пожалуйста.
Вслед за нашей клиенткой мы прошли через двор на улицу, откуда через другую калитку сумели войти на половину Арденов. Карлетт Арден – ярко одетая женщина лет тридцати – уже предупреждённая своей соседкой, ожидала нас.
- Хотите знать, не солгала ли я? – насмешливо улыбаясь, проговорила она. – Когда мадам Легран спросила меня, не выходил ли кто из их калитки, я, как видела, так и сказала: ни единого, мол, человека.
- Но ведь вы, мадам, – возразил Холмс, могли и отвлечься на что-нибудь именно в тот самый момент, когда человек вышел, вот ничего и не заметили.
- Ничего подобного! – рассердилась мадам Арден. – Как, интересно, я могла не заметить, если их калитка визжит, когда её открываешь, как резанный поросёнок. Я простояла возле неё бог знает сколько, потому что вышла на минутку попрощаться с мадам Лоффлери, а её муж в это время вспомнил про свою трость, а сама Люси не знала, что делать с собакой, и маленький Пьер никак не мог слезть с дерева. А ведь при этом мы, месье, не могли позволить себе шуметь, раз у Легранов такое горе… А вы пробовали бесшумно снять ребёнка с дерева?
У Холмса стало такое выражение лица, словно он вот-вот расплачется.
- Так вы сняли его с дерева? – неожиданно для самого себя спросил я.
- О да, месье, конечно! – мадам Арден с готовностью повернулась ко мне. – Его штанишки, правда, пострадали, но Люси говорит, что…
Я боялся взглянуть на Холмса. Но, когда я на это всё-таки отважился, меня поразило добродушное выражение его лица.
- Всё-таки, – заметил он, – у вас была масса поводов отвлечься от калитки соседей...
- Но она же скрипит! – искренне возмутилась мадам Арден. – Говорю вам, она ужасно скрипит!
Похоже, Холмс удовлетворился таким ответом. Во всяком случае, мы немедленно откланялись и тем же путём – через улицу – вернулись на половину семьи Легран.
Поглядев на Холмса, я поразился перемене, произошедшей с ним: болезни и раздражения как ни бывало, казалось, мой друг получил хорошую весть или выиграл сто гиней в лотерею.
- Холмс, – тихонько шепнул я, – что с вами? Похоже, вы напали на след?
- А вы, дружище, - весело обернулся он, - не заметили, с какой интонацией мадам Арден говорила о скрипучей калитке? Похоже, этот скрип немного выводит её из себя.
- Не понимаю, – воинственно вмешалась Мари, - какое ей дело, скрипит или нет наша калитка. Ведь это н а ш а калитка.
- Я как раз думаю, – таинственно отозвался Холмс, - что именно в этом вопросе собака-то и зарыта.
- Объясните! – в один голос потребовали мы с мадемуазель Легран.
- Уж не думаете ли вы, – с презрительной ноткой в голосе добавила Мари, - что это из-за скрипа калитки кто-то из Арденов так зло пошутил над нами? Они порядочные люди, и, может быть, не умеют достаточно хорошо скрывать свои чувства, но максимум зла, на которое они способны – это двухминутная перебранка, если наша курица зайдёт к ним в огород, или если Жак поставит свой экипаж слишком близко к их калитке.
- Поверьте, мадемуазель Легрн, – серьёзно возразил Холмс, – у меня и в мыслях нет ничего подобного. Но прежде, чем я расскажу вам о своих предположениях, я хотел бы сам кое-что проверить. Скажите, этот голос… он был обычным? То есть, я хочу сказать… ведь похожих голосов много. Мог бы среди них и в самом деле быть голос, похожий чем-то на голос вашего отца. Что вас напугало в нём?
- Ну… – мадемуазель Легран задумалась, – наверное нас напугало прежде всего то, что именно он сказал: о том, что пришёл за матерью и мной…
- Ведь он не называл имён? – мягко уточнил Холмс. – И потом, насколько я мог понять по вашему рассказу, вы, а особенно ваша мать, были испуганы самим голосом, ещё до того, как разобрали слова. Припомните, может быть, что-то в самом голосе вызвало ваш страх?
