Догадка явилась внезапно и поразила меня своей очевидностью настолько, что я застыл на месте, вперив взгляд в никуда. Майкрофт совершенно прав, и если бы я не изменил своему принципу отбрасывать только невозможное, оставляя единственный вариант, каким бы невероятным он не выглядел, я уже давно понял бы в чём дело. Словно кто-то тряхнул калейдоскоп и картинка встала на место. Я почувствовал, что нащупал не только путь, но и каждую его ступеньку. Осталось сделать несколько шагов.
В этот миг Мэрги вернулась в гостиную, переодевшись в домашнее платье.
Вы голодны, мистер Холмс? - спросила она, так светски спокойно, будто не её брат всего часа полтора назад лежал здесь связанным, будто никто не плескал в лицо Уотсону кислотой. «Да вы просто железная леди, мисс Кленчер», - подумал я.
- Нет, мисс Кленчер, я не голоден. Мне только нужно привести себя в порядок, а потом мы поговорим. Меня, кстати, интересует господин Балтимор. Вы знаете его?
- Да. Это пациент доктора Уотсона. Он упрашивает доктора резецировать ему желудок для лечения обжорства, и довольно настойчиво его преследует, хотя доктор не однажды объяснял ему, почему это невозможно.
- Только Уотсона? К другим он обращаться не пытался. Разве Уотсон — лучший?
Мэрги пожала плечами.
- Это — не риторический вопрос, - настаивающе сказал я. - Оставьте в стороне свою лояльность и скажите так, как есть.
- Доктор Роксуэлл считается лучшим хирургом больницы... когда не принимает опий.
- Тогда почему Балтимор осаждает именно Уотсона? - спросил я и ответил сам себе. - Потому что знает о нём что-то такое, что даёт ему основания надеяться, что Уотсон не откажет. У нашего друга, мисс Кленчер, очень скверная репутация в определённых кругах, и если в этом нет его вины, то чья-то вина всё-таки, определённо, есть. Я думаю, когда он проснётся и присоединится к нам, мы сумеем ухватиться за кончик нитки. С одной стороны, определённые люди имеют о нём довольно полную информацию, с другой — абсолютно неверную. Это может быть только в одном случае...
- В каком? - спросила Мэрги, и я спохватился, сообразив, что начал думать вслух.
- Пожалуйста, мисс Кленчер, - попросил я, желая увести разговор от прямых вопросов — ответов пока что в сторону, - пока я смываю всю эту сажу, проверьте доктора Уотсона — как он там?
Я ушёл в свою спальню, но по-настоящему привести себя в порядок не успел — встревоженная Мэрги заглянула ко мне буквально через минуту:
- Мистер Холмс, доктора нет.
- Как это «нет»? А где же он?
- Ушёл.
- Ушёл? Да ведь... Куда он ушёл?
- Откуда же мне знать! Сыщик — вы, а не я.
- Да, правда...- спохватился я. - Ну, пойдёмте, посмотрим. Ушёл он, по всей видимости, пока мы были на улице...
Мы вернулись в комнату, где я оставил Уотсона, и нашли лишь смятую постель и брошенный поверх неё халат. Дверцы шкафа были распахнуты, один из пиджаков свалился с плечиков, и он его не поднял — значит, очень спешил. Но почему он решил вдруг вот так, ничего не сказав, ни словом не обмолвившись ни мне, ни Мэрги, сорваться с места? Я осмотрелся — ничего такого, что могло бы заставить его броситься куда-то из дома, на глаза мне не попалось. Значит, побуждение пришло изнутри, а не из вне. А что, если наши мысли текли синхронно? Что, если он пришёл к тем же выводам, что и я?
Я поспешно бросился к столу и выдвинул ящик. Так и есть. «Уэбли» не было на месте.
- Мэрги, мисс Кленчер! - окликнул я. - Я боюсь, что доктор Уотсон может попасть в беду. Пожалуйста, не сочтите за труд отнести записку, которую я сейчас напишу, инспектору Марселю.
Я сел за стол и торопливо принялся писать, царапая бумагу.
Самое неприятное, что я не знал, куда он мог направиться. Чем-то же он руководствовался при выборе маршрута. Я мог тоже произвести в уме определёные умозаключения, но рассудил, что действеннее будет направиться по его стопам. В таком случае, даже если он ошибается, я хоть его из виду не упущу. То, как мой Неизвестный легко мог отреагировать на находку Старика, нанеся мне на берегу удар заточкой в плечо и утащив труп с тем, чтобы добавить некоторые улики против Уотсона, вроде записки, указывало на район поисков ближе к Темзе. А если учесть, что все девушки покончили с собой путём утопления и если, тем более, вспомнить дело годичной давности, когда в Темзе были утоплены зверски замученные содомиты — свидетели неприятной истории, касающейся высшей элиты лондонского общества, запах речной воды вообще становился нестерпимым. Почему я раньше не подумал о том, что нащупать ниточку можно и другим путём — не только логическими умозаключениями. И ведь я был совсем близко — в этом полулегальном клубе кулачных бойцов. Я же не мог не понимать, что где бои без правил, там травмы, кровь, а где травмы и кровь, там не обойтись без лекаря. И, главное, приснопамятный причал Кайла, с которого начиналась та история с содомитами, совсем рядом.
Вот вам лишняя иллюстрация того, как чувства мешают делу. Мои чувства к Уотсону помешали реально взглянуть на происходящее. Чувства Руда Коллинера привели к его смерти. И ведь связующее звено было у меня перед носом звено, впаянное, как в две цепи, в две истории — бывшую и настоящую. Эх, Руд-Руд, благородная душа, милый враль — как же ты поплатился за своё враньё! А ведь я знал, всегда знал тебя, как человека сильных симпатий и антипатий. Значит, то чувство к Анне стало роковым для вас обоих... Я представил себе, как это могло быть: «Милый Руд, я попала в ужасное положение. Во имя нашей былой дружбы...»
Я свернул записку вчетверо и вручил Мэрги.
- Спрячьте её хорошенько и отдадите прямо Марселю. Да, наймите кэб, но не говорите вознице «К полицейскому управлению» - просто назовите улицу.
- Вы ничего мне не говорите, - упрекнула она, принимая записку. - Что-то произошло, и вы догадываетесь, что именно, а меня держите в неведении.
- Хорошо, я вам скажу — это сейчас уже не имеет особого значения, знаете ли вы или нет. Я думаю, что на самом деле старший брат доктора Уотсона жив. Я думаю, что об этом догадываюсь не только я. И, что самое тревожное, я думаю, об этом же догадался и Уотсон. А поскольку он из тех упрямцев, которых трудно чему-то научить как на чужих, так и на их собственных ошибках, я боюсь, как бы он не попал в беду до того, как я сумею разыскать его.