Реинкарнация10

       


               Р Е И Н К А Р Н А Ц И Я

                10

-- Существует  ли  такая  вещь, как реинкарнация? Сколько у  меня  было жизней в прошлом? Кем я тогда был? «Кармический долг» -- это реальность? Трудно поверить в то, что по этому поводу все еще возникает вопрос, Я с трудом  могу себе это  представить. Было  так много сообщений  о вспоминании прошлых  жизней  из  исключительно  надежных   источников.   Некоторые  люди поразительным  образом воскресили в  памяти  подробные  описания событий,  и доказано, что при этом была исключена всякая возможность того, что они могли каким-то   образом   выдумать   или   изобрести   что-то,   чтобы   обмануть исследователей или своих близких.
--У тебя было  647 прошлых жизней, раз уж ты настаиваешь на точной цифре. Это  твоя  648-я. В  других ты был  всем. Королем, королевой, рабом.  Учителем, учеником, мастером.  Мужчиной, женщиной. Воином, пацифистом. Героем, трусом. Убийцей, спасителем. Мудрецом, глупцом. А сейчас детективом и будешь им долго, пока самому не надоест. Всем этим ты был!
 --Я иногда  чувствую себя экстрасенситивом. Существует ли вообще такая вещь,  как «ясновидение»? Есть  ли  оно  у меня?  Находятся ли люди, которые называют себя экстрасенсами, «в сговоре с дьяволом»?
--Да, такая вещь, как ясновидение, существует. У тебя оно есть. Оно  есть у каждого. Нет человека, у которого не  было  бы  способностей,  которые  ты называешь экстрасенситивными, есть только люди, которые их не используют.  Применять ясновидение и другие подобные способности -- это не более чем пользоваться шестым чувством. Очевидно, что это не означает  «быть  в сговоре с дьяволом», иначе я бы не дал тебе это чувство.  И  конечно,  нет никакого дьявола, с которым можно было бы сговориться.
               
                (Уолш. «Беседы с Богом»)

    

А теперь давай поразмыслим  об убийстве. Может  ли вообще быть причина, оправдывающая  убийство?  Подумай  об  этом.  Ты  обнаружишь,  что  тебе  не требуется никакой авторитет  извне,  чтобы  дать наставление, никакой высший источник, чтобы дать тебе готовые ответы. Если ты подумаешь об этом, если ты посмотришь и  поймешь, что ты по этому поводу чувствуешь, то ответ будет для тебя   очевидным,  и  ты  будешь   поступать  соответствующим  образом.  Это называется действовать по своему разумению.
     Именно тогда,  когда  ты совершаешь  свои поступки  под влиянием других  людей, ты сам попадаешь в неприятное положение. Нужно  ли государствам  и народам использовать в собственных  интересах убийство,  чтобы достигать  своих  политических  целей?  Нужно  ли  религиям прибегать к убийству, чтобы  обеспечивать соблюдение  их богословских  догм?  Нужно ли обществам  применять  убийство в  качестве ответа тем, кто нарушает законы морали? Является   ли  убийство  адекватным  политическим  решением,   духовным аргументом, решением социальной проблемы?
     Далее:  можно  ли совершить убийство,  если кто-то пытается убить тебя? Можно ли  воспользоваться убийственной силой,  чтобы защитить жизнь любимого человека? А того, с кем даже не знаком? Является ли убийство  адекватной формой  защиты от  тех, кто  все равно будет убивать, если их не остановить каким-то другим образом? Есть ли разница между непреднамеренным и преднамеренным убийством?
 Государству нужно  заставить  тебя поверить в то, что убийство в  целях выполнения чисто политической программы  совершенно  оправданно. Фактически, государству необходимо, чтобы в этом  ты верил его слову, -- тогда оно может существовать как реальный орган власти.  Религиям нужно  заставить  тебя  поверить в то,  что  убийство  в целях распространения  и  сохранения  знания  и  приверженности их  исключительной истине совершенно оправданно. Фактически,  религии требуют, чтобы в этом  ты верил их слову,--тогда они могут существовать как реальный орган власти.
     Обществу нужно заставить  тебя поверить  в то,  что  убийство  с  целью наказания тех, кто совершает  определенные виды  преступлений (с годами  они менялись), совершенно  оправданно. Фактически, общество должно вынудить тебя верить в  этом его слову, чтобы  оно могло существовать  как  реальный орган власти. Ты считаешь  эти позиции правильными? Ты верил слову кого-то другого? А что может сказать твое Я».
В таких делах нет «хорошего» или «плохого».
Но своими решениями ты рисуешь портрет того, Кто Ты Есть. Действительно, своими  решениями ваши государства уже нарисовали  такие портреты. Своими решениями  ваши религии  уже  создали  устойчивые,  неизгладимые образы. Своими решениями ваши общества тоже создали свои автопортреты. Ты доволен этими портретами? Это те образы, которых ты хочешь? Отражают ли эти портреты, Кто Ты Есть?
Будь  осторожнее  с  этими вопросами.  Они могут  потребовать, чтобы ты задумался. Думать тяжело.  Делать  оценочные суждения  трудно. Ты  оказываешься  в положении того, кто по-настоящему творит, ведь так много раз ты вынужден был  говорить:  «Я не  знаю. Я  просто не знаю».  Но  тебе придется  решать. Тебе придется выбирать. Ты должен будешь сделать произвольный выбор.
     Такой  выбор -- решение, которое  исходит  не из предыдущего  личного знания, -- называется  чистым  творением.   И  индивид  осознает,  глубоко осознает, что в принятии таких решений создается «Я». Большинство из вас  такая важная работа не интересует.  Большинство  из
вас  скорее предоставило бы это другим. И  поэтому в большинстве своем вы не самосотворенные, а сотворенные привычкой -- существа, созданные другими.
     Потом-- когда другие  сказали тебе, что ты должен чувствовать, и  это полностью  противоречит  тому,  что  ты  на  самом  деле  ощущаешь,  --   ты переживаешь  глубокий  внутренний  конфликт.  Что-то  глубоко  внутри   тебя говорит:  сказанное тебе другими не  является  тем, Кто Ты Есть. Куда с этим идти? Что делать?
     Первым  делом ты отправляешься  к вашим церковникам -- к людям, которые прежде всего и  поставили тебя в такое положение. Ты идешь к своим пасторам, к своим раввинам,  к своим  священникам, к  своим учителям, и они велят тебе перестать слушать самого Себя. Самые худшие из них вообще пытаются отпугнуть тебя от этого; отпугнуть тебя от того, что ты интуитивно знаешь. Они расскажут тебе о дьяволе, о  Сатане, о демонах и злых духах, об аде и проклятии  и о  всяких  ужасах,  какие они только могут  придумать,  чтобы
заставить  тебя  понять:  то,  что ты интуитивно  знал  и  чувствовал,  было неправильным, а единственное, в чем ты  сможешь обрести  покой, --  это в их мышлении,  в их идеях,  в их  толкованиях правильного  и неправильного, в их понимании того, Кто Ты Есть.
     Обольщение здесь в том, что все, что тебе нужно сделать, чтобы получить незамедлительное одобрение, -- это согласиться.  Согласись -- и  ты сразу же получишь одобрение. Начнут  и петь, и кричать,  и танцевать, и махать руками-- аллилуйя! Против  этого трудно устоять. Такое одобрение, такая радость по  поводу того, что ты узрел свет, что ты был спасен. Одобрения  и публичные признания редко сопровождают внутренние решения. Веселье  нечасто  сопутствует выборам,  которые следуют за личной истиной. В действительности   все  как  раз  наоборот. 
Другие  могут   не   только  не обрадоваться  --  как ни странно,  они могут сделать тебя объектом насмешек. Что? Ты думаешь сам за себя? Ты сам за себя  решаешь? Ты подходишь  ко всему со  своими  собственными мерками,  своими  собственными  суждениями,  своими собственными оценками? Да вообще, кем ты тут себя считаешь? И  действительно-- это и  есть  именно  тот  вопрос,  на  который  ты отвечаешь.
Но эта работа должна быть сделана без чьей-либо посторонней помощи. Без каких-либо наград, похвалы -- может быть, этого вообще никто и не заметит.  Но ты задаешь  очень  хороший  вопрос.  Зачем  продолжать? Зачем вообще начинать  этот путь? Что предстоит извлечь из такого путешествия?  Что  есть стимул для этою? Что является причиной? Причина до смешного проста.
       
            ДЕЛАТЬ БОЛЬШЕ НЕЧЕГО.
--Что Ты имеешь в виду?
--Я хочу  сказать,  что  это  единственный  путь.  Делать больше  нечего. Фактически, нет ничего другого,  что ты можешь делать. Тебе предстоит делать то,  что  ты делаешь,  всю оставшуюся жизнь  -- так  же как ты  делал это  с рождения.  Единственный вопрос -- будешь  ли  ты делать это сознательно  или неосознанно.
Понимаешь, ты  не  можешь  сойти  с пути. Ты вступил  на него до своего рождения. Твое рождение -- это просто знак того, что путь уже начался.  Поэтому вопрос не в том, зачем начинать этот путь. Ты его уже начал. Ты сделал  это  с первым ударом своего сердца. Вопрос ставится по-другому: хочу ли  я пройти  этот  путь осознанно  или неосознанно? Со  знанием дела  или в полном неведении?  В  качестве  причины  моего жизненного опыта или под  его воздействием?
Большую часть  своей жизни  ты  прожил  под  воздействием  собственного жизненного опыта.  Теперь  тебе предлагают стать  его причиной. Это  то, что известно   как   «сознательная   жизнь».   Это   то,  что   называют  полной осознанностью. Как Я сказал, многие из вас уже прошли некоторое расстояние. Ты добился немалого прогресса. Не  стоит думать,  что, прожив все эти жизни, ты  достиг «только» этого. Некоторые из вас--высокоразвитые создания с очень уверенным чувством  Себя. Ты  знаешь, Кто Ты Есть,  и  знаешь, чем ты хотел бы  стать.
Более того, ты даже знаешь путь, как добраться отсюда туда. Это великий знак. Это верный признак.
--Чего?
--Того, что у тебя осталось очень мало жизней.
--Это хорошо?
--Сейчас, для тебя --да. И это потому, что ты так говоришь. Еще недавно все, что ты  хотел сделать, -- это остаться здесь. Теперь все, что ты хочешь сделать, -- это уйти. Это очень хороший знак.  Еще  недавно  ты  убивал  живых  существ  -- жуков, растения,  деревья, животных, людей; теперь  ты не можешь убить  существо без полного осознания, что ты совершаешь и почему. Это очень хороший знак.
Еще недавно ты проживал жизнь так, как будто у нее не было цели. Теперь ты знаешь, что у нее нет цели, кроме той, которую ты ей определил. Это очень хороший знак. Еще  недавно ты  умолял Вселенную  донести  до тебя  Истину. Теперь  ты рассказываешь Вселенной свою правду. И это очень хороший знак. Еще недавно ты стремился стать богатым и знаменитым. Теперь ты чудесным образом хочешь быть «просто» самим Собой.
 И  еще совсем недавно ты боялся Меня. Сейчас ты любишь Меня  настолько, чтобы считать Меня равным себе. Все это очень, очень хорошие знаки.
--Боже мой... Ты заставляешь меня почувствовать себя просто замечательно.
--Тебе  и должно быть хорошо. Тому, кто говорит «Боже мой», не может быть плохо.  У Тебя и в самом деле есть чувство юмора.
--Я изобрел юмор!
--Да, ты уже  говорил. Хорошо, допустим,  что причина, по которой следует продолжать, -- в том, что другого ничего не остается делать.
--Именно так.Тогда могу я спросить  Тебя--  становится  ли,  по  крайней мере, хоть чуточку легче?
--О,  милый  друг, -- сейчас  тебе насколько  легче,  чем три жизни  тому назад, что я даже не могу тебе это передать.
--Да-да, в самом  деле легче.
--Чем  больше  ты вспоминаешь, тем  больше ты способен пережить,  тем больше ты знаешь -- можно  так сказать. И чем больше ты  знаешь,  тем  больше  ты вспоминаешь. Это  замкнутый  круг. Поэтому  да, становится легче, становится лучше и делается все радостней.
 Но помни, что ничего  такого  уж каторжного во всем  этом  и не было. Я хочу  сказать,  что  тебе  все  нравилось!  До  последней  минуты! О,  какая удивительная штука эта жизнь! Разве она не прекрасна?
--Я полагаю, да.
--Ты полагаешь?  Насколько еще более  прекрасной я мог  ее создать? Разве сейчас  тебе  не  позволено  испытать  все? Слезы, веселье,  боль,  радость, восторг, полную депрессию, победу, поражение,  тяготы? Что  еще в  ней может быть? Может быть, чуть меньше боли. Меньше боли без большей мудрости -- это не на пользу твоей цели; это не позволяет тебе испытать безграничную радость -- то, Что Я Есмь.
Будь  терпеливым.  Ты обретаешь  мудрость.  А  твои радости  все  более доступны без боли. Это тоже очень хороший знак. Ты учишься  (вспоминаешь, как)  любить без боли; расставаться без боли; творить без боли; даже  плакать без  боли. Да, и ты даже способен иметь боль без боли, если ты понимаешь, что я имею в виду.
--Думаю, да.  Я  даже  начинаю  больше  любить мои собственные  жизненные драмы.  Я  могу  взглянуть  на  них  со  стороны  и  понять,  что они  собой представляют. Даже посмеяться.
--Вот именно. Разве ты не называешь это ростом?

    -- Я полагаю, да.
     Так  продолжай расти,  сын  Мой.  Продолжай  становиться.  И  продолжай решать, чем ты  хочешь  стать  в  следующей,  высшей  версии Себя. Продолжай работать над этим. Продолжай действовать!  Продолжай! То, чем занимаемся мы, ты и Я, является Работой Бога. Так продолжай ее!
--Я люблю Тебя, Ты это знаешь?
--Знаю. А Я люблю тебя.
--Я хотел бы вернуться к перечню вопросов. По каждому из них есть столько нюансов, которые я хотел бы уточнить. Только по взаимоотношениям мы могли бы создать целую книгу, и я это понимаю. Но тогда я никогда не перейду к другим вопросам.
-- Будут другие времена, другие обстоятельства.  Даже  другие книги. Давай продолжим. Мы вернемся к этому здесь, если у нас будет время.
--Согласен.  Тогда  вот мой следующий вопрос. Почему я,  похоже,  не могу привлечь достаточно  денег  в  свою  жизнь? Неужели я обречен до конца своих дней копить и экономить? Что не дает мне  реализовать мой потенциал  в  этом отношении?
--О таком состоянии заявляешь не только ты, но и многие другие люди.
-- Мне все говорят,  что проблема -- в самооценке, в  низкой  самооценке. Дюжина учителей говорила мне, что недостаток  чего-либо  всегда можно проследить в заниженной самооценке.
--Это удобное  упрощение. В данном случае твои  учителя ошибаются. Ты  не страдаешь  заниженной  самооценкой.  В действительности за свою жизнь больше всего сил ты потратил на то, чтобы сдерживать свое «Я».  Некоторые  говорят, что речь тут должна идти скорее о слишком высокой самооценке!
--Надо же, снова я испытываю смущение и досаду, но Ты прав.
--Ты то и дело признаешься,  что смущен и раздосадован, когда  я говорю о тебе  правду. Смущение -- это  реакция  человека, эго  которого  до сих  пор озабочено  тем, как  его воспринимают другие.  Не сосредоточивайся на  этом, Попытайся реагировать по-другому. Попробуй смеяться.
--Хорошо.
--Самооценка--не проблема для тебя. Она у тебя очень даже высокая. Как и у большинства людей. Все вы очень высокого мнения о себе, как это и должно быть. Поэтому самооценка для большей части людей не является проблемой.
--Тогда что же?
--Проблема в недопонимании принципов достатка,  что обычно сопровождается в   значительной  степени  неправильным  истолкованием  того,  что  является «добром», а что «злом». Позволь Мне привести тебе пример.
--Пожалуйста, приведи.
--Ты живешь с мыслью, что деньги -- это плохо. И одновременно ты живешь с мыслью,  что  Бог -- это хорошо. Браво! Таким образом, выходит, что  в твоем понимании Бог и деньги несовместимы.
-- Ну, в некотором роде, я думаю, это так. Я действительно так считаю.
--Это интересно,  потому  что  получается, что в таком случае тебе трудно взять деньги за любое доброе дело. Я хочу сказать,  что, если какая-то  вещь  оценивается тобой  как очень «хорошая»,  ты  оцениваешь  ее меньше  в денежном  отношении.  Выходит,  чем «лучше» что-то (то есть чем нужнее), тем меньше денег это стоит. В  этом  ты не  одинок.  Так  считает  все ваше  общество. Поэтому ваши учителя бедны, а стриптизерши наживают целые состояния. Ваши духовные лидеры имеют  так мало по сравнению со звездами спорта, что им впору идти воровать, чтобы  компенсировать различие. Ваши  священники и раввины живут  на хлебе с водой, а вы--швыряете деньги тем, кто вас развлекает.
Задумайся об этом. Ты настойчиво утверждаешь, что все, что представляет для     тебя     подлинную    ценность,    достается     дешево.    Одинокий ученый-исследователь, занимающийся  поисками  лекарства от  СПИДа,  ходит  и
выпрашивает  деньги, в то  время как дамочка, написавшая книгу о сотне новых способов секса, снабдившая ее видеокассетами  и проводящая по ней воскресные семинары, -- становится миллионером. В  этом  ты склонен  воспринимать  вещи  с  точностью  до  наоборот,  и происходит это из-за неправильного понимания.
Твое представление о деньгах  неправильно.  Ты любишь их, но  при  этом утверждаешь, что в  них корень всего зла. Ты чтишь их, но при этом называешь «презренным металлом». Ты говоришь о  ком-то, что у него «грязные деньги». А если человек действительно становится богатым, занимаясь «хорошим» делом, тысразу же подозреваешь, что тут что-то «не так».
Поэтому врачу не стоит зарабатывать слишком много денег, лучше пусть он учится  жить скромнее. А  священнику --  стоп!  Ей и в  самом деле  лучше не получать  много  денег  (при  условии, что  вы вообще  позволите  «ей»  быть священником), иначе наверняка будут неприятности. Видишь  ли,  по  твоему  разумению,  человек,  который  выбирает высшее призвание, должен получать самую низкую плату...
--Гм.
-- Да, «гм»  здесь  очень кстати.  Тебе  следовало бы над этим задуматься. Потому что это очень неправильное толкование.
--Я думал, нет таких понятий, как правильное или неправильное.
--Их  и  нет. Есть только  то,  что  тебя  устраивает или  не устраивает. Термины  «правильный» и «неправильный»-- относительные термины,  и  если Я когда-нибудь их и  использую, то  лишь  в таком  значении. В  данном случае, относительно того,  что тебя устраивает, -- относительно  того, чего ты,  по твоим  словам,  хочешь,  -- твои  мысли  о  деньгах  являются неправильными мыслями.
Помни,  что мысли творят.  Поэтому если ты думаешь,  что деньги --  это плохо,  и при этом  считаешь себя хорошим... в общем, ты сам видишь, что это ведет к конфликту. Так  вот,  сын  Мой,  ты  в полной  мере  проявляешь  это ваше  расовое сознание.  Для большинства  людей это противоречие не так огромно,  как  для тебя.  Многие  зарабатывают себе  на жизнь,  занимаясь  тем, что  ненавидят, поэтому они не прочь брать за это деньги. «Плохое» за «плохое», так сказать.
Но ты любишь то, что ты делаешь, на протяжении всей своей жизни. Ты обожаешь дела, которыми заполняешь свои дни. Но  для тебя брать большие суммы денег за то, что ты делаешь,  означало бы  брать  «плохое» за  «хорошее» --  а  это  тебе  претит. Ты  лучше будешь голодать,  чем брать «презренный  металл»  за бескорыстный труд... как будто этот труд каким-то  образом  утратит  свое бескорыстие, если ты  возьмешь за
него деньги.
Таким образом, налицо двойственное отношение к  деньгам. Некоторые из вас  их отвергают, другие сетуют,  что их нет. И  Вселенная не  знает, что с этим делать, -- она  получила от вас две разные мысли. И твоя  жизнь в плане
денег так и будет нестабильной, ведь ты все еще поможешь определиться насчет денег. У тебя  нет четкого представления; ты  не  совсем уверен в том, что для тебя является истинным.  А Вселенная  --  это  просто  большой ксерокс.  Она просто копирует твои мысли. Так вот,  существует  только  один способ все это  изменить. Ты  должен изменить свои мысли об этом.
-- Как  можно изменить то, как я думаю? Я думаю о чем-то так, как я думаю. Мои  мысли о  чем-то, мои подходы,  мои  представления  созданы не  за  одну минуту. Можно предположить, что они являются результатом многолетнего опыта, встреч на протяжении всей жизни. Ты прав насчет того, как я мыслю о деньгах, но как это изменить?
--Это,  возможно,  самый интересный  вопрос во  всей книге. Обычный метод творения  для  большинства  людей  --  это трехступенчатый процесс,  который включает мысль, слово и поступок, или действие. Сначала  идет мысль; формирующая идея; исходное понятие. Затем  следует слово. Большинство мыслей  в  конечном счете преобразуется в  слова, которые нередко  записываются  или произносятся.  Это  придает  мысли дополнительную энергию, высвобождая ее в окружающую среду, где ее могут заметить другие. В конце концов в некоторых  случаях слова превращаются в действие и  ты получаешь  то, что ты  называешь результатом  --  проявлением  на физическом плане того, что начиналось с мысли.
Все вокруг  тебя в вашем  мире, созданном человеком, возникло так –или примерно так. Были использованы все три созидательных центра. Возникает вопрос: как изменить Организующую Мысль? Да, это хороший вопрос. И  очень важный. Если люди не изменят некоторые из  своих  Организующих  Мыслей,   то  человечество  может  обречь  себя  на вымирание.
Самый быстрый способ изменить коренную мысль, или организующую идею,--обратить вспять процесс «мысль -- слово – действие».
--Объясни это.
-- Делай то  дело, по поводу которого ты  хочешь иметь новую мысль. Говори те  слова,  по  поводу  которых  ты  хочешь  иметь  новую  мысль.  Делай это достаточно часто, и ты приучишь свой разум думать по-новому.
--Приучать  свой  разум? Не  похоже  ли это на контроль над сознанием? На манипулирование?
--Имеешь ли ты хоть какое-нибудь представление  о том,  как  в твоем  уме возникли  мысли,  которые  там  сейчас? Разве ты  не знаешь  о том,  что мир манипулировал твоим  умом,  чтобы  ты  думал именно так? Не  лучше  ли  тебе самому, а не миру манипулировать твоим умом? Разве  для  тебя  не  лучше  было  бы  мыслить   самостоятельно,  а  не пользоваться  понятиями,  которые  придумали  другие? Разве  не  лучше  быть вооруженным созидательными мыслями, чем реактивными?
 Однако  твой ум  насыщен  реактивным мышлением  --  мышлением,  которое рождается из опыта других. Очень  немногие  из  твоих  мыслей  возникают  из твоего собственного опыта, не говоря о сделанных тобою предпочтениях. Твоя коренная мысль  о деньгах является отличным примером.  «Деньги  --это  плохо» идет вразрез с  твоим опытом--как замечательно иметь деньги!.
Поэтому  ты вынужден суетиться и лгать  себе по  поводу своего  опыта, чтобы оправдать привычную для тебя мысль. Ты  настолько укоренился в этой мысли, что тебе и в голову не приходит, что твоя идея о деньгах может быть ошибочной. Так вот, надо исходить из данных, которые ты получил сам. Именно так мы изменяем  коренную мысль  и добиваемся  того, чтобы она стала твоей коренной мыслью, а не чьей-то еще. Между прочим,  у тебя  есть  еще одна коренная  мысль  насчет  денег, о которой я должен упомянуть.
--Какая?
--Что их всегда недостаточно.  Собственно, эта  коренная  мысль у тебя --практически  по  поводу  всего.  Не хватает денег,  не  хватает времени,  не хватает любви, не хватает еды, воды, сочувствия в жизни... Того, что хорошо, всегда бывает недостаточно. Это расовое  сознание «недостаточности»  создает  и воссоздает тот мир, который ты видишь.
--Хорошо, допустим у меня  относительно денег есть  две коренные мысли --Организующие Мысли, -- которые я должен изменить.
-- О, по меньшей мере  две.  Возможно,  гораздо больше.  Давай  посмотрим: деньги--это плохо... с  деньгами  туго...  деньги  нельзя  брать,  когда выполняешь работу Бога (у тебя это особый пунктик)... деньги просто  так  не даются... деньги не растут на деревьях (хотя на самом деле растут)... деньги портят человека.
--Я вижу, что мне предстоит большая работа.
--Да,  именно  так, если  тебя не устраивает  твое нынешнее  положение  с деньгами. С другой стороны, важно понять,  что ты недоволен своей финансовой ситуацией, потому что ты недоволен своей финансовой ситуацией.
--Иногда трудно следовать за ходом твоих рассуждений.
--Иногда тебя трудно вести.
--Послушай! Но Бог-то здесь Ты! Почему Ты  не можешь сделать так, чтобы я мог легко все понять?
--Я уже сделал, чтобы ты все легко понял.
-- Тогда почему же Ты просто не заставишь  меня понять, если действительно этого хочешь?
--Я  действительно  хочу того,  что ты действительно  хочешь,  --  ничего другого  и  ничего  больше. Разве  ты не видишь, что это Мой величайший  дар тебе?  Если  бы Я желал тебе  чего-то другого, а не того, что  ты  сам  себе желаешь, и зашел настолько далеко, что стал бы тебя принуждать иметь что-то, то где  же  твоя свобода выбора? Как же  ты можешь быть  существом творящим, если  Я диктую тебе, чем ты должен быть, что  делать, что иметь? Моя радость-- в твоей свободе, а не в твоем послушании.
--Хорошо, но  что  Ты  имеешь  в  виду,  говоря,  что  я недоволен  своей финансовой ситуацией, поскольку недоволен своей финансовой ситуацией?
--Ты такой, каким ты  себя видишь. Когда ты думаешь  о себе плохо, то все превращается в  порочный круг.  Тебе нужно найти выход, чтобы разорвать этот круг. Большая часть твоего нынешнего  опыта  основывается  на уже сложившихся взглядах. Мысль ведет к опыту, который ведет к мысли, которая ведет к опыту.
Когда Организующая  Мысль радостная, это  приносит  бесконечную  радость. Но может (и так происходит) возникать и непрекращающийся ад, когда Организующая Мысль -- пагубная. Вся  премудрость  -- в том, чтобы  изменить Организующую Мысль. Я хотел показать тебе, как это сделать.
-- Продолжай.
--Спасибо. Первое, что нужно сделать,--это  полностью изменить парадигму  «мысль--слово—действие». Помнишь  старую  поговорку:  «Прежде, чем  сделать, подумай?».
-- Да.
--Так  забудь о ней! Если ты хочешь  изменить коренную  мысль,  ты должен действовать до того, как ты подумал. Вот пример:  ты идешь по  улице и  встречаешь  старуху, которая  просит подаяния.  Ты  видишь,  что  она  нищая  и живет  милостыней.  Ты  мгновенно осознаешь,  что,  как ни мало у тебя  денег,  их все-таки  достаточно, чтобы поделиться  с ней. Твое первое  непосредственное желание -- дать  ей немного мелочи.  Какая-то  часть  тебя  даже  готова  полезть в  карман  за  мелкими бумажными  купюрами -- за долларом,  даже за пятеркой. А, была не  была  --подарю ей удачный день. Ей повезло!
 Затем вмешивается  мысль. «Да ты  что, с ума сошел? У  нас  только семь долларов, чтобы мы могли прожить день! А ты хочешь отдать  ей пятидолларовую купюру?». Ты начинаешь шарить у себя в кармане, пытаясь ее найти. Снова мысль:  «Эй, эй, послушай! Тебе  самому на жизнь не хватает, а ты так  просто хочешь их отдать! Ради всего святого,  дай ей несколько  монет и пойдем отсюда».
 Ты поспешно ныряешь в другой карман и пытаешься найти несколько монет в четверть доллара. Твои пальцы нащупывают лишь пяти- и десятицентовые монеты. Ты смущен. В этом весь  ты -- одетый с ног до головы, сытый по горло,  и  ты собираешься  облагодетельствовать  грошами  эту  бедную  женщину,  у которой ничего нет. Ты  тщетно стараешься  найти  пару монет в  четверть  доллара. Вот одна такая  лежит глубоко  в складке твоего  кармана. Но к этому моменту  ты  уже прошел  мимо,  слабо улыбаясь,  и  уже  слишком поздно, чтобы вернуться. Она ничего не получает. Ты тоже ничего не  получаешь. Вместо радости осознавать, что  ты живешь  в достатке  и  можешь поделиться,  ты сейчас чувствуешь себя таким же бедным, как эта женщина.
Почему ты  просто не отдал ей бумажные деньги? Именно таким  было  твое первое желание, пока не вмешалась мысль. В следующий раз  решись сначала сделать, прежде чем ты подумаешь. Отдай деньги. Действуй! У  тебя они есть, и там, откуда они пришли, еще много. Это единственная  мысль,  которая отличает тебя от этой нищей женщины.  Для тебя очевидно, что там, откуда они пришли, их еще много, а ей это не ведомо.
 Когда  ты хочешь  изменить коренную мысль,  действуй в  соответствии  с новой  идеей, которая  у  тебя появляется. Но ты  должен действовать быстро, иначе твой разум убьет  эту идею, прежде чем ты  ее осознаешь.  В буквальном смысле.  Идея, новая истина умрет  в тебе до того,  как у тебя появится шанс познакомиться с ней.  Поэтому действуй незамедлительно, когда предоставляется возможность, и, если ты делаешь это достаточно часто, твой разум скоро  воспримет эту  идею. Она станет твоей новой мыслью.
--О,  я  кое-что понял! Это  то,  что имеют в виду, когда говорят о Новом Мышлении?
--Если и нет, то так  должно быть. Новое мышление  --  твой  единственный шанс.  Это  твоя  единственная  реальная  возможность  развиваться, расти  и по-настоящему стать тем, Кто Ты Есть в Действительности. Сейчас твой ум забит устаревшими мыслями. И не просто устаревшими, но в основном--чужими устаревшими мыслями. Настала пора изменить свои мысли о некоторых вещах. В этом и состоит эволюция.
--Почему я не могу  заниматься тем, чем на  самом деле  хочу заниматься в жизни, и на этом нормально зарабатывать?
--Что? Ты говоришь, что хочешь получать удовольствие  и этим зарабатывать на жизнь? Брат, ну ты и размечтался!
--Ты о чем?
-- Я  просто шучу -- немного читаю  твои мысли, только и всего. Видишь ли, это была твоя мысль по этому поводу.
--Это был мой жизненный опыт.
-- Да.  Мы все прошли через это не один раз. Люди, которые зарабатывают на жизнь, делая то, что они любят,  -- это люди, которые настаивают на том, что так  и нужно делать.  Они не  отступают.  Они не сдаются.  Они  осмеливаются делать так, чтобы жизнь не отнимала у них то, что они любят делать.
Но   есть  другой  элемент,  который  надо  воспитывать.  Этот  элемент отсутствует  в понимании большинства людей,  когда  речь  идет о  деле  всей жизни.
--Что это такое?
--Быть  и делать  -- это разные понятия, хотя многие  люди уделяют особое внимание именно последнему.
--А что, должно быть по-другому?
--Здесь ни  при чем «должно»  или «не  должно».  Важно только то, что  ты выбираешь  и как ты можешь  это получить. Если ты  выберешь покой, радость и любовь, то ты мало чего добьешься через то, что ты делаешь. Если ты выберешь счастье и удовлетворенность, то на  пути делания ты почти ничего не найдешь. Если ты выберешь воссоединение с Богом,  высшее знание, глубокое  понимание, бесконечное сострадание, полное осознание,  предельную самоосуществленность, ты не много получишь из того, что ты делаешь.
Другими  словами, если ты выберешь эволюцию -- эволюцию своей  души, --ты не сможешь совершить ее только через мирскую деятельность своего тела. Функция  тела  --  делать.  Функция души  -- быть. Тело  всегда  что-то делает.  Каждую  минуту  каждого  дня  оно  чем-то  занято. Оно  никогда  не останавливается,  никогда  не  отдыхает, оно  постоянно производит  какие-то действия.
 То, что оно делает, происходит либо по зову души --либо наперекор душе. Качество твоей жизни зависит от того, какая чаша весов перевешивает. Душа всегда есть. Она есть то,  что она есть, независимо  от того,  что делает тело, а не как следствие того, что оно делает. Если ты считаешь, что  твоя жизнь посвящена деланию, то ты не понимаешь сам себя.
Твою душу не волнует,  что ты делаешь для  пропитания, -- и, когда твоя жизнь закончится, тебе это тоже станет безразлично. Твою душу заботит только то, что  ты есть  в тот  момент, когда ты что-то  делаешь, -- что  бы  ты ни делал. Душа занята состоянием бытия, а не состоянием действия.
-- И чем душа стремится быть?
--Мною.
--Тобою?
-- Да, Мною. Твоя душа есть  Я, и ты это знаешь.  Она занята лишь тем, что старается это пережить  на опыте. И то, что  она  помнит, есть  самый лучший способ получить этот опыт. Не делать ничего. Не надо ничего  делать -- просто быть.
-- Быть каким?
--Каким ты хочешь быть. Счастливым. Грустным. Слабым. Сильным. Радостным. Мстительным.   Проницательным.   Безрассудным.  Хорошим.  Плохим.  Мужчиной. Женщиной. Сам назови. Я говорю буквально. Назови сам.
--Все это очень глубоко,  но какое отношение это имеет  к моей карьере? Я стараюсь  найти выход, как выжить, уцелеть, поддержать  себя и  свою  семью, делая то, что я люблю делать.
--Старайся быть тем, кем ты хочешь быть.
--Что ты имеешь в виду?
--Некоторые люди зарабатывают много денег  на том, чем они занимаются,  а другие не могут преуспеть, -- хотя они делают одно и то же, В чем разница?
-- У одних людей квалификация выше, чем у других.
--Это  только один  аспект. Возьмем другой.  Допустим, два человека имеют примерно одни и те же навыки. Оба получили  образование в колледже, оба были
отличниками, оба хорошо  знают  свое дело, оба умеют  работать, но  у одного получается лучше, чем у другого, один процветает, а другой еле перебивается. Почему так получается?
--Расположение.
--Расположение?
--Однажды кто-то сказал, что, когда открываешь свое дело, есть только три вещи,   которые  надо  продумать:  расположение,  расположение   и  еще  раз расположение. Другими  словами,  важно не  «что ты  собираешься  делать»,  а  «где ты собираешься находиться?».
--Именно так.
--Это также может быть и ответом на мой вопрос. Душу беспокоит только то, где ты собираешься быть. Ты  собираешься быть в том состоянии, которое называется страхом, или в том состоянии, что  зовется любовью? Где ты  -- и откуда ты пришел, -- когда соприкоснулся с трудностями жизни? Так вот,  в примере с  двумя  одинаково квалифицированными работниками: один удачлив, а другой нет -- не потому, что каждый из них делает, а потому, кем оба они являются.
Одна  личность--открытая,  дружелюбная,  заботливая,  внимательная, неунывающая, уверенная в себе и испытывающая радость от  своего  труда, в то время  как  другая--замкнутая,  сдержанная,  равнодушная,  невнимательная, раздражительная и обиженная по поводу того, чем ей приходится заниматься. А  теперь представь,  что ты захотел  бы выбрать еще более  возвышенные состояния бытия. Допустим, ты выбрал великодушие,  милосердие,  сострадание, понимание,  прощение, любовь?  Что было бы,  если  бы ты отдал  предпочтение
Божественности? Каким тогда был бы твой жизненный опыт?
--Вот что Я скажу тебе: Бытие притягивает бытие и порождает опыт. На этой  планете ты не для того,  чтобы  произвести  что-либо с помощью своего тела. На этой планете ты для того, чтобы  создать что-то своей душою. Твое тело -- это  всего лишь инструмент твоей души. Твой разум --  это сила, которая приводит в движение твою  душу.  И то, что у тебя здесь есть, -- это орудие, которое используется в воплощении желания души.
--Чего же желает душа?
--В самом деле, чего?
-- Не знаю. Я Тебя спрашиваю.
--Не знаю. Я спрашиваю тебя.
--Так может продолжаться бесконечно.
--Так всегда и было.
--Погоди! Минуту назад Ты сказал, что душа стремится быть Тобой.
--Это так.
--Значит, это и есть желание души.
--В  широком  смысле  это верно.  Но тот Я, которого  она ищет,--очень сложный,  многомерный,  многочувственный,   многогранный.   У  Меня  миллион аспектов.  Миллиард.  Триллион.  Понимаешь?  Мелкое  и  глубинное,  малое  и большое, бренное и святое, суетное и Божественное. Понимаешь?
--Да, да, понимаю: вверху  и  внизу,  слева и справа,  здесь  и там, до и после, хорошее и плохое...
--Именно так.  Я есмь  Альфа  и Омега.  Это было  сказано  не  просто для красного словца. Это явленная Истина. Поэтому стремящейся быть Мною душе предстоит великий труд; перед ней--огромное меню бытия, из которого надо выбирать. И в данный момент она делает именно это.
-- Выбирает состояния бытия.
--Да--и  потом производит правильные и совершенные  условия, в  которых надлежит  сотворить соответствующий опыт.  Поэтому  верно, что с  тобой  или через тебя не происходит ничего, что не служило бы твоему высшему благу.
--Ты хочешь сказать, что моя  душа  создает  весь мой  опыт,  включая  не только те вещи, которые я делаю сам, но и то, что со мной случается?
--Скажем так:  душа ведет тебя к  правильным  и совершенным  возможностям испытать  именно  то,  что  ты  запланировал   испытать.  Тебе  решать,  что испытывать  в  действительности.  Это  может  быть  то,  что  ты  планировал испытать, или что-то другое -- в зависимости от того, что ты выбираешь.
--Почему я должен выбирать то, что я не хочу испытать?
--Не знаю. Почему ты должен?
--Ты имеешь  в виду:  иногда бывает, что душа желает одного,  а тело  или разум -- другого?
--Как ты думаешь?
--Но  как  может тело или  разум пересилить душу?  Разве душа  не  всегда получает то, что она хочет?
--В  широком  смысле  твой  дух  ищет того  великого  момента,  когда  ты полностью  осознаешь его  желания и с радостью становишься единым с ними. Но дух  ни  за  что  и никогда не  навяжет свое  желание  нынешней,  сознающей, физической части тебя.
Отец не станет навязывать Свою волю  Сыну. Поступать так противно самой Его природе, и, стало быть, это в полном смысле слова невозможно. Сын не  станет навязывать  Свою  волю Святому  Духу. Поступать  так  -- значит идти  против самой  Его природы,  и, стало быть, это в  полном смысле слова невозможно. Святой Дух не  навяжет  Свою волю твоей душе.  Поступать  так – значит нарушать природу духа, и, стало быть, это в полном смысле слова невозможно.
Вот  здесь и  кончается  все невозможное. Очень  часто ум действительно хочет оказать волевое давление на тело -- и делает это. Точно так  же и тело очень часто пытается контролировать ум -- и ему это нередко удается. Но  даже   сообща  тело   и   разум  не  могут  сделать  ничего,  чтобы контролировать душу, -- поскольку  душа полностью лишена всяких потребностей (в отличие от тела и разума, которые ими перегружены), и  поэтому она всегда позволяет телу и разуму идти своим путем.
     В самом деле, душа не может иначе, потому что если ей предстоит создать сущность,  каковой являешься  ты,  и  тем  самым познать,  кто  она  есть  в действительности,   то  это   должно  быть   только  через  акт  осознанного волеизъявления, а не через акт бессознательного послушания. Послушание  не  является  творением  и поэтому  никогда не  приведет  к спасению.
Послушание -- это реакция, в то время как творение -- это чистый выбор, не продиктованный, не требуемый. Чистый выбор ведет к спасению души через чистое творение высшей  идеи в каждый явленный миг. Функцией души является указать свое желание, а не навязать его. Функцией ума является сделать выбор из его возможностей. Функцией тела является осуществить этот выбор. Когда тело,  разум и душа творят  вместе, в гармонии и  в единстве, Бог проявляется во плоти. Тогда душа по-настоящему узнает себя на своем собственном опыте. И тогда Небеса ликуют.
Прямо  сейчас,   в  этот  момент  твоя  душа  снова  предоставила  тебе возможность быть, делать и иметь все, что необходимо, чтобы  познать, Кто Ты Есть в Действительности. Твоя  душа привела тебя  к словам, которые ты сейчас читаешь,  -- как и раньше она приводила тебя к словам мудрости и истины. Что ты сделаешь сейчас? Каким выберешь быть? Твоя  душа  ждет  и с интересом наблюдает, как  было  уже много  раз до этого.
--Я  правильно Тебя  понял,  что мой успех  в жизни  (я  все  еще пытаюсь говорить о своей карьере) будет предопределен  состоянием  бытия,  которое я выбираю?
--Меня не заботит твой успех в жизни -- это твое дело. Верно  то,   что,  когда  ты  за  долгий  период   времени   достигаешь определенных  состояний  бытия,  трудно  избежать  успеха  в   том,  чем  ты занимаешься в  жизни.  Но  ты  не  должен беспокоиться по  поводу того,  как «делать  деньги».  Настоящие  Мастера --те, кто выбрал  делать жизнь, а  не деньги.
Из определенных  состояний бытия  родится  жизнь  такая богатая,  такая замечательная и  такая изобильная, что  «жизненный успех»  просто перестанет тебя заботить.
 Ирония жизни  состоит в том,  что, как  только благополучие  и  успех в жизни перестают тебя заботить, путь  для них  открыт и они приходят  к  тебе сами. Помни, что ты не можешь иметь то, что ты  хочешь, но ты можешь пережить на опыте все, что у тебя есть.
-- Я не могу иметь то, что хочу?
--Нет.
--Ты говорил об этом раньше, в самом  начале нашего диалога. И все-таки я не понимаю. Я думал, что ты говорил о том, что я мог бы иметь все, что хочу. «По мыслям вашим, по вере вашей да будет вам» , -- и все такое.
--Эти два утверждения не противоречат друг другу.
--Разве? Мне кажется, что они несовместимы.
--Это потому, что ты недопонимаешь.
--Да, я это признаю. Поэтому я и говорю с Тобой.
--Тогда я  тебе объясню. Ты не можешь иметь  все, что ты хочешь.  Сам акт желания отталкивает желаемое от тебя, как Я уже говорил в главе первой.
-- Ладно,  Ты, может,  и  говорил об  этом раньше, но я  уже не успеваю за Тобой.
-- Борись за то, чтобы не отставать. Я  еще раз повторю,  более  подробно. Старайся успевать. Давай вернемся к тому пункту, который тебе понятен: мысль творит. Согласен?
-- Да.
--Слово тоже творит. Усвоил это?
--Усвоил.
--И  действие--творит.  Мысль, слово и действие являются  тремя уровнями творения. Улавливаешь?
--Пока да.
--Хорошо. Теперь давай возьмем «успех в жизни» в качестве темы для нашего разговора,  поскольку  именно  об  этом  ты  все  время  говоришь,  об  этом спрашиваешь.
--Это ужасно.
--Скажи, возникает ли у тебя мысль: «Я хочу иметь успех в жизни?».
-- Иногда да.
--А бывает у тебя еще мысль: «Я хочу больше денег?».
--Да.
--Тогда у тебя не будет ни успеха в жизни, ни больших денег.
-- Почему не 6удет?
--Потому что у Вселенной  нет иного  выбора, кроме того, чтобы донести до тебя прямое проявление твоей мысли об этом. Твоя  мысль такова: «Я хочу  иметь успех в жизни». Видишь  ли, творящая сила похожа на джинна в бутылке. Твои слова служат для нее командой.
-- Так почему же я не могу добиться большего успеха?
--Я же сказал, что твои  слова являются  командой. А твои  слова были: «Я хочу успеха». Вселенная и говорит: «Ладно, ты хочешь».
--Я все еще не уверен, что улавливаю смысл.
--Давай рассуждать так: слово «я»-- это ключ, который запускает механизм созидания.  Слова  «я есмь» являются очень  мощными.  Для  Вселенной это --утверждения. Команды. Так вот, все,  что  бы ни следовало за словом  «я» (которое приводит  в действие Великое «Я Есмь»), стремится проявить себя в физической реальности.
 Поэтому,  если к «я» прибавить  «хочу успеха»,  получишься ты, которому недостает  успеха. Если  к  «я»  прибавить «хочу  денег!«,  получишься ты, которому недостает денег. Ничего  другого из этого не получится, потому  что мысли  и  слова  создают реальность. И  действия  тоже.  Если твои  действия говорят о том, что  тебе недостает успеха и денег,  то твои  мысли,  слова и дальнейшие действия подстраиваются под  это,  и  ты обязательно приобретешь опыт этой недостаточности. Понимаешь?
-- Да! Боже мой -- неужели это действует именно так?
--Конечно!  Ты очень могущественный творец. При этом если  у тебя  бывает какая-то  разовая мысль,  если ты делаешь какое-то единичное  утверждение --например, в гневе или в расстроенных чувствах,--то  маловероятно,  что ты превратишь эти мысли  или слова в действительность. Поэтому  тебе  нет нужды беспокоиться по поводу твоих «Чтоб я провалился!» или «Пошел  он к черту»  и всяких других не  очень хороших слов, которые ты иногда можешь подумать  или высказать.
--Спасибо Тебе, Господи!
--Пожалуйста. Но, если ты повторяешь мысль или  произносишь слово вновь и вновь--не раз, не два, а  десятки, сотни, тысячи раз,--есть  ли у тебя хоть какое-нибудь представление о созидательной силе этого?  Мысль или слово, будучи выраженными снова и снова, как раз и становятся такими:  выраженными.  То   есть   выдавленными  наружу.  Они  становятся осуществленными вовне. Они становятся твоей физической реальностью.
-- Вот беда!
-- Для тебя это чаще всего  и есть именно «вот беда». Ты любишь  проблемы, ты  любишь драму. Так  будет  продолжаться до  тех  пор,  пока  тебе  это не надоест.  В  твоей  эволюции   наступает  определенный  момент,  когда  тебе перестает нравиться драма, перестает нравиться «сюжет»,  в котором ты до сих пор  жил. Это происходит тогда, когда ты решаешь--действенно выбираешь --изменить это. Только большинство людей не знают, как  это сделать. Ты теперь знаешь. Чтобы  изменить  свою  реальность,  просто  перестань  думать о  ней по-прежнему. В данном случае вместо того, чтобы думать: «Я хочу  успеха»,  думай: «Я успешен».
--Но это же неправда, и я это знаю! Я бы солгал себе, если бы так сказал. Мой разум бы взбунтовался: «Что за чертовщину ты несешь!».
--Тогда  сформулируй мысль,  которую  ты  можешь принять. «Скоро  ко  мне придет успех» или «Все ведет меня к успеху».
--Этот трюк лежит в основе аффирмаций.
--Аффирмации не работают, если ты просто  заявляешь о  том, чего бы  тебе хотелось достичь. Они работают только тогда, когда ты объявляешь о том, что, как ты знаешь, уже достигнуто. Наилучшей    так    называемой    аффирмацией    является    объявление признательности и благодарности. «Благодарю тебя, Боже, за то, что  Ты даешь мне в жизни успех». И эта идея, мысль, высказанная и воплощенная в поступке, дает  удивительные  результаты, когда она исходит из истинного знания: не из попытки добиться  результатов,  а  из  осознания  того, что  результаты  уже достигнуты.
Такая ясность мысли была у Иисуса. Прежде чем сотворить каждое чудо, он заранее благодарил Меня за то, что оно свершилось. Ему никогда  не приходило в голову не поблагодарить, потому что у него и в мыслях никогда не было, что то, о чем он заявил, могло бы не случиться. Эта мысль  никогда  не приходила ему в голову. Он был  настолько  уверен в  том, Кем Он Был, и  в своих  отношениях со Мной, что каждая его  мысль, слово  и действие отражали Его знание, -- как и твои мысли, слова и действия отражают твое...
 Если сейчас в  твоей  жизни есть что-то, что  ты  хотел бы испытать, не «хоти» этого -- выбери это. Ты  выбираешь  успех  в житейских  делах?  Ты  выбираешь больше  денег? Хорошо. Так выбери это. По-настоящему. Полностью. Не вполсилы. Но на своем уровне развития  не удивляйся, если «успех в жизни»  больше не интересует тебя.
--Что это может значить?
--В  эволюции   каждой  души  наступает  время,  когда   главной  заботой становится  уже не  выживание физического тела,  а  рост духа; не достижение успеха в жизни, а реализация «Я». В некотором смысле это  очень опасное  время, особенно  в самом начале, потому что  сущность,  пребывающая  в  теле, теперь  знает,  кто она  такая: сущность в теле, а не тело как сущность.
На этой стадии, пока развивающаяся  сущность достигает зрелости,  часто возникает чувство,  будто больше вообще  незачем  заботиться  о потребностях тела. Душа так радуется, что ее наконец «обнаружили!». Разум  покидает  тело  и  все  заботы  тела.  Внимание  ни  на  чем  не концентрируется.  Человеческие  отношения  откладываются  в  сторону.  Семьи распадаются. Работа отходит  на второй  план.  Счета остаются неоплаченными.
Долгое время  само тело даже  не получает еду. Все  внимание сущности теперь сосредоточено на душе, на заботах души.
Это  может  привести к  серьезному личному кризису в повседневной жизни человека, хотя разум при этом не  травмируется. Он витает в облаках.  Другие люди говорят, что ты сошел с ума -- и, в некотором смысле, это правда. Открытие истины о  том, что жизнь ничего общего не имеет с телом, может стать причиной дисгармонии в  обратном  направлении.  Если вначале  сущность действовала исходя  из того,  что тело -- это все, то теперь она  ведет себя так, будто  тело совсем ничего  не  значит.  Конечно,  это не  верно, -- как вскоре (иногда болезненно) вспоминает сущность.
Ты являешься триединым существом, состоящим из тела, разума и  души. Ты всегда будешь триединым существом, а не только пока ты живешь на Земле.  Некоторые предполагают,  что после смерти  тело и разум  отбрасываются. Тело  и разум не отбрасываются.  Тело изменяет  форму, оставляя позади  свою самую плотную часть, но всегда оставаясь в своей внешней оболочке. Разум (не путать с мозгом)  тоже отправляется с тобой,  объединяясь  воедино с духом и телом  как  одна  энергетическая масса,  состоящая  из  трех  измерении, или аспектов.
Если ты  опять  выберешь вернуться  к той возможности опыта, которую ты называешь жизнью на Земле, твоя, божественная сущность  снова разделит  свои
истинные аспекты на то, что  ты  называешь телом, разумом и душой. На  самом деле   ты   представляешь  собой   единую  энергию,   но  с   тремя  разными характеристиками. Когда  ты решаешь поселиться в  новом  физическом геле здесь, на Земле, твое эфирное тело (как некоторые из вас его назвали)  снижает свои  вибрации-- замедляет себя от  вибраций настолько быстрых, что их невозможно увидеть, до  скорости,  которая  производит  массу  и материю.
Эта  реальная  материя является   созданием  чистой  мысли -- работой  твоего  разума,  высшего ментального аспекта твоего триединого существа. Эта   материя  представляет   собой  соединение  триллионов  миллиардов миллионов  различных  частиц  энергии  в  одну  большую  массу,  управляемую разумом... Твой разум -- в самом деле владыка!
Когда эти крохотные энергетические  частицы растрачивают  свою энергию, они отбрасываются телом, а разум вырабатывает новые. И все это разум создает из своей непрерывной мысли о  том, Кто Ты Есть!  Эфирное тело,  так сказать, «улавливает» мысль,  снижает вибрацию еще большего количества частиц энергии (в  некотором  роде «кристаллизует» их), и они  превращаются в  материю. Все клеточки  твоего тела обновляются таким  образом  каждые  несколько  лет.  В
буквальном смысле слова ты уже не тот, каким был несколько лет назад.
Если у  тебя  в голове мысли о болезни и  недугах (или постоянные гнев, ненависть,  негативный  настрой),  то  твое  тело  переведет   эти  мысли  в физическую  форму. Люди заметят эту  негативную,  больную  форму и  будут --совершенно справедливо --говорить: «Это совсем другой человек». Душа наблюдает  за тем, как разыгрывается вся эта драма, год  за годом, месяц за месяцем, день за днем, миг за мигом, и всегда хранит Истину о тебе.
Она  никогда не забывает проект,  изначальный  план,  первоидею,  созидающую мысль. Ее работа  состоит  в  том,  чтобы время от  времени заставлять  тебя передумать (то есть в буквальном смысле передумать)  и  снова вспомнить, Кто Ты Есть, а затем выбрать, Кем Ты Хочешь Быть сейчас. Так цикл  творения  и  опыта,  создания  образов  и  их  осуществления, познания и роста в неизвестное продолжается--ныне и присно и во веки веков. Аминь!
Да, именно так. О, есть  еще многое, что нужно объяснить. Очень многое.Но в  одной книге это невозможно -- может быть, даже и в одной  жизни. Но ты уже начал,  и  это  хорошо. Просто  помни  об  этом. Как  сказал ваш великий учитель Уильям  Шекспир:  «Есть  многое на  свете,  друг Горацио,  что  и не снилось нашим мудрецам».
     Могу я задать  Тебе по этому поводу несколько вопросов? Например, когда Ты говоришь,  что разум идет со мной после смерти, значит  ли  это,  что моя «личность» отправляется со мной? Буду ли я знать после смерти, кем я был?
-- Да... и кем ты всегда  был. Это  все будет открыто тебе, -- потому  что тогда эти знания принесут тебе пользу. Сейчас, в данный момент, не принесут.
--Если говорить  об этой жизни,  будет  ли какой-то  «отчет»,  пересмотр, оценка?
 В  том,  что ты называешь жизнью после смерти, не существует суда. Даже тебе самому  не будет  позволено судить себя (потому что ты обязательно дашь себе низкую  оценку,  учитывая то, как  ты склонен себя  осуждать  и  как ты неумолим по отношению к себе в этой жизни). Нет, никакого отчета нет, и никто не голосует «за» или «против». Только люди склонны судить, и поскольку вы такие, вы предполагаете, что  и Я должен быть  таким. Но  Я не такой, -- и это великая истина, которую вы  не  можете принять.
Хотя после смерти  не будет  суда, тем не менее будет возможность снова взглянуть на все, что ты здесь думал, говорил и делал, и решить, выберешь ли ты это снова, основываясь на том. Кто,  как Ты говоришь. Ты Есть и, в Кем Ты Хочешь Быть.
--В  восточном мистицизме есть учение о Кама-локе. Согласно этому учению, когда мы умираем, каждому человеку дается возможность  снова пережить каждую мысль, когда-либо подуманную,  каждое  слово, когда-либо  сказанное,  каждое действие, когда-либо предпринятое, не с нашей точки зрения, а с точки зрения любого  другого человека, на которого они повлияли. Другими словами,  мы уже испытали то,  что мы чувствовали, думая, говоря или делая нечто. А теперь мы получаем опыт  того, что ощущал другой человек в каждый из  этих моментов.
И именно на этом  мы  основываем свое решение  о  том,  станем ли мы вновь так думать, говорить и действовать. Есть комментарии?
--То, что происходит в твоей жизни потом, слишком необычно, чтобы описать это  здесь  в терминах,  которые ты  можешь  воспринять,  --  ведь этот опыт относится уже  к другому  измерению,  он не поддается описанию такими крайне ограниченными  средствами, как слова. Достаточно  сказать, что у тебя  будет возможность еще раз пересмотреть всю  твою настоящую жизнь  без боли, страха или осуждения с той целью, чтобы определить,  как ты воспринимаешь свой опыт здесь и куда ты хочешь пойти дальше.
Многие  из вас решат  вернуться  сюда еще  раз;  вернуться в  этот  мир плотности и относительности, чтобы получить еще один шанс испытать решения и выборы, которые ты предпринимаешь в отношении Себя на этом уровне. Другие -- немногие избранные -- вернутся с другой миссией. Ты вернешься в плотность и материю по замыслу души, чтобы вызволить других из плотности и материи. На Земле среди вас всегда есть те, кто сделал такой выбор. Их сразу можно  различить.
Их работа завершена.  Они снова пришли на  Землю  только и исключительно для  того,  чтобы помочь другим. В этом их радость. В этом  их восторг.  Они  не стремятся  ни  к чему иному, кроме  возможности  оказывать помощь людям. Ты обязательно встретишь таких людей.  Они повсюду. Их больше,  чем  ты думаешь. Возможно, ты одного уже знаешь или слышал о нем.
-- Я отношусь к таким ?
--Нет. Если тебе  приходится  спрашивать, то  ты уже знаешь,  что  ты  не принадлежишь к их числу. Такие не задают  вопросы  ни о ком. Здесь  не о чем спрашивать. В  этой  жизни, сын  Мой,  ты  посланник.  Вестник.  Искатель и  иногда глашатай Истины. Для одной жизни этого достаточно. Будь счастлив.
--О, я счастлив Но я всегда могу надеяться на большее!
--Да! Так и будет! Ты всегда  будешь надеяться на большее. Это заложено в твоей природе. В этом божественная природа: всегда стремиться быть больше.Так стремись во что бы то ни стало, стремись. А теперь я хочу  окончательно ответить  на  тот  вопрос,  с которого ты начал этот раздел нашей беседы.
Продолжай,  делай  то, что ты  действительно  любишь делать!  Не  делай ничего  другого! У  тебя  так мало времени. Как  можно думать  о том,  чтобы терять  какой-то миг,  делая что-то, чего ты  не  любишь, дабы заработать на жизнь? Что это за жизнь? Это не жизнь, а умирание.  Если ты скажешь: «Да, но...  у меня есть другие, кто зависят от меня...маленькие рты,  которые надо  прокормить...  жена,  которая рассчитывает  на меня...», Я  отвечу:  если  ты настаиваешь  на  том,  что твоя  жизнь  имеет отношение к тому, что  делает  твое  тело, то  ты  не знаешь, зачем  ты сюда пришел.
Занимайся, по крайней мере, тем,  что доставляет тебе  удовольствие,-- говорить о том, Кто Ты Есть. Тогда ты хотя бы избежишь обиды и гнева по отношению к тем, кто в твоем представлении мешает тебе радоваться.
Тем, что  делает твое  тело, нельзя пренебрегать.  Это важно. Но это не то, о  чем думаешь ты. Предполагалось, что действия  тела  будут  отражением определенного  состояния  бытия,   а   не  попытками  достичь  определенного состояния бытия. В  истинном  порядке  вещей  человек  не   делает  что-то,  чтобы  быть счастливым, -- человек уже счастлив,  и поэтому делает  что-то.  Человек  не делает какие-то вещи, чтобы быть сострадающим, человек обладает сострадающим характером, и  поэтому  он ведет себя  соответствующим образом. В личности с высоким уровнем сознания  замысел души предшествует  действиям  тела.
Только несознательный человек пытается достичь состояния души посредством  действий тела.  Вот что подразумевается в утверждении  «Твоя жизнь не имеет отношения к тому, что  делает твое тело». Но по-настоящему верно  и другое: то, что твое тело делает, является отражением того, к чему имеет отношение твоя жизнь.  Это  еще  одна  божественная дихотомия.  Так знай же  это,  если ты  не понимаешь ничего другого: У тебя есть право на твою радость, есть ли у тебя дети или их нет, есть ли  у  тебя жена  или ее нет.  Стремись к этому! Найди это!  И у тебя  будет счастливая семья,  независимо от того, сколько денег ты зарабатываешь или не зарабатываешь.  А  если они несчастливы  и  уходят от тебя,  то отпусти их с любовью, чтобы они искали свою радость.
С  другой  стороны, если  ты  достиг  той  стадии  совершенства,  когда потребности тела  не  заботят тебя, то  ты еще  более свободен  искать  свою радость -- на  земле,  как  и  на  небе. Бог  говорит, что  нормально  быть счастливым, --да, счастливым даже в твоей работе. Твоя работа в жизни -- это утверждение  того, Кто  Ты Есть. Если это не так, то почему ты это делаешь? Ты вообразил, что ты должен? Ты ничего никому не должен.
 Если  «мужчина, который содержит свою  семью любой  ценой,  даже  ценой собственного счастья» --  это и есть тот, Кто Ты Есть, то  люби свою работу, потому  что  она помогает  сформировать то  утверждение о  Себе, которым  ты живешь.
Если  «женщина,  выполняющая   работу,  которую  она  не  любит,  чтобы выполнить все  обязанности  так, как она  их видит» -- это и есть та, Кто Ты Есть,   то  люби,  люби,  люби  свою  работу,  потому   что  она   полностью соответствует твоему образу Себя, твоему представлению о Себе. Все могут полюбить все в тот момент, когда они поймут, что они делают и почему. Никто не делает ничего такого, чего он не хочет делать.
--Как можно решить  мои проблемы, связанные со здоровьем? Я жертва такого набора хронических заболеваний, что хватило бы  на  три жизни. Почему я всем этим болею -- в этой жизни?
--Для  начала давай  выскажем одну вещь  прямо. Ты  их любишь. По крайней мере большинство из них. Ты замечательно  их  использовал, чтобы чувствовать жалость к себе и привлекать к себе внимание. В тех случаях, когда ты их не любил, это происходило только потому, что они зашли слишком  далеко. Дальше,  чем ты  мог  предположить, когда  ты  их придумывал.
Теперь давай поймем  то,  что ты,  вероятно, уже знаешь: всякая болезнь создана  самим человеком. Даже обычные врачи сейчас уже  понимают,  что люди сами делают себя больными. Многие  люди делают  это неосознанно.  (Они  даже  не  знают,  что  они делают.)  Поэтому,  когда они заболевают, они  не  знают,  что  причинило им страдание. Это воспринимается, как будто что-то  выпало на их долю, а не они сами это создали.
Это происходит потому, что большинство  людей вообще идут по  жизни  (и это касается не только вопросов здоровья) неосознанно. Люди курят-- и удивляются, почему они заболевают раком. Люди  едят  животных и жир -- и удивляются,  отчего  у  них  закупорены артерии. Люди  всю  свою  жизнь злятся --и удивляются,  откуда у  них  сердечные приступы. Люди   соперничают  с  другими  людьми--беспощадно  и  в   условиях невероятного стресса --и удивляются, из-за чего у них случаются параличи.
Невидимая на первый взгляд правда состоит в  том, что большинство людей своим беспокойством изводят себя до смерти. Из всех форм  умственной  активности беспокойство является  чуть  ли не наихудшей --после   ненависти,   которая   представляет   собой   очень саморазрушительную  силу.  Беспокойство  бессмыслен но.  Это  напрасная трата мственной  энергии. Оно создает  биохимические  реакции, которые  причиняют вред телу -- от расстройства желудка до остановки сердца и прочих недугов.
Здоровье улучшится почти сразу же, как только прекратится беспокойство. Беспокойство--это деятельность  разума,  который не  осознает  своей связи со Мной. Ненависть является  самым  разрушительным  умственным  состоянием.  Она отравляет тело, и ее последствия практически необратимы. Страх   является   противоположностью  всего   того,   что   ты   собой представляешь,   и   поэтому   обладает  эффектом   противодействия   твоему умственному   и   физическому   здоровью.   Страх-- это   преувеличенное беспокойство. Беспокойство,  ненависть,  страх,  вместе  со  своими  порождениями  --тревожностью, горечью, нетерпимостью,  корыстолюбием, недоброжелательностью, склонностью  к осуждению  и обвинению,--все они  атакуют тело на клеточном уровне. Невозможно сохранить тело здоровым в таких условиях. Подобным  образом, хотя  и  несколько  в  меньшей  степени,  тщеславие, потакание своим прихотям и алчность тоже приводят к физическим заболеваниям. Любая болезнь первоначально создается в уме.
--Как  это может  быть?  А как  насчет  болезней,  которыми заражаются от других людей? Есть ведь грипп и, если на то пошло, СПИД?
--В твоей жизни ничего  не происходит -- буквально ничего,--что  сначала не было  бы мыслью. Мысли  подобны  магнитам,  которые  притягивают  к  тебе воздействия.  Мысль не всегда может быть столь очевидной,  как, например: «Я обязательно подхвачу страшную болезнь».  Мысль  может быть (обычно и бывает) гораздо более тонкой, чем эта. «Я не умею жить».  «Моя жизнь -- это сплошная неразбериха». «Я неудачник».  «Бог накажет  меня».  «Я  сыт  по  горло такой жизнью!»
Мысли --  это очень тонкая,  но  очень мощная форма  энергии.  Слова --менее тонкая, более плотная. Действия  представляют  собой наиболее  плотную форму энергии. Действие--это энергия в плотной физической форме, в мощном движении.  Когда  ты думаешь,  говоришь и действуешь  исходя  из негативного понятия   вроде  «Я  --  неудачник»,  ты  приводишь   в  движение   огромную созидательную энергию. Будет удивительно, если ты отделаешься простудой. Это самое малое, что может из этого получиться.
Очень трудно противостоять влияниям отрицательных мыслей, когда они уже приобрели физическую  форму.  Не  невозможно --  но очень  трудно. Для этого необходима  величайшая  вера.  Это  требует  исключительной  убежденности  в позитивной  силе  Вселенной  -- как бы ты это ни  называл:  Богом,  Богиней, Абсолютом, Изначальной Силой, Первопричиной или еще как-нибудь. Целители  обладают  такой   верой.  Это  та  вера,  которая  становится Абсолютным Знанием.  Они знают, что тебе было  предназначено быть целостным, завершенным и совершенным в этот  самый момент. Обладание  этим знанием тоже является мыслью--и  очень сильнодействующей.
У нее достаточно силы, чтобы сдвинуть горы, не  говоря  уж о молекулах в  твоем теле. Вот почему целители могут излечивать, и часто даже на расстоянии. Мысль  не   ведает   расстояния.  Мысль  путешествует  вокруг  света  и
пересекает Вселенную быстрее, чем ты можешь произнести слово. «Скажи  только слово,  и выздоровеет  слуга мой» . И так было, в тот же самый миг, даже до того, как фраза была закончена. Такой была вера сотника. Но  вы все --  умственно прокаженные.  Ваш  разум  изъеден  негативными мыслями.  Некоторые  из  них  вам  навязаны. Многие  из  них  вы  фактически выдумываете--  вызываете-- сами, а потом  вынашиваете  в себе и  лелеете часами, днями, неделями, месяцами -- даже годами ...и удивляетесь, почему вы болеете.
Ты  можешь  «решить  проблемы, связанные  со  здоровьем»,  как  ты  это называешь, решая  проблемы со своим образом мыслей.  Да,  ты можешь вылечить некоторые из состояний, которые ты уже  приобрел (сам себе подарил), а также предотвратить  развитие многих других  серьезных проблем. И всего  этого  ты можешь добиться, изменив свое мышление.  И  еще -- хотя Я очень сожалею,  что приходится это советовать,  потому что это, приходя от Бога, звучит как-то по-мирски, но -- ради Бога, заботься о себе получше.
Ты  отвратительно  заботишься  о  своем теле,  уделяешь ему совсем мало внимания до  тех  пор,  пока не начинаешь подозревать,  что  с ним  творится что-то неладное. В  сущности, ты  ничего  не делаешь для его профилактики. О своей   машине  ты  заботишься  лучше,  чем  о  своем  теле,--и  это  не преувеличение. Тебе не только не удается предотвратить срывы с помощью медосмотров раз в год и применения процедур и лекарств, которые тебе были прописаны (Кстати, зачем ты идешь к врачу? Она оказывает тебе помощь, а ты потом не используешь средства,  которые она советует. Ты  можешь  ответить Мне  на этот вопрос?),--ты еще  и отвратительно обращаешься со  своим  телом в  промежутках  между этими визитами к врачу, после которых ты не делаешь ничего!
Ты не тренируешь тело, поэтому оно становится  вялым  и, что  еще хуже, слабеет от бездействия. Ты  не  питаешь  его  должным образом, тем самым  делая  его еще  более немощным. Потом  ты пичкаешь его ядами,  токсинами  и самыми нелепыми веществами, которые преподносятся тебе  под  видом пищи. А оно все еще служит тебе, этот удивительный  механизм;  оно  продолжает  пыхтеть,  храбро  двигаясь  дальше наперекор этой яростной атаке.
Ужасно.   Условия,  в   которых   ты   просишь  свое   тело   выживать, отвратительны.  Но  ты  делаешь  мало или вообще  ничего не  делаешь для  их улучшения. Ты прочитаешь это, с сожалением кивнешь головой в знак согласия и сразу же возьмешься за старое. А знаешь почему?
-- Я боюсь спросить.
--Потому что у тебя нет воли к жизни.
-- Это суровое обвинение.
-- Я  не хотел, чтобы это выглядело суровым,  и  тем более не хотел, чтобы это  воспринималось  как  обвинение. «Суровый» -- относительный  термин; это суждение,  которое  ты вынес Моим словам. «Обвинение» подразумевает  вину, а «вина» означает проступок. Здесь  не идет речь о проступке, поэтому нет вины и нет обвинения. Я просто сказал правду. Как и всякая правда, эта правда может пробудить тебя. 
Некоторые  люди  не  любят,  когда   их  будят.  Многие.  Большинство предпочитает спать.  Мир   оказался  в  своем  нынешнем  состоянии  потому,  что  мир  полон лунатиков. Относительно моего утверждения: в чем оно представляется тебе неверным?
--У тебя нет воли к жизни. По крайней мере не было до настоящего момента.
--Если  ты  скажешь  мне,  что  ты  уже мгновенно  «преобразился»,  то  я пересмотрю свое предсказание о том, что ты сейчас будешь делать.  Я признаю, что мой прогноз сделан с учетом прошлого опыта...Он был предназначен для  того, чтобы  разбудить тебя. Иногда,  когда человек по-настоящему крепко спит, его нужно немного встряхнуть. Раньше я видел, что у тебя было мало воли к жизни, Сейчас ты можешь это отрицать, но поступки говорят за тебя громче, чем твои слова.
  Если  ты хоть  раз  в  жизни  закурил  сигарету--  тем  более  если ты выкуривал по пачке в  день  на протяжении двадцати лет, как это и было,  --у тебя  очень мало воли к жизни.  Тебя  не беспокоит, что ты творишь  со своим телом.
-- Но я бросил курить больше десяти лет назад!
--Только после двадцати лет ужасного издевательства над телом. И если  ты когда-нибудь заставлял свое  тело опьянеть от алкоголя, то у тебя очень мало воли к жизни.
--Я пью весьма умеренно.
--Тело не предназначено для приема алкоголя. Он ослабляет разум.
--Но Иисус принимал алкоголь! Он отправился на свадьбу и превратил воду в вино
--А кто сказал, что Иисус был совершенен!
--О, ради Бога!
--Послушай, Я тебя начинаю раздражать?
-- Ну, я далек от того, чтобы меня раздражал Бог. Я хочу сказать,  что это было бы несколько самонадеянно, не так ли? Но я действительно считаю, что мы можем зайти слишком далеко.  Мой  отец учил меня, что «все хорошо в меру». Я думаю, что придерживаюсь этой точки зрения в отношении алкоголя.
--Тело может легко оправиться только от незначительных злоупотреблений. В этом  смысле  совет  -- дельный.  Тем   не  менее  я  настаиваю  на  своем первоначальном утверждении: тело не предназначено для приема алкоголя.
--Но даже некоторые лекарства содержат алкоголь!
--У меня нет  власти над тем, что вы называете лекарствами. Я остаюсь при своем утверждении.
-- Ты несгибаем, да?
-- Послушай, истина есть истина. Если  бы кто-то сказал: «Немного алкоголя тебе не повредит» и поместил бы это  в контекст той жизни, которой ты сейчас живешь, то  Мне бы пришлось с этим согласиться. Но это не меняет высказанной Мною истины. Это просто позволяет тебе игнорировать ее. Однако задумайся.  В настоящее время вы,  люди, изнашиваете  свои  тела обычно  за пятьдесят--восемьдесят лет. Некоторые дольше, но немногие. Другие перестают  функционировать  раньше,  но  не  большинство.  Мы можем  с  этим согласиться?
-- Да, я согласен.
--Прекрасно: у нас есть  хорошая  отправная точка для дискуссии. Так вот, когда Я сказал, что мог бы согласиться с утверждением, что «немного алкоголя тебе не  повредит»,  Я сделал уточнение,  добавив  «в  контексте той  жизни, которой  ты сейчас живешь». Видишь ли, многие  люди, кажется,  удовлетворены той жизнью, которая  у вас  сейчас. Ты можешь удивиться,  узнав  об этом, но жизнь  была  предназначена  для  того,  чтобы жить  совсем  по-другому. Было задумано, что твое тело должно сохраняться гораздо дольше.
--Разве?
--Да.
-- Насколько дольше?
--Бесконечно дольше.
--Что это значит?
--Это  значит,  сын  Мой,  что  было  задумано,  что.  твое  тело  должно существовать вечно.
--Вечно?
--Да. Прочти это: «во веки веков».
--Ты хочешь  сказать,  что  предполагалось-- предполагается, -- что  мы никогда не умрем?
--Вы действительно никогда не умираете. Жизнь -- вечна. Вы -- бессмертны. Вы никогда не умираете. Вы просто меняете  форму.  Но вам даже этого не надо было  делать. Вы так  решили, не Я. Я  создал вас во  плоти,  которая должна существовать  вечно.  Ты  в  самом  деле  считаешь, что лучшее,  на что  Бог способен,  лучшее, что  Я мог создать, -- это тело,  которое может протянуть шестьдесят, семьдесят, может быть, восемьдесят лет и потом развалиться? И ты вообразил себе, что это предел Моих возможностей?
-=-Вообще-то мне и в голову никогда не приходило думать так...
--Я предопределил твоему  замечательному телу существовать вечно! И самые первые из вас жили во плоти практически  без боли и без страха того, что  вы теперь называете смертью. В  вашей  религиозной   мифологии  вы  символически   изображаете  свою клеточную память о первом варианте человеческих существ в виде Адама  и Евы. На самом деле их, конечно, было гораздо больше, чем двое.
 С  самого  начала идея была в  том, чтобы у вас, замечательных душ, был шанс  познать  самих  Себя  такими, какие Вы Есть  в Действительности, через опыт, приобретенный в физическом теле, как я здесь уже много раз объяснял. Это  было   сделано  путем   снижения  неизмеримой  скорости   вибрации (мыслеформы),  чтобы  создать  материю, -- включая ту  материю,  которую  вы называете физическим телом. Жизнь развивалась в несколько  мгновенных  этапов,  которые  вы  теперь называете миллиардами лет.  И в этот  святой  миг вошел  ты -- из моря, воды жизни, на землю и в ту форму, которую ты сейчас сохраняешь.
--Значит, эволюционисты правы!
-- Я  нахожу  забавным--это  и  в  самом  деле  неиссякаемый  источник удивления, -- что  у  вас,  людей,  есть  такая  потребность делить  все  на правильное  и  неправильное.  Вам  никогда  не  приходит в  голову,  что  вы придумали эти ярлыки, чтобы помочь себе определить материал --и ваше «Я». Вам никогда не  приходит в голову  (за  исключением самых светлых  умов среди вас), что вещь может  быть и  правильной, и неправильной одновременно; что только в мире относительного вещь  может быть  одним или другим.
В  мире абсолютного, в мире времени-без-времени, все вещи являются всем. Нет  мужского и  женского, нет до  и после, нет быстрого и  медленного, здесь  и  там,  внизу  и  вверху, справа  и  слева  --и  нет  правильного  и неправильного. Ваши астронавты и космонавты  имели возможность  это почувствовать. Они представляли себе,  что взлетают вверх,  чтобы  выйти  в открытый  космос, а когда добирались туда, то обнаруживали, что они смотрят вверх, чтобы увидеть Землю. А было ли это так? Возможно, они  видели Землю внизу!  Тогда где было Солнце? Вверху? Внизу? Нет! Вон  там, слева. Так, внезапно, вещь оказывалась ни вверху, ни внизу -- она была сбоку... и таким  образом всякие определения исчезали.
Так обстоит  дело в  Моем  мире --в  нашем  мире  -- в  нашей  сфере реального. Все  определения  исчезают, и  становится трудно даже говорить об этой сфере конкретными словами. Религия есть ваша попытка говорить о том, чего не выскажешь словами.  И у нее это не слишком хорошо получается. Нет, сын Мой, эволюционисты не  правы. Я создал все это -- все это – в мгновение ока; в один  святой миг -- в  точности как  говорят креационисты.
И...  это  произошло  в процессе эволюции,  на  который  уходят  миллиарды и миллиарды   того,  что  вы  называете  годами,  в  точности  как  утверждают эволюционисты. И то, и другое «верно». Как обнаружили космонавты, все зависит от того, как смотреть. Тогда возникает вопрос: один  святой  миг  и  миллиарды  лет --  в  чем разница? Можешь ли ты  просто согласиться с  тем,  что  в некоторых вопросах  жизни тайна слишком  глубока, чтобы  ты мог ее  постичь? Почему бы просто не воспринимать это как священное  таинство? Почему  не позволить божественному быть божественным и оставить его в покое?
 Я полагаю, что у нас у всех  есть неутолимая жажда познаний. Но  ты уже знаешь!  Я же сказал  тебе! Однако ты все еще  не  хочешь  знать Истину,  ты хочешь  знать  истину в  том виде,  как  ты ее понимаешь. Это  самое большое препятствие для твоего просветления. Ты соглашаешься со всем, что ты видишь, слышишь  или  читаешь,  если  это соответствует уровню твоего  понимания,  и отвергаешь все,  что не является  таковым. И  ты называешь это познанием. Ты считаешь, что открыт для обучения. Увы, ты  никогда не  можешь быть открытым для обучения, пока ты закрыт для всего, кроме своей собственной истины.
Так, некоторые и эту книгу назовут богохульством -- работой дьявола.  Но  имеющие уши слышать да услышат.  И Я говорю: тебе  не предназначено было умирать. Твоя физическая  форма была создана как  замечательно удобный, чудесный  инструмент;  великолепное  средство,  позволяющее   тебе  пережить реальность, которую ты сотворил своим разумом,  чтобы ты мог познать то «Я», которое ты создал в своей душе.  Душа  замышляет,  разум  творит,  тело получает опыт. Круг замкнулся. И душа познает себя на своем собственном опыте.  Если  ей не  нравится то, что она переживает  (чувствует),  или  по  какой-то  причине  она хочет получить другой опыт, она просто задумывает новый опыт Себя и буквально передумывает.
 Вскоре тело оказывается в новом опыте. («Я есмь воскресение и жизнь» --прекрасно сказано. Как, по-твоему, Иисус  сделал это? Или ты не  веришь, что это когда-либо могло случиться? Верь. Так было!). Очевидно  одно: душа никогда не отвергнет  тело или разум.  Я  сотворил тебя  триединым существом.  Ты являешь собою три существа в одном, созданном по образу и подобию Моему. Эти три аспекта «Я» никоим образом не являются  неравными  по отношению друг  к другу. Каждый исполняет свою функцию, но ни одна функция не является более важной, чем другая, как и никакая функция не  предшествует другой.
Все они взаимосвязаны и абсолютно равноценны. Замышлять -- творить -- переживать. Что ты замышляешь,  то ты создаешь; что ты создаешь, то ты переживаешь; что ты пережинаешь, то ты замышляешь. Поэтому говорится: если ты сможешь заставить  свое тело испытать что-то (возьмем, к примеру,  достаток), то  скоро  ты начнешь  ощущать его в  своей душе, которая воспримет себя по-новому (а  именно  богатой), вселяя  в  твой разум другую  мысль об этом. Из  новой мысли  рождается  новый опыт,  и тело начинает жить новой реальностью как постоянным состоянием бытия.
Твое  тело, твой разум  и твоя душа (дух) -- едины. В этом ты микрокосм Меня -- Божественного Всего, Святой Суммы и Субстанции. Теперь ты понимаешь, что Я всему начало и конец, Альфа и Омега. Сейчас я открою тебе большую тайну: твое подлинное и истинное отношение ко Мне.
              ТЫ--МОЕ ТЕЛО.
Что твое тело для твоих разума и  души, то и ты для Моих разума и души. Поэтому...
Все, что Я переживаю, Я переживаю через тебя. Как для тебя твои тело, разум и душа едины, так и для Меня. И поэтому  Иисус  из  Назарета,  один из  многих  постигших  эту тайну, утверждал непреложную истину, когда он говорил: «Я и Отец – одно». Теперь я скажу тебе: есть даже  большие, чем эта, истины, к  которым ты однажды приобщишься. Ибо как ты есть Мое тело, так и Я есмь тело другого.
-- Так ты что, не Бог?
--Да, Я --Бог, как ты теперь Его понимаешь. Я --Богиня,  как ты теперь Ее разумеешь.  Я--Зачинатель  и  Творец  Всего,  что  ты  сейчас  знаешь  и испытываешь, а вы -- Мои дети... как и Я являюсь ребенком Другого.
--Ты хочешь сказать мне, что даже у Бога есть Бог?
--Я  хочу сказать, что твое представление об абсолютной реальности  более ограниченно, чем ты думал, а Истина  более безгранична, чем ты  сможешь себе представить. Я   даю  тебе   лишь  самое  малое  представление  о  бесконечности   и безграничной любви. (Будь  это более широкий взгляд, ты  бы не смог овладеть
им в своей реальности. Ты с трудом охватываешь и это.)
--Минуточку! Ты  хочешь сказать, что  сейчас я на самом деле  не говорю с Богом?
--Я говорил тебе: если ты воспринимаешь Бога как твоего творца и хозяина, то, хотя ты и являешься  творцом  и  хозяином своего собственного тела, Я--Бог  твоего  понимания.  Да,  ты  говоришь  со Мной. Это  была замечательная беседа, разве не так?
--Так или не так, но я думал, что говорю с настоящим Богом. Богом  Богов. Ну, ты понимаешь: с самым крутым парнем, с Главным Боссом.
--Так и есть. Поверь Мне. Так и есть.
-- Но  Ты же говоришь, что  в этой иерархической  системе есть кто-то выше Тебя.
Сейчас мы хотим добиться  невозможного, то есть говорить о  том, что не высказать словами. Как Я уже говорил,  это то, что пытаются сделать религии.
--Дай подумать, как лучше подытожить все это
-- Всегда--это  дольше,  чем ты думаешь. Вечно -- это дольше, чем Всегда. Бог--больше, чем ты можешь сe6е вообразить. Бог и есть та энергия, которую ты  называешь воображением. Бог  есть  Творение. Бог есть первая мысль.  Бог есть последний опыт. И Бог есть все, что между ними. Доводилось ли тебе когда-нибудь смотреть в очень сильный  микроскоп или видеть фотографии либо изображения молекул и говорить: «Боже  мой,  да здесь же внизу целая Вселенная. И по отношению к этой Вселенной  Я, присутствующий здесь   наблюдатель,   должен  ощущать  себя  Богом!».  Приходилось  ли  тебе когда-нибудь говорить это иди испытывать нечто подобное?
--Да. Надо полагать, такое было с каждым мыслящим человеком.
--Конечно.  Ты  сам  имеешь зрительное представление  о том, что  я здесь объясняю тебе. А  что, если бы я сказал тебе, что эта реальность, о которой ты получил представление, никогда не кончается?
-- Объясни.
--Я бы попросил тебя объяснить мне это. Возьмем самую  малую  часть  Вселенной, которую ты только  можешь  себе представить. Представь себе эту очень маленькую, крошечную частицу материи.
--Допустим.
--Теперь раздели ее пополам.
--Хорошо.
--Что получилось?
--Две половинки еще меньших размеров.
--Совершенно верно. А теперь и их раздели пополам. Что стало?
--Две еще меньшие половинки.
--Правильно. А теперь еще и еще. Что остается?
 --Все меньшие и меньшие частицы. Да,  но когда это прекратится? Сколько  раз можно делить материю,  пока она не перестанет существовать?
--Не знаю. Я думаю, она никогда не перестанет существовать.
--Ты  хочешь сказать, что ты  никогда не сможешь  ее полностью разрушить?
--Все, что ты можешь --это изменить ее форму?
--Выходит, так.
--Я  говорю тебе:  ты  только что  узнал  тайну всей  жизни и  заглянул в бесконечность. Теперь у меня к тебе вопрос.
--Задавай...
--Что заставляет тебя  думать, что бесконечность  простирается  только  в одном направлении?
--Значит... нет предела вверху, как и внизу.
--Не существует верха и низа, но я понимаю, что ты имеешь в виду.
--Но если нет предела малому, то нет предела и великому.
--Правильно.
--А если нет предела великому,  то нет и величайшего. Это значит, что, по самому большому счету, и Бога нет!
--Или, может быть, все это -- Бог, и нет ничего другого. Я говорю тебе: Я ЕСМЬ ТО, ЧТО Я ЕСМЬ.  И ТЫ ЕСТЬ ТО, ЧТО ТЫ ЕСТЬ. Ты  не  можешь  не  быть. Ты можешь изменить форму так, как только захочешь, но  тебе не удастся не быть. При этом у тебя может не получиться познать,  Кто Ты Есть,--и из-за этой неудачи ты можешь испытать только половину этого.
--Это было бы адом.
--Вот именно. Но тебя никто на это не обрекал. Тебя никто не приговорил к этому  навечно. И все,  что требуется,  чтобы выкарабкаться из этого  ада -- выбраться из незнания, --это снова узнать. Существует много  путей  и много мест (измерений),  в которых ты можешь этого добиться. Сейчас  ты  находишься  в одном  из  таких измерений. Оно называется, в твоем понимании, трехмерным пространством.
-- А другие существуют?
--Разве  Я не говорил  тебе, что в Моем Царстве много  обителей? Если  бы было не так, я не стал бы тебе этого говорить.
--Тогда ада  нет -- на  самом деле нет.  Я хочу  сказать, что  нет такого места или измерения, в котором мы могли бы быть заключены навечно!
--Какой смысл был бы в этом? Но ты всегда ограничен своими  познаниями, ибо ты, точнее, мы  являемся существом, которое само себя создает. Ты не можешь быть тем, кем ты самого Себя не знаешь. Вот зачем тебе и дана была  эта  жизнь--чтобы ты мог познать себя на своем  собственном жизненном опыте.  И  ты  можешь постичь,  Кто Ты  Есть  в Действительности,  и  сотворить себя таким,  каким ты  знаешь себя по своему опыту, -- и круг снова сомкнулся... только стал больше.
Итак, ты  находишься в процессе роста--или, как Я  везде в этой  книге называл это, в процессе становления. Нет предела тому, чем ты можешь стать.
--Ты хочешь  сказать, что я даже  могу стать-- как  мне  осмелиться это произнести? -- Богом... как и Ты?
--Как ты думаешь?
--Не знаю.
--Пока  не узнаешь,  и не сможешь знать. Вспомни наш треугольник.  Святую Троицу: дух -- разум -- тело. Замышлять -- творить -- переживать. Вспомни, в вашем символизме:
       СВЯТОЙ ДУХ = ВДОХНОВЕНИЕ = ЗАМЫСЕЛ
       ОТЕЦ = РОДИТЕЛЬСТВО = ТВОРЕНИЕ
       СЫН = ПОТОМСТВО = ОПЫТ
Сын переживает на  своем опыте  творение  родительской  мысли,  которую замышляет Святой Дух. Можешь ли ты замыслить, что однажды ты станешь Богом?
--В моменты безумия.
--Хорошо, ибо Я говорю тебе: ты -- уже Бог. Просто ты этого не знаешь. Разве Я не говорил: «Вы Боги!». Вот  так.  Я  все  тебе объяснил. Жизнь. Как она  устроена. Ее смысл  и предназначение. Чем еще я могу тебе помочь?
--Мне  больше  не о  чем  спросить.  Я преисполнен благодарности за  этот удивительный диалог. Он был таким насыщенным и таким всеобъемлющим. Я смотрю на вопросы, которые я задал в начале, и вижу, что мы охватили первые пять--о  жизни,  человеческих отношениях, деньгах,  карьере  и  здоровье.  Как  ты помнишь,  в моем  списке  были  и  другие вопросы, но, кажется,  эти  беседы каким-то образом сделали остальные вопросы неуместными.
--Да.  Но все-таки ты их  задавал.  Давай  быстро  ответим  на оставшиеся поочередно. Поскольку мы так быстро проходим материал...
--Какой материал?
--Материал, который  Я сюда  доставил,  чтобы  раскрыть  тебе.  Так  вот поскольку  мы  быстро  проходим  материал, давай обратимся  к тем оставшимся вопросам и незамедлительно разберем их.
6.  Каков  тот  кармический урок, который я,  по  идее, должен  выучить здесь? Чем я стараюсь овладеть.
--Здесь ты  ничему  не  учишься. Тебе нечему учиться. Тебе  нужно  только вспомнить. То есть воссоединиться со Мной. Чем ты пытаешься овладеть? Ты пытаешься овладеть самим овладением.
7.Существует  ли  такая  вещь, как реинкарнация? Сколько у  меня  было жизней в прошлом? Кем я тогда был? «Кармический долг» -- это реальность?
-- Трудно поверить в то, что по этому поводу все еще возникает вопрос, Я с трудом  могу себе это  представить. Было  так много сообщений  о вспоминании прошлых  жизней  из  исключительно  надежных   источников.   Некоторые  люди поразительным  образом воскресили в  памяти  подробные  описания событий,  и доказано, что при этом была исключена всякая возможность того, что они могли каким-то   образом   выдумать   или   изобрести   что-то,   чтобы   обмануть исследователей или своих близких.
У тебя было  647 прошлых жизней, раз уж ты настаиваешь на точной цифре. Это  твоя  648-я. В  них ты был  всем. Королем, королевой, рабом,  учителем, учеником, мастером.  Мужчиной, женщиной. Воином, пацифистом. Героем, трусом. Убийцей, спасителем. Мудрецом, глупцом. Всем этим ты был!
Нет, такой  вещи, как кармический долг, не существует -- в  том смысле, который предполагает твой вопрос. Долг--это то, что  обязательно должно быть возвращено. Ты  ничего  не обязан делать. Но  все-таки есть определенные вещи, которые ты хочешь сделать, которые ты выбираешь пережить. И некоторые из этих решений зависят от того, что тебе довелось испытать прежде.
Если   карма-- это  внутреннее  желание  быть  лучше,  быть  больше, развиваться и расти и смотреть на события и опыт прошлого как на  меру этого роста, тогда да, карма действительно существует. Но  для этого  ничего не требуется. Никогда ничего не  требовалось.  Ты являешься, и всегда был, существом свободного выбора.
8.Я иногда  чувствую себя экстрасенситивом. Существует ли вообще такая вещь,  как «ясновидение?». Есть  ли  оно  у меня?  Находятся ли люди, которые называют себя экстрасенсами, «в сговоре с дьяволом?».
--Да, такая вещь, как ясновидение, существует. У тебя оно есть. Оно  есть у каждого. Нет человека, у которого не  было  бы  способностей,  которые  ты называешь экстрасенситивными, есть только люди, которые их не используют. Применять ясновидение и другие подобные способности -- это не более чем пользоваться шестым чувством. Очевидно, что это не означает  «быть  в сговоре с дьяволом», иначе я бы не дал тебе это чувство. 
И  конечно,  нет никакого дьявола, с которым можно было бы сговориться. Когда-нибудь--может быть, во Второй Книге -- я подробно объясню тебе, как работают ясновидение и экстрасенсорные способности.
--А будет Вторая Книга?
--Да. Только сначала давай закончим эту.
 9.  Хорошо  ли брать  деньги за  добрые дела? Если я выберу выполнять в мире  целительскую  работу -- работу Бога, --  могу  ли  я, занимаясь  этим, приобрести   также   финансовое   изобилие?  Или  эти   две   вещи  являются взаимоисключающими?
--Я об этом уже говорил.
10. Секс--это  хорошо?  И  вообще,  что действительно  стоит  за этим человеческим опытом? На самом ли деле секс существует только для продолжения рода, как утверждают некоторые религии? На самом ли деле истинная святость и просветление достижимы через отрицание или трансмутацию сексуальной энергии? Допустим ли секс без любви? Может ли физическое наслаждение быть достаточной причиной для того, чтобы заниматься сексом?
-- Конечно, секс -- это «хорошо». Опять-таки, если бы Я не хотел, чтобы вы играли  в определенные игры, я бы не дал вам игрушек. Вы даете  своим  детям такие игрушки, с которыми детям, по вашему мнению, играть нельзя?
 Играйте с сексом? Играйте. Это удивительное  развлечение. И это чуть ли не самое большое развлечение, которое у вас может быть для вашего тела, если мы говорим исключительно о физических переживаниях. Но  ради   всего   святого,   не  разрушайте   сексуальное  целомудрие, удовольствие  и  чистоту  этого  развлечения,  этой  радости,  злоупотребляя сексом. Не используйте его для того, чтобы продемонстрировать свою силу, или для каких-то скрытых целей; для угождения своему  эго или для доминирования; для   любой   другой  цели,  кроме  чистейшей  радости  и  высшего  экстаза, отдаваемого и разделяемого (это и есть любовь) и воссоздания любви (а это --новая жизнь!).
 Разве Я выбрал не восхитительный способ размножить вас? Что касается отрицания, то Я уже  объяснил и это. Ничто святое  никогда не  было достигнуто через  отрицание. Но желания меняются, когда видятся еще большие жизненные реальности. Поэтому ничего необычного нет  в том, что люди просто хотят меньше сексуальной активности или вовсе обходятся без  нее --и, кстати,  без  любой  другой  деятельности  тела.  Для  некоторых  дело  души становится самым главным -- и намного более приятным. Каждому свое, и не осуждай --таков девиз.
На  последнюю  часть  твоего  вопроса  можно  ответить  так:  тебе  нет необходимости  иметь достаточную причину для чего-либо. Просто будь причиной сам. Будь причиной своего собственного опыта. Помни, что опыт порождает понятие  о Себе,  понятие порождает творение, творение порождает опыт. Хочешь почувствовать  себя  человеком, который  занимается  сексом  без любви? На здоровье! Ты будешь делать так до тех пор, пока тебе уже больше не захочется.  И единственное,  что может --и всегда  могло  --побудить тебя прекратить эту или любую другую деятельность, --это вновь возникшая мысль о том, Кто Ты Есть. Все настолько просто -- и настолько сложно.
11. Зачем Ты сделал  секс таким приятным, таким красивым,  таким мощным человеческим опытом,  если все, что  мы  должны делать,--это по возможности воздерживаться от него? В  чем тут дело? И вообще, почему все приятные вещи всегда либо «аморальны», либо «незаконны», либо «портят фигуру?».
--Я  и  на последнюю  часть этого  вопроса  уже только  что ответил.  Все приятные  вещи не  аморальны,  не незаконны и не приводят к ожирению. Тем не менее жизнь--это увлекательное упражнение в определении «приятного». Для  некоторых   «приятное»  означает  телесное  ощущение.  Для  других «приятное» может быть чем-то  совсем  другим. Все зависит  от твоих мыслей о том, кто ты есть и что ты здесь делаешь.
О сексе  можно  сказать гораздо больше,  чем здесь  говорится,  но  нет ничего  важнее, чем  вот это: секс -- это радость, но для многих из вас секс стал чем угодно, только не этим. Секс -- вещь священная, да. Но радость и святость совместимы  (это,  по существу, одно и то же), а многие из вас считают, что нет. Твое  отношение  к сексу представляет собой модель твоего  отношения  к жизни.  Жизнь  должна быть  радостью, праздником, а  она  стала переживанием страха, беспокойства, «необеспеченности»,  зависти, гнева и трагедии. То же самое можно сказать и о сексе.
Вы  подавили секс, как подавили  и  жизнь, вместо того чтобы  полностью выражать Себя, с полной отдачей и радостью. Вы опорочили секс, как опорочили и жизнь, назвав ее грехом и страданием вместо  того,  чтобы  воспринимать  ее  как  величайший  дар  и  огромнейшее удовольствие. Прежде  чем возражать,  что  вы  не опорочили  жизнь, взгляни  на  ваше коллективное  отношение к  ней. Четыре пятых населения  мира  считает  жизнь пыткой,  несчастьем, испытательным сроком; кармическим долгом,  который надо возвратить;  школой с  жестокими уроками,  которые  надо  выучить, и  вообще опытом, который надо получить  в ожидании настоящей  радости, которая бывает только после смерти.
Порок в том, что очень многие из вас думают так. Не удивительно, что вы связали с понятием порока сам акт, который творит жизнь. Энергия секса--это энергия, которая ориентирована на жизнь; которая и есть  жизнь! Чувство  влечения,  сильного  и  часто  непреодолимого  желания сблизиться друг с  другом, слиться воедино -- это необходимая  движущая сила всего живого. Я  наделил  ею все. Это  врожденная, неотъемлемая,  внутренняя часть Всего Сущего.
Моральные  кодексы,  религиозные  ограничения, общественные  запреты  и эмоциональные условности, которые вы создали вокруг секса (и, между  прочим, вокруг  любви--и жизни вообще), сделали для  вас  практически невозможным радоваться жизни. С  начала  времен  все,  чего когда-либо хотел человек, -- это любить и быть любимым. И с начала  времен человек делал все,  что  в его силах, чтобы это стало невозможным. Секс есть исключительное проявление любви --любви к другому, любви к Себе, любви к жизни. Поэтому тебе следует любить его! (И ты любишь -- ты просто никому не можешь  сказать об этом;  ты  не осмеливаешься показать,  как  сильно  ты его любишь,  иначе тебя назовут  извращением.  Но именно эта боязнь и есть извращение.)
 В нашей  следующей  книге  мы рассмотрим секс  поближе,  исследуем  его динамику более детально, потому что влияние этого опыта и этой области жизни-- глобально. А пока--лично  ты--просто  знай это:  Я  не наделил  тебя  ничем постыдным,  и  менее всего  это относится к твоему телу и его функциям.  Нет необходимости скрывать свое  тело и его функции -- как и свою любовь к ним и к другому человеку.
Ваши телевизионные программы ничего не имеют против показа неприкрытого насилия,  но  стесняются  показывать обнаженную любовь.  Все  ваше  общество служит отражением такого приоритета.
12. Есть  ли жизнь  на других  планетах? Прилетали  ли  к  нам оттуда? Наблюдают  ли  за нами сейчас?  Увидим ли  мы неопровержимые  доказательства внеземной жизни до того, как умрем? Правда ли, что у каждой формы жизни есть свой Бог? Являешься ли Ты Богом Всего Этого?
--Да-- отвечаю на первую часть. Да"-- на вторую. Да --  на третью. Я  не  могу  ответить на четвертую часть вопроса, поскольку  Мне пришлось бы предсказывать будущее, чего Я делать не собираюсь.  Тем  не  менее  мы  гораздо подробнее  поговорим  о  том,  что называют будущим, во Второй Книге -- и  побеседуем  о внеземной  жизни  и  о  природе (природах) Бога в Книге Третьей.
--Надо же! Будет и Третья Книга?
--Позволь мне вкратце изложить план.  Книга Первая  содержит  главные  истины, основные  понятия и  посвящена жизненно важным личным дедам и проблемам.
 Книга Вторая содержит более трудные для понимания истины, более сложные понятия и посвящена глобальным проблемам и вопросам. Книга Третья содержит величайшие истины, которые  теперь  доступны  для понимания, и посвящена всеобщим проблемам и  вопросам--проблемам, которые затрагивают всех обитателей Вселенной. Понятно.
--Это приказ?
--Нет. Если ты задаешь такой вопрос, то ты ничего в этой книге не понял. Ты выбрал делать эту работу -- и ты был выбран. Круг замкнулся. Понимаешь?
--Да.
13. Наступит  ли когда-нибудь  утопия  на  планете  Земля?  Покажет ли когда-нибудь  Бог  Себя  людям   Земли,  как  обещал?  Состоится  ли  Второе Пришествие?  Наступит ли  когда-нибудь  Конец Света,  или  апокалипсис,  как напророчено в Библии? Существует ли единственная истинная  религия? Если да, то какая?
-- На этот вопрос можно  ответить целой книгой, и он займет  большую часть Книги Третьей. В первой же книге этой серии  Я ограничился вопросами личного характера, практическими аспектами. Я обращусь  к  более  обширным вопросам и проблемам общего и  всеобщего характера в последующих беседах.
--Что? И на сегодня это все? Мы не будем больше говорить?
--Ты обо мне уже заранее скучаешь?
--Да! Это было замечательно! Мы сейчас расстаемся?
--Тебе надо немного отдохнуть. И твоим читателям тоже нужен отдых. Многое предстоит осмыслить. Над  многим  поломать  голову.  Многое взвесить. Отложи беседу на некоторое время. Обдумай ее. Поразмышляй над ней. Не чувствуй себя покинутым. Я  всегда с  тобой. Если  у  тебя  появятся вопросы -- повседневные вопросы, -- а  Я  знаю,  что уже сейчас они у  тебя есть, и это будет  продолжаться,  -- знай, ты можешь обратиться ко Мне,  и Я
отвечу на них. Это может быть не обязательно в форме книги.
Это  не  единственный  способ, которым Я  могу общаться с тобой. Слушай Меня в правде своей души. Слушай Меня в  чувствах своего сердца. Слушай Меня в спокойствии своего разума. Услышь Меня повсюду. Когда бы у тебя ни возник вопрос, просто знай, что Я на него уже ответил. Затем открой глаза и посмотри на мир. Мой ответ может быть в статье, которая уже  опубликована. В проповеди, которая уже написана, и ты скоро ее услышишь. В фильме, который сейчас снимается. В песне, которую только  вчера  сочинили. 
В  словах,  которые  тебе вот-вот  скажет  любимый человек.  В  сердечности  нового  друга,  с  которым  ты  в  ближайшее время познакомишься. Моя Истина в шепоте ветерка,  в  журчании  ручейка,  в раскате грома, в легком стуке дождя. Это и  запах земли,  и тонкий аромат лилии, и  тепло  солнца, и манящая красота луны.  Моя  Истина (и самая надежная помощь  тебе в час нужды) грандиозна, как ночное  небо,--и  проста,  непротиворечива  и  доверительна,  как  лепет младенца.
Она громка,  как стук  сердца,-- и тиха,  как  дыхание, совпадающее с Моим. Я  не  оставлю  тебя, Я не могу тебя  покинуть, потому  что ты -- Мое создание и Мое творение, Моя дочь и Мой сын, Мой замысел и Мое... «Я». Так  позови Меня, когда бы  и  где бы  ты ни оказался отделен от покоя, который есть Я. И Я там буду.
                С Истиной.
                И Светом.
                И Любовью.



