Сад, где не падают тени

Глава 1. Ветер.


Ветер. Сильный, порывистый. Я знаю, что он сейчас везде на Земле. Во всяком случае, он там, куда пришла осень. А здесь, в саду, тихо. Качели еле заметно качаются над подушкой из сухих листьев. Когда-то листья были зелёными. Но... С тех пор прошло много дней. Или веков. Я не знаю, не считала. В моём положении считать смешно - можно просидеть над этими подсчётами всю Вечность. Почему? Да всё очень просто. Здесь нет времени. В этом саду.
И никогда не будет. И не было, наверное, никогда.

- Любит. Не любит. Напишет. Прочтёт. В землю отпустит. Свечку зажжёт.

Сидя на качелях, я проговариваю эти привычные слова, обрывая лепестки увядшей и уже высохшей ромашки. Другие здесь не растут. Никогда не задавалась мыслью: а почему так? Возможно, зря. Стоит иногда перестать думать только о том, что болит, и обратить внимание на то, что вокруг. А вокруг меня - старые фруктовые деревья, которые так стары, что помнят, как зажигались первые звёзды. Но, на этих деревьях нет листьев. Только сухие цветы. Пожелтевший розовый - у вишни, беловато-жёлтый - у яблонь. Ещё где-то в глубине сада растёт миндаль. Наверное, растёт. Я могу и напутать. Возможно, он мне просто снился. А этот сад... Сад никогда не меняется, вплетаясь иногда в мои короткие сны отрывочными видениями веток, сухих цветов, этих качелей, которые сейчас раскачиваются в такт с моими движениями. А ветра - нет. Наверное, ему было бы скучно здесь. Я представляю ветер, как нечто живое. Прекрасное, всемогущее. Если сосредоточиться, я даже вспомню его прикосновение к лицу, к губам. Ветер можно пить, я заметила. И он утоляет жажду не хуже, чем вода. Странно! Я ещё помню тот момент, когда я пила ветер.

Трасса Варшава — Познань. Ночь, фонари, высоченные, как дома. Их жёлтые драконьи глаза, безучастно смотрящие на асфальт и машины, проносящиеся по дороге. Я курю, стоя обочине. И мне дико хочется пить. А воды — нет. Можно было купить! Но я об этом забыла, как забыла и о многом другом, что было необходимо или просто — желательно. По щекам текут слёзы. Я глотаю их, слизывая с губ, но разве возможно напиться слезами? И вот тогда я и научилась пить ветер. Ледяной, свистящий, как тот, что сейчас носится над городами. Он был удивительно вкусным.

Лепестки ромашки, которые я оборвала, произнося своё извечное «любит — не любит», еле заметно шевельнулись. Ветер?! Но как это возможно?! По логике, я должна бы сейчас спрыгнуть с качелей, осмотреться, попытаться почувствовать его. Но я лишь улыбаюсь. Смутной улыбкой. Мне знаком этот трюк. Я уже даже непроизвольно пытаюсь заставить себя поверить в невозможное. Это НЕ ветер. Это всего лишь оборка моего длинного платья, пепельно-розового, как те самые сухие цветы на вишнёвых деревьях. Это от движения оборки невесомые почти лепестки чуть дрогнули. Как глупо... Я вынимаю из причёски новую сухую ромашку.

- Любит. Не любит. Напишет. Прочтёт. В землю отпустит. Свечку зажжёт.

А потом и это надоедает. Медленно встаю с качелей. Длинный подол платья шуршит по земле, по сухим листьям и лепесткам. Поднимаю голову, смотрю в небо. Оно здесь тоже почти не меняется. Днём — серое, ночью — чёрное. Всегда одно и то же. Я иду вглубь сада, зная, что качели за моей спиной слегка раскачиваются. Я забыла на них свою шаль, кажется. Но возвращаться не хочется. Нет смысла. Мне ведь уже давно не бывает тепло, а значит, шаль не согреет. Это, скорее, дань моему наряду. Кто-то выбрал его за меня. Только вот кто? Я и этого уже не помню. Или не знаю. И не хотела бы знать. Я вообще ничего сейчас не хочу. Медленно ступая босыми ногами по земле, я не чувствую её твердости. Но, если упасть, то будет немного больно. Это чувство мне доступно. Пока доступно. Или ещё. Или — уже. Не знаю...


Глава 2. Без дат.

У меня больше нет календаря. В прошлом я часто путала даты, дни, поэтому я совершенно не страдаю от отсутствия бумажки с набором цифр. Да и не нужен он мне. Какая разница, какое сегодня число, месяц, год? В этом саду всегда всё одинаково. Один день похож на другой, смена дня и ночи происходит, наверное, так же, как и везде. Иногда идёт дождь. Как раз сейчас я его слышу. Он совсем скоро начнёт свой танец здесь, в моём саду. Дождь приходит неслышно. Так ступают кошки, тени. Так приходят воспоминания. Дождь... Я его помню - разным. Закрываю глаза и снова улыбаюсь. Там, наверху, кто-то решил сделать мне самый лучший, самый драгоценный подарок. Мне оставили память.

Ночь. Она была, на тот мой неискушенный взгляд, нескончаемой. Глядя на тёмную дорогу через лобовое стекло, пытаясь не отключиться после тридцати часов, проведенных за рулём, я гадала - когда же наступит рассвет? А дождь лил и лил, мелькание дворников наводило какой-то странный дурман, напоминающий сон с открытыми глазами. Ночь не кончалась. И не кончался дождь. Это тоже было на трассе Варшава - Познань. На той, что ведёт к границе с Германией. Трасса короткая - всего двести пятьдесят километров. Наверное, сейчас она длиннее. А вот тогда... Тогда это был кусочек рая. Тот, кто водит машину, поймёт меня. Ровное покрытие, никаких ям. И жёлтые драконьи глаза сквозь пелену дождя. Я их отчетливо помню даже сейчас. Память бывает милосердной, как выясняется.

И ещё - про дождь. Ночь, ещё одна ночь в маленькой гостинице. Мягкая кровать, простыни, пахнущие лавандой, ветер, чуть колышущий шторы. Огромные звёзды на осеннем небе, которые ждут, когда с ними заговорят. Я пытаюсь заснуть, но сна нет. Курю, лёжа на кровати. Смотрю на окно, на белые прозрачные шторы. И слушаю, как откуда-то издалека приходит дождь. Со своим, таким характерным, звуком, который ни с чем не спутаешь.

- Забери меня... - шепчу я еле слышно. Но дождь не может выполнить мою просьбу. Точнее, он знает, что я обращаюсь не к нему.

Сигарета дотлевает в пепельнице, а я продолжаю смотреть на постепенно светлеющее окно. Надо бы встать, спуститься к машине. Через несколько часов я должна быть дома, в Москве. Но меня там не будет. Во всяком случае, не будет вовремя. Я остаюсь на этой кровати, не пытаясь даже вытереть текущие на подушку слёзы. Не всё ли равно, если она промокнет? Пусть все думают, что это дождь. Дождь, прошедший сквозь стены. Дождь, который не слышит меня. Или не слушает...

В Брюгге тоже есть дождь. Почему-то именно в старом Брюгге дождь обретает вкус. Он сладкий, как... Боль. Пронизывающая, острая. Где-то в сердце и в левой руке, в кисти. Что это? Ах да... Я изо всей силы ударила по стволу растущей здесь яблони. Бедное мёртвое дерево! Ты, конечно, ни в чём не виновато. Я снова срываюсь, хотя, казалось бы, пора уже привыкнуть. Боль в руке пройдёт. Очень скоро. А вот боль в сердце... Она просто слегка притупится, не более. Но я вспоминала Брюгге. Да, там у дождя особенный вкус.

Огромные старые ивы, склонившиеся над каналами Северной Венеции. Сколько им лет? Сколько лет живут ивы? Не знаю. Их рисовали такими же, как сейчас, великие мастера живописи давно ушедших веков. И красиво ведь рисовали! Я сама пробовала, но все мои рисунки, так или иначе, сводились к портрету. Портрету, который я рисую до сих пор. А дождь танцует по каналам.

- Смотри, как красиво! - я говорю эти слова вслух, зная, что рядом со мной никого нет. Люди, возможно, принимают меня за сумасшедшую. Тем лучше. Это хорошая броня, защищающая от недоумённых и любопытных взглядов. Да, здесь красиво. Дождь заливает своими слезами башню ратуши и колокольню брюжского собора. На самый её верх ведут несколько десятков ступеней, которые от воды становятся скользкими и опасными. Я это знаю, поднималась туда в дождь. Смотрела на Брюгге, лежащий внизу, слушала, как по вековой черепице стекает этот осенний дождь. А сады Брюгге пили и пили эту влагу, уже не пытаясь впитать её в свою землю. Дождь ласкал окошки домов, где живут кружевницы, любовался их работой, быстротой, с которой кружевницы двигают коклюшки. Глядя на капли, текущие по стеклу, строящие одним им присущий, непостижимо сложный узор, я подумала о том, что дождь, наверное, тоже учился у кружевниц. Кружево дождя на окнах ничем не хуже, чем те воздушные прекрасные узоры, что выставлены в витринах Брюгге.

- Есть ли душа у дождя, как ты считаешь? - я опускаю руку в тёмно-зелёные воды канала на одной из городских набережных. И жду. Жду ответа, которого, я знаю, не будет. Если кто-то и ответит мне сейчас, то только дождь. Потому, что у него есть душа.


Глава 3. Так приходит дождь.

Вспоминая дождь, не могу не вспомнить одно странное утро. Москва. Осень. Наверное, тоже - октябрь, конец или середина, я не смогу вспомнить точную дату. Наверное, я уже никогда не смогу этого.

На столе - подсвечник. В нём, на самом дне, остатки воска и обгорелый фитиль - вот и всё, что осталось от моей ночной собеседницы. Рассвет, а я даже не ложилась. Тускло поблескивает в этой серой дымке стекло фоторамки. Пепельница, полная розовых окурков, пустая чашка. Что же я пила? Кофе, кажется. Кстати...

- Будешь кофе? - я встаю с дивана, потягиваясь, будто кошка. И моя кошка, проспавшая всю ночь у меня в ногах, тоже спрыгивает на пол и тоже потягивается. Но кофе я предлагаю не ей.

- Сделать тебе капучино? - звук моего голоса мне самой кажется незнакомым. Осторожно, чтобы не задеть стоящий напротив дивана стул, я прохожу к кофеварке. Кофе. Капсула сиреневого цвета исчезает в недрах кофемашины. Эспрессо, как всегда. Без него мне не начать день. Я криво усмехаюсь. Как можно начать то, что не закончилось?! Никак, наверное. Но, я каждое утро пытаюсь. И вот передо мной чашка с чёрной жидкостью. Лёгкое шуршание. Я распечатываю новую пачку сигарет. Писк кофеварки. Ах да, это капучино приготовился. Ставлю чашку возле фотографии и смотрю, как от горячего пара затуманивается стекло фоторамки. Молча смотрю, кусая губы. Ведь сказать хочется столько всего!

- Ты здесь?

Я отвожу взгляд от твоего лица, каждую чёрточку которого я знаю наизусть. Лёгкая дробь по жестяному подоконнику.

- Да, я всё ещё здесь. Или мне это кажется.

- Не кажется. Ты придёшь?

Я закрываю глаза. Да, я обязательно приду. Очень скоро. Просто надо немного подождать. И дождь знает это. Это он говорит со мной на том языке, который известен лишь нам двоим. Думаю, что этот язык не так уж и сложно выучить. Это язык одиночества. С лёгким акцентом тоски.

Постепенно за окном светлеет. Я уже могу различить дома и дорогу, пожелтевшие деревья во дворе. Они залиты дождём, который пришёл сегодня. Интересно, а им холодно? Способны ли они испытывать холод?

Твой кофе остыл. Стекло снова стало прозрачным, и я снова вижу твою чудесную улыбку. Мне пора, ты прости! Какие-то дела нужно сделать, вроде бы. Я с ужасом понимаю, что не помню. Ничего не помню. Паника. Спасительный ежедневник. Ах, да... Теперь вспомнила. Мне действительно пора. И я выхожу из кухни. Дождь негромко барабанит мне вслед. Я оборачиваюсь и долго смотрю на твою фотографию, стоящую на столе рядом с чашкой уже холодного капучино.

- Я пойду, ладно? Ты пей кофе, совсем ведь остынет. И, если хочешь, поешь. Только извини, в холодильнике мышь...

Я начинаю смеяться. Истеричным, неестественным смехом. Хотела сказать, что в холодильнике мышь повесилась. И мне нечем угостить тебя. Я давно ничего не покупаю, ем какую-то дрянь по дороге домой обычно. Для кого покупать? Для кого готовить? Это раньше я мечтала, покупая красивую посуду, что однажды... И тут нервы сдают. А ты этого наверняка не выносишь. Поэтому, я до боли закусываю губы.

- Ты просто выпей свой кофе, ладно? А вечером я что-нибудь придумаю. Обязательно. Мне пора.

Я подхожу к пустому стулу, закрываю глаза и шепчу:

- Я буду скучать по тебе. Обещаешь мне хоть накоротко позвонить?

Выхожу я, не оглядываясь. А на улице меня ждет дождь. Холодный, проливной.

- Привет! - киваю я, идя к машине.

- Здравствуй! - отвечает мне дождь, лаская лицо, волосы, плечи.

Вот таким я и запомнила его, наверное. Приходящим под утро.

Сад по-прежнему молчит. Собственно, он так же пуст, как и кухня в моём том доме. Вот только выйти отсюда, как из кухни, нельзя. Я это давным-давно поняла. Поэтому и брожу бесцельно между деревьями.

Капля падает мне на пересохшие губы. Ну вот. Я знала, что это будет. Сухой шелест, похожий на мерные шаги, звук капель.

- Здравствуй, ты здесь?

- Здравствуй. Да. Уже — да.

Так приходит дождь.


Глава 4. Оранжевые дольки.

