Семь ступеней радуги. ч. 2 Путь

               


                Доверься мне в главном,
                Не верь во всём остальном…

                Борис Гребенщиков


   ...Так он думал сейчас. Однако – знай Лиго заранее всё то, что случится потом – он прогнал бы Джен с глаз долой, и никогда бы не позволил «серебряной девушке» даже на пушечный выстрел приближаться ко дворцу «Космос»…

                «Семь ступеней радуги»  ч.1




                1. УРОК МАКИЯЖА

      Джен и Мишель встретились у ворот «Космоса» перед первым своим занятием. Улыбаясь, поздоровались друг с другом.
     – Идём? – в глазах Мишель светился восторг.
     – Конечно! Ой, гляди – такси.
     Обернувшись, они стали смотреть на подъезжавшую «Волгу» белого цвета. Вероятно, машина привезла танцовщиц «Амадеуса».
     Автомобиль остановился перед воротами, открылась передняя и обе задние дверцы, и оттуда почти одновременно вылезли три девушки. Красивые – даже без следов косметики, стройные. Две брюнетки и одна блондинка.
     Скользнув равнодушными глазами по двум новеньким, они  прошли во двор «Космоса». Джен и Мишель пришлось даже посторониться, чтобы их ненароком не задели.
     Лишь блондинка, приостановившись, спросила:
     – Вы – победительницы конкурса?
     Те закивали согласно.
     Девушка открыла сумочку, висевшую у неё на плече, и извлекла из неё синюю пластиковую карточку, похожую формой и размером на страховой полис:
      – Пропусков у вас нет?.. Значит, оформите их позже. Идёмте.
     И всё. Ни тебе «здравствуйте», ни тебе «до свидания». Джен с Мишель переглянулись и пошли вслед за блондинкой. Обе её подруги уже скрылись во дворце. «Не больно-то верится мне, что эти девушки начисто лишены гордости», – подумала Джен.
     В дверях «Космоса» их встретил вахтёр. Он кивнул, взглянув на пропуск блондинки, улыбнулся двум неофиткам и впустил их.
     – А для чего вам нужны пропуска? – спросила Джен в затылок сопровождавшую их девушку, когда они поднимались по лестнице. – Поди, вахтёр всех вас в лицо знает.
     – Когда получишь его – попробуй забыть дома. Тогда узнаешь, –  не оборачиваясь, ответила та.
     – Обязательно попробую. А можно узнать твоё имя?
     – Марго, – равнодушно откликнулась блондинка.
     Наконец они добрались до раздевалки. Марго толкнула дверь  и вошла первой, коротко обменялась приветами с находившимися там танцовщицами (их было человек десять-двенадцать), подошла к стойке со своим зеркалом и, бросив в кресло сумку, начала переодеваться.
     Новенькие последовали её примеру. Признаться, Джен была немало раздосадована тем, что на них обратили внимания не больше, чем на мебель. Но она не собиралась демонстрировать – как задел её такой приём. Переодеваясь в алый купальник, Джен попутно разглядывала танцовщиц «Амадеуса». Похоже, только они с Мишель были на первой ступени, остальные девушки находились на четвёртой-пятой. Она вычислила это по изумрудно-зелёным и широким голубым сполохам на их купальниках. Как всё-таки оригинальна и красива такая система!
     Марго тем временем переоделась в трёхцветный купальник, устроилась перед зеркалом и, вся обложившись яркими баночками, флакончиками, тюбиками – принялась сотворять макияж.
     Во время «финальной встречи» с Лиго  Джен попыталась дознаться – почему макияжем нужно заниматься перед занятием непосредственно? Отчего бы не накраситься, если уж это так необходимо, дома? Разумеется, никакого вразумительного объяснения она не получила. В приказном порядке ей было велено явиться в «Космос» ненакрашенной, выполнить макияж, а после занятия его удалить. Вот и ищи в этом какую-либо логику…
     Мишель уже колдовала с подводкой, тенями и тушью. Джен тоже извлекла из тумбочки свой косметический набор, придвинула кресло поближе к зеркальной стойке и сконцентрировалась. Сейчас она старалась систематизировать в голове все сведения по искусству макияжа, которыми за истекшую неделю напичкала себя под завязку.  Ею были просмотрены и изучены пачки  толстых модных журналов. Перед глазами у неё плавали десятки вариантов макияжа – от естественных дневных и изысканных вечерних – до немыслимых гранжевых умопомрачений «ELLE» и «VOGUE». Джен вздохнула и приступила к художествам.
     Одна из танцовщиц – коротковолосая шатенка с модельной стрижкой и внимательными шоколадным глазами, – подошла  к новенькой и уселась на тумбочке рядом с зеркалом.
     – Не возражаешь? – спросила она мягко.
     Джен пожала плечами; она подводила губы, стараясь скорректировать их капризный изгиб и не зная – как лучше этого добиться. Глядя в зеркало, девушка отметила (даже с каким-то почтением) – что на соседке был шестицветный купальник.
     – Как вас обеих зовут?  – понаблюдав за Джен,  спросила та.
     Джен назвала имена – своё и Мишель. Нынешние и достудийные. Новую знакомую звали Рошелл, а на вопрос о том – какое имя она носила прежде – девушка ответила  тускло, но, видимо, искренне:
     – Не помню. Меня теперь все зовут новым именем.