Чумак откинулся в кресле и задумчиво посмотрел в окно. День обещал быть жарким и он, по привычке потянулся к столу, где должен был стоять вентилятор. Пошарил рукой и удивился, что данного предмета на столе нет. Тогда он внимательно оглядел комнату, в которой находился и всё вспомнил. Для него, время после последнего расследования протекало медленно. Он, как находился, так и находится в двух измерениях, а время текло незаметно и быстро. Когда он ощутил себя не Чумаком, а Чумаченко, понял, что это действительно так. Ушёл на пенсию Стороженко Сергей Валентинович, не выдержав гибели сына в боях Первой мировой войны. Потом вспомнил, что получил телеграмму, в которой сообщалось о приезде Стороженко в Одессу. Вспомнил и о назначенной встече с ним. Позвонил Нечитайло Владимиру Ивановичу. Пригласил его на встречу со старым сослуживцем и...














           Г Л А В А  1


Она стояла на столе перед нами среди чайных чашек--крошечная, превосходно исполненная модель виселицы, не выше тридцати сантиметров, из выкрашенного черной краской кедра. Тринадцать ступенек к эшафоту с люком, закрытым крышкой на
крошечных петлях. На перекладине висела маленькая крученая петля.
Владимир Иванович смотрел на нее в желтом предвечернем электрическом свете, находя мрачное утешение в белой скатерти, чашках, блюде с бутербродами. Вокруг фонарей на улице за окном, у которого они сидели, вились грязные клубы ту-
мана, скручивались, разбухали, плыли плотными коричнево- желтыми клочьями, затмевая весь свет. В окна пробивался глухой шум улицы. В оконных стеклах отражались лица Чумаченко и Стороженко, разглядывавших устрашающую игрушку.
Два охотника на людей представляли собой полную противоположность.  Если к лицу Чумаченко Владимир Иванович привык, то облик Стороженко был для него внове. Лицо Стороженко было строгим, болезненным, с высоким узким лбом под седыми волосами. Над мрачными глазами в зо-
лотой оправе очков, сидевших на остром носу, нависали черные тонкие брови. Любовно поглаживая седые усы и коротко подстриженную бородку, он пристально щурился на маленькую виселицу.
Чумаченко, сидевший напротив, сквозь сигарет-
ный дым наблюдал за Сергеем Валентиновичем Стороженко, бывшим своим заместителем в управлении полиции города Одесса. Он смахивал на высокого и ленивого Мефистофеля со вздернутыми бровями. Черные волосы с пробором посередине закручивались рожками. Усики, острую бороду, насмешливые губы обрамляли складки, бежавшие вниз от ноздрей. Скулы высокие, взгляд непроницаемый. Лицо изменчивое, капризное, жестокое. Вялые пальцы, державшие сигарету,
унизаны кольцами. Таков был и оставался Чумаченко, опаснейший человек в Одессе.
Дело было в половине шестого 16 ноября в одной из гостиниц города. Наткнувшись на игрушку, мы ввязались в знаменитое дело об исчезнувшей виселице на неведомой улице, и вот как это было.
Мы с Чумаченко приехали на встречу с его бывшим заместителем в  гостиницу, где он остановился. Стороженко приехал, чтобы повидаться с Чумаченко. Это был новый Стороженко: высокий сдержанный мужчина, любезный, но строгий, без особого чувства юмора. Казалось, будто он все время раздумывает над сложной позицией на шах-
матной доске.  Чумаченко говорил, что Сергей Валентинович так и не оправился после гибели на войне сына и вышел в отставку. Он жил в одиночестве в где-то возле Чернигова и только в прошлом году решил повидать старых друзей.
В тот день мы  встречали его на вокзале и был первым, кого мы увидели на закопченной туманной платформе, когда поезд с кашлем въезжал в сумрак крытого перрона. Он приветствовал нас с какой-то смущенной веселостью, но особенно весело никому не было. Промозглый холод, мрачные железные конструкции, глухой рев штормого моря уг-
действовали на нас угнетающе. Когда мы завязали беседу, устроившись за столиком, речь неизбежно зашла о преступлениях.
Сергей Валентинович говорил нерешительно, как бы недовольный каждым выдавленным словом.
--Знаете, Игорь Анатольевич,--говорил он,--меня всегда изумляет живописность  преступлений в Европе, в частности, в Одессе. Я уже давно отошёл от этого, но я иногда копаюсь в ваших отчетах. Попадаются поразительные! Чудовищное во-
ображение ... дьявольское.--Он крепче насадил на нос очки, прищурился на свою чашку чая и продолжал.-- Наверно, таков одесский образ мыслей. Орудия убийства--скорпион, веревка, сплетенная из женских волос, нож, как  гильотина ...
Чумаченко отвернулся от окна, где разглядывал клубы тумана, уткнувшись в ладонь подбородком.
--Как вы себе представляете одесский образ мыслей?--полюбопытствовал он.
--Эмоциональный. Как правило, несколько легко-
весный.
Чумаченко про себя усмехнулся, глядя мимо Стороженко на  огонь в камине.
--Эмоциональный,--повторил он.--При этом вы видите перед собой какого-нибудь одессита с диким взглядом, который впадает в ярость, выхватывает кинжал и закалывает возлюбленную. Это, дорогой мой подполковник, простой и чистый сентиментализм. И вам, как бывшему одесситу стыдно об этом не знать. Так поступает сентиментальный какой-нибудь европеец: убивает любимую женщину в припадке безумия, а потом льет слезы над засушен-
ным в книжке цветком.  Слепая страсть, жажда убийства, в итоге кто-то убит, а   убийцы в дальнейшем не испытывают особенных переживакий.
Они сразу делают дело, которое одесской душе ненавистно, о чем бы ни шла речь,--о преступлении или о препирательстве с булочной лавке.
--М-м-м...--протестующе проворчал Стороженко, бросив через стол на собеседника недоверчивый взгляд.
--Одесситы,--рассуждал Чумаченко,--предпочи тают окольные пути. И вам ли об этом не знать. Или вы всё уже забыли? Одесситы никогда не заходят в парадную дверь, если можно пройти тайным ходом. Но они хладнокровны, тверды и хитры. Если убивают, то по логичному скрупулезному плану. Все их вычурные жесты, живописность, театральность с пурпурным
плащом--вернейшее доказательство хладнокровия. Истинное непосредственное чувство всегда бессвязно и непоследовательно. По-настоящему влюбленный мужчина способен лишь глупо ворковать со своей дамой, а хладнокровный донжуан пишет ей прекрасные, изысканные театральные любовные сти-
хи.--Он помолчал.--Я, конечно, не собираюсь противопоставлять европейца и одессита, просто описываю два типа психологии, независимо от национальности. Но предпочитаю последний ...
--Я уже заметил,--сухо вставил Стороженко.
--...ибо он порождает суперпреступника.--Полузакрытые глаза Чумаченко сверкнули.--Слепой, обезумевший маленький мозг лихорадочно занят только собой. И безумен он потому, что постоянно думает лишь о себе. Одно из самых странных преступлений, с каким я в своей жизни сталкивался ...
Он надолго умолк, а потом продолжал:
--Как-то, несколько лет назад, ещё до вашего появления в управлении, одесская полиция обна-
ружила ранним утром в лесу труп мужчины в сандалиях и золоченых одеждах египетского вельможи четырехтысячелетней давности. Он был застрелен в голову. Да, поразительное убийство. Появление египтянина в Одессе, как вы понимаете, не удивительно. Морской порт, Чёрное море—всё притягивает туристов в город. Но потом последовало продолжение: некий англичанин повесился в камере тюрьмы на веревке, скрученной из простыни...
Скулы Стороженко окрасились румянцем, он почему-то застыл в странной позе.
--Можно полюбопытствовать,--проговорил он,-- почему вы о нем вспомнили?
--Вы, кажется, озадачены. Вам знаком этот случай?
--Ну, собственно, я сам думал о чем-то подобном. Дело совсем другое, но тоже связано с повешением ...

Он расслабился, забарабанил пальцами по ручке кресла, взгляд за стеклами как бы что-то оценивал, взвешивал.
--И что же?--спросил Чумаченко.
--История неправдоподобная,--лениво ответил Стороженко.—Валерий Михайлович Нечаев, по-моему, чересчур много выпил. Один мой молодой приятель недавно попал в какую-то темную переделку, заблудился в тумане и теперь клянется, будто видел
на стене дома тень виселицы с петлей. Говорит, что тень  поднималась по ступеням, чтобы приладить петлю. Рассказывает жуткие вещи ... Господи боже! Что с вами?
Чумаченко, пристально вглядываясь в темневшее сбоку окно, резко вскочил.
--Знаете, старина,--объяснил он,--извините, что я
вас прервал, но мне секунду назад показалось, будто я сам в окне вижу тень.
Стороженко взглянул в стекло.
--В поэтическом смысле?--озадаченно уточнил он.
--Я говорю, что видел отражение человека, прошедшего мимо дверей в коридоре.
Он кивнул в конец потруженной в полумрак гостиной, на ярко освещенный прямоугольник двери в коридор. Сейчас там никого не было. В застывшей тишине слышалось, как потрескивают дрова, где-то далеко сигналит машина. Чумаченко сто-
ял, невысокий, кренастый, напряженный, приподняв плечи, как будто прислушиваясь.
--По-моему, он шел сюда, но, увидев нас, передумал ... Мне показалось, что это был египтянин, о котором вы говорили. Как его имя?
--Гамаль Насер.
--Вы его, случайно, не знаете?
--Н-нет, не думаю ... Впрочем, постойте минуточку ...Да! Имя, кажется, слышал.--Стороженко призадумался.--Наверно, снимает здесь номер. Мы не слишком разборчивы, правда? А почему вы спрашиваете?
Чумаченко сел, пожимая плечами.
--Просто так, ерунда,--буркнул он, задумчиво глядя в огонь. В игравших тенях жестокое, резко очерченное лицо с горевшими немигающими глазами отвердело.
 Стороженко с любопытством смотрел на него, но ничего не спрашивал, обращаясь ко мне с какими-то банальными замечаниями, пока Чумаченко снова не заговорил:
--Знаете, старина, ваша жуткая история очень заинтересовала меня. Тень виселицы! Кто такой ваш приятель, который ее видел?
--Эээ-э ... Нечаев, он дружил с моим сыном во время войны. Кстати, возможно, мы его нынче вечером встретим в театре.
--И что с ним приключилось ?
Взгляд Стороженко спрашивал: «Какого черта вы ко мне привязались ?»--хотя он ответил:
--Ну, во всех подробностях не могу рассказать ... Кажется, он познакомился с некой загадочной женщиной, провожал ее домой в тумане. Я на его рассказ не обратил особого внимания--
мальчик был пьян. Плохо, что он такси упустил ...
--Где?
--В том-то и дело,--он даже понятия не имеет.Когда они сели в такси, женщина сама дала шоферу адрес, которого Нечаев не слышал. Должно быть, и расплатилась с таксистом, приказав ему сразу уехать. Нечаев отвернулся, прощаясь с шофером, машина уехала, а женщина исчезла. Он кружил и кружил по улицам и тротуарам в таком плотном тумане, что кругом и на шаг ничего не было видно, не имел ни
малейшего представления, куда идет. Минуло час ночи, кругом ни души, ни единого огонька. Потом уперся в какую-то кирпичную стену, потерял последние крохи рассудка. И, стоя у этой стены, вдруг заметил перед собой огромный светлый
прямоугольник, на котором сквозь туман смутно вырисовывалась гигантская виселица с петлей на перекладине. Так, во всяком случае, Нечаев рассказывает. Потом якобы кто-то взошел на помост по ступенькам, начал в воздухе размахивать руками ...
Стороженко умолк, сложив губы в застывшую усмешку.
--А потом что?--допрашивал Чумаченко.
--Ничего. Все исчезло. Нечаев решил, что это обман зрения, игра света и тени. Он был в ужасном настроении, не стал ничего выяснять, снова побрел куда глаза глядят. Добрался со временем до фонаря, встал и стоял, пока такси не проехало. Было это на улочке, неподалеку от Дерибассовской. Бог весть, где он шатался.--Стороженко налил себе еще чаю, доба- вив.--Если интересуетесь, расспросите Нечаева. Он всецело поглощен этим событием и обычно неразговорчив. Дама--кстати, одесситка--произвела на него очень сильное впечатление.
Рука Чумаченко, подносившая к сигарете  спичку, внезапно замерла на полпути; он пристально смотрел на Стороженко. Потом рассмеялся, закурил, откинулся на спинку кресла, с интересом глядя на тлеющий кончик.
--Одесситка!--повторил он.--Ох, боюсь, этот адский
туман действует мне на нервы. Поговорим о чем-нибудь другом, скажем о том же тумане.--И вновь повернулся к окну.--Он вас вдохновляет?
--Нет,--ответил Стороженко.
Мефистофель поморщился.
--Друг мой,--молвил он,--вы освежаете и бодрите, как холодный душ. В вас ровно столько поэтической романтики, сколько в куче кирпичей, сыплющихся с небоскреба. Короче, вы мне очень нравитесь ... Но в тумане есть своя прелесть. Пещера троллей, маскарад, город посреди моря! Простые вещи растворяются в нем, становятся манящими, привлекательными--главный принцип теологии, Сергей Валентинович. Или пугающими, потому что мы видим их не на своем месте. Вот что так ошеломило вашего приятеля Нечаева,--видеть виселицу на одной из улиц, где расположена тюрьма,  не странно. Но увидеть виселицу под собственным окном, проходя мимо него среди ночи ...
--Я и здесь ее вижу,--перебил Стороженко.
Внезапно воцарилось молчание. Стороженко неотрывно смотрел на стоявшее рядом кресло. Медленно встал и пошел к нему, загородив свет сгорбленными плечами. Так была обнаружена
брошенная в то кресло игрушечная виселица. Он поставил ее на стол между чайными чашками, и все хранили молчание. Вещица казалась бесхитростно настоящей, требуя, чтобы приговоренная кукла поднялась по ступеням на эшафот.
Чумаченко причмокнул, кивнул, с возобновив шимся интересом глядя на вещицу, заметив:
--До сих пор не замечал ни у кого экстравагантной привычки разбрасывать в  гостиных отелей игрушечные виселицы. Безусловно, достойно внимания.
--Что за глупые шутки,--резко оборвал его Стороженко и умолк, глядя на Чумаченко. Детектив сидел молча, задумчиво проходясь пальцами по ступенькам эшафота. Дернул сбоку проволочку, люк открылся. Стороженко приподнялся, звонком вызвал официанта и снова задумчиво погрузился в кресло.
--Любезный,--обратился он к явившемуся служителю,--чья это вещица?
--В чем дело, господин?
--Ни в чем. Кто оставил чертову игрушку в том кресле?
Официант умирал на глазах, съеживаясь в оловянного солдатика, вполне способного прошагать по крошечным ступенькам.
--Прошу прощения, господин! Я ...
--Не волнуйтесь. Рассказывайте.
--Эээ-э...секундочку,--вмешался Чумаченко, сморщив лоб.--Я буду спрашивать у официантп, если Сергей Валентинович не возражает.
Он снова внимательно посмотрел на макет. Официант разинул рот, вытаращил глаза.
--О ... да, господин. Спасибо. Пожалуй, я знаю, чья это вещица.
--Да?
--Точно, господин полковник. По-моему, она принадлежит египтянину, ... господину Гамалю Насеру.
--Господину Гамалю Насеру,--задумчиво повторил Чумаченко.--Что имеется в виду: он их коллекционирует, или сам изготавливает, или ...
--Точно не могу знать, господин полковник. Только помню, господин  Гамаль Насер получил сегодня посылку ...
Он умолк, и Стороженко, с любопытством глядя на него, сказал:
--Продолжайте, дружище.
--Господин, я здесь пепельницы при нем вытряхивал, видел, как он распечатал коробку подходящего для игрушки размера, слышал, как шуршала бумага. Заметил, что вид у него очень
странный, испуганный. Он ее распечатал, застыл на секунду ... Надеюсь, я не сказал ничего лишнего?
Официант огляделся, как бы набрался сил при виде аристократически одетого Стороженко, и его черный трепещущий силуэт обрел четкие очертания.
--Он сказал: «Виктор»--так меня зовут. Виктор, возьмите вот эту коробку с игрушкой и бросьте в огонь». И выглядел просто ужасно. Я по-
думал, что он болен. Потом вроде бы что-то вспомнил, вытащил игрушку--кажется, эту самую, хотя я ее и не видел,--и бросил в кресло. Швырнул коробку с бумагой в камин и очень быстро вышел. Больше мне ничего не известно, господин полковник.
--Почему вы её не сожгли?--спросил Чумаченко.
--Я собирался, господин полковник. Только надо было вытряхнуть пепельницы, а потом, виноват, я замешкался ...
--Да. Вы, случайно, не знаете, он потом возвращался сюда?
--Точно могу сказать: нет. Я видел, как он ушел, и только недавно вернулся. Швейцар может подтвердить ...
--Все, Виктор, спасибо.
После ухода служителя Стороженко спросил:
--С какой целью вы его расспрашивали? В конце концов, знаете, это нас не касается.
Чумаченко не ответил. Сидел неподвижно, поставив локоть на стол, уткнув подбородок в кулак, пристально глядя на дьявольскую игрушку. В камине громко треснуло полено. Сквозь городской шум мы услышали, как часы на стене медленно, гулко пробили шесть.