Я будто вижу себя со стороны. Как-то фрагментарно, что ли. Сначала босые ступни с тёмно-бордовым лаком на ногтях, ступающие по земле, по этим сухим, буро-оранжевым листьям. Потом край длинного платья. Кружево, которое, сколько не ходи, сколько им не подметай землю, не пачкается. Складки ткани, тускло отсвечивающей пепельно-розовым. Длинные концы серебряного пояса. Корсаж, отделанный кружевом. Рукав, который почти закрывает кисть. Кольцо - массивный серебряный перстень с сапфиром на безымянном пальце левой руки. Бледная кожа, на которой отчетливо проступает твоё имя, выполненное чёрным готическим шрифтом. И - тонкий золотой ободок обручального кольца на правой руке, тоже почти скрытой кружевом. Шея, чуть смуглая, но все же бледная, на которой, будто влитой, лежит серебряный медальон в виде кошки. Серебро и вороново крыло волос, в своеобразном художественном беспорядке лежащих на плечах. Глаза, цвет которых частенько разный. Синий, зеленый, коньячный. Нет, как это я говорила раньше? Цвета виски, вот! Почему так? Возможно, потому, что я носила цветные линзы. И поэтому там, наверху,  так и не смогли определиться с цветом. Подведённые на египетский манер глаза без любопытства смотрят на сад. Качели замерли. Шаль, забытая мной на них, изрядно промокла. Что же, сама виновата. Дождю ведь неведомо, каково это - носить на плечах мокрую тряпку.

В глубине моей памяти возникает новая картина. Набережная напротив Москвы-реки, вечер. Свет фонарей, поток машин, чьи фары похожи на леденцы. Отблески рекламных огней в тёмной воде, а чуть левее - Кремль. И тень от моста, нависающего над дорогой. Москворецкая набережная, так её называют, по-моему. Раньше напротив этого места была гостиница "Россия". Своего рода, символ советских времен. Один из символов. И кинотеатр "Зарядье", в котором частенько не горела буква "р", что меня всегда смешило.

К тому времени, о котором я вспомнила, не стало ни гостиницы, ни кинотеатра. Гигантская по своим масштабам стройка всё изменила. Зато рекламные щиты размером с трехэтажный дом хорошо видны. То машины, то компьютеры - когда что на них. Но мне в тот вечер было абсолютно всё равно. Я стояла под проливным осенним дождем, не обращая внимания на насквозь мокрое платье. Я пила дождь, надеясь - тогда я ещё это умела! - что дождь утолит мою жажду, потушит огонь в груди, в сердце, в разуме. Огонь, сводящий с ума, сжигающий.

Не потушил. Зато я узнала вкус дождя. Его ни с чем не спутаешь, напившись его единожды. Поверь, я в этом теперь уже эксперт.

Вернувшись в тот вечер домой, я, не включая свет, прошла в кухню.

- Ты сидишь в темноте? Почему? Что-то случилось? - не двигаясь, я стою у порога, прислонившись к косяку. Темно, лишь через полупрозрачные шторы слегка просвечивают городские огни - фонари на дороге, свет в окнах соседних домов. Я подхожу к пустому стулу.

- Ты не выпил кофе. Жаль. Наверное, я его плохо приготовила. Ты прости, я... Я сделаю другой. А вот еды я не купила. Только сигареты есть и ещё мандарин. Хочешь?

Я торопливо снимаю шкурку с круглого оранжевого шарика, чувствуя его так легко узнаваемый, знакомый с детства, запах. И медленно опускаюсь на пол возле пустого стула.

- Вот, держи. Он вкусный! - улыбаясь пустоте, говорю я. И протягиваю всё той же пустоте руку с лежащими на ней мягкими дольками.

Темнота милосердна. Я вижу, как в ней исчезает моя рука. И закрываю глаза, отчаянно желая почувствовать тёплое прикосновение твоих пальцев к моей ладони. В этот момент я ненавижу чёртовы мандариновые дольки за то, что они не исчезают, а остаются лежать на руке. Устав держать её на весу, я подношу руку к лицу, наклоняю голову и долго смотрю на оранжевые дольки. А потом съедаю их сама, не замечая, что мандарин стал немного солёным.

Щелчок зажигалки. Кухня заполняется неярким тёплым светом, идущим от пламени свечи. Ничего нового... Пепельница, в которой аккуратно лежат две зажжённые сигареты. Одну я периодически подношу к губам, а вторая, нетронутая, дотлевает в стеклянной посудине.

- Дождь сегодня. Прости, что задержалась, на набережной захотелось постоять. Видела речной трамвайчик. Димка, наверное, оценил бы его, он любит такого плана транспорт. Я и сама иногда люблю. Знаешь, а давай завтра прокатимся на нём, пока навигация ещё открыта? Полюбуемся осенними берегами. Хочешь?

На полу холодно. Я сижу на кафеле, положив голову на стул, как могла бы положить её тебе на колени. Тогда бы я, согреваясь, успокоилась бы, становясь счастливее - с каждой секундой. Пульт от музыкального центра - на расстоянии протянутой руки.

- Ты не против, если я музыку включу? Там диск Pink Floyd. Что-то потянуло меня на The Wall сегодня.

И кухня заполняется знакомыми звуками одной из самых классных в мире композиций. К свету свечи примешивается лёгкое голубое свечение дисплея музыкального центра.

- А хорошо, что он у нас есть, правда? Помнишь, я его из Бельгии привезла. Подумала, что он отлично встанет здесь, на столе. Компактный и звучит неплохо. Уютно у нас с тобой... - мой голос, начавший фразу так звонко, на последних словах становится еле слышным. Пытаясь прикурить, я замечаю, что руки дрожат сильнее обычного.

Как же холодно на полу! Но... Не холоднее, чем в моём сердце, поверь.


Глава 5. За кулисами.

Дождь всё ещё здесь. Жаль, что эти мёртвые, навечно заснувшие деревья, не могут напитаться его влагой и вновь обрести жизненную силу. Цветы никогда уже не раскроются. Мы бродим по саду рука об руку - я и дождь. Я знаю, что так будет продолжаться несколько часов. А потом дождь уйдёт. Так же внезапно, как уходил обычно ты.

Лицо мокрое. Дождь, его холодные руки повсюду. И волосы уже мокрые насквозь. Ну и пусть. Высохнут, это не в первый раз. Я помню, как частенько выходила из душа точно такая же - с мокрыми волосами. И шла в спальню. К тебе. Только тогда волосы пахли жасмином или цветами тиаре. А здесь мои волосы пахнут просто дождём.

- Холодно. Может, закрыть форточку? Не май месяц! - пытаюсь шутить я, устраиваясь в постели. А ты улыбаешься. Здесь ты всегда улыбаешься. Твоя фотография, которую я храню в спальне, отображает твою чудесную улыбку. Я кладу её рядом с собой, на подушку. Выключаю свет, оставляя гореть только лампу, внутри которой - молнии. Люблю эту лампу! Я с детства о такой мечтала, и вот, наконец, купила её. Поднесёшь палец к шару - и тут же к нему потянутся сиренево-синие змейки. Будто они чувствуют тепло кожи, жаждут ласки.

Я закрываю глаза.

- Хочешь спать? - негромко спрашиваю я, опуская руку. Мне кажется, что ещё секунда и я почувствую в ней- твою. Тёплую, сильную, перебирающую мои пальцы. Сначала очень нежно, потом - до боли. До той боли, которую хочется почувствовать. Потому, что именно она доказывает, что я ещё живая, а ты — наконец-то рядом со мной.

Я включаю музыку. Негромкую, очень красивую. Это Леонард Коэн. Люблю его слушать перед сном иногда. Я переворачиваюсь на живот и смотрю на тебя.

- Хочешь, я распущу волосы? Они снова отросли. Можем спрятаться в них ото всех. Ты только обними меня, обними! И не отпускай. Я согреюсь тогда. Я так скучала по тебе! - я улыбаюсь, глядя в твои смеющиеся глаза. И не замечаю, как касаюсь губами холодного стекла, за которым — ты. На миг стекло становится тёплым. Какой знакомый самообман! Если напиться вдрызг, можно даже на пару секунд поверить в чудо. Тогда сердце провалится куда-то вниз, в бездну, сладкую, тянущую к себе. Только выныривать оттуда больно. Это как при нехватке кислорода. Впрочем, почему как? Ты ведь и правда забрал весь воздух с собой. Все краски мира, всё тепло. Да и мир, наверное, тоже забрал. Иначе почему мне так плохо без тебя?

Музыка всё ещё звучит. Молнии в лампе играют в догонялки. Город спит. А мне не до сна. Я сижу в постели, обняв руками колени. И шёпотом, сквозь текущие слёзы, прошу всех богов, все стихии, чтобы ты услышал меня. Так проходит ночь. Рассвет застаёт меня, обнимающую теперь уже не колени, а твою фотографию. Стекло мокрое. Зато волосы высохли почти. Вопрос, что мне с того? Наверное, ничего. И я встаю, слегка шатаясь от недосыпа, ставшего хроническим. Я сама автор этого состояния. И не жалею об этом, не плачусь, не жду сочувствия. Мне это не нужно. Я просто не могу спать. Пытаюсь, но не получается. Конечно, рано или поздно физиология берёт своё. И тогда я отключаюсь — на три-четыре часа. Раз в два-три дня.

- Доброе утро, любовь моя. Ты поспи ещё, а мне нужно сегодня рано уехать. Спи, ладно? Я вернусь вечером. Ты только позвони мне, хоть накоротко. Если бы ты знал, как мне нужен твой голос! Твоя рука. Ты сам.

Я до рези в глазах вглядываюсь в темноту спальни. У меня ведь всегда темно. С давних времён, когда я ещё работала в ночную смену и ложилась спать днём, я закрываю окна светонепроницаемыми шторами. Так легче. Ночь по желанию, а не по времени суток. В темноте я почти вижу тебя, лежащего на кровати. А прикольные шутки шутит недосып... Хоть бы эта шутка продлилась ещё какое-то время! Хотя бы полчаса. Я бы забыла обо всём. Вернулась бы в постель, свернулась бы в клубочек рядом с тобой, положив голову тебе на плечо или на грудь. А дальше... Дальше тебе решать. Я просто хочу быть с тобой. Хочу быть твоей. Хочу тебя. Ты так нужен мне!

Дождь слушает меня с привычным равнодушно-спокойным видом. Не первый раз слышит он эти простые слова, обращённые не к нему.

- Всё ещё нужен? - чуть иронически спрашивает дождь. Но он не шутит со мной, не издевается. Он просто такой по натуре. Может плакать сам, но никогда не плачет, если плачут другие.

- Нужен. Больше, чем раньше. Нужен...

Дождь молчит. А потом он уходит. Неспешно, размеренной походкой. Он никогда не прощается. И он прав. Разве нам с ним нужны слова?


Глава 6.Ночной призрак.

Вызвездило. Ночное небо, вопреки моим ожиданиям, ясное. Дождь ушёл. Я его отлично понимаю - даже дождю тяжело находиться в этом странном и мёртвом саду. Вся разница в том, что дождь волен уйти в любое время, когда захочет. А я — нет.

На деревьях ещё не просохли капли. Прозрачные жемчужины на коричневатой шершавой коре - последний дар дождя. Я бесцельно хожу между стволами яблонь и вишен. Кто посадил эти деревья? Наверное, их сажали с любовью. Радовались, глядя на то, как они растут. Однажды я видела сон, в котором на этих мёртвых яблонях висели красные плоды. Я снова смотрела на себя со стороны.

В том сне я видела, что иду по зелёной траве, на которую падали иногда красно-розовые яблоки. И видела солнце. Его лучи проникали сквозь листья, ложились на траву. Ещё я видела тебя. Как в замедленном кино всё было. Смех - твой ли, мой? Эхо этого смеха, смешивающееся с солнечными зайчиками. Твоя рука в моей - тёплая, настоящая. И запах лета. Не жаркого, нет! Это был не запах пыли, городского смога, раскалённого асфальта, который я лично так не любила в той жизни. В воздухе просто пахло летом. Солнцем, скошенной травой, яблоневым цветом.

Сидя на качелях, под тёмным, будто из синего бархата, звёздным небом, я вспоминаю этот сон. И улыбаюсь. Нам ведь было хорошо тогда! Безумно хорошо. В моих волосах, чёрных, как смоль, без примеси сегодняшнего серебра, спряталась веточка белых цветов. Яблоневых. На манер японских гейш, примерно так. Но ты, дурачась, вынул её и волосы рассыпались по плечам. Было так здорово... А ещё у тебя глаза были весёлые. Настоящие. В них жило солнце. Это оно зажигало искры в твоих и моих глазах. И это оно согревало твои губы, которые сливались с моими. Хороший это был сон!

Шаль, которую я забыла на качелях перед тем, как начался дождь, почти высохла. Ночь долгая, я успею многое вспомнить. Знаешь, этот сад населяют призраки. Они редко показываются днём, хотя и такое иногда бывает.

Ночью я их вижу довольно часто. И мне страшно. Это не животный ужас перед мертвецами и привидениями, поверь! Здесь таких нет. Призраки - это совсем иное, как выяснилось. Это то, что могло бы произойти в моей жизни. Но... Не произошло. И смотреть на это очень больно.

Самое необъяснимое заключается в том, что каждый раз, видя призрака, я становлюсь участницей того или иного эпизода. Эпизода, который связан с этим призраком. К примеру, сейчас я слышу детский смех. Это уже было. Сейчас я увижу девочку лет трёх. Или мальчика. С твоими глазами. Нашего с тобой ребенка.

Прямо к качелям катится мячик. Забавный, с диснеевскими героями. Винни-пух, сова, кенгуру, Тигра, философски настроенный серый ослик, смешной поросёнок - я отчётливо вижу эти рисунки.

- Мама, дай! - детский голос разрезает тишину сада. Я наклоняюсь, беру мяч в руки. Ребёнок подходит ко мне, доверчиво глядя в глаза. Я протягиваю ему мячик.

- Убежал твой мячик? - я стараюсь сделать свой голос нежным, мягким. Я слишком долго плакала, поэтому у меня теперь немного хриплый голос.

- Убежал, мам! Поиграешь со мной? - мальчик улыбается. И я улыбаюсь ему в ответ. Мы играем в мяч под этими огромными звёздами. И мне так хорошо! Через какое-то время малыш устаёт.

- Хочешь спать? - спрашиваю я, беря на руки ребёнка с твоими глазами.

