Пионер перестройки

 
   Володя Мишурин, студент гуманитарного института, будущий литератор, бродил по квартире хмурый и озабоченный.
- Тему серьезную дали для курсовой работы,- пояснил он недоумевающим домочадцам. – Надо описать современника. Создать героя, так сказать, нашего времени…
- А чего его создавать?! – хмыкнул саркастически дед. – Все уже создано – пьянь и стяжатели, вот и все современники! Описывай  прямо с натуры: их по телевизору каждый день представляют. Всех сортов и мастей: от рядового воришки до мошенника, наделенного властью… Видел недавно, как арестовали чиновника, который торговал должностями помощников депутатов?..
- Это все так,- согласился Володя,- но здесь видны только итоги, финал, а мне важна диалектика… Исходная точка, обстановка, детали… Нужно нарисовать психологический портрет человека, создать его образ, характер…
   И он стал опять неприкаянно слоняться по комнатам.
- Тогда я вот что тебе предложу,- сказал ему дед. - Был у меня в жизни случай, встреча с типичным героем нашего времени. Я могу о нем рассказать, а ты уже сам выбирай, что подойдет для твоего сочинения. Только это надолго… Ты никуда не торопишься?..
   Студент посмотрел на часы и обреченно вздохнул:
- Излагай свою байку…

   Старичок уселся в мягкое кресло, с минуту молчал, потирая ладонью морщинистый лоб, и, погрузившись в воспоминания, начал рассказывать плавно, как сказку:   
-   Было это в девяностых годах, во времена Горбачева, в период его кощунственной перестройки системы управления страной. По сути -  отказа от управления… Странное было время: страна вся работала, ни одного безработного, показатели производства продукции на душу нашего населения – самые лучшие в мире, а во всем – дефицит!.. Магазины – полупустые!.. Или стой полдня в очереди, или ищи дядю с волосатой рукой, проси у него записку. По запискам все было можно купить, а чтобы свободно – никак. Весь товар под прилавками и на складах!..   Парадоксально?.. Ничуть! Это – политика. Так бездарное руководство держало народ в послушании: хочешь чего-то послаще – иди на поклон, проси, унижайся!..
   Нашему объединению «Новатор», где я работал тогда в должности начальника отдела, нужно было представить в Москву, в головной институт полугодовой отчет о  нашей работе. Отправить почтой – рискованно: могут возникнуть вопросы. Надо чтобы кто-то этот отчет защитил. Директор поручил это мне.  Поручение не обременительное, однако, вопрос: как с гостиницей?
   Попасть в гостиницу в Москве в советское время – почти нереальное дело. Нужен или вызов из министерства, или серьезные деньги. Правда, и с деньгами не просто: поселить-то поселят, но обязательно предупредят, что выселить могут в любое время.   Министерства вызовы слали неохотно: есть, дескать, телефоны и почта, а с деньгами у меня, как и у большинства простых служащих, было негусто, и моим первым вопросом к директору был вопрос о гостинице.
- Вызова,- отвечает он, - нет, а ехать необходимо: они без нас могут так все повернуть, что можем остаться без премиальных… На два-три дня устроишься сам как-нибудь.
  А я уже бывал в Москве без гостиницы – кошмар! Для меня  гостиница – самый важный вопрос. Для меня не защита отчета главное, а как быть с гостиницей? Не на вокзалах же ночевать!.. В то время в Москву рвались, в основном, за продуктами: только там было пока относительно хорошо… В гостиницах же – дефицит. Без вызова и без брони министерства ни за что не устроишься…
   Я говорю об этом директору, а он, как отрезал, –  решай с гостиницей сам. Я вспомнил, как мучился в прошлую командировку и тоже встал в позу – без вызова, говорю, не поеду!.. Но тут наш снабженец, Камалов, подключился, сказал, что организует гостиницу.   Дал он мне адрес и телефон своего приятеля, который со связями, и говорит: «Возьми с собой десятка два воблы – он пиво любит, а я ему позвоню…»
   И вот я в Москве… Разыскал Камаловского приятеля. Кавказец, их тогда еще мало было в Москве. Они, в основном, торговали на рынках, но этот – работал в НИИ. Ирбеком назвался. Расторопный такой, подвижный, понимал все с полуслова. «Сделаем гостиницу, - говорит. – Для хорошего человека все можем сделать!» Куда-то сходил и вернулся ко мне с направлением в гостиницу при ВДНХ.