Клуб «Париж»--самое любопытное и, безусловно, самое сомнительное заведение во всей Одессе. Учитывая репутацию степенного четырехэтажного здания из серовато-коричневого гранита, вид у него был теперь довольно жалкий, как у молоденькой девушки, желающей выглядеть соблазнительной в купальном костюме по моде 1850 года. Впрочем, оно
все так же презрительно--только глуше, смиренней-- покашливало, прочищая горло; вызывало в памяти образ цилиндров, источало сильный запах языков адского пламени.
«Париж», самый старый среди старых, давно окаменевших клубов, основал сам де Рипас. Во време-
на его правления здесь шли азартные игры, кипело чертовски жаркое веселье. С 1830-х годов клуб пользовался симпатичной сомнительной репутацией. Шагая по мягким коврам в галереях с высоко развешанными портретами, трудно было представить, что накрахмаленные господа с пухлыми лицами и затейливыми усами слыли в свое время гуляками и дебоширами.
Их модные штаны мелькали в устричных барах на улицах города; им удавалось простреливать коленную чашечку с дальнего расстояния, отстаивая свою честь на пустячной дуэли; они с полной беспечностью спускали состояние своих жен за карточными столами под абажурами. Занимали номера, обитые красным бархатом, полные золоченых зеркал, широченных юбок, слабого аромата конюшен. Очаровательно хрупкие дамы имели обыкновение падать в обморок, когда дверь закрывалась на ключ, что существенно облегчало дело, приходя в себя слишком поздно для убедительного сопротивления.
В кульминационный момент в конце восьмидесятых годов красотка Василиса Голубева насмерть разбилась, выбросившись с верхнего этажа из окна, а молодой повеса Потёмкин в том же номере
вышиб себе мозги без какой-либо очевидной причины, кроме стремления совершить романтичный поступок. Приятели Потёмкина в подобных ситуациях вели
себя гораздо умнее. Если бестактная дама совершала самоубийство у них на пороге, они еще чуточку выпивали и отправлялись на поиски другой женщины. Василиса Голубева опозорила клуб, а Потёмкин—нет. С тех пор «Париж» уже никогда не считался заведе-
нием для аристократов. О нем болтали всякие глупости, в том числе про потайной номер, где Потёмкин держал любовниц, тайна которого умерла вместе с ним. Все это было весьма соблазнительно и практически не соответствовало действительности.
Теперь отель и клуб успокоился, но это был жуткий, зловещий покой, страшнее всех призраков прошлого. Исчезло благородство под бумажными абажурами, в коридорах больше не щелкал
курок призрачного пистолета Потёмкина. Казалось, можно услышать во встревоженном обреченном отеле его смех евангелической преисподней, куда служат пропуском карты и замужние любовницы.
Клубу «Париж» вполне хватало собственных
членов. Членство в нем получали мужчины любого типа и национальности. Никакой комитет не рассматривал кандидатуры, к которым не предъявлялось никаких квалификационных тре-
бований, кроме оплаты неимоверно высоких для одесского клуба счетов. «Париж» собирал самых богатых и легкомысленных отщепенцев со всего света, служа на протяжении последних тридцати лет пристанищем романтических бродяг.
Он превратился в гостиницу, большей частью пустовавшую. Через него проходили англичане, французы, немцы, русские, испанцы, итальянцы, военные незначительных рангов, изгои, игроки, любители дальних странствий; люди скучавшие, не имевшие цели, независимые, обреченные, с надутыми
губами и блуждающим взглядом. Одно и то же лицо редко встречалось дольше нескольких дней. Вечером постояльцы сидели в баре, глядя в стакан, ни с кем не разговаривая, а утром исчезали. Без вести пропадали, следуя своими тайными тропами в мире, расцвеченном двойными узорами, как восточ-
ный ковер, безрассудно стремясь к другим солнцам.
Но через месяцы или годы с разочарованным видом неизбежно возвращались в «Париж». И восседавший в баре Марат, но фактически Виктор Розенблюм, без единого слова каждый вечер с открытия клуба подавал каждому его любимый коктейль.  Наверно, поэтому здесь царила атмосфера меланхолии и обреченности. В номерах, обставленных с пышной роскошью, освещенных неяркими лампами, устланных мягкими коврами,
пропитанных запахом самоубийства, стояла тишина. Светившиеся в тумане окна не сулили уюта сырыми ночами, напротив, напоминали иллюминаторы парохода, медленно плывущего к земным туманным гаваням под заунывный хриплый вой сирены.
Непривычные запахи, необычные призраки, причудливые крыши... Только в этом одесском клубе никто бы не удивился, увидев игрушечную виселицу. В любом случае таковы были наши ощущения, когда мы оторвали глаза от игрушки. Для Чумаченко клуб, с его загадочным прошлым, не был интересен. Он знал о каждом посетителе почти всё. Недаром официанты и бармен были его осведомителями. Он задумчиво, рассеянно бродил по гостиной, покачивая головой. Всем сразу стало легче от предложения Стороженко пообедать.
Чумаченко поставил игрушку в шкафчик сбоку от камина, медленно закрыв дверцу, как бы пряча туда свои мысли. Больше они на эту тему не заговаривали и вскоре после шести разошлись из гостиной. Стороженко занимал номер на первом этаже, Чумаченко ради бывшего сослуживца занял номер на третьем этаже, а Нечитайло достался четвертый. Коридор шел от гостиной к лифту в вестибюле. Круглый сумрачный вестибюль, утопавший в коврах, слабо освещенный настенными лампами, был пуст. Их шаги  гулко звучали, кругом плыли клочья тумана.
Чумаченко вышел на третьем этаже. Нечитайло в одиночестве поднялся на четвертый в таком мрачном расположении духа, что ничего вокруг не замечал, пока не услышал гул лифта, идущего вниз. На верхнем этаже электрической проводки не было. Огромный коридор, тускло освещенный круглыми позолоченны-
ми газовыми горелками, заканчивался какой-то готической стрельчатой аркой. Тут было еще тише, чем внизу, и так холодно, что я видел пар своего дыхания. 21-й номер был единственным на этаже, не считая огромных апартаментов вдали. В конце коридора смутно виднелась их темная входная арка. Он был до того поглощен неприятными мыслями, что в рассеянности прошел в нее мимо своей двери. И с кем-то столкнулся. Задел в темноте чье-то плечо. Кто-то хрипло, нечеловечески охнул.
--Кто здесь?--крикнул Нечитайло.
В течение напряженной секунды они стояли, стараясь разглядеть друг друга, слышалось тяжелое частое дыхание. Потом другой человек протиснулся мимо Владимира Ивановича, и оба шагнули на
свет. Это был маленький худенький человечек в цветастом шелковом халате. Коричневатая кожа, орлиный нос, на лоб беспорядочно падали густые черные волосы. Поразительно странное выражение глаз ошеломляюще желтого звериного цвета,
так широко открытых, что целиком виднелись круглые белки вокруг радужки. Гипнотические глаза задыхавшегося мужчины, с неподвижным, мертво застывшим взглядом восковой куклы, как бы расширялись. Владимир Иванович еще больше изумился, когда он заговорил,--казалось, его
губы не движутся.
--Вы оставили эту чертову штуку у меня на столе? --спросил он. Говорил он по-английски. Резко вытянул и открыл руку. На ладони лежала крошечная, меньше дюйма, деревянная фигурка. Кажется, мужская. На голове какой-то колпак, шея свернута.
Нечитайло молча смотрел на нее, по-прежнему слыша учащенное дыхание. Черная фигурка на коричневой ладони обретала какой-то чудовищный смысл. Даже не слыша акцента, он понял, что встретился с Гамалем Насером. И пробормотал
что-то вроде:
--Нет. Прошу прощения... Я живу вот в том номере. Сюда зашел по ошибке...
Смуглая ладонь закрылась. Он внимательно смотрел на Владимира Ивановича широко открытыми глазами.
--Кто-то вошел ко мне...--начал он, не договорил, сунул фигурку в карман, повернулся, исчез в арке.
Нечитайло поспешил к себе. Яркий огонь пылал в спальне. Все бредовые мысли--полнейшая чепуха. Но они не покидали писателя, пока он принимал ванну и одевался. Отправившись вниз в семь часов, Нечитайло вновь встретился в холле с заметно изменившимся Гамалем Насером, едва с ним не столкнувшись у лифта. На лице уже не было столь же страшного выражения, как напугавшая его вещица. Он весь
сиял и лоснился, одетый с вызывающей небрежной роскошью, в пальто и в цилиндре. Кончиком трости, как бы ловким выпадом шпаги, нажал кнопку вызова лифта.Владимир Иванович обратил внимание
на безупречно белые перчатки. Умиротворенное смуглое лицо, взгляд отсутствующий, почти глупый. Он с улыбкой смотрел в шахту лифта, напевая мелодию из оперетты.
Внезапно оглянулся и обратился к Нечитайло с той же мягкой гладкой английской речью:
--Слушайте... Надеюсь, вы простили мне вспышку? Я просто пошутил,--с улыбкой объяснял он, тараща глаза. - Ясно?
--Конечно. Это моя вина.
--Нет-пет-нет!--махнул он рукой.--Даже не говорите. И пожалуйста, никому не рассказывайте, хорошо?

В выпученных глазах промелькнуло то самое, прежнее выражение. Спускаясь в лифте, он разглядывал себя в зеркале, с очень довольным видом расправлял белый галстук, продолжая
мычать мелодию. В вестибюле остановился, прикуривая сигарету, а писатель прошел в гостиную, сел у окна в ожидании Чумаченко и Стороженко.
Туман немного рассеялся, свет из окон клуба просачивался сквозь коричневатую дымку над тротуаром. Вынырнул длинный автомобиль необычного дико-зеленого цвета, подкатил к бровке тротуара. Гамаль Насер спускался по ле-
стнице, стуча палкой по балюстраде. Гигант шофер, с приветственным поклоном открыл дверцу. Она за-
хлопнуласъ, подфарники лимузина стали удаляться, влившись в поток улицы.
До появления Чумаченко м Стороженко прошло почти полчаса. Никто больше не возвращался к дневным разговорам, пэтому Владимир Иванович не стал рассказывать про эпизод наверху. Они выпили
водки в уютном баре с красными шторами, со свечами, накрытыми большими перевернутыми бокалами, с огромной фарфоровой мартышкой, ухмылявшейся с каминной полки. Стороженко,  предложил быстро перекусить перед театром в ресторане, но Чумаченко отказался предложив ресторан возле театра.
Там царило сплошное золото и серебро, было полно народу. Стук, звон, выстрелы пробок, возбужденная игра оркестра в лучах прожекторов. Дым, пар, синее пламя подожженных яств, звяканье крышек; официанты, неуловимые, как домовые;
сверкающие золотистые струи вина. Стороженко щурился, будто только что вышел из темной комнаты. От вина его впалые щеки медленно разгорались, глаза приобретали виноватое выражение. За кофе и десертом, когда все согрелись, он начал посмеиваться. Доверительно склонившись над столом, сыпал бессвязными шутками, сам над ними смеялся, шаловливо подмигивал, кивая, сияя.
По дороге к театру  Нечитайло уже ждал спектакля. Одесса тем вечером беспорядочно громоздилась в тумане. Свернув на прилегающую к театру улицу, они попали в уютную тесноту среди серо-коричневых стен. Небольшой поток машин, си-
явшие блики света на мокрых тротуарах, грохот, лязг, пронзительный свисток полицейского, взмахи огромной руки в непромокаемом дождевике--все казалось знакомым и дружелюбным в тумане. Дневной кошмар вернулся только в театре,
когда в зале погас свет, и поднявшийся занавес открыл жуткий мир  модной французской пьесы.
В конце первого акта они с большим облегчением вышли покурить. Сидели все порознь, потому что театр был полон. В фойе Нечитайло увидел, как Стороженко знакомит бывшего шефа с каким-то только что пришедшим мужчиной.
--А это господин Нечитайло,--оглянулся он на писателя.—Господин Нечитайло, познакомьтесь с господином Нечаевым.

Владимир Иванович обменялся рукопожатием с вялым моложавым мужчиной, рука которого зависла в воздухе, а пожатие было слабым, как у
мертвеца. Остекленевший взгляд неподвижно смотрел в одну точку где-то за плечом собеседника. Он пробормотал нечто вроде «очень приятно», выдавил бледную, призрачную улыбку и принялся
рассматривать свои ногти. Начинавший полнеть, симпатичный, одновременно бледный и румяный. Должно быть, не так давно вышел из высшего учебного заведения. Беседа завязывалась с трудом.
Все какое-то время молчали. Потом кто-то спросил:
--Надеюсь, господин Нечаев, спектакль вам понравился?
--Что?--переспросил Нечаев с некоторой рассеянностью, вынырнув из мира грез.--А! --сказал он, как бы понял вопрос и вновь призрачно улыбнулся.--Не знаю, по правде сказать. Я только пришел. Боюсь, ужасно опоздал. А вам нравится?
Теперь Нечитайло убедился, что действительно беседовать с ним затруднительно. После очередной паузы кто-то предложил выпить. Мало-по-
малу Нечаев оттаял и к началу второго акта держался почти дружелюбно. Впрочем, требовалось большое внимание, чтобы улавливать в его бурчании связные слова. Нечитайло сразу вспомнил, как в Германии однажды серьезный немец, твердо уверен-
ный, будто писатель говорит по-немецки, схватил его за пуговицу и, лихорадочно прочел сорокапяти минутную лекцию бог весть о чем, то и дело требуя согласия. Нечитайло тогда только кивал, поддакивал,»ja», делал умный вид, в паузах с неодобрением бормотал: «Вапhnhof».
Наконец, Cтороженко спросил:
--Кстати, Валерий Михайлович, помните ту дикую историю, которую вы мне рассказывали? Про тень виселицы или что-то вроде того?
--Уислицы?--переспросил Нечаев, сморщив лоб.-- Да! Точно!
Стороженко явно попросил Чумаченко. Рассеянный задумчивый детектив обронил по этому поводу   несколько сумбурных замечаний и наконец пригласил Нечаева выпить в клубе «Париж» после спектакля. Тот беспричинно испугался, когда Стороженко проявил желание снова выслушать историю, но согласился, пообещав охотно повторить.
--Кстати, господин Нечаев,--небрежно бросил Чумаченко,--вы, случайно, не знаете некоего египтянина? Кажется, его зовут Гамаль Насер,
Теперь Нечаев по-настоящему испугался. Запустил пятерню в густые черные волосы, заморгал, забормотал, заикаясь:
--Ну, собственно, я о нем слыша ...--запнулся и подозрительно посмотрел на Чумаченко.
Начинался второй акт, и они вернулся в зал, более чем заинтригованный Чумаченко улыбался. Больше они не проронили ни слова до конца спектакля. Спектакль произвел на них жуткое, угнетающее впечатление; вся толпа мрачно покидала театр. Вместе с подошедшим Нечаевым они
молча шагали по улице. Стоял сильный холод, вокруг фонарей клубился туман, непроницаемый, словно табачный дым. Мостовую заполоняла громышавших автомобилей, все они мчались мимо, не обращая внимания на поднятую палку Нечаева. 
--Ну, давайте пройдемся,--раздраженно предложил Стороженко.--Туман уже рассеивается. Свернем направо, тут недалеко. –Он очевидно забыл, что говорит с коренными жителями Одессы. Но никто его не поправил, потому что в тот момент они подошли к зданию клуба. Пешеходов было немного, шли они благодаря почти вслепую. Рука полисмена остано- вила движение,  и писатель увидел, как его спутники повернули, переходя дорогу. Шагнув следом за ними, Нечитайло в смутном свете горевшей над нами лампы заметил оглянувшегося Стороженко, который взмахнул тростью и крикнул:
--Осторожно, дружище!
Владимир Иванович очнулся от крика, метнулся назад и едва не упал. Машины стояли, но одна, не обращая внимания на сигнал полисмена, бесшумно вывернула с Дерибассовской на Осеннюю улицу. Сбитая с толку густым туманом, она жила собственной дьявольской жизнью, и ярко горевшие фары летели прямо на Нечитайло. Он расслышал крик полицейского, резкий свисток. Огромный зеленый ли-
музин промчался мимо к зданию клуба.
Но  не по этой причине застыл Нечитайло, содрогаясь от тошнотворного страха, а потому, что мельком разглядел лицо шофера пронесшейся с ревом машины. Водитель машины был мертв. Картина быстро промелькнула, но была кошмарно живой. Мертвое лицо в тумане четко стояло передо ним. Черная физиономия гиганта в ливрее теперь стала серой, голова лежала на правом плече. Он хорошо разглядел белки глаз, отвисшую челюсть, перерезан ное от уха до уха горло... Это была машина Гамаля Насера. Осознав, что с него слетела шляпа, упавшая в лужу, Нечитайло стоял посреди улицы и незнакомым голосом сыпал проклятиями.
Рядом с ним очутился Чумаченко. Он тоже все видел и не стал терять время. Позади их в потоке машин появилась машина с поднятым флажком. Пока к ним спешил полисмен, Чумаченко запихнул всех в машину.
--Садитесь скорей!--крикнул он.--Вы нужны мне, Стороженко. В управление полиции,--сообщил он шоферу.--Держитесь вон за тем зеленым лимузином. Видите?
Нечитайло свалился Стороженко на колени, и так вчетвером они сумели втиснуться в машину. Задохнувшийся ошарашенный Нечаев прижался в углу. Шарф закрыл его лицо, придушенный голос про-
тестовал:
--Эй! Послушайте ..
Машина, чихая и трепеща, с визгом промчалось мимо взбешенного полисмена, грозившего в окно кулаком. Он не знал, кто сидит внутри, а Нечитайло не мог понять, почему Чумаченко не обратился к полицейскому. Из темноты Нечитайло видел фрагменты домов, проплывавшие в туманном свете при повороте на Сумскую.
--Скорей не могу!--крикнул Чумаченко шофер сквозь басовитый рев машины.
Объезжая какую-то крошечную машину, автомобиль вильнул, накренившись, но шофёр не потерял из виду зеленый лимузин. Только
теперь Нечитайло понял безумие происходящего: дикую комедию погони за мертвецом, мчавшимся по вечерней Одессе. Они летели вдогонку за трупом. Нечаев и Стороженко заговорили одновременно, но Чумаченко, высунувшийся в окно, энергичным жестом призвал их к молчанию.
Шофер отчаянно кричал:
--Туман слишком сильный, господин полковник!—Естественно, он узнал Чумаченко.-- Вон она! На Кредитной повернула ...
Машину окутало густое облако тумана.Повернули направо, и впереди открылась Кредитная, в виде длинного поля огней. На прямой, почти пустой улице даже в тумане хорошо виднелись красные подфарники лимузина.Труп нарушал все законы вождения. Нечитайло мысленно видел, как он потирает руки, радуясь гонке. В тихом одесском гуле часы пробили двенадцать. Проехали несколько ресторанов, все набирая скорость. В глаза бросились автомобильные фары, машина головокружительно вильнула, сбила мусорный бак, прорвалась, позади прозвучал глухой звук удара. Над улицей
раскатился тонкий пронзительцый полицейский свисток... Владимир Иванович не мог понять откуда взялся полицейский.
Лимузин замедлял ход. Чумаченко стиснул руки. Почти на Цветочной автомобиль вдруг свернул вправо.Стороженко дрожащим голосом заметил:
--Он ... едет к «Парижу».
Шофёр их машины  тоже повернул направо, видя медленно остановившийся лимузин. Нечитайло смутно различал очертания машины. Свет из дверей клуба справа падал на зеленый бок.  Машина, к которой находились они затормозила в нескольких метрах. Мертвец спокойно приехал домой. По лестнице «Парижа» торжественно засеменил швейцар, вырисовываясь расплывчатым силуэтом на свету из дверей позади. Сердце Нечитайло колотилось, и, видно, все остальные осознавали безумие происходящего, застыв на месте. Швейцар открыл заднюю дверцу лимузина, встал в ожидании. Никто не выходил.
Минуту царила страшная тишина, только Одесса шумела вокруг них. В плывущем тумане швейцар наклонился и озадаченно заглянул в машину. Никто не появлялся. Он покачал головой и направился поговорить с шофером. В тот момент из машины, которая доставила их сюда, выскочил Чумаченко. Высокая фигура замелькала в тумане, твердыми шагами направляясь к передней дверце лимузина. Швейцар испустил жуткий крик и
шарахнулся, будто обжегся. Нечитайло видел резкий профиль Чумаченко, наклонившийся в слабом свете.
Взмахом руки он широко открыл дверцу. Огромное
тело приподнялось и мягко вывалилось к его ногам на тротуар.
Лицо замершего на месте Чумаченко, ставшее дьявольской маской, взглянуло на оставшихся сидеть, в доставившей их сюда машине.


          Г Л А В А  2


Нечитайло  оглядел своих спутников. Лицо стоявшего Стороженко ничего не выражало, в глазах читалось немое изумление, рука застыла, протягивая шофёру банкнот. Шофёр, высунувшись за деньгами из машины, пребывал в таком ошеломлении, что не брал бумажку. Нечаев, с мертвенно-бледным лицом, на которое падала тень, с каким-то диким раздражением вертел головой из стороны в сторону. Через секунду все сгрудились у лимузина. Крупный человек лежал лицом вниз, распластавшись, как орел.
С курчавой головы слетела фуражка, колени и спина были согнуты: трупное окоченение сделало свое дело, когда он находился в сидячем положении, и теперь труп как бы склонялся перед детективом в почтительном поклоне. Темно-зеленая ливрея на-
поминала в тумане спинку гигантского жука. В салоне лимузина было море крови, запачкавшей и приборную доску. Она еще не совсем засохла, стекая в сточную канаву.
Нечаев, бессознательно взявшийся за ручку дверцы, вздрогнул, отпрянул и начал оттирать ладони, как будто старался содрать кусок липкой бумаги.
--Сергей Валентинович,--прозвучал ровный хриплый голос Чумаченко,--вы помните, где ближайший полицейский участок?.
--На Сумской.
--Хорошо. Швейцар, бегите звоните туда. Если удастся дозвониться, просите прислать инспектора Волкова.—Он повернулся к нам.--Надо, чтоб кто-то сейчас же пришел.
--Он, разумеется, мертв,--тихо молвил Стороженко.
--И довольно давно,--подтвердил Чумаченко, трогая тело. Потом глубоко вздохнул, опустился рядом на колени.
Нечаев внезапно очнулся и крикнул:
-- Но послушайте! Он же вел машину! 
Чумаченко встал, осмотрел заднее и переднее сиденья лимузина.
--Похоже на то, друг мой,--кивнул он.--Чистая работа: включено зажигание,--он наклонился пониже, --видимо, аварийные тормоза включены; я не стану их трогать. На заднем сиденье никого.
--Постойте минутку,--остановил швейцара Стороженко.--Я сам позвоню на Сумскую. Хорошо знаю инспектора Волкова, он работал под моим началом. И сразу приедет. Чья это машина?
Чумаченко с одобрением взглянул на него, словно узнал своего бывшего заместителя только сейчас.
--Широко известный лимузин. Машина Гамаля Насера. Ну-ка, потрудимся, затащим в дом беднягу. Нельзя его тут оставлять, сейчас толпа набежит. Швейцар, берите за плечи, а вы,--глянул Чумаченко на шофёра,--за ноги. Не бойтесь, не укусит.
Тихонько ... тяжелый.
Жуткая процессия двинулась вверх по ступенькам. Не успел Стороженко направиться к телефону, как из тумана вынырнул разъяренный полицейский, намеренный арестовать всех и
каждого за нарушение всяких правил дорожного движения, но передумавший, когда Стороженко, подозвав его, показав на Чумаченко.
Толпа, к счастью, не собралась. Нечаев тоже зашел в клуб, и Нечитайло с Чумаченко остались одни в плывущем тумане. Молча стояли возле машины с распахнутыми в ночь дверцами.
--Игорь Анатольевич,--спросил Нечитайло,--где Гамаль Насер?
--В любом случае не в машине,--пожал тот плечами.--Почему вы спрашиваете?
Владимир Иванович рассказал о двух столкновениях с египтянином, уехавшим в лимузине в несколько минут восьмого. Чумаченко все выслу-
шал без комментариев. Сунулся в салон, всмотрелся, нашел выключатель, включил внутри свет. В желтом свете верхней лампочки они увидели заднюю часть машины, обитую темным бархатом. На сиденье лежала трость из черного дерева, пара
белых перчаток и картонная коробка с надписью «Сидоров, цветочник, Сиренивая улица, 8, Одесса». Никаких при знаков беспорядка, даже ни единой пылинки.
--Посмотрите на задние дверцы,--предложил Чумаченко.--Видите?
--Стекла необычно толстые.
--Пуленепробиваемые,--заключил он, легонько постучав костяшками пальцев.--А толщина трости внушает подозрение, что в ней спрятан стилет. Видно, этот субъект предусмотрел все возможные случаи нападения.--Выключив свет, Чумаченко тихо добавил.--Но он достал его, Владимир Иванович. Он поймал его.
--Кто?
Чумаченко снова занялся передним сиденьем.
--До чего же тут тесно! Нашему бедняге шоферу было очень неудобно ... М-м-м! .. Ну, сначала по праву должны взглянуть полицийские эусперты. Пойдемте в дом.
--Игорь Анатольевич,--заявил Нечитайло,--хорошо было видно, что на переднем сиденье проезжавшей машины никого не было, кроме шофера. Никого! Клянусь, никого не было на переднем сиденье! Вы хотите сказать, что мертвец ...
--Чепуха, господин писатель! Кто-то, несомненно, управлял машиной. Возможно, выскочил в тумане и скрылся сразу после остановки лимузина. Смотрите, руль слева, вполне можно выйти с другой стороны. Машина изготовлена для островного использования.
--Но я вам говорю ...
--Ну, очень хорошо, будь по-вашему. Заходите.
--Перепуганный шофёр спускался по лестнице, сыпля неслыханными проклятиями. Чумаченко дал ему денег, велел присмотреть за лимузином. Он остался на страже, мрачно глядя на автомобиль, как бы предчувствуя, что тот самостоятельно заве-
дется и тронется с места. У входа нас встретил швейцар, вытиравший вспотевший лоб носовым платком, шагая по коридору мимо лифта в вестибюле.
--Мы отнесли его в бильярдную,--доложил он.--Я
имею в виду старую бильярдную. Ею теперь не пользуются, у нас новые столы в салоне. И, прошу прощения, господин полковник, не хотелось бы, чтобы кто-нибудь видел ...
Он открыл дверь большого холодного зала, где собралось много пыли. В центре под двумя яркими висячими лампами стоял старый бильярдный стол с обтрепавшимся рваным сукном. На нем лежало тело, накрытое пыльным покрывалом с дивана, из-под которого жутко торчали огромные ботинки. За
столом стоял Нечаев в сдвинутой на затылок шляпе, глядя с благоговейным ужасом на застланный труп. Когда Чумаченко и Нечитайло открыли дверь, он вздрогнул, ткнул пальцем в мертвеца и зачем-то
сказал:
--Ему перерезали горло. Видите? Перерезали горло!
Войдя, Нечитайло заметил официанта Виктора, поспешно отмывавшего шваброй мраморный пол. И опять содрогнулся, когда палец Нечаева указал на пятно, расползавшееся по зеленому столу к
бильярдной лузе. Кровь катилась, как забиваемый в игре шар. Нечаев снова ткнул пальцем, истерически крикнул:
--Сделайте что-нибудь, ради бога!--и расхохотался. Швейцар запер дверь на щеколду, едва не столкнувшись с вошедшим Стороженко, озабоченным и рассеянным.
--Дозвонились до управления?--спросил Чумаченко.—Господин Нечаев, успокойтесь, пожалуйста!
--Да, и Волкова, к счастью, застал. Только есть нечто странное ...
--Что?
Стороженко прикусил нижнюю губу, сдвинул тонкие темные брови, слепо прищурился на мертвое тело.
--Понимаете,--пояснил он,--я прежде никогда не слышал, чтоб Волков так волновался. Обещал немедленно приехать, задавал странные вопросы. Спросил, где находится Гиблая улица ... Спросил, как вы оказались на месте преступления.
Чумаченко оглянулся, положив руку на покрывало, накрывшее убитого.
--Ну?--сказал он.--И что?
--Спросил,--повторил Стороженко, кивая,--где находится Гиблая улица. Зачем он меня спрашивал? Надеюсь... я не фантазирую,--вставил он, словно имел в виду: «Надеюсь, я не схожу с ума», поколебался и продолжал.--На службе мне казалось, что я знаю каждую одесскую улицу и переулок. Но о такой никогда не слышал.--Потом взглянул прямо на Чумаченко сквозь очки в золотой оправе.
--Чепуха!--пробормотал Чумаченко и снова повернулся к трупу. Покрывало было сдернуто, Нечаев попятился, попытался вытащить сигарету из портсигара, но портсигар выскочил из руки, сигареты рассыпались по полу. Скошенные к плечу
белки глаз мертвого шофёра сверкнули в ярком свете ламп. Глубокая рана от правого уха почти перестала кровоточить. Похоже, что горло разрезано бритвой. На пальце левой, прижатой к груди руки сверкал фальшивый бриллиант. Пальцы скручены, словно убийца старался их выломать, чтобы снять кольцо.
Зеленая ливрея пропиталась кровью; прямо над сердцем, где какое-то орудие пронзило грудь, торчал рваный клочок. Сняв покрывало, Чумаченко вскрикнул.
--В чем дело?--спросил Стороженко.
--Все пуговицы с ливреи срезаны,--объявил Чумаченко.--И сюда посмотрите.--Он подхватил концы крученых золотых аксельбантов, висевших на плечах покойного.--С каким шиком Гамаль Насер заказывает ливреи! На этих шнурках болтались золотые кисточки, которые тоже срезаны.
Он сделал шаг назад, подбоченился, оглядывая тело с ног до головы.
--Хорошо бы в карманах пошарить, только надо дождаться нашего инспектора, чтобы было всё законно.
Когда Виктор доложил о прибытии следователя, инспектора Волкова, Чумаченко отступил в тень. Он никогда не мешал работе своих следователей. Стороженеко знал это по собственному опыту. Поэтому никто не удивился, когда увидел
его силуэт у камина и  медленное движение зажженной сигары.
Картина не произвела сильного впечатления на инспектора Волкова, маленького человечка с солидной квадратной физиономией со сломанным носом, как бы запорошенной пылью, и неприятной привычкой громко щелкать зубами. Однако сон-
ный взгляд впитывал все детали, как вода впитывает солнечный свет. Темные волосы седели на висках, а под сброшенным дождевиком обнаружился костюм настоящего денди.
Нисколько не удивленный инспектор с глубоким уважением приветствовал Стороженко, небрежно взглянув на всех нас. На свет появился блокнот. Даже когда Стороженко закончил рассказ о
погоне по улицам Одессы, Волков только кивнул.
--Отлично, подполковник,--вымолвил он наконец, помолчал, щелкнул зубами.--Что ж, дело действительно любопытное.--Подумал минуту, как будто решал, не слишком ли много сказано,
а потом подтвердил.--Да, весьма любопытное. Ну, надо хорошенечко посмотреть.
--Минуточку, Волков,--остановил его Стороженко.-- Что это вы меня спрашивали насчет Гиблой улицы?
--А!--неопределенно нахмурившись, буркнул Волков.--Это и есть самое странное, Сергей Валентинович. Как я понял, автомобиль принадлежит какому-то египтянину по фамилии Гамаль Насер. Я
успел его осмотреть. Господин Гамаль Насер  явно был там. На заднем сиденье трость, перчатки, абсолютная чистота и порядок.
--Я видел, как он вечером вышел из клуба,--подсказал Нечитайло. Волков сделал очередную пометку и медленно обратил к писателю запыленное лицо.
--А,--сказал он,--в котором часу?
--Сразу после семи, минут пять восьмого.
--После семи.Должно быть, в пять минут восьмого. Ну ...
--Ну?--перебил его Стороженко.
--Нынче вечером нам на позвонили. Чей-то голос сказал, что Гамаль Насер болтается на виселице, на
Гиблой улице.
Воцарилось молчание. В глубокой тени, где стоял Чумаченко, дернулся и неподвижно застыл в воздухе красный кончик сигареты.
--Потом связь прервалась,--продолжал Волков.-- Проследить звонок не удалось. Я, разумеется, принял это за шутку какого-нибудь сумасшедшего. Знаете, бывает такое,--объяснял он с рассеянной улыбкой.-- Чего только нам не рассказывают. Да вы и сами, надеюсь, помните?
Докладывают о похищении человека, о краже достопримечательности и тому подобное. Но бредовое название не давало мне покоя. Что за Гиблая улица? Стал расспрашивать в участке, никто такого никогда не слышал. Поэтому, когда вы сообщили по
телефону, что мертвый шофер привел сюда машину Гамаля Насера, я на секунду опешил.--Он издал странный звук, похожий на вздох, быстро постучал зубами и крикнул.--Господа, кто-нибудь из вас знает, где Гиблая улица?
На Нечитайло взглянули довольно равнодушные молочно-белые глаза. Он незамедлительно покачал головой вместе со всеми прочими.
-- М-м-м ...--проворчал Волков.--Так.
Ничего больше не говоря, он приблизился к телу, неуклюже склонился. Карандаш быстро, коротко чиркал в блокноте.
--Немного меди, больше никаких денег ...
--Грабеж?--спросил Стороженко.
--Не могу сказать... Бумажник пустой. Портсигар ...
--Боже милостивый!--охнул Стороженко, дернул себя за бороду, резко ткнул пальцем.--Портсигар платиновый! Шофер с платиновым портсигаром!
Сигарета Чумаченко снова затрепетала и замерцала, но сам он так и не шевельнулся.
--Платиновый,--скупо подтвердил Волков.--Я бы не сообразил. Благодарю вас, Сергей Валентинович. Полон сигарет. Связка ключей. Клочок от билета в кино. Карманный путеводитель по Одессе. Пачка мятных таблеток. И все.--Он захлопнул блокнот.--
Ну, господа,--с приливом энергии подытожил инспек-
тор,--не знаю, понравится ли начальству, что вы пере-
несли тело. Знаете, надо было оставить его за рулем. Вы уничтожили все улики ...
Стороженко напряженно его перебил:
--Мы знали, что делали, Волков. Вам знаком вот этот человек?
Волков вновь щелкнул зубами, прищурился и впервые удивился, вопросительно глядя на кивнувшего Стороженко. К  собственному удивлению Нечитайло, инспектор полностью утихомирился. Ухмыльнулся вышедшему из тени Чумаченко мед-
ленной фамильярной ухмылкой и протянул руку.
--Конечно. Я отлично  знаю этого человека. Это—полковник Чумаченкоо и мой непосредственный начальник. Только все-таки,--спохватился он, вспомнив, что полковник всегда предоставляет свобу действия своим подчинённым,--все-таки
тело лучше бы не трогать.
--Это всецело моя вина, инспектор,--признался Чумаченко.--Впрочем, не думаю, что это имеет большое значение. Наверно, наши люди снимают отпечатки?
--Да. Я закончил, сейчас пришлю врача для осмотра, опрошу здешних служащих...и, господа, простите, попрошу вас обождать в гостиной. Хорошее будет дело,--с неожиданной яростью добавил он,--если господин Гамаль Насер войдет сюда целый и невредимый! До встречи в гостиной, господа, если будете так любезны.
Чумаченко проводил его странным взглядом.
--Инспектор Волков гораздо лучше, чем мы думаем, видит нашу проблему, веря в существование Гиблой улицы. Нынче днем, Сергей Валентинович, вы прервали мои рассуждения о тумане. Волков знает или предполагает ...
Стороженко, задумчиво протирая очки, вскинул голову.
--... что в Одессе исчезла целая улица. О чем вы толкуете, черт побери?
--Мне хотелось бы знать, где находится Гиблая улица. Нет ничего удивительного в исчезновении человека. Неудивительно, что какой-то сумасшедший звонит и докладывает, что пропавший повешен. Но вообразите, что в Одессе напрочь исчезла целая улица... Фантастика!--Чумаченко помолчал.--Кто
живет на Гиблой улице? Как посылать туда письма? Только представьте себе, старина, что Гамаль Насер исчез вместе с улицей,--полный бред! Идеальная мысль для убийцы--вздернуть жертву на виселицу на той улице, которой полиции никогда не найти!
Стороженко безнадежно махнул рукой:
--Вы как были фантазёром, так и остались. Вам  подавай логические выводы, безудержную фантазию, правда, хочу заметить, что эти выводы и фантазии помогали вам  расскрывать преступления. Серьезно, послушайте, Игорь Анатольевич, хватит романтики. Вы
чертовски удачно нагнали туману, и мы уже не понимаем, что происходит. Волков сам никогда не признается, но он смотрит на вас как на бога. Я его знаю. Он верит всем вашим домыслам. А потом ...
Стороженко выпятил подстриженную бородку; худое лицо сосредоточенно заострилось. Он нечаянно чувствительно задел Чумаченко и тот мгновенно превратился в беспечного человека, запрокинул голову, расхохотался на свой манер, почти не открывая рта. Нечитайло видел, что он пришел в бешенство, но хладнокровно спросил:
--Значит, друг мой, вы считаете, что мои метады рабаты только нагоняет туману? И это после стольких лет совместной работы?
--Если вы называете эта методами--да.
--Да,--хладнокровно повторил Чумаченко, задумчиво пробежав пальцами по краю бильярдного стала. Голос его дражал. Нечитайло не раз его видел в таком состоянии, и в последнем подобном слу-
чае в грязном кафе на улице Белаша. --Мы с вами часто спорили на этат счет,--едко напом-
нил он.--Мне на деле практически ничего не известно. Я даже не знаю, что собственно, произошло. Но хочу предложить вам пари. Ставлю обед на троих, что через сорок восемь часов назову имя убийцы шафера.-- Голос его прервался, он стукнул по столу кулаком.--К черту ваши неторопливые метады! Я не привык кропотливо трудиться. Посмотрим, романтик я или  нет. Согласны?
Стороженко напряженно застыл с раскрасневши мися щеками. В холодном взгляде ясно читалась: «Хвастун!»
--Давайте говорить серьезно,--предложил он.
--Я еще никогда в своей жизни не был так серьезен.
--Позвольте напомнить, что наш закон требует доказательств. Ваши умозрительные методы не пройдут, Вы полагаетесь на интуицию. Принимаете в качестве правдоподобного допущения, будто преступник сделал та-та и та-та, и ищете подтверждения. Осмелюсь сказать, это полное легкамыслие. Но любой детектив при таких методах попал бы в нелегкое положение. Детективу нужны опыт, терпение и упорство.
--А вы, Сергей Валентинович, как были неверующим в логикеу, интуицию и воображение, так и остались. Мне жаль вас. Итак, короче говоря,-- прокомментировал Чумаченко,--качества, отличающие дрессировщика блох.
--Зачем спорить?--сухо проговорил Стороженко.-- Я принимаю пари. Надеюсь, вы гарантируете вещественные доказательства?
--Безусловно,--Чумаченко устало прислонился к столу.
--Ну,--заключил Стороженко со слабой улыбкой,--тогда решено. Вперед, мой друг! Мы с вами вместе прошли чересчур долгий путь для таких смешных споров. Пойдемте в гостиную, выпивка там, наверно, найдется ...
--Прекрасная мысль!--прозвучал чей-та голос из тени так резко и неожиданно, что Нечитайло вздрогнул. Это оказался Нечаев, о котором все позабыли. Всмотревшись против света, все увидели, как он, бестелесный, расплывчатый, энергично спрыгнул с широкого подоконника, на котором сидел.
Чумаченко открыл дверь.Владимир Иванович не смог удержаться от последнего взгляда на труп. Лицо шофёра с выпученными над правым плечом глазными белками маячила, словно желала нам доброй
ночи. Из-за приоткрытой двери в комнату привратника на другом конце круглого вестибюля слышался сухой вопрошающий голос Волкова и чьи-та испуганные ответы. Даже трудно было себе представить, да чего мрачно выглядел в тот момент вестибюль с глухими дверьми, полный гулкого эхо, разносившегося в пустых помещениях. Кроме присутствующих, никого вокруг не было.
 Но, направляясь в гостиную, они услышали скрежет спускавшегася лифта. С дребезгом лязгнула решетка, из кабины поспешно выскочила высокая худащавая фигура, споткнулась и чуть не упала. Это был очень тощий мужчина с квадратными плечами, торчавшими под халатом, с длинным носом, узким лысым черепом, высоко поднимавшимся между оттопыренными ушами, с бледно-голубыми глазами в глубоких глазницах. Он секунду туманно с недоумением смотрел на собравшихся, потомкрикнул:
--Скажите мне, где детектив?
Чумаченко кивнул на дверь, откуда слышались голоса.
--Спасибо!--бросил через плечо мужчина, плоховато владея длинными нагами, в которых как бы все время путались невидимые ножны с саблей. Призрачно нам улыбнувшись, он заторопился к дверям.
Чумаченко с немалым удивлением оглядел вестибюль, где, кроме него и его товарищей, был еще Виктор-официант, а у двери стоял полисмен.
--Странно!--пробормотал он.--Что это за тип?
Стороженко покачал головой:
--Я не знаю. Впрочем, кажется, время от времени вижу его в этой гостинице. Можно спросить...--и прервался с хриплым стоном, словно получил удар в живот.
Они подходили к дверям гостиной с раздвинутыми портьерами. Все замерли на месте, заглянув в комнату, потом Стороженко оглянулся и раздраженно сказал:
--Слушайте, Игорь Анатольевич! Это надо прекратить. Слышите? Это надо прекратить!
Длинный зал освещался лишь желтым огнем камина, бросавшим широкий мерцающий отблеск на дальнюю резную стену. На стене маячила гигантская четкая тень виселицы. С перекладины свисала мужская фигура со сломанной шеей, покачиваясь в петле.
--Нечего шум поднимать,--сказал Чумаченко.--Просто игрушечная виселица.--И указал на освещенный стол в центре комнаты.--Видите ? Кто-то вытащил модель из шкафа и поставил на стол. Огонь в камине ...
Стороженко щелкнул выключателем у дверей, включил свет; все подошли к столу.
--Игрушка висит на веревке,--заметил Стороженко.--Боже! Смотрите! Деревянный человечек!
На столе стояла игрушечная виселица, которую они разглядывали нынче днем. Только теперь в крученой петле висела фигурка, та самая, которую Нечитайло видел на ладони Гамаля Насера, после того как кто-то бросил ее на письменный стол в его апартаментах. Владимир Иванович сообщил об этом Стороженко.
--Здесь какой-то сумасшедший разгуливает,-- равнодушно заключил он.
--И то и другое совершенно верно,--кивнул Чумаченко.--Определенно сумасшедший, если я прав в своих ненавистных вам интуитивных суждениях. И определенно здесь. В данный момент безумец, бесспорно, находится в клубе.
--У вас есть теория?
--Да. Но только в основных чертах. Гамаль Насер хитроумно и незаметно преследовал ... видимо ... Ну, оставим пока под вопросом. Он схвачен. Хорошо бы позвать сюда Виктора.
Впрочем, Виктор им не помог. Он явился взволнованный и обессилевший после беседы с инспектором Волковым. Подобающим образом ужаснувшись картиной, заявил, что в последний раз находился в гостиной в половине восьмого. Весь
вечер просидел в привратницкой за вестибюлем. Положительно убежден, что в гостиную никто не входил, по крайней мере с половины восьмого до двенадцати. Когда в полночь принесли тело, он вышел из привратницкой и не может сказать, был тут кто-нибудь или нет.
--Сейчас в клубе много народу?--спросил Чумаченко.
--Нет, господин полковник. Только капитан Синицын за письмами заходил. Заглянул в бар, в гостиную, и сразу ушел.
--Кто такой капитан Синицын?
--Тут все в полном порядке,--вставил инспектор Волков.--Семьдесят лет, глух как пень, окончательно разбит подагрой. Я его знаю. Можно исключить.
--Очень хорошо. Похоже, фигурку повесили после двенадцати, когда доставили тело и поднялась суета. Никто ничего не заметил ... --Чумаченко поднял глаза.--Виктор, сколько человек живет сейчас в гостинице клуба? Не считая, конечно, прислуги.
--Да, господин полковник. Вы трое, естественно, но временно. Господин Гамаль Насер. Слуга господина Гамаля Насера, француз Пуаре,  секретарь господина Насера--француз Помпиду. Доктор Веллингтон--англичанин. Всего семеро.
Чумаченко сел в глубокое кресло, взъерошил волосы.
--М-м-м...--промычал он.--А кто тот высокий господин в халате, который спускался по лестнице, когда мы были в вестибюле?
--господин Помпиду, секретарь господина Насера.
--Он выходил нынче вечером?
--Вы имеете в виду из клуба? Нет, сэр. Весь день не выходил. Обед ему подавали наверх.
--А слуга Пуаре сейчас здесь?
Виктор презрительно скривил губы.
-- Нет. По-моему, он уехал на выходные куда-то.
--И наконец, последний ... как его?
--Доктор Веллигтон? Очень тихий господин,--пыл- ко заверил Виктор.--Ушел около девяти. Больше я его не видел.
--Все, Виктор, спасибо.
В янтарном свете, сплошь заливавшем огромную комнату на все двадцать метров  до лепного потолка, четко виднелась причудливая резьба. Гаргульи, змеи, витые колонки, летучие мыши, совы, безобразные головы торчали со стен, удваиваясь в граненых оконных стеклах. Тощие фигуры таращились с высоко висевших портретов. Чумаченко неподвижно сидел в глубоком кожаном кресле возле камина, высокого, словно каменные ворота. Стороженко сардонически глядел на него.
--Есть ли кто-нибудь, кто  знает этих людей?--спросил наконец детектив.
Стороженко, склонившись над виселицей на столе, оглянулся:
--Кого? Постояльцев? Венллингтона немного знаю. Я был ук него в гостях, в бытность моего проживания в Одессе.
--Доктора?
--Да, он, врач. Только не думаю, что практику- ющий. Известный знаток старины, автор нескольких великолепных трудов о старом Лондоне. Мне лично не очень-то нравятся нынешние писаки,--проворчал Стороженко.--Постоянно играют словами; нынче знаменитость, завтра никто им не интересуется, и тогда себя спрашиваешь, что в нем вообще можно было найти. А этот настоящий. Интересный человек.
--Ну, пока его оставим. Положение таково: у меня есть несколько теорий--может быть, правильных, может быть, нет. Я уверен, что происшествие с господином Нечаевым связано с этим делом...
Нечаев, дремавший в кресле напротив, вытаращил бычьи глаза.
--... и был бы весьма признателен, если бы он все подробненько нам рассказал.
--Но, боже мой!--вскричал Нечаев.-- Это же просто ...
--Да-да, разумеется, шутка. Понятно. И все-таки расскажите. Я слышал о вашем случайном знакомстве с некой таинственной ... одесситкой. Скажите, это женщина высокого роста, с темно-рыжими волосами? Глаза карие, довольно широко расставленные?
Нечаев резко выпрямился в кресле:
--Откуда вы знаете?
--Есть у меня одна старая добрая знакомая. Осмелюсь предположить, она вам не представилась? Да. Ее зовут Екатерина. Удовиченко
--Вы ее знаете?!--воскликнул Нечаев.
--Немного. Знаменитая, восхитительная, единственная в своем роде Удовиченко! Думаю, мы с ней встретимся раньше или позже ...
--Знаменитая? --переспросил Нечаев с каким-то пустым взглядом на страдальческом пухлом красивом лице.
-- Ну расскажите же о приключении.
Нечаев нерешительно колебался.
--Я обязан рассказывать?
--Полагаю, полиции не обязаны. Но я сейчас представляю не полицию, поэтому  нам расскажите, пожалуйста, о победе, отбросив естественную для господина стыдливость.
--О победе?--ошеломленно повторил Нечаев.--О,
нет!--И еще больше смутился.
-- Ну конечно,--успокоил его Чумаченко.--Просто расскажите.
--Всё?
--Всё.
--Но я буду выглядеть полным ослом,--смущенно признался Нечаев, подозрительно глядя на детектива.--И не понимаю, какое вы имеете право...--Тут он мрачно задумался, расправляя галстук.--Хорошо! Я вам все расскажу. Было это... с неделю назад. Я собрался в театр с одной своей подругой, а
она в последний момент передумала. Пошел один, хорошо пообедал с шампанским, оно мне, наверно, ударило в голову. Во время спектакля,--прищурившись, объяснял он,--без конца гаснет свет, и актеры визжат. Но забавно. Ну, сижу, несколько навеселе, хочу закурить сигарету, чертовски славно развлека-
юсь. Впрочем, представление слегка действовало на нервы. Один тип все время тыкал в людей ножами ...
Он вопросительно взглянул на кивнувшего Чумаченко.
--Ну вот, свет погас, кругом стало темно, и вдруг кто-то сунул мне прямо под нос зажигалку... понимаете, к сигарете. Боже мой! Я опешил... Разглядел в пламени лицо мужчины, сидевше-
го позади меня в ложе, раньше я на него внимания не обращал. По-моему, тот самый египтянин, Гамаль Насер. Я его где-то раньше встречал, кажется в каком-то светском обществе Одессы. Ненавижу чертовых
иностранцев... э-э-э ... прошу прощения, я имею в виду, мне акцент его не понравился. Впрочем, тип интересный. Мы выпили в антракте, заговорили про ночные клубы, и он посоветовал заглянуть в один, говорит, исключительно для знатоков. Вручил
мне свою карточку, а сам, сказал, не может пойти.
Знаете, ничего такого особенного в том клубе не было. Я увидел там одну женщину. Заведение странное-- искусственные сады, невидимые оркестры и прочее... Голубая луна, на столиках деревца с серебряными фруктами... Называется «Пещера». Она сидела в тени в одиночестве, закутанная в какую-то сверкавшую шаль. Даже не помню, как мы
познакомились... Видно, она сама со мной заговорила ... Понимаете, я бы не смог!
Чумаченко посмотрел на него с тайной насмешкой--заявление прозвучало весьма наивно. Нечаев оглянулся на присутствующих, как бы ища поддержки, потом продолжал:
--Да, она со мной заговорила. Так или иначе, мы вскоре сидели за бутылкой шампанского, кто-то пел про какие-то «чорные очи», это меня рассмешило, я помню. Она мне не представилась; я потом о ней официанта расспрашивал, но он не знал, как ее зовут. Сказал, что ее называют там «женщиной в серебре». Понимаете, у нее руки были сплошь унизаны серебряными браслетами с голубыми камнями. Один расстегнулся. Я предупредил, что он потеряется, а она только расхохоталась.
Вообще постоянно смеялась, такая веселая, глаза живые. Наверно, весь клуб слышал, как она хохочет. Рыжеволосая, очень милая. Я даже не помню, что ей говорил, только, честно признаюсь, казался, должно быть, полным идиотом. Хотел
представиться героем... Понимаете, ночной клуб, полумрак ...
Он махнул рукой.
--Мы условились там каждый вечер встречаться. Ну, я был, конечно, навеселе, выпил, да ... Но чувствовал себя вполне уверенно. Захотел ее про водить. Она поняла, что иначе начнется скандал, и поэтому, видно, позволила,--лихорадочно объяснял он.--Я подозвал такси. Она назвала адрес так-
систу, а я не расслышал. Вышел из такси в тумане неведомо где. И тут она исчезла... не сказав ни единого слова. О, проклятье! Потом я бродил в тумане, увидел тень виселицы ...
Нечаев выпрямился в кресле, приподнялся, скривил губы.
--Она только сказала: «Если что-нибудь произойдет, я с вами встречусь в том же месте в четверг вечером». В четверг вечером, то есть сегодня. Поэтому я опоздал на спектакль. А ее не было.
После долгой паузы он устало поднялся, снял пальто, бросил его вместе с белым шарфом, прошагал к окну, сунув руки в карманы, уставился в туман. Потом горько бросил:
--Не знаю, чем вам это поможет.
--Спасибо, господин Нечаев. Теперь, если не возражаете, несколько вопросов ...
--Не возражаю,--резко оглянулся он,--только скажите, кто она такая и зачем ей все это надо.
--На первую часть вопроса ответить легко. Мы давно следим за этой женщиной. Она вроде бы не совершала ничего преступного, но всегда оказывалась близка к правонарушителям.  Вот и сейчас она сумела стать очень близкой подругой вашего египтянина. Понятно?
--Постойте, Игорь Анатольевич,--не выдержал Стороженко.—Вы ведь говорили, что не знали никакого египтянина по имени Гамаль Насер.
--Я и сейчас утверждаю это. Но об этой женщине мы знали, что она встечается с иностранцем и только недавно стало известно, что он египтянин. А я узнал об этом намного позже. Мои подчинённые не успели доложить. Вам  же я не мог об этом сказать в силу....Ну вы-то понимаете меня, Сергей Валентинович. Теперь всем понятно?
Стороженко кивнул головой. Нечитайло отнёсся к этому индиферентно. Нечаев кивнул, открыл сжатые губы и выдохнул:
--Ох! .. Понятно!
--Что касается второй части, то тут мы вступаем в глубокие воды. Она вам. своего имени не назвала?
--Нет.
--И не объяснила причину подобной таинственности?
--Я думал...она замужем,--глухо признался Нечаев, стукнув кулаком по спинке кресла.
--Она вас ни о чем не расспрашивала?
--Я ... вас не понимаю.
--Интересовалась какими-нибудь подробностями, скажем, из вашего прошлого?
--Вот теперь припоминаю,--нахмурился Нечаев,--что она все расспрашивала, не служил ли я в армии, не был ли знаком с одним типом ... позабыл фамилию ...но в любом случае никогда о таком не слышал. А она сказала, что слышала от него обо мне.
Никто не мог понять, к чему ведут эти вопросы, а Чумаченко улыбался.
--И еще одно, мистер господин Нечаев. Долго ли вы в тот вечер блуждали в тумане с момента исчезновения женщины до выхода на эту улицу?
--Нет, недолго. Не больше двадцати минут, хотя они казались часами. Но такси ждало не один час.
--Стало быть...--начал Чумаченко, замолчал, оглянулся на дверь. Какой-то мужчина раздвинул портьеры. Это был тот же самый высокий худой человек в халате, которого мы недавно встретили в вестибюле, с торчавшими на узкой лысой голове ушами. Он медленно прищурил на них со-
виные голубые глаза, с трудом удерживаясь на ногах, цепляясь за гардины.
--Простите,--с необычайным достоинством вымолвил он.--Ээ э-э...Это вы его нашли, господа?--И ткнул большим пальцем через плечо.
На кивок Чумаченко облегченно вздохнул и торжественным шатким шагом проследовал в гостиную.
--Помпиду,--представился он.--Лейтенант Помпиду. С вашего позволения. Понимаете, вышел в отставку со службы,--туманно объяснил Помпиду.--Теперь секретарь господина Гамаля Насера. Личный, доверенный.
Он пошевелил угловатыми плечами под халатом  лилового цвета, как бы вправив их на место. Потом рухнул в кресло, смахивая на раму для сушки белья. Потер длинный нос, поморгал и продолжил:
--Волнующие события. Ну ладно. Надеюсь, с Насером все в порядке. Ну ладно. Если ему конец пришел, я скажу, что он был не так плох. Ха-ха-ха! Знаете, я его единственный друг.
Он неодобрительно оглядел собравшихся и, чуть ли не плача, задумался. От него шел специфический запах. Секретарь Гамаля Насера был тихо, достойно и безобразно пьян.
--Ах!--сказал Чумаченко.--Как я рад видеть вас, лейтенант ...
--Спасибо!--мгновенно отреагировал Помпиду.-- Лейтенант, вот именно! Авиация сухопутных войск!.