- Да, мама! - отвечает он мне. Мы сидим на качелях, наш сын дремлет у меня на руках. А я рассказываю ему сказку. О звёздах, о том, как они появились. Я читала эту сказку очень давно. Но почему-то помню её до сих пор. Ребёнок засыпает. А я смотрю на его лицо и думаю о том, что призраки исчезают слишком быстро. И жалею, что скоро рассвет.

- Спи, моя радость! - тихо шепчу я, касаясь губами щёчки малыша. - Спи. Пусть тебе снятся только самые светлые, самые хорошие сны. Я буду беречь твой сон, никто никогда не причинит тебе зла, обещаю! - лёгкое покачивание быстро убаюкивает ребёнка. Но, перед тем, как он окончательно засыпает, я слышу разрезающие сердце слова:

- А где папа?

- Папа скоро придёт. Он обязательно придёт, просто у него много работы сегодня. Спи, милый. Во сне время проходит быстрее! - я прижимаю малыша к себе, чувствуя нежность щеки под губами. Неужели даже призраки обречены на то, чтобы не видеть тебя? Будто тем, наверху, кто повелевает судьбами, недостаточно моих слёз!

Так происходит довольно часто. Я баюкаю нашего ребёнка, рассказываю ему сказки, играю с ним. Обещаю, что ты обязательно придёшь. Но... Ты не приходишь. А наш сын каждый раз исчезает на рассвете, хотя я стараюсь держать его очень крепко. Призраки своенравны. Возможно, ему просто становится грустно в этом саду.

Знаешь, встретив тебя, я поняла, что безумно хочу ребёнка. Чтобы у нас с тобой был ребёнок. Твой ребёнок. Материнский инстинкт слишком поздно проснулся. Не в том ли ещё одно звено моей вины? Не за это ли наказывает меня высшая сила?

Ночь кончилась. Серый туман окутывает деревья. Рассвет. Моё королевство особенно печально утром. Конечно, в общепринятом понятии, королевством этот сад назвать нельзя. Да и какая я, к чёрту, королева?


Глава 7. Смешные люди.

Когда кончается ночь, наступает день. Серый, пустой, похожий на вчерашний и позавчерашний. Обойти весь сад невозможно. Там, наверху, сделали его похожим на замкнутый круг. Куда бы не идти, всё равно придёшь сюда, к этим качелям. Этой мой личный круг ада. Который по счёту, не знаю, так как, что значит мой личный ад в сравнении с тем, что испытывают люди? Ничто.

Эгоизм - страшная штука. Я столько раз употребляю местоимения "я", "мне", что сама себе противна становлюсь. А ещё сейчас холодно. Прислоняюсь к стволу вишни и смотрю, как по серому небу плывут серые же облака. Не быстро и не медленно. Просто — плывут.

В саду тихо. Мне бы сейчас услышать шум моря! Например, Северного моря, в бельгийском Остенде. На том самом берегу, куда однажды выбросился кит. Печальное это было зрелище. Помню, даже в свой ЖЖ, live journal, написала об этом. И фотографии повесила. А вообще берег моря - прекрасное место для прогулок. Почему бы не вспомнить сегодня о море?

Утро. Солнце играет с волнами, я накидываю на плечи куртку и иду к морю. По дюнам, ещё холодным после ночи. Помню, девчонкой, в Латвии, я часто утром убегала на море, благо дача, где мы жили, была первой по счёту, если идти с пляжа. Балтика очень похожа на это Северное море. По ветру, дующему в лицо, по цвету воды. По типу песка. По запаху, летящему откуда-то с линии горизонта.

- Пойдёшь со мной? - я, не оборачиваясь, стою на пороге гостиничного номера. Потом киваю, протягиваю тебе руку, и мы идём к морю. Дурачимся в дюнах, рвём осоку, которая легко может порезать пальцы, если рвать её не у корня. Потом мы спускаемся ниже, к самой кромке воды. Купаться холодно, сейчас всего лишь апрель. Только если разуться, ноги намочить... А волны так и норовят достать выше. Мы смеёмся, шутим. Нагулявшись вдоль берега, возвращаемся в дюны. Здесь песок уже даже горячим кажется, солнце его нагрело. Давай полежим на нём, посмотрим в небо, послушаем плеск волн и крик чаек? И мы ложимся на этот тёплый песок, курим, смотрим в небо. Я нахожу твою руку.

- Не холодно? - я говорю очень тихо. В дюнах нет ветра, слова слышны отчетливо.

- Нет. Нормально. Жарко даже.

Я люблю звук твоего голоса. Закрываю глаза, кладу голову тебе на плечо.

- Знаешь, самые грустные звуки в мире какие? Песня кита, звук сирены отходящего от пристани корабля и... - договорить я не успеваю.

- Крик чайки. Знаю. Ты ведь писала об этом.

- Ты читал? - я внимательно смотрю на тебя. Смутная улыбка мелькает на твоих губах. Не хочешь это обсуждать? Не будем. Читал - и ладно.

Крик чайки раздаётся где-то в отдалении. Я поднимаю голову. Солнце такое яркое сегодня, почти летнее!

- Вернёмся в гостиницу? Или погуляем ещё? - спрашиваю я, уткнувшись в твоё плечо. Мне хорошо с тобой. Очень. Честно... Хочешь, докажу? Обними меня. Сейчас...

Под вечер мы возвращаемся в отель. Я рассказываю тебе о чём-то, по-прежнему держа твою руку в своей. А глупые люди вокруг почему-то считают, что я говорю с пустотой. И что в руке у меня - пустота. Смешные они...

Да, люди порой смешны. Мне раньше хотелось спрятаться ото всех. Никого не видеть. Бывали такие периоды. Я сама боялась показаться смешной. При этом, по мнению многих моих знакомых, я была всегда душой компании. Долго я этому училась. Очень долго. А теперь вокруг никого нет. Казалось бы, мечта сбылась, я одна. Только это уже почему-то не радует. Мне нужен ты. А тебя — нет.

В этом саду я поняла, что такое настоящая пустота. Абсолютная. Страшная. Или... Не так. Это ощущение мне знакомо давно. Абсолютная пустота пришла вместе с твоим уходом. А здесь пустота стала беспросветной.


Глава 8. Каменный ангел.

В лабиринтах памяти легко потеряться. Жаль, раствориться нельзя. Рано ли, поздно ли, но я снова возвращаюсь к реальности. Вечереет. Дождь сегодня не придёт, я буду совсем одна в этом саду. Впрочем, как и всегда.

Сидя на качелях, я жду. Чего? Какого-нибудь призрака. Не могу сказать, что я очень хочу видеть эти больно бьющие картины из той, возможной жизни. Просто это хоть какое-то разнообразие.

- Поговори со мной.

Тишина отвечает - своим знакомым пустым голосом. Отвечает так, что мне становится больно. Виски ломит невыносимо. Чёртова диадема... Зачем я так часто представляла себя принцессой, кто бы мне сказал?! Видимо, поэтому я теперь ношу эту тяжесть на голове. Помню, как впервые надела диадему. Бледные опалы и почти чёрные сапфиры, оправленные в тяжелое чернёное серебро, смотрятся красиво, не спорю. Но - тяжело. А снять это украшение я не могу. Таковы здешние законы. Или правила.

- Поговори со мной! - снова прошу я. И снова тишина отвечает мне.

Встаю с качелей. В глубине сада есть небольшая статуя из серого камня. Ангел, плачущий возле скалы. Я люблю эту статую за её выразительность. Это эхо моей жизни, с той лишь разницей, что я не была ангелом. О, нет... Мне бы крылья ворона подошли, скорее.

Я сажусь на землю рядом с ангелом. Лица не видно, оно скрыто волосами. Но я знаю, что должно было бы быть на этом лице. Боль, тоска, безысходность. И бесконечная любовь. Это то, что испытывала я, когда ты исчез из моей жизни. И это то, что я испытываю сейчас.

- Поговори со мной! - прошу я каменного ангела. И закрываю глаза.

- Больно... - голос идёт откуда-то извне. Это эхо мыслей, судя по всему.

- Знаю. Мне точно так же больно. Я знаю, что такое биться о каменную стену. О неприступную скалу. И в прямом, и в переносном смысле. Знаю... - негромко говорю я, глядя в становящееся синим небо.

Так мы и остаёмся ждать рассвета - я и каменный ангел. Скала, в которую ангел уткнул своё лицо, тоже ждёт. Только чего? Этого, наверное, мы никогда не узнаем.

В первое время своей жизни здесь, в саду, я надеялась на чудо. Мне хотелось помочь ангелу. Я приходила к скале плакать, в надежде, что мои тёплые слёзы растопят камень. И он заговорит. Скала оттает. Но чуда не произошло. Наверное, мои слёзы были недостаточно тёплыми. Ты мог бы ответить на этот вопрос. Я ведь несколько лет заливала слезами твои фотографии.

Ночь. Ночь пришла в сад, а я вспоминаю другую ночь, из прошлой жизни. Одну из многих ночей, проведённых один на один с твоей фотографией.

Поворот ключа в замке зажигания. Огни приборной панели погасли. Холодный, пронизывающий ветер встречает меня, как только я выхожу из машины. Быстрее бы домой! Домофон, лифт, дверь в общий коридор, дверь в квартиру. Тёмный коридор. Кошка, тихо мяукающая у ног. Я беру её на руки, вхожу в кухню. Зажигаю гирлянды. Уютно. Тепло. Пусто. Больно.

- Как ты? Я замёрзла немного, хочу выпить чай или кофе. Тебе что-то сделать? - спрашиваю я, нежно касаясь твоей щеки на фотографии.

Не будет ничего. Ни чая, ни кофе. Я беру фоторамку в руки, сажусь на диван и долго-долго смотрю на тебя. Капля за каплей течёт из глаз невыносимая, казалось бы, тоска. Тоска по тебе.

- Я очень люблю тебя! Очень! Ты в порядке? Не простужен? Милый мой, хороший, любимый, единственный, услышь меня! Пожалуйста! Тебе не холодно? Как ты живёшь? Ну хоть сегодня, молю тебя, услышь меня!

Слёзы всё льются и льются. Стекло всё мокрое. Скажи, любовь моя, а эти слёзы были тёплыми? Хоть немного?

Выныривая из этого воспоминания, я невольно смотрю на скалу, которую обнимает ангел. Нет, чуда по-прежнему не произошло. Ангел здесь. Скала здесь. Ангел безутешен. Скала молчалива. А я... Я всё ещё плачу, хотя в моих руках нет твоей фотографии. Ты очень далеко. Ты - в моём сердце. Поговори со мной...


Глава 9. Розовый снег.

Среди деревьев, ветви которых уже не помнят листву, хорошо думается и вспоминается. Срываю сухую веточку вишни с засохшими на ней цветами. Лепестки ещё сохранили свой аромат. Да, он едва уловим, но он есть. У меня были духи, которые пахли цветущей сакурой.

Японские вишни. Я любила гулять по аллее, которая вся была розовой от лепестков, когда сакура цвела. Волшебный розовый коридор длиной в два километра. Это было в Брюсселе.

Весна. Ранняя, озорная, прекрасная и очень тёплая. Я останавливаю машину в самом начале улицы, ведущей к штаб-квартире НАТО. Абсурдно звучит? Возможно... Но это было. Я действительно была в НАТО, и не один, не два раза. Но в тот день, о котором я вспоминаю, моей целью была не работа, а просто — прогулка.

Я помню ветер, несущий лёгкий аромат сакуры, и лепестки. Помню розовый ковёр под ногами, солнце между ветвей японских вишен. Сколько их? Никогда не задавалась целью их сосчитать. Я просто иду по этому ковру и любуюсь тем, что меня окружает. Живыми цветущими деревьями.

Два километра - это много. Прислоняюсь к одной из вишен, достаю сигареты.

- Будешь? - спрашиваю я, боясь оглянуться. Около минуты я жду ответа. Того, которого не будет. Потом киваю и прикуриваю две сразу. Одну сигарету беру себе. Вторую протягиваю куда-то за спину. Она дотлеет в пустоте, знаю. Но это не так уж и важно.

Вишни о чем-то шелестят, роняя лепестки, и кажется, будто на дороге лежит розовый снег. И в воздухе тоже - снег розового цвета. Я подставляю ладонь, и на неё падают розовые снежинки.

- Смотри, как красиво! - я по-прежнему не оборачиваюсь. Долго смотрю на лепестки в руке, а потом закрываю глаза. Тёплые, сильные руки обнимают меня.

- У тебя в волосах розовый снег... - твой голос зачаровывает, завораживает. Мне хочется обернуться, посмотреть тебе в глаза, обнять за шею, за плечи. Прижаться к тебе - крепко-крепко. Вдохнуть твой запах.

Я вижу это сейчас. Вижу тебя и меня, стоящих под цветущими сакурами, обнимающих друг друга. А на нас льётся весеннее брюссельское солнце и медленно опускается розовый снег.

Это уже не воспоминание. Это призрак. Тот самый, очень редкий. Тот, что приходит днём. Я не хочу смотреть. Очень больно, понимаешь? Но и не смотреть - не могу. Хоть так. Хоть на пару минут — с тобой...

Глаза в глаза. Долго. Не моргая. Не важно, что подумают остальные. Мы в этот момент проживаем целую жизнь. Я тянусь ладонью к твоей щеке, чтобы нежно-нежно провести по ней. Перехват руки. Ты держишь её очень крепко. Где-то у кисти, на татуировке. Взгляд без отрыва. Резкий жест. Поцелуй. Долгий, глубокий, как омут, как бездна. Я люблю тебя. Очень люблю, понимаешь? Да, хорошо, пусть, выражаясь твоим языком, я больна этим! Больна тобой, больна сумасшедшей любовью к тебе. И что дальше? Вылечить это нельзя. Теперь ты это понимаешь? Или считаешь, что то, что не вылечили три года молчания, вылечат пять? Не обольщайся, не надо. Лучше просто продолжай целовать меня. Пока голова не закружится. Я уже не хочу никаких слов. В голове пусто. Рваные мысли, обрывки чего-то. И ощущение полёта. Я обнимаю тебя в той, своей манере. Так, как не делал никто. Почему я в этом уверена? Потому, что никто не любил тебя так, как люблю я. Если бы это было не так, я не чувствовала бы этого, понимаешь? Так что целуй. Держи крепче меня сейчас, до боли крепко. Я так хочу.

