Пришла пора, друзья мои, написать настоящую, правдивую, истинную историю города Тамбова. Работая в архивах, я сплошь и рядом натыкался на исторические факты, связанные с этим удивительным городом, которые ранее либо умалчивались, либо намеренно скрывались. Я уже делал на этот счет мимолетный намек в своих "Рассказах о Ильиче". И так начнем, благославясь.
1
Начнем с истории основания города. Во всех справочниках и энциклопедиях годом основания Тамбова называется 1636. Мол, в этом месте был сборный пункт русских полков, защищавших наши южные рубежи от набегов татар. Я должен развеять этот миф, то есть в том смысле, что история города началась гораздо раньше указанной даты.
Основываясь на материалах открывшихся архивов, и на результатах недавних археологических раскопов, можно с уверенностью утверждать, что Тамбов был основан, если не раньше, то одновременно с Москвой. И, что, ныне всемирно известный московский кремль, был сначала построен именно в Тамбове, а потом уже, по тайному приказу великого князя Юрия Долгорукого, был разобран и перевезен в Москву. Отсюда, кстати сказать, пошло и его, князя, прозвище, видно у него такие длинные и загребущие руки, что дотянулись аж! до Тамбова и его архитектурной жемчужины — кремля. Естественно, что после этого акта, я бы сказал, административного произвола центр русского государства переместился в Москву, а развитие Тамбова было на многие столетия заторможено. Город пришел в упадок и ко второй половине ХVIII века представлял собой скорее большое село, чем город, чего истинные тамбовские патриоты никогда не простят московским властям. До начала ХХ века, да чего греха таить, и до его середины Тамбов в сознании россиян ассоциировался с глухой, никому не нужной провинцией. Это заблуждение происходит от незнания настоящей истории города и губернии.
2
Начнем с того, что с историей Тамбова связаны имена выдающихся российских научных, культурных, а также государственных и революционных деятелей. Да и не только российских, но об этом позже.
Этот город воспет такими великими поэтами, как Державин и Лермонтов. Выходя на берег широкой в те славные времена Цны, и любуясь на соломенные крыши трех или четырех, но очень длинных улиц, и блестящую под луной и солнцем черноземную жижу "непроезжей" части, наши поэты создавали свои нетленные, полные восторга и умиления, произведения.
Надо отметить, что началом расцвета и, я не побоюсь этого слова, эпохи Возрождения города явилось назначение наместником провинции в Тамбов Гаврилы Романовича Державина. Не то чтобы сам Державин был очень рад этому назначению — он
поначалу воспринимал его скорее как ссылку, куксился, обижался на императрицу и хандрил — но, немного освоившись, нашел, что жизнь в провинции, вдалеке от склоки и интриг двора, имеет свои несомненные преимущества и прелести. Охота, рыбная ловля, конные прогулки верхами в "диком поле", вольные пикнички, бивуаки и шашлычки у пруда или той же Цны. А так же, общество милых, наивных, юных барышень, пышущих здоровьем, вскормленных на парном молоке, пшеничных тамбовских хлебах и душистых, янтарных медах и зрелых, по-деревенски свободных в душевных и физических движениях, дам. А какая природа! Какие просторы и дали! Как славно слагаются на вольном воздухе оды и вирши!
Нет, друзья мои, не променяю я и одного вольного деревенского дня на всю вашу столичную жизнь, зачумленную газами, сутолокой, мелкими страстями и дешевеньким, болезненным тщеславием. То ли дело, вставши поутру с первыми лучами солнышка, умывшись студеной водицей из колодца, запрячь молодого, налитого силой и зерном жеребца. Ногу в стремя и айда в поле! Нет большей радости, когда чуешь под собой могучее конское тело, его играющую мышцами спину, когда чуть тронешь бок легкой плетью, пустишь его в галоп. Бешено полетит под тобой земля и ты сольешься с животным в кентавра и ветер загуляет по всему твоему телу, раскроется навстречу тебе простор, полный солнца, дурмана разнотравья, пьянящего запаха родной земли. Тогда все мелкое и наносное отлетает прочь! Ты уже не ты. И видятся сквозь, стелющиеся в лощинах, туманы другие кони, другие всадники, в сверкающих на утреннем солнце кольчугах, латах и шеломах, с пиками и мечами в умелых твердых руках; и сам ты ощутишь на своих плечах невидимые доспехи и тяжесть боевого меча в деснице. Ни с чем несравнимый восторг и ярость конной атаки! Заговорит в тебе кровь и генетическая память предков. Вот, где воля! Вот свобода!