Какой-то невидимый чертенок толкнул под руку бесчувственно сидевшего Нечаева. Он перестал неразборчиво бормотать, лениво поднял брови.
--В самом деле?--переспросил он, с отвращением глядя на Помпиду. А в каком ...
--Служил, служил.—поспешно ответил Помпиду. Документы могу показать, пусть меня повесят.
--Эта присказка,--подхватил Чумаченко,-- возвращает нас к сути дела. Я—Чумаченко Игорь Анатольевич, глава местной полиции. Это—мои друзья. Я веду официальное расследование смерти шофера, и вы, если пожелаете, наверняка сможете оказать нам огромную помощь.
Помпиду отвесил глубокий поклон, приложив к губам палец.
--С большой радостью, господин....
--Полковник,--представился Чумаченко по полной форме.
--Инспектор в холле всех слуг допрашивает, я не хочу, чтоб меня так допрашивали. Он попробовал. Ха-ха-ха!  Да, вот именно, только мы с вами, господин полковник, в полном согласии. Вижу, вы со мной согласны.--После паузы Помпиду добави.--Авиация сухопутных войск.
--Давно вы стали секретарем господина Насера?
Помпиду замялся, искусно опустив одно веко.
--Грубо говоря,--отвечал он,--я сказал бы, шесть лет. Мы в Каире познакомились. У него масса дел. Какое-то время в Америке жили. Брр!
--Он давно в Одессе?
--Я бы сказал, около девяти месяцев. Мы приехали в марте.
Чумаченко удивлённо покрутил головой. Нечитайло понял его. В его городе девять месяцев проживал иностранец и он об этом  не знал.
--Вы единственный человек в его ... окружении?— спокойно, словно поборов себя, продолжал полковник 
--В непосредственном окружении, счастлив добавить. У нас служит ещё один француз--Пуаре. И бедный, ныне покойный, Джонсон, американец.
--Значит, вы довольно хорошо знакомы с деловой деятельностью господина Насера?
Помпиду фыркнул, как будто услышал забавную шутку.
--Значит,--продолжал Чумаченко,--знаете его возможных врагов?
--Врагов! Здесь в Одессе?--Помпиду расплылся в улыбке, прищелкнул языком, убедительно забормо тал.--Враги...м-м-м... уважаемый полковник, только в книжках бывают. Ни у кого нет врагов.
Чумаченко вдруг подался вперед в своем кресле:
--Вы отрицаете, что какое-то время господина Насера систематически преследует некто, покушающийся на его жизнь?
--Бред!--повысил тон Помпиду, стуча длинными пальцами по ручкам кресла. Вытаращенные затуманенные глаза сердито смотрели на полковника.
-- Очень хорошо, господин Помпиду. Позвольте спросить, где вы провели нынешний день?
--В нашем номере наверху. Неважно себя чувствовал ...--Он схватился за живот и поморщился.
--Ни разу не выходили?
--Нет.
--И около шести вечера у себя были?
--Естественно. Читал в большой комнате. У нас кабинет в большой комнате.
Чумаченко поднялся, подошел к столу, вытащил из петли крошечную фигурку, показал ее Помпиду.
--Значит, вы были в той самой комнате,-- заключил он,--когда кто-то бросил вот эту игрушку на письменный стол господина Насера?
Помпиду, икая, уставился совиными глазами на черную фигурку, в неожиданном приступе ярости оттолкнул руку Чумаченко и завопил:
--Уберите, уберите!--И забился в кресле, как вытащенная из воды рыба.
--Значит, все-таки вы при этом присутствовали?
--Да,--успокаиваясь, подтвердил Помпиду.--Бог мне судья,--изрек он, торжественно воздев руку,--Бог мне судья. Присутствовал. Сидел спиной к письмен ному столу, все двери были заперты. Сидел спиной к письменному столу, ни души больше в комнате не было. Потом Гамаль выходит из спальни в халате и вдруг указывает на стол. Я оглянулся. Пять минут назад на столе ничего не было. А теперь я увидел ... вот это.--Помпиду крепко стиснул руки.--И я вам говорю, никто в комнату не входил! Никто в комнату не входил!


















          Г Л А В А  3

Не слышалось ни единого звука. Но взволнованный, полный ужаса крик звенел у нас в ушах, сверля барабанные перепонки. Светлые глаза Помпиду бегали по лицам, моля о доверии. Потом он, успокоясь, откинулся в кресле и объявил:
--Таков, господин полковник, мой ответ. Можете верить или не верить, как вам угодно.
Лгал ли он? Подобная из ряда вон выходящая история вполне могла оказаться правдивой, и все-таки от самого Помпиду сильно попахивало шарлатан ством. Он с такой неожиданностью взрывался, с такой легкостыо демонстрировал пьяное достоинство, закинув ногу на ногу! Было что-то хитрое в прищуренном правом глазу на красном лице,
пошедшем теперь безобразными пятнами.
Нечитайло огляделся. Стороженко стоял у стола, поглаживая длинный острый подбородок. Нечаев не сводил глаз с Помпиду, забыв про свою сигарету. Только Чумаченко был абсолютно спокоен.
--И никого больше в комнате не было?--уточнил он.
--Никого. Я не видел, чтоб кто-то входил.
--Ну-ну, не станем верить, пока не докопались до истины ... В любом случае кто-то наверняка появлялся. Скажите, лейтенант, господин Гамаль Насер часто бывает в ночных клубах?
Помпиду, явно не ждавший такого вопроса, изумленно задохнулся.
--Ув-важаемый господин!--заикнулся он.--Что за вопрос! Ночные клубы? Он их терпеть не может. Чудак Насер! Мы однажды зашли, а там пели какое-то ... тра-ля-ля,--хрипло пропел Помпиду, мрачно покачивая головой,--тра-ля-ля-бум!--Он ухмыльнулся и звонко икнул.--Гамаль сказал, жалко, что если бы он имел хоть малейший талант к сихосложению, то,  сколотил бы целое состояние на бессодержательных, но почему-то популярных песнях ... Ночные клубы! Надо ж такое придумать!
--Ясно,--пробормотал Чумаченко.--Какими бы другими достоинствами ни обладал Насер, мне редко доводилось слышать столь здравую литературную критику. Он часто выходит?
--Очень редко. Оч-чень. Он занимается изуче нием ...
--Чего именно?
Помпиду постучал по лбу пальцами, погрузился в тайные раздумья, забормотал про себя. Все ждали, что он с минуты на минуту окажется в ступоре, но Нечитайло на миг показалось, будто он испугался, отчетливо вымолвил:
--Или бесы из морских глубин ...
Пауза. Потом секретарь Гамаля Насера снова забормотал:
--Дьявольщина, я вам говорю! Вот чем он занимается. .. Увидите, если заглянете в апартаменты. Дьявольщина ... Он в нее верит.
Перед ними впервые открылась безумная, искореженная душа человека по имени Помпиду.
--Чертовщина! Гниль! Сплошная гниль!
--А куда он отправился нынче вечером?--спросил Чумаченко, и все вздрогнули от его командного тона. 
--Это я могу сказать. Он обедает с женщиной.
--Вот как? С госпожой Удовиченко?
--Вы ее знаете? Именно так.
Чумаченко кивнул.
--Кое-какие ваши слова, лейтенант, очень заинтересовали меня,--заявил он.--По вашему утверждению, вы его единственный друг. Что вы этим хотели сказать?
Тощий мужчина, скосивший глаза на ковер, рассматривая геометрические узоры, встрепенулся:
--Я сказал? Чтоб меня повесили! Да ничего подобного!
--Да?
- -Да, чтоб меня повесили!--Светло-голубые глаза ярко сверкнули.--Единственный друг... Боже мой, просто смешно! Нечего меня тут больше допрашивать! Вы меня не удержите. Я ухожу! Ухожу ... Но скажу. Он изгой, вроде меня. Разнесчастный проклятый изгой, вроде меня. Но скажу...--Захлебываясь пьяными слезами, он наставил палец на Чумаченко.--В любом случае у меня друзей не меньше, чем у него.
И если грязного извращенца прикончили, я поплачу на его могиле. А теперь ухожу! Вы меня не удержите!
Он поднялся, пошатываясь, перепутанный, словно ребенок, попятился, понял, что его никто не преследует, и вывалился из гостиной.
-- Что вы об этом думаете?--спросил Чумаченко.
         Нечаев сказал, что все это вульгарно.
--За ним непременно надо последить,--заметил Стороженко.--Не говоря о личных впечатлениях, я ему не доверяю. Есть в нем что-то нехорошее...
--Ну, что инспектор?—обратился к вошедшему Чумаченко.
Он вошел мрачный  с заткнутым за ухо каранда шом.
--Мало пользы,--доложил он.—Докор Шнайдер считает, что шофер мертв часа четыре, если не больше. Я тут кое-какие факты собрал ...--И, сверяясь с блокнотом, поведал их окружающим.
--Как нам уже было известно, приехал Гамаль Насер в марте этого года, снял огромные апартаменты на четвертом этаже. Поскольку в «Париже» не соблюдались общепринятые условности и дела велись в высшей степени эксцентрично, Насер без большого труда вел довольно необычный образ жизни.
Деньги с него брали царские, но и требовал он нисколько не меньше. Его окружение состояло из Помпиду, другого слуги-француза Пуаре, ушедшего сейчас в отпуск, и шофера-американца Пола Джексона.
 Помпиду и Пуаре жили в апартаментах. Где жил шофер, никто не знал, но машина стояла поблизости в гараже. По требованию Гамаля Насера ни один клубный служитель никогда не бывал в номере. Иногда он обедал в городе, иногда в клубном
ресторане, но обычно обед подавали наверх под присмотром Пуаре.
Непростой француз,--отозвался о слуге Волков.
Пуаре, по свидетельствам, редко скандалил с шефом.
Из беседы с привратником Волков выяснил, что Гамаль Насер «тихий господин». Даже эти скупые слова прозвучали насмешкой. Корреспонденция, письма? Ни одного. Приглашения? Немногочислен ные. Но без конца приходили посылки. Всегда одинаковые, упакованные в бумагу, запечатанные си-
ним воском. По словам привратника, на воске всякий раз была отпечатана буква «К». Все посылки отправлялись из Лондона. Что касается посетителей-- ни единого за все девять месяцев.
Волков закрыл блокнот.
--Я звонил в гараж,--добавил он.--Шофер выехал в лимузине приблизительно без десяти семь. Еще остается цветочник, у которого Насер купил цветы, обнаруженные на заднем сиденье. Магазин сейчас закрыт, но утром ...
Тут в гостиную незаметно шмыгнул официант Виктор, пробормотав:
--Господин Нечитайло, к телефону.
К телефону? Нечитайло взглянул на часы, выходя из гостиной. Половина второго. Но после всех безумных вечерних событий даже не показалось странным, что кто-то звонит в такой час. Телефон
находился сразу же за дверью гостиной; он снял трубку, обуреваемый туманными фантазиями...
--Владимир!--прозвучал голос, внезапно пронзивший его до глубины души. Он не слышал его много месяцев. Прошлое сразу встало перед глазами.
--Надежда!--крикнул он.—Надежда Уткина. Голос, несомненно, ее, живой, раскатистый. Теперь ему стало ясно, почему весь день омрачали туманные
воспоминания. За ними маячила девушка,
маячившая перед глазами в том самом апреле, когда разворачивалось злодейское и изящное дело «музыканта» об убийстве.
--Это ты?--спросил голос, чуть задохнувшись.
--Я...Как ты поживаешь?--кричал он, стараясь, чтобы не дрогнул голос.
--Отлично! А...Последовала короткая пауза, потом они заговорили одновременно, и пришлось распу тывать фразы.  Надежда  приехала в Одессу по пути в Турцию на отдых. Она не пожелала останавливаться у друзей, чтобы отец не узнал, где она находится и предпочла пожить день-другой в какой-нибудь гостинице. Владимир Иванович слушал, почти ничего не понимая. И мысленно видел, как в этот момент она прижимает к губам телефонную трубку, размахивая сигаретой. Надежда Уткина, с янтарными глазами под длинными черными ресницами, то сонными, то встревоженными, оживленными, вопросительными. Надежда, с легко вспыхивавшим лицом и темно-золотистыми волосами. Надежда, милая, ласковая, способная пить как матрос и сквернословить не хуже газетчика. Я вспоминал ее мечтательность, ревность, ярость и нежность, наше старое знакомство в Петербурге.
--Слушай, Владимир,--говорила она,--ты не мог бы сейчас же приехать ... немедленно? Тут такое творится ...
... А когда дело «музыканта» закончилось, наступила незабываемая лихорадочная неделя в деревушкепод Петербургом, пока ее взбешенный отец нас не выследил и не покончил с безумием. Ста-
рик буквально волоком уволок её. Я получал
письма из настоящего плена. Но неделя все равно была! К счастью, Чумаченко, которого пригласили вести расследование, сколько мог, успешно сбивал отца со следа, радуясь счастливому времяпрепро вождению молодых людей.
--... Я просто боюсь! Слышала, твой друг Чумаченко  в Одессе, и сказала Екатерина...
Нечитайло напрягся. Имя Екатерина прозвучало в устах Чумаченко и, наверное,  неспроста.
--Ну что, можешь прийти?
--Конечно! Только шляпу возьму. А в чем дело?
--Не могу по телефону рассказывать. Запомни адрес?
Она назвала адрес дома. Разговор закон-
чился как-то сумбурно, и ему показалось, что Надежда крепко выпила.
И снова, повесив трубку, он ощутил тревожные предчувствия, порожденные одним словом--«Екатерина». Это имя произнес Чумаченко,  говоря о даме Нечаева, о женщине, близкой Гамалю Насеру, должно быть, о его любовнице. Имя Екатерина рас- пространённое, глупо видеть за ним одну и ту же женщину, глупо думать, что всех затягивает в один водоворот ...
Безуспешно стараясь выбросить странное совпадение из головы, Нечитайло быстро рассказал о звонке вышедшему из гостиной  Чумаченко. Он нахмурился и задумался. Из дверей доносился
сухой громкий голос инспектора Волкова.
--Да,--подтвердил Чумаченко,--ее зовут Екатерина Удовиченко. Сейчас, впрочем, возможно, иначе.
--Кто она такая?
--Постойте.--Он взял телефонный справочник.-- Шансов мало, хотя по свидетельствам Насер никогда не скупится на своих любовниц...--Страницы замелькали под его пальцами.--Черт возьми! Вот! Один-двадцать два, Сокольничья.
--Надежда,--заметил Владимир Ивановаич,--остановилась в соседнем доме.
--Тогда поспешите. Знаете, дело, возможно, пустячное, а может быть, очень важное. Нам известно, что Гамаль Насер нынче вечером ехал к Екатерине Удовиченко. Надо выяснить, доехал или нет. И помалкивайте. Даже Волков ничего знать не должен...
пока.
--Вы из чувства мести взялись за расследование?
--Я предложил пари и хочу его выиграть. Так что идите, и без крайней надобности ничего не расска зывайте. Надеюсь, можно верить, что вы не испортите дело.
Гамаль Насер, Нечаев, женщина в ночном клубе, Надежда, безжалостно подхваченные и расставлен ные слепыми божками не в круг, не в определенном порядке, не в затейливом марионеточном танце, а случайно, беспорядочно, словно их кружил некий ревущий вихрь. Всех несли бурные воды. Зайдя
в гостиную за пальто и за шляпой, Нечитайлозамешкался.
Волков только что замолчал. Наступила столь необычная тишина, что Владимир Иванович замер со шляпой в руке. Инспектор вновь щелкал зубами после длинной речи, во время которой он изо всех
сил старался не касаться той темы, которая его в первую очередь занимала. Он прокашливался, стоя у стола с виселицей,--плотный, модный, шикарный ... Безусловно, обстановка была странноватая. Яркие янтарные лампы, причудливая резьба под высоким потолком, высунувшаяся темная, коротко стриженная голова Волкова ...
--Что с вами, инспектор?--спросил Стороженко.
Инспектор Волков бросил на него непроницае мый взгляд практика, твердо следующего своим путем.
--Я вам уже говорил, господа,--начал он,--что за все время пребывания господина Насера никто здесь не посещал...
--Да?
--А нынче днем кое-кто заходил.--Волков переступил с ноги на ногу.--Нынче днем кое-кто побывал,--продолжал он.--Точно ничего сказать не могу. Около двух часов зашел некий мужчина, попросил соединить его по телефону с господином Насером. В вестибюле вечно темно, горит одна
лампочка на коммутаторе, поэтому лицо телефонист не разглядел. Мужчина держался в тени, только руки с длинными белыми пальцами лежали на стойке. Он спросил, у себя ли господин Насер. Телефонист ответил, что тот ушел. Мужчина секунду помешкал, потом попросил передать ему карточку,
предупредив, что он за ним вскоре зайдет.--Волков прервался, прищурив глаза.--Мужчина протянул свою карточку. Телефонист, не взглянув, отложил ее для передачи Гамалю Насеру. Вскоре его смена кончилась, и визитку никто не вручил. Вот
она, господин полковник.
Инспектор вытащил из блокнота кусочек картона и положил на стол, наблюдая за  реакцией нынешнего и бывшего начальников. Стороженко, бросив
быстрый взгляд, отвернулся с неестественно застывшим лицом. Нечитайло услышал сухой смешок Чумаченко. В желудке у него возникло тошнотворное ощущение. Вспомнилось обещание незнакомца вскоре зайти за Гамалем Насером. На карточке было искусно выгравировано имя:
              «господин Михаил Чурило».
Владимир Иванович почувствовал нереальность происходящего. Михаил Чурило был в настоящее время пугалом для ребятишек, олицетворявшем негодяя прошлых лет. Реальный Чурило в действительности был палачом в знаменитой одесской тюрьме и совершал вынесенные приговоры о смертной казни. Так что он имел все основания стать страшилкой для разного рода пьес в театре. Но предстать в роли мужчины с визиткой....
Туман на улице рассеялся, фонари окружали плясавшие яркие нимбы. Улица совсем опустела в пронзительном холоде. Вдали на Дерибассовской со скрипом пронеслась машина. На углу Нечитайло поймал проезжавшую машину, нырнул в темноту на заднее сиденье, и  поехал вверх по улице к Сокольничей.
Михаил Чурило, палач, вручил визитную карточку: Владимир Иванович считал это самой блестящей деталью творившегося вокруг безумия. Он
совсем близко крался в темноте за нами ... а может быть, и за Надеждой? В глухой одесской ночи визгливо пели колеса автомобиля, в темном салоне машины вставали воспоминания, ворочались в душе, причиняя болезненные, но радостные стра-
дания. Машина летело в бледных огнях с резкими гудками в таком же резком холоде. Цветочная, Сокольничая ...
...В деревушке под Петербургом в том апреле стояли белые домики, тянулись белые дороги, по ним скрипели повозки; испытующе поглядывая по сторонам, как колледжские профессора, шествовала достойная процессия гусей ... Он мысленно услышал их гогот. На сонных улицах с густыми деревьями, залитыми солнцем, пахло соломой, навозом. Глухо пела река ...
Он вспоминал крошечный постоялый двор в деревушке на маленькой реке с красно-белыми занавесками, шелестевшими на речном ветерке. Надежда их ловила... Ее глаза, руки, дымок коптившей в сумерках масляной лампы... Страдания, шепот, борьба, перебранки, слишком частая выпивка--все романтично смешивалось под проказливой весенней луной.
Нечитайло теперь с изумлением понял, что ему нужна Надежда. А вот и нужная улица... Слегка поблуждав в темном холоде, он нашел дом на чис-
тенькой улице. Машина со скрипом умчалось. Открылась огромная дверь в темный вестибюль, в глубине которого горела приглушенная лампа. Дверь открыла Надежда. Она казалась еще меньше прежнего. Слабый свет падал на белые плечи, на
темно-золотистые волосы с тоненьким белым пробором посередине, но лицо оставалось в тени. Она шагнула на свет, и он задохнулся, видя легкую улыбку, вопросительный взгляд ...
Услышал собственный голос, бормотавший, по их обыкновению, какие-то бессвязные высокомерные фразы, но в душе вскипал гнев, ибо в холле был кто-то еще. Мужчина. Проклятье! Ведь это наша первая встреча! Мужчина. Ну конечно. Видно, она не привыкла спать в одиночестве. Она протянула Нечитайло руку. Он на секунду коснулся ее, и что-то в душе его щелкнуло, встало на место, с которого больше не стронется.
--Владимир,--сказала она,--это доктор Веллингтон. Доктор Веллингто—Владимир Нечитайло.—В ней всё ещё говорило аристократическое воспитание и потому тяга к старомодному представлению незнакомых людей.
Нечитайло испустил глубокий вздох, и мужчина отчетливо встал перед его глазами. Высокий, худой, но огромный и сильный. Инстинктивно он ему  понравился. Лицо квадратное, умное, добродушное, с тяжелой, мощной челюстью, обезображенное
какой-то перенесенной болезнью, озаренное насмеш ливыми снисходительными зелеными, кошачьими глазами под густыми бровями. Ему было лет пятьдесят, но седина не тронула густых черных волос, а улыбаясь, как в данный момент, он выглядел на
двадцать лет моложе. Могучие плечи загородили свет ...
--Рад познакомиться, доктор,--сказал Нечитайло.-- Веллингтон! Веллингтон! Знакомая фамилия...Вы, случайно, не тот доктор Веллингтон,--уточнил он,--что живет в клубе «Париж»?
Он с удивлением посмотрел на Нечитайло:
--Тот самый, господин Нечитайло. Боже мой! Я про подобные вещи в книжках читал, только никогда не думал, что они удаются детективам на практике. Позвольте полюбопытствовать ...
И вопросительно улыбнулся, а я застонал, поймав через его плечо взгляд Надежды, Она лихорадочно гримасничала, прижав палец к губам. Эта юная дама постоянно Владимира Ивановича поражала своими способностями, о которых не подозревали даже ближайшие друзья. Видно, ему сейчас была уготована роль детектива, причем, зная смелый размах ее фантазии, главного, не сомневайтесь, европейского следователя-криминалиста.
--Гм!--промычал Нечитайло.
--...вы догадались об этом по грязи на моих ботинках, по потерянной запонке или чему-то подобному?--спросил Веллингтон.
Владимир Иванович презрительно махнул рукой:
--Фактически, все очень просто. Я сам остановился в клубе и мельком слышал вашу фамилию.
--А!--сморщил он лоб.--Ну, я рад, что это установлено не дедуктивным методом. Не совсем приятно иметь дело с такими людьми...--Доктор оглянулся на Надежду, одетый в пальто, слегка приподнял шляпу.--Думаю, я сделал все возможное, мадам,--сказал он.--Она сильно испугана, но ей, собственно, нужен просто хороший глоток спиртного. На всякий случай завтра загляну. Разумеется, она может вернуться домой. А пока доброй ночи.
--Я вам бесконечно признательна, доктор,--поблагодарила его Надежда.--Не знаю, что б я без вас делала ...
Призвав на помощь все свое актерское мастерство, Нечитайло старался изобразить детектива. Надежда потом заметила, что он смахивал на херувима с зубной болью.
--Можно узнать, что стряслось? --солидно вставил Нечитайло.
Веллингтон принял серьезный вид.
--Мадам Удовиченко живет в соседнем доме,-- начал он с задумчивым выражением зеленых глаз.-- Много вам рассказать не смогу. Я играл в бридж с друзьями неподалёку, мы довольно поздно разошлись. Примерно полчаса назад я шел по
улице, дверь соседнего дома распахнулась, оттуда с
криком выбежала женщина и упала. Мне сперва показалось, будто она ударилась о фонарный столб и лишилась сознания, а потом выяснилось, что это просто обморок С ней была мадам Надежда; наверно, она вам подробно расскажет, что там стряслось.
Мадам Надежда предложила принести ее сюда, она уже очнулась. Вот, пожалуй, и все.--Доктор надел шляпу. Уголки губ поднялись в легкой улыбке, он, прищурившись, смотрел на нас.--Доброй ночи, мадам. Всего хорошего, господин Нечитайло. Надеюсь, вы мне расскажете о дедукции. Как вам уже известно, я
живу в «Париже».
Дверь закрылась. Владимир Иванович посмотрел на Надежду  и, буквально,  зарычал:
--Быстро гони из дома эту женщину. Я хочу с то-
бой поговорить.
Потом они обменивались отрывочными замечаниями, стояли, чужие друг другу. Нечитайло сотни раз представлял эту встречу в сияющих красках, но почему-то знал, что в действительности все будет именно так--равнодушно, сумбурно и нехорошо. Они так старательно избегали сантиментов, что оба чувствовали себя беспомощно. И поэтому злились. Глаза ее чего-то искали, ошеломляюще ярко горели, прелестные мятежные губы были плотно сжаты. Сплошная неразбериха.
--Пойдем взглянем на пациентку,--предложил Владимир Иванович.
--Отлично. Она наверху.
Они пошли по огромному коридору, увешанному портретами, пыльному, душному. На фоне стенных дубовых панелей стояла ужасная светлая угловатая
мебель. Наверно, они оба себя чувствовали совсем крошечными. Начали подниматься по широкой лестнице--необъятной, громадной, застланной ковром-- по такой лестнице только гробы носить. Если бы не повороты, можно было бы без опаски спускать их по перилам. Внизу, в бездне, глухо горела лампа, на них веял сквозняк Почти наверху Надежда оста-
новилась. Он запомнил белизну ее лица, глубокий блеск глаз, окруженных черными ресницами. Над ее головой висел длинный темный портрет какого-то кружевного развратного господина. Она напоминала боявшегося темноты ребенка, перепуганного под громоздившимся портретом.
--Я хотела тебе рассказать,--начала она,--почему все так вышло ...
Голос тихий, холодный, неубедительный.
--Все время думаю...--продолжала она, сдвинув брови.--Знаешь, почему я с тобой постоянно боролась, скандалила, проявляла подозрительность, вела себя чудовищно? Знаешь?--требовала она ответа.
--Да,--тихо ответил он.
--Нет. Ничего ты не знаешь. Ты думал, будто я не желаю любви...Нет! Я в этом когда-нибудь сомнева лась? А ты? Если скажешь «да», значит, ты гнусный лжец.
Она отвела от него горящий взгляд и слепо побрела наверх, в глубокую тень. Они оба были смущены, озадачены, напряжены. Она стукнула кулаками в стену.
--Мы что-то потеряли в своем безумном мире, и все прочие тоже. Встречались забавные люди, в Петербурге, в Москве, в Одессе, повсюду. Черствые, сильные, лощеные, хихикавшие, ненавистные мне-- они тоже что-то упустили. Все наше поколение. Какую-то мелочь. Ты поймешь, что я имею в виду, после разговора с Екатериной,--добавила она.--Пойдем
наверх.
--Как ты с ней познакомилась ?
-- Я давно ее знаю. Сегодня тебе в клуб звонила, там сказали, ты в театр пошел. Екатерина увидела у меня свет, попросила зайти, знаешь, была расстроена, а потом... Боже мой, какой ужас! Одно за другим! Без конца сплошные поганые неприятности!--выпалила она, стиснув руки.--Почему именно я всегда вляпываюсь в подобные происшествия?
-- Ты тут совсем одна?
--Да. Окно взломала и влезла. Если мой отец узнает ...
Мрачная задумчивость под темным портретом, на ветреных высотах ада, была мимолетной. Открыв дверь в маленькую гостиную, выходившую окнами на улицу, в целости и сохранности вернулась веселая грациозная Надежда Уткина.
--Долго вас не было, милочка,--проворковал женский голос.
В глубоком кресле с наголовниками перед камином, единственным источником света в комнате, сидела Екатерина Удовиченко. Голос ровный, окрашенный непонятным акцентом, с четкими
согласными; каждое слово как бы звучало отдельной фразой. Когда мы вошли, она только чуть голову повернула.  Дрова в камине шипели, дымились светло-голубоватым дымком, бросая причудливые блики света на медную подставку, на лицо женщины. Она сидела очень прямо между наголовниками кресла, кутаясь в синий золоченый халат, принадле-
жавший, видимо, Надежде, слишком маленький для нее.
Лицо холодное, безупречное, раздраженное, с гладкой, белой, упругой кожей, на фоне которой накрашенные губы казались в кровь разбитыми. Темно-карие, с яркими белками глаза под прямыми бровями, взгляд ледяной, равнодушный, в высшей степени рассудительный. Темно-рыжие волосы скручены на затылке в узел. Нечитайло подумал, что, пожалуй, никогда не видел такой красивой и в то же время столь непривлекательной женщины.
Рост высокий, фигура, в данный момент полностью скрытая синим золоченым халатом, полностью отвечала самым греховным мужским представлениям, но сама ее пышность казалась
застывшей, железной, непроницаемой, точно так же, как лицо. Снова логика и рассудительность. Даже тени деловито лежали под крыльями носа, деловито омрачая лицо.
--Значит, вы детектив,--заключила она, твердо подчеркивая согласные.--Боже, какой молодой!--Неожиданно громко расхохоталась, полностью продемонстрировав прекрасные белые зубы.--Не обижайтесь. Сядьте рядом, давайте поговорим.
Похлопала рукой по стоявшему рядом дивану. С виду веселая, но взгляд трезвый, оценивающий; слишком крепко стиснутые зубы выдавали дурной нрав. Она протянула изящную руку, звякая массой серебряных браслетов с бирюзой. Я знал таких женщин, они часто встречаются в гостиных во время приёмов. Эти ловкие маленькие игроки любят часами сосредоточенно сидеть за столиками, до безумия обожают собачек-пекинесов, холят их и лелеют; по белым пальмовым променадам разносится их громкий смех. Носят наряды от модных портних и сомнительные жемчуга. Соблазнительные, невеже-
ственные, умные, суеверные, холодные, как кобры.
Екатерина Удовиченко отсутствующим тоном обратилась к Надежде.
--Дорогая,--сказала она,--окажите любезность, налейте мне еще того самого дивного вина. И сигарету. Я побеседую с милым молодым человеком.
Надежда застыла с недоуменно-презрительным выражением, но Екатерина Удовиченко уже забыла про нее. Она  все определенней не нравилась Нечитайло. И он не собирался ее просвещать.
 «Она приняла меня за детектива, значит, надо изображать детектива, держать все карты в рукаве, вести рискованную игру».
Женщина была испугана. Она смеялась, проявляла деловую сметку, но была чем-то насмерть испугана. И спросила, глядя в камин:
--Вы официально служите в полиции?
--Нет.
--Тогда скажу, я попала в тяжелое положение. В очень тяжелое, но не стала бы рассказывать полицейскому. Надежда утверждает, что вам можно верить. Она медленно перевела  равнодушный взгляд карих глаз на Владимира Ивановича. Губы словно шептали проклятия. Взгляд затуманился;
она вдруг ударила по ручкам кресла ладонями, и из ее уст под звон браслетов посыпалась металлически четкая ругань в адрес Гпмаля Насера.
--Знаете, я живу в соседнем доме. Содержит меня египтянин, очень богатый. Понятно? Десять лет назад кое-что произошло. Я молчала, но знала. Гамаль--его зовут Гамаль--жил в то время в Париже, где находилась и я. Случилось это в ноябре, сразу после окончания войны. У нас была веселая компания. Я с ним тогда еще не жила, но он был очень щедр. Всегда тратит очень много денег,--задумчиво заметила она.-- Понимаете, кроме Гамаля, за мной еще двое французов ухаживали. Француз Монтень, очень милый, однако...--пожала она плечами,--без денег, хромой после ранения. И другой, огромный, высокий, все время смеялся. Во время войны он был летчиком, самолет подбили, его посчитали погибшим, а он попал в парижский госпиталь. Все его называли Мат, не знаю почему, но мне он рассказывал, что
его настоящее имя значится в среди знатных людей. Он носил прозвище Мат, чтоб семья не узнала, что он остался в живых, и не требовала вернуться домой,--он еще не хотел возвращаться домой.
И опять рассмеялась, показав все зубы.
--Ха! Он все звал меня Кетти, «Кетти, моя девочка», а я отвечала: «Да, я твоя девочка, только, пожалуйста, убери руки».--Она снова широко сердито повела плечами, выпятив нижнюю губу.--Гамаль, проклятый богом дурак, решил, будто я предпочла ему этих людей. Ха! Будьте уверены, я не такая чертова дура. Но Гамалю в голову втемяшилась идиотская мысль! Он купил очень большой дом у Булонского леса ... Шестьдесят четыре комнаты. Стал устраивать приемы. И какие приемы! Чего они ему стоили! Сто тысяч франков один оркестр! И балетные танцовщики. Все напивались допьяна. Вечером 17 ноября он устроил какой-то египетский костюмированный бал. Шикарно! Триста тысяч...ну ладно...
Я никогда не видела Гамаля таким потешным и странным. Выглядел просто дико, со змеей на лбу.
Она замолчала, когда Нажежда подошла к камину с графином вина и серебряным портсигаром. поставила графин на столик у кресла, села рядом со мной на диван. Владимир Иванович смотрел на желто-голубые языки пламени, шипевшие над
дровами, и перед глазами возникали жуткие образы. Змея--царская диадема, символ фараона!--вполне естественно смотрелась бы на лбу Гамаля Насера. Его будто кто-то по спине ударил: припомнился дневной рассказ Чумаченко о найденном полицией в лесу теле мужчины в сандалиях и золоченых одеждах египетского вельможи. Он был застрелен в голову ...
Екатерина Удовиченко подняла руку, закуривая сигарету, звякнув сверкающими браслетами. Губы выпустили колечко дыма, проплывшее мимо стеклянных, застывших глаз. Вытянулась,изогнулась, глубже откинулась в кресле, обхватив плечи руками. Лицо холодное, мертвое, настороженное. Темно-карие
глаза щурились. Кровавые губы с прилипшим кусочком бумаги от сигареты медленно приоткрылись, обнажив белые зубы.
--Гамаль читал всякие вещи, которых я не понимаю,--неожиданно сообщила она.--Абсолютно не понимаю ... Однажды вечером шел буйный пир. Не могу рассказать, что стряслось. Я искала Монтеня  и Мата и не смогла найти. К утру явился один мой приятель. Его била дрожь, хотя он не был пьян, в от-
личие от остальных, и не мог никому ничего втолковать,-- все в дым пьяные валялись на полу. Он стоял и кричал, что кто-то застрелил Монтеня, разыскивают Кина.
В тишине треснуло полено.
--В Булонском лесу нашли мертвого Монтеня. Мертвецки пьяный Мат оказался в своей квартире на авеню Марсо, лежал в постели с револьвером в руке. А Гамаль улыбался.
Снова пауза. Она потерла руки, сильно затянулась сигаретой.
--Кин, протрезвев, разрыдался. Объяснил, что дрался с Монтенем на дуэли. Полиция спрашивала, где другой пистолет, потому что оружие было только у Мата. Мат сослался на Гамаля, который дал им пистолеты, пообещал присутствовать при дуэли и дать сигнал стрелять. Понадеялся, что Гамаль подтвердит. А Гамаль только          улыбался и пожимал плечами. Объявил все это ложью ...
Она скрестила ноги в шелковых чулках, потянул  ась к графину, налила себе вина и невозмутимо откинулась в кресле.















         Г Л А В А  4


Потом весело и энергично взмахнула бокалом, высоко вздернув плечо.
--Вам интересно, милочка?--обратилась она к Надежде, пролив немного вина на синий халат и сокрушенно надув губы.--Ох, я очень виновата, моя дорогая! Такая красота...
Надежда улыбнулась мне через плечо.
--Ах!--вздохнула Екатерина.--Как мило! .. Девочка и великий детектив! Но мы заняты делом.--Челюсть ее
вдруг стала жесткой, квадратной.--Как я вам уже сказала,--продолжала она, затягиваясь сигаретой,-- Мат был пьян до того, что почти ничего и не помнил. Помнил, что вызвал на дуэль Монтень, стрелял в него, но считал, что промахнулся. Помнил, как Гамаль хлопнул его по спине, сообщил, что Монтень застрелен, и велел отправляться домой, так как дело плохо. И все.
--Гамаль все отрицал. Заявил, что слышал, как Мат грозил Монтеню; наверно, просто завел его в Булонский лес и застрелил. Обещал предъявить доказательства, что не выходил из дому весь вечер. Сослался на меня, потому что все прочие были
пьяны, и я подтвердила ...
--И это была правда?
Она задумчиво взглянула на Нечитайло, скривила губы в легкой улыбке, пожала пухлыми плечами:
--Откуда мне знать? Я на него вообще никакого внимания не обращала. А он подарил мне прелестные серьги, так чего вы от меня хотите?
Екатерина Удовиченко продемонстрировала столь искреннее недоумение, что писатель только кивнул:
--Понятно. Продолжайте, пожалуйста.
--Хорошо. Приятно, что вы такой милый мужчина и все понимаете... Ну, Мата судили за убийство, Гамаль был свидетелем, и я тоже. Мат сказал, плевать ему на приговор, он хочет только доказать, что была дуэль, и он не такой подлец, чтоб стрелять в безоружного человека.--Она рассмеялась, вы-
пила, задумалась и опять рассмеялась над очень смешным заявлением. Потом вдруг стала серьезной.-- Мата приговорили к пожизненному заключению. Но он не стал его отбывать. Он повесился в камере.
Женщина откинулась на спинку кресла. Где-то далеко в большом доме часы пробили половину третьего.
--Я страшно нервничала, пока все не кончилось,-- задумчиво призналась она.—И вот теперь—Одесса. Всё может повториться. Я боюсь только одного человека, только одного. Вы его не знаете. Некий Чумаченко. Он, когда я ему рассказала об этом, ничему не поверил. А до этого, вдруг пришел, постучал ко мне в дверь, улыбается и говорит: «Добрый день, мадам». А я говорю: «В чем дело? Я вас не знаю!». А он говорит: «Совершенно верно, мадам,--и опять улыбается.--Но, возможно, узнаете. Просто хочу вам сказать, что, возможно, узнаете». Вот т огда я ему всё и рассказала. И он ушел. Я боюсь
полицейских. Они не дураки. Каждый раз, как подумаю обратиться в полицию, вспоминаю его ... и боюсь. Но вы ... вы, дружочек, совсем другое дело.
«Слепые божки плетут сеть! Смерть, случайность, безрассудство Надежды--всё привело к тому, чтоб я выслушал рассказ женщины, не желавшей иметь дело с полицией! По чистой
случайности я не открыл ей правду. И к чему все это?».
-- Вам непонятно,--заключила она,--зачем я все это рассказываю. Слушайте. Уверяю вас, я никогда не знала настоящего имени Мата. Правда. Но его кто-то знает. Кто-то считает меня и Гамаля виновными в смерти Мата и собирается нас за это убить. Бежал из Франции и Гамаль. А этот человек приехал за нами в Одессу.
Она смотрела на меня пристально, напряженно, подавшись вперед.
--И кто же?--спросил я.
--Не знаю! Но хочу узнать! Это просто ужасно! Он так и кружит поблизости, я больше не могу!
Нечитайло приходилось вести себя осторожно, не выдавая известных фактов: зловещая картина почти полностью прояснилась, и я с трудом сдержал триумфальное восклицание.
--По-вашему, некий знакомый или друг Мата запланировал изощренную месть?
--Да.
--Но все это случилось десять лет назад. Вы утверждаете, что вас кто-то преследует,--осторожнее!-- все это время?
--Нет-нет-нет. Вовсе не десять лет. Только после нашего приезда в Одессу. Несколько месяцев. И в основном Гамаля преследует. Я его заметила только пару недель назад. И хочу вам рассказать. Наплевать на Гамаля, дело во мне, понимаете? Пускай он убивает Насера, обо мне есть кому позаботиться. Но
если он хочет убить и меня ...--Она всплеснула руками.
--Ясно,--сухо заключил я.--А почему вы решили, будто вас преследуют и что это связано с гибелью Мата?
--Ох, Гамаль точно знает. Он мне почти ничего не рассказывал, вел себя странно. Пришел в ярость. Сказал, что его смерть пришла, он точно знает.--Она подчеркнула слова, стукнув по ручке кресла. В глазах горел суеверный ужас.--Сказал, полиции сообщать бесполезно, и еще говорил что-то странное, я не
поняла. Только я вам не про него рассказываю, а про себя.--Она замолчала, собираясь с мыслями, допила свой бокал и поставила.--Гамаль мне давно говорил, что кто-то его постоянно запугивает, присылает посылки, понятно? А я только смеялась. А потом, боже мой, получила письмо! При себе у меня его нет,
оно дома, но я помню, что там было сказано, каждое слово.--Екатерина подняла палец и медленно процити ровала:
«Дорогая  мадам Удовиченко! Недавно мне стало известно о вашей причастности к смерти в Париже юноши по имени Мат. Я не убежден, что вы одна заслуживаете наказания, но, будьте уверены,
оно вас настигнет. 17 ноября наступает десятая годовщина со дня его смерти, и, надеюсь, она станет памятным событием и для вас, и для господина Гам аля Насера. Искренне ваш ... «
--Она замолчала, тяжело дыша.
--Кто же подписался?--спросил я.
--Михаил Чурило,--ответила женщина.
«Я подумал, почему за убийство во Франции должен мстить не французский подданный, а наш местный легендарный, мифический Чурило».
Теперь тень, которая омрачала наш вечер, сгустилась в полную силу. Владимир Иванович мысленно увидел на спинке кресла Екатерины Удовиченко белые руки Михаила Чурило, лежавшие на стойке телефонного коммутатора клуба «Париж».
Она сидела неподвижно в слабом свете камина, стиснув руки.
--Я спросила Гамаля, кто это такой. Он выяснил и сказал, что  это символическое прозвище  местного тюремного палача прошлого... Так звали человека,
который в старину вешал в Одессе осужденных.
-- И как вы поступили?
--Ну, сначала... Гамаль страшно нервничал ... хотел, чтобы я помогла ему выяснить, кто за этим стоит. Только какое мне дело? Потом, получив письмо, я, естественно, испугалась. И, естественно, согласилась помочь.
Она прикурила новую сигарету от старого окурка.
--Гамаль сказал, есть у него одна ниточка ...
--Какая?
--Не знаю. Понимаете, Мат о себе никогда особенно не рассказывал, но однажды упоминал при Гамале имя какого-то своего друга, живущего в Одессе. Гамаль его крепко запомнил: Нечаев.
--А!
--Понимаете, Гамаль задумал выяснить у Нечаева, кто такой Мат. Ведь, если Мат о нем рассказывал, Нечаев его должен знать, правда? А если мы выясним, кто такой Мат, возможно, удастся узнать, кто решил за него отомстить. Только
Нечаев оказался ужасно потешным,--неожиданно расхохоталась Екатерина со вспыхнувшим от воспоминания взглядом.--Ха! Одесситы такие смешные! По-моему, Нечаев просто дурак. Нет-нет, я сейчас расскажу. Гамаль заморочил ему голову, направил в ночной клуб, где мы с ним познакомились. Он был в стельку пьяный, собрался меня домой провожать. Зачем он мне нужен? Я от него улизнула, такси отослала, он не знал ни моего имени, ни адреса ... Мы побоялись прямо спрашивать, знает ли он Мата; вели себя осторожно, чтоб он не догадался, чего нам от него надо, потому что ...
--Вы думали, что он и есть Михаил Чурило?
Она удивленно взглянула на меня:
--Он? Ха! Да это просто рыба! Нет-нет-нет! Вдобавок, неужели вы думаете, будто я села бы с Михаилом Чурило в такси? Ха! Разве я похожа на идиотку, проклятую богом, дружок? Ха! Нет-нет. Мы просто думали, что он знает Мата, и все.-- Она нетерпеливо махнула рукой.--Но он ничего не знает! Я предупреждала Гамаля. Если Нечаев знал Мата только под вымышленным именем, откуда ему знать настоящее? Откуда ему знать, кто такой на самом деле Мат? Ба! У Мата была целая куча друзей.
--У вас нет какой-нибудь его фотографии?
--Нет.
--И даже на суде не выяснилось, кто он такой?
--Нет. Он сказал: «Если мне суждено умереть, зачем позориться?». И никто ничего не узнал, Мат уничтожил все свои документы. Сказал: «Я просто исчезну».
--Ну а как он выглядел?
--Пф!--тряхнула она головой.--Не знаю. Высокий, волосы темные, глаза серые. Не знаю. Обыкновенный. Вроде вас. А теперь слушайте, что сегодня случилось.
Надежда, поежившись, встала с дивана, направилась к камину, пошевелила дрова. Поленья вспыхнули, но в комнате было очень холодно. У меня тяжело билось сердце.
--Владимир Иванович, Михаил Чурило схватил Гамаля!
Сообщение не вызвало реакции, которую ожидала Екатерина Удовиченко. Нечитайло только кивнул и спросил:
--Откуда вам это известно?
--Гамаль в начале дня позвонил. Был простужен, взволнован, но обещал вечером заехать, мы вместе пообедаем. Я согласилась, потому что отпустила горничную и кухарку. Он собирался приехать около восьми. Ну, я вечером оделась, приготовилась, а Гамаль не явился. Я ждала, ждала, его не
было. Осталась в доме совсем одна и вдруг думаю: «Боже мой, что-то, наверно, случилось!» Пошла, включила везде свет, каждый раз, услышав машину, выглядывала в окна, открывала дверь, а он не приезжал. Я к нему в клуб позвонила, мне ответили, он час назад вышел. Тогда я подумала, что
его схватил Михаил Чурило. И за мной придет! Я чуть с ума не сошла!--Губы ее задрожали. Она посмотрела на Надежду.--Дорогая, где мое платье? Я кое-что в кармане оставила. Поскорее!
--На стуле позади вас,--ответила Надежда.
Женщина встала, оказавшись даже выше, чем Нечитайцло думал. Напрягшиеся мышцы подчеркивали чувственные линии тела,
великолепную грудь, бедра под тонким синим халатом, ноги в черных шелковых чулках, натянутых выше колен. Но никакой скованности и неловкости не было в этой высокой фигуре, двигавшейся в тени. Владимир Иванович видел, как она что-то вытащила из кармана скомканного платья на стуле; наклонившись, стрельнула на него глазами, сверкнула кудрявыми рыжими волосами. Потом
вернулась в кресло, держа что-то в руке.
--Прошел еще час, тогда я поняла: что-то произошло. Села у окна, заметила проходившего полицейского и была так испугана, что позвала его зайти поговорить, а он не захотел. Просто
не захотел!--прорычала она.--Я боялась и выходить, и оставаться дома. Потом разглядела здесь свет, вспомнила, что днем встретила госпожу Уткину, позвонила и говорю: «Ради бога, дорогая, придите, посидите немного со мной, мне страшно».
Она пробовала дозвониться до вас, а вас не было. Мы сидели наверху, выпивали, разговаривали, она мне рассказывала, как вы замечательно вели расследование в Петербурге ...
Нечитайло покосился на Надежду с горевшими щеками, упорно прятавшую глаза.
--Время шло, шло, Гамаль не появлялся, мадам Надежде надо было идти, я ее уговаривала остаться. Потом, через какое-то время, кто-то стукнул в дверь.
При этих словах Владимира Ивановича охватила холодная дрожь. Глаза Екатерины неотрывно смотрели на него с отчаянной мольбой.
--Тук-тук-тук, вот так, в парадную дверь. Тук-тук-тук.--Женщина медленно подняла руку, изображая стук.--Я подумала, может, этоГамаль? Но он всегда в звонок звонит. Сначала боялась спускаться. И попросила Напдежду пойти вместе со мной. Везде горел свет. Я шла по лестнице, едва дыша от страха, а
он все стучал ... тук-тук-тук. Открываю дверь: никого. Я вгляделась в туман и увидела на ступеньке визитную карточку. Наклонилась поднять, и вдруг кто-то дотронулся до моего плеча.--Она взмахнула рукой, всхлипнула, широко открыв губы, обнажив крепко стиснутые зубы.--Только ее взяла, рука сзади коснулась моего плеча. Больше я не могла вынести, закричала, побежала, а дальше ничего не помню. Очнулась здесь, на диване, с карточкой в руке.
Екатерина Удовиченко протянула ее, и он знал, что увидет. В слабом огне камина разглядел зловещую надпись: «Господин Михаил Чурило»--и следы крови с краю.
Долгое молчание ...
--Никто на вас не нападал?--спросил Нечитайло.
--Нет. По-моему, это было ... предупреждение. Он, наверно, еще не приготовился ...
--А кто стукнул вас по плечу?
--Я ... никого не видела.
Нечитайло оглянулся на Надежду:
--А ты в тот момент где была?
--Рядом,--ответила Надежда, с осунувшимся лицом, глядя прямо перед собой.--И тоже никого не видела.
--А потом что было?
--Она упала в обморок под фонарем. Я увидела прохожего, мы оба над ней наклонились, я сказала, врача надо вызвать, а он говорит, что сам врач. Мы её сюда принесли, она не хочет уходить.
--Вернуться домой?-- взвизгнула женщина.--Я, по-вашему, сумасшедшая?
--Успокойтесь, пожалуйста. Когда все это произошло?
--Могу точно сказать,--тяжело дыша, отвечала Екатерина,--потому что всегда смотрю на часы. Было пятнадцать минут второго.
Проблема поставлена. Перед ними лежали кусочки, составлявшие прихотливую дьявольскую картину. Владимир Иванович над ней нерешительно призадумался. Чумаченко не велел ничего говорить.
О чем можно спрашивать?
--Я не могла больше этого вынести,--продолжала она,--вспомнила рассказ мадам Надежды, попросила ее вам позвонить ...
Надежда неплохо блефует, и я, кстати, тоже ...
--Скажите, господин Нечитайло, как по-вашему, мне угрожает опасность?
--Да.
--Думаете, он схватил Гамаля?
--Да.--Это Нечитайло  мог с уверенностью сказать. Забавно, до чего легко сидеть с рассудитель ным, умным видом, когда все уверены в твоей редкостной проницательности. Он почесывал подбо-
родок и хмурился, чувствуя себя словно император России.--Мы должны в психологии разобраться,-- заявил Владимир Иванович, тряхнув головой.
Подобное заявление всегда можно смело высказывать, если не имеешь понятия, что происходит.
--Но что мне делать, я вас спрашиваю?
--Что делать?--повторил Владимир Иванович, решительно хлопнул себя по коленям, поднялся, подбирая соответствующие своей роли слова.-- Не большая загадка, госпожа Удовиченко. Мне надо
немного подумать. Давайте завтра встретимся. Если не возражаете, я возьму карточку. И хотелось бы взглянуть на полученное вами письмо. Вы вернетесь домой?
--Нет! Здесь, у Надежды, останусь. Мы закроемся вместе в комнате и возьмем пистолет.
Екатерина  все трезво продумала, разубеждать ее бесполезно. Они еще о чем-то поговорили, ни к чему не пришли, так как Нечитайло приходилось расспрашивать с большой осторожностью. Несколько раз он испытывал искушение выложить правду, но
в тот сонный утренний истерический час это не пошло бы на пользу. А какого можно было б нагнать страху на полную самообладания даму, небрежно упомянув имя Чумаченко!
--Не знаю,--бормотал Владимир Иванович,--потолкую с коллегой. Например, с ...
Нечитайло уже уходил, оглядываясь на нее из дверей, и спросил в заключение:
--Неужели никому не известно истинное имя Мата?
--Известно,--неожиданно объявила она.
--Что?
Екатерина, рассеянно глядя на слабый огонь, подняла голову, и во вспышке пламени он хорошо разглядел ее взгляд. В нем читалось, что она допустила грубую ошибку.
--Да,--резко бросила она,--есть такой человек. Только нельзя заставить его говорить.
--Кто это? Что вы имеете в виду?
--Я это обсуждать с вами не собираюсь,--равнодушно сказала она.--Есть кое-кто. Только мы от него ничего не узнаем. Почему--неизвестно, но я вас уверяю, он ничего не скажет, и все.
Больше Нечитайло ничего из нее не смог вытянуть. Она твердо стиснула губы, принялась грубо ругать Гамаля Насера. Да, Екатерина Удовиченко совершила ошибку, проговорившись, но в чем суть, Владимир Иванович понятия не имел. Все больше загадок! Они гонялись за Нечаевым в надежде выведать настоящее имя Мата, а того, кому оно точ-
но известно, если женщина говорит правду, оставили в покое, пожимая плечами. В любом случае Владимир Иванович не сумел получить от нее объяснения.
Вдобавок ко всему у Надежды испортилось настроение. Они спускались по широкой лестнице, дрожа от холода. В сумрачный утренний час дом выглядел еще мрачнее. Все кругом злобно рычало, и нельзя было предугадать, когда и почему раздастся очередное рычание. Попытки рассудительно
поговорить с Надеждой оказались безнадежными. Она превратилась в хорошенького испорченного ребенка и не желала рассуждать логично. Открыла парадную дверь; пока Владимир Иванович надевал
пальто и шляпу, холод пробрал его до костей. Туман рассеялся, на улице светила ледяная луна. Романтика! Глаза его сонно слипались.
--Спокойной ночи, господин Нечитайло, --холодно проговорила Надежда.--Спасибо, что впутали меня в такую кашу.
Сплошные восклицательные знаки.
--Разреши напомнить,--вежливо вставил Владимир Иванович,--куда ты меня впутала своей умной тактикой.
Вся сцена была серебристой, мертвенно-бледной. Надежда стояла, глядя на луну, выдыхая плывущие облачка пара, но, хотя дрожала от холода, сверкающий яркий взгляд был твердым.
--Иди в дом,--велел Владимир Иванович,-- простудишься.
Романтика! Беспокойный предрассветный ветер подметал спящие площади Одессы, шаги Нечитайло гулко стучали по тротуару. Уличные фонари бледнели на слабом свету ...
Владимир Иванович добрался до «Парижа» после четырех, потому что не смог поймать ни одного движушегося средства. В окне гостиной горел тусклый
свет, но кругом царила полная тьма. Дверь--турникет с грохотом повернулась. Вглядываясь из темного вестибюля в коридор налево, Нечитайло заметил проблеск света за портьерами на двери
гостиной. И знал, кто не спит,--человек, не страдающий хронической бессонницей.
Чумаченко словно не услышал, как он вошел. Сидел в глубоком кресле перед огромным камином, развалившись, с открытой книгой на коленях. У плеча его горела лампа, но во всем зале было темно. В опущенной руке он держал стакан, видя в глубине слабого пламени призрачные картины. Подбородок уткнулся в грудь, полковник не оглянулся, однако пробормотал:
--Долгие ночи, Владимир Иванович. Долгие ночи ...
Потом слегка протер рукой глаза, обнаружил в стакане остатки водки, допил, бегло улыбнулся в огонь, словно делясь с ним тайной.
--У меня немало новостей,--объявил Владимир Иванович.--Слушайте! Знаете ...
--Знаю,--перебил он.--Знаю я ваши новости. Оставьте. Не хочу говорить ...
--Не хотите послушать?--возмутился писатель и умолк, глядя на книгу, которую Чумаченко положил на стол.--Что за чертовщина? «Загадочные убийства в...» ...
Чумаченко серьезно взглянул на книжку и кивнул. Нечитайло решил, что он пьян.
--Очень хорошая книжка,--заверил он писателя.-- Детектив ... я от него в безумном восторге! Пока точно
не знаю, кто виноват, но еще даже и половину не прочитал.—Всё это он проговорил по-французски  и  усмехнулся.—Ну, Владимир, очнитесь! Вид у вас очень
странный.
--Перед вами настоящее убийство, а вы сидите и читаете ...
--Ах! Вы ничего не понимаете, старина! Да ведь это,--рассуждал Чумаченко, постукивая пальцем по ярко-красной кровавой обложке,--единственный способ для интеллигентного человека вырваться из нашего в высшей степени серого мира. Я чув-
ствую, как становлюсь философом ...
--И это говорит известнейший в Одессе детектив!-- вскричал Нечитайло.--Вам это совсем не к лицу. Правда, позвольте напомнить, гораздо невероятнее, чем ...
--Прошу вас,--перебил Чумаченко,--избавьте меня,
пожалуйста, от этой надоевшей лжи. Вы собираетесь высказать единственный парадокс, который сумели выдумать люди, лишенные воображения. И он абсолютно ошибочен. Это хитрая пропаганда, Владимир, со стороны невеселых людей, желающих,
чтобы выдумка была столь же скучной, как правда. Пожалуй, единственный старый афоризм, в котором никто в нашем скептическом мире не сомневается. А нам требуется какой-нибудь бесстрашный иконоборец, который смело выступил бы против этого распроклятого утверждения и заявил: «Вымысел гораздо невероятнее, чем правда».
--Налейте себе еще выпить,--посоветовал Владимир Иванович.
--Но, Владимир, сколько вреда от этого афоризма! Мы гнусно подначиваем писателей, а потом злимся, когда они в ответ пишут что-нибудь необычное. Вызываем их на бой без правил,
а когда они выходят на ринг, кричим: «Это нечестно!». По нашей извращенной логике, литература не должна преследовать провозглашенные ею цели. Говоря «это невероятно», мы стараемся отвратить писателей от опасных фантазий. Разумеется, вымысел обязательно интереснее правды. Когда нам хочется
высказать особенно высокую оценку необычному факту, мы говорим: «Поразительно, прямо как в настоящем романе».
--Наука,--пророчески объявил Нечитайло, странным образом поменявшись с Чумаченко профессиями,--доказывает, что самые безумные полеты фантазии не сравнятся с причудами здравого человеческого рассудка ...
Чумаченко сокрушенно покачал головой:
--Очень прискорбно, Владимир, что вы изрекаете журналистскую белиберду. Верите в драконов и морских змеев? Ну, по--моему, замечательно, когда за ними в великих сказках гоняются рыцари на боевых конях, но огнедышащие драконы в моей собственной голове утомляют меня. Слишком похоже на охоту за
комарами в темной комнате. Турниры доктора Фрейда в ночной рубашке не вызывают такого волнения, как сражения в сказочном Камелоте ...
--Но ведь вы,--вставил Владимир Иванович,-- занимаетесь самыми страшными криминальными преступлениями ...
-- Как многие другие,--перебил он, зевая.--И все время бесконечно скучал. Отсюда и «Загадочные убийства в...». Единственный литературный жанр, который я могу спокойно читать. Военные рассказы, теперь описывают любовь немцев к русским, а русских к немцам  да малую кучку злых богачей, которая всем запрещает плясать вокруг майского шеста на ничейной земле. Рассказы о плотской страсти и любви, тоже меня восхищавшие,
мрачно и серьезно доказывают, что мужчина и женщина могут заниматься чем угодно, лишь бы это не доставляло им радости. А наши «жизненные», «серьезные», «значительные» книги ... Боже! Их авторы изо всех сил стараются, чтобы они
напоминали дурной перевод с иностранного языка ...
Чумаченко весело взглянул на Нечитайло.
--Я рыцарь, Владимир,--продолжал Чумаченко этот странный для Нечитайло монолог,--и не хочу
видеть даму, которую соблазнили односложным словом. Это несправедливо по отношению к ее целомудрию... Но здесь, в этой книге, меня не обманут. Прекрасный кошмар не ограничен никаким скучным правдоподобием, ни одним обескураживаю ще реальным фактом. Детектив никогда не
ошибается, что мне и нужно. Никогда не пойму, зачем писатели изображают их людьми, терпеливыми тружениками, способными заблуждаться, но преодо левающими препятствия исключительно благодаря усердию. Причина конечно же в том, что им не хватает ума для создания поистине умного персонажа, поэтому они стараются подсунуть нам подделку ...
--Долго вы еще будете читать лекцию?—спросил Нечитайло.
--... короче говоря, в жизни не найти волнующей драмы, нелегкой разгадки коварного замысла, того, что я нахожу в этой книге. Отвечая на ваш последний вопрос, скажу: лучше идите ложитесь в постель. Я хочу дочитать свою сказку.
--Но реальное дело?
--Дорогой Владимир, ничего нет особо загадочного в реальном деле. Если мясник, булочник или фонарщик совершит преступление, все уверены, что я его поймаю, только не просите, пожалуйста, чтобы я им заинтересовался. Ибо я считаю «людей»
страшно скучными. В любую минуту, как только вам будет угодно, можете услышать разгадку реального дела... А пока, признаюсь, меня занимает личность, совершившая убийства в этой книге...
Нечитайло, следуя совету Чумаченко, оставил его склонившимся над книгой со сдвинутыми бровями, когда стрелка часов подбиралась к пяти.