- «Восток?», «Заря?»,- спрашиваю его.
- Нет, - отвечает Ирбек, - к тем от метро надо еще автобусом ехать, а для тебя – рядом с метро. Недалеко от гостиницы «Космос». Скажешь, что ты в павильон «Машиностроение»  приехал готовиться к выставке.
   Сверток с воблой он ловко смахнул в свой портфель. Подмигнул: все в порядке. Удачи!
   Я, понятно,  сразу – в гостиницу. Радуюсь: рядом с метро! Можно будет в театр сходить или еще куда – до часу ночи работает!..
   У стойки администраторши – три человека. Они ей направления показывают, она им дает карточки для заполнения. Все чин чином.
   Я подаю свое направление. Она мне лениво, чуть не зевая, вещает: мест нет… Меня, как обухом, по голове стукнули: как это нет?!
- У меня на-прав-ление! – декларирую ей по складам.
- Ну и что, на-прав-ление?! – передразнивает.- Нет, говорю, мест!
   Молодая еще, чуть за тридцать, а глаза злые, сверкают, как у старой ведьмы.
- Как же так,- говорю, - других заселяете по таким же бумажкам…
- По таким, да не по таким!.. Эти из павильонов «Животноводство» и «Птицеводство». Для них места есть, а для «Машиностроения» - нет!
   И все! Разговор окончен!.. Ни – почему тем есть, а мне нет – не объясняет.
   Меня злость взяла. Смотрю на нее: «Откуда вы такие беретесь?». Потом говорю:
- Напишите на моем направлении, что отказываете! Я пойду к тем, кто мне его выдал!
   Смотрю: писать не торопится. Оформила этих троих, и мне: «Подойдите, - говорит, - вечером, может быть что-нибудь и придумаю…»
   Народу в комнате кроме меня и ее уже никого. Я остался у стойки, канючу:
-  Придумайте сейчас, ну, пожалуйста!.. Работа у меня здесь серьезная. Меня уже давно ждут в министерстве…
   Говорю так слезливо, а сам сверточек с воблой перед ней опускаю. Взглянула она на меня, вроде так же сердито, но все-таки по-другому, и дает карточку… Заполнил ее – она уже ласковей, видать, рассмотрела, что я ей сунул. Дает мне бумажку и говорит: «Только  номер четырехместный… Ничего лучшего предложить не могу… У нас гостиница не из престижных – туалет один на этаж… Контингент тоже своеобразный. В основном, скотники… Приезжают надолго. Одна, например, три года живет. Привезла овцу и живет с ней…»
   Чувствую, что у меня глаза округляются: «Как, и овца здесь?!..»
- Ну что вы! – улыбается. – Овца-то на выставке…
   Короче, беседуем с ней уже как приятели.  Они, гостиничные жучки, только с виду все неприступные и неподкупные, а на деле – кусошники, крохоборы… Кто им червонец в паспорт положит, кто воблу дает, кто дыню… А кто хочет по-честному или стесняется, того они маринуют…
   Поднимаюсь, значит, на третий этаж, дежурная ведет меня в номер. Четырехместный, и все койки свободные. «Занимайте любую», - сказала и вышла. «Вот, - думаю про администраторшу, - гадина! Номер свободный совсем, а она меня там мурыжила!..  И за броню удержала за полные сутки!»