Да простит меня читатель. Виноват. Увлёкся и отошел от главной темы рассказа.
Как я уже сказал, с приездом Державина административная и культурная жизнь Тамбова значительно оживилась. Стали задаваться ежемесячные балы и вечера, но поскольку дворянство было немногочисленным, то стали приглашать именитое купечество с семьями. Была музыка, производимая не большим, но вполне приличным оркестром, танцы, достойные карточные игры, буфет с фруктами и освежающими напитками, игры в фанты, шарады, прятки, салочки или лапту. Кстати, последняя древняя народная русская игра получила своё название, оттого, что за неимением у наших предков биты для игры вместо нее использовался лапоть, что, в принципе, народно, патриотично и в тоже время демократично, что в переводе означает тоже народно. В конце вечера был стол со всем многообразием вкусной, здоровой еды и напитков. Разговоры на политические темы не допускались. В ходу были в основном темы экономические, как то: цены на пшеницу и овёс, мед, сахар, мануфактуру и так далее. Так же обсуждались столичные и провинциальные новости, новые веяния науки и литературы, а так же возможные выгодные партии, происходили смотрины и сватовство, завязывались нужные связи и знакомства. Словом, атмосфера была дружеская, свободная и веселая.
Правда, не обходилось без происшествий. Иногда какой-нибудь шалун из подгулявшей молодёжи, решив подшутить, нет-нет да и поджигал горящей свечей из канделябра чей-нибудь парик или купеческую бороду, через это случались пожары от которых выгорала много половина города, то есть всего полторы-две улицы.
Ещё один забавный случай всколыхнул плавное течение жизни города. Случай этот касался самого наместника Державина. Как я уже писал выше, Гаврила Романович вёл в Тамбове активную литературную жизнь и любил знакомить местное общество с новинками своего творчества на званых обедах и балах. Так вот, на одном из балов,
когда Державин стоя декламировал свою очередную оду, посвященную императрице, какой-то проказник, обходя сзади кресло наместника и поэта, незаметно подсунул в него ежа. Дочитав оду до конца, под громкие аплодисменты, предвкушая приятное обсуждение и закуску, наш поэт плюхнулся в свое "покойное" кресло. Сами можете себе представить дальнейшее — дикий вопль Гаврилы Романовича, недоумённые крики хозяев и гостей, а после того, как выяснились причины происшедшего — дружный, добрый смех всего собрания.
Единственный, кому было не до смеха, был сам Державин. Ему потом долго пришлось залечивать пострадавшие места. У него надолго сохранилась привычка — осматривать и ощупывать сиденье кресла, прежде чем в него сесть. С тех пор свои литературные новинки он декламировал сидя. Пострадавшей стороной так же необходимо признать ежа, насмерть раздавленного грузным телом великого поэта.
Проказник же, им оказался сынок тамбовского купца Крынкина, был взят под стражу, посажен в "холодную", сечён розгами и назначен к суду за оскорбление чести государственного сановника и наверняка бы пошел в каторгу или в солдаты, но Державин и тут проявил себя благородным и великодушным человеком, простив обидчика. Тем более, что, полученные младшим Крынкиным пятьдесят "горячих", он посчитал достаточной компенсацией за нанесённый ущерб и судебное дело прекратил.
В остальном же все было тихо и смирно.
Замечу лишь — как причудливо Клио раскладывает свой "пасьянс"! Под именем правнука этого Крынкина летом 1917 года в Тамбове скрывался от ареста вождь революции Ильич. (см. "Рассказы о Ильиче").
3
Следующим заметным этапом в жизни города явилось назначение губернатором Александра Алексеевича Корнилова, родного брата знаменитого флотоводца и адмирала,
героя Севастополя. Тоже, как это ни покажется странным, Корнилова. Брат Корнилова Корнилов частенько наведывался в гости к брату.
И тогда в городе стали происходить удивительные перемены.