--Дз-з-а-з-э-з! Нескончаемый звон в сонном тумане.
--Телефон,--произнес чей-то звонкий голос.
Владимир Иванович сел в постели в тумане и потянулся к трубке. В комнате стоял убийственный холод! Снова туман или дождь? От чашки чая у моей постели шел пар. Он понял, что голос принадлежал официанту, принесшему чай.
--Алло!--сказал он в трубку.
--Владимир?--спросил голос Надежды, и он сразу проснулся.--Владимир, она утром ушла.
--Да?
--Владимир, ты все знал вчера вечером! Я видела газеты.
--Да?
--Я сегодня уезжаю.
--Нет, не уезжаешь. Я объявлю тебя соучастни цей, укрывательницей или еще кем-нибудь... Закрой окно--велел Нечитайло официанту.
Владимир Иванович с Надеждой договорились днем выпить чаю, и он пообещал подробно рассказать ей о деле. Официант сообщил, что господа из полиции ждут его внизу за завтраком. Одеваясь, Владимир Иванович припоминал события прошедшей ночи. По крайней мере, было частичное объяснение появления Михаила Чурило и приключения Нечаева с таинственной дамой из ночного клуба. Вот так!
Чумаченко и Стороженко завтракали в пустой столовой, где было темно, только на их столике горе-
ла лампа. Инспектор Волков только что вошел, попросил чашку кофе.

68
После завтрака закурили, почувствовали себя уютней. Владимир Иванович изложил свою историю от начала до конца. Инспектор Волков не ком-
ментировал, но таращил глаза, щелкал зубами, деловито чиркал карандашом в блокноте. В заключение Стороженко нахмурился, выбивая трубку о край тарелки.
--Вы неплохо позабавились? --бросил он.
--Если бы вы побеседовали с той женщиной десять минут,--заметил Нечитайло,--слово «забава» исчезло бы из вашего словаря. Она на удивление несимпатична.
--Владимир верит только в идеальную женщину,--пояснил Чумаченко.--Тем не менее Екатерина иногда раздражает.
--Кроме того,--продолжал Нечитайло,--она практически призналась, что помогла отправить за решетку несчастного француза Мата... Возможно, это действительно была дуэль.
Стороженко надул губы, нахмурился.
--Тем не менее вы, по-моему, незнакомы с законом, господин писатель,--сказал он.--Сам факт дуэли никак не отразился бы на приговоре Мата. Закон не признает смягчающих обстоятельств. Любое покушение на жизнь считается убийством, особенно на дуэли, когда покушение на жизнь
наиболее очевидно. Мат виновен в убийстве ... С другой стороны, Гамаль Насер, если он хоть как-нибудь замешан в деле, тоже виновен в убийстве. В глазах закона виновен не меньше, чем
Мат. Он, видимо, больше сам старался отмыться, чем засадить в тюрьму Мата. Не слишком благородное дело, однако ...
--Вы хотите сказать,--уточнил Владимир Иванович,--что если решите драться на дуэли, например с Чумаченко, а мы с инспектором Волковым просто будем вашими секундантами, то нас обвинят в
убийстве одного из участников?
--Совершенно верно.
--Значит, Гамаль Насер не питал вражды к Мату!
--Минутку, пожалуйста!--вмешался Чумаченко, насмешливо улыбаясь.--Вы имеете в виду французский закон, Сергей Валентинович.
--Разве в России не то же самое?
--Теоретически да. Но решение всецело зависит от присяжных, они абсолютно свободны в рамках закона, и судья не всегда предлагает им вынести обвинительный приговор... И дуэли у нас уже давно запрещены. А во Франции она даже сейчас считается абсолютно честным, достойным, благородным делом, гораздо более здравым, чем бесконечная волокита
судебных разбирательств и исцеление раненого сердца денежными бумажками.
Стороженко нетерпеливо махнул рукой.
--Да!--хмыкнул он.--Дуэли! Значит, истину устанавливает на дуэли тот спорщик, кто лучше стреляет из пистолета.
--Или,--добавил Чумаченко,--ее устанавливает в суде тот спорщик, кто лучше лжет. Условия одинаково честные.
--Тем не менее это мелодраматично. И очень глупо, разве вы не видите? «Сударь, вы меня оскорбили, поэтому я вас убью».
--Тогда как нынче,--задумчиво проговорил Чумаченко,--попросту говорят: «Сударь, вы меня оскорбили, поэтому я очищу ваш бумажник». Я не уверен, какой способ лучше, но вполне
очевидно, какой из них честнее ... Во всяком случае, я старался высказать ваш собственный взгляд на предмет. В высшей степени невероятно, чтобы французский суд приговорил человека к пожизненному тюремному заключению за дуэль в пьяном виде, особенно если бы кто-нибудь встал и произнес цветистую речь. Я уверен, что Гамаля Насера вообще не осудили бы за простое присутствие на дуэли. Нет. Насер действовал сознательно, хитро, мстительно. Полагаю, он сам задумал дуэль, подстрекая пьяных соперников, сам оставаясь
трезвым. Полагаю, он высказал предложение, предоставил оружие ...
Инспектор Волков нетерпеливо заерзал.
--Господин полковник,--сказал он.--Суть в том, что вы все время знали об этом, не так ли? Вчера вечером знали.
--Вчера вечером--да, догадывался. Но хотел убедиться, что все эти события связаны ... Позвольте мне закончить. Наконец, я вообще не считаю, что один француз застрелил втрого француза.
--А!--пробормотал инспектор Волков, кивая.--Да, я тоже об этом подумал.
--Я  читал отчёт о деле. Инспектор уголовной полиции Франции прибыл на место слишком поздно, ничего уже не мог сделать,--продолжал Чумаченко,-- но все видел своими глазами. Пуля попала Монтеню в лоб точно между бровями, на лбу были следы пороха. Даже на пъяной дуэли с такого близкого расстояния не стреляют. Конечно, это послужило прекрас-
ным свидетельством, что не было никакой дуэли и что Мат целенаправленно убил Монтеня, приставив пистолет ко лбу. Я согласен, убийство целенаправ ленное, но не согласен с выбором убийцы. В данный момент не стану входить в объяснения.
у меня нет доказательств.--Он помолчал.--Но я убежден, что Гамаль Насер застрелил Монтеня из пистолета Мата. И, господа, Михаил Чурило это знает.
За окном позади стола Нечитайло видел холодные иглы дождя, прошивавшие лужи в сером дворе с закрытыми ставнями. Свет лампы на нашем столе ярко освещал напряженные лица сидев-
ших вокруг него мужчин. Чумаченко откинулся на спинку стула, держа в пальцах незажженную сигаре ту. Инспектор Волков глотал остывший кофе.
--Значит, вы серьезно утверждаете,--сказал Стороженко, помахивая ложечкой,--будто некий маньяк собирается отомстить за преступление десятилетней давности?
--Боюсь, что так. Причем это преступник высокого класса--безжалостный, проницательный, наивный, бесконечно терпеливый.
--Но почему он раньше этого не сделал? Десять лет ...
--Ну, видимо, потому, что только недавно узнал, кто такой на самом деле Мат. И недавно узнал о приезде Насера в Одессу. Это ясно видно из его письма мадам Удовиченко. А как только узнал, стал без спешки готовиться к мести. С чрезвычайным старанием стремился к единственной безумной цели. Возможно, ушло несколько месяцев на тайное тщательное изготовление идеальной игрушечной виселицы. Возможно, пришлось научиться резьбе по дереву, любовно трудясь над зловещей визитной карточкой. Возможно, он ранее чисто виртуально месяцы, годы неустанно действовал своей жертве на нервы, пока Гамаль Насер не начал шарахаться от собствешюй тени. Теперь он осуществляет заранее разработанный план и еще не довел его до
конца ...
Сегодня,--напомнил Чумаченко,--исполняется десять лет с момента преступления.
--Вы хотите сказать, господин полковник,-- вставил инспектор Волков без всякого волнения,--что Гамаль Насер, может быть, еще жив?
--Вот именно! Разве это не явствует с ужасающей четкостью из логики Михаила Чурило? Он почти год трудился, и все теперь неудержимо движется к апофеозу, к адскому увенчанию мести! И мы это знаем. Он дал нам понять. Спрятал свою жер-
тву на улице, которую полиция не может найти.
Стороженко  положил ложку, которой играл, высоко поднял тонкие темные брови над холодными глазами, раздул ноздри. Пробежался пальцами по серебристым волосам, словно собирал с них паутину.

--И вы верите всей этой чепухе, Волков?-- сдавленным тоном спросил он.
--Ну, Сергей Валентинович, где находится Гнилая улица? И где господин Гамаль Насер?--спросил инспектор, тупо глядя в стол.--Тот факт, что это чепуха, еще не означает, что это неправда. По-моему, так.--И обратил  взгляд на Чумаченко. --Значит, по-вашему, этот самый Михаил Чурило перехватил господина Гамаля Насера, ехавшего к мадам Удовиченко, и держит его теперь на...на Гнилой улице, чтобы расправиться в назначенный момент?
--А вы как думаете, инспектор?
Волков задумался. Взял три предмета со стоявшего рядом с ним стула--палку из черного дерева, цветочную коробку, пару белых перчаток,-- аккуратно разложил на столе.
--Я опираюсь только на вещественные доказательства, господин полковник,--объявил он.-- Посмотрим с самого начала. Прежде чем
взяться за дело, я выяснил в гараже, что машину старательно вымыли, осмотрели, залили полный бак бензина. Господин Насер вышел отсюда вскоре после семи. Обследование трупа шофера показало, что он был убит не намного позже, скажем, около половины восьмого, хотя точно нельзя сказать. Ему перерезали горло и воткнули в сердце что-то острое, вро-
де очень длинного ножа. Напали явно внезапно, следов сопротивления нет.--Он помолчал, задумавшись, расставляя факты по местам.--Когда мы осматривали машину после убийства, впереди не было никаких отпечатков, кроме пальцев мертвеца
на руле.
Однако руль был запачкан кровью, значит, машину мог вести не шофёр, а кто-то другой в перчатках. На сиденье за шофером обиаружились следы крови, значит, там кто-то сидел; кровь была и на ручке аварийного тормоза ... Страшная картина! Хуже всего выглядел невидимый водитель, мчавшийся по Одессе рядом с мертвецом!
--Как вы объясните тот факт, что мы никого не заметили рядом с мертвым шофером?--спросил Стороженко.
--Может быть, в тумане ...--предположил инспектор Волков, потом сквозь его скучную серьезность пробилась привычная замедленная улыбка.--Я не знаю. Сначала...впрочем, нет, не
знаю. Перечисляю факты, и все ...
--Стало быть, он дотягивался до руля через мертвое тело?--уточнил Чумаченко.
--Похоже на то. Ездил долго,--бак почти пуст.
-- Между смертью шофера и тем моментом, когда мы увидели автомобиль,--рассуждал Чумаченко,--прошло несколько часов. Он все кружил и кружил, вверх-вниз по улицам, весело катался... Думаете, сумасшедший, инспектор?
Инспектор Волков кивнул:
Совершенно верно, господин полковник, сумасшедший. Настоящий. Вот почему ... Ну, не важно. В задней части машины,--продолжал он, выпрямившись на стуле,--вообще никаких отпечатков.
Все в полнейшем порядке. Нет отпечатков и на позолоченной головке трости. Наверно, Насер при- касался к ней только вот в этих белых перчатках ...
Он умолк, когда Чумаченко потянулся к перчаткам. Он тщательно их рассматривал, поднеся близко к лампе. Глаза его расширились, потом вдруг внимательно прищурились на ладонь правой перчатки. Перчатки из превосходной лайки, отделанные замшей. Кончики пальцев, включая большой, ис-
пачканы черной пылью; посреди ладони широкая полоса.
Чумаченко поднял глаза, в ошеломлении неподвижно уставился куда-то в дальнюю даль, челюсть у него отвисла.
--Проклятье!--буркнул он.--Неужели возможно ...
--- Что,?
-- У меня нет оснований поверить,--бормотал про себя  Чумаченко,--и все-таки лишь при этом могут остаться такие следы. Да, все совпадает! Даже тень совпадает!--Он резко повернулся к Нечитайло.-- Владимир, вспомните! Гамаль Насер выходил
из клуба вчера вечером в этих перчатках?
--Да,--подтвердил Владимир Иванович,--хорошо помню, да.
--Вы не заметили, правая уже была испачкана?
Нечитайло восстановил картину в памяти, вспомнил, как Насер поднял руку в смешном протестующем жесте, выставив ладонью вперед правую руку в перчатке ...
--Нет,--сказал писатель.--Она была абсолютно чиста.
--В чем вообще дело?--поинтересовался инспектор Волков.
--Потерпите, инспектор. Я пока не уверен в своей правоте. Гамаль Насер был в перчатках? Конечно. Вот чем они интересны. О, благословенная мода! О, истинный денди! Он был в перчатках!--Чумаченко бросил перчатку на стол и откинулся в кресле,
удовлетворенно кивая.--Нет, инспектор! Вы не услышите ни единого слова, пока я его не докажу или не опровергну, а вы, Сергей Валентинович, угостите меня лучшим обедом во всеё Одессе...Ну,
инспектор, есть у нас еще факты?
Инспектор Волков смотрел на него подозрительно, играя напряженными желваками на квадратных скулах; даже его кривой нос выражал подозрительность.
--Здесь у нас,--торжественно заявил он,--подобные вещи не поощряются...--И сразу же спохватился.--Ну ладно. Цветочная картонка ...
--Кстати,--пробормотал Чумаченко,--что было в цветочной коробке?
--Полагаю, не слишком рискованно предполо жить, что цветы,--усмехнулся Стороженко.
--Да, понятно, но кто-нибудь заглянуть потрудился?
Инспектор Волков весьма суетливо принялся резать бумагу столовым ножом. Упаковочная бумага шуршала, потом инспектор с облегчением откинулся, толкнув коробку к Чумаченко.
--Цветы,--объявил он.
--Точнее сказать, орхидеи,--уточнил Чумаченко, приподнимая коробку.--Черт возьми! Это букет для корсажа!
Последовала пауза, во время которой он озадаченно смотрел на содержимое коробки.
--Значит, заказ сделал человек не светский! Я сам редко врашаюсь в обществе, но, если заказываю букет для дамского корсажа, точно знаю, что цветочник пошлет его ей. Я сам не стану его доставлять. Тут что-то не то...--Он щелкнул
пальцами.--И тоже совпадает! Волков, вы в магазин звонили?
--Да, господин полковник. Там помнят этот заказ. Господин Гамаль Насер позвонил вчера в начале дня и заказал букет для корсажа. Им тоже показалось странным, что он не велел посылать букет даме,
просто приказал выполнять его распоряжения, черт возьми, или что-то вроде того. Говорят, голос звучал простуженно.
-- И потом заехал за орхидеями?
--Кто-то заезжал. Кто--в магазине не помнят. Там только пара служащих знает Насера в лицо. Приняли за слугу.  Высокий мужчина с поднятым воротником. Пришел часа в два, в два пятнадцать.
--В любом случае не Гамаль Насер. М-м-м... Вы слуг на этот счет расспрашивали?
--Швейцар клянется, что в клубе подобного поручения никому не давали, если это не кто-нибудь из прислуги Насера, --ответил инспектор.-- Может быть, Пуаре.
--А француз-камердинер?
--Он рано утром уехал из Одессы.
Чумаченко кивнул с непонятной улыбкой.
--Да,-промолвил он,--да. Лучше бы нам пригласить на минуточку Помпиду ...
Видно, Помпиду был где-то внизу, потому что явился немедленно, как только за ним послали официанта. Был почти трезв, ворочал длинной изогнутой шеей, наимерзейшим образом похожей на индюшачью. Лицо в пятнах, руки тряслись.
--Доброе утро, господа,--хрипло каркнул он. Мутные глаза взглянули на нас, опустились, снова взглянули, опять отвернулись. Он так дрожал, что зубы стучали, но старался сдержаться, изо всех сил вцепившись в сиденье стула.
--Мы обсуждаем дело,--начал Чумаченко,--и хотели бы кое-что выяснить ...
Помпиду нервно дернул плечами, пробормотал:
--К-конечно,--и вытаращил глаза, похожие на губку.--Я ... не с-совсем расположен ...
--Господин Насер вам, случайно, вчера не давал поручения?
--Господин...?--вскричал Помпиду, стараясь держаться достойно, но голова невольно вертелась на шее.
--Не посылал вас к цветочный магазин?
--Н-нет. Я весь день просидел у себя. Целый день!
--Между двумя и половиной третьего?
--Определенно! Да. Я могу доказать. Официант приблизительно в это время принес полдник.
Он был до жалости беспомощным, казалось, вот-вот завопит, не спуская с Чумаченко остекленевшего взгляда и дергаясь.
--Я так понял,--вежливо продолжал Чумаченко,--что вы с тех пор не видели господина Насера?
--Нет!
-- Вчера вечером он, случайно, не заходил?
Помпиду снова вцепился в сиденье и быстро сказал:
--Боже, зачем вы меня спрашиваете? Нет!
--Вы по-прежнему утверждаете, что его никто не преследует?
Наступило молчание. Помпиду низко повесил голову, жизнь его покинула, он резко дергал шеей, словно глотал горячий суп. Наконец жалобно прошептал:
--Прошу прощения, господа...Нельзя ли ... чего-ни-
будь выпить...
Шумно выхлебал принесенную водку, какое-то время тяжело дышал, потом дрожь унялась. Но теперь он начал хитрить и грубить, сверкая глазами на пятнистом лице.
--Я хочу повторить, вопрос, который задавал вам
вчера, и проверить, обдумали ли вы ответ. Давно вы служите у господина Насера?
--Ясно,--уклончиво ответил Помпиду.--Хотите меня
подловить, а? Ладно, я вам вчера говорил, что шесть лет назад встретился с ним в Каире. Вы ... наверно, военный, да? Выяснили, что меня выкинули со службы десять лет назад и что я никогда не был в Каире. Ладно, я в Париже с ним познакомился. А вам вчера соврал.
--Странно! Зачем вы это сделали?
--Не ваше дело,--буркнул Помпиду в свой стакан, из-за края которого выглянул один красный глаз.
--Полагаю, ваши секретарские обязанности не слишком обременительны?
Все громко рассмеялись.
--Но, должно быть, господин Насер никогда не жалел об этих лишних домашних расходах,-- задумчиво рассуждал Чумаченко.
Помпиду таким причудливым жестом поставил стакан, что Нечитайло на мгновение посчитал его вдруг протрезвевшим. Он вытаращил глаза, на щеке забился нервный тик.
--Я требую извинений,--смиренно заявил он
после паузы.
--Ну, ну, я не хотел оскорбить вас, друг мой. Только еще одно. Вам, безусловно, известно, что господин Насер принял меры против покушения на его жизнь?
--О... да.
--Но вы понятия не имеете, чего именно он опасался?
--Абсолютно никакого!--энергично подался вперед Помпиду.--Клянусь! ..
--Да... Кстати, шофер был вооружен?
--Вооружен? А! Вы спрашиваете, было ли у него оружие? Да, я знаю, потому что Гамаль Насер дал ему мой пистолет. Револьвер большого калибра, наверное длинноствольный, с рукояткой из слоновой кости. Шофёр им очень гордился, с удовольствием начищал.
Со своего места Нечитайло хорошо видел освещенное настольной лампой лицо Чумаченко. При этих словах его челюсть окостенела, припухшие глаза лениво опустились, он мягко забарабанил по скатерти пальцами.
--Спасибо. Можно вас попросить, Помпиду, на какое-то время остаться здесь, в клубе? Может быть, нам придется зайти в апартаменты господина Насера и понадобится ваша помощь.
Помпиду кивнул и встал. Мутные голубые глаза моргнули пару раз, но он ничего не сказал, объяснил только, что должен распорядиться о похоронах шофера. Потом выскочил из гостиной.
--Я уже думал,--мрачно заметил инспектор Волков,--что надо бы осмотреть его номер, если это позволительно ...
--Помпиду!--пробормотал Чумаченко.--Почему он так упорно настаивает, что Михаил Чурило не преследует Гамаля Насера? Почему ничего не рассказывает о таинственных посылках с синей печатью? О посылках с синей печатью, которые постоянно получал Гамаль Насер? Почему лжет о моменте знакомства с Гамалем Насером? Зачем тому держать пьяницу секретаря, который не только не в состоянии выполнять свои обязанности, но даже не скрывает пренебрежения ими? В любом случае, для чего Гамалю Насеру секретарь? Понимаете, инспек-
тор?--обратился он к Волкову.--Вот где разгадка. И Помпиду чуть не лишился рассудка, услышав вопрос ...--Банколен с тайной улыбкой кивнул.--Мало-помалу кусочки встают на места. Единственное слабое место в хитром плане Михаила Чурило--Помпиду, сам Помпиду.
Инспектор Волков выпрямился на стуле.
--Вы хотите сказать... Не сбивайте меня с толку пожалуйста, господин полковник!—почти жалобно проговорил он.--Игрушка появилась в номере Гамаля Насера, когда там был один Помпиду. Он клянется, что она появилась сама собой, из пустоты,--это бред. Мы решили, что «Михаил Чурило» живет в клубе. Если можно опровергнуть заявление Помпиду, будто он весь вечер провел в клубе ...
--Если это вам удастся, инспектор, чего вы добьетесь? Куда он ходил? И мы снова вернемся к старому вопросу, поистине важному: где находится Гнилая улица?
Волков обхватил лоб руками, поставив локти на стол.
--Ни в одном справочнике нет такой улицы,-- заявил он, стараясь придерживаться строгих фактов.-- Нет! А это единственный имеющийся в нашем распоряжении намек, куда направлялась машина ...
Он все сидел в задумчивости, когда пришел привратник с сообщением, что Пуаре, камердинер Гамаля Насера, сей момент вернулся в Одессу и хочет как можно скорей с ними встретиться.








         Г Л А В А  5


--Проводите его в гостиную!--рявкнул инспектор Волков.--Проводите куда-нибудь. В любом случае передайте, пусть ждет ... --Лицо маленького человечка страшно перекосилось, напоминив злого гнома.--Я поведу дело дальше,--объявил он.-- Только запомните, господа, оно мне не по силам, и я это знаю. Насчет мошенников--пожалуйста: у меня сейчас как раз в руках славная шайка. Но это ... это не убийство, а ночной кошмар.--Он безнадежно махнул рукой.--Просто не за что ухватиться. Я вынужден смотреть, как оно идет своим чередом, и мириться с безумием, тогда, может быть ... Господин полковник! Я думаю, что раз вы поручили дело мне, то не откажетесь помочь?
--Конечно, нет. Но дело ведёте вы самостоятельно.
--Слушаюсь.—Благодарно смирился инспектор Волков и продолжал уже более уверенно.--Слушайте. Практик скажет, что Гнилая улица--бред. Однако Михаил Чурило знает, что делает, и делает свое дело успешно. Раз он утверждает, что Гнилая улица есть, я скорее поверю ему, чем всем респектабельным личностям, сообщающим нам гораздо более бредовые вещи.--И вызывающе оглядел всех присутствующих.-- Мы обязаны ее найти. Это наша единственная надежда. Вам всем известна география Одессы. Ну, я разослал целую армию агентов. Мы знаем, что
в данный момент не существует улицы с таким названием; остается только вероятность, что она существовала когда-то. Вполне возможно, Одесса ведь очень сильно менялся. Может быть, пять, десять, пятнадцать лет назад ...
-- Или сто пятьдесят,--добавил Стороженко.--Если вообще была. Вам понадобится целая армия знатоков старины, Волков. А у вас есть лишь телефонное сообщение ...
--Хорошо, Сергей Валентинович. Ладно. Согласимся. Я расспрашивал слуг, просматривал архивы, ничего не нашел. Допустим, улица по-
меняла название сто пятьдесят лет назад. Разве не вполне естественно для этого самого Михаила Чурило называть улицу так, как она называлась в восемнадцатом веке? Ведь он сам жил в  восемнадцатом веке ...
--В семнадцатом,--поправил Чумаченко.--Знаете, я хорошо знаком с подобной литературой. Служивший в тюрьме палач всегда носил псевдоним «Михаил Чурило», в честь некого персонажа, которому в далёком  году при надлежало поместье, расположен ное на территории тюрьмы.
--Больше того,--настойчиво продолжал инспектор Волков,--по телефону было сказано, будто некто повешен на виселице на Гнилой улице. Надо искать старые улицы, где некогда стояли виселицы. Скажем, сама тюрьма, так ли?
--Неужели,--раздраженно бросил Стороженко,--неужели вы думаете, что он висит на тюремных воротах?
--Я ничего не думаю! А происшествие с господином Нечаевым, о котором я слышал? Он видел зловещую тень виселицы, и только сумасшедший подумал бы, будто какие-то праздные люди забавляются в час ночи виселицами по всей  Одессе. Господин Нечаев действительно ее видел. А раз
он провожал домой мадам Удовиченко, это определенно случилось совсем неподалеку от Сокольничей. По крайней мере, в том районе. Тем больше оснований считать это правдой, ибо господин Гамаль Насер иаправлялся именно туда.
Инспектор Волков, явно озадаченный собственным красноречием, откинулся на спинку стула, скрестив руки. Пока он говорил, Нечитайло не
спускал глаз с Чумаченко и мог поклясться, что на его губав, мелькала слабая улыбка.
--Браво, инспектор!--пробормотал он.--Боюсь, вы упустили одну мелочь, но, если я вам сейчас на нее укажу, мы еще глубже утонем в густой черной каше.
Стороженко задумчиво смотрел на Волкова. Потом его тонкие губы смягчились в улыбке, вокруг глаз образовались веселые морщинки.
--Поздравляю вас, Волков,--насмешливо молвил он.--Вы с поразительным послушанием следуете путем, указанным Чумаченко.  Вас высмеют все одесские газеты.
--Ничего не поделаешь. Это наш единственный шанс. И еще одно: я кое-что разузнал о докторе Веллигтоне, проживающем в этом клубе. Он слывет одним из лучших историков по старинным названиям в городах Европы. Может быть, он нам немного поможет?
--Мысль неплохая,--одобрил Чумаченко.—Хотя у нас есть большой знаток Одессы--доктор Шнайдер, мне, пожалуй, было бы интересно познакомиться с господином, о котором нам рассказывал Владимир Иванович. Что вам о нем известно, Сергей Валентинович?
--О Веллигтоне?--тряхнул головой Стороженко.-- Не много. Только то, что я вчера вам рассказывал. Кажется, несколько не от мира сего ... Одна его книга наделала шуму несколько лет назад. Его прозвали «детективом-историком».
--Детективом-историком?
--Да. Он взял несколько громких исторических дел об убийстве, так и не получивших убедительного объяснения, рассмотрел их в свете вещественных доказательств, представив в виде современных судебных протоколов. Некоторые результаты,
весьма увлекательные, обвиняли давно умерших людей. Кажется, за это его чуть не выгнали из какого-то исторического общества ...
--Мне известен,--пробормотал Чумаченко.-- блистательный исторический принцип, согласно которому все интересное либо не имеет значения, либо ошибочно. То, что нам рассказывают о жизни средневековой России, списано, на мой взгляд, с современной российской жизни... Ну ладно. Пойдемте поговорим с камердинером господина Насера—Пуаре.
Когда они вошли, Пуаре грел руки у камина в гостиной. Это был очень плотный низкорослый мужчина с красным лицом. На большой голове наискосок зачесаны редкие пряди в виде модного чуба. Масса морщин вокруг изумленно вытаращенных голубых глаз. Под картофельным носом немыслимые усы с затейливо и потешно загнутыми кончиками. С первого взгляда в глаза бросились живот, цепочка от часов и хриплая одышка.
--Ах, месье!--вскричал он по-французски утробным голосом, выпучивая глаза, пыхтя от волнения, шевеля усами.--Плохо дело, а? Я
только что пр-риехал из Пар-рижа!--Внезапно раскланялся, как в менуэте, сделав широкий жест.-- Полохо говору по-русски... Могу я говорить по-французски?
--Говорите по-француэски,--разрешил Чумачен ко-- на своем родном языке.
Живот Пуаре энергично заколыхался, он звучно закудахтал, лицо просияло, заиграло морщинками.
--Хорошо, отлично, месье. Хочу говорить и никак не могу. А? Но...--Он помрачнел, потом быстро, взволнованно затараторил.--Вчера вечером я получил телеграмму с приказом вернуться ...
--Что он говорит?--спросил инспектор Волков.
--Вы послали ему телеграмму с приказом вернуться?
Инспектор Волков, с отвращением поглядев на француза, кивнул. Выразительные голубые глаза Пуаре враждебно сверкнули.--Адрес узнал у Помпиду,--объяснил инспектор.
Пуаре готов был взорваться.
--Жена мне говорит,--растолковывал он,--Жан, ты
же в отпуск приехал, покуривай трубку, гуляй в саду ... Видели бы вы мой сад, прекрасные цветы, как на первоклассных похоронах. Летом, конечно. Но я говорю, нет, сейчас же еду в Одессу!
Всех несколько озадачила энергичность камердинера, убедительно наивное поведение. Неудивительно, что служители клуба с трудом имели с ним дело. Было в нем что-то общее с Наполеоном; мы явно столкнулись с французским слугой-демок-
ратом, лучшим в мире другом. Поэтому Чумаченко предложил:
--Не желаете ли сигару?
Стороженко вытаращил глаза, но промолчал. Чумаченко сам взял сигару, не успел неуверенно поднести к губам, как Пуаре зажег спичку, пристально на него глядя.
--Раскуривать сигару--искусство,--болтал он, старательно манипулируя спичкой,--огонь должен вовремя вспыхнуть, вот так вот, месье!--И сразу задул его. Дальше что, месье?
--Дальше вот что, Пуаре. Вам известно о случившемся?
--Догадываюсь, месье, из услышанного и прочитанного в утренних газетах. Значит, правда? Чего он боялся?
--Вы знаете?
--О да, месье, много.
Чумаченко быстро переводил его слова инспектору Волкову. Все неотрывно смотрели на Пуаре. Он все знал, в отличие от Помпиду. Чумаченко указал ему на кресло; беседу постоянно прерывал
перевод для Волкова каждого вопроса и ответа. Пуаре попыхивал сигарой в пухлых губах, смахивая на сосущего леденец ребенка, в паузах хлопал по ручке кресла огромной ладонью.
--Надо вам сказать, месье, несколько месяцев тому назад господина Нкасера начал кто-то... преследовать. Очень часто--каждый месяц, каждую неделю, каждые несколько дней--по почте--приходили посылки, или их самолично кто-то доставлял. Понимаете?
--Что значит-- доставлял самолично?
--Это значит, месье, что кто-то беспрепятственно заходил в номер, оставляя на столе пакет и визитную карточку. Разумеется, в наше отсутствие. Не знаю, как он входил. Двери всегда были заперты.
--Клубные служители никогда никого не видели.
--Одесситы! Чего от них ждать? Разумеется, вы должны извинить меня, но это так!--Пуаре яростно передернул усами, презрительно фыркнув.
--А лейтенанту Помпиду это известно?
--Фу! Этот тип вечно пьян! Вечно, вечно, вечно! Разумеется, он все знает. И только смеется... Я обещал месье, что лично выясню, кто это делает, и сверну ему шею.--Он взмахнул кулаком в густых клубах сигарного дыма.
--Вы привязаны к хозяину?
--Ах!--вздохнул Пуаре.--Более или менее.--И скорбно покачал головой.--Он вечно недоволен... Характер у него плохой. Порой он бывает ужасен. Да мне-то что? Жалованье хорошее, условия хорошие, кроме того, он в еде знает толк. О, большой знаток! Есть в нем свои достоинства. Логика, месье--
тайна жизни.
Высказывая подобный афоризм, он подался вперед, с очень глубокомысленным выражением поднес палец к красному носу, потом, сияя от удовольствия, откинулся в кресле.
--Знаете, чем ему угрожали?
--Нет, месье. Он мне особенно никогда не рассказывал, хотя я его прямо расспрашивал.
-- Есть у него здесь друзья? В Одессе, я имею в виду.
--На это легко ответить,--нет. Он ходит в театр, на концерты, ведет свои исследования, и какие исследования!. Иногда встречается с мадам Удовиченко. Да-да, натурально. Я видел, как он разговаривал с доктором Веллигтоном, живущим здесь месье. И,--драматически зашептал Пуаре, многозначительно подняв палец,--скажу, что не имею понятия, кто ему угрожает. Но, по-моему, сам он знает. По-моему, совсем недавно узнал.
--Что вы хотите сказать?
--Ну, вот как это было. Он беспокоился, понимаете, спать не мог. Я иногда вечерами заглядывал в большую комнату, видел, как он просто стоял в свете камина среди всех своих безделушек
и трясся. Никак не мог успокоиться. Даже читать не мог. А месье  Помпиду пил водку за неимением другого крепкого напитка, играл на рояле, сидел и смеялся над ним. Знаете, месье, я прочитал в газете об исчезновении месье Насера. Только, черт возьми, по-моему, если уже кому-то суждено исчезнуть или быть убитым, так скорее месье Помпиду. Я видел, как месье просто стискивал руки, чтобы не вцепиться в глотку месье Помпиду. Понимаете, он был в бешен-
стве! Хотя так ничего и не сделал ...
От слов Пуаре полутемная комната наполнилась расплывчатыми пугающими тенями, впрочем в тот момент не имевшими смысла, по крайней мере для Нечитайло и Пуаре. Вскоре всем предстояло
припомнить все это, обнаружив зловещий замысел.
--Впрочем,--продолжал Пуаре,--перед самым отъездом я разговаривал с месье, и он чуть не прыгал от радости. «Скажу тебе, Пуаре,--объявил он,--если дело выгорит, я изловлю Михаила Чурило. Поймаю на месте в ловушку!»--«Как, месье?»--спросил я. «Ах- сказал он,--я нашел помощника в клубе». Вот как! Больше мне ничего не известно.
--А откуда вы знаете Михаила Чурило?
--Так хозяин так называл своего преследователя.
Чумаченко рассеянно кивнул.
--Да,--вдруг оживился полковник.--Не знаете,
кого он имел в виду?
--Увы, месье, нет. К сожалению, нет.
--Ну, скажите мне вот что. Вы сами видели посылки с синими печатями?
--О да. Каждую.
-- И что в них было?
-- Разрешите припомнить, месье. Да! В одной-- пара стеклянных дуэльных пистолетов--истинное чудо! В другой--кремационная урна для пепла... Всегда что-нибудь этакое!
Чумаченко фыркнул.
--Ни один простой парень, страдающий от безнадежной любви, не выбирал бы подарки так тщательно, как этот самый «Михаил Чурило». До смешного старательно. Скажите, Пуаре, а что вы находили в номере, что он сам приносил ...
--Мы всегда знали, где их надо искать, месье. Они всегда лежали в одном и том же месте, на столе посреди большой комнаты.
--Всегда на одном месте?--переспросил Чумаченко и неожиданно встал.--Всегда? Пуаре, вы уверены?--настойчиво допрашивал он.--Их никогда не было в коридоре или ...
--Никогда, месье! Один раз мы нашли большой моток веревки. И книги, много книг ...
--Чумаченко порывисто оглянулся, бросил взгляд на Стороженко.  Мелькнуло раздвоенное дьявольское копыто: он медленно расплылся в удовлетворенной улыбке.
--Понимаете, да?--спросил он.--В высшей степени показателыю. Игрушечную виселицу по почте отправили, а деревянного человечка на столе оставили...--Замолчал, весело приподняв одну бровь. –Вроде бы стих получается!
Виселицу по почте отправили,
                Человечка на стол поставили.
И стоял, погрузившись В себя, бормоча, словно старался закончить стих.
--Владимир Иванович! Не сердитесь, что вторгнулся в вашу сферу! Рифму все равно не удается
придумать. Вы же знаете тайну поэзии? Всегда начинаешь с какой-нибудь мысли, потом ищешь рифмы и вынужден говорить нечто совсем другое ... Причем оно всегда лучше первоначального
утверждения. Это именуется вдохновением. Пойдемте, Пуаре. Если вы нас проводите, мы осмотрим номер господина Гамаля Насера.
Вчетвером они направились через вестибюль к лифту: ничего не понимающий Нечитайло, Стороженко, замкнувшийся в холодном молчании, мрачный инспектор Волков, задумчивый Чумаченко. Решетка лифта лязгнула на четвертом этаже. Поворачивая к шедшей вниз лестнице, Нечитайло увидел спускавшегося доктора Веллигтона в бесформенном твидовом костюме, с трубкой в зубах. Он ее вытащил и окинул нас проницательным добродушным взглядом зеленых, кошачьих глаз.
--Доброе утро, господа,--поздоровался он.--. Я как раз с  шел повидаться господин Нечитайло, а вы тут как тут. Хотел сообщить, что утром навещал нашу... пациентку, которая полностью пришла в себя. Надеюсь, вы по-прежнему занимаетесь дедуктивными рассуждениями?
Состолось общее знакомство. Инспектор Волков сразу же взялся за дело.
--Вы на какое-то время останетесь у себя, доктор? --попросил он.--У нас тут небольшое дело, а потом мне хотелось бы с вами поговорить о ... вчерашнем вечере и прочем.
Веллигтон украдкой разглядывал Чумаченко.
--Конечно, господин....
--Инспектор Волков. Мои профессиональные обязанности...необременительны. Если через полчаса спуститесь, я буду в гостиной.
Взгляд у доктора был вопросительный, но он, ничего не сказав, шагнул в лифт. Известно ему, что я не детектив, или нет? Изрытое оспой лицо оставалось полнейшей загадкой; казалось, доктор интересуется исключительно собственной трубкой ...
Когда Веллигтон спустился, Чумаченко оглядел длинный коридор. Свет нигде не горел, темную арку заполонили тени. Полковник направился вперед, мимо позолоченных некогда стен, раздвинул плотные портьеры на окне. Постоял, глядя сквозь дождь со снегом на стройные дымоходы вдоль улицы, лежащей вдали напротив. В тишине слышался стук капель по крыше, разноголосый ветер ...
Внезапно Чумаченко рывком повернулся, сердца у всех екнули от произошедшего.
--Господи!--пробормотал инспектор Волков.--Что это?
Всех пробирала дрожь от гулкого крика--от жуткого, полного ужаса детского крика в глубине коридора. Крик был приглушенный, но шел определенно из стрельчатой арки перед апартаментами Гамаля Насера. Вновь прозвучал крик, что-то упало с железным звоном. Они неотрывно смотрели на арочные портьеры, откуда выскочила фигура, с криком бросилась к лестнице, споткнулась, успела схватиться за перила, избежав падения, замерла на секунду. Задохнувшийся карлик с блед-
ным детским лицом, вглядываясь в полумрак широко открытыми глазами, заметил людей, прямо бросился к ним, что-то неразборчиво бормоча.
Чумаченко первым взял себя в руки. Это был не домовой, хотя с первого взгляда смахивал начертенка; это был всего-навсего Виталий, который с пустыми глазами размахивал кулачками, дрожащим визгливым голосом кричал:
--Я его видел! Ой, боже мой, видел!--и тыкал пальцем в арку, вне себя от страха ...
Виталий представлял собой странное существо, во войны навсегда оставшееся ребенком. Тело у него было детское, ум детский, хотя помятое лицо избороздили морщины, а рыжие волосы всегда были густо смазаны бриолином. Его часто встречали в клубе, где ему давали пристанище на ночь, немного
карманных денег, которые он тратил на сигареты. Служил посыльным, подручным и чернорабочим, таская по коридорам ведерко с углем, распевая хулиганские песни, обученный им ради смеха. Пожалуй, Сергей Валентинович, который в своё время был один из немногих, кто ласково с ним обращался.
--В чем дело, Виталий? Сейчас же прекрати!-- резко приказал Стороженко, встряхнул его за детские плечи, и Виталий опять ухмыльнулся глупой привычной усмешкой, хотя голос по-прежнему хрипло звучал и дрожал.
--Виталий ничего плохого не делал!--захныкал он, переминаясь с ноги на ногу и украдкой поглядывая на остальных все с той же ухмылкой.--Ничего не делал! Просто пошел огонь развести, как всегда.
--Говоришь, ты там что-то увидел?
--Угу. -- Он помолчал и в испуге добавил.--Нет. Не знаю.
--Я думал, никому из прислуги не разрешается бывать в апартаментах,--заметил инспектор Волков.
Виталий заскакал на месте:
--Никому! Никому! Только мне. Мне господин Насер разрешает, Виталияон пускает.  Даёт мне иногда денежку. Угу.
--Ну,--продолжал Стороженко,--и что там такое случилось? Кто-то пытался тебя испугать? Его насмерть пугали на кухне,-- сообщил он спутникам.--Рассказывают небылицы про привидения, про черного человека, про каких-то индейцев ...
Виталий снова перепугался, вцепился в пиджак Стороженко. Однако заупрямился, утверждая, что ничего не видел, впал в истерику. Никакими уговорами, подкупом, даже угрозами из него ничего нельзя было вытянуть. Когда Стороженко посулил
ему перочинный ножик, на котором будет выгравиро-
вано его имя, глаза Виталия жадно сверкнули, он схватился за голову короткими ручками, даже бриолин на лоб потек, но был в таком шоке, что не мог говорить.
--Вон там были всякие вещи,--ткнул он пальцем.-- Повар сказал, настоящая виселица. Угу. Виталий виселицы не любит. А нож с именем--хочет.
В конце концов  его отпустили, и он смешно заскакал вниз по лестнице, распевая самую непристойную песню, какую, например, Нечитайло никогда в жизни слышал.
Чумаченко не стал ничего комментировать. Просто спросил Пуаре:
--Значит, номер не заперт?
--Всегда запирался в присутствии месье. Правда, он против этого полоумного никогда не возражал. Но сейчас за все отвечает месье Помпиду ... Сюда, месье.
Он шагнул вперед, раздвинул закрывавшие арку портьеры. Дальше шел голый коридор, тянувшийся приблизительно на семь метров к массивной стрельчатой двери, нараспаш- ку открытой. Вошли в огромную причудливую комнату со сводчатым потолком высотой в три метра. На железных
крюках в потолке висели на цепях четыре фонаря из кованой  бронзы, но комнату освещала только газовая лампа в круглом зеленом колпаке, стоявшая на столе. Остановились в дверях, разглядывая необычную обстановку.
Слева стоял старый мраморный камин с засыпанным в топку углем. На каминной полке четыре канопы--глиняные вазы с синей глазурью, накрытые крышками в виде голов в шлемах. Некоторое знакомство с египетской керамикой позволило
заключить, что они относятся к временам второй фиванской династии. Над камином тянулся большой деревянный барельеф, определенно Нового царства с изображением Суда над душами мертвых. Замечательно сохранилась раскраска: на светлом фоне бог Гор, с черной головой сокола и желтым телом, взвешивал на колоссальных весах сердце; богиня истины Маат в белых одеждах наблюдала, восседая на троне, а Тот, бог письма с головой ибиса, стоял рядом, записывая приговор...Книжные полки, завешенные тускло-зеленым камчатным полотном,
высоко громоздились на той же стене по обеим сторонам от камина до самых дверей.
На противоположной стене три высоких
окна, наглухо задернутые такими же пыльно-зелеными шторами, с позолоченными шкафчиками между ними. Трудно было различить что-нибудь, кроме общих очертаний, в тусклом зеленом свете круглой лампы. Справа тоже высились закрытые
полки, перед ними стоял большой рояль, свет слабо поблескивал на раскрашенном саркофаге, вертикально стоявшем в углу.
Вошли в необъятную комнату по темно-зеленому ковру, очень мягкому, толстому, застилавшему пол, выложенный черной и белой мраморной плиткой. Кругом стояли резные стулья из черного дерева с обильной затейливой позолотой. Царил уг-
нетающий запах увядших, засохших цветов--Нечитайло заметил целые охапки в красных порфировых вазах,--пыли, пергамента, специй, неописуемо зловонного средства для бальзами рования, которым пропитаны гробницы в Абидосе.
Это была комната смерти. Инспектор Волков неожиданно пнул ведро для угля, валявшееся посреди комнаты, которое резко, раскатисто загромыхало в плотной, пахучей, пронизанной запахом
разложения тишине; в полумраке над головами эхом звякнули четыре бронзовых фонаря.  Чтот они ожидали увидеть?
Бесшумно направились к столу с лампой, стоявшему в центре комнаты. Ноги утопали
в ковре, никто не произносил ни единого слова. Длинный стол был завален книгами, бумагами, поэтому они не сразу заметили, что там стоит ...
Инспектор Волков сел на позолоченный стул, положив на колени блокнот. Стороженко остался стоять, держась за край стола, испытую-
ще глядя на Чумаченко из-под мрачных бровей. Полковник прошелся по комнате, задержался перед дверью, слева от камина, находившейся прямо перед ним, то есть в углу комнаты.
--Куда ведет эта дверь, Пуаре?--спросил он.
--В спальню месье, через коридор. За ней еще три двери--одна в комнату месье, другая в столовую, третья в комнату, где живем мы с месье Помпиду... Понимаете, апартаменты занимают всю заднюю часть здания.
--А вот эта?--указал Чумаченко на другую дверь, в правом углу от камина.
--На черную лестницу, закрытую конечно, с площадками на каждом этаже. Она идет вниз, к черным дверям в переулок.
--То есть к главному черному ходу?
--О нет, служебный вход дальше, за кухнями. Это как бы частная лестница. Она у нас всегда заперта, месье Насер никогда ею не пользуется. Знаете, там даже света нет.
--Значит, тогда...если б незваному гостю хотелось войти и доставить подарок от «Михаила Чурило», его в клубе никто не заметил бы?
Пуаре надул губы, затейливо распушил усы.
--Ах, месье, нет. Месье Насер подумал об этом. Дверь на лестницу всегда заперта на ключ и на засов. Кроме того, нужен ключ от дверей в переулке. Месье приказал установить особые замки и держит ключи исключительно у себя.
--Где бы он сейчас ни был?,--прокомментировал полковник. Ответа он не дождался.
После паузы глубоко вдохнул и продолжил.
-- Хотелось бы заглянуть к нему в спальню, если вы меня проводите, Пуаре. Вы идете, инспектор?
Волков заторопился за ним. Стороженко неподвижно стоял у стола, хмуря брови. В такой обстановке и Нечитайло чувствовал уныние и неловкость. Простой стук закрытых дверей раскатился под высоким сводом гулким трескучим эхом, казалось, зеленые портьеры заколыхались, вазы слабо, неуверенно содрогнулись, даже бронзовые фонари в ответ звякнули. Здесь не
было слышно ни ветра, ни шума дождя, ни дружелюбного тиканья каких-нибудь часов.
Виталию показалось, будто он здесь что-то увидел. Должно быть, прискакал сюда, посвистывая, помахивая ведерком с углем, склонив набок голову.
Весело разжег камин. Нечитайло мысленно видел, как сморщенное, помятое личико медленно глянуло через плечо, когда он на коленях стоял перед топкой, взгляд внезапно застыл, резко дернулись рыжие брови, рот стал квадратным, словно у греческой маски. Швырнув ведерко, он с визгом побежал ... от чего? .
Нечитайло перевел взгляд на стену справа, доверху заставленную полками. Сверкали белые клавиши рояля. Дальше в углу поблескивал тусклыми золотистыми, оранжевыми, черными охряными оттенками расписной саркофаг, нарисованное на
котором лицо с каждой минутой приобретало все больше поразительного сходства с Гамалем Насером. Это была не иллюзия--распроклятый портрет действительно походил на него. Круглые карие глаза, обведенные черными кругами, таращились идиотским пристальным взглядом, подобно жутким лицам, что маячат перед людьми в серых коридорах ночных кош-
маров ... Над саркофагом висели реликты: кожаная боевая фараонова рукавица, изношенная в сражениях, которой он натягивал лук или держал поводья; золоченая кожаная кираса; устрашающий меч, копье, кинжал и праща.
Нечитайло подошел к саркофагу, пристально вглядываясь в нарисованное лицо, удивляясь, отчего тяжело и звучно колотится сердце. Потoм показалось, будто на ближайшем окне шевельнулись камчатные шторы... Владимир  Иванович резко повернулся и распахнул их. За ними открыось лишь огромное зарешеченное окно, за которым виднелся грязный переулок, тянувшийся слева и заканчивавшийся тупиком. Нечитайло взглянул на глухие стены, на закрытые оконные ставни напротив, выхо-
дившие в переулок, и потом задернул гардины.
--Кто это тут курит?--спросил Стороженко.
Казалось, его голос доносится издалека. Владимир Иванович оглянулся, видя, что он глядит на стол, который он теперь видел с другой стороны, на заваленный огромными стопками книг.
--Никто ...--сказал он.
 Стороженко ткнул костлявым пальцем на большую книгу. Нечитайло никогда не думал, что взгляд солидного, хладнокровного, бывшего полицейского, может быть таким страшным. Глаза, подчеркнутые тонкими темными бровями, не мигая смотрели на него с серого, в жутком серо-зеленом свете лампы, лица с костлявыми скулами. Острые плечи так вздернуты, что у него как бы не
было шеи. Палец по-прежнему указывал на книгу.
Вокруг нее было пусто. Она лежала открытой, стул рядом был отодвинут, как будто кому-то помешали читать. Рядом с книгой стояла глубокая бронзовая пепельница, в бороздке лежала сигарета, испускавшая прямую струйку дыма. Словно
кто-то был вынужден прервать чтение ...
Писатель подошел к столу и всмотрелся. Ни отзвука, ни шороха под высоким сводом, ни мерцания зеленой лампы. Сигарета  наполовину истлела. Это была египетская книга «Убийства египетской страны».
Указующий перст Стороженко опустился. Он отвернулся от стола.  Владимир Иванович долго смотрел на красноречивый том, пока он не рас-
плылся в тумане, утратив всякий смысл, а пепел догоревшей сигареты не упал в бронзовую пепельницу. Потом оглянулся направо, на дверь к черной лестнице.
--Как глупо с нашей стороны,--сказал Нечитайло,-- не заглянуть в эту дверь ...
--В самом деле?--переспросил Стороженко.--Не уверен.
Владимир Иванович бросился к ней, увидев то, чего ожидал. Засов отодвинут, дверь прикрыта, но не заперта, ключ торчит снаружи. Дальше темная площадка, пыльная, непродуваемая, с причудливой
балюстрадой, петлявшей между ступенями; стены, оклеенные тусклыми желтыми обоями. Он стоял на верхнем этаже, где лестница кончалась, слева находился только трап к люку на кры-
ше. А справа--окно. Оглянувшись, яувидел вышедшего из спальни Чумаченко.
Полковник остановился, взявшись за ручку двери, инспектор Волков маячил у него за плечом.
--Я уже видел, Владимир Иванович,--сказал полковник.--Пока не трудитесь,--думаю, вы ничего не найдете.
--Да вы ведь на стол не взглянули,--заметил писатель.--Тут наверняка кто-то был несколько минут назад... Что там в комнатах?
--Ничего,--ответил инспектор Волков.--Место очень странное, но все в порядке. Не нашли под кроватью ни мумии и ничего подобного,--кивнул он на саркофаг.
Чумак, сунув руки в карманы, разглядывал книги, лежавшие на столе, потянулся за каким-то томом в кожаном переплете, оглядел его с обеих сторон, снова бросил.
--Декорация,--усмехнулся он.--Страницы не разре-
заны. Громкое название, выбранное для прославления убогих якобы преступлений в Египте! Очевидно, «Михаил Чурило» кое-что отсюда
позаимствовал. Эй!..
Один ящик стола был слегка выдвинут, и полковник заметил, как внутри что-то блеснуло. Вытащил из нагрудного кармана носовой платок, намотал на руку, открыл ящик...
Там на красном лоскуте лежал длинноствольный револьвер с рукояткой из слоновой кости, несколько крупных стеклянных пуговиц, пара золоченых кисточек от аксельбантов, дешевые часы.
--Убийца,--заключил Чумаченко,--вернул свою добычу.
Волков шмыгнул мимо него и уставился в ящик.
--Да ведь это же... вещи шофера!--пробормотал он и, как бы совершенно отчаявшись, сунул блокнот в карман.
Чумаченко осторожно приподнял конец красного лоскута, испачканного снизу черноватой грязью. Под ним лежала большая фотография шофёра, мертвого шофера, в боксерских трусах, в перчатках. Лицо злобное, бешеное, напряженные мышцы лоснились над перчатками. В углу размашисто было
написано: «Искренне Ваш Джон Морган, Нью- Йорк,
27 августа».
--Значит, телохранитель,--промычал Чумаченко,-- бывший боксер ...
Полковник замолчал, вдруг застыл, судорожно сжав в кулак руку, в глазах его вспыхнул страшный, хорошо знакомый сослуживцам свет прозрения. Свет мгновенно погас, Чумаченко слегка пожал плечами, с сухой улыбкой отвернулся. Но Нечитайло, стоя за столом с зеленой лампой, знал, что он раскрыл дело.
--Я все это забираю,--инспектор Волков, осторожно завернул вещи в платок и вытащил из ящика.--Это означает одно,--лихорадочно продолжал инспектор,--убийца захватил господина Насера, забрал у него ключи и в любой момент может войти в дверь с переулка. Но зачем, зачем? Если бы мы чуть раньше пришли ...
Чумаченко задумчиво покачал головой:
--Не уверен, что мы бы успели, инспектор. В любом случае ...--Он окинул взглядом стол, оглянулся на саркофаг, подошел к нему, потрогал древнее дерево и, как бы по наитию, открыл деревянную крышку.
--Ничего внутри нет,--констатировал он, закрыв крышку и оглянувшись с насмешливой улыбкой.--Я так и знал, что нет, только вас хотел успокоить. Да-да. Как только появляется саркофаг, воспитанная на художественной литературе фантазия немедленно подозревает наличие внутри хорошего свежего трупа, фактически чего угодно, кроме мумии.--Полковник
задумчиво оглядел комнату, устремил взгляд на ближайший из четырех бронзовых фонарей, висевших в добрых полутора метрах над нашими головами.--Пуаре,--сказал он, вытянув шею,--у вас тут нет, случайно, стремянки?
--Пардон?--переспросил Пуаре.
Чумаченко указал на фонарь.
--Вот,--объявил он тоном знатока,--редкий образец старых бронзовых изделий позднего периода.
Хочу поближе посмотреть. Принесите-ка мне стремянку.
--Шутка зашла чересчур далеко, Игорь Анатольевич!!--воскликнул Стороженко.—Я помню ваши чудачества. Теперь может быть вы прекратите?
--Вам, более чем кому-либо известно, что я не шучу,--спокойно отвечал полковник.--Кроме того, если вы не интересуетесь бронзовыми изделиями, то я интересуюсь.
Пуаре исчез в направлении спальни и вновь появился, таща огромную шаткую лестницу. Он установил ее под фонарем и придерживал, пока Чумаченко поднимался. Слышно было высоко в темноте, где трудно было бы что-нибудь разглядеть, как полковник постукивает по фонарю, изумленно прищелкивая языком.
--Большая редкость,--провозгласил он, продолжая читать бредовую сложную лекцию, но спустился со стремянки с очень серьезным лицом. Пока Пуаре уносил лестницу, снова подошел к столу, принялся открывать ящики, перебирая их содержимое. Там лежали оправленные в стекло папирусы;
Нечитайло заметил фрагмент глиняной печати, окрашенной синими чернилами, увеличительное стекло, маленькую верблюжью голову, вырезанную из слоновой кости, ручки, чернильницы, ластики. В стопку театральных программок было небрежно
засунуто изделие с эмалью и ляпис-лазурью. На
самом дне Чумаченко обнаружил кожаную папку, откуда вытащил несколько аккуратно исписанных листов бумаги.
--Кажется, наш приятель Насер переводил какой-то папирус,--заметил он.--И на французский тоже ...
Никто не обратил особого внимания, но Владимир Иванович заглянул полковнику через плечо, когда он читал заключение в конце второго листа. На нем было написано той же твердой рукой:
«Вот полностью записанный рассказ ас-Назари
и Усана Мубарека о проклятии удушения, наложенном на ас-Назари, племянника могущественного царя Рамзеса-Ра. Записал в месяце Тиби Анена, которому принадлежит сей свиток. Да поразит усомнившегося Тахути».
--Пожалуй, оставлю это у себя,--пробормотал Чумаченко.--Постойте-ка! Тут в папке книга.
И вытащил тоненький томик в темно-синем кожаном переплете с тисненным золотом названием «Легенды египетской  страны» и именем автора--Мата. Чумаченко посмотрел на Нечитайло и кивнул. Владимир Иванович вспомнил замечание Екатерины Удовиченко, что Мата под своим псевдонимом издал одну книжку...Книга вышла в 1913 году в частной типографии, отыскать которую было бы очень трудно. В «Легендах египетской страны» содержались
переводы папирусов из Британского музея, папирусов Лувра, выдержки из египетских табличек, каких-то разрозненных текстов.
--Видимо, очередной подарок «Михаила Чурило», -- заметил Чумаченко.--Ну, еще одно.
Когда инспектор Волков взял папку, он принялся что-то искать на полках рядом с дверью на лестницу и наконец нашел свечу в бронзовом  подсвечнике. Зажег ее, высоко поднял, вышел на площадку. По-
дойдя к дверям, Нечитайло увидел, как он спускается по первому пролету. Шел очень медленно, спиной вперед, поднося свечу к перилам лестницы. Яркий свет отражался в прищуренных жестоких глазах.
Все остальное, кроме зловещего лица в желтом свете, скрывалось в тени. Ветер тихо стучал в окно справа. Лицо молча удалялось по лестнице, медленно повернуло, исчезло; Владимир Иванович видел лишь мерцание свечи в глубоком колодце. Но услышал, как Чумаченко рассмеялся.
Инспектор  Волков пододвинул к столу кресло и принялся изучать содержимое портфеля. Стороженко сидел близ двери в спальню, только смутно виднелся его силуэт. Под высоким сводом царила
тишина. Нечитайло прислонился к какому-то антикварному шкафчику, погрузившись под действием тишины и призраков смерти в некое туманное царство.
Ас-Назари, племянник могущественного  Рамзеса Великого. Потом он  вспомнил каменную таб-
лицу под ослепительным синим небом, когда приехал туристом в Египет,  на дороге к лубийским
золотым рудникам: «Вечно живущий, славный победами царь, увенчанный диадемой, сильный истиной Ра, царь Верхнего и Нижнего Египта, Рамзес, возлюбленный Амоном». Вспомнил руины Карнака, страшную жару, круживших в лимонном небе
летучих мышей, ярко пылавшие факелы на берегах Нила ...
Неужели Гамаль Насер в наше благословенное время уподобил себя ас-Назари из папируса? Книги, безделушки, даже саркофаг упрямо нашептывали о «проклятии удушения», наложенном на сыновей ас-Назари. Какие фантазии расцветали в душе Насера? Неужели образ раскрашенных, залитых солнцем колонн, фиванских цветов и свирелей заставлял его с криком бегать от палача в одесской жаре?.
Нечитайло слышал, будто по-настоящему никто не верит в перевоплощение, и знал, что это неправда. Вместе с царями была похоронена всемогущая черная магия, от которой ученые головы кругом идут. Она ослепляет их, сводит с ума, голоса начинают
шептать в кабинетах под лампами. Глядя на сидевшего у круглой зеленой лампы Волкова, Владимир Ивановичпредставлял себе Насера, задумавшегося над папирусом долгой ночью, пронзенной звуками свирели. «Царь, увенчанный диадемой, сильный истиной Ра, царь Верхнего и Нижнего Египта, Рамзес, возлюбленный Амоном».
Как раскатывались эти громкие слова под звон кимвала, в пронзительном реве труб! Как гулко громыхала боевая колесница под шум дождя с раскатами грома, среди черной хлещущей бури в пустыне. Великий фараон стоял в серебря-
ной колеснице в медных доспехах, в царской диадеме в виде змеи, взмахнув правой рукой с дротиком, держа в левой разящий меч, и никто не мог его одолеть.
Темные фигуры Волкоа и Стороженко не двигались, видимо погруженные в столь же сумбурные мысли. Нечитайло слышал при-зрачный шум древних войн, в котором воскресали расписные
залы Карнака, шумные улицы Фив. И, думая об избраннике Ра, нахлестывавшем пару арабских коней, победителе Фив, усмирителе Нуры, триумфально проезжавшем по аллее Сфинксов, и, естественно, перевел взгляд на коллекцию оружия, развешанного над саркофагом.
Принялся его разглядывать, прислонясь к шкафу. Как и положено  это был почти полный набор боевого снаряжения. Но... В развеске коллекции было что-то неладное. Между кинжалом и булавой зияла пустота, громко требуя соответствующего трофея. Писатель мгновенно шагнул к саркофагу, прищурился на стену над ним, но света было слишком мало. Подтащил тогда стоявший рядом резной стул, влез на него, щелкнул зажигалкой, поднес к пустому простран-
ству. Очень пыльная оштукатуренная стена была окрашена светло-зеленой клеевой краской, и на ней четко видно пятно, не покрытое пылью. Там что-то раньше висело. Что-то похожее на широкий короткий меч с длинной рукояткой.
Прямо над пятном торчал гвоздь, на котором этот меч висел. Если верны мои дедуктивные рассуждения,--подумал Нечитайло,--значит, это то самое дьявольское обоюдоострое лезвие, которое египетский писец  называл «головореэом». Перед глазами возникло перерезанное горло шофера ...
--Что это значит, черт побери?--прогремел чей-то голос. Владимир Иванович испуганно оглянулся, увидев торчавшего в дверях лейтенанта Помпиду. Не видя Стороженко, он переводил свирепые красные глаза с инспектора Волкова  на Нечитайло. Прислонясь к дверному косяку, сунув руки в карманы жилетки, чувствовал себя как на сцене, готовый с кем-нибудь схватиться. Владимир Иванович смерил его взглядом, отвернулся и продолжал осматривать стену.
--Вы не очень-то нам помогли,--сурово заметил инспектор Волков.--Номер следует осмотреть, и мы намерены это сделать. С вашей помощью или без, только я вам советую вести себя спокойно, ради вашего личного блага.
Помпиду повысил тон.
--Вы мне угрожаете, да?--завопил он.--Вы...-- Голос сел, издав какой-то задохнувшийся крик, за которым последовал нестройный аккорд рояля.
 Нечитайло резко оглянулся. Помпиду пошатнулся, едва не упал, ударив рукой по клавишам. Потом выпрямился, лихорадочно бросился к двери на лестницу с пьяным криком:
--Назад, дурак чертов, назад! 
В дверях возник Чумаченкео, поднимая к лицу свечу. Помпиду вытаращил глаза, словно сам им не верил, прикрыл их трясущимися руками.
--Ох,--простонал он,--ох ...
Инспектор, сильно разозлившись, стараясь сдер-
жаться, выпятил квадратную смуглую челюсть и резкими шагами направился к лейтенанту.
--Да, это господин полковник,--отрывисто объявил он.--А вы кого ожидали увидеть? Клянусь богом, я это выясню!
Помпиду высокомерно взглянул на него,сморщив длинный нос:
--Нервы...мой дорогой друг. Видите, очень печально. Нервы ...--и, трясясь, сел на круглый стул у рояля.
Волков взглянул на Чумаченко, как бы презрительно говоря: «Он врет, но что я могу поделать?».
 Может быть, думал Нечитайло, в добром, вышедшем из моды устрашении третьей степени есть свои достоинства. Тем временем Чумаченко задул свечу за дверью, небрежно поставил на столбик перил. Помпиду уже разглядел силуэт Стороженко, облизнулся, словно хотел что-то сказать, но
тут открылась дверь спальни, и явился Пуаре.
Лейтенант все больше волновался.
--Привет! Э-э-э Пуаре, ты вернулся? А я тебя не ждал ... Дмал, ты в Париже. .
Пуаре воинственно отвечал по-французски:
--Вернулся. Это тебя удивляет?
--Скажите, месье Помпиду,--вмешался Чумаченко, взяв папку со стола,--кто-нибудь на вашей памяти пользовался этой лестницей?
Помпиду скривил губы и начал икать, содрогаясь всем телом.
--Вы насчет посылок Михаила Чурило?--уточнил он, хитро поглядывая на Пуаре совиными глазами.-- Точно не могу сказать. Может быть, он скажет. Взял за обыкновение запирать меня в комнате на ночь.
--Сук-кин сын!--взревел Пуаре, лицо которого приобрело цвет кипящей лавы.—Сук-кин сын! Я запирал его в комнате. потому, что он напивался, в любой момент мог устроить скандал, и с ним ничего нельзя было поделать. Напивался и ...
--Неужели? Ну,--слишком лениво пробормотал Помпиду,-- не стану оспаривать утверждения слуги ...
-Сук-кин сын!--опять завопил Пуаре.--Я тебе сейчас в морду дам!
--Тихо!--приказал полковник, схватив Пуаре за руку, быстро что-то сказал разгорячившемуся французу, который с апоплексической силой отряхивал полы пиджака. Убийственные фразы кипели под его усами.
--Какая вуль-гарность!--икнул Помпиду, вперив блуждающий взгляд в угол каминной полки.--В любом случае я ночью слышал здесь голоса ...
--Голоса?
--Голоса,--подтвердил кивком Помпиду.--Ну, господа, теперь я все сказал.
Отвернулся с достоинством и, ничего не слыша, заиграл на рояле отрывки из «АИДЫ». Пальцы его были быстрые, гибкие, с великолепным туше. Когда инспектор Волков попробовал его остановить, он заявил, что командует парадом и не потерпит наруше-
ния субординации в египетской армии. Так они его и оставили под торжественный грохот великого марша, который преследовал нас в коридоре.
--Нехорошо,--проворчал Волков.—Настоящий сумасшедший дом.--Оглянулся на призрачный зеленый свет в дверях и добавил.-- Не знаю, какие мы раздобыли вещественные доказательства. Я готов арестовать этого типа и посадить за решетку, но истины все равно не добиться. А мне только этого нуж-
но... Что вы делали на лестнице, господин полковник? Обнаружили что- нибудь?
Чумаченко нерешительно заколебался.
--Да,--ответил он после паузы,--кое-что обнаружил. Не искал, но нашел. И это многое объясняет. Предлагаю, инспектор, немножечко поговорить с мадам Удовиченко.
Вытащив из кармана руку, полковник предъявил ее инспектору, медленно переводя взгляд на Волкова. Настала очередная пауза, а из комнаты позади слышалась кульминация марша.
--Вижу,--мрачно сказал Волков.
Свет был совсем слабым, но на ладони полковника мерцало серебро с бирюзой. Это был женский браслет. Инспектор развернул красный лоскут, где лежали найденные в столе предметы, добавил к ним браслет. В неестественном молчании все пошли к лифту.

