Тимофею уже какую ночь снился один и тот же сон. Видит он себя в нём молодым и сильным. Его кучерявым чубом играет летний ветерок, прилетающий из-за речки, пахнущий сладковатым запахом цветущего кипрея. Он ещё не успевает высушить потное лицо своим ласковым дыханием, как палящее июльское солнце вновь выжимает из всех пор сильного тела солёную воду. Сейчас бы нырнуть с обрывистого бережка в прохладную воду речки прямо в лёгкой одежде, полежать в воде на спине, глядя в синее, без единого облачка, небо, а потом снова махать косой в густой и высокой траве заливного луга. Но ещё только половина прокоса, до мелких берёз на опушке - далековато. Вот когда пройдёт прокос, остановится, подняв косу, пройдёт по ней бруском – «вжик-вжик, вжик-вжик», дождётся Настю, которая идёт в прокосе следом, наточит её косу, и пойдут рядом между рядками только что скошенной травы и уже увядающей на этом жарком солнце. Дойдут до речки, и, прежде чем начать новые прокосы, окунётся Тимофей в воду, отфыркиваясь, будет смотреть, как Настя, забредя в речку по колена, ладонями бросает на лицо воду, а на призыв мужа плыть к нему, хихакая, отвечает: «Не соблазняй, не соблазняй, знаю я тебя, получится как вчерась! Мы так с тобой с покосом и до снега не управимся!» Потом снова пойдут след в след, оставляя за собой полосы скошенной травы: широкую – Тимофея и чуть поуже – Насти. И пока Тимофей будет поправлять косы бруском, Настя пойдёт через мелкий березнячок к ельнику. Ели там огромные и разлапистые, и тянется ельник далеко вдоль речки, упираясь в болото. В самый жаркий день в ельнике сумрачно и прохладно, осенью в нём полно подъеловиков – хоть косой коси.
Зачем она туда пошла, непонятно Тимофею. Нужду справить могла бы и поближе. Тревожно становится Тимофею, и он просыпается.
Прожили они с женой, слава Богу, счастливую жизнь, не пришлось им расставаться, всегда вместе. Если и приходилось уезжать на несколько дней одному, то чувствовали оба себя неуютно. И так все пятьдесят лет. Недавно золотую свадьбу отметили им дети. Научились они понимать друг друга без слов, и лицом, и движениями стали похожи . Частенько размышлял Тимофей над словами из Библии: «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепиться к жене своей, и будут двое одна плоть». Да, стали они единым целым за эти пятьдесят лет, чувствовали и мысли друг друга, и боли, и настроение.
- Что кряхтишь? Али во сне что нехорошее приснилось? - спросила Настя.
- Да так, всякая пустячина привиделась.
- Да не темни, вижу: что-то сказать хочешь.
- Помнишь, в молодости покос наш на лугу у речки? Сено мы с тобой косили, так вот ты за чапыгу в ельник тогда ушла. Зачем и куда ты ходила?
- Да не помню я уже теперича, да и в ельник тот я всегда только с тобой ходила, боялась я его. Мы как грибы там собирали, и то я около тебя старалась быть, ты всё ворчал: мол, все грибы около тебя стоптала.
- Вот и мне стало интересно: и что ты вдруг одна туда ходила?
- Так ты это во сне, чоли, видел?
- Теперь понять уже не могу: может, во сне, а может, явь вспомнил.
- Пустой твой сон, не думай про него больше, садись, чаёвничать будем.
Но сон повторялся, и Тимофею стало казаться, что он должен понять, куда ходила тогда Настя, но сон обрывался всё на том же месте. Однажды он не вытерпел и сказал Насте:
- Ну хоть бы ты посмотрела во сне, зачем ты тогда в ельник-то ходила!
- Да ить не могу я в твой сон влезти!
- А ты попробуй, может, вспомнишь что.
Приснился Насте сон, видимо, с разговора мужа: увидела она себя на покосе. Сгребает она подсохшее сено граблями в валки, стараясь успеть за Тимофеем, который вилами берёт огромную кучу сена и несёт в копну. Уже на лугу стоят несколько свежих копён, ровных и высоких. Гордился Тимофей своими копнами, никакой дождь их не проливал. От пересохшего сена висит над лугом дурманящий запах. Поправляя платок на голове, Настя ищет глазами Стёпку, старшего сынишку. Тимофей взял его на покос: мол, пусть привыкает. И видит, что тот входит в ельник, нырнув под свисающие почти до земли зелёные игольчатые ветви. Она бросает грабли и бежит за ним. Стёпка сидит на корточках и прутиком трогает зелёную огромную жабу, раздувающую от жары шею.
- Мам, дождик будет, видишь, лягуха на покос вылезает, - сообщает он Насте.
- Вот и надо быстрее с сеном заканчивать, а я за тобой бегаю, пойдём скорее отцу помогать.
Они успели сгрести всё сено в копны, когда упали первые тяжёлые капли и налетевший ветер затянул всё небо тёмными, пропитанными водой тучами. Настя сидела в шалашике с прижавшимся к ней Стёпкой, когда с неба обрушился водопад. Мокрый, но счастливый Тимофей влез в шалашик и обнял их обеих своими ручищами.
Утром Настя рассказала Тимофею свой сон, и они стали думать, к чему бы он.
- Не случилось бы чего со Степаном, - сказал Тимофей. - Давно звонил-то он?
- Да уж месяц прошёл.
- Вот всегда они так. Разговор копейки стоит, чтобы отцу-матери позвонить. Сама позвони сёдни.
- Ладно, отец, позвоню, вот только приберусь немного.
Тимофей лежал на диване и прислушивался к разговору жены по телефону.
- Отец, радость у нас, ещё одним внуком больше стало! - передавала ему новость Настя. Степан решил внука твоим именем назвать!
Потом они долго решали, как выгадать с пенсии на поездку в город к Степану, чтобы увидеть и подержать на руках маленького Тимошку.
май 2014
Публикации: журнал И Жизнь и Слёзы, и Любовь № 20 2015г