В первую голову: вся городская стража, а именно, два будочника, были обмундированы в матросскую форму. При смене караула отбивались корабельные склянки, свистела боцманская дудка и поднимался флотский Андреевский флаг и гюйс. Аналогичным способом отбивались городские часы. Уборка улиц и присутственных мест производилась строго по расписанию — четыре раза в сутки, как это положено на кораблях. Отчего город только выиграл. Стали мостить часть берега Цны, наподобие морского причала и набережной. Объявляя об очередном заседании дворянского собрания, губернатор Александр Алексеевич, выходил на балкон и кричал своим приятным баритоном: "Свистать всех наверх!"- и игрался аврал. В один из приездов знаменитый адмирал даже пытался заложить постройку военного корабля, трёхпалубного сорокапушечного фрегата. Но затея провалилась в самом начале, ввиду полного отсутствия средств, а, объявленная среди дворянства и купечества, подписка не принесла ни копейки по причине недостатка патриотизма и флотской закалки у вышеозначенных слоев общества.
Изменения так же коснулись и формы одежды. В моду вошли тельняшки, бескозырки и брюки «клёш». Дамы тоже не остались в стороне и в знак солидарности пускали три синих полоски по подолу платьев или перекрещивающиеся на талии две голубые атласные ленты, напоминающие Андреевский стяг. Детей поголовно стали наряжать в матроски. Самым популярным танцем стало знаменитое "Яблочко". По субботам с балкона губернаторского дома раздавалась, столь любезная сердцу каждого моряка, команда: "Стричься, бриться, в бане мыться, песни петь и веселиться!"— и выдавалось по чарке царской водки.
Братья тем временем предавались невинным забавам: играли в "морской бой", причём, искушенный в этом искусстве, адмирал, как правило, побеждал сухопутного братца. Играли так же в кости, в бабки, забивали козла. Козёл забивался вполне натурально. Благо, город Козлов (ныне Мичуринск) находился неподалеку. Оттуда выписывался и доставлялся к губернаторскому двору живой козел, которого братья с увлечением забивали. Мясо и съедобные части шли к столу, а кости на вышеупомянутые игры.
Но славная военно-морская эпоха продлилась недолго — всего пять лет. Видя пристрастие губернатора к морским делам Государь перевел его поближе к морю в Кронштадт, где его морские способности и пристрастия вспыхнули с новой, незатухающей силой.
4
Но все это факты общеизвестные, а пытливый читатель надеется узнать что-нибудь совершенно новое и до сих пор неизвестное. Надеюсь удовлетворить его любопытство.
Совершенно новым историческим фактом стали архивные данные о анархистах-революционерах, основателях I Интернационала Бакунине и князе Кропоткине (партийные псевдонимы «Маркс» и «Энгельс», см. "Рассказы о Ильиче"). Оказалось, что они являются родственниками по материнской части, а именно, двоюродными братьями и ведут свой род от Рюриковичей. Тут же выяснилось, что в детские годы в летнее время они проводили вместе в поместье Кропорткиных — Петровское-Кропоткино, что в Борисоглебском уезде Тамбовской губернии ( ныне Жердевский р-н, Тамбовской области). Там, еще мальчиками, Миша и Петя, впервые, познакомились с жизнью русской деревни и крестьянства, вольные нравы которых сильно подействовали на их, ещё неокрепшие умы и политические взгляды.
Необходимо заметить, что нравы эти отличались свободолюбием, доходящим до откровенного анархизма. Крестьяне поместья Петровское, как теперь уже установлено научно, первыми в России, как, впрочем, и в мире, создали первую коммуну. Причем пришли они к этому совершенно самостоятельно, без знания теории социализма и коммунизма и научных трудов английских и французских социалистов-утопистов — Оуэна, Сен-Симона и Фурье — эмпирическим, опытным путём, так сказать, экспериментально.
Коммуна представляла собой огромный амбар или ригу, где и проживали совместно, скопом, все коммунары — крестьяне со всеми чадами и домочадцами. Ели за общим столом, воспитывали подрастающее поколение, справляли свадьбы и поминки. В праздники дружно отдыхали и веселились, резвились с малыми детьми, домашними животными и женами.