Горячая волна. Обжигающая волна где-то в сердце, спускающаяся ниже, ниже. И чувство абсолютного полёта. Свободного, счастливого. Дрожь. Судорога по лицу. Не отпускай меня! Не сейчас! Милый мой, единственный, не отпускай меня!

Сад безмолвствует. Здесь никогда не будет цвести сакура, я знаю. Лишь призрак той весенней аллеи, ведущей к НАТО, напоминает мне о том, что вишнёвые деревья могут быть не голыми, а утопать в пене розового цвета.

Мне холодно. То ощущение горящей волны прошло, исчезло. Я в безысходной тоске смотрю на засохшие, мёртвые вишни. Здесь никогда не будет солнца. И никогда не пойдёт розовый снег. Аксиома, мой хороший...


Глава 10. Призрак Рождества.

Снова вечер. И снова призраки обступают - со всех сторон. Пока они незримы, но я знаю, что они здесь. Смех - где-то в отдалении, в глубине сада. Детский смех. Больно.

Однажды, в Рождество, в католическое Рождество, я была в соборе на Малой Грузинской, в Москве. Я помню красивую органную музыку, женский голос, летящий вверх, певший Ave Maria. Собор украшали маленькие ёлочки, опутанные гирляндами тёплого жёлтого цвета. Огромный крест в алтарной части собора. Сочетание тёмного дерева и малахита. Тени на стенах, кажущиеся огромными, загадочными. Красиво, торжественно, но очень уютно.

Шёл снег. Это была настоящая сказочная рождественская погода, с пушистым белым снегом. Маленькие ясли рядом с собором. Живые овцы, кролики. Фигурка Иисуса на копне сена. Я стояла, смотрела и молилась. За тебя и о тебе. У меня как-то в одночасье не стало других молитв. И в этом тоже - моя вина. Или беда, не знаю.

Католическая служба. Чтение Золотой Легенды, точнее, жития святых, истории Иисуса. Красивые голоса, красивая музыка. Проповедь, обрывки которой я всё ещё помню. “Иисус родился в бедности. Нет ничего зазорного в бедности”. Почему я эту фразу вспомнила? Возможно, потому, что на тот момент у меня было всего сто рублей в кармане. И больше ничего. Совсем. Я почти всех куколок своих продала. А работа... Я давно уже не могла ни на чём сосредоточиться, от любого дела голова шла кругом. И везде было то, что напоминало о тебе. Шоколадница. Савёловский вокзал. Альфа Банк. Страховая компания "Макс". Пепси "Макс". Ресторан на Новом Арбате "Максимилианс". Даже на дороге мне вечно попадались ниссаны "Максима". А в интернете...
 
Открываю нужный мне по работе сайт, на нём баннером - календарь. И графа "случайное имя". Уже выведенное на экран имя. Какое - сам угадаешь? Твоё. Везде и повсюду — только ты. Или вот ещё пример. Я прихожу плести афрокосы - волосы после курса лечения были короткими, поэтому я и плела тогда свои косы. Муж парикмахерши носил твоё имя. А сама она - моё. Я не смогла туда прийти ещё раз. Больно было, понимаешь...

Итак, Рождество. Служба кончилась. Я кладу последние сто рублей в корзиночку для пожертвований, которую держит в руках один из служителей. Он обходит всех с ней. Дело абсолютно добровольное, естественно. Но я кладу бумажку сверху остальных купюр. Не жалко. Ничего уже не жалко.

Собор опустел. Я стою возле бокового алтаря, смотрю на свечи. А справа от меня - девочка лет пяти. Красивая, с тёмными кудрями, в серебристом платье. Ангел? Или просто ребёнок?

- Малышка, тебе нравятся свечи? - спрашиваю я, садясь перед ней. Она отвечает, но я не сразу понимаю, что она говорит по-польски. Какое счастье, что за время моих поездок я немного изучила этот язык! Повторяю свой вопрос уже на нём.

- Да, красивые. Это звёзды! - отвечает мне девочка.

Она права, это тоже звёзды. Их зажигают люди для Бога, прося его о чём-то или благодаря. Любовь моя, и я зажигала для тебя эти звёзды. Именно для тебя, потому как, заглянув вглубь собственной души, я поняла, что ты для меня - выше Бога. Видимо, и за это тоже наказывают меня те, что наверху. Но я не жалею.

Я долго тогда сидела перед девочкой. О чём-то говорила с ней. Знаю, мой польский очень слабый. Но, надеюсь, ей не было слишком скучно со мной. А потом пришли её родители. Весёлые, улыбающиеся. И забрали девочку домой. Они и мне улыбнулись, спасибо им за это. А я... Я зажгла ещё одну звёздочку на алтаре, попросив у Бога счастья этим людям. Может быть, хоть эту мою просьбу Бог услышал.

Дом. Пустой дом, с ёлкой, которая никому не нужна. Так, дань традиции, не более. Два бокала на столе. Свечи. Снег за окном. Мы с тобой одни в эту рождественскую ночь. Ты и я.

- С Рождеством, мой хороший! - негромко говорю я, дотрагиваясь своим бокалом до бокала рядом с твоей фотографией.

Звон стекла похож на колокольчик. Гирлянды и свечи освещают кухню мягким светом. И мы долго молчим. Просто смотрим друг на друга. Ты и я. Через стекло. А потом я сажусь на пол возле ёлки и закрываю лицо руками. Больно...

Тихий вздох за моей спиной. Ночь, в этом саду снова ночь. Ничего не меняется. Я даже не оборачиваюсь, слыша удаляющиеся шаги. Я знаю, что это такое. Это ушёл призрак Рождества. Но он однажды вернётся. Они всегда возвращаются. С Рождеством, мой хороший.


Глава 11. Венеция навсегда.

Ночь надевает маску на этот сад. Лёгкое подобие жизни, как-то так, наверное. Мне сложно это объяснить. Но в этой маске деревья кажутся не мёртвыми, а лишь заснувшими.

С какой-то точки зрения, жизни здесь хватает и без маски. Я ведь вижу призраков, вижу дождь, даже говорю с ним иногда. Вижу каменного ангела, который продолжает лить горькие слёзы, пытаясь растопить сердце камня. В моём положении надо довольствоваться малым. Смирилась ли я? Не знаю.

Маски. Я не ношу их больше. Нет смысла. Кто я? Даже не кармическая, даже не коронованная никем принцесса — или королева - мёртвого сада. Это моя роль, которую дали мне там, наверху. Но я - не актриса. Актрисе было бы интересно здесь. А мне здесь грустно. Что толку от красивого платья и диадемы? Моё королевство, как и в той моей жизни, носит твоё имя. Точнее, имя тоски по тебе.

Милосердная память позволяет мне увидеть Венецию. Ту, карнавальную, прекрасную Венецию, в которую я однажды попала, чтобы уже никогда её не забыть.

Канале Гранде, гондолы - у берега, на воде, повсюду. Архитектура венецианских домов завораживает. Смех, веселье, вечерние шествия с факелами. В кафе, наряду с привычно одетыми людьми, можно увидеть и печального Пьеро, и прекрасную Коломбину.

Под утро жизнь в городе замирает. Старый колокол на площади Сан Марко отбивает несколько мерных ударов - это и есть начало нового дня.

А мне не спится. Я гуляю по старым кварталам и представляю, как было бы здорово гулять здесь, держа тебя за руку. Ветер ласкает волосы. Это уже не осторожный ночной ветер, это другое. В его порывах - запах кофе, который готовят в кафе для любителей раннего пробуждения. Небо над городом подобно лазури. Венеция — это навсегда. Венеция вечна. Нужны ли здесь слова? Думаю, нет. Это просто надо увидеть и почувствовать.

Через полгода после моей поездки в Венецию я устроила небольшую фотовыставку своих фотографий. На них венецианские площади, соборы, каналы, гондолы - всё то, что я увидела в Венеции. Вот только фотографии были чёрно-белыми. Как я написала в своём ЖЖ, без тебя краски мира померкли. Их нет. Глазами я видела их, естественно. Зачем спорить с очевидным? Но... Я их больше не чувствовала. Без тебя мне ничего не нужно было. И не хотелось ничего.

Неслышно приходит призрак Венеции. Я готова. Знаю, что он пришёл бы, рано или поздно. Мост над одним из каналов. Как всегда, вижу его со стороны. И понимаю, что иду к этому мосту по каменным булыжникам венецианской мостовой. На мне маска, как и положено во время карнавала. Блики на воде. Я останавливаюсь и смотрю вниз, чуть перегнувшись через перила моста. Красиво! Гондольеры катают весёлых туристов, везде праздник. Любовь моя, ты ведь можешь сейчас побыть со мной! Надень маску. И никто не узнает о том, что ты здесь. Только я это почувствую.

Маски снимаются в полночь. Давай в это время окажемся в каком-нибудь маленьком отеле? Постоим на балконе, выходящем на канал, полюбуемся ночной Венецией, факелами на набережных. А потом я сниму маску. Медленно развяжу держащие её ленты. И посмотрю тебе в глаза. Полночь. У нас так мало времени! Сделай для меня сейчас одну вещь. Развяжи и ты - свою маску. Пусть она исчезнет - на одну ночь. Ночь в Венеции.

Протягиваю руку. Ленты скользят вдоль пальцев. Миг - и твоя маска падает на пол. И я вижу самые прекрасные в мире глаза. Вижу лицо, чьи черты стали моим наваждением. Я смотрю на тебя с невыразимой словами нежностью. И это - не маска, поверь. Посмотри на пол. Маски уже сброшены.

Утро. Я смотрю на просыпающуюся Венецию, стоя на балконе. Чуть прохладно, но... Стоит мне поймать себя на этой мысли, как твои тёплые, сильные руки обнимают меня, лаская, защищая, успокаивая. Откинув голову тебе на плечо, я продолжаю любоваться городом.

- Я люблю тебя, Макс! - негромко говорю я, не оборачиваясь. Я ведь знаю, что ты здесь. А потом ты целуешь меня. Не так, как ночью, не с той самой сумасшедшей страстью, а медленно, нежно, спокойно. И вдруг я понимаю, что Венеция обрела свои краски. Я вновь чувствую их. Это похоже на взрыв. На фейерверк. На фантастический калейдоскоп из разноцветных окон, гондол, домов, черепичных крыш, кирпича, куполов церквей, вывесок.

Мы могли бы долго стоять на том балконе. Ведь Венеция вечна. Венеция - это навсегда. Как и моя любовь к тебе. Сними свою маску, пожалуйста!


Глава 12. Смерть, пахнущая сиренью.

С северной стороны сада есть небольшая поляна. На ней, среди кустов с засохшей сиренью, стоят серые надгробные плиты. Здесь всегда полумрак. Не знаю, почему так происходит. Днём везде ровный серый свет, а здесь - полумрак. Я не люблю приходить сюда, но почему-то прихожу.

Иногда вместе со мной сюда приходит и дождь. Как плакальщик, поливает он своими слезами камень, сиреневые кусты, землю, на которой почти нет сухих листьев. Это самое печальное и самое пустое место в этом саду.

На каждой плите - дата. Только мне известно, что она означает. Я бы хотела забыть и не думать, но - не получается. Это тоже - часть наказания. Наказания за то, что я любила и люблю тебя больше Бога. Так что... Мне остаётся только бродить между плит и вспоминать.

Я срываю засохшие цветы сирени. Дима, я помню, любил сирень. Фотографировал её каждый год. У него была одна чудесная фотография - он в прыжке. Между травой и кустом ароматной цветущей сирени. А эта сирень уже отцвела навсегда.

Говорят, сиренью пахнет Смерть. Она живёт где-то на заброшенном кладбище, так мне кажется. И ей безумно одиноко. В этом мы с ней похожи. Разница одна - мне нужен ты. А ей...

Однажды мы со Смертью пообщались на очень короткой ноге. Это было зимой, в день моего рождения. День как день. Ничего особенного. Я хотела быть одна. И у меня получилось. Пила виски из красивого бокала, перебирала твои фотографии. Мне хотелось - не быть. Совсем не быть. То ли я выпила слишком много в тот вечер, то ли Смерть сама решила заглянуть ко мне - не знаю. Но мы поговорили. Она милосердна, Смерть. И очень несчастна. Интересно, а у неё есть день рождения? Не спросила, забыла...

Мы говорили обо всём. Неспешно, неторопливо. Я спросила, когда всё закончится.

- Устала? - голос Смерти был ровным, слегка насмешливым.

- Да. Если честно, да.

Я сказала правду. Я устала жить в личном аду, который сама же и создала себе. Любить тебя - не устала, вспоминать о тебе - тоже нет. А думать о тебе... Я не устану никогда. Видишь, даже здесь, в этом саду, я говорю с тобой, вспоминаю тебя, думаю о тебе. Спасибо тем, наверху, что оставили мне медальон с твоей фотографией. Я носила его в той своей жизни, ношу и сейчас. Только открываю я его теперь значительно реже. Почему? Просто всё. Ты - в сердце. Очень глубоко. Навсегда. И я боюсь смотреть на тебя - здесь. Потому, что боюсь передать тебе ту пустоту, которая окружает меня. Тоску, которую я испытываю - по тебе. Боль.

Смерть не ответила мне. Отвернулась. Наверное, ей нельзя сообщать никому о сроках. Я допила виски. Помню, как лежала на кровати, в спальне, смотрела на уплывающий вверх потолок.

- С днём рождения, Нетта... - вполголоса сказала я самой себе. Смерть усмехнулась и спросила:

- Подарок хочешь? Можешь загадать желание, если в моей власти, то исполню.

Желание? У меня оно было только одно. Но его Смерть исполнить точно не сможет, я это знала. И я попросила о другом.

- Ты не приходи к нему, ладно? Не надо, пожалуйста! - и расплакалась. Смерть постояла немного, покачала головой. А потом исчезла. Просто растворилась в полумраке комнаты, оставив меня наедине с твоей фотографией. Вот такой был у нас с ней разговор.