   Я, конечно, занял место получше – что у окна. Помял подушку, чтобы видели – занято, полотенце повесил на стул, выложил в тумбочку зубную щетку, пасту,  бритву, мыльницу, и – на метро, в центр, в магазины. Делами решил назавтра заняться…
   Помотался по магазинам – тоска… Пустые прилавки… А если и лежит на них что, то – или дрянь, или – по заоблачным ценам. Думаешь, кем же надо работать, чтобы утюг купить за тысячу?! Или телевизор – за четырнадцать тысяч?! Конечно, не рабочим и, тем более, не инженером или учителем… У меня оклад был тогда - триста рублей в месяц…
   Побывал, значит, в «Цуме», в «Москве», в универмаге на Комсомольской – везде тоже самое. Даже очередей нет, разве что – за мороженым. Перекусил кое-как в сосисочной (есть ли буфет в этой гостинице?), купил пакет молока, булку и –  назад, на ночлег…
   Приехал – все койки освоены: на каждой что-то лежит или висит на спинке, или возле – на стуле. А рядом с моей – тоже у окна, храпит какой-то мужик. Здоровенный, небритый.
  Я, наверно, его разбудил: он разинул глаза. Маленькие, мутные. Смотрит на меня и молчит. А смотрит в упор. Уставился, даже не мигает. Мне как-то не по себе стало от этого неподвижного взгляда. Спрашиваю:
- Издалека будете?..
- Из Хабаровска, - говорит. –  Никак в себя не приду: семь часов разница…
   Стало понятно, почему у него такой вид.
- А эти, тоже с вами приехали? – показываю на две другие кровати.
- Нет, - отвечает и снова закрывает глаза.
   Я переоделся в спортивный костюм, лег и почти сразу уснул. Незаметно,  уснул, как убитый: намотался по магазинам, да и по нашему времени уже поздно.
   Сплю, значит, а потом осторожность стала восстанавливаться: не дома же сплю… Слышу, в номере какая-то возня. Глаза приоткрыл, наблюдаю. Полумрак, дверь в коридор немного открыта, и оттуда свет проникает. Вижу: у стола два мужика разливают в стаканы водку – по запаху чувствую. Один гундосит:
- Ну, бум… Со знакомством…
   Выпили, крякнули и зачавкали. Аппетитно, так что у меня засосало в желудке… Да… Закусили они, и опять бульканье. Один, слышу, отказывается: «Мне, - говорит, - больше не наливайте. Это я так выпил, ради знакомства. Спасибо.»
- Ну, смотри, - гундосит второй. – А я не могу на половине дороги…
   Увидел, что я заворочался, и – ко мне:
- Поддержи компанию, друг… Одному не в привычку… Не лезет в горло…
   Мне не понравилась его фамильярность. Пробурчал что-то в ответ, вроде того: спать бы всем надо.
   Гундосый – ноль внимания на мое недовольство. Допил все один до конца: видно, сам он плохо знал свои возможности… Начал закуривать…
   Второй говорит:
- Не надо в номере… Запрещают…
- Это верно, - согласился гундосый. Так, снисходительно. – Я сам не люблю, когда накурено: башка с похмелья трещит… Пойду, подымлю в коридоре…
   Сон был уже перебит. Смотрю на часы – около двух. Решил прогуляться до туалета… Там три мужика. Рожи у всех трех опухшие. Курят и слушают, как им один что-то вешает на уши. По голосу узнал его – наш, то есть, из нашего номера. Здесь мне его удалось рассмотреть: толстый, среднего роста, руки короткие, а живот большой, огромный, можно сказать. Смахивает на жабу. И лицо жабье – рот большой, тонкие губы и скошенный подбородок.
   Стоит и втолковывает что-то тем двоим, вроде бы поучает.
   Я так и не дождался, когда он пришел – уснул, хотя и не сразу - долго ворочался.
   Утром слышу сквозь сон – стучат в дверь номера. Дальневосточник отреагировал первым: «Входите!» - кричит, а сам одеяло тянет до носа.

   Входит женщина лет тридцати. Одета – умора! Платье темное, фасон – никогда такого не видел. Огромный шарф, белый, завязан как мужской галстук, и – шляпа. Смахивает на девиц из фильмов про двадцатые годы прошедшего века, но таких шарфов и тогда вроде не было…
   Вошла, и сразу к кровати гундосого: «Федя, вставай!»   Наклонилась над  ухом и за плечо его трогает. Сначала толкает слегка, не сильно. Федя на это – никакого внимания. Она сильнее толкает, тот снова – ноль. И вдруг она стала катать его по кровати, как бревно! Катает и чуть не кричит: «Вставай, мы на завод опоздаем!» А Федя только мычит, как теленок.