Мальчики, Бакунин и Кропоткин, дневали и ночевали в коммуне, принимали участие в общих играх и таким манером приобщались к свободе нравов и анархическим ценностям. На центральной, напротив входа, стене, где должен был бы висеть портрет Государя Императора или, уж во всяком случае, икона, почему-то было прибито черное полотнище с изображением "адамовой головы" и подписью: "Анархия - мать порядка!" Когда мальчики поинтересовались — почему в коммуне отсутствуют царская, православная и государственная символика?— мужики с улыбкой отвечали, что они уже давно и на царя-батюшку, и на церковь, и на государство российское "положили с прибором". А когда мальчики, Миша и Петя, попросили показать им "прибор", говорили, что прибор этот секретный и показывать его они не имеют права. Заблуждение мальчиков, то есть, на счёт существования секретного анархического прибора, продолжалось вплоть до их совершеннолетия. Когда же "устройство" прибора разъяснилось, то это открытие нисколько их не разочаровало, а, напротив, обрадовало, так как, обнаружив "прибор", как говориться, при себе они в любой момент могли последовать примеру тамбовских мужичков-анархистов. Так что, как ни крути, а приходиться признать мужицкую коммуну поместья Петровское тамбовской губернии прародиной мирового анархизма и коммунизма.
5
Следующим архивным открытием являются факты уже более близкие к нам по времени
и относящиеся к началу 20-х годов ХХ века. Речь пойдет о приезде в Советскую Россию знаменитой американской танцовщицы Айседоры Дункан. Сам факт ее приезда общеизвестен, но, как оказалось, до сих пор оставались неизвестными обстоятельства и подробности самой поездки. Вы сейчас сами все поймете.
Доехав до нашей западной границы и не увидев никого из встречающей стороны — у них там что-то "не срослось" и они опоздали — она, плохо разбираясь в географии (общая беда всех американцев), не зная дороги и русского языка и думая, что Москва уже недалеко, решила поехать на извозчике. Тут же у границы она наняла экипаж. Извозчиком оказался немец по фамилии Бах, который не знал ни английского, ни русского, равно как и дороги до Москвы, так как до сего времени зарабатывал тем, что возил желающих через границу и обратно, никуда далеко не отъезжая. Бах давно мечтал побывать в российской столице, да и деньги дама предлагала хорошие. Бах рассудил так, что если ехать от западной границы на восток, то обязательно доедешь до Москвы. В общем, он согласился и они, недолго думая, пустились в путь-дорогу.
Ориентировался немец в основном по солнцу, а поскольку у нас в России солнце видно не каждый день, то он взял несколько южнее, чем было нужно. Вместо того чтобы, как Наполеон, двинуться по смоленской дороге, он взял направление от Гродно на Могилев и Брянск. Поначалу, не чуя беды, американка восхищалась красотами русской природы и все повторяла: "бьютифэл!" и "вандифэл!" На что Бах ей неизменно отвечал: "Яволь, фрау!" Так прошел день, за ним второй, а Москвы все было не видать. Что, как мы с вами понимаем, не удивительно.
Надо сказать, что наши губернские дороги и сейчас не отличаются ровностью и удобством. Что уж говорить о начале 20-х годов! После трех суток подобной езды наша американка несколько погрустнела и осунулась, перышки на шляпке растрепались, платьице помялось и запылилось. Видя на пути встречный гужевой транспорт, Бах притормаживал и кричал вопросительно: "Нах Москау?!" На что мужики кричали в ответ что-то непонятное, неопределенно махали руками вдоль и поперек дороги и крутили указательным пальцем у виска. Из чего Бах делал вывод, что ехать надо прямо.
Легко сказать "прямо"! Всякий, кто хоть раз ездил по российским дорогам, знает, что это практически невозможно. Айседора уже мысленно проклинала Россию, немцев и своё легкомыслие...
Недели через три, миновав лесистую брянскую и лесисто-степную орловскую губернии, наши путешественники достигли милых моему сердцу тамбовских равнин. Все было бы ничего, и они дня через три-четыре добрались бы до Тамбова, где они могли бы передохнуть и разузнать, как им доехать до Москвы, но тут... начались проливные дожди. Мягко говоря, для наших иностранцев это означало катастрофу.
Дорога превратилась в вязкое непроходимое болото, мокрый чернозём толстым слоем налипал на резиновые шины колес, лошади вязли и не хотели идти. Бах проклял и Россию, и её дороги, и день, когда он родился. Эту поездку он запомнил на всю оставшуюся жизнь.