Я даже не помню, сколько времени прошло с того дня. Теперь я гуляю по своего рода кладбищу, вдыхая запах сырой земли и лёгкий аромат сирени, давным-давно увядшей. Под плитами - самые яркие моменты моей жизни. Все они связаны с тобой. Видишь, как всё просто?

Дождь. А я и не слышала, как он пришёл. Всё время забываю, что он может передвигаться, как кошка. Беззвучно.

- Привет. А я всё ещё здесь, как видишь... - говорю ему я, опускаясь на колени перед одной из могильных плит.

- Здравствуй. Да, вижу. Ты в порядке? - шепчет мне дождь, лаская лицо и волосы своими струями.

- Как обычно. Ничего нового. А ты... Ты его видел, скажи? - я смотрю на дождь в безумной надежде.

- Ты же знаешь. Мне запрещено говорить с тобой о нём! - шелестящий голос дождя немного печален.

Я киваю и не замечаю, как мои слезы смешиваются с холодными струями. Своего рода, поцелуй. Других мне не дано, похоже.

- Ты пахнешь сиренью... - тихо говорит дождь. Я соглашаюсь. Да, наверное. Ведь сиренью пахнет смерть.


Глава 13.Осень в Амстердаме.

День. Долгий, серый, так похожий на все предыдущие дни. Даже дождь не приходит. Я одна. Качели, тяжесть диадемы на голове. Тупое безразличие ко всему, кроме тебя. Впрочем, как обычно. А ведь где-то сейчас осень!

Один из призраков пах осенью. У неё действительно есть свой, особенный запах. Запах прелой листвы, влажного леса, туманов. Запах засыпающей природы. И запах золотистых, медных, бронзовых листьев. Да, тот призрак именно так и пах. Я его помню. Давно он не показывался...

Амстердам, осень. Листья, плывущие по каналам. Кажется, я писала об этом - в прозе. Или хотела написать. Я не помню. Зато помню отчетливо другое.

Набережная, огромное количество кафе и маленьких гостиниц. Я пью подогретое вино из высокого бокала, смотрю, как дождь целуется с домами и мостовыми Амстердама - там, за стеклом. Потом, когда голова начинает кружиться, выхожу на улицу. Я стою возле фонаря и смотрю на воду, по которой плывут листья. Жёлтые, золотые даже. А дождь всё льёт и льёт, не заботясь о том, что мне холодно. Тогда  мы ещё не были с ним настолько хорошо знакомы.

Кто-то набрасывает мне на плечи куртку. Я оборачиваюсь и вижу тебя. Только я ещё не знаю, кто ты. Просто смотрю в глаза и понимаю, что тону в них. Вино делает своё дело. Я ничему не удивляюсь, просто смотрю на тебя.

- Холодно? - твой голос заставляет меня улыбнуться. Не знаю, пил ты алкоголь или же это запретные плоды Амстердама так действуют, но и тебе абсолютно нормально подойти - вот так, просто, и смотреть в глаза. А потом... Потом потянуться и поцеловать. Не грубо, не со страстью. Очень нежно. Будто узнавая вкус моих губ.

Мне уже не холодно. Ты целуешься так, как можешь только ты. У тебя удивительно тёплые губы. Мне нравится этот поцелуй. И хочется, чтобы он длился очень долго. Я отвечаю тебе точно так же - нежно, ласково. И понимаю, что ты - это моё. То самое, родное, единственное. И не важно, кто ты, где ты живёшь, кем ты работаешь. Пьёшь ли ты по утрам чай или кофе, смотришь ли серьёзное кино или мультфильмы. Мне это не важно! Я открываю глаза, не прерывая поцелуя, и вижу над твоей головой небо. Мысль, пронзающая, как разряд: а ведь это ты - моё небо. Время останавливается. И только осенние листья плывут по каналам Амстердама куда-то очень далеко. Может быть, они плывут к морю?

Поцелуй, который мне так хотелось продлить, заканчивается. Ты берёшь меня за руку, и мы идём по набережной, не глядя друг на друга. Возле одной из гостиниц ты останавливаешься. Вопросительно смотришь на меня. Я улыбаюсь тебе, стирая с лица капли дождя. И иду с тобой.

Здесь не спрашивают документы. Слишком привыкли к посетителям на час-два. Мы поднимаемся по узкой винтовой лестнице на второй этаж, заходим в номер. Неловкая ситуация немного остужает пожар в моём сердце. Ни ты, ни я, мы не знаем, что сделать сейчас. И тогда я делаю то, чего мне так хочется. Я просто обнимаю тебя, спрятав лицо у тебя на груди. Мне хорошо с тобой.

Медленно, осторожно, ты проводишь руками по моим мокрым волосам. Я смотрю на тебя. Успокойся. Отбрось все комплексы, все условности забудь. Сейчас мы вдвоём. И разве мы этого не заслужили?

Твоя чуть смущенная улыбка. И мой шёпот: «Я ведь совсем твоя». Глаза в глаза. Разряд. Двести двадцать. Нет, триста шестьдесят. Мокрая одежда сброшена, как попало. А кровать мягкая, с медными украшениями. Не отпускай меня. Прижми меня к себе, крепко-крепко! Голова кружится, но это уже не от вина. Это от тебя. Поцелуй. Он теперь не такой, как на набережной. В нём и страсть, и нарастающее желание продолжения, и лёгкое безумие, которое приходит вместе с осознанием того, что ты впервые с тем, кто предназначен - свыше.

Вспышками, урывками - руки, сплетенные между собой. Руки, ласкающие плечи, грудь, шею. Твои руки, сила и нежность которых сводят меня с ума. И настойчивое тепло твоих губ, которые внезапно - или инстинктивно? - находят ту самую точку между шеей и плечом, прикосновение к которой заставляет меня вскрикнуть.

И к чёрту самоконтроль. К чёрту приличия. Я больше не хочу о них думать. Я хочу - тебя. Так, как любящая женщина может хотеть того, кто стал для неё воздухом, небом, всей жизнью. Возьми меня, сделай меня своей. Хотя... Я ведь и так - совсем твоя.

Амстердамский призрак исчез. Я снова в этом пустом саду, где нет времени года. Раскрываю медальон, смотрю на тебя. В твои глаза, которые для меня сияют ярче всех звёзд на небе. Да, ты по-прежнему - моё всё. Моё небо, мой воздух, мои звёзды. Забери меня отсюда, мой хороший. Я ведь действительно совсем твоя.


Глава 14. Дом на воде.

Когда идёт дождь, я вспоминаю Голландию. Не знаю, почему у меня такая странная аналогия. Но - вспоминаю. Сижу на своих качелях, смотрю на мёртвый сад. В Голландии такого нет. Там жизнь, там бывает радуга, светит солнце. Конечно, немало там и дождливых дней. Но там нет пустоты. Впрочем, какая разница? Ведь и тебя там тоже — нет.

Призрак одной из многочисленных рек Голландии появляется внезапно. Сначала я вижу реку будто издалека. Потом она становится ближе, я различаю берег, покрытый травой, вижу растущие у самой воды кусты. Слегка покачиваясь от ветра, летящего с моря, шелестят камыши. Идиллия, не так ли? А ещё у берега стоят плавучие домики. Их много, все они красивые, разноцветные. Это не просто плоты, на которые водрузили дома, нет! Это другое. Корабль-дом, вот наиболее точное название.

На одной из палуб сушится бельё, спит собака. Это так странно! Свой, уже налаженный быт, дом на воде для тех, кто живёт в нём, ничем не отличается от привычных большинству из нас домов на суше. В таких плавучих домиках есть даже камин, представляешь!

Эти люди живут на воде по разным причинам. Одни не хотят платить налоги за землю, где стоит их жилище, другим нравится необычность дома и его местоположение. Третьи просто любят воду, реки. Вечерами они зажигают тёплый уютный свет на своем кораблике - или в доме? - и болтают обо всём на свете, рассказывая друг другу о том, как прошёл день. Может быть, стоя на палубе, которая стала их импровизированным двором, они смотрят на звёзды и поверяют друг другу свои мечты. Или просто - молчат. Иногда молчание лучше слов, любовь моя. Но только если оно - на двоих. С тобой я могла бы и говорить, и молчать. Мне было бы одинаково хорошо.

Призрак голландской реки недолго пробудет со мной. Но... Я увидела достаточно. И я знаю, почему он приходит. Однажды я ехала из Роттердама в Дельфт. Это было давно, ещё в той жизни. И остановилась на берегу реки, привлечённая радугой над ней. Я видела своими глазами эти плавучие домики, людей, живущих в них. Слышала смех детей, игравших на палубе. Чувствовала запах дыма, идущего из труб - было по-весеннему прохладно, топили камины. Я курила, стоя на берегу, и думала о том, как было бы здорово жить в одном из этих домов - с тобой. Засыпать рядом, обнимая тебя, чувствуя твоё тепло. И слушать, как за стенами нашей  комнаты-каюты плещутся волны реки. Негромкие, ласковые, убаюкивающие. Просыпаться утром, выходить на палубу, любоваться небом. И знать, что, если вдруг нам захочется, мы в любой момент можем поднять якорь и уплыть куда-нибудь. Тем и хорош плавучий дом — это, своего рода, свобода.

Знаешь, мне было бы хорошо с тобой везде. Главное - ты со мной. Я и сама не знаю, почему так горько видеть этого призрака. Возможно, это просто боль от не сбывшегося.

С тех самых пор, как я постояла на берегу той реки, мне часто снился один и тот же сон. Ночь, река сонно шевелит руками-волнами. Звёзды отражаются в воде. Я стою на палубе плавучего дома и смотрю в небо.

- Не замёрзла, Нетт? - твой голос за моей спиной. Поверь, он согревает лучше, чем все камины мира. Я медленно поворачиваюсь к тебе.

- Уже согрелась, мой хороший. Ты ведь со мной! - и я не узнаю свой голос, произносящий эти слова. Он больше не хриплый, сорванный частыми слезами. Он - тот, каким был.

А потом ты обнимаешь меня. И я понимаю, что все беды и проблемы кончились. Мы вместе. Вместе мы всё преодолеем. И со всем справимся.

Потом я видела камин и маленькую спальню, и потолок раскачивался слегка. Возможно, в этом виновны были волны, а возможно, у меня просто кружилась голова от счастья. Ты ведь был со мной.

Просыпалась после этого сна я всегда с улыбкой. Казалось бы, что такого? Увидела во сне дом на воде. Но, не в доме дело. Дом - это символ того, о чем я мечтала. О том, чтобы быть вместе. Вместе - с тобой. Я люблю тебя.


Глава 15. Моё небо.

Сад недвижим. Знаешь, я бы хотела сейчас хоть на минуту увидеть его - другим. С ветром, шумящим в зелёных ветвях деревьев, с бабочками, порхающими над цветами и травой. Я даже на осень согласна. На золото и бронзу листвы. Только бы не видеть этой пустоты, этой практически статичной картинки. Стоп-кадр. Сколько я их сделала за ту мою жизнь!

Кадры были разными. Цветными, чёрно-белыми, в стиле сепии и ретро. Их было очень много. И, делая каждый кадр, я думала только об одном. О том, что ты это увидишь. Гадала, понравится ли тебе фотография, будет ли тебе интересно, что на ней. Делая свои собственные портреты, тоже думала только о тебе. О том, что ты увидишь меня. Если, конечно, станешь вообще смотреть сайты, на которых я публикую свои очерки, стихи, рассказы. ЖЖ, стихи.ру, проза.ру, твиттер, форсквер, фейсбук. Ты это всё не любишь, я знаю! Но как мне было выжить без надежды на то, что ты это всё читаешь и смотришь? Никак... Вот я и надеялась. Продолжала писать, размещать фотографии. В ЖЖ или LJ, если на английский манер, часто обращалась к тебе в своих постах. Под конец уже откровенно - только к тебе. И плакала, опубликовав тот или иной пост. От бессильной тоски, от горького одиночества. Думаешь, мне просто нужен был кто-то? Нет. Мне всегда нужен был - только ты.

Даже здесь, в этом саду, где, казалось бы, уже ничего не нужно, я дико, отчаянно, до адской боли в каждой клеточке тела и души, тоскую - по тебе. Мою тоску чувствуют эти мёртвые деревья, эти сухие цветы, листья, эта земля под ногами, чёртовы качели, камни на том кладбище моих дат. Даже не так. Здесь всё пропиталось тоской.

Мне иногда кажется, что я больше не выдержу. Не смогу. Мне хочется засмеяться, искренне хочется, поверь! Хочется улыбнуться, прекратить вечно смотреть в одну точку или рассеянно смотреть сквозь мёртвый сад. Только для этого мне нужен ты. С тобой - смогла бы. А без тебя... Как я неоднократно говорила, без тебя нет ничего. И ничего никогда не было. Верить или не верить - это твоё дело, любимый. Я говорю лишь то, что чувствую. И лишь то, что у меня на сердце.

Качели монотонно раскачиваются, повинуясь моим движениям. Немного похожее ощущение я испытывала однажды. Это было давно. Новый год, праздник, снег. Уютная кухня у меня дома, гирлянды везде, ёлочка. Мы пили сначала водку - её принес ты. В квадратной большой бутылке. Я её сохранила... Потом - коньяк. На столе горели свечи. Макс, если бы мне тогда кто-то рассказал, сколько свечей я сожгу, сидя за этим самым столом, пытаясь хоть немного согреться, тоскуя по тебе! Кто знает, что я сделала бы в тот вечер...

Закрываю глаза. Каким-то непостижимым внутренним зрением я вижу себя и тебя снова - в той кухне. Потолок, на который я смотрю, слегка раскачивается. А я ведь ещё мало выпила! Совсем мало! Значит, это не алкоголь, не его шутки. Перевожу взгляд на тебя, сидящего напротив. Твои глаза... Самые прекрасные глаза на всём свете. И в них отражается пламя горящих свечей.

- Поцелуй меня! - негромко прошу я, глядя на тебя через стол.

Мне уже плевать на всё. Это мой новый призрак. Новогодний, яркий. Тем лучше! Я устала бороться с призраками. И я сдаюсь.

Твоя еле заметная полуулыбка. А меня от неё бросает в жар. И руки трясутся так, что я с трудом прикуриваю сигарету. Я должна была это сказать! Сказать эти простые и дико сложные слова, а не молчать, как дура.