     – А давно ты в студии?
     – Год и два месяца.
     «Странно...» – подумала Джен и, не зная, что сказать, вернулась к макияжу.
     Потом поинтересовалась:
     – Как ты думаешь – я делаю всё правильно? Лиго это оценит?
     Рошелл пожала плечами.
     – Не задавайся такими вопросами, они лишены смысла. Лиго может что-то понравиться сегодня, а завтра – нет. Не слишком-то зацикливайся на этом.
     Тем временем приходили другие девушки, бросали друг другу короткое «привет». Переодевались и поспешно приступали к макияжу: стрелки часов приближались к пяти.
     Открылась дверь, ведущая в класс, и из неё в раздевалку вошла Сирин. Она была уже переодета и накрашена. Девчонки все, как одна, обернувшись, сказали ей: «Здравствуй, Сирин», – а та лишь кивала в ответ. Джен и Мишель, поддавшись общему настроению, тоже поприветствовали первую ученицу студии, и она, задержавшись на них глазами дольше, чем на остальных, сказала: «Здравствуйте». Подошла к своему зеркалу, поправляя причёску.
     Её зеркало оказалось неподалёку от Джен, и первоэтапница скосила глаза на ту, что поднялась на последнюю ступень, ведущую к совершенству. Какой-то притягательной силой обладала для неё эта девушка, окутанная непроницаемой и непостижимой тайной. Сегодня в облике Сирин присутствовали элементы боди-арта: на левой щеке её красовалась фиолетовая орхидея, а на шее, рядом с вырезом купальника, виднелся зодиакальный знак Водолея.
     Уложив гелем выбившийся из причёски локон, Сирин между делом предупредила:
     – Лиго не в духе, – её голос был с лёгкой  хрипотцой, точно дверь в комнату, которую слишком редко открывают.
     – Когда он в духе... – пробормотала Марго, убирая косметические принадлежности обратно в тумбочку.
     Рошелл покинула Джен и приблизилась к Марго. Положила руку ей на плечо:
     – Послушай… будь осторожней. У тебя сейчас такой опасный период, мне кажется – ты вот-вот сорвёшься.
     – Мне иногда тоже так кажется, – странно глухо ответила та.
     – Но у тебя было достаточно времени, чтобы поразмыслить, разобраться в себе и не повторять прошлых ошибок, – Рошелл говорила негромко, и Джен сидела, вся превратившись в слух, хотя и старательно изображала безразличие.
     Марго взяла руку подруги и крепко сжала. Подняла на неё светлые печальные глаза.
     – Знала бы ты, как мне сейчас тяжело...
     – Я знаю. Ведь мы все прошли через это. Крепись, иначе ты помнишь, что может случиться? Вернёшься на второй этап, а то и на первый. Разве ты хочешь всё начать сначала?
     – Идёмте. Без пяти пять, – Сирин оторвалась от стойки и решительно подошла к двери в танцкласс.
     Последний взгляд в зеркало, последняя капелька духов или дезодоранта – и ученицы Лиго направились в зал. Джен и Мишель пропустили всех вперёд, вошли последними. Построившись для приветственного реверанса (новенькие опять инстинктивно пристроились сзади), девушки подняли глаза на Лиго.
     В такой одежде участницы конкурса ещё никогда его не видели. Эластичная футболка и такие же лосины плотно облегали его тело; самой удивительной была расцветка этого костюма: какие-то красно-бело-оранжево-чёрные разводы, издалека сливающиеся в непонятную абстрактную картинку. Да, расцветка была яркой, аляпистой, дикой – да просто кошмарной она должна была выглядеть! – однако не выглядела. Странным образом всё это вписывалось в имидж Посредника и лишь подчёркивало изумительную гармонию его тела, холодность души и непреклонность характера…
     Они поприветствовали друг друга. Вслед за этим Лиго окинул взглядом шеренгу своих учениц (человек двадцать, как прикинула Джен), – и поманил к себе двух новеньких.
     Когда те подошли к нему, он сказал, обращаясь ко всей группе:
     – Познакомьтесь. Джен и Мишель. Они победили в конкурсе и тоже стали частью «Амадеуса». Желаю им обеим не слишком долго оставаться на первой ступени, – и жестом велел им встать на место, только задержался взглядом на Джен подольше.
       – Вы отдыхали больше месяца, – продолжал Лиго, прохаживаясь из стороны в сторону, – правда, я надеюсь на то, что дома вы всё-таки занимались, хотя бы изредка. Работы у нас будет много – впереди подготовка новой программы. Начнём занятие. Но сначала... – он снова посмотрел на Джен, и остановившись перед одной пятиэтапницей, велел ей: – Пожалуйста, принеси стакан воды.
     Джен не придала этой фразе никакого значения. Пока Лиго, приняв  принесённый стакан, не подошёл к ней и не выплеснул воду ей в лицо.
     Джен вскрикнула, отшатнулась и закрыла лицо руками. Мишель рядом с ней остолбенела, но не тронулась с места.
     – Немедленно сотри с лица эту пошлость! – сухо приказал руководитель «Амадеуса», – я предупреждал – макияж должен соответствовать той ступени, на которой ты находишься! Так и быть, занимайся сегодня без макияжа, но если я ещё раз увижу подобный шедевр – окачу тебя уже не из стакана!
     Она выскочила из класса в раздевалку, бросилась в своё кресло и снова спрятала лицо в ладони, не в силах придти в себя от ужаса...