Минут десять прошло, а он – колода колодой.
   Женщине, видать, неудобно перед нами, а уйти – тоже не может. Без него, видать, тоже нет дела. Для нас говорит: «В десять часов на заводе совещание назначено…» Не закончила фразу, и опять как набросится на него! Ворочает его,  дует себе на челку из-под губы, вся раскраснелась, но не отстает – настырная.
  Они, по ее словам, приехали за запасными частями к комбайнам. Им надо быть уже на заводе, а он еще дрыхнет!
   Добилась-таки она своего. «Встаю, встаю», - промычал хрипло Федя.
- Наконец-то! – облегченно вздохнула женщина.- Давай, быстро!.. Я тебя в коридоре ждать буду!..
   Как же, подумалось мне, так он и встал тебе сразу! Этот Федя, видать, чихал на все запчасти к комбайнам. Алкаш, а они как дорвутся до бесконтрольности, так и лакают дешевое пойло, как верблюды воду после прохождения  пустыни. И ничего им больше не надо… У нас энергетик был на опытном  предприятии. Поговаривали, что он слаб был на выпивку. Но на работе он все же как-то держался. А послали его тоже в командировку, в Полтаву, кажется. Вернулся, отчитался перед  директором, а за ним депеша пришла из полтавского вытрезвителя. Оказалось, что он в нем половину командировки провел.
   И Федя… Как только женщина вышла, он опять носом к стенке и захрапел.
   Насидишься, думаю, ты в коридоре!.. Но она, видать, тоже не из наивных: буквально через минуту в номер вошла дежурная по этажу. Осмотрела нас грозно и спрашивает:
- Кто здесь Федор Петрович?
   И тут же сама догадалась. Цапнула его за бок:
- Вставайте! Вас ждут!
   Тащит его, значит, за бок с кровати. А он по-прежнему пробует отмычаться. Но в гостиницах женщины тертые. «Вставайте! Если вы приехали сюда пьянствовать, то мы переселим вас в вытрезвитель!»
  Эти слова были самыми нужными.
   Федор Петрович  сел на кровати и закрутил головой – угорел от попойки.
- Так-то лучше,- сказала дежурная и вышла с улыбкой.
   Федя встал, подошел, шатаясь, к столу и вылакал всю воду из подбукетника. Мы изумленно уставились на него: туда он же сам сливал помои из стаканов!  А Федя тупо глядит на часы и бормочет:
- Половина восьмого! Порядочные люди раньше девяти не встают…
  Мы с дальневосточником переглянулись и прыснули от этой глубокой мыслишки.
   Четвертый наш поселенец эту комедию не видел: он то ли спал, то ли, притворяясь, что спит, молча лежал лицом к стене. Скорее всего, он не спал. Ему, наверно, неудобно было: он же пил вместе с Федором вечером водку.
   А рожа у Феди опухшая, мятая. Видно, что он соображает с трудом. Снимает рубашку – он так и уснул одетым, майку. Голым он стал еще больше походить на лягушку. Утром  это сходство прямо бросалось в глаза: живот пухлый, рыхлый, беленький… Только эта большая лягушка была еще и с претензиями: вся в амбициозных наколках. На плечах - эполеты, как у царского адмирала, на левой половине груди – две звезды Героя СССР, под ними – медали. А на правой стороне – несколько орденов. Наколки свежие – колол их уже большеньким: ему, на вид, - чуть больше сорока лет. На руках у него – тоже наколки, те постарее, и тема другая. На правой - женщина, карты, бутылка, под ними избитая надпись: «Вот что нас губит». На левой - что-то про маму родную. Короче, наколки  шпаны.
  И такая вот  образина раскачивается по-хозяйски между кроватями. Сопит – недоволен чем-то. Потом стало понятно – полотенце ищет. Дальневосточник подсказывает:
- Может, вчера в туалете оставили?...
   Федя вышел. Вернулся с женщиной, которая его безуспешно будила, и  перерыл всю постель. Лег на пол и попытался подлезть под кровать – не смог, фигура не позволяла. Поднялся – весь в пыли.