- Поцелуй меня.

К чёрту стол. К чёрту всё и всех. Мне нужен только ты. Перехват руки. Я всего лишь хотела обнять тебя, прости. Обнять, прижаться к тебе, вдохнуть твой запах, прикоснуться губами к твоим губам. И ты это понимаешь. Отпускаешь мою руку. И целуешь меня, целуешь так, как умеешь только ты. А потолок раскачивается над нами. Или только надо мной, не знаю.

Призрак постепенно отступает в серую пустоту сада. Надо мной снова небо. Пустое небо. Логично. Тебя нет. А ты ведь был моим небом.


Глава 16. Вне регистров.

Утро. Над садом постепенно светлеет, хотя это даже не свет. Это обычный, точно такой же, как и все остальные, серый день, наползающий откуда-то извне.

Я брожу среди фруктовых деревьев, иногда касаясь рукой их стволов. За то время, пока я здесь, я изучила каждое дерево. К примеру, стоит мне повернуться влево, я увижу засохшую вишню. У неё красивые ветки, нарисовать бы их! Но желание рисовать пропадает так же быстро, как и возникает. Возможно, это привычная мне апатия, а возможно, воспоминание о том времени, когда я впервые нарисовала твой портрет. Рисовала я его бессознательно, а когда закончила, долго-долго смотрела в твои глаза. Они постепенно становились все более и более расплывчатыми. Только тогда я заметила, что плачу. Слёзы, капая, растворяли тушь, которой я рисовала.

Помню, в тот момент мне хотелось одного: забыться. Исчезнуть, стереть себя саму из всех существующих регистров этой планеты, вечности, да мало ли, чего ещё. Да, именно этого мне и хотелось - удалить себе память. Стереть личную историю, как-то так.

Самое интересное, что хотела я этого не для того, чтобы тебя забыть, нет! Я просто... Просто хотела перестать БЫТЬ. Перестать чувствовать дикую тоску по тебе, боль от того, что ты не рядом. Что я не вижу твои глаза, не слышу твой голос, не чувствую тепла твоей руки.

Вот тогда-то я и захотела стать машиной. Той, которой можно обнулить память, стереть из всех её регистров ту информацию, которая создает проблемы. Или, в моём случае, причиняет боль. Малодушно, понимаю. Но, на тот момент, я так думала. Даже стихи написала об этом. "Из регистров". И кто-то мне прислал дурацкий комментарий на это стихотворение. Я не помню его дословно, по-моему, я его удалила сразу. А, возможно, и нет. Но смысл был такой: зачем себе портить жизнь страданиями, лучше стать знаменитой и тогда человек, из-за которого страдания, будет сожалеть о том, что он сделал.

Бредятина была первосортная. Я даже не сразу поняла, что человек сказать этими словами хотел. Мне стало смешно. Как же люди не понимают, что, если любишь по-настоящему, то любимого никогда и ни в чём не винишь?! Страдаешь не из-за того, кого любишь. Не потому, что он делает что-то не так. А потому, что ты сама - или сам - чувствуешь боль. Я не знаю, как это объяснить, не получается, да? Прости...

Все эти слова я говорю, прислонившись щекой к стволу вишни. Когда-то она цвела... Прямо под моими ногами лежат, засохшие, розовато-жёлтые лепестки опавших цветов. Знаешь, вот, наверное, как надо сказать: если тот, кого любишь, исчезает из твоей жизни, ты страдаешь. Но, не из-за его поступка, а из-за того, что тебе больно. Ты ощущаешь эту боль. Тебе и жить с ней. В конце концов, это ведь твоё дело. Эгоизм и любовь часто идут рука об руку.

Анализируя ситуацию, которая привела меня в этот сад, я поняла одно: нет боли страшнее, чем боль разбитого сердца. Но сердце не разбивает тот, кого мы любим. Мы сами позволяем своему сердцу разбиться на тысячи мелких осколков. Да, мы - сами. Почему? Мой хороший, да потому, что, полюбив искренне, найдя своего единственного, я сняла все защиты, все брони, все маски. Они стали ненужными мне. И сердце оказалось открытым. Натолкнувшись на стену изо льда, камня, титана, бог знает, чего ещё, сердце разбилось. Это ведь очень логично.

Слова "страдание", "страдать", приобрели в наше время какой-то пафосный смысл. А ведь боль - это не пафос... Я глажу умершую вишню по шершавому стволу. Вот она, наверное, очень страдала от того, что никогда больше на её ветвях не распустятся цветы. Может быть, ей и сейчас больно? Спиритический бред, вот как назвали бы там, за пределами этого сада, то, что я сейчас говорю. Или, возможно, задумались бы. Разбитое сердце - слишком тяжёлый диагноз, чтобы относиться к нему пренебрежительно. Вот только понимают это люди далеко не сразу.

Сегодня ни один призрак не пришёл ко мне. Странно. Обычно и дня не проходит без того, чтобы кто-то из них не появился где-нибудь поблизости. Видимо, общество королевы мёртвого сада наскучило даже призракам.

Я возвращаюсь к своим качелям, устраиваюсь на них, смотрю на набивший оскомину пейзаж. Сухие, умершие деревья. Серый свет между ними. Пустота.

Похоже, там, наверху, услышали мою давнюю мечту и истеричную просьбу. Пустота вокруг меня доказывает это. Меня наконец-то удалили - из всех регистров.
 

Глава 17.Час волка.

Дождь немного помочил сухие листья, сыграв свою вечную музыку. Наверное, каменному ангелу на кладбище сейчас очень неуютно и сыро. Но я не пойду туда сегодня. Мои утешения просто не достигнут сердца каменной статуи. Да и они не нужны. Есть боль, против которой все слова утешения, сочувствия, сострадания - ничто. Они улетают в пустоту, так как только одно может согреть, утешить, дать тепло и покой. И - счастье. У нас с каменным ангелом в этом вопросе полное взаимопонимание, пусть и безмолвное.

Качели намокли. Как странно! Я больше не чувствую сырости, если только запах её улавливаю. Всё заглушает аромат пустоты, который пропитал этот сад насквозь. Моё королевство. Мой дом. Мой крест.

Вечер опускается, серый дневной свет сменяется на густые, серые же, сумерки. Через час весь сад исчезнет во тьме. In the dark. Именно так, самое меткое выражение. Вся моя жизнь была - in the dark. Ты стал моим единственным светом.
Ночь. Вот и она, подкрадывается неслышно, как кошка. Или как волк. Я знаю, как они это делают. Как появляются внезапно в пустоте зелёные глаза, похожие на звёзды. И терпеливо ждут. Чего? У них свои ожидания. И, поверь, волки умеют ждать.

В той, другой моей жизни, я частенько проживала "час волка". Это тяжёлое время, которое наступает под утро. Бессонная ночь прошла, но рассвет ещё далеко. Время несбывшихся надежд, время пика тоски. В каком-то фильме, а может, и в книге какой-то, были такие слова: в этот час нужно выпить рюмку водки, чтобы отвадить волка. И потом ещё две, на случай, если это волчица с волчатами.

Мне этот рецепт никогда не помогал. Пила, каюсь. Потом, с ещё более страшной, разрывающей сердце тоской, тоской по тебе, смотрела в никак не желающее светлеть тёмное небо. И хотелось завыть, уподобившись волку, который воет на далёкую луну. Он ведь знает, что луну с неба ему не достать. Вот и тоскует по ней.

Когда я была в Вайоминге, то смогла поехать в заповедник Йеллоустоун. Много читала о нём в детстве, в рассказах Сетона-Томпсона. По поверьям индейцев, Йеллоустоун хранит дух Белого Волка. И вот...

Был ли то мой бред, или же, действительно, дух всё ещё там? Не знаю. Но, уже под утро, выйдя из гостиницы покурить, я услышала позади себя тихий вздох. А потом на ум пришла странная легенда. Легенда о белом волке, пришедшем со звёзд за своей волчицей, исчезнувшей давным-давно. С тех пор, белый волк - или его дух - ищет свою любимую. Ведь волки создают пару на всю жизнь. Нелегко, наверное, живётся белым волкам среди серых, как и белой вороне в стае обычных.
Здесь, в моём королевстве, час волка стал бесконечным. Никакая водка, даже если бы она у меня была, не помогла бы отвадить этого страшного зверя, на чьём лбу есть лишь мне видимое имя - Тоска.

Возможно, те, там, наверху, поместившие меня сюда, думали, что моя тоска по тебе пройдёт здесь. Ошиблись. Хотя странно! Они ведь не ошибаются, считаются непогрешимыми. Или я оказалась слишком трудным случаем.

Ночь уже наполнила собой весь сад. Она молчалива, как та статуя ангела на кладбище. Это не дождь, с которым можно иногда поговорить. Но... Я умудрялась говорить и с ночью тоже. Глядя в её бездонные, чёрно-синие глаза, которые люди именуют небом, я спрашивала у ночи о тебе. Ведь она тебя видела! Она видела, как ты засыпаешь, видела твою чудесную улыбку, твои глаза. И я просила ночь рассказать мне о том, как ты. Здоров ли, счастлив ли. Но ночь никогда не отвечала, мой хороший. Может быть, она не хотела говорить со мной, или же я просто не достойна её ответа.

А ещё ночь приводила с собой волка. Он и сейчас здесь, я знаю, хоть и не вижу его.

- Здравствуй, тоска! - говорю я, опускаясь на колени. Ещё влажные после дождя сухие листья холодят кожу, но что такое этот холод в сравнении с холодом на сердце? Ничто.

Я смотрю в глаза ночи и плачу. Час волка, милый. А в моём королевстве так пусто, что даже волк не хочет показаться мне, лечь рядом со мной на холодную землю. Зато тоска всегда со мной, рядом. Безумная тоска - по тебе.


Глава 18. Анна Каренина Белорусского вокзала.

В моём саду никогда не бывает жары. Не пахнет смолой, как в других местах, где растут деревья. С запахами здесь очень бедно, лишь сыростью иногда тянет, а так... Аромат пустоты и тоски по тебе повсюду, только он. Больше здесь не пахнет ничем.

И всё же, я могу иногда почувствовать запахи. Один из моих призраков пахнет углём и разогретыми шпалами. Или рельсами. Я уже говорила об этом, наверное, в той жизни. Или говорила в этой, не помню. Сути призрака это не меняет.

Белорусский вокзал. Суета, как, впрочем, и всегда в таких местах. Я много раз уезжала отсюда в Бельгию - будучи ребёнком. Это уже потом начались перелёты. А поначалу единственным способом попасть в Брюссель для меня был поезд. И я любила такое путешествие, хоть и находила его немного утомительным.

В тот раз я никуда не уезжала, а просто провожала знакомых. Традиционное махание рукой вслед поезду, моя дежурная улыбка, растворяющаяся вместе с уходящим составом. Наконец поезд исчезает. Перрон пустеет, провожающие разошлись, кто куда. А мне некуда идти. Домой? Там пусто. Конечно, дома твои фотографии, с которыми я говорю, как говорила бы с тобой. Жаль, что запах пустоты не выветривается, сколько бы я не держала окна открытыми. И я остаюсь на перроне. Смотрю, как солнце бликует на отполированных тысячами колёс рельсах.

Запах угля, особый запах вокзалов. От него хочется плакать, если, как в моём случае, стоять здесь в одиночестве и знать, что и дома - так же. Своды перрона молчат. Их можно погладить рукой, а можно ударить. Они всё равно будут молчать, как и стены там,  в квартире.

- Макс... - я произношу твоё имя, закрыв глаза. Вдыхаю запах шпал, угля. Острая, режущая боль в сердце.

Я понимаю, что могу упасть в обморок. Надо как-то это прекратить. И пытаюсь обмануть саму себя, представив нас с тобой в том самом, только что ушедшем поезде. Это не театр и не ложь, нет! Просто попытка хоть немного прийти в себя.

Какое счастье, что я так много раз ездила этим маршрутом! Я знаю, через какие станции проходит сейчас состав, знаю, как устроены купе международных вагонов.

- В Бресте мы будем ночью, как и всегда.

Я почти слышу свой голос, такой спокойный и нежный, так не похожий на тот, что всё последнее время у меня. В голосе, который звучит сейчас в моём спасительном воображении, нет тоски, нет боли, нет надрыва. Логично. Ты ведь рядом со мной. Мы смотрим на проносящийся за окном пейзаж, на переезды со стоящими перед ними машинами. Впереди у нас два дня и две ночи дороги. В Бресте нам поменяют колеса, ведь в Европе узкоколейка. И начнётся Польша. Та самая Польша, которую я столько раз проезжала на машине. Об этом я тоже расскажу тебе, положив голову на твоё плечо, слегка покачиваясь в такт движению вагона. Интересно, а целоваться в поезде удобно? Я никогда не пробовала.

Дышать немного легче. Я выныриваю из возникшего в моём сознании спасительного мирка купе, возвращаясь к реальности. Перрон заполнился людьми, которые ждут прихода какого-то поезда. Рельсы всё так же бликуют на солнце. Я смотрю на них, не имея сил отвести взгляд в сторону. Голос из ниоткуда, тихий, вкрадчивый, но очень настойчивый, вползает в разум.

- Один шаг. Только один шаг вперёд, и всё закончится. Помнишь, как в фильме французском про Анну Каренину, с Софи Марсо? Тебе же он нравился. Прыгай. Не бойся, ты ведь тоже Анна. Один шаг, больно не будет.

Голос завораживает. Я помню тот фильм, мне действительно нравилось в нём что-то. Что касается самого персонажа Льва Толстого, самой Анны, то я её никогда не могла понять. Вронский же любил её! Мне лично было бы достаточно и этого. Плевать на позор, на косые взгляды, разве всё это имеет значение? Анна была в миллион раз счастливее, у неё был ребёнок от Вронского, был сам он, любивший её без памяти. Дура! Чёртова дура, ей ли было кидаться под поезд? Ей было, куда возвращаться, в отличие от меня.

Это истерика. Я осознаю это, понимаю, как глупо выгляжу, плача публично, стоя на перроне. В голове мелькают какие-то обрывки фильма, фрагменты моей собственной жизни. Пустая квартира, твои фотографии повсюду, твоя улыбка, светофоры, набившая оскомину надпись в почте "входящих нет". А рельсы - вот они. И поезд уже виден. Хочется прекратить чувствовать, ведь, действительно, один лишь шаг до забвения!

