“Встревожен мертвых сон, – могу ли спать?
Тираны давят мир, – я ль уступлю?
Созрела жатва, – мне ли медлить жать?
На ложе – колкий терн; я не дремлю;
В моих ушах, что день, поет труба,
Ей вторит сердце…”
Байрон
Почти месяц я правил свою рукопись. Забыв обо всём и обо всех. Наплевав на свои обязанности. К концу третей недели мне всё-таки пришлось прибегнуть к горькому и отвратительному напитку, приготовленному влюблённой ведьмой. Употреблять этот настой я избегал не потому, что он был не в состоянии полностью избавить меня от страданий, а из-за побочных эффектов, которыми обладая в изобилии, он затуманивал мой разум. Да, боль притуплялась, хотя и не исчезала бесследно. Борьба с нею страшно истощила тело и душу. Всё труднее становилось противостоять соблазну пить напиток постоянно, но воля моя ещё не была сломлена. Главным же недостатком этого средства было состояние транса, в котором я не мог работать. Ведьма сходила с ума, видя, что я пренебрегаю её настоем. Она волновалась обо мне и как могла, заботилась. По-своему конечно. Вызывая у прислуги дикий ужас своим перевоплощением в зверя, она не подпускала никого к моему кабинету. Только единицам дозволялось бывать у меня.
Не реже двух раз в день заходил Альфонсо. Наверное, единственный человек, перед которым меня мучило чувство вины. Свалив на него всё бремя командования, я теперь лишь подписывал приказы и даже не утруждал себя их прочтением. Каждый раз он просил меня выйти к армии и произнести речь, дабы солдаты увидели, что их генерал жив и здоров. И каждый раз я отказывал ему. Усиливающиеся боли могли в любой момент свалить меня, внезапным приступом, перед тысячами пар преданных глаз. На это я пойти не мог. И бедный Альфонсо уходил ни с чем. Пряча глаза и избегая моего взгляда.
Иногда, вечерами появлялась Меригольд. Она читала исправленные и законченные главы романа, после чего полными нежности и слёз глазами смотрела на меня, не произнося ни слова. Её отношения с Элеонорой не стали лучше, но королева и ведьма, как я понимал, заключили что-то похожее на временное перемирие из-за моей болезни. Правда, когда они вместе пытались заставить меня принять настой, я свирепел и выгонял обеих из кабинета, к сожалению одной и радости другой. Нора ненавидела Меригольд и, не скрывая этого, первой покидала помещение. В такие моменты королеве не оставалось ничего иного, как последовать её примеру опасаясь не столько моего гнева, сколько угрозы спровоцировать новый приступ безумия, последствия которого могли оказаться необратимы.
Более никого ко мне не пускали. Даже королевские особы уходили ни с чем. Сейчас, когда они стали зависеть от меня, их наглость и своеволие кончились. Преданные ранее только собственным королям, солдаты теперь подчинялись исключительно мне. Сознавая своё шаткое положение, монархи плели против меня паутину заговоров и покушений. Они не ведали того что было известно Элеоноре и Альфонсо, и потому готовились нанести удар в спину неугодному генералу. Жаль было их разочаровывать, но я знал об этих планах всё. Младший брат Альфонсо, возглавивший тайную службу Андора, оказался очень талантливым молодым человеком. Донесений его агентов на моём столе изо дня в день становилось всё больше. Меня забавляла охота, устроенная на меня королями, но предпринимать ничего я пока не собирался. Союзники ненавидели меня сильнее, чем враги. Вот они странные для солдата особенности большой политики. Впрочем, сейчас я думал только о своей книге.
За окном снова запылал горизонт. Последние силы врага будут уничтожены сегодня ночью. А значит, у меня осталось совсем немного времени, чтобы закончить рукопись. Я сел за стол и обмакнул перо в чернила. Осталась лишь пара штрихов и повествование обретёт свою конечную форму. Итак, моё имя Дариан Десс Эмбрэ …
ВСТУПЛЕНИЕ.
Моё имя Дариан Десс Эмбрэ.
О годах моего детства и отрочества скажу немного, ибо роль их в общей картине малозначительна. Моё хрупкое детское тело, нескольких дней отроду, было оставлено у ворот сиротского приюта Ар-Бейда зимой семь тысяч восемьсот шестого года, завёрнутое в дешёвый, грубой выделки, меховой плащ. Благодаря названию месяца, в который, я был подброшен, у меня появилась фамилия. Имя же мне дали в шутку, означающее, нежданный подарок, коим я и являлся, а потому до исполнения двенадцати лет меня сокращённо звали Даром. Жизнь в приюте была тяжёлая и голодная. Именно поэтому я очень быстро научился воровать. Большую часть еды, мы с остальными детьми, добывали на городских рынках. Попасться на воровстве один, два раза было не страшно, но на третий раз отрубали правую руку, и, ни какое заступничество наших воспитателей не могло помешать страже, привести приговор в исполнение. Многие уже попавшиеся дважды более не смели показаться на улице, страшась не удержаться при виде свежих продуктов в продовольственных лавках, и в особо лютые зимы они умирали первыми от холода и недоедания. Конечно, были среди нас и те, кто не воровал сам, а заставлял заниматься этим других. Они были старше, сильнее и опытнее. Так я научился драться. Пересиливая страх, я раз за разом отказывался отдавать им часть добытой пищи, почему и был неоднократно бит за своё неповиновение. Но к четырнадцати годам моё тело начало быстро меняться. И вскоре, даже угроза занесённого кулака стала неподдельно пугать моих противников.