Закрыв глаза, Мари даже побледнела от воспоминания – казалось, любая мысль о страшном голосе вызывает у неё подсознательную реакцию ужаса.
- Нет, – наконец проговорила она, - пожалуй, этот голос нельзя назвать обыкновенным. Он звучал очень глухо, мистер Холмс, и, в то же время, гулко, как если бы под землёй – вы понимаете, конечно, что я говорю образно – кто-то огромный и значительный говорил тихим басом.
- Да, – сказал Холмс. – Я так и думал. А теперь я должен, всё-таки, поговорить с мадам Легран. Вы проводите меня, мадемуазель Мари? Я обещаю вам, что буду осторожен.
На лице девушки ясно отражалось сомнение. Она посмотрела на меня, словно ожидая подсказки.
- Мадемуазель Легран, сделайте так, как вам говорит мистер Холмс, - посоветовал я. – Уверяю вас, мой друг знает, что делает, и на моей памяти ещё ни разу не ошибался.
Холмс спокойно выслушал дифирамб в свой адрес и, подтверждая мои слова, величественно кивнул головой.
- Ну что ж, - обречённо проговорила Мари Легран, - пройдёмте со мной.
Мы прошли в небольшую затемнённую спальню, где под лёгким покрывалом возлежала представительного вида немолодая женщина. Признаюсь, я замер на пороге, поражённый красотой мадам Легран. Как я уже упоминал, лицо её дочери тоже было довольно милым, но то, что я увидел теперь, заставило меня буквально онеметь. Прежде всего, по подушке струился каштановый водопад – так густы и пышны были её волосы, а от их золотистого оттенка полумрак спальни казался пронизанным солнцем, хотя давным-давно наступил вечер, и никакого солнца не было и в помине. Затем её лицо – почти античное правильностью черт, оно несло отпечаток чисто французской одухотворённости и, при всей своей томности и нежности, оставалось целеустремлённым и каким-то особенно вдохновенным – казалось: вот женщина, умеющая добиваться своего и знающая себе цену. Когда мы вошли, я ожидал увидеть слабую парализованную старуху, а с постели приподнялась, светя нам навстречу зелёными, лучистыми глазами, сама Афродита в золотом венце пышных волос.
- Мама, это те самые господа из Англии, я тебе говорила, – с лёгким смущением в голосе представила нас Мари, бросив при этом на Холмса умоляющий взгляд, и как бы прося его без нужды не волновать больную. Действительно, в красоте мадам Легран было столько беззащитности, что я сам, только что горячо защищавший Холмса, почувствовал, что мой друг может оказаться в чём-то недостаточно тактичен.
- Вы, мадам, только ни в коем случае не должны волноваться, – начал я самым бодрым тоном, на какой только был способен.
Холмс диковато посмотрел на меня и украдкой потёр пальцем висок. Впрочем, я уже и сам почувствовал, что начал как-то не так.
- Мадам Легран, – мягко проговорил сам Холмс, – я – частный сыщик. Ваша дочь обеспокоена странными обстоятельствами, сопровождавшими похороны вашего мужа, она пригласила меня расследовать природу явления, так напугавшего вас в день похорон. Думаю, что я с этим справился, но кое-что нуждается в уточнении. Вы позволите мне?
- Да-да, конечно, – в глазах мадам Легран появилась растерянность.
- Мадемуазель Легран, – повернулся Холмс к нашей спутнице, – вас не затруднит набросать для меня некое подобие плана дома? Отметьте на нём все входы и выходы и пометьте, пожалуйста, крестиками всех участников событий: себя, мадам Легран и мадам Арден.
Пожав плечами, Мари взяла со стола листок бумаги и принялась усердно рисовать, высунув кончик языка, как школьница. Глядя через её плечо, я мог видеть рисунок.
Закончив, она протянула листок Холмсу.
- Большое спасибо, – вежливо поблагодарил мой друг. – Очень толковый план.
- Но что это нам даёт?
- Терпение, я скоро всё объясню, – пообещал Холмс. – А скажите мне, мадам Легран, ваши соседи никогда не жаловались вам на скрип вашей калитки?
