СУЛТАН И РАБЫНИ
С той минуты, как мы входим в автобус, мы перестаем быть инженерами, портнихами, чьими-то сестрами и племянницами, любителями детективов и классической музыки, мы перестаем быть чукчами или англичанами, талантливыми или бездарными – мы становимся пассажирами, причем пассажирами именно этого автобуса, который лихо, по-гусарски, подкатил к остановке, едва не чиркнув шинами о тротуар, и которым, тем не менее, управляет тщедушный мужичок лет сорока восьми с бесцветными глазами и бледной улыбкой. Хотим мы того или не хотим, но мы попадаем под власть этого человека, потому что он не только хозяин автобуса, но – пусть на короткий срок – и наш хозяин, хозяин положения, и мы категорически зависим от него: от того, выспался он или нет и какими словами проводила его на работу жена: «До вечера, котик!» или «До чего же ты мне надоел, старый болван!» Мы зависим от того, что сказала вчера на собрании классная руководительница про его отпрыска, потенциального уголовника: что он снова чуть не поджег школу или что он способнее всех в классе, но почему-то своими способностями не пользуется. Если учительница выбрала второй из вариантов, а жена сделала на завтрак блины вместо давно уже опротивевшей яичницы, не сомневайтесь: кондиционер будет включен на полную мощность, и автобус не двинется с места, пока до него не доковыляет ветхая старушка, жестами умоляющая водителя подождать. Но если на собрании было сказано, что сына нашего шофера решили исключить из школы за постоянные прогулы и издевательства над учителями, – задыхаться нам всю дорогу в раскаленном автобусе с выключенным кондиционером, а при выходе из автобуса нам с трудом удастся увернуться от дверей, которыми нас постарается защемить мрачный хозяин транспортного средства, и, мало того, вместо извинения он еще и выругается нам вслед.
Но поскольку заискивание перед начальством у человека в крови, в тот крошечный отрезок нашей жизни, когда водитель автобуса будет властвовать над нами, мы будем беспрекословно ему подчиняться, разговаривать негромко, чтобы не мешать капитану вести свой корабль по протокам улиц, закрывать или открывать окна по его приказу и чувствовать себя польщенными, если он, выделив нас из остальной пассажирской массы, обратится именно к нам с каким-нибудь вопросом или поделится именно с нами своими сомнениями относительно нового мэра города.
Вы обратили внимание, что в автобусе возле шофера всегда торчит какая-нибудь полуголая девица с длинными ногами? Хотя ей несомненно было бы куда удобнее вальяжно расположиться в просторном кресле под кондиционером, за что собственно и плачены несусветные деньги в размере стоимости билета. Так ведь нет – она застыла в неудобной позе возле водителя, словно остановленная внезапно мощной волной гипноза, и вовсе не торопится пройти в салон, бегло ответив на вопрос шофера. Наоборот, она подробно и развернуто отвечает на его формальное приветствие вроде «Добрый день, как дела?» и ждет, и надеется, что хозяин еще чем-нибудь поинтересуется, и она так и будет стоять всю дорогу возле повелителя под ревнивыми взглядами пассажиров. И ведь что интересно: если бы этот же мужичок, водитель автобуса, попытался заговорить с ней на улице или, скажем, в каком-нибудь кафе, она окинула бы его презрительным взглядом и отвернулась, длинно зевнув, а может быть, даже сказала бы в ответ какую-нибудь гадость по поводу его внешности – чтобы впредь неповадно было.
Но здесь!..
Здесь он – Хозяин. Он – Властелин. А когда вступают в силу такие категории, мужчине вовсе не обязательно быть красавцем и остряком. Его любят за власть. За то, что он может делать все, что вздумается, может наградить, а может и оскорбить, может остановить автобус там, где остановки вовсе нет, но тебе необходимо сойти именно на этом углу. И никакие правила для Хозяина не закон.
Давным-давно, когда я еще была молодым литературным дарованием, я попала на поэтический семинар, которым руководил маленький плюгавенький и бездарный человек, гордо именовавший себя Выдающимся Поэтом Современности. Я была огорчена: ну почему мне так не везет? Вот у других нормальные талантливые руководители, а мой… Бездарь! И к тому же пошляк: однажды я слышала, как он откровенничал перед молодой девицей за соседним столиком в кафе Дома литераторов.
Но я напрасно огорчалась. С каждым часом, с каждой минутой руководитель нашего семинара становился шире в плечах, выше ростом, проницательнее и остроумнее. Шевелюра у него стала напоминать гриву льва и даже слегка кудрявилась. Мало того, к концу второго дня семинара он был уже ярко талантлив, и цитаты из его собственных произведений, которыми он широко пользовался для иллюстрации того, как надо писать, были волшебны. А ведь всего за какую-нибудь неделю до этого я, чтобы не попасть впросак, читала его творения, и эти же самые строки были примитивны и безграмотны!
Все дни семинара мы напряженно мечтали о благосклонности и одобрении Хозяином наших стихов, нам казалось – от этого зависит наша дальнейшая судьба, хотя ни о какой практической помощи на семинаре речь не шла. Но, согласитесь, мнение Мастера – это не шутка!
Однако не успели мы покинуть гостеприимные стены Дома творчества, приютившие на неделю собрание талантов, как наваждение рассеялось, и когда на следующий день я встретила в издательстве Выдающегося Поэта Современности, он снова был лыс и невзрачен, а его суетливость и разговорчивость были невыносимы. Стихи же его, которые я немедленно перечитала, вернувшись домой, могли служить бесценным пособием для графоманов.
Автобус приближался к моей остановке. Я нажала кнопку, зажглась лампочка, уведомлявшая водителя о том, что мне надо сойти, но султан, увлеченный беседой со своей рабыней, не обратил на мой сигнал не малейшего внимания и с ветерком пронесся мимо остановки.
- Водитель! – с раздражением крикнула я, вырываясь из цепкой паутины гипноза. – Остановка!
Водитель, уловив мое недовольство, с изумлением оглянулся, не веря, что на корабле кто-то решился на бунт, но я уже была свободна и ничего не боялась, я больше перед ним не трепетала. Напротив, я закусила удила!
- Безобразие! – громко и отчетливо проговорила я. – Рабочее время не следует совмещать со свиданиями! Остановите немедленно автобус!
Ошеломленный шофер резко нажал на тормоза. Почва опасно заколебалась у него под ногами. Растерянно он открыл дверь.
«Это тебе за хамство! – мстительно бормотала я себе под нос, шагая в обратном направлении к остановке, где должна была пересесть на другой автобус. – Это тебе за цитаты из собственных стихов! За бездарные книги! За полуголых девиц! Будешь теперь знать, как обращаться с пассажирами!»
На остановке народ обсуждал, почему автобус, только что пролетевший мимо, не остановился: ведь шел, вроде, почти пустой.
Подкатил другой, мой автобус и, подобно Сивке-Бурке, встал передо мной как вкопанный. Я поднялась по ступеньке, остановилась и стала искать в сумке проездной. Длинноногая девица, прилипшая к водителю, недовольно покосилась в мою сторону, и шофер милостиво махнул мне рукой: ладно уж, проходи.
Я прошла в салон, села на свободное место и стала злорадно ждать, когда шофер проворонит мою остановку