- Прыгай. Прыгай сейчас, скорости поезду хватит, ты в самом начале перрона. Никто не успеет тебя остановить.

Чёртов голос. Чей он? Впрочем, не имеет значения. Что у меня с кошкой, я ей еду оставила? Ведь, если я прыгну...

И я подхожу к самому краю платформы. Поезд совсем близко.

- Максим, пожалуйста, останови меня! - я произношу эти слова вслух, как молитву. Как самое сильное заклинание. Парадокс! В самый последний момент мне стало страшно. Не боли испугалась, а того, что меня накажут за эту глупость. И я никогда не увижу тебя больше.

- Максим...

Визг колёс по рельсам. Машинист включает тормоза, но скорость ещё достаточная. Вперёд. Даже шага делать не нужно, только слегка качнуться вниз. Мой взгляд скользит по бликам на рельсах, потом по тонкому ободку обручального кольца на безымянном пальце правой руки. И я делаю шаг. Назад. Прислоняюсь к столбу на перроне, смотрю, как мимо меня проходит поезд. Пытаюсь дышать. И улыбаюсь. Сейчас я пойду на парковку, сяду в машину, поеду домой, к тебе. Сделаю нам с тобой кофе, как всегда.

Дома тепло, я знаю. Только меня всё ещё знобит почему-то.

- Мой хороший, я опять не купила еды, прости меня! - говорю я, входя в кухню. Сажусь напротив тебя, достаю сигареты. Руки дрожат так, что я не сразу могу зажечь зажигалку.

Ты внимательно смотришь на меня. И я прекращаю своё бесполезное занятие. Надо успокоиться сначала. Обхожу стол, опускаюсь на колени перед пустым стулом. Раньше ты всегда сидел здесь, на этом самом месте.

- Я не знаю, что со мной было... - тихо говорю я, прислонившись щекой к дереву спинки. Рассказываю тебе о том, что произошло на вокзале, не замечая, что слёзы текут по щекам, по лицу, капая на холодный кафельный пол. Я даже не чувствую холода этого самого пола, на котором сижу, так как сил стоять на коленях уже нет.

- Максим, ты только не сердись на меня, хорошо? Я сейчас успокоюсь. Ты пей кофе, он остынет ведь. Я не прыгнула. Видишь? Я с тобой, здесь. Не прыгнула, потому, что... Я хочу с тобой быть. Милый мой, хороший, единственный, прости меня... Я дурочка, знаю. Прости меня!

Наконец, слёзы заканчиваются. Я могу спокойно зажечь зажигалку. Уже вечер, в кухне темно. Так мы с тобой и остаёмся сидеть, встречая быстро приближающуюся ночь: ты, чуть улыбаясь, перед нетронутой, как обычно, чашкой капучино, и я, свернувшись на холодном полу, положив голову на стул, где ты обычно сидел, как к тебе на колени.

Я не повторила то, что сделала Анна Каренина. Что меня удержало? Тонкий золотой ободок, внутри которого твоё имя, или... Ты сам? Не знаю. Так или иначе, я НЕ прыгнула. Наверное, за это меня и сделали королевой мёртвого сада.


Глава 19. Синий лёд.

Я не люблю морозные зимы. В моём саду один плюс - здесь нет снега. Хотя, его я, как раз любила. Красиво смотрелся бы снег, неспешно падающий на эту мёртвую землю. Большими белыми хлопьями, которые, будто бабочки, кружились бы среди веток.

В той жизни мне нравилось уезжать за город в снегопад. Неподалёку от моего дома есть очень красивое шоссе, похожее на горную дорогу. Если ехать по нему ночью, на медленной скорости, можно оценить всю красоту снегопада. Я часто так делала - с тех пор, как почти перестала спать. Ехала, останавливалась в середине пути, выходила из машины и смотрела, как в свете оранжевых фонарей медленно кружатся большие зимние бабочки. Курила, разговаривая с тобой.

- Видишь, кругом лес. Никого нет, никто не мешает. Послушай, как идёт снег, мой хороший. Просто послушай.

Мой голос, негромкий, чуть хриплый, казался мне чужим. Он смешивался с тем особенным звуком, с которым снег опускается на землю. А потом я возвращалась домой, где ложилась на кровать рядом с твоей фотографией, представляя себе - тебя. И до самого рассвета мы болтали с тобой обо всём на свете, слушали музыку, целовались. Снег всё падал и падал, закрывая города и страны белым безмолвным покрывалом. Только нам на это было наплевать. У нас было наше "вдвоём", любовь моя. Наше "вместе" под снегом.

Не всегда снегопад бывает вовремя. Однажды я попала в него в Польше, на скоростной трассе. Вот тогда я впервые растерялась, не зная, как мне ехать дальше. Свет фар - а дело было ночью - высвечивал лишь сплошную движущуюся белую стену. Наверное, сама Снежная Королева в тот момент была где-то поблизости, и белые мурии, её вечная свита, охраняли свою королеву, мешая тем, кто вокруг, её увидеть. Впрочем, на трассе и не было почти никого.

Мне пришла на ум сказка Андерсена. Я неоднократно использовала её сюжет в своих стихах, милый. Да, много я дала бы за чудо, совершённое Гердой! Если бы мои слёзы могли растопить твоё ледяное сердце...

В ту ночь я не стала пережидать снегопад на обочине, как большинство водителей. Мне надо было ехать, двигаться, так как, стоило мне остановиться, я начинала плакать. Мне нужен был - ты. Твоя улыбка, которая сильнее всех снегопадов мира, поверь. Это не красивые слова, это аксиома. Никто так не чувствует тебя, как я. Почему? Потому, что ты - вся моя жизнь. Ты больше, чем жизнь. Ты и есть вечность.

Снегопад кончился, подморозило. А у меня в ту ночь ещё и навигатор полетел. Указателей нет, в этой части Польши идёт глобальный ремонт дорог, происходит постоянное изменение развязок. Я сворачиваю куда-то, потом ещё и ещё раз. И упираюсь в лес. Под светом огромной зимней луны он кажется синим, сказочным. И очень таинственным.

Как я смотрелась со стороны, интересно? Идиотка, заехавшая к чёрту на рога, одна в чужой стране, в тонкой куртке, в сапожках на каблуках, утопающая по середину икры в синем снегу — класс! Дура, говорящая с деревьями, рассказывающая им о тебе. Мне было дико холодно. Лечь бы здесь в снег, заснуть. Перестать убегать от самой себя...

Кошка, оставшаяся в машине, жалобно мяукнула. Мы в ответе за тех, кого приручаем, не так ли? И я вернулась в кабину, включила печку.
- Всё хорошо. Сейчас я развернусь, никто здесь, кроме меня, не проезжал. По своим же следам я найду дорогу.

Так и произошло. Вырулив на основную трассу и увидев указатель на Магдебург, я позволила себе расслабиться. На заправке купила кофе. Два стакана, тебе и себе. Пила, глядя на льдинки, тающие на лобовом стекле. Сквозь синий от лунного света лёд я видела твою чудесную улыбку. Что знали Кай и Герда о любви? Что знала о ней Снежная Королева? Не знаю. Я просто видела тебя - через синий лёд. А ты улыбался мне. С фотографии на приборной панели.


Глава 20. Звезда над крышей.

Сегодня у меня праздник. Дождь пришёл ко мне в гости с самого утра. Как самый нежный любовник, ласкает он своими пальцами-струями моё лицо, шею, руки, тело. Я не боюсь промокнуть насквозь, так как давно привыкла к ощущению постоянного холода. С дождём можно поговорить...

- Помнишь жасмин под окнами дачи? - спрашиваю я дождь. Тот жасмин, наверное, до сих пор растёт возле дома. Дома, который я так хорошо помню.

Если начинаешь сходить с ума, то остановиться сложно. Я это отлично понимаю. Вот только одна проблема: сходила я с ума с точки зрения окружающих, а для самой себя я поступала и мыслила вполне здраво. В конце концов, если ты в моём сердце, в моей душе, в каждой клеточке моего тела и разума, значит, ты - со мной! И когда я решила поехать на дачу с тобой, это было именно "вместе". Какая кому разница, что я говорю с твоей фотографией вслух так, как говорила бы, сиди ты рядом со мной в машине? Никакой. В принципе, мне уже тогда было совершенно всё равно, кто и что обо мне думает.

До дачи по общепринятым меркам далеко. Сто с лишним километров. Но что такое сто километров для нас с тобой, Макс? Мы можем проехать и три тысячи, останавливаясь лишь ради заправки и кофе. Сколько раз мы с тобой так ездили! Так что...

Уже поворачивая к даче, я поймала себя на том, что я счастлива. Почти счастлива. Ведь всю дорогу я говорила с тобой. Рассказывала тебе о том времени, когда ещё были живы дедушка и бабушка, всегда ждавшие меня здесь, на этой даче.

Выхожу из машины. Тихо вокруг, будний день, самое начало лета. Вечер уже близко.

- Макс, смотри, вот яблоня, которую дедушка посадил! Помнишь, я тебе про неё рассказывала? Один год она не цвела, даже листьев не было, все решили, что яблоня замёрзла. А дедушка не давал её срубить. И оказался прав - через год она снова зацвела. Вся была, как в пене белой!

Я подхожу к той самой цветущей яблоне и осторожно отламываю маленькую веточку с бело-розовыми цветами. Они пахнут чем-то очень знакомым. Поворачиваюсь к тебе:

- На что похож запах?

У тебя самые красивые глаза в мире. И самая чудесная улыбка. Я никогда не устану это повторять, мой хороший. Миг - и веточка яблоневого цвета оказывается в моих волосах. Я хочу только одного - задержать это мгновение, продлить его на как можно дольше. Остаться стоять в кольце твоих рук, ощущая твоё тепло.

Открываю глаза. Сад по-прежнему мёртв. Этим яблоням никогда больше не зацвести. Внезапно я понимаю, почему.

- Дождь, кажется, я поняла. Он ведь был всей моей жизнью. Но его здесь нет. Значит, нет и жизни, так?

Дождь соглашается со мной, отвечает своим шелестящим голосом, который я теперь умею отличать от всех остальных. Как же много времени мне понадобилось, чтобы понять очевидное...

Один из призраков показал мне продолжение. Мы с тобой входим в дом. У домов, в которых не живут, есть свой, особенный запах. Но наше присутствие тут же изгоняет этот аромат пустоты, как злого духа. Камин разгорается, я замечаю, что за окнами уже стемнело. Смотрю на твоё лицо, освещённое огнём. И вдруг мне хочется уйти. Просто выйти из дома, чтобы вдохнуть вечерний, почти ночной уже, воздух. Я загадываю: если ты придёшь за мной в сад, всё получится. А если мы будем вместе, нам ничто не страшно. Никогда нас не остановят ни условности, ни традиции, ни дурацкие правила.

Жасмин за домом пахнет моими духами. Или мои духи пахнут жасмином. Я не могу решить это. Высоко, над крышей, висит прекрасная звезда. Ночные бабочки вьются возле фонаря. Тишина, напоенная ароматами леса, обволакивает дом, деревья, цветущую яблоню.

- Пойдём в дом. Здесь довольно прохладно! - слышу я твой голос. Значит... Значит, всё получится?! Я поворачиваюсь к тебе, пытаюсь прочесть ответ в твоих глазах. В них отблеск той самой звезды, что висит сейчас над крышей.

Тепло твоей руки. Мы возвращаемся в согретый дом, где пахнет горящим деревом и почему-то жасмином. Максим, я очень много хотела бы - и могла бы - сказать тебе. Но, сама не знаю, почему, молчу. Слов не осталось, я вложила их все во взгляд. В свои стихи, которых больше тысячи. Все они - тебе и о тебе.

Сидя у камина, уютно устроившись у тебя на плече, я боюсь даже на секунду отпустить твою руку.

- Я счастлива с тобой. И люблю тебя - любым. Долго мы боролись сами с собой - и друг с другом. Но... Вечность стоит свеч, не так ли?

Вместо ответа ты просто сильнее сжимаешь мою руку. Слова не нужны. Я люблю твоё молчание. Поворачиваюсь к тебе, целую тебя. Медленно, будто всё ещё не веря в реальность своего счастья. И тихо повторяю слова венчальной клятвы, данной мной тебе однажды, в Рождество, беря в свидетели звезду над крышей дома.

- В красоте и убожестве, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, обещаю тебе любить тебя вечно. Что соединил Господь, человек да не разлучает. 


Глава 21. Vae victis.

Горе побеждённым - вспомнилось сегодня почему-то это изречение. Я всегда любила латынь, если помнишь. Избрав своим вечным девизом «nemo praeter te», я осталась ему верной. И верной — тебе.

Сидя на качелях, я черчу на чуть пыльной земле твоё имя. Плохо получается - земля слишком твёрдая, а сломанные ветки фруктовых деревьев, которыми я пытаюсь чертить, слишком мягкие. Быстро ломаются. Куда проще было писать твоё имя на стеклах окон аэропортов, на иллюминаторах... Много раз я делала так. Перелётов в моей жизни хватало, к сожалению. Почему "к сожалению"? Понимаешь, все эти поездки ничего не меняли. От тоски не убежать. От себя — тоже.

Я помню, как я чертила твоё имя на снегу в Вайоминге, как, дыша на стекло в зале вылета вашингтонского аэропорта, рисовала на нём пять латинских букв. Тех самых, что на моей левой руке. А потом повторяла то же самое в Далласе, Монтане, Чикаго, Нью-Йорке, Париже, Абу-Даби...

Был момент, когда мне хотелось прекратить это всё. Дела не складывались, мои поездки обычно ничем хорошим не заканчивались. Не имея возможности нормально, полноценно работать, я стала фрилансером. Фотографировать и писать обзорные репортажи - это всё, что я могла. И то - до определённого момента, пока не поняла, что начинаю говорить с тобой - во всех своих текстах.