Теперь сомнения в здравом уме Холмса появились не только у Мари, но и у её матери.
- Я вас, кажется, понимаю, – всё же нашла она в себе силы улыбнуться. - Но это не месть наших соседей, месье Холмс. Боюсь, Мари напрасно потревожила вас – со сверхъестественным не справиться даже такой знаменитости, как вы.
- Я польщён вашей оценкой моего профессионального уровня, мадам Легран, – с лёгким поклоном, скрывающим усмешку, ответил Холмс. – Но совершенно не разделяю вашего мнения насчёт сверхъестественного. Мне, видите ли, уже приходилось иметь дело со сверхъестественным, и, знаете, мадам, я в нём разочаровался. А теперь ответьте мне ещё на один вопрос, мадам: вы сами хорошо слышите, как скрипит ваша калитка?
- О, господи! Ну при чём здесь наша калитка? – не выдержала Мари.
- Ответьте, мадам, – полностью игнорируя её, мягко повторил Холмс.
- Да, – помедлив, отозвалась мадам Легран, – мы слышим, как она скрипит. Особенно это слышно в кухне.
- Я попрошу вас сейчас об одном одолжении, – повернулся Холмс к мадемуазель Легран, – пожалуйста, пройдите вместе с доктором Ватсоном и займите места, помеченные на вашем плане крестиками под номерами «один» и «два». Я должен сказать мадам ещё два слова, а потом присоединюсь к вам.
Мы с мадемуазель Леган недоумённо переглянулись, но я уже привык к тому, что все действия Холмса со временем получают разумное объяснение, а моя спутница, видимо, просто сочла за благо не спорить с безумным сыщиком, которого сама же зазвала в дом на свою голову.
- Да, кстати, – бросил вслед нам Холмс, – я просто уверен, что в вашем доме производился кое-какой ремонт не более месяца назад. Может быть, доведись мне увидеть месье Ардена, я изменил бы мнение, но пока – не больше месяца.
Мари переменилась в лице. Я вдруг почувствовал её руку в своей.
- У нас, действительно, пробивали вентиляционный ход две недели назад, – испуганно шепнула она, – но я не знаю, как он об этом узнал. Скажите, доктор Ватсон, а с ним вообще всё в порядке, а?
- Не беспокойтесь, мадемуазель Легран, – постарался успокоить я, - Холмс бывает эксцентричным, но он отнюдь не безумец. Полагаю, скоро мы действительно всё узнаем.
- О чём он говорит с мамой? – не унималась, однако, она. – Надеюсь, он не скажет ничего такого, что могло бы повредить ей?
- О, на этот счёт будьте совершенно спокойны, – заверил я. – Холмс – сама деликатность.
Она, похоже, хотела добавить что-то ещё, но тут слова замерли у неё в гортани, потому что мы снова услышали его...
Я затрудняюсь описать этот необыкновенный голос. Действительно, он раздавался глухо, как из-под земли, но в то же время был необыкновенно гулким и громким.
- Это я, – произнёс зловещий голос, – вернулся за тем, что забыл здесь.
Сердце у меня замерло и похолодело, а мадемуазель Легран зажала руками рот, чтобы не завизжать.
- Боже мой, боже мой! – простонала она. – Тот же голос, те же самые слова…
Не знаю, насколько пошатнулась бы в следующий момент вся моя вера в естественность и разумность мира, но привидение вдруг повело себя странно, а именно громко чихнуло, затем весело рассмеялось и, наконец, несколько изменённым, но вполне узнаваемым голосом Холмса проговорило:
- Мои извинения, если напугал вас, но мне было важно воссоздать точную картину. Я сейчас подойду и объясню, как всё получилось. Надеюсь, после этого мадемуазель убедится, что все мои вопросы имели существенное значение, а не только свидетельствовали о помрачении ума.
- Ах! – всплеснула руками Мари. – Он всё слышал!
- Разумеется, - подтвердил Холмс, – я и сейчас слышу, о чём вы говорите так же хорошо, как вы слышите меня. Но подождите, сейчас я к вам присоединюсь.
