«По бабам».
Надо вставать и выходить к Дельфину, приблудному псу, прикормленному четыре года тому, который с тех пор служит верно и толково: почём зря не брешет, но стоит хоть кому прикоснуться к калитке, или даже просто к штакетине ограды, как Дельфин уже тут как тут; но и цену себе знает, - если хозяин, промучившись ночью с больным коленом, захочет поутру наверстать упущенную норму сна, Дельфин шиковать не позволит; Юрий так и не смог приложить ума - как это Дельфин умудряется стучать и в дверь, и в окно веранды, причём почти одновременно. Как часто бывает у бродячих собак, Дельфин представлял собой довольно крупный экземпляр – результат мезальянса овчарки и дворняги, хотя крупные тяжёлые когти на лапах пса позволяли предположить, что гены (или хромосомы, хрен там их поймёт, эти тонкости генетики) его неведомого папы были сильнее материнских.
Колено болело и тогда, двадцать лет тому назад, когда Юрий Щегольков украшал собою капитанские мостики траулеров, так чего уж теперь… остаётся терпеть. Врачей Щегольков не признаёт, но к советам аптекаря прислушивается, покупает недорогие мази и безуспешно занимается самолечением.
Впрочем, иногда отпускает на несколько недель, и тогда Юрий чувствует себя, как «кум королю»; в такие дни он выбирает вечерок потемнее да поветреней, когда соседи уже и в окна не могут его увидеть, и на улицу носа не кажут, тщательно бреется, обливает лицо одеколоном, и, натянув старый моряцкий брезентовый плащ с капюшоном, отправляется, как он сам себе говорит, – «по бабам», то есть к живущей через два дома Гале, тёзке его покойной супруги, такой же одинокой, как он сам. Дети были и у Юрия, и у Гали, но приходили редко. Галина дочь, сумевшая «захомутать» успешного нотариуса, презирала вечно подпитую мамашу, но по разу в месяц забегала с пакетом дорогой еды. Лакомста Галя сама не потребляла – ждала Юру. Юрий сам на сам горькую не пил, но дважды в день заваривал чёрный как дёготь «моряцкий» чай. Правда, для своей дочери Райки, которая, найдя счастье во втором браке с местным архитектором и устроив своё и мужа существование, работая на «злачном месте» в паспортном столе, теперь пила кофей, держа маленькую чашечку двумя пальчиками, отставив в сторону остальные… так вот, специально для неё Юрий держал наготове такие вот чашечки и разные виды кофе – и дорогой растворимый, и молотый, на пачке которого написано, что он «живой». Райка забегала редко, исключительно для того, чтобы занять у отца денег, которые никогда не отдавала. Юрий ругал её, даже материл, но, отведя душу, деньги давал, удивляясь – куда можно столько тратить, живя в городской квартире и не выезжая ни на какие «юга», при том из деликатности не задавая ей подобных вопросов… Юрий на пенсии не сидел, сложа руки: козы и куры приносили доход, вдвое превышавший сумму, получаемую от государства.
Конечно, самыми счастливыми были дни, когда приходил с загранки сын. Немного обижало то, что сын появлялся в доме отца через одну-две недели после возвращения с моря. Но обида тут же уходила, едва сын переступал порог. Тут начинался ритуал распечатывания заграничного напитка – бренди или рома.
Беседа всегда носила политический характер. Роковую роль Горбачёва и Ельцина в распаде СССР оба признавали, но дальше начинались расхождения.
Отец упрекал сына в предательстве:
- Вы, офицеры, приносили присягу советской власти и должны были грудью встать на защиту социалистического отечества!
Сын в то смутное время служил мичманом Военно-морского флота. Он возражал отцу:
- Ты сам, советский подводник, знаешь, как военные моряки чтут приказы.
Дальше – больше.
- Вы разрушили, уничтожили весь рыболовный флот в Балтике. Это же стыд какой – тралить не рыбу, а старые финские кабели!
Сын усмехался:
- Ну, металл уже весь выгребли… а флота действительно нет. Ты же помнишь, ты сам рассказывал, как вы отставали от норвежцев в Атлантике.
Отец соглашался:
- Да, было, завидовали им. Мы сдирали кожу на руках, а у них всё было автоматизировано. Но и пустыми наши матки из моря не возвращались!
Маткой назывался консервный корабль-завод, на который с траулеров сдавали пойманную рыбу.
- Это раньше… у вас не было конкурентов на внутреннем рынке! А сейчас теми старыми траулерами никакой конкуренции не выдержать, ловить рыбу стало не выгодно, вот и стали траулеры на прикол!
- А-а! – огорченно махал рукой Юрий и наливал новые порции бренди, - служите на чужих судах…
- Зато валюту привозим в Россию, а не вывозим из неё!
Иногда, под занавес, тихонько пели «Варяга», хотя могли бы и орать во всю глотку – кто тут услышит, кроме Дельфина за окнами веранды…
Юрий нащупывает палочку и, кряхтя, влазит в тапочки. Дельфин потерпит, как и козы с курами… вот заварю чай, да колено расхожу…
Так повторялось каждый день: начинал старый моряк свой дневной переход с палочкой, с десяток минут расхаживал больное колено, после чего палочка занимала привычное место возле кровати, а её хозяин уходил на своих двоих.
Юрий выходит на веранду, к которой примыкает уютный тёплый туалет, пытается рассмотреть подворье, но по давно не мытым стёклам окон ползут грязные капли дождя; за окнами в сизых тонах рассвета колышутся неясные тени…
Однако колено продолжает ныть, и Юрий, вспомнив на секунду горячее тело Гали, её податливые женские прелести, про себя огорчённо усмехается: «Да-а, ****ки мне сегодня не светят».