   Женщина нервничает:
- Плюнь ты на него! – говорит. – Новое купим…
   А у Феди все мысли только о полотенце, даже взгляд его стал осмысленней.
- А вдруг она мне его совсем не давала? – задал он вопрос и пошел разбираться с горничной.
   Вернулся сердитый, бросил на стул чистое полотенце и ворчит: «Деньги за него содрала!.. Оно и новое столько не стоит…»
- Да ладно, Федя, тебе, - торопит женщина. – Одевайся!.. Бог с ними, с деньгами…
- Ишь, ты! – Федор вскинулся на нее. – А если б твои они были?!..
   Он взял полотенце и ушел умываться, а женщина жалуется нам:
- Прямо горе с этими мужиками… Чуть что – пьет запоем…Никакого удержу нет…
   Проваландались они еще минут сорок.

   Вернулся Федя вечером, поздно – мы уже в постелях лежали, правда, свет еще не гасили. Видим: опять он на взводе. Но грустный… Принес какие-то сумки. Говорит:
- Трагедия у меня, хлопцы…
   Встал посредине комнаты и, пуча глаза, смотрит на каждого. Потом уставился на дальневосточника и стал говорить только ему.  На меня лишь посматривал искоса, а на своего вчерашнего собутыльника совсем не смотрел. Говорил,  не очень-то интересуясь, слушают его или нет. Видно, что он любил говорить, и любил быть в центре внимания.
- Вот сидор сегодня купил, – приподнял он с кровати одну из сумок.- А она меня на всю сотню накрыла! Положил в эту сумку четыре бутылки вина. Хорошее вино, дорогое – думал, в баре дома поставлю. Повесил сумку на плечо, а она, сволочь, грохнулась!.. На асфальт!.. Все!.. Все четыре бутылки кокнулись!.. Прямо в Киевском вокзале: хотел сумку в камеру сдать… Четыре бутылки!.. Целый час выжимал из нее – поллитры не выжалось…
- Ручка оторвалась? – спросил дальневосточник.
- Та нет, не ручка. Кольцо разогнулось!.. Из чего делают, а?!.. Гады!..
   Федор сделал брезгливую мину и обошел всех, показывая кольцо, соединявшее плечевой ремень с сумкой. По номеру распространялся кислый запах вина. То ли от сумки, то ли от ее владельца. Кольцо было, действительно, слабовато, но и сумка была нагружена до предела. Бутылки в ней были как последняя капля в полном сосуде.
   Федор опустил, наконец, сумку к себе на кровать.
- Потратился в этот раз крепко, а ничего не купил, - бормотал он, вроде бы для себя, но и с тем, чтобы его слушали. – Бабе босоножки купил. Пять пар: хочу, чтобы она каждый день в новых ходила.
   Он вынул из сумки шерстяной свитер. Женский.
- Шестьдесят р… Не знай, угожу ей?..
   Свитер мы похвалили.
- Шесть свитеров купил!.. Могу позволить… Вы, извиняюсь, - спросил он дальневосточника,- сколько имеете в месяц?.. У меня – кусок - полтора, не считая зарплаты. А все – машина! Шабашим!.. Стольник за вечер – отдай не греши!.. У нас у каждого – своя точка: договорились, чтобы не мешать друг другу. Общественный транспорт ходит хреново, а нам это просто лафа!.. Я, правда, рискую: патента не взял. Купил огоньки под такси, на присосках к стеклу сделал – предохраняюсь. Если остановит гаишник, скажу – интерьер. Но пока не ловили… Хорошо сейчас стало – греби деньгу, не ленись… Если б не о пенсии думать, можно и не числиться на работе…
   Федор обвел нас настороженным взглядом и продолжил расхваливать наступившие времена:
- Скажем, эта поездка… Взял сегодня здесь крышки для закатки – три рубля сотня. У нас они по пятнадцать рублей бегом побегут. То, что здесь пропиваю, одни крышки покроят: полторы тысячи взял.
   Федор говорит снисходительно, откровенно рисуясь… Достает апельсины. Не очень крупные, средние.