 

                Г Л А В А  6


Остальные события утра и начала дня утомительно пересказывать. Просматривая свои заметки, Нечитайло не находил ничего, что имело бы реальное значение для дальнейшего расследования. Следствие по делу о смерти шофера началось в половине второго, скучное, как почти каждое следствие, и пришло к выводу, что шофёр погиб от рук неустановленной личности или личностей. Единственной новостью стало поразительное взаи-
модействие прессы с инспектором Волковым. Никаких сенсаций на первой полосе. Уже появились самые скупые, самые неприкрашенные сообшения: исчез некий Гамаль Насер, его шофер мертв. Последующие события не освещались. По просьбе инспектора заметки о деле даже не поместили на первых страницах. У любого редактора, думал Нечитайло, разорвалось бы сердце, но такой уж властью обладает полицейское управление.
По окончании следствия инспектора Волкова вызвали на совещание к Чумаченко, на котором принял  участие и Стороженко. Выслушав инспектора, Чумаченко приказал ему разрабытывать версию о исчезнувшей улице. Потом на совещание рассмотрели другие, не менее важные вопросы. Владимир Иванович знал, что  прокурор предпочитает  работать с Чумаченко. Репутация полковника была очень высока и потому не вмешивался в ход следствия. И именно поэтому проблем у инспектора Волкова не возникало.
Следуя теории насчет исчезнувшей улицы, инспектор обратился в Государственное картографическое управле- ние, к управляющему издательством его величества, в Одесский музей, в доступную народную библиотеку. Вопреки совету Нечитайло обратился не к доктору Шнайдеру, а к доктору Веллигтону. Тот  обещал помочь. В три часа инспектор Волков, Чумаченко и, изъявивший желание к ним присоединиться Стороженко,  отправились в управление. Нечитайло и доктор Веллигтон остались сидеть за низеньким столиком с красной столешницей в баре, болтая. Там было уютно, стояли низкие стулья с красной бархатной обивкой, горели свечи в больших перевернутых бокалах, задернутые шторы на окнах скрывали густеющий туман. Они раскурили трубки, пили пиво. Поскольку инспектор Волков многое рассказал Веллигтону, Владимир Иванович изложил ему все, что считал возможным, не выдавая секретов. Он слушал, морща крупное обезображенное лицо, задумчиво скосив один глаз на черенок своей труби. Наконец покачал головой.
--Я, конечно, не детектив,--сказал он,--хотя считаю, что историк, реконструируя события прошлого, должен обладать многими талантами детектива. В сотнях библиотек он собирает скудные свидетельства, вылавливает мельчайшие намеки, складывает разрозненные фрагменты, взвешивает показания, чтобы решить давно забытую загадку или найти убийцу, умершего пятьсот лет назад. Уверяю вас, преступления Джека-потрошителя не требуют и половины трудов, необходимых при расследовании преступлений семейства Борджиа.--Он нахмурил лоб, надул губы, опять покачал головой.--Должен признаться, я пе разделяю теории инспектора Волкова...Гнилая улица! М-м...да. Вряд ли удастся найти ее на моих картах...--Доктор поднял глаза.-- Но, возможно, удастся немного помочь. Вы сейчас чем-нибудь заняты, господин Нечитайло?
--Нет ... Позже иду на встречу ...
--Может, тогда согласитесь пройти ко мне в кабинет? Там довольно убого, но я имею возможность спокойно работать. Он находится за углом.
--Разумеется. Там можно посмотреть ваши карты?
Он помолчал, открывая кисет с табаком, глядя на писателя из-под лохматых бровей.
--Да, мои карты там. Только я не это имею в виду. Вы, детективы, предпочитаете ... стоять на земле, не правда ли, как там говорится. Окно моей дальней комнаты выходит в переулок за клубом. Оттуда мне прямо видны окна апартаментов господина Насера ...
Нечитайло выпрямился на стуле.
--Нет, я не утверждаю, будто это имеет большое значение,--махнул рукой Веллигтон.--Я до сих пор и не знал, что это его окна. Но когда все от вас выслушал, вспомнил ... Пойдемте?
Забрав в вестибюле пальто и шляпы, мы спустились по лестнице на улицу. Крупная фигура Веллигтона, в шляпе с обвисшими полями, в забавном пальто с широкой пелериной, шагала рядом со мной гигантскими шагами. Он был полон нервной энергии, грыз на ходу черенок трубки, стрелял глазами направо-цалево. Стоял небольшой холодок. Уличные фонари причудливо, расплывчато светились в небольшом тумане, тротуары оказались скользкими, хаотичные гудки машин сливались в пронзительный рев. На залитой лучами света улице их плотно окружили призраки, словно возникшие из тумана. Торчавший подбородок Веллигтона, угловатая трубка, обвисшие поля шляпы устремлялись вперед, подобно собачьему носу, уверенно взявшему след. Он намного обогнал, писателя остановившись у степенного
дома, чем-то напоминавшего клуб. По слабо освещенной лестнице поднялись на четвертый этаж.
--Вот и мой кабинет,--иронически указал Веллигтон на дверь с матовым стеклом.
Они вслепую проследовали через пару темных комнат, наконец доктор включил свет и закрыл за собой дверь. Голая коричневая комната была заставлена всевозможными полками, рядами старых бутылок, химических приборов, беспорядочно завалена книгами, картами. Стоявший под окном стол с лампой под навесным абажуром напоминал рабо-
чий стол архитектора с россыпью карандашей, треугольников, линеек, пузырьков с цветными чернилами.
--Гм!--прокашлялся Веллигтон, выбивая пепел из трубки о край чернильницы.--Моя рабочая комната ... Выпить хотите?
Исполнив обязанности гостеприимного хозяина, раздвинул оконные шторы.
--Сейчас, господин Нечитайло, я выключу свет. Если туман не слишком густой, вы увидите то, что видел я. Готовы?
В комнате стало темно. За окном плыли клубы тумана, но Владимир Иванович хорошо видел окна в доме напротив, особенно три многозначи-
тельно зарешеченных окна кабинета Гамаля Насера. Находились они на одной высоте с окнами доктора, на расстоянии не более десяти метров. В двух мерцал за закрытыми портьерами зеленоватый свет, а на третьем, крайнем слева от него, шторы были раздви-
нуты. В зеленом свете виднелись золоченые очертания саркофага, а над ним часть оружейной коллекции на стене.
--Я часто здесь работаю ночами напролет,-- продолжал доктор,--шторы обычно не закрываю. Но как-то, точнее сказать, пять дней назад собрался уходить, погасил свет и решил открыть окно, чтоб немного проветрить. Ночь была туманная, но туман шел клочьями, сквозь которые все иногда хорошо было видно. Я говорю «ночь», потому что часы показывали час. Света в доме напротив не было. Я выглянул в окно и вдруг услышал, как кто-то идет внизу по переулку.
Непрерывно куривший Веллигтон опять разжег трубку. Огонь спички высветил оспины и морщины на квадратном лице. Он на секунду поднял веки, испытующе посмотрел на Нечитайло горящими зелеными глазами, потом они заволоклись
пленкой, а спичка погасла.
--В тумане не было возможности разглядеть фигуру, но шаги проследовали вон к той черной двери. Потом я услышал, как ключ повернулся в замке, дверь открылась, закрылась. По
вашим словам, вертикальный ряд окон рядом с окнами кабинета выходит на площадки черной лестницы. Я видел, как в них мелькала и исчезала зажженная свеча, когда вошедший человек поворачивал на очередную площадку. Как ни странно,
туман частично рассеялся, довольно хорошо было видно. Однажды огонь замер на месте, и мне на миг показалось, будто я вижу до ужаса длинную тощую тень.
Тут мое внимание привлек другой источник света. Это была зеленая лампа в комнате напротив. Возможно, я раньше ее не заметил за слишком плотно задернутыми гардинами, может быть, она только что загорелась; так или иначе, шторы на одном
окне раздвинулись, и я заметил мужской силуэт, выглянувший в окно. Всего на мгновение возникла тень на зеленом свету. Потом шторы закрылись. Свеча опять двинулась вверх. Было что-то до того сверхъестественное в этих бесшумных тенях, в
цветных бликах огней, что я, признаюсь, господин Нечитайло, не мог сдвинуться с места. Все это казалось мне жутким спектаклем маленьких марионеток.
Знаете,--он протянул руку, коснувшись моего плеча, на сером фоне окна на миг вырисовался его резкий профиль,--знаете, мне всегда необъяснимо отвратительны представления с народными героями, типа Панча или Перушки. Дети сидят, хохочут над ними, которые  из всех до смерти колотят палкой, визжат кукольные голоса, по деревянным головам стучит палка, пока Панча, в английской традиции, в конце концов, не утащит Джек Кетч. Глупо с моей стороны, только я всегда думаю о темном, жутком мире, который существует в вертепе кукольника, где разыгрываются представления.
Доктор Веллигтон тихо рассмеялся.
--Даже лица кукол-убийц отвратительны... Ну ладно! Происходившее все больше напоминало мне маленький театр марионеток, и я начал гадать, что за постыдный спектакль там...разыгрывается. Старался отделаться от этих мыслей, смеялся над собой, решительно держал шторы закрытыми до вчераш-
него дня.
Заговорив, Владимир Иванович услышал свой дрожавший голос:
--Вы имеете в виду вчерашний день ... до убийства шофера?
--Да, вчерашний. Я пришел сюда часов в пять и про себя подумал, что днем мои куклы не явятся, можно выглянуть. Если помните, было довольно туманно, но соседний дом близко. Удивительно, как Одесса похожа на Лондон в части тумана. Хотя похожесть объяснить не трудно—оба морских города, где солнце, вода и земля, сливаясь, дают поразительные эффекты в виде тумана, жары или дождей. Однако, я отклонился от темы. Смотрите! Вот что я увидел,--окно, освещенное точно так, как сейчас. Я видел саркофаг и оружие--смутно, в тумане, но видел. Уже почти отвернулся, когда заметил руку.
--Руку?
--Да. Маленькую, мне показалось, женскую, из-за тумана не могу точно сказать. На секунду подумал, что это обман зрения. Рука тянулась вверх над саркофагом, призрачная, как и все прочее, в этом зеленом свете. Она как бы существовала от-
дельно от тела, пока я не понял, что тот, кому она принадлежит, наверняка стоит на стуле в самом углу, скрытый шторой. Рука все протягивалась в какой-то нерешительности к коллекции оружия. Потом опустилась, держа ...
--Очень короткий меч с изогнутой рукояткой.
Доктор практически не удивился, тлеющий уголек в его трубке почти не дрогнул. Нечитайло плохо видел его лицо, но знал, что
он пристально меня разглядывает. После паузы он спокойно спросил:
--Откуда вам известно?
--Видел следы на пыльной стене. Собственно, ничего удивительного.
--Ну, вы меня озадачили,--признался Веллигтон, сухо хмыкнув.--Прямо как в книжке, хоть я их не читаю. Да, вы совершенно правы, господин Нечитайло, это был короткий меч или длинный
кинжал, только я на таком расстоянии не разглядел изогнутую рукоятку. Как только рука сняла его, тот, кто это сделал, сообразил, что шторы открыты, и мгновенно задернул их... Конец моего кукольного представления! Не уверен, что мне снова захочется видеть пляшущих кукол ... Что вы об этом думаете?
--Послушайте, доктор, вам обязательно надо встретиться с инспектором Волковым. Может быть, это чрезвычайно важно.
Тлеющий уголек в трубке ярко вспыхнул и медленно начал темнеть.
--Разумеется, дорогой друг. Я понял значение происходившего только недавно, выслушав ваш рассказ о деле ... Прежде ведь даже не знал, что это апартаменты господина Насера.--Он пожал плечами.-- Кроме того, все вполне могло оказаться моими фантазиями. Знаете, бывает такое. Поэтому я колебался. Однако взгляните ...
Он опять включил свет. Когда мрачная пыльная комната осветилась, Владимир Иванович почувствовал облегчение. Веллигтон сел на скрипучий стул у стола, вытянул ногу, подцепил другой стул за ножку, жестом указал мне на него. Растянувшись на стуле в
пальто с поднятым капюшоном, с вольно прыгавшей в крепких зубах трубкой, он пристально смотрел на заваленный всякой всячиной стол.
--Взгляните сюда. Я не детектив, разыскива-
ющий запонки и всякие вещи в руках мертвецов. Но тешу себя мыслью о довольно хитроумных разгадках дел, случившихся, как я вам уже говорил, сотни лет назад. Скажем, загадочное убийство какого-либо короля. Все детали из настоящего современного триллера. Мужчина с сотней врагов, охота после попойки, ночной лес в синем свете факелов,
потом на рассвете король, лежащий в кустах со стрелой в груди. Кто его убил? Да, все как в настоящем современном триллере, только это было в двенадцатом или тринадцатом веке. Но я расследую дело и могу назвать имя убийцы. Или как звали мрачного господина в железной маске. Кстати, маска была не железная. Вот какис дела я рассматриваю. Вот мой призрачный отдел по борьбе с преступлениями, где я могу выследить преступника вплоть до его могилы и с радостью послать в ад убийцу.
Доктор дернул косматой бровью, крупное обезображенное  лицо озарилось улыбкой. Не отрывая от груди подбородка, Веллигтон продолжал:
--Между прочим, это скучное вступление к некоторым моим теориям, без сомнения чепуховое. Тем не менее...--Хмурясь, он капризно стукнул кулаком по краю стола.--Тем не менее допустим, что Гамаль Насер жив?
--Простите?
--Я говорю, допустим, что Гамаль Насер жив,-- повторил доктор, энергично выпрямившись.--Короче, предположим, что все это--хитроумный фокус, инсценированный самим Гамалем Насером?
-- Мысль ... новая.
--Разумеется, новая. Но посмотрите,--серьезно предложил Веллигтон.--Во всем этом деле есть нечто ошеломляюще необычное. Согласно свидетельствам, Насер ездил в пуленепробиваемом автомобиле, поставил на окна решетки, на двери двойные запоры и никогда никому не разрешал заходить к себе в номер. И чего он добился? Ваш Михаил Чурило, а в английской традиции Джек Кетч, явно имел
возможность про никнуть в апартаменты, когда ему заблагорассудится, оставить посылку и выйти, несмотря ни на какие запоры, незаметно для слуг. Его никто попросту не замечал, словно почтальона. Со своей стороны Гамаль Насер всякий раз
старательно заботился, чтобы при получении очередного подарка кто-нибудь видел его в состоянии полного ужаса... Пока логично?
--Да.
--Дальше! Закрытая лестница с запертой дверью, которой, по всем утверждениям, никто никогда не пользовался, больше смахивает на большую дорогу. По крайней мере, некто регулярно проходил по ней в час ночи--не забывайте, с ключом от дверей в переулке. Когда визитер поднимался, в апартаментах
кто-то не спал, как я видел, и, очевидно, впускал его...
--Постойте! Это вовсе не обязательно.
--Что ж, могу сообщить, что я следил за домом в течение часа после появления визитера, и никто оттуда не выходил. Если он не разбил лагерь под дверью, это очень похоже на тайный сговор. Похоже, что он там живет и кто-то в апартаментах
его поджидает. Может быть, ночью является сам Гамаль Насер? Вы же мне говорили, что нынче днем в присутствии Помпиду полковник Чумченко вошел в ту самую дверь, держа в руке свечу. Помпиду принял его за кого-то другого, крикнул: «Назад, дурак»--или что-то вроде того. Разве не сильно пахнет сговором сообщников? И разве предположение, что Насер
инсценировал собственное убийство, не дает объяснения всем вопросам?
Память у него была поразительная, он схватил мельчайшие детали рассказа Владимира Ивановича, и его рассуждения выглядели чертовски правдо подобными.
--Всем,--заметил Нечитайло,--кроме одного: зачем кому-то устраивать инсценировку со столь грандиозным размахом? Вы, как я понимаю, считаете «преследование» Гамаля Насера спектаклем. Нет никаких тайных врагов, никакого Михаила Чурило или Джека Кетча, никакой Гнилой улицы. Гамаль Насер сам убил шофера, воспользовавшись оружием из своей собственной комнаты, и теперь прячется. Короче, все дело--сплошное сплетение лжи и обмана с
начала до конца. Господи,--охнул писатель,--дайте дух перевести!
Глаза Веллигтона возбужденно сверкали, хотя он старался держаться спокойно и рассудительно. Налил себе чуточку водки, обдумывая проблему.
--Прячется,--подтвердил он энергичным кивком,-- неподалеку от своего номера, может быть, и в самом номере ...
--Исключено. Мы осмотрели комнаты.
--Хорошо. Принимаю. А другие помещения в дальней части клуба? Там еще три сообщающихся номера, один над другим, на каждом этаже, наверняка с отдельными лестницами. Ставлю сто рублей, один из них свободен ...
--Фактически, два. Один, на первом этаже, занимает приехавший друг Чумаченко, бывший полицейцский.
--Ну, теперь вы согласны насчет отдельной лестницы, правда? У него убежище под собственными апартаментами, откуда можно свободно выйти незамеченным. Объясняется, как на столе оказались вещи убитого шофера; объясняется раздраже-
ние Помпиду, который решил, что Насер вышел из укрытия; объясняется испуг карлика Виталия. На безумную мысль о виселице и мести Насера навели размышления над папирусом, и вот результат.
Нечитайло неотрывно смотрел на выцветшие коричневые шторы, висевшие на окне, а Веллигтон внимательно наблюдал за ним из-за края стакана. Я понимал, что верю ошеломляющей идеальной детальной теории, но все-таки ... Все-таки оставалось
упрямое ощущение ее ошибочности.
--Гениально,--сказал Владимир Иванович.-- Чертовски гениально, доктор. Тем не менее! Все детали полны смысла, а целое бессмысленно!
Вы объясняете факты, демонстрируя, что реальный Гамаль Насер в тысячу раз безумней мифического  Михаила Чурило или Джека Кетча. Приводите
тщательно обоснованные причины невероятны сумасшедших поступков ... Зачем  вся эта фантастика? Я не могу поверить, будто Михаил Чурило убил шофера, чтобы убить Насера. Но также не могу поверить, будто Насер ради шутки убил шофера.
Веллигтон  рассмеялся.
--Да полно вам, господин Нечитайло! Я не обещал исчерпывающих разъяснений. Просто предлагаю линию рассуждений. Но, поверьте мне на слово, поступки Гамаля Насера продиктованы веской причиной, прекрасно оправдывающей кажущееся безумие, и вряд ли справедливо винить меня в том, что я не имею возможности за один день вручить вам подписанное Гамалем Насером признание ... Нет, в самом деле, разве подобная ниточка ничего
не стоит
Нечитайло  встал.
--Стоит, доктор, и столько, что, если у вас тут имеется телефон, я хочу позвонить инспектору Волкову и заставить немедленно осмотреть пустые номера ...
Открыв дверь в приемную, Веллигтон включил свет, показав пальцем на телефон. Пропитанная запахами лекарств комната была голой, монашеской, с висячими лампами в зеленых абажурах над круглым столом. Владимир Иванович сел к при крепленному к столу телефону. Волков, рассуждал он, наверняка ещё вместе с Чумаченко в управлении. И быстро набрал номер коммутатора полиции. Его быстро и вежливо соединили  но с каким-то другим номером.  Некий господин, решивший, будто Владимир Иванович хочет заказать столик в ресторане, специализировавшемся на вареной говядине, Нечитайло заметил, как доктор закрыл дверь, удалившись в свой рабочий кабинет. Слышал, как он быстро расхаживает, однажды заметил тень, промелькнувшую за матовым стеклом ...
И наконец дозвонился до дежурного, который сообщил, что Чумаченко и инспектор Волков только что вышли.
Нечитайло призадумался. Он помнил, что они собирались навестить Екатерину Удовиченко,
значит, там их наверняка можно будет перехватить. По наитию он назвал номер, и на сей раз почти мгновенно ответил приятный девичий голос.
--Будьте добры, можно поговорить с мадам Удовиченко?
--Мадам сейчас нет. Я ее горничная. Что-нибудь передать?
--Н-нет. Не скажете ли, где она?
Пауза. Голос осведомился, кто он такой, и в конце концов ответил:
--Видите ли, сударь, она в самом начале дня отправилась в управление полиции с зашедшим за ней господином.
Нечитайло положил трубку, пошел к доктору, который растянулся в вертящемся кресле, словно вообще не трогался с места. Объяснил положение дел и добавил:
--Бог весть, где они теперь. Но если вы придете в клуб к обеду, мы наверняка их найдем. Если еще что-нибудь заметите ...
--Хорошо, рад помочь, чем могу.
Веллигтон проводил Нечитайло до дверей кабинета, и тот вылетел по темной лестнице на улицу. Прежде чем отправиться к Удовиченко, вполне можно было заскочить в «Париж», оставить на случай записку. Может быть, Екатерина Удовиченко рас-
сказала на допросе в полицейском участке  что-нибудь интересное, особенно если с ней разговаривал кто-то по-настоящему знающий толк в перекрестном допросе.
Впрочем, записка не понадобилась. Нечитайло наткнулся на них в вестибюле, куда они только вошли, в пальто и шляпах.
---Ну и ну!--сказал Чумаченко.--Я думал, вы отправились на свидание с Надеждой Уткиной.
--Иду. Только слушайте! Есть новости ... важные сведения ...
--Тогда идемте с нами, и мы вас по пути послушаем. Мы собираемся нанести визит мадам Удовиченко.
Владимир Иванович удивленно уставился на полковника:
--Екатерину Удовиченко? Вы не встретили ее в в управлении?
Инспектор Волков вытаращил глаза. Рука Чумаченко, поднявшаяся, чтобы поднять ворот пальто, замерла на полпути.
--Что вы хотите сказать, Владимир Иванович?-- рявкнул он.
--Ну, разве не вы сегодня послали за ней человека, чтобы он проводил ее в управление? Горничная мне сказала ...
--О боже,--бесцветным тоном молвил инспектор Волков. Под ярким светом в вестибюле мрачное лицо инспектора побелело, и Нечитайло объял жуткий страх. Он вдруг топнул ногой, словно его обманули.-- Никто никого за ней не посылал! В любом случае ее доставили бы управление. Быстро! Когда это было?
--Не знаю. Я просто говорил с ее горничной по телефону, она сказала--в начале дня ...
Волков протянул руку к Чумаченко.
--Он поймал ее,--заключил инспектор.—Михаил Чурило. А я утром велел своему человеку наблюдать за домом! Что с ним стряслось? Что?
Прежде чем Чумаченко успел ответить, в коридоре, ведущем к вестибюлю, появился официант Виктор с сообщением:
--Инспектора Волкова к телефону.
Самодовольная физиономия официанта расплывалась перед их глазами. Зловещие вероятности, порожденные этой фразой, сливались в один чудовищный образ перекладины с петлей.
Волков мгновение тупо смотрел перед собой, потом чуть не бегом бросился к телефону, а мы с полковником неподвижно стояли в холодном, ярко освещенном вестибюле. Через несколько минут
инспектор вернулся. Он шагал медленно, медленно поднял глаза.
--Екатерина Удовиченко висит на виселице на Гнилой улице.--Потом голос его захлебнулся от ярости:
--Машина... скорей! Быстро! Едем на Сокольничью улицу!
Инспектор снова заговорил, когда они уже мчались в машине по городу.
--Сообщение поступило в управление минут пять назад,--доложил он.--Мигом было приказано про следить звонок, оказалось, звонили из автомата. Сразу отправили туда двоих, только я сомневаюсь, что они там кого-то застанут. Думаю, нет вопросов?.
Чумаченко покачал головой:
--Это «Михаил Чурило», инспектор. Почему ж она, столь осторожная и подозрительная, с ним пошла? Ну ладно! Сейчас бесполезно теоретизировать ...
Нечитайло распирала история, услышанная от Веллигтона, но, потрясенный новостью и стремительной гонкой, он хранил молчание, пока не выяснится, что все это означает. Еще один персо-
наж вышел в туман, пропал на Гнилой улице.
--Я одно хочу знать,--сказал Волков,--что стряслось с Тихоновым? Одним из наших самых давних и лучших агентов. Я послал его утром за домом следить, приказал задерживать каждого, кто захочет войти, и выяснять зачем. Собирался ее охранять ...
Больше он не добавил ни слова, пока машина не остановилось перед домом на Сокольничьей. Фонарь рядом с дверью слабо освещал в тумане строгое, несокрушимо величественное здание с
отполированными дверными ручками, широкой площадкой, полосками света за закрытыми ставнями. Дом казался степенным, казался ...
--Надо поискать Тихонова,--сердито буркнул инспектор.
Мы начали оглядываться с одной и той же мыслью. Чумаченко шагнул на площадку, заглянул под лестницу. На первом этаже свет нигде не горел. Слышались шаги полковника по каменным ступеням, страх душил инспектора и писателя, как сырой туман.
--Идите-ка сюда,--издалека позвал Чумаченко.—Я только что споткнулся о чью-то ногу.
На ощупь спустились в холодную сырость, и Нечитайло тоже споткнулся о чью-то ногу, о застывшую ногу, зацепившую его ботинком. В туманной темноте возник крошечный огонек зажи-
галки Чумаченко. Он опустил ее к каменным плитам у подножия лестницы, смутно высветил фигуру.
Мужчина лежал на спине, уткнувшись затылком в стену, подбородок косо упирался в грудь, словно ему жестоко свернули шею. Это был немолодой человек с влажными от сырости рыжими волосами, в отсыревшей одежде. Одна нога согнута в колене, словно он пытался встать, руки завернуты за спину.
Все это открывалось передо ними деталь за деталью в свете зажигалки полковника. На его легком светло-коричневом пальто отчетливо вырисовывалась черная рваная дыра над сердцем. Шляпа исчезла. А когда Чумаченко попробовал повернуть застывшую голову, Владимир Иванович увидел на лице мертвеца выражение глубочайшего изумления.
--Застрелен,--пробормотал полковник.--Несколько часов назад.
По улице с ревом промчалась машина. Убитый стоял один на маленькой мокрой площадке, убийца просто приставил к его груди пистолет и спустил курок, поэтому он сразу упал, сохранив на лице изумленное выражение. Чумаченко снова взгля-
нул на светло-рыжие волосы юноши и содрогнулся.
--Должно быть, это Тихонов?--уточнил полковник.
Инспектор Волков не сводил глаз с упавшего тела, стоя перед ним на коленях. Инспектор медленно поднялся, кивнул, заморгал, выдавил одно слово:
--Бедняга!--отвернулся и медленно пошел назад к улице.
Почти сразу же раздался яростный звонок в дверь. Дверь открыла ладненькая, очень хорошенькая маленькая брюнетка в шапочке и фартуке горничной. Глаза темно-синие с длинными ресницами, губки приоткрыты в вопросительной улыбке. Инспектор не стал терять время.
--Я инспектор Волков с Сумской улицы,--объявил он.--У вас на площадке убит человек. Пойдите взгляните, знаком ли он вам.
Она секунду таращила на него глаза.
--Идите!--рявкнул инспектор.
Девушка вскрикнула при виде тела, бросилась было вверх по лестнице, но Волков крепко схватил ее за руку.
--Пустите!--всхлипывала она в темноте.--Я не могу ... я ...
--Вы его знаете? Встречали когда-нибудь?
--Нет!
Вошли в дом и, перешагнув порог, очутились в Европе. Это был дом европейской женщины, до последней мелочи в вестибюле. Хрустальные канделябры излучали бледный свет, зеркала, белые стены, непривычный смешанный запах восковой мастики, кофе, плотных драпировок. Горничная, повернувшись к ним спиной, содрогалась от слез, закрыв глаза руками.
--Где телефон?--спросил Волков.
--В ... в конце холла, господин полицейский. Я покажу ...
--Сам найду. Проводите куда-нибудь этих господ.
Мы хотим с вами поговорить.
Она повела их в гостиную, довольно скупо освещенную, с неизменными сомнительными масляными картинами на стенах, с потускневшей мебелью красного дерева в стиле ампир.
Да, девушка очень хорошенькая: черные короткие волосы, глаза одновременно невинные и манящие, аккуратная, стройненькая фигурка. Инспектор обращался с ней безобразно.
--Послушайте,-предложил он ей,--сядьте.
Но она лишь таращила глаза и улыбалась с легким испугом, будто инспектор предложил нечто совсем иное.
--О нет! .. Позвольте ваши шляпы.
--Не будем тратить время на формальности,-- сказал Чумаченко.--Как вас зовут?
-- Натали, сударь.
--Натали, расскажите нам все, что происходило сегодня.
--Я ... не поняла, сударь. О чем?
--Обо всем, что делала мадам Удовиченко.
Горничная уже совсем успокоилась, улыбаясь слабой бесцветной улыбкой. Глаза смотрели мимо пришедших на каминную полку, но в них было дурное предчувствие. Оно все усиливалось, и девушка с внезапной тревогой взглянула на нас:
--Да, сударь, конечно. Я ... у меня вчера вечером был выходной, и я утром немножечко опоздала вернуться. Кажется, мадам Удовиченко была чем-то расстроена ...
--Во сколько вы пришли?
--В девять с небольшим. Она сообщила, что провела ночь в соседнем доме, у госпожи Уткиной. Рано утром вернулась к себе, оделась гораздо раньше обычного. Я подала ей завтрак. Она была ...
встревожена.--Брови Натали чуть дрогнули, на губах появилась презрительная улыбка.
--Знаете, что ее беспокоило?—небрежно спросил Волков.
--О нет,господин полицейский! .. Около половины одиннадцатого заходил доктор Веллигтон, как он представился, какое-то время беседовал с ней наверху ...
Из-за портьер выскользнул Чумаченко, и Натали замолчала.  Гибель Тихонова сильно подействовала на инспектора, и он этого не скрывал.
--Дальше,--приказал он. Вокруг скорбно опущенных губ залегли глубокие складки; Волков остановился в дверях, словно готовясь умчаться в любую минуту.
--Она спросила все утренние газеты, уселась наверху читать. Немножечко ... на меня накричала, и у нее началась страшная головная боль. Мне было слышно, как она расхаживает и плачет. Кухарка приготовила ленч, но она попросту не могла есть ... Я ... надеюсь, ничего плохого не случилось?--
не выдержав напряжения, крикнула Натали. Потом взяла себя в руки и продолжала.--Ох да, чуть не забыла. в начале дня был телефонный звонок...
--Кто звонил?
Глаза девушки забегали, она смутилась, вспыхнула ...
--Понимаете, господин полицейский,--несмотря ни на что, рассказывала горничная, чуть-чуть выпятив пухлую нижнюю губку,--понимаете, он не назвался. Но я его узнала. Это был господин Гамаль Насер. Он ведь часто бывал в нашем доме.
В комнате воцарилась полная, гулкая тишина. Волков  медленно вынул руки из карманов, взгляд его стал безумным, безрассудным, безнадежным. Чумаченко, стоявший у стола, лениво забарабанил пальцами по крышке и покосился на девушку.
--Вы уверены?--переспросил он, не проявив удивления.
--Да, сударь. Я... знаю его голос. Совершенно уверена!
Ее явно волновали вопросы об образе жизни хозяйки; она мысленно видела, как полицейское управление сурово тычет в нее пальцем, осуждая аморальное поведение, и, видно, собирается всех
отправить в тюрьму. Либо редкостная наивность, либо весьма искусное притворство.
--Натали,--задумчиво сказал Чумаченко,--вы, случайно, не видели сегодняшние газеты?
--Нет, сударь, к сожалению.
--И ни с кем не разговаривали, кроме мадам Удовиченко?
--Нет, сударь. Ни с кем, еще только с кухаркой,-- все больше пугалась она.
--Очень хорошо. Значит, мадам Удовиченко разговаривала по телефону с господином Насером. Знаете, о чем шла речь?
--О нет, сударь!.. То есть я, конечно, услышала несколько слов, потому что мадам Удовиченко была взволнована и очень громко говорила ...
--Ну, понятно. И что вы услышали?
--Собственно, сударь, ничего интересного для полиции. Она просто сказала: «Хорошо, я приду. Приду вместе с ним». Больше я ничего не припомню, сударь, честно! Потом мадам Удовиченко сильно разволновалась, лицо раскраснелось, она напевала, вроде бы очень радовалась. Совсем не то, что прежде.
--Дальше.
--Чуть позже,--задумалась Натали с очень серьезным выражением невинных синих глаз,--к мадам Удовиченко зашел один господин... господин Нечаев Валерий Михайлович, сударь. А она его не по-
желала принять. Закричала ... грубо, можно сказать ... закричала на лестнице, сударь,--возмущенно сообщала девушка.
--Понятно. И как поступил господин Нечаев?
--Ну... просто стоял в прихожей, сударь. Смотрел вверх какое-то время с таким странным видом. Потом говорит: «Ну и ладно», повернулся, надел шляпу и вышел. На секунду задержался, совсем непонятно взглянул на меня и спрашивает, давно ли мы тут живем, то есть давно ли тут живет мадам Удовиченко. Я ответила--несколько месяцев, и он ушел с таким видом, будто ничего и не понял, сударь.
--А потом?
--Я помогала мадам Удовиченко одеться. Она говорит, что за ней должен зайти детектив и она с ним пойдет в полицейское управление и... без конца хохотала, сударь. Сказала, сама сойдет вниз и чтоб я не ходила к дверям на звонок, она сама откроет. Только тут как раз позвонили, и я дверь открыла ...
Инспектор Волков стиснул руки, инстинктивно подавшись вперед. Необычайная напряженность момента не отразилась только на Натали, но она видела выражение лиц и нерешительно
заколебалась.
--Ну!--хрипло выдавил Волков.
--Ну, это была госпожа Уткина Надежда из соседнего дома. Мадам Удовиченко спустилась, и я их оставила за беседой. Больше ничего не знаю!
--Вы с тех пор не видели мадам Удовиченко?
--Нет, сударь! Я принесла ей накидку и... ушла вместе с кухаркой. Как она выходила, не видела, только слышала стук закрывшейся двери и поняла, что она ушла.
--А в дверь еще звонили?
--О да, сударь. Только, знаете, она приказала мне не открывать.
Чумаченко хранил невозмутимость, легко чертя что-то пальцем на столе.
--А когда вы снова услышали дверной звонок?
--Клянусь, сударь, не знаю,--часа в три, в полчетвертого, не имею понятия. Может быть, кухарка скажет.
--Вы слышали, как закрылась парадная дверь,-- вмешался Волков.--А не слышали чего-нибудь похожего на выстрел?
--На выстрел, господин полицейский?--Натали начинала впадать в истерику, нерешительно запнулась, в неожиданном озарении шагнула к
улице и уточнила.--Вы имеете в виду бедного застреленного господина? Нет! Нет. Я ... мы слышали какой-то звук, один-единственный, кухарка еще заметила, что у кого-то лопнула шина ...
--Хорошо,--заключил инспектор Волков.-- Немедленно идите за кухаркой. Пришлите ее сюда.

На улице завизжала полицейская машина, по тротуару топали ноги, в дверь зазвенел долгий звонок.
--Пойдите приведите Надежду Уткину,--обратился к Нечитайло Чумаченко.--Сейчас же ведите ее сюда.
Пока Нечитайло спускался по лестнице, расплывавшиеся фигуры шарили по площадке дымными фонарными лучами. Шаркая по ступенькам, Владимир Иванович услышал глухие проклятия. Чей-то
голос сказал:
--Кто-то подошел и изнутри отпер дверь на площадку.
Надежда  открыла двери соседнего дома, прежде чем Нечитайло успел позвонить. Она была в излюбленном голубом, в янтарных глазах застыл страх, и он понял, что ей известно о бурных событи-
ях рядом.
--Владимир,--вымолвила она,--что-то стряслось, да?
Владимир Иванович быстро рассказал. Она ошеломленно стиснула руки, румяные щеки залила бледность.
--Что-то ...--пробормотала она,--что-то постоянно случается.
Глаза ее были туманными, как бы от дремоты у камина; духи, затейливые волны волос казались столь же бесполезными, как назначенное  свидание. Взвившийся клуб пыли напомнил о мягких диванах и старом голубом фарфоре. Сырость впитала его, как шелковая основа впитывает тонкие оттенки
красок. В соседнем доме заскрипела открывшаяся дверь. Чей-то голос сказал:
--Осторожней, ребята...
--Тебе что-нибудь известно?--спросил Нечитайло.
--Я видела... мужчину, с которым она ушла!
--И узнала его?
--Как я его могла узнать? Лица даже не разглядела. Ну, хватит. Вечно у нас с тобой происходят подобные милые и тихие встречи!
Они вышли из дома и вошли в гостиную Екатерины Удовиченко почти одновременно с запыхавшейся топавшей краснолицей солидной женщиной, очевидно кухаркой. Чумаченко сидел в
кресле. Инспектор Волков делал заметки, стоя у камина. В дверях в замешательстве перемивалась с ноги на ногу Натали.
Надежда, со своим бесстрастным непринужден ным изяществом, сразу же стала царствовать в красной комнате. Выражение её лица теперь было спокойным, глаза смотрели из-под черных ресниц холодно и отчужденно. Она превратилась в дуновение ветра, в чистый луч света--иначе не скажешь. С
полным самообладанием взяла сигарету из серебряной коробки на тумбочке, прикурила и щелчком захлопнула крышку. Мельком смерила взглядом Натали, мгновенно ее оценила.
--Мы с вами постоянно встречаемся на месте убийства, Игорь Анатольевич,--со смехом обратилась она к Чумаченко. Насмешливая, хладнокровная Надежда во всем своем великолепии ...
--Хорошо помню,--парировал Чумаченко, задумчиво подняв бровь,--что Надежда Уткина отличается редкостным гостеприимством, даже по отношению к трупам. Человек, стоящий перед вами,-- инспектор Волков. Будьте добры рассказать ему, что происходило здесь днем в вашем присутствии.
Надежда опустилась в кресло.
--Собственно, ничего особенного. Я зашла около половины четвертого или чуть раньше. Катя как раз вниз спускалась. Мы недолго здесь посидели, поговорили. Потом за ней кто-то зашел, и она с ним ушла. Вот и все... Да! Меня остановил на пороге молодой человек, представился детективом с
Сумской и осведомился, что я тут делаю.
--Поподробней, пожалуйста,--попросил Чумаченко.—Мадам Удовиченко была в хорошем настроении?
--Пожалуй, в отличном! Я ее никогда не видела такой радостной,--бормотала Надежда, скосив глаза на сигарету,--просто рекорд для Катерины. И все намекала на некую тайну, которую только что разгадала.
--Она вам рассказала, что это за тайна?
--О нет. Я предположила, что ее драгоценный египтянин жив и здоров, вот и все.--Она передернулась, стиснула губы.--Пока мы говорили, раздался звонок в дверь... Да, я кое-что по-
забыла. Чуть раньше послышался какой-то звук... Видимо, выстрел. Я вздрогнула и заметила, что похоже на выстрел, а она говорит: «Бросьте, моя дорогая, это нервы у вас расшалились»...
Конечно, когда у нее нервы шалили, ей наверняка все сочувствовали. Хорошо помню, было без двадцати пяти четыре.
Она подчеркнула это и подавила зевок.
--Екатерина открыла дверь на звонок, и я слышала, как она с кем-то заговорила, смеялась... Потом высунулась из-за портьеры, сказала, что ей надо идти...Когда я спускалась по лестнице, она выходила из переулка и крикнула, чтоб я захлопнула
дверь. Под фонарем в тумане стоял какой-то мужчина ...
Надежда сбросила с себя притворную лень, взгляд ее сосредоточился.
--Высокий, с поднятым воротником. Я плохо его рассмотрела. Он подозвал проезжавшую машину. Екатерина мне махнула рукой, громко расхохоталась, мужчина тоже вдруг рассмеялся и... со смехом взял ее под руку. Подъехала машина, она глянула вниз, на тротуаре валялась мужская шляпа...
Перед глазами Нечитайло предстал распростертый труп со светло-рыжими волосами, лежавший без шляпы под лестницей, с черной пороховой дырой в сердце. Он уже там лежал, потеряв шляпу в переулке, когда хохотавшая Екатерина Удовиченко со своим веселившимся спутником ждали машину... Эхо зловещего смеха раскатилось и замерло в тихой комнате, где сидела Надежда с за- стывшим взглядом, приложив к виску руку ...
--Екатерина увидела шляпу,--продолжала она,--и говорит: «Ух, смотрите! Кто-то шляпу потерял». А мужчина тихо сказал по-французски: «Думаю, она больше ему не понадобится, мадам». Она со смехом пнула шляпу, та покатилась в лужу...Они сели в машину и уехали.







        Г Л А В А  7

Для полного кошмар делу, изобиловавшему черным юмором, недоставало лишь этой последней детали. Она казалось абсолютно типичной как для зловещей тени, по следам которой  шли полицейские, так и для женщины, ставшей ее жертвой. Нечитайло еще долго думал об этом после того, как Надежда умолкла, после ее ухода.
Продолжался разговор, расспросы, но ничего нового следователи не узнали.
--Устроим небольшой военный совет,--решил Чумаченко.—Владимир Иванович, идите обедать с госпожой Уткиной, а потом на часок про нее по- забудьте.
Нечитайло отвел Надежду домой, даже не сознавая в ошеломлении и потрясении, что рядом с ним настоящая Надежда. Вернувшись, застал только инспектора Волкова с Чумаченко, который закрыл раздвижную дверь в холле и указал ему на стул,
--Сядьте,--хмуро велел полковник.--Проясним кое-какие детали. Раз преступник толкает меня под руку ...
Владимир Иванович сразу вспомнил теории Веллигтона и рассказал все, что слышал от доктора. До сих пор он мало верил его рассуждениям, но теперь, когда услышал о телефонном звонке Гамаля Насера, по утверждению горничной, слабая вероятность неизмеримо окрепла.