Когда в 1941 году Германия напала на Советский Союз, Бах отговаривал всех, кого мог, от этой войны и даже написал Гитлеру в Берлин письмо, называя войну с Россией "самоубийством". Писал, что даже танки не смогут пройти по этой богом проклятой земле. Но его не послушались, а зря.
С неимоверными трудностями экипаж Баха все же продвигался к Тамбову, но чуть-чуть не доезжая до деревни Дворики, что не далеко от Порохового завода (ныне город Котовск) экипаж Иогана Баха с Айседорой Дункан на борту окончательно "сел на мель", попав в яму заполненную черноземной жижей. "Все! Конец!" — эти слова отчетливо читались в полных смертной тоски глазах американской дивы. Такой же обреченный вид был и у "капитана судна" Баха.
Тут, на счастье или на беду Дункан, уж и не знаю как сказать, ехал с охоты верхами житель деревни Дворики Михаил Востриков. Увидев потерпевший крушение экипаж, он решил спасти пассажирку, подъехал, поднял ее и, посадив к себе в седло, повёз домой в деревню.
Деревня Дворики представляла собой вытянутую улицу с двумя десятками дворов, по десятку с каждой стороны, образно говоря, дороги, прилепленными один к другому. Самый вид деревни не мог бы порадовать даже ко всему привыкший наш русский глаз.
Что уж говорить о первых впечатлениях бедной Дункан, привыкшей ко всему тонкому, изящному и прекрасному. Она не могла взять в толк, как люди могут жить в этих жалких лачугах, похожих на большие скворечники. Увы! Вскоре ей пришлось убедиться, что жить в них хоть и тяжело, но приходиться.
Мишка жил в покосившемся домике на краю деревни со старушкой матерью и был холост. Мать была уже слабая, хворая и Мишке приходилось везти на себе всё немудрёное хозяйство. Все это ему давно осточертело. Словом, нужна была хозяйка. Представьте его воодушевление, когда сама судьба послала ему такой подарок в виде, застрявшей на дороге Айседоры. Михаил здраво рассудил, что дамочка, конечно, городская, изнеженная и все прочее, но в его крепких руках и при должном руководстве из нее может получиться вполне сносная хозяйка. К исполнению своих замыслов он приступил тут же, на следующее утро. Так что наша иностраночка, еще не оклемавшаяся после трудностей и перипетий дороги, попала в Мишины "ежовые рукавицы".
Приобщение Дункан к сельскому домашнему хозяйству Мишка почему-то называл «курсом молодого бойца», а Айседору стал называть на русский манер "Дусей". Что и говорить, после нескольких дней подобной выучки наша новоявленная Дуся, новая хозяйка Мишкиного дома, представляла собой жалкое зрелище. Она непрестанно плакала и рыдала, закрыв лицо своими нежными ручками в кровавых мозолях, приговаривая "май гад". "Гада" Востриков принимал на свой счёт, но не сердился, списывая на трудности учебного периода. Часто повторял Суворовское "тяжело в учении..." и вообще рисовал в уме радужные перспективы.
Особенно заинтересовались, вновь прибывшей, деревенские бабы. Они приходили посмотреть на Айседору, называя её при этом "заморское чудо", "залетная птичка", "заграничная фря" и "трофейная...", дальше шли принятые в нашем народе нецензурные выражения, определяющие женщину "лёгкого" поведения. Неизвестно, чем бы закончилась Мишкина "учёба" и как бы сложилась дальнейшая сельскохозяйственная карьера американки. Думаю, что ничем хорошим. Приходя на "экскурсию" бабы кричали: "Смотри, Мишка, ухайдакаешь ты ее до смерти!" На что Миша коротко отвечал: "Ничего, не сахарная..." Бабы между собой спорили: долго ли она еще так протянет — месяц или два?
Но видно есть Бог на свете! Он услышал слёзную мольбу безвинно погибающей в тамбовской деревне Айседоры.
Спасение пришло, как всегда, с неожиданной стороны. Зря смеются некоторые маловеры над девичьими светлыми мечтами "о прекрасном принце на белой лошади". И, о, чудо! На счастье Айседоры таковой принц не замедлил явиться.