В принципе, я всегда писала и фотографировала для тебя. Возможно, ты возразишь мне на это вполне логичным "а как же было до знакомства со мной?", и будешь прав. Для того, чтобы это понять, надо очень больно удариться. А этого я тебе никогда не пожелаю, поэтому просто расскажу. В сотый ли, в тысячный ли раз, но расскажу.

Качели монотонно движутся то вперёд, то назад. Вот так и моя жизнь - до тебя. Просто существование, тоскливое немного, монотонное, серое. Обычное. Было в этом существование и хорошее, и плохое. Легко встречалась, легко расставалась, так как никто души так и не затронул. Работала тоже довольно спокойно. Как все. Хотелось, конечно, чего-то необычного, интересного, иногда это даже получалось. Вот только разделить было не с кем вино жизни, прости за пафос. Подсознательно всё ждала, что встречу тебя. Не зная имени, не представляя тебя внешне, просто знала - ты есть. Мой, единственный, любимый, в чьих глазах будет - всё. Так и жила, пока тебя не встретила. Ты всё это знаешь, нет смысла повторять. Одно скажу: ты действительно моё всё. Именно осознав это, я смогла увидеть мир таким, каким никогда до того момента его не видела, не знала. Так что, мне есть, с чем сравнивать.

Гонка сквозь мрак. Мрак, состоящий из тоски по тебе, из одиночества без тебя, из бездонной, безумной любви - к тебе. Вот, что такое была та моя жизнь с того момента, как тебя в ней не стало. Да, не спорю, могла бы быть не одна. Но я не хотела лжи. Предавать себя противно и глупо. Мне никто не был нужен и не стал нужен, кроме тебя. Я осталась, как я уже говорила, верной своему девизу. Nemo praeter te.

И вот, после нескольких адски горьких лет, сидя во французском аэропорту Шарль де Голь во время очередного транзита, я подвела своеобразный итог тому, что со стороны называют "интересная и насыщенная жизнь". Мне было тоскливо. Я носила дежурную улыбку, от которой сводило скулы вечером. Работа не складывалась и не радовала. Зачем и кому я пытаюсь показать красоту мира, если сама перестала видеть её? Это же глупо. Сознательно и бессознательно в мозгу пульсировала одна лишь мысль: "Я люблю тебя, мне без тебя так плохо!" И лишь одно слово на уме: "Максим". Венеция и Америка, Бельгия и Исландия - да какая разница? Если нет тебя, то мне плевать, где я.

Гонка сквозь мрак кончилась неожиданно. Просто - кончилась. Как топливо в машине кончается, если его не залить. Как заряд в аккумуляторе нет- или ноутбука. Я смотрела в потолок очередного гостиничного номера и понимала: всё.

Вот тогда-то я и осознала до конца весь вкус латинской фразы: Vae victis. Горе побеждённым. С того дня, видимо, и началась моя дорога к этим чёртовым качелям - своеобразному трону для королевы мёртвого сада, который сейчас окружает меня.


Глава 22. Через реку.

Призрак Египта напоминает о себе лёгким звуком, который в том, древнем
мире, считался эталоном гармонии. Я поднимаю голову и смотрю на
деревья перед качелями. Знакомо как! Сейчас я увижу бриллиантовые
солнечные блики на Ниле и город Луксор, а в прошлом столицу верхнего
Египта — Фивы.

Качели замерли. Дыхание пустыни мимолётно, я могу лишь почувствовать
его отголоски. Это всё, что может подарить мне призрак.

- Ну и жара здесь. Не выношу её! - говоришь ты, когда мы входим в
гостиничный номер. Отель на берегу Нила, Луксор, ночь. Я тоже не
выношу жару. Сама не знаю, зачем мы сюда приехали в это время года,
когда всё вокруг кажется огненным.

- Не сердись. Хочешь воды со льдом? - я включаю кондиционер,
становится легче дышать.

В номере не очень темно, так как луна, отражаясь в водах Нила, дарит
свой красивый свет не только волнам, но и тем, кто на берегу. В том
числе и нам с тобой. Я ложусь на широкую кровать, закрываю глаза.

- Древний храм бога солнца Атона, Карнак. Я не думала, что он так
прекрасен ночью! Макс, вдумайся - этим стенам, которые мы с тобой
только что видели, тысячи лет. И они ещё целы. Они видели войны и
победы, над ними проносились ливни и грозы. Ветер, летящий из пустыни,
иссушил Карнак, но мы всё ещё можем прочесть его историю. Фрески и
иероглифы ещё читаемы!


- Ты одержима этим всем. А мне... Не знаю, интересно ли мне это... -
ты говоришь очень тихо. Но я слышу каждое твоё слово.

Нет, я не одержима, мой хороший. Если ты не разделяешь каких-то моих
вкусов или интересов, это нормально. Если я не разделяю твоих - это
тоже нормально. Зато нам есть, что рассказать друг другу. Я всегда с
интересом слушала и слушаю тебя, и это не притворный интерес, поверь.
Да, мне интересен Египет. Хотела, очень хотела, чтобы и тебе он
понравился. Но, если нет - я не огорчусь. Встаю с кровати, выхожу на
балкон. Луна над Нилом - она ведь такая же, как и тысячи лет назад.

- Ты даже глаза красишь, как красили египтяне, а говоришь, что не
одержима Египтом! - смеёшься ты.

- Крашу, есть грех... - я тоже смеюсь.

- Расскажи мне, что там, за рекой? - вдруг просишь ты.

Спать не хочется. В это время года в Луксоре почти нет туристов, поэтому в саду на берегу Нила очень тихо.  Только еле слышный плеск волн нарушает очарование египетской ночи. Или прибавляет ей его?
Держа в руках стаканы с ледяной водой, мы долго стоим на балконе, не замечая уже духоты, которая не оставляет Луксор даже ночью.

Негромко, неторопливо, я рассказываю тебе то, что знаю. Напротив этой гостиницы, прямо за рекой, находится Долина царей.

Именно там были похоронены знаменитые фараоны, цари Египта. И ветер,
который иногда приносит лёгкую вуаль прохлады с реки, летит оттуда. Из
прошлого. Зря люди разорили могилы, сделав из мумий музейный объект.
На мой взгляд, это не по-божески. Но кто я такая, чтобы судить?

Ещё на том берегу есть колоссы Мемнона. Огромные статуи, как стражи,
охраняли когда-то северные и южные врата Фив. Именно они и поют на
рассвете, по преданию, издавая тот самый, эталонный звук. Уникальная
работа древних мастеров, которую я так хотела увидеть. Но на том
берегу завтра будет очень жарко. А ты жару не выносишь.

- Я утром пораньше уйду, посмотрю на колоссы и вернусь к тебе,
хорошо? - говорю я, заканчивая свой рассказ. Стало немного прохладнее.
Ты улыбаешься. Макс, ну почему я так люблю твою улыбку?! Впрочем, у
любви ведь нет "почему". Есть только сама любовь.

Утром я стараюсь собираться как можно тише. Не хочу будить тебя. В
номере прохладно, но сквозь плотные жалюзи, которые мы вчера опустили,
видны лучи солнца. Берусь за ручку двери и... И не открываю её.

Медленно раздеваюсь, снова забираюсь в постель, обнимая тебя. Ты
приоткрываешь глаза. Сонная улыбка.

- Почему ты не ушла?

- А зачем? Я видела эти статуи без тебя - раньше. Какой смысл ещё раз
смотреть на них? Ведь ты знаешь, я сумасшедшая. Без тебя я не вижу
красок. Да и не нужны мне они. Знаешь, я поняла кое-что после нашего
вчерашнего разговора.

- Что же ты поняла? - ты смотришь на меня очень внимательно.

- Я не статуи хотела увидеть. Я хотела с тобой там побыть. Пересечь
Нил, оказаться в Долине царей, в прочих местах. Почувствовать
вечность, как здесь, в Карнаке. Но... Это ты - моя вечность. Сейчас я
просто хочу быть с тобой. И всегда хотела.

И ты смеёшься. Таким чудесным, серебряным смехом, который заставляет
меня плакать - от счастья, что я этот смех слышу.

- Наверное, это интересно - пересечь Нил под парусом... - говоришь ты
негромко. Я с удивлением смотрю на тебя. А потом понимаю. Да, это
будет интересно. С тобой - через реку. С тобой...

И последнее, что я вижу, пока призрак Египта ещё здесь, это
бриллиантовые блики великого бога египтян - бога солнца Атона. Но уже не на реке, а в твоих глазах. Самых красивых в мире и самых родных.


Глава 23. Сад, где не падают тени.

На моё королевство опустилась ночь. Собственно, этот сад - олицетворение моей души, моего сердца. Дождь, иногда приходящий ко мне в гости - это мои слёзы по тебе. Я не истеричка, милый. Я просто почти отчаявшаяся женщина, которая слишком долго пыталась биться о ледяную - или каменную - стену.

Не улыбайся. Я не разлюбила тебя, не захотела разлюбить. Я люблю тебя ещё сильнее, чем в той жизни, поверь! Хотя... Как можно просить камень - услышать слова, обращённые к нему? Это не под силу даже каменному ангелу. Куда уж мне, просто женщине...

Мёртвые деревья молчат. Здесь, в моём королевстве, молчание стало нормой, стилем жизни. Везёт мне на молчание! Горькая ирония, не более. Покаяние перед вечностью - в вечности.

Светает, незаметно приходит новый, серый день. начинаю свой обычный ритуал. Я медленно обхожу сад, заглядывая на тенистое кладбище. Запах сирени, царящий здесь - или я принесла его с собой? - не тревожит покой моих памятных дат. И вдруг я замечаю то, что давно должна была бы заметить. На серых плитах нет теней. Ни деревья их не отбрасывают, ни я сама. В этом саду не падают тени. Даже тени - не падают. Это не моё королевство, Максим. Это царство пустоты. И оно носит не твоё имя! Твоё искрится радугой, оно светится ярким и тёплым светом. Имя, которое ты носишь, а точнее, ты сам, дарит то, чего в этом саду нет - жизнь. Не жалкое существование, а ЖИЗНЬ.

Я люблю тебя. Любовь сильнее тоски, сильнее бед, горя, боли - если это настоящая любовь, такая, как моя - к тебе. Такая, какой могла бы стать наша с тобой, если бы ты захотел. Ты ведь сильный. Просто ты не догадываешься об этом. Я тоже не догадывалась, пока не опустилась на самое дно отчаяния. Много ночей я жгла свечи, говоря с тобой. Много раз я падала на колени в церквях и часовнях, прося у Бога и его святых хранить тебя. Много лет я тебя искала - среди тысяч других. И много слёз я пролила ради того, чтобы однажды ты возник в этом страшном, пустом саду, отбрасывая тень на эту высохшую землю.

Прозрение бьёт наотмашь. Я пытаюсь дышать, но не могу.

- Не в этот раз... - шепчу я, падая на колени, глядя в небо.

Да, не сейчас. Не в этот раз. Вы, наверху, вы довольны? Вы сделали меня королевой этого сада, дали мне венец и бессмертие. Забирайте их назад! Я не нуждаюсь в ваших подарках. Мне не нужен ни рай, ни покой, если мой любимый не со мной, ясно? Я приняла всё, что вы мне посылали. Круги моего личного ада чем-то похожи, и в первую очередь безысходностью, на мои прогулки по этому саду.

Собравшись с силами, я иду к каменному ангелу.

- Какова цена покаяния? Ответь мне! Я знаю, что любовь нельзя купить, не трудись напоминать мне об этом. У меня есть моя любовь. Даже здесь, в мёртвом саду, она у меня есть. И она стала ещё сильнее.

Каменная статуя слегка шевельнулась.

- Твоя любовь у тебя есть, не спорю. А есть ли у твоего любимого любовь к тебе? - голос звучит глухо, тихо, но мне становится не по себе от него.

- Нельзя любить так, как люблю я, если это не предначертано. Что же касается того, кого я люблю... Моей любви хватит на двоих. Пока он не позволит себе чувствовать, её хватит. Я знаю. А потом... Потом он поймёт. Не может не понять. Кто-то сделал его таким. Кто-то когда-то причинил ему страшную боль. Возможно, он даже не помнит этого, ведь память иногда милосердна. Я и сама, что скрывать, сделала ему больно. Очень больно. Именно об этом я и говорю. Какова цена искупления? Я заплачу её сама. Чтобы он был счастлив.

Ангел молчит. Я продолжаю говорить, чувствуя, что именно сейчас меня слышит даже камень.

- Здесь не падают тени. Это королевство отчаяния, знаю. Я готова оставаться здесь вечно, лишь бы знать, что он будет счастлив. Назови мне цену.

Голос ангела становится громким, раскатистым.

- А ты готова платить? Готова к тому, что ты одна понесёшь на себе всё?

- Да, готова. Если там, наверху, моё желание что-нибудь значит, я хотела бы стать хранителем моего любимого. Хранить и защищать его - всегда и везде. Я не ангел, знаю. И не прошу крыльев. Просто прошу исполнить моё желание.

Медальон на моей шее становится огненным и тяжёлым. Но я никогда не сниму его. Как никогда не перестану любить тебя, Макс. Каменные крылья ангела расправляются.

- Ты можешь сейчас сказать то, что у тебя на сердце. Возможно, твой любимый услышит тебя сегодня.

И вот, глядя в небо, видя на нём твои глаза, твою улыбку, я произношу то, о чём думала всё это время.

- Возникни. Возникни на границе этого страшного, пустого мира, в котором не падают тени. Забери меня отсюда, потому, что только ты это можешь. Почему только ты? Потому, что ты - моё небо. Моя судьба. Моя единственная любовь. Максим, я люблю тебя. Даже здесь - люблю. Любого. И буду любить - всегда.

Не оборачиваясь, я иду к своим качелям. Почти бегу. Я не хочу смотреть назад и видеть этот сад. Возникни, пожалуйста! Услышь меня! И тогда этот сад возродится. Он станет самым прекрасным из всех садов. Тени деревьев будут ложиться на мягкую зелёную траву, а ветер станет играть лепестками цветущих деревьев. Я знаю, что у тебя получится. Ведь ты - вся моя жизнь. В твоих глазах солнце. В моих - звёзды. А звёзды и есть тени солнца. Всё просто, мой хороший. Ты только возникни здесь, в этом месте. В саду, где не падают тени. Не падают потому, что тебя - нет.