Чумаченко слушал без комментариев, откинувшись на спинку кресла, прикрыв рукой глаза. Только при упоминании об оружии на стене, о коротком мече, снятом чьей-то рукой, взвол-
нованно вскрикнул:
--Оружие! Ну разумеется... наверняка нечто подобное. Хорошо, Владимир Иванович! Прекрасно! Я даже не подумал. Хотя это, конечно, не отразилось на ходе событий. Вполне мог сгодиться и кухонный нож.
--А теория Веллигтона?
--О, мой друг, замечательно, замечательно. И от начала до конца неверно.
Инспектор Волков пристально посмотрел на него. Во время рассказа писателя он возбужденно моргал, явно больше чем наполовину веря предположениям Веллигтона.
--Но послушайте,--засомневался инспектор,-- ведь теперь нам известно, что господин Насер, по всей вероятности, жив!
По лицу Чумаченко протянулись глубокие
морщины, прищуренные глаза засверкали под насупленными бровями, он раздраженно стукнул кулаком по ручке кресла.
--Разумеется, жив! Когда я утверждал обратное? Разве не это я целый день вам пытался втолковать? Таков ход игры «Михаила Чурило» или если вам больше нравится Джека Кетча, ужасное жертвоприношение, идеально продуманная, взвешенная, неизбежная месть! По телефону говорил
Гамаль Насер. Говорил под дулом пистолета «Михаила Чурило», зазвав женщину на Гнилую улицу. Теперь они оба попали в одну и ту
же ловушку, связаны по рукам и ногам и готовы к закланию на Гнилой улице. Вспомните, что в старину палач не просто вешал. Перед смертью людей еще медленно потрошили ...
Инспектор Волков медленно, с большой осторожностью опустился на стул. На лбу его выступил пот.
--Боже милостивый,--тихо вымолвил он, словно читал молитву.--Только подумать, что они где-то в городе, а мы не имеем понятия ...
--Ох, чепуха!--отмахнулся Чумаченко.--Я знаю, где они.
--Вы ... знаете?
--Конечно.
--И сидите, как мумия, черт побери!--Волков, с надувшимися на лбу венами, спохватился, сдержался, пробормотал.--Прошу прощения, господин полковник,-- сглотнул душивший его комок в горле.--Тем не менее ...
Чумаченко, не моргнув даже глазом, сидел, косясь на инспектора долгим сверкающим непроницаемым взглядом, облокотясь на ручку кресла, касаясь пальцами виска. Деловито тикали
часы на каминной полке, как будто падали капли в фонтан.
--Инспектор,--задумчиво спросил Чумаченко после длинной паузы,--вы любили Тихонова, правда?
--Его ... все любили, господин полковник.
--И когда пойдете в суд давать показания против
его убийцы, пожелаете обязательно отправить его на виселицу, не так ли?
--Конечно.
--Да!—Чумаченко слегка шевельнул рукой, пожал плечами.--Для меня это значения не имеет. Если хотите, я вызову целый отряд, и они вас мгновенно,-- он прищелкнул пальцами,--доставят на Гнилую улицу ... Но в таком случае, инспектор, вам никогда не поймать «Михаила Чурило». Больше того, узнав, кто он такой, вы никогда не сумеете обвинить его.
Понимаете, он не причиняет вреда людям, способным свидетельствовать против него. Он якобы расправился только с шофёром и с Тихоновым. Увы, пока мне не даст в этом заключение доктор Шнайдер, я  и вы не можете предъявить ему обвинение в их убийстве.--Чумаченко помолчал.--Думаю, еще несколько
часов жизнь Гамаля Насера и женщины в полной безопасности. Нынче вечером, как сообщил нам «Михаил Чурило», наступает десятая годовщина с момента той старой дуэли. В тот же самый
момент, до минуты, не раньше, он затянет петлю. На кон поставлена жизнь трех человек.
--Трех?
--Вы все еще не поняли, инспектор,--фыркнул ЧУмаченко.--Трех. Будет еще одна жертва.
Помолчав, инспектор Волков откинулся на спинку кресла, вытащил свой блокнот.
--Минуту назад вы сказали, что собираетесь кое-что прояснить. Не просветите ли меня ...
--Хорошо,--кивнул полковник хмурясь на каминную полку.--Пожалуй, никогда еще у меня не было дела, каждая деталь которого с такой точностью вписывается в общую картину. Думаю и у вас тоже. Ни
одна не уводит нас в сторону. Они попросту предстают перед нами, порождая разные личные мнения, которые каждый тоже пытается вписать в картину. В результате возникает кошмар.
Рассмотрим сначала гениальную гипотезу Веллигтона, ибо с нее вообще начинается дело. Эту теорию можно отбросить путем простого сопоставления рассуждений доктора с известными нам фактами.
Он взял сигарету, но не стал раскуривать.
--Во-первых, нам известно, что Гамаль Насер и Удовиченко вместе старались выяснить, кто такой « Михаил Чурило». С этой целью они пытались выудить сведения у Нечаева, думая, будто он что-то знает. Это абсолютно ясно из рассказа самого Нечаева,
Насер бесцеремонно, навязчиво вступил с ним в беседу, направил в ночной клуб, что явно свидетельствует о его сговоре с Екатериной Удовиченко, и, естественно, поэтому я хотел узнать у
Нечаева, о чем она его расспрашивала.
Вечером в понедельпик, пять дней назад, выпивший Нечаев решил ее проводить. Она от него ускользнула, он блуждал в тумане с разнообразными приключениями, потом очутился на Весенней. Может быть, помните, как я его спрашивал, долго ли все это длилось. И ответ получил примечательный, не больше двадцати минут. Иными словами, действительно ли Нечаев, медленно пробираясь в туманной ночи, не зная, куда направляется, и описывая круги, за двадцать минут прошел несколько миль от дома Удовиченко на Сокольничьей до Весенней?
Больше того, по дороге он непременно бы встретил несколько одесских  улиц с ярчайшим освещением и с толпами народу... Это значит, инспектор, что Нечаев вовсе не домой ее провожал.
Чумаченко раскурил сигарету и какое-то время пускал клубы дыма.
--Он сам понял абсурдность своего приключения, впервые сегодня услышав, что она живет на Сокольничьей, И поэтому так удивился, придя туда нынче днем, и поэтому задал горничной
глупый вопрос, давно ли они там живут. На самом деле Екатерина вышла из машины совсем рядом с Сокольничьей, где он потом оказался.
Нечаев выпустил ее из машины в час ночи пять дней назад. Как нам известно, в час ночи пять дней назад доктор Веллигтон  услышал, как кто-то шагает по переулку и открывает ключом дверь клуба «Париж» ...
Инспектор Волков вдруг ударил кулаком по ладони.
--Разумеется, это была Екатерина Удовиченко,-- продолжал Чумаченко.--Если помните, я нашел ее браслет с бирюзой на черной лестнице. Нечаев предупреждал, что она потеряет его; так и вышло. Она просто шла отчитаться перед впустившим ее
Гамалем Насером. Но явно не желала, чтоб Нечаев знал, куда она направляется, ибо это испортило бы все. Нечаев, как вы теперь понимаете, просто вышел с угла Мясницкой на Весеннюю, пройдя несколько сот метров. Если вы еще сомневаетесь, позовем горничную и спросим, была ли в понедельник вечером дома наша подруга Удовиченко.
Результат можно было предугадать. Натали явилась и подтвердила, что Удовиченко в ту ночь дома не было. Инспектор ухмыльнулся.
--Умно, ничего не скажешь,--признал он. - Каким я был ослом ...
--Ничего тут нет умного,--раздраженно возразил Чумаченко.--Я просто расставил хорошо известные факты в последовательном порядке. Инспектор, вы когда-нибудь слышали, что дважды два--четыре? Факт довольно известный. Сомневаюсь, чтоб даже нашего императора признали юмористом, если бы он решился его опровергнуть. Но тут нас и ждет западня: зная, что дважды два--четыре, мы уже не в состоянии помножить два на два. Одну двойку цепляем на люстру, другую швыряем на диван. Проблема не в умножении двоек, а в их непривычном, мистическом, устрашающем сочетании.
--Но послушайте!--вставил Нечитайло.--Почему вчера вечером Удовиченко мне не сказала, что Нечаев привез ее не домой?
Чумаченко поднял брови.
--Не забывайте, Владимир Иванович,--объяснил он,--наша дама рассуждает просто и незатейливо. Думаю, ей даже в голову не приходило, что это может иметь какое-то значение, которого, кстати, оно не имеет. Она вам не сказала, где провела ночь с  Гамалем Насером, здесь или в его номере, потому что не видела тут никакой разницы. Да-да. Это важно для нас, но не для нее.
--А рука, которая, по свидетельству Веллигтона, сняла меч?--спросил инспектор.
--Совсем другой вопрос. Разумеется, вы приходите к выводу, что личность, открывшая ключом черную дверь Гамаля Насера, и личность, снявшая меч со стены, идентичны. На чем такой вывод основан? Только на поэтических теориях Веллигтона, ко-
торые доказывают, что Насер затеял грандиозный убийственный розыгрыш. Нет-нет-нет! Полуночный визит Екатерины Удовиченко входил в план Насера по собственному спасению, тогда как снявшая меч рука действовала по изощренному плану, рассчитанному на его погибель ...
Полковник  поднялся, прошелся по комнате, глядя на инспектора, и неожиданно бросил:
--Ну? Понимаете, что это значит? Не обращайте внимания на теории Веллигтона. Просто подумайте, что получается, если Нечаев действительно проводил ее до переулка за клубом «Париж», а потом вышел  на Весеннюю? И не забудьте главное --на очень коротком пути до Весенней он увидел тень виселицы! Как вы сами заметили, дико было бы думать, будто самые
разные одесситы забавляются игрушечными виселицами в час ночи ...
--Значит,--медленно вымолвил инспектор Волков,--Гнилую улицу надо искать в нескольких сотнях метров отсюда.
Чумаченко отвесил низкий поклон:
--Браво, инспектор! Вот именно. И это, разумеется, означает, что ... Нет, вы сами должны догадаться.
Волков  почесал блокнотом затылок и погрузился в глубокие мрачные размышления.
--Проклятье!--пробормотал он.--Все ясно. Вам было известно с самого начала?
--Естественно.
--Почему же вы не сказали? Зачем я, как дурак, искал по всей Одессе пропавшую улицу?
--Затем,--объяснил Чумаченко,--чтобы не предупреждать убийцу. Затем, что всё время заставляю своих сотрудников думать. Затем, что надо было внушить убийце впечатление, будто мы лихо-
радочно ищем пропавшую улицу по всей Одессе, кроме того квартала, где находится его логово.
--Но если вам известен убийца ...
Чумаченко выпустил из ноздрей тонкие струйки сигаретного дыма, отвернулся от окна, сквозь которое смотрел на улицу.
--И единственное свидетельство против него находится здесь. Ах, будь со мной специалисты самого высокого класса, я бы просто сказал: «Господа, вот разгадка. Подтвердите ее». Они склони-
лись бы над микроскопами, затрясли бы сверкающими пробирками, с улыбками вышли бы из своей кельи, и--на чью-то шею падает нож гильотины! Но таких специалистов  со мной нет. Поэтому я должен изобличить преступника другим способом. Должен подготовить для него ловушку, и
когда он придет за третьей жертвой ...
--Вы об этом уже говорили. Кто третья жертва?
--Ну разумеется, лейтенант Помпиду!  Неужели вы не поняли.
 Волков только кряхтел, разводя руками.
--Если, по вашему мнению, это так очевидно,--кисло заметил он.--Я, видно, должен был понять. Только, извините, не понял. Почему Помпиду?
--Потому что Помпиду знает, кто такой «Михаил Чурило». Больше того ... Пожалуй, надо вам объяснить.
--Да уж, сделайте одолжение,--умоляющим тоном попросил инспектор Волков и опять вытер лоб.
--Нынче утром я задал вам массу вопросов, инспектор, надеясь, что они укажут верное направление. Надо было найти объяснение нескольким сомнительным неувязочкам, связанным с тем самым Помпиду. Зачем Гамалю Насеру, живу- щему уединенно, не имеющему занятий и общественных обязанностей, личный секретарь? И прежде всего, почему он взял именно Помпиду? Пьяницу, который не только не годится для такой работы, но даже хвастает, что не выполняет ее. Постоянно валяется в невменяемом состоянии, смеется над Гамалем Насером, подначивает его, злит, довел уже до бешенства, так что египтянин с большим трудом сдерживается, чтоб не свернуть ему шею. И, несмотря на все это, Гамаль Насер терпит любые оскорбления и фактически потакает Помпиду? Разве египтянин похож на сентиментального, добросер-
дечного человека? Нет, нет, инспектор. На это есть только один ответ--шантаж.
Чумаченко стукнул кулаком по спинке кресла:
--Шантаж! Но чем Помпиду его шантажирует? Чем-то настолько серьезным, что упрямый, жестокий, хитрый Гамаль Насер не смеет протестовать даже против оскорблений, которые в ином случае толкнули б его на убийство. Помпиду его шантажирует преступлением, не меньше. Незначительного скандала Насер не боится: терять ему нечего, он не рискует ни положением, ни репутацией. Он виновен в преступлении, и у Помпиду есть доказательства. Доказательства явно веские, юридические, не нуждающиеся в словесном подтверждении из уст
обесчещенного спившегося офицера.
Очевидно к тому же, что он, постоянно пребывая в ступоре, при себе их не держит. У кого-то наверняка хранится запечатанный конверт с пометкой «вскрыть после моей смерти». В ином случае вряд ли Помпиду посмел бы остаться один на один с нашим очаровательным египтянином. И я снова вас спрашиваю: почему Помпиду лжет в ответ на
вопрос, давно ли он служит у Гамаля Насера? Увидев возможность попасться в ловушку, он признался, что нанялся на службу ровно десять лет назад в Париже. Но зачем было сначала лгать насчет места и времени? Если вспомнить, какое неприятное событие произошло тогда в жизни египтянина, мы поймем, что старался скрыть пьяный хитрец Помпиду.
Инспектор Волков кивнул, испустил долгий вздох.
--Да,--сказал он,--да. Он знает, кто убил Монтеня.
--Совершенно верно! Помните, как он побледиел при моём замечании, что у Насера, должно быть, никогда не было повода жалеть о лишних расходах? Я попал прямо в яблочко! Теперь наш буйный спившийся лейтенант предстает в более зловещем свете. Ну, давайте подумаем, к какому заключению  это может нас привести?
Чумаченко, распахнув пальто, сел на ручку кресла, наставил сигарету на  инспектора.
--«Михаил Чурило»,  начал преследовать Гамаля Насера сразу после приезда египтянина в Одессу, чуть больше девяти месяцев тому назад, как уточнил приезд своего хозяина лейтенант. Ранее при скорбных событиях минуло много лет, но только теперь «Михаил Чурило» узнал настоящую правду о Мате. Раньше он, безусловно, считал, что известный ему человек был убит на войне, даже не подозревая, что он стал неведомым французом по имени Мат. Девять месяцев назад ему поведали правду. Факты знал один Помпиду.
Стало быть, Помпиду ему рассказал, рассказал специально. Может быть, нашего лейтенанта одолела жадность, может быть, ненависть к Насеру. Он пил кровь из Гамаля Насера, почему не продать его тайну другому и пить кровь из обоих? Он получил возможность натравливать их друг на друга. Получил возможность по-прежнему вытягивать золото у Гамаля Насера, посиживая и посмеиваясь над смертельно измученным египтянином. Славный тип наш друг Помпиду.
Так или иначе, он все выложил «Михаилу Чурило». Отсюда следует, что ему было известно, кто такой на самом деле Мат, раз он сумел найти мстителя. Если нужны еще доказательства,
поройтесь в памяти!
Глядя прямо перед собой, Нечитайло мысленно видел красные слезившиеся глаза Помпиду, тощую багровую шею, пьяную ухмылку. Теперь он казался зловещим, насмешливым, прокаженным.
--Помните, как мы вечером,--продолжал Чумаченко,--шли через вестибюль, осмотрев в бильярдной тело мертвого шофера?. Нам известно, что Помпиду весь день просидел наверху.
Откуда он мог знать о случившемся? Однако он в халате бежал вниз по лестнице с криком: «Скажите мне, где детектив?«. Ужасная ошибка. В вестибюле никакой суеты, беспорядка, кругом тихо, только полисмен стоял у дверей. Но Помпиду ждал в
темной комнате важных новостей, в конце концов не справился с любопытством и страхом и бросился вниз. Увидел в холле полисмена, понял, что ожидаемое событие совершилось, и у него вырвалась неосторожная фраза.
Наступило молчание. Волков постучал себя по лбу костяшками пальцев.
--Ясно! Да, теперь понятно. Значит, Помпиду знает, кто такой Михаил Чурило.
Чумаченко рассмеялся глубоким, тряским, почти беззвучным смехом, который сотрясал его всякий раз, как ему удавалось кого-нибудь пригвоздить, как бабочку к картонке.
--Конечно, инспектор. Подумайте теперь о его поведении в свете этого факта. Он насмехался над Гамалем Насером, когда египтянин получал по почте посылки. Лихорадочно нас уверял, что Насера никто не преследует, слишком энергично настаивал, будто не имеет понятия ни о каких угрозах в его адрес,
так неловко и неумело хитрил, что не провел бы даже ребенка.
Короче, припомните все его слова и поступки, и вы увидите, что меня он не обманул. Вспомните, как он, увидев меня со свечой в дверях на лестницу, крикнул:«Назад, дурак чертов, назад!«--
доктор Веллигтон гениально, но ошибочно истолковал его восклицание. Помпиду никогда не принял бы меня за Гамаля Насера я ниже, как минимум, на десять сантиметров. Он принял меня за убийцу ... Наконец, решающая деталь. Вспомните замечание ма-
дам  Удовиченко о том, что кто-то знает Михаила Чурило, но не станет рассказывать. Ей, естественно, было известно, что этот «кто-то»--Помпиду, и было известно, что она не сможет заставить его говорить.
Часы пробили половину седьмого. Инспектор Волков сидел, задумчиво повесив голову.
--Да, конечно,--заключил он.--Помпиду шантажи ровал господина Гамаля Насера, теперь еще кого-то шантажирует...
--Опасно,--заметил Чумаченко,--связываться с «Михаилом Чурило». Теперь вы понимаете, что по логике вещей следующей его жертвой станет Помпиду. Последний в веселой троице.
Гамаль Насер, который совершил преступление, Екатерина Удовиченко, из-за которой оно совершилось, и Помпиду, который все знал и скрывал ...
Он умолк, а инспектор Волков решительно встал.
--Пожалуй, поговорю немножечко с месье6 Помпиду,--холодно вымолвил он.
--Сядьте, инспектор,-- резко приказал Чумаченко. --Сядьте! Если надеетесь на мою помощь, ничего подобного не делайте. Помпиду--наша наживка для «Михаила Чурило». Я сейчас обрисую вам план, который мы нынче вечером приведем в действие.
Пойдемте со мной обедать, там и поговорим. Владимир Иванович, идите с Надеждой, только я вас попрошу к полуночи обязательно вернуться в «Париж». Будет много дел. Уверяю вас, «Михаил Чурило»
придет убивать.
Чумаченко встал с ручки кресла, застегнул пальто. Настал час, когда все начинают подумывать о еде, ярких огнях, коктейлях, приготовленных черных костюмах. Кругом снова кипела жизнь, машины катились свободней, из ресторанов доносились предупреждающие звуки настраиваемых инстру-
ментов. У театров собирались длинные толпы, люди толкались, шутили, жевали, бросали монетки уличному фокуснику, который их развлекал во время ожидания. А Чумаченко и компания ждали момента, когда откроется маленький занавес и начнется
представление кукольного театра. Даже слышали, как барахтаются безобразные куклы в вертепе, готовые выскочить из сырой темноты, с хохотом друг за другом гоняться и убивать ...
--Мы его скоро возьмем, инспектор,--посулил Чумаченко.--Еще несколько часов...--Улыбаясь, он что-то чертил на листе бумаги.--А тем временем пусть наш друг Помпиду хлебнет страху. Однажды он, не подумав, продал тайну «Михаилу Чурило». И сейчас, по-моему, бьется головой в стену. Знаменитый
господин  Франкенштейн ничто по сравнению с нашим славным лейтенантом. Он сам создал это чудовище, вдохнул жизнь в «Михаила Чурило»... Вы когда-нибудь оглядывались на бегу, инспектор, видя чье-то лицо у себя за спиной?
«Из сырости и слякоти, из-за деревьев выскочил наш маленький кукольный вертеп с торчавшей головой»Михаила Чурило» в капюшоне, кричавшей во все горло! Нечитайло представил себе  лицо в красных пятнах, а красная комната снова наполнилась смехом полковника. Он невозмутимо стоял у стола, тыча тростью в ковер, словно давил поспешно бегавшего муравья, слегка приподнял бровь, взглянув на инспектора».
 Инспектор шагнул вперед, открыл раздвижную дверь. Грянул оркестр. В коридоре громыхали шаги, в холодных сумерках несли тело Тихонова к поджидавшему автомобилю. Виолончели, рожки, скрипки звучали увертюрой к топоту. На лице  инспектора появилось странное выражение. Он
скосил глаза к перебитому носу и вдруг прокашлялся.
--По-моему, господн полковник,--сказал Волков,-- страшно, когда тебя преследует Михаил Чурило ... Но если бы я совершил преступление, лучше бы он за мной гнался, чем Игорь Анатольевич Чумаченко.
И широко распахнул дверь.
--Никогда не надо льстить, даже своему начальнику,--дал совет Чумаченко, но по лицу Нечитайло понял, что ему было приятно.


В коридоре раздалась разухабистая, пьяная песня. В каком-то призрачном свете призрачный голос жаловался под легкое шарканье ног, плаксиво поднялся на высокую ноту, утонул в глухом любовном вопле корнетов. На полутемной танцевальной площадке двигалась сотня разноцветных разго- ряченных ног, две из которых были писателя. Полицейских плотно со всех сторон окружали танцующие, волны жара проникали под воротник, туманили голову вместе с шампанским и грохотом ба-
рабанов. Но, танцуя, Нечитайло видел ресницы прижимавшейся ко мне Надежды, выражение ее глаз и по многим причинам надеялся, что музыка оборвется не скоро ...
Весь вечер после обеда Нечитайло и Надеждва Уткина бродили по вечерним клубам, где можно заказать ужин из трех бутербродов, каждый размером
в квадратный дециметр, и выпить шампанского, пока официант не вырвет из рук бутылку. Все, разумеется, началось с предложения Надежды пообедать в каком-нибудь истинном, не испорченном одесском заведении.
Если нормальный интеллигентный человек способен в Одессе чему-нибудь научиться, то он учится опасаться тех, кто сулит привести его в потрясающий ресторан, который никому не известен. Именно подобные рестораны известны всем и
каждому. Чем он меньше и неприметнее, чем трудней отыскать его в путанице переулков, тем вернее оказываешься в шумном аду, битком набитом толпами ретивых ценителей. Когда приезжие  просят Нечитайло в Одессе отвести их в какое-нибудь насто-
ящее неиспорченное заведение, он обычно предлагает «Шустов». Для хорошего обеда необходимы три вещи: еда, вино и уединение. Короче говоря, за обеденным столом очень приятно беседовать и философствовать, но весьма неприятно, когда твои философствования слышны всем вокруг. Ох уж мне эти тесные одесские кабинки, где с каждым болтуном сталкиваешься локтями, хуже того, где вынужден слушать соседей, причем они тебя тоже слышат! Вопли, толкающиеся официанты, оглу-шительный шум! В Одессе остались три приятных ресторана, терпимых лишь благодаря их широкой известности, из-за чего туда никто не ходит.
Но романтическая душа Надежды жаждала оригинального заведения, и они туда отправились. К удивлению пи сателя, там скопилось сравнительно мало вечерних платьев и белых галстуков, и он был глубоко признателен Надежде, ибо заведение специализировалось на самом благородном напитке, обожаемому Чумаченко--на пиве. Очаровательные и щепетильные дамы вроде Надежды пьют пиво исклю-
чительно в «насгоящих» пивных.
Надежда  была в тот вечер в замечательном настроении, в сверкающем платье на фоне темных дубовых панелей, пила из высокой кружки. Нечитайло честно уподобил цвет ее глаз с цветом этого несравненного пива. Взгляд их, нежный, полный обещаний, проникал в самую душу, как пиво. Впрочем, почему-то она не сочла комплимент поэтичным.
Потом ей захотелось потанцевать, и они начали бродить по разным местам. Танцевали под разные песенки и мелодии, пока я не сообразил, что мы очутились в «Сказочном раю». Это заведение интересовало Владимира Ивановича. Нечаев весьма точно его описал. Из белых шаров на шпилях церквей лился лунный голубой мерцающий свет. Столики прятались в тени карликовых деревьев с серебряными плодами, вокруг живо трепетали крахмальные юбки, сверкали драгоценности на женской коже. Тихое
бормотание, редкий смех--можно было подумать, будто в зале пусто. Невидимые музыканты гулко играли джазовую музыку, синий луч прожектора высвечивал джентльмена в кепи-семиклинке, в переливчатых мешковатых штанах, который одиноко
стоял посреди целого метра полированного паркета и жалобно пел про родную маму-Одессу.
Нечитайло и Надежда сидели в дальнем углу, где сильно пахло специями, за высокими кружками, игравшими в тени массой разнообразных оттенков. Скатерть на столе сияла мертвенной белизной, слабые блики мерцали на краях кружек, на темно-
золотистых волосах. Они разговаривали, наливая себе из бутылки, покрывшейся тепловатыми каплями, оркестр наигрывал старые вальсы, навевавшие мечты. Вальсы кружили в сумерках, сперва тихо, потом громче, пронзая сердце; призрачные, окутанные плащами, они бросали лучики света в потайные уголки души.
Нечитайло видел перед собой бледное лицо Надежды, вопросительно блестевшие глаза, слабую, нерешительпую улыбку, чуть-чуть изогнувшую полные губы. Кругом стоял гул, будто вдали рокотал водопад. И сон стал еще нереальней, когда они с легкостью сказали то, чего никогда раньше не говорили,--
что любят друг друга. Теперь мерцающий свет полностью высветил ее лицо, и Нечитайло знал, что они оба безумно взволнованы, словно сбросили с себя оковы, и сердца заколотились в экстазе.
Экстаз. Нечитайло вновь повторил это слово, но в нем не отразились пламя и песня. Смешные ничтожные люди слишком суетны, слиш-
ком глупы, чересчур подозрительны для подобного чувства, а когда оно пришло, сковывавшие цепи со звоном лопнули, и их с силой бросает друг к другу. Завтра, возможно, они вместе уедут, и больше ничто их не разлучит. Они не произносили ни слова, прон-
зенные бурными волнами, пробегавшими сквозь слившиеся в поцелуе губы. Ошеломление, вырвавшаяся на свободу радость, полет в окружающем хаосе. Мелодия вальса стихла в его темном водовороте.  Если бы кто-то вгляделся в окутавшую их
тень, то увидел бы лишь огоньки недокуренных сигарет в опущенных руках и стелющийся по полу дымок.
Впрочем, Нечитайло вдруг осознал, что он расследует со своим другом Чумаченко  убийство... Около полуночи, дрожа от холода, Владимир Иванович поднимался по лестнице клуба «Париж». Погода была ясной, в темной безлунной ночи в свете фонарей поблескивали редкие ленивые хлопья снега. Под окном у лестничных перил неподвижно стоял
человек...
В вестибюле было пусто. Даже в этом сонном клубе всегда слышен какой-нибудь шум--разговоры в гостиной, стук бильярдных шаров, звон бокалов в баре. А сейчас не раздавалось ни звука, нигде не было ни единой души. Лифт спустился, и никто
из него не вышел.  Шаги Нечитайло гулко звучали на мраморном полу, слабые круглые газовые горелки на стенах в такт мигали. В топке камина в гостиной дымился слабый огонь, в темноте пылали несколько красных углей. И тут не была зажжена ни одна лампа. Он уже приготовился опустить дверные портьеры,
как вроде бы разглядел у окна неясный силуэт, неподвижный мужской профиль. Уличный фонарь бросал в окно бледный, тусклый свет; мужчина как бы улыбался.
Было что-то столь неестественное в замершей улыбавшейся темной фигуре, что Нечитайло инстинктивно чуть не щелкнул выключателем. Однако скоро перестаешь удивляться странностям завсегдаем этого странного клуба. Если кому-то нравится си-
деть в темноте, это его личное дело. Заметив другую фигуру на лестнице, Владимир Иванович почувствовал себя в неком призрачном мире. Опустив портьеры, вернулся в вестибюль. За стойкой никого--проклятье! Чумаченко должен был что-нибудь мне передать. Нечитайло окликнул лифтера, оклик эхом раскатился, не получив ответа.
Заглянул в другие комнаты внизу-- везде пусто. Наконец, зашел в пустую бильярдную, куда вчера принесли труп шофера. За окнами мелькал слабый огонек, смутно виднелся стол, в комнате стоял сырой, промозглый холод. Закрывая дверь, Владимир Иванович на мгновение замешкался и оглянулся. Еще одна молчаливая фигура сидит на подоконнике?
Он напряженно всмотрелся и мог бы поклясться, что на него из окна на секунду с улыбкой взглянуло лицо. Бред! Обманчивая тень... Закрыл дверь. Может, Чумаченко поднялся к себе, поджидая его. Он снова пересек вестибюль, поднялся по лестнице на третий этаж, нырнул в темный коридор, отыскал его дверь.
Возбужденный стук гулко разнесся, оставшись без ответа. Могли бы хоть свет здесь включить! Досаждал запах сырости в коридоре. Владимир Иванович боролся с нараставшим волнением. В любом
случае можно пойти к себе, усесться у камина, поболтать с кем-нибудь, пока Чумаченко не даст о себе знать.
Почти дойдя до верхнего этажа, он припомнил, что в этот вечер владелец заведения отпустил слуг и оициантов  на ночь,--многие отправились навестить родственников, другие—разошлись по ресторана и варьете. Как ни странно, в коридоре верхнего этажа свет горел. Зажжены были все газовые горелки, ярко освещая безвкусные декорации. При полном освещении хорошо были видны закопченные стены, в которых некогда скандалили господа дальних времён, с закрученными усами. Нечитайло вспомнил, как слышал однажды, что в номере Гамаля Насера проживал некий пылкий любовник, застрелившийся из-за любви к актриссе варьете. Все эти, словно вырезанные из бумаги силуэты выплывали как бы из старого открывшегося буфета под эхо криков кава-
леров, требовавших громкой музыки и крепкого вина ...
Владимир Иванович открыл дверь своей темной спальни... Неужели из окна действительно глянуло очередное улыбавшесся лицо? Нет, при свете чиркнувшей спички все оказалось в полнейшем по-
рядке. Он зажег газовую лампу у столика возле камина. Осветились тусклые молочные стены с позолотой, беломраморный камин, запотевшие зеркала в позолоченных рамах, гнутые ножки кровати под гигантским балдахином, длинные оконные
шторы из белого бархата. Нечитайло запер дверь в гостиную--нет никаких оснований для беспокойства.
Все нормально: лестница под окном, кровать под балдахином, в шкафу висит одежда. Владимир Иванович накинул тот самый халат, бросив на кресло пиджак и промокшее пальто. Никто не потрудился разжечь камин, и комната промерзла. Подобное небрежение привело его в ярость.
Он изо всех сил нажал кнопку звонка, долго звонил, потом сел в кресло перед холодной топкой.
Что это--кто-то стучит? Нечитайло рывком поднял голову, очнувшись от раздумий у камина, снова прислушался к слабому звуку как бы забиваемых молотком в доску гвоздей. Стук прерывистый: сперва послышалась пара ударов, потом долгая пауза,
словно мастер оценивал свою работу, наконец, когда он уже стал приписывать стуки своей фантазии, еще несколько быстрых глухих ударов. Хотя звучали они так далеко, что вполне могли ему пригрезиться. Нечитайло подошел к окну, откуда доносилось
дуновение воздуха, попробовал выглянуть, но стекло сильно заиндевело.
Тут кто-то стукнул в дверь, и он выдавил, с силь-
но екнувшим сердцем:
--Войдите ...
Раздалось какое-то чириканье, дверная ручка повернулась, в щель просунулось сморщенное личико Виталия.
--Доброй ночи, господин!--ухмыльнулся он.-- Звонили?
Гневаться бесполезно. Нечитайло грубо приказал принести угля, разжечь огонь. Виталий быстро заморгал, многократно кивнул и исчез,
оставив после себя запах помады для волос. Вернулся, громыхая ведерком с углем, и принялся деловито разводить огонь, надтреснутым голосом про себя напевая. Только Виталий открыл заслонку, и в топке радостно затрепетало пламя, Владимир Иванович опять услышал стук. Как будто кто-то строил, скажем, эшафот или ...
Он прошелся по комнате, и на глаза случайно попался безобразный галстук радужного цвета, из тех, которые женщины с большой охотой дарят на Рождество. Нечитайло поднял его, широко открыв рот в фальшивом восхищении, уловив вспыхнувший взгляд наблюдавшего Виталия.
--Видел еще одно привидение, Виталий?
Тот с грохотом уронил совок для угля и попятился.
-- А я никогда их не видел!--завопил он, стиснув в страхе крошечные кулачки.--Богом клянусь!--И захныкал.
--Ну, ну, все в порядке, Виталий, они никогда тебя не догонят. Хочешь вот этот галстук, а может, и пару рублей в придачу.
Он задумался, мельком взглянув на писателя, и возбужденно заговорил.
 --Я же не нарочно! Делал, что было велено.
Меня ведь привидение не заберет? Я всегда делал то, что велели. А когда за это мне деньги давали ...
--Знаю, Виталий. Знаю, сегодня тебе ничего не привиделось.
--Если бы!--воскликнул он совсем другим тоном.-- Прямо на меня смотрело, прям сверху...-- Остановившийся взгляд уставился в какой-то головоломный угол за плечом Нечитайло, по-
том Виталий поспешно подхватил ведерко.
--Сверху?--переспросил Владимир Иванович.-- Сверху смотрело? Значит, ты поднимался по лестнице?
Он повернулся, выскочил из комнаты, даже не остановившись, когда Нечитайло попытался догнать его с галстуком. Ну ладно. Он подошел к камину, откинул ногой заслонку, уселся перед
благодарно взревевшим огнем, протянул к нему руки. В топке буйствовал красочный ветер ...
Щелкнув, закрылась дверь. Спиной к ней, наклонив вперед голову, стоял Чумаченко в адски черном халате, который подчеркивал  расположенность к полноте фигуры. Даже с
другого конца комнаты Владимир Иванович видел сверкавшие глаза ... Он прошагал к камину, вытащил из кармана халата пистолет и полицейский свисток, положил на полку-камина. Они стукнули, словно кости в стаканчике.
--Итак?--спросил Нечитайло.
Чумаченко вытаскивал другие предметы-- тонкую книжку в кожаной обложке, исписанные листы бумаги,--аккуратно, красиво раскладывал рядом, как рождественские подарки, стоя к писателю спиной, с виду хладнокровный, однако с раздутыми ноздрями, полный зловещей потаенной радости.
--Итак, Владимир Иванович!--Полковник лениво опустился в кресло напротив камина, с облегчением улыбнулся, взяв с полки бутылку пива и стакан.
--Что?
--Тельца,--объявил он,--сейчас откармливают отборным мясом, чтобы он стал в высшей степени лакомой наживкой. Точнее сказать, лейтенант Помпиду шатается по пивным и ночным клубам, где больше всего народу, старается напиться до героического состояния, чтобы без опаски вернуться домой. Могу добавить, что за ним старательно следят лучшие агенты Управления. Нам ни к чему преждевременные атаки.
--А какой план на сегодняшний вечер?
--«Михаил Чурило» попытает счастья с Помпиду. Капкан поставлен.
--Не слишком ли вы полагаетесь на чисто теоретическое предположение, что охотниу сегодня явится за Помпиду?--спросил Владимир Иванович.-- Вдруг он на наживку не клюнет?

--По-моему, абсолютно не важно, придет он за  Помпиду или нет. Мы его все равно возьмем. Я просто готовлюсь к любой неожиданности. Сами скоро увидите. Можно рассчитывать, что вы будете выполнять мои распоряжения, не задавая вопросов?
--Безусловно.
--Даже под угрозой смертельной опасности?
--Пожалуй... Только хочется хотя бы знать, что происходит. Вы сделали столько таинственных замечаний. Где, кстати, инспектор Волков?
--Тоже выполняет распоряжения.--Лицо Чума ченко омрачилось.—Владимир Иванович, если я что-то неправильно понял, если в мои расчеты вкралась малейшая ошибка, на всех нас обрушится невыносимый кошмар. Ведь все это просто теория!--
Он уставился на свои судорожно сжатые руки.--Я рискую жизнями. Помоги мне Бог. Если подведу Волкова, он пострадает. Он ведь целиком и полностью мне доверяет.
Нечитайло едва расслышал последние слова. Снова начался слабый медленный упорный призрачный стук. Еще показалось, будто  слышны шаги.
--Вот!--крикнул писатель.--Слышите?
--Что?--переспросил полковник, подняв стакан.
--Слушайте!
Это не игра фантазии. Тук-тук, пауза, и опять тук-тук-тук. Определенно, услышит любой нормальный человек. Неужели Чумаченко посмеивался и сочувственно на меня косился?
--Дорогой мой Владимир Иванович,--сказал он,-- вы перевозбудились. Возможно, не в форме ...
--Снова какие-то ваши проклятые фокусы,-- сердито огрызнулся Нечитайло.--Вы не глухой, слышите стук нисколько не хуже меня. Ну, хотите поиграть на нервах убийцы, пожалуйста!
Только так и скажите, не упрямьтесь ...
--Будь по вашему,--ответил полковник со вздохом и резко бросил.--Не волнуйтесь, старина! Не волнуйтесь. Вы с нами или нет?
--Хорошо, хорошо. Продолжайте.
Нечитайло закурил сигарету. Он кивнул, как бы в подтверждение некой пришедшей на ум теории, подтащил кресло к камину с другой стороны.
--Может быть, придется обождать. Помпиду еще не пришел; если что-нибудь произойдет в другом месте, мне сообщат. Потерпим пока. Могу тем временем вам представить кое-какие факты.--Он немного помолчал, держа в руке бутылку пива. Потом искоса прищурился на писателя и небрежно спросил:
--Владимир Иванович, куда Гамаль Насер поехал отсюда в машине в тот вечер?
--Нашли кого спрашивать, в самом деле,-- удивился Нечитайло.--На Гнилую улицу, в преис-
поднюю, откуда мне знать ...
--Пошевелите мозгами,--ласково предложил он.-- Что нам об этом известно?
--Известно, что он направлялся к мадам Удовиченко. По дороге на него напали ...
Полковник рассеянно кивнул, поднял руку.
--Хорошо, что вы помните,--одобрил он.--У нас есть два этих факта. Нам представили два этих факта. И они оба ложные.
Нечитайло безнадежно пожал плечами.
--В машине обнаружили трость и перчатки,-- продолжал Чумаченко.--Поэтому мы решили, что до места назначения Гамаль Насер не доехал. Рядом с тростью и перчатками коробка с орхидеями. Поэтому мы решили, будто он ехал к мадам Удовиченко.
--Ну, он же ей звонил, предупреждал о приезде.
--Лучше скажем, мадам получила по телефону предупреждение, что он приедет вскоре после семи и они отправятся обедать. Звонивший говорил каким-то странным тоном, сославшись на простуду. Вы разговаривали с Насером, Владимир Иванович. Он был простужен?
-- Нет ...
--Ах, так я и думал. Итак, звонок раздался около шести часов. А в начале дня, ни о чем еще не договорившись с Екатериной, фактически даже не зная, застанет ли он ее дома, Гамаль Насер за-
казал у цветочника корсажный букет. Приказчик в магазине тоже упомянул о «непросуженном» голосе. Дальше, Владимир Иванович. Отправляясь обедать, придет ли вам в голову нести даме корсаж-
ный букет? Вы его ей пошлете, не так ли? Нелепо поступать иначе, тем более если цветы заказаны заранее. Кто-то зашел в магазин за букетом--очень высокий мужчина, как нам стало известно. Определенно не Гамаль Насер. Кто-нибудь из прислуги? Пуаре не подходит под описание, даже если бы был в Одессе, где его не было. Помпиду? Похож по описанию, но мы знаем, что он целый день не выходил из клуба. И не клубный служитель. Странно ... Наконец, что случилось с загадочным корсажным букетом после того, как его забрали у цветочника? Вы видели, как Насер спускался по лестнице и садился в машину. Была у него с собой коробка?
--Нет. Я уверен.
Чумаченко безнадежно махнул рукой:
--Бесполезно толковать об этом. Оба звонка явно сделал наш таинственный «простуженный. Не Гамаль Насер. Гамаль Насер ничего не знал ни об обеде с мадам Удовиченко, ни об орхидеях. Короче, некто старательно подготовил свидетельства, что Насер собирался к мадам Удовиченко. Если бы даже мы
не узнали о приглашении на обед, простуженный мужчина все равно хотел внушить нам мысль о намерении Гамаля Насера встретиться с женщиной. Отсюда орхидеи. Поскольку к моменту отъезда коробки с цветами не было ни в машине, ни у иего в
руках, ее явно положили позже, когда Насер вышел из автомобиля. Сделал это высокий джентльмен, забравший букет у цветочника. Это была ложная ниточка, оставленная после того, как «Михаил Чурило» схватил свою жертву.
После объяснений полковника все выглядело ошеломляюще просто... Нечитайло бросил окурок в камин, закурил другую сигарету.
--Итак, мы установили,--рассуждал Чумаченко.--что «Михаил Чурило» хотел внушить нам ложное представление о том, куда ехал Гамаль Насер. Видя трость и перчатки, мы должны были прийти
к выводу, что его хитростью выманили из машины, а потом схватили... Посмотрим, что было на самом деле. Припомните, как мы рассматривали перчатки. Помните грязные пятна на правой?
Нечитайло кивнул, отчетливо видя грязь на кончиках пальцев, зловещую широкую полосу на белой ладони.
--Вы нам сами сказали,--напомнил полковник,-- что, когда египтянин садился в машину, перчатки на нем были чистые. Автомобиль был вымыт, там он не мог так сильно испачкаться черной пылью. Это, конечно, случилось после того, как он где-то вышел из машины, еще не сняв перчаток.
И вот,--вскричал Чумаченко,--нам предлагают поверить, будто по пути Насера выманили, схватили и утащили. Кошмарное неправдоподобие, Владимир Иванович! Гамаль Насер вышел из автомобиля в чистых перчатках. Что ж получается: на него
кто-то набросился, свалил на землю, а потом осторожно стащил с рук перчатки, сложил, аккуратно оставил на заднем сиденье? Полный бред, старина, рассчитанный на самого легковерного человека.
Ясно, что Гамаль Насер вышел из автомобиля по собственной воле, в перчатках и с тростью,--помните грязные пятна на набалдашнике? Шофер спокойно, ничего не подозревая, сидел за рулем. Сам Гамаль Насер не питал никаких подозрений, хоть и ездил за пуленепробиваемыми стеклами. Он доехал до места
назначения.
Над черными углями вилось красно-желтое пламя. Безумные вещи обретали форму за решеткой топки. Тихий гипнотический голос Чумаченко звучал как бы на расстоянии:
--Вспомните, Владимир Иванович, пятна на перчатках были пыльными, а не грязными. Вечер стоял сырой. Любые пятна уличной грязи засохли бы. Он запачкался в доме, в доме, куда направлял-
ся и куда вошел...
Нечитайло живо себе представил мысленно денди в цилиндре, вышедшего в тумане из машины. Представил, как он перешел улицу, вошел в дом, и вообразил, к чему он прикасался рукой, запачкав- шись. таким особенным красноречивым манером. Кончики пальцев, широкая полоса на ладони. Он  словно видел в каминной топке, словно в огромном мерцающем зеркале, протянутую руку в перчатке, державшуюся за ...
--Лестничные перила,--тихо заключил Нечитайло.
Последовало долгое молчание, потом послышался плеск налитого в стакан пива. Чумаченко вдруг рассмеялся.
--Вот что я искал,--объявил он,--рассматривая со свечой лестничные перила. Все это представление попросту означает, что Гамаль Насер объехал вокруг квартала, остановил машину в переулке и поднялся по черной лестнице в собственные апартаменты!



 
          Г Л А В А  8


Порой безошибочная, очевидная истина обрушивается на человека оглушительным ударом дубинки. Распахивается занавес, вспыхивает свет, налетает волна отвращения, и пугающий образ оказывается метлой, закутанной в простыню, с головой из выдолбленной тыквы с горящей свечкой внутри. В сердцах даешь этой тыкве щелчка, она летит в сторону. Чумаченко поднялся, принял знакомую позу, прислонясь к камину, весело глядя на писателя.
--Конечно, я нашел на перилах следы перчаток,-- продолжал он.--Вы меня видели и, я думал, определенно поняли, что я ищу. Позже днем я всем вам откровенно подсказывал, где находится Гнилая улица. Вы непременно должны были сделать
очевидное заключение.
--Значит, Гнилая улица ...
--Переулок за клубом. Это было абсолютно ясно с самого начала. Я сейчас объясню, откуда странное название.--Он с улыбкой смотрел на донышко стакана, покачивая его.
--Только, господи боже, зачем,--спросил Нечитайло,--зачем звать шофера, садиться в машину и ехать к собственному дому с другой стороны?
--Вот именно, Владимир Иванович. Зачем? Именно этот вопрос вас уводит в ошибочном направлении. Когда кто-то выходит из дома,
вы, естественно, не подозреваете, что он в него тут же вернется с черного хода. Именно на это рассчитывал Гамаль Насер.
--Рассчитывал?
--Да... Вы забыли его странную фразу, которую нам передал Пуаре? Перед отъездом камердинера в Париж Насер в разговоре сказал, что, если его план удастся, он заманит «Михаила Чурило», ну в их представлении—«Джона Кетча», в ловушку, поймает с поличным. А еще сообщил, что нашел себе в клубе помощника.
Владимир Иванович, в тот вечер Гамаль Насер собирался расставить ловушкy для «Михаила Чурило». И фактически сыграл тому на руку. Легко
догадаться о ходе событий. С Насером подружился убийца, не внушив египтянину никаких подозрений. Рассказал, что заметил в его номере кое-что странное, даже, может быть, самого «Михаила Чурило» за делом. Именно он предложил приготовить
ловушку. Уговорил Насера уехать вечером в машине, создав впечатление, что его долго не будет, и тихонько вернуться  через черный ход. «Михаил Чурило», введенный в заблуждение, явится в номер. Спрятавшись, египтянин его разглядит ...
Полковник презрительно махнул рукой:
--Мысль не самая умная, правда? Но Гамаль Насер, доведенный до бешенства, ухватился бы за любую идею. Он вовсе не собирался встречаться тем вечером с мадам Удовиченко, намереваясь выследить «Михаила Чурило».
Нечитайло встал и принялся расхаживать по комнате. План прояснялся деталь за деталью ...
--Видите, как дьявольски умен убийца? Внушив всем впечатление, будто Гамаль Насер уехал из клуба, он гарантировал, что полиция даже не станет искать его здесь. Сначала выманил отсюда жертву, а потом заманил обратно. В результате заста-
вил полицию обшаривать всю Одессу, каждый уголок города, кроме находившегося прямо у нее под носом. Думаю, Владимир Иванович, можно признать это самой блестящей деталью в истории преступлений.-- Глаза его очень ярко горели, тон был напряжен-
ный, восторженный.--Видите картину, Владимир Иванович? Когда Гамаль Насер поднимался по темной лестнице, убийца его поджидал на площадке. Может быть, «Михаил Чурило» предложил встать в дозор вместе с ним, и Насер все равно ничего не заподозрил. Триумфально поджидая, когда мушка спокойно заползет в раскинутую паутину, паук улыбался ...
-- А где Гамаль Насер думал спрятаться в ожидании?--спросил Нечитайло.--Мы слышали, что Михаил Чурило имел возможность проникать в номер, никем не замеченный, оставлять там подарки.
Гамаль Насер не стал бы сидеть у лестничной двери, не смог бы там расставить ловушку на невидимого Михаила Чурило.
Чумаченко взмахнул стаканом.
--Теперь вы подходите к главному пункту плана,-- объявил он.--Именно с его помощью убийце удалось поймать в силки хитроумного здравомыслящего египтянина... Вам не доводилось слышать про потайные номера в этом здании, где в старые
времена проходили буйные пирушки и где Дерипас держал ...
--Но это чепуха! Я слышал ...
Он покачал головой:
--К сожалению, Владимир Иванович, это вовсе не чепуха. Вам, конечно, приходило в голову, что «Михаил Чурило» пробирался в апартамен-
ты Гамаля Насера никем не замеченным, несмотря на запертые двери, особым способом--каким-то тайным ходом?
Нечитайло схватился рукам за голову:
-- Через номер Дерипаса! 
--Совершенно верно,--подтвердил полковник.-- Теперь ясно? Возможно, убийца сказал Гамалю Насеру, что ему известно о существовании некой потайной комнаты, помещения, которое сообщается с его апартаментами. Допустим, наш гениальный «Михаил Чурило» показал его египтянину и предложил оттуда следить за убийцей.
Все было прекрасно продумано до последней детали! Обрадованная мушка ползла прямо в логово «Михаила Чурило». Потом удар по голове, пропитанная хлороформом губка...--Чумаченко пожал плечами, махнул рукой.
--Значит, он ... сейчас ... держит Гамаля Насера и женщину в этом самом доме?
--Да.
--И, как я понимаю, вам даже известно о расположении потайных комнат?
--Конечно, известно. А вам разве нет?

Глядя на него, Нечитайло думал, что полковник попросту наслаждается своим театральным представленнем. Потом, поймав усталый, тревожно сверкающий взгляд, понял, что это не игра, не
поза. Его раздражало тугодумие, угнетало и злило, что
остальные не сразу докапываются до истины. Теперь он смотрел на писателя, как бы не веря собственным ушам, через миг напряженные руки расслабились, бровь вопросительно вздернулась.
--Я вижу, вы предельно серьезны,--заметил Чумаченко.--Тем не менее у нас есть свидетельства, которые прямо указывают на их расположение, поэтому мы можем попасть туда в любой момент ... Ну, не важно. Мы уже решили, что там спрятаны Гамаль Насер и женщина. Нынче вечером ...
--Обождите минуточку!--возразил Нечитайло.-- Бросьте насмешки! Я, конечно, понимаю, что из потайного номера можно проникнуть в апартаменты Гамаля Насера... Только не понимаю, в какой
комнате Насера находится тайный ход, и ...
--Ход ведет не в комнаты Насера,--мягко заметил
полковник.
--Но вы же говорите ...
--О нет, Владимир Иванович, я ничего подобного не говорил.
--Сдаюсь,--безнадежно признал Нечитайло, усаживаясь у камина.--Продолжайте.
--Как я уже сказал, нынче вечером мы поймаем в силки  «Михаила Чурило», либо когда он навестит свое логово, либо когда придет за Помпиду. А желаете знать, откуда взялась Гнилая улица? Посмотрите!
Чумаченко протянул писателю взятую с каминной полки книгу. «Легенды египетской страны».
--Экземпляр, присланный Гамалю Насеру «Михаилом Чурило». Синим карандашом
были отчеркнуты те же самые переводы, над которыми трудился Насер: тексты рукописи, лежавшей у него на столе. Позвольте предложить их вашему вниманию. Начало традиционное:
«У могущественного царя Рамзеса-Ра был племянник по имени ас-Назари, знаток древних рукописей. У него был друг, жрец и воин Бони, прославленный воин, на советы которого полагались убийцы...»
Нечитайло вскрикнул и взглянул на кивнувшего Чумаченко.
--Можно заключить, что наш писатель--пацифист. Теперь возъмите перевод Гамая Насера, практически идентичный, и начните отсюда.
Следуя указующему персту, писатель поднял лампу. Ветер шелестел в камине, Одессу засыпало тополинным пухом, ритмично звучала наивная хроника:
«... со славой вернулся из земли Гут, доблестно взяв много рабов, золота, увенчанный гирляндами цветов. Завидев друга, ас-Назари пришел в ярость, подобно южной обезьяне. В Фивах жила прекрасная женщина, желанная ас-Назари, но взор ее пал
на жреца Бони, натянувшего боевой лук... «.
Взгляд писателя быстро скользил дальше:
            «... и он вышел, и встал пред Великим Царем и его приближенными. И ас-Назари обвинил его в предательстве Царя и всех военачальников. Когда он предстал перед судом, кто же мог опровергнуть племянника Рамзес-Ра? И Бони был приговорен к смерти. Но Ра услышал молитвы жреца. Ра раз-
гневался. Вышло так, что в ночь полнолуния, когда Луна наедается и толстеет, ас-Назари шел по улице, именуемой Гнилой ...»
Нечитайло вскрикнул и взглянул на кивнувшего Чумаченко.
«... ибо это улица, полная криков царских недру-
гов. И пока ас-Назар шел, вокруг него змеями мелькали кожаные петли, хотя никто пальцем не шевельнул. И петли взмыли в воздух, и впились в шею ас-Назари, и умертвили его. Поэтому род
его проклят вовеки..»
Нечитайло протянул листы Чумаченко и сел в кресло.
--Видите?--спросил полковник.--Улицу искали в старой Одессе, а надо было искать в древних Фивах. Иначе мы никогда не отыскали бы Гнилую улицу, даже решив проблему. Или нашли бы ее, не имея понятия, где искать Гамакля Насера.
--Но для дела это значения не имеет ...
--Напротив! Без этой никчемной истории мы, возможно, никогда не раскрыли бы дело. Гамаль Насер ей поверил. Она вселила в него страх. Допустим, что вас, например, «Михаил Чурило» из-
брал своей жертвой, посылая по почте посылки, выслеживая и намекая. Ну, вы просто пошли бы в полицию, откровенно рассказав о событиях. Слежка вас, может быть, раздражала бы, но не нагоняла бы леденящего ужаса, который терзал Гамаля Насера.
Представьте, как он сидел здесь ночами под зеленой лампой! Вообразите чудовищный мрак, объявший его при первом взгляде на этот папирус, где он прочел собственную историю, изложенную с ужасающей точностью, и узнал о проклятии, наложенном на него за четыре тысячи лет до рождения! Видите, как
он вопит и рыдает, твердо веря, что его шею захлестнет петля?
--Так оно и вышло,--мрачно вставил Нечитайло.
Чумаченко свернул исписанные листы, сунул в книгу и пробормотал:
--Не знаю... Возможно, нынче вечером мы испытаем могущество египетских богов ...--Он взял часы Нечитайло со столика перед камином.--Почти двенадцать. Помпиду явится с минуты на минуту.
--Вы до сих пор мне не дали подсказки,-- напомнил Нечитайло,--насчет потайных комнат Михаила Чурило.
Чумаченко, скрестив руки, испытующе разглядывал Нечитайло.
--До сих пор, Владимир Иванович, вы не отличались гениальной сообразительностью. Ладно, подскажу, и посмотрим, как вы распорядитесь подсказкой. Вы согласны, что «Михаил Чурило» в отсутствие Гамаля Насера регулярно бывал в его номере, оставляя на письменном столе посылки?
--Да, конечно.
--И что их содержимое довольно специфическое в своем роде? Книги, веревки, деревянные фигурки ...
--Не вижу тут ничего специфического. Да, странно, но...
--Замолчите и слушайте. Все это он оставлял на письменном столе. А игрушечные виселицы, стеклянные дуэльные пистолеты, кремационные урны посылал по почте.--Чумаченко замолчал.
--Ну и что?
--Здесь и кроется разгадка, Владимир Иванович.
--В самом деле?--недоверчиво переспросил Нечитайло.
--Ключ ко всему делу,--широко махнул полковник рукой.--Наверно, вы в детстве слышали загадку: что общего у книги с веревкой? Что общего у игрушечной виселицы с парой игрушечных пистолетов? Отгадайте, и вы разгадаете загадку «Михаила Чурило».
Дайте ответ, и перед вами откроется истина.
Звонко зазвонил телефон на стене, подавая сигнал, которого ждал Чумаченко. Нечитайло с тяжело заколотившимся сердцем смотрел, как он снял трубку, секунду послушал, бросил:
--Хорошо!--и повесил ее.
Вернулся к камину, возбужденно скрестив руки.
--Ну, Владимир Иванович, теперь слушайте указания. Помпиду только что вернулся, обойдя ночные клубы. Очень сильно пьяный, но еще способный передвигаться. Бар внизу закрыт, поэтому, если ему захочется выпить, он поднимется к
себе. Внизу, думаю, вряд ли задержится. Он испуган почти до безумия.--Чумаченко протянул писателю с каминной полки пистолет и полицейский свисток.-- Положите в карман. Как услышите его шаги в коридоре, выйдите, окликните и под любым предло-
гом обязательно проводите в апартаменты Гамаля Насера. Придя туда, сядьте и заведите беседу. Особых проблем не возникнет: он до того напуган, что обрадуется любой компании, не питая к вам никаких подозрений. Постарайтесь, чтобы он напился
до полного одурения, наливайте, пока не лишится рассудка. И пусть остается в таком состоянии в большой комнате. Ясно?
--Да.
--Найдите возможность открыть все оконные шторы. Если это внушит ему подозрение, не старайтесь. Дождитесь, пока он отключится. Подойдите, как будто желаете ему спо-
койной ночи, махните рукой и двигайтесь к передней двери, словно идете к себе. Как только пройдете неяркую лампу, вас видно не будет. Сядьте в кресло у двери, держитесь как можно тише и ждите. Не шумите. Что бы ни увидели, без крайней
необходимости не стреляйте. Не могу предусмотреть все случайности, но, как только вам в каком-нибудь углу покажется «Михаил Чурило», свистите в свисток. Ясно?
--Ясно.
--Ну,--нерешительно продолжал Чумаченко,--не стану предупреждать, как опасен «Михаил Чурило» ...
Нечитайло вытянул руку во всю длину. Грудь его сжималась, сердце колотилось, но пальцы совсем не дрожали. Полковник кивнул.
Тихо!
Из коридора донеслись проклятия, кто-то слепо брел по лестнице, спотыкаясь на каждой ступеньке. Голос что-то пропел, забурчал и смолк--может, его обладатель шарахнулся о стену ... Чумаченко быстро бросился к лампе, привернул, оставив единственный крошечный огонек, освещавший просторную комнату.
Нетвердые шаги громче топали по коридору. Помпиду снова запел, бормоча про себя. Взявшись за ручку двери, Нечитайло оглянулся на Чумаченко, стоявшего рядом с лампой, приложив к губам
палец. Секретарь Насера с истерической песней шаркал ногами, двигаясь вперед.
Нечитайло открыл дверь.
Коридор был хорошо освещен, однако Помпиду все равно пошатнулся, попятился, схватился за стену, чтобы не упасть. Он был в цилиндре, в модном пальто, под которым находился белый воротник. Лицо до того бледное, что на лбу выступали голубые вены, краснел острый нос, устричные глаза бегали из стороны в сторону.
--Ох! Это вы!--выдохнул он.--А я ...
--Простите, если я вас испугал, лейтенант,-- извинился Нечитайло.--Позвольте к вам зайти. Не могу заснуть, читать нечего, может быть, у вас книжка найдется.
Он секунду таращился на Нечитайло, потом просиял, воскликнул:
--Конечно,--хватая писателя за плечо.--Конечно, ради бога! Очень рад. Очень рад ... Прошу, будьте как дома. Книги, тысячи книг, берите любую. Выпить немножечко не желаете, а?
Обнял Нечитайло за плечи, все твердя про тысячи книг; пробираясь по коридору, смеялся, хлопал его по плечу, называл милым другом. Когда они дошли до дверей, с хитрецой на Нечитайло покосился, шепнув:
--Сударь...имени вашего не припомню... не пройдете ли вперед, чтоб зажечь свет? Я, понимаете, не совсем расположен ... Ик!--и виновато икнул.
--Конечно,--согласился Нечитайло.
Неприятно было идти в темноте через огромную комнату, полную запахов. Пробираясь вслепую, Владимир Иванович чуть не наткнулся на
лампу, но зеленый свет уже вспыхнул. Помпиду поспешно бросился запирать дверь. Пробормотал:
--Сп-пасибо... 3апираемся. От разбойников,-- пояснил он. Пока он возился с дверью, Нечитайло думал, не лучше бы было оставить ее незапертой. Если Михаил Чурило намерится попытать счастья с Помпиду... Ладно, можно потом открыть.
--Портьеры опустим,--предложил Помпиду, хитро подмигивая.
--Может, пусть лучше идет свежий воздух?
--Нет!--воскликнул он, хватаясь за портьеры с видом ребенка, у которого хотят отнять игрушку. С благородной твердостью повторил.--Опустим портьеры. --Сбросил шляпу, пальто, и тут его осенило.--Где Пуаре?--вскричал он.
И Нечитайло это только что пришло в голову. Где камердинер? Почкему он не спросил о нем Чумаченко? Вполне возможно, полковник подклю-
чил его к делу, и Помпиду не должен был это знать.
--Странно,--бормотал тот, оглядываясь, буквально взревел.--Пуаре!
Ответа не последовало. Помпиду опять закричал так, что его наверняка было слышно на первом этаже, но безрезультатно. Красные глаза бегали по сторонам, уставились было на дверь в спальню, но тут лейтенант спохватился и отвел взгляд.
--Садитесь, сударь...э-э-э...Вы ведь не торопитесь? Нет-нет, садитесь, немножечко поболтаем. О чем пожелаете. Выпейте.--Он величественно опустился в кресло у стола, глядя на меня из-за лампы, и вытащил из-под столика едва початую бутылку шустовского коньяка. Взгляд его снова стал хитрым.--До чего глу-
по с моей стороны! Чертовски глупо! Стакан только один. Наверно ... есть в ванной. Если не возражаете, пройдите вон в ту дверь, поверните налево, дальше прямо, не ошибетесь ...
Выходя, Нечитайло видел, как он провожал его взглядом, вцепившись в крышку стола. Владимир Иванович с опаской вышел в дверь, держа па-
лец на курке пистолета в кармане. Слева дверь в небольшой альков ... за ней темнота. В комнатах стоял небольшой холод, полузамерзшие окна туманно высвечивались в темноте. Еле вырисовывалась мебель, и он несколько раз натыкался на кресла.
Мало-помалу темные комнаты начали бесконечно кружиться, словно он блуждал в тумане; перед глазами мелькали какие-то волны. Плитка! Под ногами теперь была плитка. Осторожно шаря руками, Нечитайло нащупал посудную полку, наткнулся на вы-
сокий стакан, свалившийся в раковину со страшным звоном, от которого у него сердце оборвалось.
Сзади в комнате скрипнула половица. Он замер на месте, прислушиваясь. Звук не повторился.
Нет, стакан не разбился, хотя звон от его падения еще стоял в ушах. Нечитайло его взял и пошел назад ...
Что это? Показалось, будто дверцы высокого гардероба с зеркалом, где смутно отражались
освещенные молочным светом окна, медленно отворились, точно их кто-то изнутри толкнул. В зеркале под углом мелькнула слабая тень. Часы громко тикали в жилетном кармане под
халатом. Нет, очередной обман зрения. Тень оказалась собственной. Когда он шевельнул рукой, державшей пистолет, то же самое сделало отражение в зеркале. Но охватившая его в черной обманчивой пустоте паника не ослабевала. Нечитайло видел
шевелившуюся в гардеробе человеческую фигуру, знал, что надо стрелять без раздумий. 
«Чепуха, возьми себя в руки! Что
ты будешь делать, если Михаил Чурило действительно сзади схватит тебя за плечо?»--такие мысли проносились у писателя в голове.
Вернувшись в большую комнату, он вздохнул с облегчением. Сводчатый потолок призрачно маячил на большой высоте, призрачные зеленые шторы закрывали таинственные альковы, но хотя бы горел благословенный свет.
Помпиду серьезно на него взглянул, издал хриплый смешок и игриво спросил.
--Не встретили ни одного разбойника, друг мой?
Ухмылявшаяся физиономия вселяла в него отвращение к плаксивому шантажисту, который с таким наслаждением терзал Гамаля Насера, а теперь корчился от страха за свою тощую шею. Такую длинную шею, подумал Нечитайло, можно стиснуть обеими руками, поставленными одна над другой.
«Ох, что за мысли! Откуда?»
 Нечитайло поставил стакан на стол и холодно ответил:
--Нет никаких разбойников. В один момент показалось, что я заметил Михаила Чурило, но ошибся.
Бутылка коньяка дернулась в руке,слезившиеся глаза вытаращились, потом Помпиду собрался с силами и жалобно взвыл:
--А! Хотите подшутить надо мной? Ха-ха-ха! Клянусь богом, неплохо! Подшутить... конечно.-- Выдавил несколько кудахчущих смешков, игриво погрозил пальцем.--Не надо так шутить, друг мой. Это вредно для меня, сердце может не выдержать. Вы ведь пошутили, да? 
--Пошутил,--устало подтвердил Нечитайло.
Помпиду налил два высоких стакана почти доверху, осушил свой до дна, запрокинув голову, вытянув багровую шею; на горле рывками каталось адамово яблоко. Снова начался стук... Голова Помпиду дернулась.
--Что это?--пробормотал он.
--Я ничего не слышу.
--Ох ... Наверно, послышалось. Ладно. Хорошо.-- Стакан опять запрокинулся. Еще и еще.
«Пускай допивает и отключается».
Нечитайло осторожно пошевелился в кресле, и Помпиду решил, будто Нечитайло уходит.
--Ох нет. Не уходите. Не надо,--взмолился он.--Слушайте, вы музыку любите? Я вам сыграю!
Довольный этой мыслью, встал и поплелся к роялю, с надеждой оглядываясь через плечо. Спектакль начинал Владимира Ивановича не- сколько раздражать.
--Я сыграю. Что желаете? Все, что угодно. Что хотите услышать?
--На ваше усмотрение. Еще выпейте.
--Правильно! Чуточку... чуточку выпью.
Он, шатаясь, вернулся к столу, потом снова пошел к инструменту. Сел, сгорбился, какое-то время сидел неподвижно...  И вот загремели аккорды.
Нечитайло охватил восторженный трепет. Помпиду не утратил чудесного, изумительного туше, словно в этой трясущейся развалине только руки сохранили жизнь. Пальцы быстрые, уверенные, вдохновенные. Он играл Шопена с изысканным безу-
мием и тоской обреченного: слева от него мерцал на свету расписной саркофаг, над ним в туманную высоту тянулись зеленые занавеси. Глупо дергался лысый затылок... Он играл долго, но страсть и нежность внезапно улетучились. Помпиду
словно забыл обо всем. С сопением оглянулся, уставился в пол.
Тук-тук ... Тук-тук-тук. ..
0н поднял голову, и Нечитайло громко сказал:
--Великолепно! Сыграйте еще. Сыграйте ...--почти крикнул Владимир Иванович.
Тук, тук-тук, тук ...
Помпиду встал на ноги, потащился к столу. Он теперь несколько успокоился, хотя чувствовалось, что дошел до предела, как бы съеживаясь на глазах Нечитайло.
--Мне конец,--шепнул он.--Конец. я ... больше не могу. Он строит для меня эшафот.--Последние слова Владимир Иванович едва расслышал, а секретарь Гамаля Насера уронил голову на костлявые руки и
пробормотал.--Посадите меня в тюрьму. Вы ж из полиции, посадите меня ...--Неожиданно выпрямился, стукнул кулаком по столу, подняв облачко пыли.-- Лучше я расскажу! Расскажу, слышите? Лучше в тюрьму пойду, чем терпеть. Он до меня не доберется. Если я расскажу, вы меня ему не отдадите, правда?
Я знал одного парня. Он вместе со мной служил, был объявлен погибшим.  Я...--Из глаз его выкатились смешные крупные слезы.--Я пошел под трибунал. За трусость, за дезертирство. Вранье. Собирались меня расстрелять. Война кончилась, выкинули со службы. Приехал в Париж. Узнал парня. В компании
Гамаля Насера... Не было дуэли. Вообще не было никакой дуэли. Гамаль Насер застрелил Мата, слышите? Он его застрелил! у меня есть доказательства!--Помпиду слабо стучал по столу
кулаками, глядя написателя горящими глазами, задыхаясь от потока слов.--Подойдите поближе!--махнул он рукой, и Нечитайло шагнул к столу.--Я заставил Насера платить за молчание. Потом...
уже здесь... узнал, как того парня звали...--И неразборчиво забормотал.
Нечитайло не смел вымолвить слово, боясь, что натянутая до предела ниточка в его мозгу оборвется и он вновь замолчит. Даже затаил дыхание.
--Вот кто такой Михаил Чурило! Я взял с него пять тысяч за доказательства... Боже! Я сошел с ума! Хотел обработать его вместе с Гамалем Насером. Слышите?-- Помпиду отчаянно старался говорить связно, слезившиеся глаза остекленели от усилий. Он сделал паузу, тяжело дыша.
--Гамаль Насер не знал, кто сюда... посылает посылки. Не знал, кто такой Михаил Чурило...
--Кто он?--крикнул Нечитайло, схватив его за плечо.
--Пустите меня!--прохрипел Помпиду с ошеломленным видом. Тонкая ниточка оборвалась. Он потянулся за остатками коньяка.--О чем это я? А! Да ... Михаил Чурило ...
Он икнул и внезапно упал на стол в бессознательном состоянии. Голова рухнула с глухим стуком, вытянутая рука сбила бутылку, разлившийся коньяк собрался в лужицу. Слышалось только хрюкавшее дыхание. Бесполезно было его тормошить, поэтому Нечитайло отошел, впервые ощутив стоявший в комнате холод. Оглядел высокие зеленые
стены, заледеневшие безделушки, четыре бронзовых фонаря. Предостерегающий холод пробирал его до костей в сверхъестественной тишине.
Ну ладно, за дело! Помня полученные инструкции, он пошел раздвигать шторы на окнах. Неожиданный снег по-прежнему шел с молчаливым упорством. В оконном стекле отражался зеленый свет лампы и лежавшая лицом вниз голова Помпиду на
подложенной руке. Следил ли кто-нибудь, слышал ли кто-нибудь, как Нечитайло совершал все эти пустые последние приготовления?
--Спокойной ночи, лейтенант,--отчетливо проговорил Владимир Иванович, хлопнул его по плечу, козырнул, ушел в тень. У дверей в коридор, который шел к холлу, он остановился, тихонько подтащил
стул, сел в глухом мраке спиной к запертой двери, держа в поле зрения две другие.
Таким образом, Нечитайло заступил в дозор. Он пожалел, что не надел свитер или теплое пальто. В шелковом халате было адски холодно. Он устроился в максимально удобной позе и принялся ждать ...
Ни звука не доносилось с улшицы, кроме роко-
та одиноких, проезжавших мимо машин. Ровно тикали часы. Время от времени шевелился и бормотал Помпиду. Виднелась его голова, блестевшая под зеленой лампой. Пол, выложенный квадратными мраморными черно-белыми плитками. Темно-зеленый ковер. Слева от Нечитайло находился черный мраморный камин, четыре синие вазы, красочная картина «Суд над душами». Тянувшиеся ввысь полки. Золоченые шкафчики. Три окна с рамами,
понемногу заносимыми снегом; в стеклах слабое отражение комнаты.
Тик-тик, тик-тик—тикали часы. Тик-тик, тик-
тик. Тьма за окнами. Веллигтон... Не спит ли Веллигтн? Знает ли, что творится в его театре марионеток? Веллигтон, Екатерина Удовиченко ... Луч прожектора высветил ее роскошное тело. Вы-
ключаем его! Нечаев, Надежда... Надежда, Балтийское море, руки Надежды, медленный теплый сон ... Сон, Макбет, готовый к убийству ... Убийство ... Гамаль Насер.
Мысли бежали по кругу, как белка в колесе. Убийство—Гамаль Насер, Гамаль Насер--убийство ... Словно маятник... не позволяющий спать ... Макбет, принужденный к убийству... Тик-тик, тик-тик...
Медленно тянулись часы, Нечитайло совсем потерял чувство времени. Пропорции комнаты искажались под пристальным взглядом, однообразно дробившийся мир утрачивал всякий смысл.
Бронзовые фонари покачивались на цепях взад- вперед; черная гранитная скульптура в одном позолоченном шкафчике склоняла набок голову. Мало-помалу каждый предмет оживал, вроде ат-
тракционов в увеселительном парке, в зеленом свете лампы закружились призраки, рука фокусника ловко метала карты.
На картах мелькали лица Гамаля Насера, Помпиду, Веллигтона, Надежды, инспектора Волкова, Стороженко, Пуаре, Нечаева.
«Выбирайте карту, дамы и господа, выбирайте убийцу ... «.
Нечитайло встрепенулся, одолеваемый сном. Судорога больно пронзила руки и ноги, комната снова четко предстала перед глазами. Кто-то шел по лестнице. Тиканье часов слилось с тяжелым биением сердца.
«Который час? Неужели я заснул?»--мелькнуло в голове.
Кто-то шел по лестнице. Руки онемели от холода, Нечитайло била дрожь. Он полез в жилетный карман, всмотрелся затуманенным взглядом в светящийся
часовой циферблат. Половина третьего.
«Неужели я спал?»
 Половина третьего, призрачный утренний час, когда даже воздух обретает непривычный привкус, когда царит не столько сонная, сколько мертвая тишина. Вкрадчивые, мягкие, но явственные шаги поднимались из глубин. Останавливались на каждой площадке, как будто шагавший прислушивался. Это шел Михаил Чурило.
«Боже всевышний! Я забыл отпереть дверь! Надо, чтобы он свободно вошел, схватил Помпиду, тогда грянет свисток...».
Медленные шаги сводили с ума, но давали ему время. Нечитайло тихо поднялся, поспешил по мягкому ковру к двери на черную лестницу. Ног под собой не чуял, полный страшного возбужде-
ния. От дуновения сквозняка из-под двери лодыжки покрылись гусиной кожей. Тихо-тихо в гулкой тишине он повернул в эамке ключ. Шаги приближались, слышалось даже шарканье по пыльным лестничным ступеням. Стоя лицом к двери, Нечитайло юркнул направо в тень занавешенных полок.
«Пусть увидит беспомощно лежавшую на столе жертву».
Шаги остановились. Фантазия до того разыгралась, что Нечитайло даже слышал за дверью дыхание, до боли стискивая пистолет. Помпиду глухо забормотал во сне, свободная рука его упала со стола ...
Раздался тихий настойчивый стук в дверь.
Тишина. Обезображенная зеленым светом комната закружилась в рокочущей тишине. Стук повторился--сладостный паучий призыв, тихо уговаривавший открыть.
Дверная ручка начала поворачиваться.



