- Холмс! – закричал я. – Ну можно ли так шутить? Вы нас чуть до смерти не напугали! Где вы?
- Сейчас-сейчас, – откликнулся он. – Иду!
Ждать пришлось недолго: не прошло и минуты, как Холмс появился, но появился почему-то с улицы, отчаянно скрипнув при этом калиткой.
- Как вы туда попали? – удивилась мадемуазель Легран.
- Прошёл через чёрный ход, – невозмутимо откликнулся мой друг. – Угадайте, откуда я с вами говорил? С крыльца ваших соседей. Мадам Арден любезно позволила мне им воспользоваться.
- А мама? – вскричала вдруг мадемуазель Легран. – Что, если она слышала? Ей же нельзя волноваться!
- Доктор Ватсон был совершенно прав в отношении моей деликатности, – лукаво улыбнулся Холмс. – Мадам Легран об эксперименте я предупредил.
- Значит, вы нарочно хотели нас напугать? – возмутилась Мари.
- Ну что вы! – возразил мой друг. – Я просто искал подтверждения моим догадкам, – но я, хорошо зная Холмса, готов был поклясться: в его глазах при этом плясали-таки чертенята.
- Объясните же нам, наконец, – потребовала Мари, - что это был за фокус?
Холмс снова вытащил из кармана платок и на этот раз, не стесняясь, хорошенько высморкался. Возможно, впрочем, это была провокация, потому что наша хозяйка немедленно спохватилась:
- Ох, как же вы простужены, мистер Холмс! Вам просто необходимо попить чего-нибудь горячего. Садитесь сюда, я мигом приготовлю вам горячий пунш с мёдом.
Холмс подмигнул мне и спрятал платок в карман.
Не прошло и нескольких минут, а перед нами уже курились аппетитным паром высокие кружки. Так, блаженствуя в тёплой комнате и прихлёбывая очень неплохой пунш, я услышал рассказ Холмса о том, как ему удалось разгадать тайну загробного голоса недавно умершего человека.
- Прежде всего, – начал мой друг, – я решительно отверг всякую мистику. Не то, чтобы я не верил в сверхъестественное вообще – особенно в тёмной комнате, и, когда за окном дождь, но просто это уж такое правило: или вести расследование или заклинать духов – вместе не удаётся. Так вот: отвергнув сверхъестественное, я, разумеется, заподозрил чью-то злую шутку. Однако, против этой версии имелись серьёзные возражения: место здесь малонаселённое, со своим соседями вы в хороших отношениях. Оставалось подозревать шутника со стороны. Но если это, действительно, так, становилось непонятным поведение мадемуазель Арден. Ведь шутник, кто бы он ни был, не мог войти в ваш двор и подняться на крыльцо незамеченным. Получалось, мадам Арден покрывает этого человека. Но она в хороших отношениях с вами – зачем ей покрывать негодяя, желающего вам насолить?
- Но Холмс, – вмешался я, – быть может, она была вынуждена его покрывать? Например, её припугнули или она хорошо знает этого человека?
- Я учёл и это, – кивнул головой Холмс. – И оставил ей, так сказать, путь к отступлению, спросив, не могла ли она попросту пропустить человека. Как вы помните, она этим не воспользовалась. И вот тут меня впервые навело на мысль её упоминание о калитке. Я подумал, а почему её беспокоит скрип калитки соседей – а он, судя по интонации, беспокоил её сильно. «Тут что-то должно быть связано с особенностями акустики», – сказал я себе. И вдруг вспомнил: старая отопительная система, про которую толком никто не знает, как она устроена. Я видел подобные коммуникации в больших домах. Чтобы тепло доставлялось во все жилые помещения, дом должен быть просто пронизан трубами. «Да это же и есть акустическая система», – сказал я себе. Ещё больше уверился я в своей догадке, когда вспомнил, как вы, мадемуазель Легран, описывали этот голос: глухой, но, вместе с тем, громкий и гулкий. Но ведь именно такой голос получается, если говорить в трубу – мальчишки часто развлекаются этим, пугая друг друга. «Но раз трубы дают такую хорошую слышимость, – продолжал рассуждать я, – вряд ли следует ожидать, что обе семьи мирятся с этим сколько-нибудь длительное время». Значит, какое-то событие, происшедшее совсем недавно, изменило положение вещей настолько, что ваша калитка, скажем, стала доставлять хлопоты не только вам, но и вашим соседям. Тогда я и высказал предположение о ремонте, которое вы, мадемуазель Легран, насколько я помню, подтвердили.