Должен отдельно отметить подвиг наших наставников, которые искренне старались воспитать нас честными людьми. Мне не в чем их упрекнуть. Как они ни пытались, городской совет не выделял ни денег, ни одежды, ни дров больше чем было положено. Вся беда была в том, что по бумагам на нужды приюта перечислялось действительно приличное количество золота, которого, к сожалению, ни кто не видел. И потому попытки этих добрых людей оказывались тщетны. Тем не менее, меня научили читать и писать, что очень помогло мне в будущем.
Не знаю, как сложилась бы моя судьба, если б не война с некромантами, разразившаяся в двадцать втором году. Зимой, того года, мне должно было исполниться шестнадцать лет, и я имел все шансы попасть на виселицу за совершённые к тому времени преступления. Недолго думая я записался добровольцем в наспех собираемую армию. Так я впервые взял в руки оружие и более не расставался с ним никогда в жизни. Война кардинально изменила моё представление о мире. Поэтому через восемь лет кровопролитных боёв я вернулся в Ар-Бейд совершенно другим человеком. Победа досталась нашим войскам дорогой ценой. Огромное количество мужчин с искалеченными душами и конечностями наводнило город. Мы, победители, оказались никому не нужны здесь. Кто смог, тот остался в регулярной армии, кто нет, был выброшен на улицу, и там либо примкнул к городским бандам, либо влачил жалкое существование на самом дне. Мне повезло, я вернулся лишь со шрамами на теле и рубцами на сердце, оставленными смертью боевых товарищей и друзей. Денег скопленных за время службы мне хватило на оплату обучения в Школе Меча, где готовили лучших мастеров воинского искусства. Оговорюсь сразу, это было взвешенное решение, принятое ещё в первый год войны. Причина моего поступка была проста и банальна. Я более не желал оставаться бесправным солдатом, которого нерадивый командир мог послать на верную смерть, а потом просто списать в расход. Я видел, как это происходит и сам с трудом избежал подобной участи. Но как этого добиться? Было два пути, и один из них отпадал сразу. Звания и должности в армии Ар-Бейда получали либо дети вельмож, либо выпускники Школы Меча. Но что странно, отпрыски богатых семейств, редко считали нужным учиться ратному делу. Для меня же это было единственным шансом изменить своё положение, как в армии, так и в обществе.
Первые годы учёбы были самыми сложными. За восемь лет я основательно подзабыл грамоту и теперь учился ей практически заново. Мои однокурсники довольно зло насмехались надо мной. Большинство из них было из семей зажиточных купцов и мелких дворян, и потому они всячески демонстрировали мне своё презрительное отношение. Так продолжалось до первых учебных поединков. Сдерживая гнев, опасаясь вылететь из школы, сейчас я мог припадать им добрый урок, который многих заставил прикусить язык. Постепенно, шаг за шагом, я завоевал уважение и даже обрёл друзей. Наверное, годы проведённые в Школе Меча были самыми счастливыми в моей жизни. Но спустя пять лет всё закончилось, и с этого момента рассказ мой будет более подробным…
С трудом погружаясь в воспоминания я, тем не менее, ясно вижу время, когда всё изменилось. Не питаю и иллюзий по поводу своей роли в тех событиях, и признаю, что если бы на моём месте оказался более хитрый и находчивый человек, то многое могло бы не произойти. Но, в те дни глупость, заносчивость, гордость, а так же, не умение сдерживаться были моими главными недостатками. Расплата за мои заблуждения была жестокой и беспощадной, хотя и сейчас мне часто кажется, что я бы не смог поступить иначе даже получив на это второй шанс.
Весна в тот год пришла бурная и ранняя. Она ворвалась в город как женщина в угрюмую и холодную берлогу холостяка. Очистив за несколько дней от снега и льда площади, улицы и крыши домов, она не остановилась на этом, к сожалению всех учеников Школы Меча, и освободила из ледяного плена учебный полигон раньше обычного срока. Занятия в поле ненавидели все без исключения, а мы, старшие курсы, неожиданно забеспокоились, опасаясь переноса выпускных экзаменов, к которым к слову никто ещё и не думал готовиться, ведь по нашим расчётам подходящая погода должна была установиться только через месяц. Но природа сыграла с нами злую шутку, и мы зарылись в учебники и наводнили тренировочные залы, забыв про шумные застолья которыми так часто нас баловала зима.
Запах пота, стоящего в те дни в казармах я помню до сих пор. Удар за ударом, движение за движением, всё заучивалось до уровня рефлексов. Мне было особенно тяжело, потому, что в отличие от большинства моих сокурсников я не учился владеть мечом, а переучивался, и выбить старые навыки, приобретённые за годы войны, оказалось очень не просто. На протяжении пяти лет я боролся с собственным телом и мышечной памятью, изнуряя себя дополнительными занятиями и тренировками, готовясь к главному экзамену в своей жизни, от результата которого зависело всё моё дальнейшее будущее, и я не мог, не хотел провалиться.
В один из таких дней всё и началось c измятой записки Маркоса Арчаилда принесенной мне мальчиком первогодком.