- Очередь за ними была, а я не люблю зря время терять. Даю одному пятерку, пусти, говорю, на поезд опаздываю. А он – вставай, говорит, так: не берет денег, дурак. Даровые гроши, а он не берет!.. Десять кило я купил! Здесь – по три рубля за кило, у нас – рупь за штуку!.. Бегом убегут… На одних апельсинах все затраты верну. А у меня еще на вокзале три сумки набиты битком – в камеру положил. Обувь, не считая ту, что жене, свитера, кофты… Очень даже доволен теперяшним временем: наконец-то зажили! Квакнешь за такую жизнь вечером пару стаканчиков, и – совсем хорошо!..
   Федор вытащил, теперь уже из другой сумки, две пары женских туфель. Действительно, красивые. Говорит, для жены, но размеры, сразу видно, что разные. Нам стало окончательно ясно, что Федор – спекулянт, человек новой формации. Формации, порождаемой перестройкой, пионер перестройки – барыга, паразит. Такие ничего не производят и никогда не будут производить…  Их, вероятно, целая орда  в Москву понаехала. Просто так не достать было в то время мало-мальски приличной вещицы – надо целыми днями в очередях простоять, а он за день несколько сумок набил! Ясно, что не один проворачивал. А завод – это так, фикция.  Может, и подруга его не на завод его поднимала, а за товаром: на завод так, как она разоделась, не ходят.
   А этот барыга продолжает бахвалиться:
- Вот кофта… У нас ее с руками отхватят...
- У тебя дети есть?- неожиданно перебил его дальневосточник.
Спекулянт сразу сник.
- Нет… Наказал меня бог. Пять раз – выкидыши. Сейчас, правда, один доктор взялся лечить. Дал ему двести рублей, обещал еще триста как вылечит. И дам!.. Так и сказал ему: если вылечишь, еще триста получишь, нет – и деньги назад, и твое здоровье возьму… Согласился…
- Как – здоровье возьмешь?! – чуть не в один голос воскликнули мы с дальневосточником.
   Нас поразил вид барыги, когда он произносил эти слова: стал кровожадным, будто он с наслаждением ждет   минуты, когда сможет расправиться с лекарем.
- А как же, - он тянет слова.- Кабы он бесплатно лечил!.. За такие деньги нужно с гарантией… Он, гад, такими уколами лечит – без грелки не выдюжишь. Она днями не поднимается, плачет от болей. Я его и предупредил…
   Выговорился он, потушил свет и улегся. И вдруг стучат в нашу дверь. К нам вроде бы не к кому, вероятно, опять к Федору. Он тоже так понял: поднялся, вышел. Слышим: шепчется с кем-то в коридоре. Потом входит в номер с каким-то кавказцем – это было по акценту понятно.
- Стаканчик хряснешь? – говорит Федор. – Семь колов…
- Нет, ты не так меня понял,- возражает кавказец. – Мне надо с собой – нас четверо… Они коньяк просят.
- Есть и коньяк… Венгерский пойдет?..
- А сколько он стоит?
- Договоримся… Пойдем, он у меня в храненьи лежит…  А водки не хочешь?..
- Ну, налей на трояк…
- Они выпили оба и вышли.
   Когда Федор возвратился, неизвестно: все уже спали. А утром, когда уходили мы, он еще спал. Вечером его уже не было – выехал.

   Рассказ этот слушала бабушка, и она, по женской природе, не удержалась от негативного комментария:
- Герой – это когда одиночка, а сейчас вся страна такая – стяжатель на стяжатели сидит и мошенником погоняет! А уж о пьяницах – говорить не приходится!..
   Студент тоже был не очень доволен: мне, говорит, надо создать образ того человека, с которого пример будут брать, на которого надо равняться…
   Недовольным остался и дед:
- На тебя, парень, не угодишь, - обиделся он. – То тебе нужен портрет современника, то – порядочный человек, на которого надо равняться. Нет сегодня таких!.. Нет ни Корчагиных, ни Матросовых, ни Стахановых!.. Есть абрамовичи, гусинские, березовские!.. Да и они уже давно за границей… Здесь остаются такие как Федя… Пьянь и стяжатели. Плюс к тому - развращенцы, -  подумав, старик привнес еще один штрих в свое представление о современниках.

Ноябрь 2012 года.