Спасение пришло хоть и не в виде "натурального" принца, но молодого, белокурого, кудрявого молодца и не на коне, а сидящего в белом авто. Правда, белым авто можно было назвать условно, поскольку оно было сплошь заляпано черноземной грязью. Имя "принца", как проницательный читатель уже успел догадаться, было — Сергей Александрович Есенин, знаменитый российский поэт и хулиган. Он возвращался из Камышина, где гостил у тётки — правда, верится с трудом, что это была именно тётка — через Тамбов и Рязань в Москву и по своей привычке заворачивать «налево" с Тамбова таки завернул к Пороховому заводу, но проскочил и оказался в Двориках. Проезжая по улице деревни у последнего домика он увидел поразительную картину и остановился. Он с удивлением наблюдал, как миловидная женщина в слезах и в шляпке с перьями, в телогрейке, надетой на заграничного покроя и материи дорогое платье, в шёлковых чулках и в кирзовых сапогах, на вскидку 45 размера, что-то рыла лопатой в огороде, периодически вскрикивая "май гад". Странного вида крестьянку сзади подбадривал подзатыльниками и хлопками ниже спины молодой мужик, как мы понимаем, Востриков, сердито покрикивая: "Глубжей, глубжей копай, Дуся, фря ты эдакая!" Лопату он при этом называл по-тамбовски «скрябкой». Увидев авто и молодого человека в европейском костюме, Дуся истошно закричала: "Хэлп ми!"— и кинулась со всех ног в его сторону, но зацепилась сапогом за ботву и растянулась на картофельных грядках.
Есенин смекнул, что тут дело не чисто. Рыцарское сердце встрепенулось в нём и он решил помочь, как он догадывался иностранке, попавшей, вероятно, в невероятную историю.
План освобождения созрел в его поэтической голове мгновенно. Он вылез из машины и знаками стал подзывать к себе хозяина дома.
Востриков, не спеша, гордо приосанившись, подошел к калитке. Разговор длился не долго. Есенин жал Мише руку, что-то спрашивал, щелкал указательным пальцем себя по кадыку и в заключение вытащил из кармана узких брюк портмоне, а из него красненькую бумажку и передал ее в руку Вострикова со словами: "Я тут подожду". Миша же двинулся вдоль плетня и вскоре исчез в одном из дворов где-то посередине улицы. Тут Сергей быстро-быстро замахал руками, призывая к себе уже вставшую с грядки Айседору. Она сообразив, что медлить нельзя, подлетев к авто поэта, запрыгнула в кресло. Есенин вскочил за руль, резко газанул с места и авто, взревев, на скорости понеслось по расхлябанной улице Двориков, в первый и в последний раз в истории, унося знаменитую американку к Тамбову и далее к Москве.
Не буду описывать растерянный вид Миши, когда он, вернувшись с четвертью самогона и соленым огурцом в руках, не застал не только блондина с его авто, но и своей будущей хозяйки Дуси. На него так сильно подействовали Дусины вероломство и неблагодарность, что он, разочаровавшись в женщинах, так и прожил всю оставшуюся жизнь бобылем.
Дальнейшая судьба Есенина и Дункан всем известна. В благодарность за свое спасение Айседора вышла за Есенина замуж. Но семейное счастье продлилось всего два года, так как поэт в промежутках между написанием стихов, ударялся в загулы, и супруге надоело вытаскивать пьяного и скандального супруга из полицейских участков. В подпитии Есенин называл Дункан то "скверной девочкой", то "своей милой", то Асей, то Дорой, а совсем захмелев, скатывался на простонародное «Дуся».
На ее справедливые упрёки и воспитательные меры поэт отвечал нецензурной бранью, а в конце совместной жизни и рукоприкладством. Увидев, что с Есениным она «дала маху» и, что поэт оказался не на много лучше Мишки из пресловутых Двориков, Дункан покинула взбалмошного гениального поэта, оставив его наедине с его нетрезвой Музой, и укатила в Европу. Так разрушилась дружная и крепкая советская семья. От тоски и безысходности Есенин наложил на себя руки. Вот к чему, мой милый читатель, приводят — нетрезвый образ жизни и систематические административные правонарушения.
В заключение этой истории выскажу лишь одно общее умозаключение. Оно касается трагического конца Айседоры Дункан. Если в нашем тамбовском случае автомобиль сыграл спасительную, освободительную роль, то во втором — европейском, в Ницце стал причиной гибели великой актрисы. Вот и верь после этого в технический прогресс! Что касается меня, то я предпочитаю велосипед. Чего и вам желаю.
*