         Г Л А В А  9


Нечитайло поднял пистолет; прижавшись к полкам, поднес к губам свисток. Он чувствовал страшный холод, немыслимую отвагу и необычайную ясность мысли. Пауза.
«Заходи, черт тебя побери! Заходи! Одинокий выстрел, свисток... Заходи! Глухой раскатистый барабанный бой ... Это конец, Михаил Чурило, и ты это знаешь».
Все замерло, ручка больше не поворачивалась. Буквально несколько минут Нечитайло неотрывно смотрел на нее. Ему потом часто снилась эта фарфоровая дверная ручка.
«Почему он медлит? Стоит и прислушивается на лестничной площадке? Может быть, его насторожил просто шорох моего рукава, задевшего штору, или тиканье часов? Я сыпал проклятиями, до боли стиснув зубы. Волнение стократ нарастало, храбрость таяла ... Если он вскоре не шевельнется... Ушел. Нет--я услышал бы каждый шаг на лестнице. При каких обстоятельствах мне позволительно проявлять инициативу? Открыв дверь, можно столкнуться лицом к лицу с Михаилом Чурило. Осторожно! Чумаченко расставил ловушку: вдруг это какой-нибудь полисмен? Нет. Подобная предусмотрительность и таинственность указывает на одного-единственного человека...».
Нечитайло взялся за дверную ручку, беззвучно повернул, внезапным рывком распахнул дверь. На лестничной площадке никого не было. Туда падал лишь слабый блик света зеленой лампы, но все равно было видно, что никого нет. Вот трап на крышу. Вниз тянется лестница. Пыльно, холодно, пусто.
«Неужели я схожу с ума? Я бы определенно
услышал любой звук, если б кто-то спустился по лестнице! Просто немыслимо, не мог же он уйти в стену. Стоп! Вспоминались старые истории о забытых тайниках, устроенных в клубе. Может быть, не пустые легенды. Возможно, в старом запутанном лабиринте действительно есть потайной номер, где Михаил Чурило нечестиво скачет от радости и теперь прошел сквозь стену, выкидывая антраша вокруг высокой виселицы Гамаля Насера. Пустые стены? Немыслимо! А тем временем я стоял, хорошо видимый на свету ...».
Нечитайло замер на месте. Тянуло сквозняком; кажется, будто холодный воздух шел сверху. Он посмотрел на трап, уходивший во мрак метров на шесть вверх, на огромную высоту этажа, к дверце люка на крышу. Сам люк видно не было, но по дуно-
вению воздуха стало ясно, куда делся Михаил Чурило. Его тайное логово наверху. Может, удастся его там поймать?.
«Заметил ли он меня? Видимо, нет, так как люк за собой не закрыл. С другой стороны, вполне мог залечь в ожидании, а мне нечем посветить. Но либо глупое безрассудство, либо ничего. Вдобавок Помпиду в безопасности: мне известно, что Чурило ушел».
Охваченный безумным побуждением, Нечитайло запер Помпиду в комнате, тихо вытащил ключ из скважины и опустил в карман. Путь к отступлению теперь отрезан. Нельзя лишаться храбрости--в темноте предстоит встретиться с Михаилом Чурило. На лестничной площадке стояла черная тьма, не считая слабой полоски зеленого света под дверью. На ощупь добравшись до трапа, Нечитайло повесил свисток на шнурочке на шею и стал подниматься. Рассчитывая каждый шаг, не доверяя собственному телу, стараясь не производить ни единого звука, взбирался в потоке холодного воздуха.
Таинственный стук звучал громче. Казалось, вокруг чуть посветлело, появилась синяя полоска, должно быть из приоткрытого люка; ветер уже шевелил волосы на голове. Пистолет мешал, однажды он его чуть не выронил, на секунду припал к лестнице в приступе головокружения, в холодном поту ... Высунув голову в люк, схватившись рукой за дерево, Нечитайло ждал, что виска сейчас коснется пистолетное дуло, однако вокруг не было слышно ни звука, и воображаемая картина исчезла. Осторожно шаря руками, понял, что люк открыт полностью, и подтянулся за край.
Попал на какой-то чердак, не имея понятия ни о его размерах, ни о предназначении. Гулял холодный ветер, вроде бы слышался шорох бумаги, в глубокой туманной тьме ничего не было видно. Он на что-то наткнулся рукой, пробежался туда-сюда пальцами ... Полированное дерево. Самый что ни на есть необыкновенный чердак--«убежише», как говорили в клубе. Гладкий прочный пол не скрипел. К счастью, на нём были туфли на мягкой подошве. Но именно тогда он с ошеломлением понял глупость своего поведения.
Чердак мог оказаться огромным: безумием было выслеживать без фонаря Михаила Чурило, пока его жертва лежит внизу в пьяном сне. Может, свистнуть в свисток, чтобы Чумаченко прислал людей, которые прочешут чердак? Может быть ...
Впереди забрезжил свет. Нечитайло все сидел на краю люка, куда мог упасть любой луч, и быстро пригнулся, отпрянув назад. Дело шло к развязке: предстояло услышать под дверью крадущиеся шаги убийцы, стук в ночи, бросить страшный взгляд на его
лицо. О господи! Он обронил свисток! Рука нащупала в кармане халата только пачку сигарет... Упав на колени, Нечитайло шарил вокруг, чувствуя себя припертым к стене. Вот! Свисток слабо звякнул под ногой. Тем временем  холод крепчал. Конечно, тут должно быть окно, которое соответствует нижнему; и действительно, он обнаружил, что стоит рядом с открытым окном...
Снова свет. Если он правильно понял, свет падал на дальнюю стену напротив него, на ту самую, у которой этажом ниже стоял рояль и саркофаг. Сначала почти незаметная светлая полоска веером разворачивалась на темном фоне. Свет сочился из стены. И в нем выри-
совывался силуэт. Мужской? Нет, слишком неправдоподобно длинный. Он мерцал на кирпичной стене необъятной каминной трубы. Между стеной и трубой медленно открывалась дверь. Стараясь не попасть в веерное пятно света, Нечитайло увидел тень мужчины, причудливую, невероятно высокую, пригнувшуюся под крышей чердака. Силуэт колыхался, словно мужчина трясся от смеха, но не доносилось ни звука. Острый нос, приоткрытый рот, прыгавшие плечи--всё преувеличено. В игре света казалось, будто он в цилиндре. Но ведь это, конечно, не может быть Помпиду, которого он оставил внизу в пьяном беспамятстве. Обман зрения. Длинная тень раскачивалась в медленной пантомиме, как бы под неслышную музыку.
Кто-то рассмеялся. Свет погас.
Стоя у открытого окна, Нечитайло чувствовал, как шею покалывают, словно иголками. Впрочем, времени на ерунду сейчас не было: необходимо полностыо собраться с мыслями. Он шагнул вперед в темноте. В какой-то момент, сидя внизу в дозоре, он высчитал размеры большой комнаты в апартаментах Гамаля Насера. Делая шаг за шагом, Нечитайло решил, что ширина находившегося прямо над ней чердака должна составлять шагов пятнадцать плюс еще четыре на ширину лестничной площадки. Теперь будет ясно, когда можно будет добраться до источника света. Каминная труба, видно ложная, потому что камин внизу расположен у другой стены.
Если наткнуться на что-нибудь, можно наделать много шуму... Нечитайло отсчитал семь шагов, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать ...
«Вытянутая рука коснулась стены. Неужели я неправильно определил ширину? Нет, видно, это
какая-то другая стена: разница в пять шагов слишком большая. Двинувшись вправо, я наткнулся на кирпичную трубу. Она стояла на большом расстоянии от стены, В полтора матрах, имея соответствующую длину. Видимо, стена нижней комнаты и стена чердака не совпадают метра на три, плюс еще полметра на каминную трубу. Вот и разгадка потайного номера!
Праздный взгляд никогда меня не заметит при свете. Если подняться по трапу, перед глазами окажется другая стена, никто не подумает про лестничную площадку внизу и сочтет разме- ры совпадающими. Только бродя в темноте, можно преодолеть обман зрения. Иными словами, потайной номер должен находиться сбоку. Он тянется на все четыре этажа здания, по всей длине огражден ложной стеной, с ложной каминной тру-
бой в виде некой прихожей».
Держась за край трубы, Нечитайло направился к правой ее стороне, где должна быть потайная дверь. Какой-то звук привлек внимание--легкий звук беспечных шагов, слабевшее шарканье ног. Кто-то спускался по трапу. Он резко оглянулся. Потайная дверь была теперь хорошо заметна. Михаил Чурило шел не на разведку,--он покинул логово. Где-то в черной пустоте Нечитайло с ним разминулся и упустил его. Не использовал шанс. Неужели он пошел за Помпиду? Нечитайло бросился к люку, смутно помня, где он находится. Оттуда безошибочно доносились шаги, спускавшиеся по лестнице на верхнюю площадку. Разумеется, Чумаченко не так глуп, чтобы оставить весь дом без присмотра! Его кто-то должен остановить. А тем временем ...
В отчаянии Нечитайло совсем потерял голову. Он не справился, теперь не знал, что делать, а шаги с каждой минутой стихали. В иной момент он бы вскрикнул, когда рука, скользнув по каминной трубе, провалилась в пустоту. Михаил Чурило оставил потайную дверь настежь открытой. Значит, должен вернуться, и теперь Нечитайло стоял на пороге его тайны.
Голова горела. Из отверстия в стене трубы шел сырой смрадный запах, теплый воздух, кажется, какой-то слабый красноватый свет. Слышались и другие запахи--раскаленного железа, тошнотворно сладкого хлороформа. Дверь была целиком выложена кирпичом. Нечитайло нырнул в открытое пространство. Рука с пистолетом коснулась чего-то холодного, и он с отвращением вздрогнул. Это оказался подсвечник на столике у двери, потом Нечитайло нащупал теплую свечу. Щелкнул зажигалкой, лежавшей в жилетном кармане.
Слабое пламя взметнулось, заплясали огромные тени. Он находился в просторной прихожей неимоверной высоты и никак не мог поверить, что это не страшный сон. Все кругом было затянуто складчатым черным бархатом, золотые арабески вились на свету. Драпировки съедены молью, обтрепались--роскошь поражена проказой. Под ногами поблескивал тот же зловещий черный с золотом рисунок. Запахи хлороформа и горячего железа чувствовались все сильнее ...

Пламя свечи отражалось в высоком зеркале в лепной золотой шелушившейся раме. Нечитайло увидел там и свое бледное отражение. Потрескавшиеся круглые газовые лампы свисали с люстры почти в четырёх метров  над его головой. Слева, где выступала ложная каминная труба, виднелось что-то вроде дивана, рядом с ним люк в полу. Справа дверь за портьерами вела в
неведомые глубины, однако при таком слабом свете трудно было что-либо отчетливо разглядеть. Поставив свечу на стол, он крепче стиснул пистолет и шаг-
нул к двери справа.
Кто-то застонал.
Нечитайло замер на месте, дрожа от слабого неестественного звука, но не сумел определить, откуда он донесся. Может быть, из-за двери; возможно, из самого помещения. Он осторожно отодвинул черную с золотом дверную портьеру. Под прямым углом тянулся длинный сырой коридор, видимо во всю длину здания. Тут он четко различил шаги, шаркавшие в том коридоре из глубины логова ...
Значит, Михаил Чурило не один. У него есть сообщник! Нечитайло точно знал и поклялся бы, что убийцы сейчас нет в потайном номере, это какой-то его сообщник. Шаркавшие шаги звучали громче,
приближаясь к двери за портьерой. И вот раздался голос, плаксиво проговаривавший все громче:
--Где вы? Где... вы?
Слабый дрожащий вой несся среди
зловещих сте.
--Где... вы?--Жалобный плач слепой души,
блуждающей в бесконечных коридорах ада. Запах раскаленного железа приблизился на расстояние не
больше метра. Чья-то рука шевельнула дверные портьеры, Нечитайло вжался в обитую стену. В проеме в тусклом свете свечи появилась фигура, державшая в руке какой-то предмет, кончик которого светился зловещим бело-красным светом. И вновь в тишине прозвучал тоненький сдавленный крик:
--Где вы? Где ...
Нечитайло стремительно бросился, схватил эту фигуру за горло, швырнул к стене, сунул в живот пистолет. Ноги у фигуры дико вывернулись, раскаленная кочерга взлетела в воздух и упала.
--Тихо!--приказал Нечитайло.--Тихо, Виталий!
Испуганное бормотание смешивалось с  тяжелым дыханием Нечитайло. Огонь свечи падал из-за его плеча на искаженное лицо с открытым в испуге ртом, отчего обнажились десны. Он всхлипывал, глаза затягивались пленкой, точно у рыбы. Из-под руки Нечитайло ему на шею текли с волос струйки липкого бриолина. Нечитайло пригвоздил его к стене, как распятого ребенка. Раскинув на черно-золотом фоне руки и ноги, Виталий неотрывно смотрел на Владимира Ивановича.
Паленый запах указывал, что добела раскаленная кочерга прожгла ковер. Виталий! Нечитайло трясся в холодном поту, видя по остекленевшим выпученным глазам, что чуть не придушил его насмерть. И заговорил, как нянька, шепча слова, дико звучавшие в этом диком месте.
--Только пикни, Виталий,--шептал он, снова ткнув в живот пистолетное дуло. Потом медленно опустил, ослабил хватку на горле. Стало быть, полоумный парень, сообщник Михаила Чурило, раскалил железо для чудовищной пытки. По-прежнему держа Виталия за горло, Владимир Иванович попятился в дверь между портьерами, держа пистолет наготове. И успел как раз вовремя.
Из полуоткрытой двери в логово, обложенной кирпичами, донесся деревянный скрежет и глухой
стук. Кто-то закрыл чердачный люк. Михаил Чурило возвращался в убежище. Приоткрыв портьеры, Нечитайло затаился в ожидании в мерцающем свете. Видел даже пламя его свечи за выступом стены, который загораживал выход. Колеблющийся на сквозняке огонь отбрасывал быстрые тени на черно-золотую обивку. Призрачный свет освещал единственный путь Михаилу Чурило. Его шаги уже приближались к дверям. Нечитайло хотелось выстрелить, закричать, лишь бы положить конец медленному, сводившему с ума топоту. Ковер дымился, по кромке бегали крошечные язычки ...
Невидимый человек ближе подошел к двери, Нечитайло почувствовал в груди жжение. Вошел ... В свечном свете замаячила высокая фигура, лицо оставалось в тени, плечо вздернуто. Да, лицо оставалось невидимым, но Нечитайло видел длинные белые пальцы, когтями впившиеся в грудь. Он как-то покачивался, ловя малейшие звуки опасности. Напряжение дошло до предела. Под  ногой Владимира Ивановича скрипнула половица. Он резко повернулся ...
--Руки вверх!-- и оглушительно свистнул в свисток. Резко повернувшись, упустил добычу. Виталий извернулся, вырвался из рук, испустил сдавленный вопль, нашаривая упавшую кочергу. Нечитайло увидел взлетевший над моим плечом раскаленный кончик, нырнул, ощутил удар по голове. Голова как бы оторвалась, далеко отлетела, вертясь в пустоте, хаотично полетели искры, комната закружилась в кошмаре ...
Кто-то все свистел в свисток!  Нечитайло помнил, как, даже в этом аду, бросил Виталия в другой конец комнаты, уронил пистолет, вскочил, стремясь вцепиться в глотку Михаила Чурило. Он маячил передо Нечитайло, отшатнулся назад, взмахнул руками, лицо осветилось... Нет-нет, это безумие, сумасшествие, бред, невозможный, немыслимый ...
У него вырвался крик, с которым слилось множество голосов. Затопали ноги, из дверей выскакивали люди. Сопротивлявшегося Михаила Чурило приперли к стене, надели на него наручники. Портьеры были сорваны. Смутно слыша крики, Нечитайло тошнотворно покачивался, окруженный мелькавшими огнями; ноги подкосились, и он провалился во мрак...
Лицо Михаила Чурило оказалось лицом доктра-историка Веллигтона.

Лицо Веллигтона... Худое, костлявое, строгое,
в сияющем ореоле седых волос, с усами, короткой бородкой. Непроницаемые серые глаза под тонкими бровями, прикрытые веками. Острый нос, крепко сжатые губы. Нечитайло не помнил, видел ли н его в бессознательном тумане, но, когда очнулся, оно первым предстало передо ним. Сначала почувствовал головокружение, тошноту, слепящую головную боль, смутный гул голосов. Поднял голову, сидя у стены, разглядел освещенное множеством газовых ламп помещение, а прямо перед собой лицо доктора Веллигтона.
Назойливо мелькнула мысль: «Михаил Чурило-- это...--Бред! Сон, безумная фантазия, какой-то тяжелой дубиной вбитая мне в голову! Он сидел в кресле напротив Нечитайло и он  ему улыбнулся, но не дождался ответной улыбки. Лицо его одеревенело, взгляд был напряженный, безумный. Очень бледный  тяжело дышал, щурясь на свет, с болезненным, страдальческим видом. Серый костюм, руки сложены на колене. Свет ударил в глаза, он сменил позу, Нечитайло увидел на запястьях наручники.
От раскалывающей голову боли хотелось закрыть глаза, но надо было разгадать ошеломляющую загадку. Нечитайло видел лишь небольшую часть комнаты, где находился один доктор Веллигтон. Потом он разглядел ноги инспектора Волкова, расслышал его голос:
--...предупреждаю, все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Нечитайло понял, что с такими словами Волков ог обратится лишь к иностранцу. Своему просто бы дали в ухо. Доктор Веллигтон разволновался, глубоко задышал, сдержал дыхание, как бы окутанный каким-то кошмарным туманом. Седой, равнодушный, нетерпеливо дернул головой.
--Не будьте идиотом, инспектор,--бросил он, выдавив привычную ледяную улыбку.--Что ж, продолжайте болтать свою чепуху. Вам известно, что вы меня взяли.
--Значит, вы не отрицаете?
--Зачем отрицать, черт возьми?--сухо сказал доктор Веллигтон.--У вас же есть доказательства, которые я, разумеется, признаю. Только знайте,-- поднял он ледяные глаза,--мне на это плевать.
Нечитайло попробовал сесть, стараясь разобраться в деталях. Перед глазами отчетливо встала комната. Горели все газовые лампы. Рядом со ним стоял инспектор Волков, выглядевший довольно устало. За креслом Веллигтона торчал полицейский в штатском, держа за плечо Виталия, сгорбившегося у стены, закрывшего рукой глаза. На оттоманке слева от двери, которая  смутно выглядела при входе, сидела неясная фигура, и при виде ее Владимир Иванович прозрел окончательно.
Это Гамаль Насер. Страшно бледный,
взъерошенный, обросший щетиной, с болезненным лицом, утратившим всю веселость, с пылавшим ненавистью взглядом,  но крепко держался за оттоманку, стараясь унять дрожь. Из-за дверных портьер шагнул Чумаченко, хладнокровный, бесстрастный, глядя на доктора Веллигтона как на диковинное насекомое. Веллигтон резко вспыхнул. Царило молчание ...
--Хотите ... сделать заявление?--спросил инспектор Волков.
Последняя формальность нагнала на Нечитайло неудержимую дрожь. Доктор Веллигтон, высокий, худой, поднялся, заслонив широкими сгорбленными плечами голубовато-желтый свет газовых ламп. Он казался теперь хрупким, слабым, только на тонком лице сохранялось решительное выражение. Он хмуро смотрел прямо перед собой.
--Я дам письменное признание,--сказал он,--если вы сейчас отведете меня в номер. Надо все разъяснить ...
До сих пор молчавший Стороженко, вдруг бросил взгляд на Чумаченко. С обычным хладнокровием, но с помрачневшим взглядом сухо заявил:
--Видно, вы выиграли пари.
--Пожалуй,--равнодушно подтвердил полковник.
--Я пришлю вам чек,--хрипло бросил Стороженко и сел в строне от Веллигтона.
--Помоги мне Бог! –воскликнул доктор Веллигтон.
Чумаченко наклонил голову. Нечитайло не смог понять, что кроется под его сатанинской маской с насмешливо приподнятой бровью, выражавшей лишь жестокую любезность. Казалось, он с трудом удерживается от улыбки. Доктор Веллигтон по-прежнему не шевелился. Бросил удивленный взгляд на наручники, точно не понимал, что это такое ...
--По-моему, инспектор, можно их снять,--заметил он.--Я больше сопротивляться не стану ...
Инспектор поспешно шагнул вперед, снял наручники. Тогда доктор Веллигтон, как бы не в силах сдержаться, терзая себя, обратился к Чумаченко:
--Вы ... давно знали, да?
--Да, догадывался. Мата ...
--Мой сын,--договорил доктор Веллигтон,
Наступило молчание. Волнение доктора Веллигтона выдавало только учащенное дыхание, но он мог сорваться в любую минуту, сжимая кулаки, громоздясь, как башня, в необычной обстановке чердака. Бросил взгляд на оттоманку, на миг содрогнулся всем телом: я видел его сотрясавшуюся от ненависти тень. Гамаль Насер вскрикнул.
--Свинья!--прокричал Веллигтон.--Это был мой сын!
Страшный голос гулко прозвучал в пустоте.
--Тише,--сказал инспектор Волков, схватив его за руку,--успокоитесь ...
Веллигтон на мгновение замер, потом медленно оглянулся, голос зазвучал негромко, но нервно и звучно.
--Наденьте снова наручники, инспектор,--попросил он, протянув дрожавшие руки.--Наденьте,... Хорошо. Хорошо. Спасибо. А теперь...--Он нахмурился, чуть успокоился, вперил в газовые лампы невидящий взгляд.--Знаете...--нерешительно начал он, --понимаете ... я очень любил своего мальчика. Кроме него.. у меня ничего не было, я гордился ... и думал ... он умер достойной смертью...Думал,-- повторил он,--он умер ... как джентльмен.
И ошибался. Не мог себе даже представить, что какая-то свинья ... заставила его покончить с собой ... из-за того, в чем он не был виновен. Узнав об этом ...-- Он взял себя в руки, тяжело перевел дыхание, крепче стиснул зубы и попросил.--Будьте добры отвести меня вниз, инспектор.
Толбот двинулся к двери, откуда появился очередной полисмен в штатском, взяв Веллигтона под руку. Потом инспектор кивнул второму полицейскому, и тот повел к выходу Виталия. Все происходило без слов, без единого звука, кроме тихого звона наручников и сдавленного плача Виталия.
--Полегче с ним, офицер,--сказал Веллигтон.--Мое признание снимет с него вину. Он просто выполнял мои распоряжения.--У дверей помедлил в нерешительности, словно его одолела слабость, прищурил на нас близорукие глаза, но нес свои кандалы с гордой улыбкой.--И последнее,--твердым тоном сказал он.--В передней комнате потайного номера стоит комод в левом углу. В ящике вы найдете решающие доказательства, что Гамаль Насер застрелил Джона Веллигтона  десять лет назад. Я получил их от Помпиду. Среди прочего--
фотография.
Полковник Чуаченко, я прошу вас использовать эти свидетельства, чтобы послать его на гильотину. В той же комнате в шкафу заперта Екатерина Удовиченко, связанная, с кляпом во рту. Надеюсь, к этому времени она уже задохнулась. Кроме того, обнаружите короткий меч, которым я убил шофера, и пистолет, из которого застрелил полицейского Тихонова. На суде пригодятся. По-моему, все.--Он собрался с силами, слегка кивнул.--Всего хорошего, джентльмены. Видимо... больше мы не увидимся.
После их ухода долго стояло молчание, инспектор Волков бесцельно метался по комнате, ероша встрепанные волосы и что-то бормоча. Последние слова доктора Веллигтона оставили горький привкус безнадежности, обреченности. Холодно, неумолимо бежали сонные утренние минуты.
--Пожалуй, пойду лучше выпущу женщину,--устало буркнул измученный инспектор.
--Я уже это сделал,--сообщил Чумаченко.--Она была одурманена, но скоро придет в себя ...
Кто-то бросил грязное слово. Все оглянулись на Гамаля Насера. В присутствии Веллигтона египтянин прижимался к стене, а теперь горбился на оттоманке с горящими глазами. С трудом поднял дрожавшую руку с багровыми полосами от веревки и пригладил волосы. На шее еще висела тонкая петля из какой-то скрученной проволоки. Длинные кольца проволоки звякали о стену позади, концом прикрепленные к балке на крыше... Он вдруг разразился потоком брани, какую  редко слышали в этих стенах. Пронзительный голос стал лихорадочно громким, он тряс кулаками, рыча цепным псом.
--Тише!--рявкнул инспектр Волков. Желтые глаза обратились к нему.
--Он думает, я на гильотину пойду?--завопил египтянин, колотя себя в грудь.--Аллахом клянусь, я ему покажу! В лицо плюну! Я ...
--Успокойтесь!
--Нет, не успокоюсь! Не успокоюсь! Я покажу ему! --Проволока впилась в шею, и Гамаль Насер вцепился в нее, корчась на оттоманке.--Освободите меня! Так и будете смотреть, как я тут сижу, словно пес, с петлей на шее? Отвечай, дурак, скотина!

Лицо инспектора Волкова пошло красными пятнами, и он тихо ответил.
-- Петля запаяна, господин Насер. Чтобы снять её, нужен резак. Я послал за ним. Обождите, и мы вас освободим.
--Руки!--простонал Гамаль Насер.--Бедные мои руки! И ноги ... Я встать не могу. Пес! Ох, пес ...
--Осторожно, люк!--предупредил Чумаченко, когда египтянин попытался встать на ноги.
Гамаль Насер снова плюхнулся на кушетку. Полковник указывал на люк в полу, который  инспектор уже заметил ранее в метре от оттоманки, квадратный, широкий, двустворчатый. На обеих створках скобы с продетой в них палкой--конструкция весьма ненадежная.
--Если наступите,--предупредил Чумаченко,-- сразу провалитесь в нижнюю комнату. Кажется ... Владимир Иванович очнулся!
С улыбкой подошел, наклонился, встряхнул писателя за плечо.
--На редкость крепкий череп. Удар получился
скользящий, но мне бы не хотелось его получить. Ну-ка, выпейт ... Теперь лучше?
--Лучше,--пробормотал Нечитайло, принимая протянутую фляжку.--Только голова... Господи! Помогите мне встать.
--Признаюсь, Владимир Иванович,--сказал полковник, когда писатель с трудом поднялся на ноги, --я никогда не отводил вам той главной роли, которую вы сегодня сыграли. Вы должны были сторожить Помпиду и, я думал, спокойно бы справились. Поверьте, я пережил несколько неприятных минут, видя, как вы вошли в эту дверь и зажгли свечу ...
--Вы меня видели?
--Ну конечно. Мы с инспектором все время сидели в засаде на чердаке. А Стороженко сидел внизу, в комнате. Вы чуть не погубили наш план. Ну да ладно!
--Вы, разумеется,--едко заметил Нечитайло,-- знали, где находится потайной номер.
Инспектор Волков вытер лоб.
--Момент был критический,--признал он.--Когда я услышал, что на чердаке бродят двое... Мы от вас ничего подобного не ждали и не могли быть уверены, что схватим в темноте того, кого следует.--Инспектор в замешательстве огляделся.--А ведь чердак находится прямо над большой комнатой апартаментов. Я все-таки не понимаю...
--Подойдите сюда,--предложил Чумаченко. Опустившись перед люком на колени, сунул пальцы в скобы, слегка приподняв палку, потом чуть поднял створки.--Взгляните и скажите, что видите.
Мы с инспектором подошли. Даже Гамаль Насер очнулся от летаргии, что-то бормоча и стараясь взглянуть. В шести метрах ниже, чуть слева, я видел стол с зеленой лампой, на котором все так же лежала, поблескивая, лысая голова Помпиду рядом с опрокинутой бутылкой виски.
--Как я вам уже говорил,--продолжал Чумаченко, опустив и закрепив створки,--меня сразу заинтересовал рассказ о человеке, способном попасть в апартаменты с запертыми дверями, несмотря на внимательно наблюдающих служащих, и оставлять там посылки. Конечно, я первым делом подумал про потайной ход в какой-нибудь стене. Потом услышал, что все приношения оставлялись в одном месте--на столе в центре комнаты. Не у дверей, не в спальне, а только на этом столе. Стало ясно, что «Михаил Чурило» имеет доступ только к тому столу ...Кстати, надо узнать у англичанина почему он подписывался «Чурило», а не более близким ему «Джек Кетч».
Значит, он бросал посылки сверху. А когда я вспомнил их содержимое...--Присев у люка, рллковник  взглянул на Нечитайло.--Помните, на что я вам указывал, Владими Иванович? На столе появлялись прочные, небьющиеся предметы. Книги, деревянные фигурки, веревки. Хрупкие вещи вроде игрушечных виселиц, стеклянных пистолетов, урн для праха посылались по почте, потому что иначе разбились бы. Оказалось, «Джек Кетч»--я буду называь его блее близким для слуха англичанина именем,--бросал посылки сверху, никем вообще не замеченный.
--Получается, нынче днем,--вставил инспектор Волков,--вы, что-то там рассуждая насчет старой бронзы, взобравшись к фонарям по стремянке, на самом деле разглядывали ...
--Разумеется, потолок. Люк искусно расписан и так гениально замаскирован, что его невозможно заметить, если не знать о его существовании, в чем меня убеждал здравый смысл. Обнаружив люк, было уже нетрудно отыскать тайный ход...Я, конечно, не мог вам сказать, что именно ищу, ибо уже подозревал доктора Веллигтона, которому никак нельзя было намекать на мою догадку о существовании потайного номера. Если припомнить его поведение, то вы поймете, что он тогда уже пережил несколько тяжелейших минут.
Инспектор Волков сунул руки в карманы и ошеломленно затряс головой.
--Вы уже его подозревали?--переспросил он.—Господин полковник, но это был последний человек...
--Ничего подобного, инспектор,--ворчливо перебил его Чумаченко.--Его виновность с самого начала была столь очевидной, что просто удивительно, как вы этого не заметили. Он без конца совершал чудовищные ошибки! Меня, естественно, время от времени озадачивали некоторые детали, так как я еще
не встречал полоумного Виталия. Но как только Виталий вышел на сцену, стал ясен весь ход событий.
--А мне до сих пор не ясно,--пробормотал инспектор.--Что такого уж странного было в его поведении?.
Чумаченко сел в кресло, которое занимал раньше доктор Веллигтон. События наложили на него отпечаток, он выглядел усталым, в резком свете вырисовывались мешки под глазами. Сидел какое-то время в глубокой задумчивости, нервно потирая пальцами седевшие виски.
--Хорошо,--резко вымолвил.--Разрешите тогда рассказать, как действовал убийца. Я буду рассказывать так, словно он нам неизвсстен, чтоб вы сами пришли к неизбежному выводу. Вы уже знаете почти всю историю, которую можно дополнить по ходу моего рассказа. Джеку Кетчу был явно очень дорог погибший Мата. Простой знакомый или случайный приятель Маты не стал бы так старательно разрабатывать мстительный план, с таким упорством добиваться поставленной цели. Это не хладнокровная месть, а звериная, кровная жажда отмщения.
Джек Кетч, буду так его называть, как он хотел представиться нам, десять лет считал Мата погибшим, потом узнал правду и уже ни о чем другом думать не мог. Все его мысли сосредоточились на мертвом сыне, вся любовь, все надежды, все планы погибли вместе с Мата. Настоящая правда нанесла ему страшный удар! Он ее медленно осознавал, переполняясь жгучей ненавистью, с тихой яростью молил Бога об отмщении, терпеливо, старательно разрабатывал план... День за днем обдумывaя устрашающие детали, он ...
--Нет!--завопил Гамаль Насер.--Замолчите!—Он схватился за проволочную петлю на шее, скривил рот в искаженной гримасе. Проволока дребезжала. У всех  перед глазами маячило серое лицо доктора Веллигт она с раздутыми ноздрями, с холодным, почти безумным взглядом. Нечитайло, словно наяву видел его дрожавшие длинные белые пальцы ...
--Он приехал вслед за Насером в Одессу.—Продолжил Чумаченко.--Как историк-практик, он детально обследовал клуб «Париж». Ему стало известно о потайном номере. И тогда у него зародился идеальный во всех деталях план, сложный, блистательный, и он только посмеивался по ночам. Терзал жертву несколько недель, а нынче, в годовщину гибели Мата, приготовился действовать. Мы уже знаем, что он познакомился с Гамалем Насером, знаем, каким образом вечером выманил его из клуба, предложив вернуться черным ходом... Верно, господин Насер?
--Он... сказал,--пробормотал Гамаль Насер,--что мы выследим тут Джека Кетча или Михаила Чурило, как было написан в посланиях. Я не знал про люк. Он мне его показал, предложил следить с крыши. Мы пришли сюда, и тогда ...
--В котором часу?
--Сразу после семи, в четверть, в двадцать минут восьмого. Он так дружелюбно держался! Я велел шоферу ждать в переулке... Нет, это он приказал! Я хотел отослать шофёра, а он не позволил. Привел меня сюда, неожиданно улыбнулся, и ... Что случилось с шофёром? Почему он не пришел?
--Потому, что по замыслу «Михаила Чурило» должен был умереть. Когда вы здесь расположились, убийца тихонько спустился по лестнице. Шофёр ждал в  переулке. Несколько быстрых ударов коротким мечом ...
Чумаченко оглянулся на присутствующих:
--Теперь вам ясно, что ему требовался помощник? Для выполнения плана он должен был обеспечить себе алиби. Кто-то должен был увести машину. Ее нельзя было оставлять в переулке, она точно указала бы, куда направился Гамаль Насер. Ее надо было отогнать ... И именно здесь план «Михаила Чурило» дал сбой. Он хотел, чтоб сообщник увел автомобиль на дальнюю дорогу, оставив подальше от клуба ...
Господа, осмотрев машину, я сразу же догадался о существовании сообщника. Если «Михаил Чурило» безумен, его безумие логично и последовательно. Он не стал бы срезать с формы шофера золоченые кисточки и стеклянные пуговицы, не крал бы
сверкающие никелированные пистолеты, дешевые золотые часы, не ломал бы пальцы ради колец с поддельными бриллиантами. При всем своем безумии он не мог этого сделать. Не он привел к клубу машину. Прежде всего, он не так мал, чтоб вести ее, прячась за мертвым шофером, никем не замеченный с
другой стороны.
Чумаченко стукнул по ручке кресла.
--Но кого, господа,--продолжал он,--кого из всех известных нам людей могли зачаровать блестящие куски металла? Кто непременно украл бы сверкающие латунные часы, не взяв платиновый портсигар, слишком тусклый и непривлекательный, в отличие от дешевых часов и золоченых кисточек аксельбантов? Кто настолько мал, чтобы вести машину, укрывшись за крупным телом шофера? Увидев Виталия в коридоре в тот день, я понял без всяких сомнений, кто сообщник  «Михаила Чурило» или, если хотите, «Джека Кетча».
--Ясно,--с горечью кивнул инспектор Волков,-- ясно! Но ведь днем он был в апартаментах, чего-то испугался, с криком побежал ...
--Он возвращал украденное,--объяснил Чумаченко,--по приказу «Джека Кетча». Кража не входила в планы щепетильного рассудительного убийцы. Поэтому Виталий вернул пистолет, кисточки и часы... Разумеется, я все понял, как только увидел ...
--Поняли, как только увидели?--вскричал инспектор.--Боже мой, как?
--По пыли, по угольной пыли,--раздраженно ра-
столковал Чумаченко.--Разве вы не заметили черную пыль на красном лоскуте? Конечно, Виталий принес завернутые в лоскут вещи в угольном ведерке. Кстати, ту самую сигарету курил именно он, вам же известна его слабость к дыму ...
--Но не мог же он читать книгу по убийства.
--Нет. Думаю, ее читал Веллигтон. Он боялся, как бы Виталия не заподозрили, и, найдя на столе книгу, просто открыл ее. Как вы помните, никого из нас боль-
ше в комнате не было. Как я уже говорил, ее вообще никто не читал, страницы не были разрезаны.
--Значит, Виталий пришел вернуть вещи... и вообще ничего не пугался?
Чумаченко хмыкнул, вытащил из кармана сигарету, задумчиво уставился на нее.
--Нет, инспектор, он кое-чего испугался. Полагаю, страшно испугался. Вошел, развел огонь, вытащил из ведерка принесенные вещи. Закурил сигарету Гамаля Насера, открыл ящик стола ... Помните, что он там увидел? В ящике стола прямо перед ним лежала большая фотография шофёра! Он вдруг вспомнил убитого, чей образ начинал уже его преследовать. Вчерашняя храбрость, когда он легко вел машину с мертвецом, улетучилась. Он начал что-то соображать. Видно, снимок бросился ему в глаза, как обвиняющий призрак. Он пришел вернуть украденное, а тут из могилы, как чертик из табакерки, с ухмылкой выскакивает привидение!
Виталий с воплем пустился наутек. Доктор Веллигтон, столкнувшись с ним в коридоре, все понял. Вы обратили внимание, что как Стороженко постоянно, старался добиться от  рассказа об увиденном хоть какие-то факты? Но Веллигтон знал, что Виталий слишком испуган и ничего не сможет сказать.
Пока Чумаченко, откинувшись в кресле, раскуривал сигарету, в  памяти Нечитайло всплыла фраза, которую у меня в номере обронил тем вечером Виталий: «Прямо на меня смотрел, ага, прямо на меня!»

 


           Г Л А В А  10

--Ну, не стоит углубляться,--заключил Чумаченко.--Ясно, что полоумный парень погубил весь план. Ему было велено отвести машину подальше, оставить где-нибудь в глуши. А он, радостный, жаждущий прокатиться даже рядом с мертвецом, лишь бы вести лимузин, пустился в безумную веселую поездку по всей Одессеl Вот вам разгадка.
--Но зачем, черт возьми, он привел машину назад?--спросил инспектор Волков.
--Наверно, я могу ответить,--вызвался Нечитайло, помня свой разговор с Виталием.--Я с ним в тот вечер заговорил. Он твердил одно и то же, без конца повторял, что, куда бы его ни послали, он постоянно сюда возвращается, обязательно. Изо всех сил настаивал.
--Да,--подтвердил Чумаченко,--это, должно быть, его беспокоило. По-моему, он получил строгий выговор от «Джека Кетча». Ну, представьте себе! Виталий испуганно, радостно, безрассудно мчится по городу, не обращая внимания на дорожные знаки,--вы помните? К счастью для него, стоял такой туман,
что прохожим казалось, будто машину ведет гигант шофер. Только при взгляде с близкого расстояния, на котором находился Владимир Иванович, можно было заметить, что это не так. Ему снова повезло, добравшись до цели, незаметно выскочить в тумане и скрыться. Кстати, Владимир Иванович, я обратил ваше внимание на заметные вмятины на переднем сиденье. Шофер никак не мог их оставить, а коротенькие ножки Виталия могли. Так или иначе, он нанес ущерб планам «Джека Кетча», не предусмотревшего диких выходок своего помощника. Наш убийца наверняка пережил несколько очень тяжелых минут, пока мы гна-
лись по улицам за машиной. Доктор Веллигтон был озадачен нисколько не меньше нас ...
--Веллигтон! Веллигтон! Кто он? Я имею в аристократической иерархии,--не выдержал инспектор.
--Думаю у него есть приставка «Сэр».
--Ладно... Допустим, что все, до сих пор вами сказанное, правда. И все-таки ничего не указывает на то, что сэр Веллигтон есть Джек Кетч. Допустим, он тискал Виталия за плечо; возможно, это никакого значения не имеет. У вас нет доказательств, что он
открыл книжку, когда господин Нечитайло отвернулся; ни тени доказательств! Как вы могли связать его с преступлением?
Первым делом,--задумчиво ответил Чумаченко,--подумал, что убийца должен быть обязательно с вами знаком.
--Со мной?
--Да. У нас в управлении раздался телефонный звонок с сообщением, что Гамаль Насер повешен и прочее. Он был сделан в то время, когда все мы были в театре. Любопытно, что звонивший попросил к телефону инспектора Волкова. Звонил не
просто в полицейский участок, а конкретно ин-
спектору Волкову--вы сами нам об этом сказали.
--Но это был Стороженко.
--Правильно, тоько вы не знали, что звонков было два. И оба звонивших попросили инспектора Волкова. Я сильно удивился. Как по-вашему, многим ли жителям
Одессы известна фамилия инспектора? Естественно, Стороженко её знал. Во втором случае напрашивался вывод, что звонивший живет в клубе «Париж». Это не дудуктивный метод, а провека звонка, поступившегов полицию. Ну и кто  мог знать о существовании инспектора Волкова и его пока ещё не долгой службе в полиции. Напомню вам, что Веллигтон историк-практик, то есть тот же детектив, о чём он не раз говорил Владимиру Ивановичу.
Тем не менее это была лишь догадка. Потом я вдруг вспомнил, что, по времени второй звонивший и человечек повисший на виселице были совершены в одно и то же время. Игрушку мог повесить
только убийца, так как ее потом видели в руках Гамаля Насера.
--Я ему показал!--вдруг крикиул Гамаль Насер из угла.--Деревянного человечка! Когда встретился и пошел сюда с ним, показал, и он его у меня забрал! 
--Да. Теперь постарайтесь припомнить. Уходя из гостиной около шести, мы оставили игрушечную виселицу в шкафчике у камина. Кто-то ее оттуда вытащил, поставил посреди стола, подвесил на веревке фигурку. Кому было известно, что висе-
лица стоит в шкафчике? Это знали лишь три человека. Всего три: вы, Владимир Иванович, Я и Стороженко. Кто мог ещё знать и незамеченным войти в гостиную после убийства шофера?  Доктор Веллигтон, наблюдавший за нами из своего убежища и звонивший , потому что ...
--Потому что,--договорил Волков,--телефонный аппарат стоит прямо за дверью гостиной.
--Совершенно верно. Поэтому я спросил себя: мог ли Веллигтон сделать этот телефонный звонок? Зловещий телефонный звонок с сообщением о захвате Гамаля Насера? И понял, что
мог. Ну хорошо! А мог ли он выманить из машины Гамаля Насера? Когда я узнал, что Насер просто объехал вокруг квартала, а шофер был убит ми-
нут через двадцать после отъезда из клуба ...
Вижу, вы со мной согласны,--зевнул Чумаченко.-- Конечно, он заманил Гамаля Насера в переулок, убил шофера, отправил Виталия в машине и успел «придти» на помощь к Удовиченко. Фактически у него вообще не было алиби! Он отсутствовал в момент всех важных событий. Например, нынче днем, когда звонил мадам Удовиченко. Неудивительно, что при всей ее подозрительности он убедительно ей представился сотрудником полиции. Может быть, попросту предъявил какие-то свои старые официальные
документы ... 
То, что она его знает, нисколько не волновало его: полицейский мог работать под прикрытием. Ей даже польстило, что ее сопровождает знакомый плицейский. Вам это не приходило в голову? Вы не задумывались об изумленном, недоверчивом выражении лица мертвого Тихонова? Тихонов, естественно, знал доктора Веллигтона, и вдруг увидел, что тот наставляет на него пистолет...—Чумаченко  передернулся.
А сегодняшний телефонный звонок мадам Удовиченко от Гамаля Насера?--Чумаченко вопросительно взглянул на египтянина.
--Он заставил меня позвонить,--признался тот.-- Да... понятно, о чем идет речь. Он заставил меня позвонить, передать, что за ней зайдет полицейский и она останется в полной безопасности. Я сказал, что скрываюсь, велел не опасаться полицейского, который мне помогает...
--Велели всем сообщить, что она пошла в управление?--уточнил инспектор Волков.
--Да-да, велел, понимаете, под предлогом, что это поможет сбить убийцу со следа. Потом, говорю, придём сюда, вместе с сотрудниками полицейского управления поймаем его ...
--Откуда, черт возьми, вы звонили?
---Могу показать,--вставил Чумаченко, если мы хорошенько осмотрим это любопытнейшее помещение. Здесь имеется редкостный антикварный телефонный аппарат, спаренный с телефоном в нижнем номере Гамаля Насера. Им, несомненно,
пользовались, когда кто-то устраивал в этих номерах пирушки, а пока телефон внизу работает, этот тоже. По нему абсолютно спокойно можно было позвонить, и, если бы подозрительной мадам Удовиченко захотелось проследить звонок, оказался бы, что он сделан из клуба «Парж», что развеяло бы ее последние сомнения.
Последовала пауза, во время которой Чумаченко смотрел в пол.
--Подробности нам еще предстоит выяснить,--сказал он наконец.--Сейчас можно только догадываться. Помпиду определенно служил вместе с юным Веллигтоном. Я помню, что самолет Веллигтона разбился, его объявили погибшим. Приблизительно в то же время Помпиду с позором выгнали со службы. В любом случае Помпиду должен был его знать. Оба они оказались в Париже,--юный Веллигтон, видимо, в госпитале; оба познакомилисъ с Гамалем Насером. Поводом для знакомства послужило увлечение молодого человека египтологией, о чем свидетельствует написанная им книга ...
Чумченко вдруг умолк, непонятно почему. Все позабыли о присутствии все это слышавшего Гамаля Насера, прижавшегося к стене. Инспектор Волков, видно, почувствовал что-то неладное и
поспешно спросил:
--Откуда, по-вашему, доктр Веллигтон узнал про потайной номер?
--От Виталия, по всей вероятности. Может быть, Виталий, блуждая, наткнулся на дверь. Точно,конечно, не могу сказать.
--Еще один, последний вопрос,--заключил инспектр Волков.--Насчет тени, которую господин Нечаев видел вечером в тумане ...
--Вы получите объяснение,--сказал Чумаченко,-- если посмотрите на игрушку. Помните жуткую тень в свете камина на стене гостиной? То же самое видел Нечаев на оконной ставне, когда кто-то поднимался по лестнице с повешенной деревянной фигуркой в руке. Кстати, инспектор,--подался полковник вперед,--это еще одно свидетельство против Веллигтона. Как вы понимаете, Нечаев видел тень здесь, в окне
нижнего этажа, которое выходит в переулок. Надо ли напоминать, что дальний номер на первом этаже занимает Веллигтон?
--Боже милостивый! Если бы мы сразу поняли! ..
--Все мгновенно прояснилось бы?--бросил Чумаченко, откинувшись на спинку кресла.--Да. В этом и есть вся суть. Веллигтон допоздна засиделся, старательно изготовляя игрушку, удовлетворенно посмеиваясь над своей «визитной карточкой» ...
Для меня это было решающим доказательством, что убийца—доктор Веллигтон. Наконец, последним свидетельством оказался тот факт, что из всех обитателей клуба только его номер находится рядом с этим. Из его комнат можно выйти на черную лестницу. Только он имел возможность никем не замеченным попасть в потайной номер. Мог по своей частной
лестнице попасть куда угодно.
--Еще одно,--напомнил Нечитайло  себе.--Кто-то в час ночи постучал в дверь дома мадам Удовиченко и оставил визитку ...
--По-моему, это был Виталий,--ответил полковник. -- Если я правильно помню, карточка была запачкана кровью, видимо, когда он сидел рядом с мертвым шофером. Вполне возможно, что он выполнял раньше полученное указание Веллигтона сунуть карточку под дверь, оставив где-то мертвого шофера. Виталий, возбужденный поездкой в машине, должно быть, обо всем позабыл. Потом, подогнав лимузин в полночь к «Париж», вспомнил приказ и выполнил.
Ему посчастливилось ни с кем не
встретиться по дороге; как вы знаете, он привлекает внимание. После того, как он привел обратно машину,
и до того, как оставил под дверью визитную карточку, наверно, смыл с себя кровь, сменил одежду. Нельзя было ходить в таком виде по Одессе.
--Ребенок!--пробормотал инспектор.--Все это проделал ребенок! 
--Уверяю вас, он совсем не ребенок,--резко возразил Чумченко.--Не обманывайтесь его внешностью. Ему, как минимум, двадцать пять лет. Конечно, ростом мал, но этого вполне достаточно для вождения автомобиля. Я знал одного водителя машины скорой помощи, которого было чуть видно в переднем окне, но он без единой оплошности водил машину по дорогам, не смого лучшего качества. Вспомнив об этом факте, я задумался о подобной возможности.
Он протер глаза.
--Я изложил вам сложные рассуждения, господа, и, по-моему, продемонстрировал каждый шаг. А когда мы узнали правду, она оказалась самой обыкновенной. От всех этих безумных поступков пострадали лишь несчастный детектив с
простреленным сердцем и здоровенный шофер. Теперь господин Гамаль Насер со своей очаровательной дамой могут--как это
говорится в кино?—«с чистым сердцем и просветленной душой идти рука об руку к восходящему солнцу».
Чумаченко медленно повернул голову с задумчивой зловещей улыбкой.
--Ну что ж, пусть идут, пока я не буду иметь удовольствие отправить одну в тюрьму за лжесвидетельство, а другого за убийство.
Полковник неспешно поднялся. Во внезапно воцарившейся леденящей тишине прозвучал только скрип его кресла. Павшая на лицо тень резко обрисовала черты; в своем мундире он как бы парил на фоне черно-золотой обивки, отбрасывая в свете газовых ламп рогатую тень.  Брови нависли над
сверкавшими глазами ...
Гамаль Насер, скорчившись на оттоманке, сидел неподвижно, но в глазах все яснее читалось победное выражение.
--Вы так думаете?--тихо шепнул он.--Неужели вы так думаете?
--Доктор Веллигтон накинул вам петлю на шею,-- продолжал Чумаченко, словно не слыша.--Думаю, он собирался заставить вас наступить на эту ненадежную крышку люка, выпустив сначала кишки. Он заставил бы вас наступить на нее и провалиться вниз--видите?--на двенадцать метров, чтобы петля сломала вам шею. Мы нашли бы вас повешенным, причем все
улики были бы уничтожены ... Вам не суждена такая живописная смерть, но, уверяю вас, меня она вполне устраивает. От меня никогда в жизни не ушел ни один убийца, слышите?--говорил он ядовитым и вежливым тоном.--Поэтому я так старался вас уберечь. Поэтому
так увлекся расследованием, чтобы вы не попали в руки Джека Кетча. Я хотел привезти вас в Париж, чтоб на рассвете вам выбрил шею самый модный цирюльник. 
Гамаль Насер дрожал, но все еще испытывал безумное победное чувство. Проволочная петля громыхала об стену. Желтые глаза выпучились, он дергался на оттоманке, будто у него была
еще одна пара рук и ног.
--Я вам скажу кое-что,--прохрипел он.--Слушай-
те, вы ... вы ...--давился он словами, тыча в полковника пальцем.--Богом клянусь, вы меня не увезете! Знаете почему? Знаете? Меня чем-то тут опоили. Да! Меня связали. Да! Но вы знаете, что я сделал? Пока полоумный был тут, я почти освободился. Слы-
шали, как я стучал? Слышали, как закинул веревку на дверь?
Стук объяснился, но никто  никакого внимания на это не обратил, глядя, как он задыхается, слушая его слова:
--Прежде чем убийца пришел и снова меня одурманил, знаете, что я сделал? Заманил сюда парня. Посулил золотой слиток, если он принесет документ...фотографию, тайно снятую
Помпиду, когда я убил юного Веллигтона...--Речь
египтянина становилась бессвязной и он взял себя в руки.--Посулил слиток золота, если он ее бросит в топку камина, где раскалял кочергу, чтобы меня пытать. И он это сделал ... сделал!
Гамаль Насер зacrрясся от смеха, с острой бородкой, дико растрепанными волосами, в запачканной рубашке ...
--И теперь нет никаких доказательств! Я застрелил юного Веллигтона, а доказательств нет! Джека Кетча или Михаила Чурило схватили ... Теперь я свободен! Вы ничего не сможете доказать! Я свободен! Проклятие снято ...
Тут он вдруг что-то понял. На него снизошло фанатичное ослепительное озарение.
--Проклятие,--пробормотал Гамаль Насер,--проклятие не снято...--Всплеснул руками, победно пронзительно завопил.--Боги мертвы! Я их умертвил! Ра мертв! Анубис мертв! Мститель Сахмет мертв! Все боги моего народа мертвы, больше не
будут меня преследовать! Умерли все боги Египта!
Он вскочил на ноги, сверкая глазами, брызжа слюной, крича на Чумаченко, закружился в какой-то безумной пляске. И сделал шаг вперед, наступив на крышку люка в полу.
Все произошло мгновенно. Он испустил единственный крик. Палка переломилась, перед ними на секунду мелькнули вскинувшиеся костлявые руки, отвисшая челюсть. Люк громко захлопнулся, балка дрогнула, Гамаль Насер провалился на двенадцать метров в нижнюю комнату. Лишним был даже хруст сломавшейся в проволочной петле шеи ...
В сверхъестественной тишине эхом еще раскатывался его крик. Нечитайло и инспектор Волков шагнули к краю. Гамаль Насер, обмякнув,
раскачивался со свернутой на плечо головой, прямо над зеленой лампой. Под ним лежал на столе свински пьяный Помпиду, тускло отсвечивала его лысая голова. Нечитайло с содроганием отвернулся, слыша в жуткой тишине тихие веселые мелодичные звуки.
Чумаченко с улыбкой напевал какой-то мотивчик.