- Ну да, – согласилась Мари. – Но я всё-таки не понимаю, мистер Холмс, кто воспользовался этой системой коммуникаций? Кто пошутил над нами?
- Я тоже не сразу сообразил, в чём тут дело, – снисходительно признался Холмс. – А всё потому, что раздосадованный болтовнёй мадам Арден, слушал недостаточно внимательно и едва не упустил из её рассказа существенную деталь. Мадемуазель Легран, я счастлив сообщить вам, что против вас не было никакого злого умысла, всё произошло совершенно случайно, и вы просто стали жертвой недоразумения.
- Недоразумения? – недоверчиво повторила Мари Легран.
- Вы помните рассказ мадам Арден, Ватсон? – обернулся ко мне Шерлок Холмс.
- Помню, хотя он и показался мне несколько сумбурным, – пождал плечами я.
- Помните, о каких действующих лицах шла речь?
- Да. О какой-то Люси, её ребёнке и, по-видимому, о муже.
- Ещё о собаке, – припомнила мадемуазель Легран.
- Очень хорошо! У вас обоих прекрасная память, – похвалил Холмс. – И вы, конечно, понимаете, что сцена прощания у калитки происходила как раз примерно в то время, когда послышался голос.
- Ну да, а что это нам даёт?
- А вот что: вспомните-ка ещё, чем был занят каждый участник сцены.
- Мальчишка сидел на дереве, – сказал я. – Я это точно помню.
- Эта Люси не знала, что делать со своей собакой, – подхватила Мари, а её муж...
- Он вспомнил о своей трости, так она сказала, – продолжил я. – Очевидно, он забыл у Арденов свою трость и вернулся... Постойте, постойте... – я вдруг замолчал, осенённый внезапной догадкой.
- ... «за тем, что забыл», – ликующе подхватил Холмс. – И, благодаря капризам вашей акустической системы, мадемуазель Легран, вы услышали именно это так, словно оно прозвучало рядом, за вашей дверью.
Мари Легран молчала, как громом поражённая.
- Значит, из-за такого пустяка, – произнесла она наконец, обретя дар речи, – все наши страхи? Бессонные ночи? Болезнь мамы? О, мистер Холмс! – и, с чисто французским темпераментом, вдруг, обхватив за шею Холмса, она быстрым поцелуем коснулась его щеки.
Сказать, что Холмс оторопел, это ещё ничего не сказать. Несколько мгновений мне казалось, что он близок к обмороку. Он побледнел, потом покраснел, на лбу его выступила испарина и, наконец, вновь обретя утраченную было власть над языком, он потерянно пробормотал:
- Напрасно вы целуете меня, мадемуазель. Подхватите ещё, чего доброго, инфлюэнцу... – и полез в карман за платком.
- Как врач, авторитетно заявляю, – вмешался я, забавляясь его растерянностью, – что при столь непродолжительном контакте вероятность заражения практически сводится к нулю.
Мы возвращались из Сан-Валери всё в том же допотопном рыдване с унылым Жаком на козлах. Дождь так и не прекращался. Мы отказались от предложенного ночлега у мадам и мадемуазель Легран и решили вернуться в «Корону». Всю дорогу Холмс молчал, и только уже вылезая из экипажа перед крыльцом, задумчиво, ни к кому не обращаясь, проговорил:
- Не знаю, в чём тут дело... Может быть, просто совпадение...
- О чём вы, Холмс? – насторожился я.
- Да о моём насморке. Видите ли, Ватсон, с тех пор, как мадемуазель меня поцеловала, я ещё ни разу не чихнул и дышу свободно. Сдаётся мне, женский поцелуй неплохое средство от простуды. Только вот, – лукаво прищурился он, – не знаю, можно ли рекомендовать это средство для широкого применения...