    ...Джен вспомнила, как неделю назад, сразу после Посвящения, выйдя на улицу и распрощавшись с Мишель, она в панике подумала: «И зачем мне всё это нужно?!» Фразой об ограничителе Лиго добил её окончательно. И тогда, перечёркивая всё, к чему она стремилась и чего добилась – она бросилась в ближайшие кусты и попыталась, сунув пальцы в рот, избавиться от проглоченной таблетки... И ничего не вышло... Видимо, это дьявольское изобретение действительно каким-то непостижимым образом застревало в организме...
     Поняв, что Лиго опять сказал им чистую правду, Джен ощутила, как у неё от бессилия опускаются руки. Никакого выбора у неё нет. Получается, что они обе стали пленницами «Амадеуса»...
     ...Но ей совершенно не хотелось чувствовать себя пленницей! Хороший дебют сегодня, ничего не скажешь! Стакан воды в лицо – это только начало, что же ждёт её дальше?!
     Джен медленно оторвала руки от лица и поглядела на себя в зеркало. Она обдумывала план мести.

     ...Перед началом следующего занятия ученицы Лиго, выстроившиеся для приветственного реверанса, с трудом сдерживались, чтобы не начать фыркать, прыскать или откровенно смеяться – ибо в классе им было это запрещено. Но все они не переставали глазеть на новенькую – кто искоса, а кто откровенно.
     Джен же стояла спокойная и бесстрастная, скромно потупив глаза. На щеках её алел щедрый румянец «а-ля королевна из «Морозко» – словно нарисованный половинками свеклы, губы она подвела сердечком, как у матрёшки и выкрасила жирной красной помадой; её глаза являли собой кошмар бессонных заплаканных ночей: красно-розово-малиновая гамма простиралась чуть ли не до ушей; ресницы сквозь это марево подозрительно блестели – будто Джен воспользовалась советом одной известной рок-группы: «Накрась ресницы губной помадой». Красная индийская метка красовалась и между бровей; от Джен веяло ароматом «Красной Москвы».
     Серьги и бусы её были – прямо-таки гений мещанства. Пурпурные пластмассовые бусины, похожие на крупные ягоды рябины; и того же цвета огромные, круглые, как две спутниковые тарелки, серьги – свисавшие едва ли не до плеч. Ну и, конечно, ногти. Джен не устояла перед соблазном – купила самые длинные накладные и приклеила их, даже не обтачивая. Покрыты они были, естественно, кроваво-красным лаком. Венчала всё это творение её причёска. Пучок был укутан красной лентой; а два широких локона девушка выпустила из него справа и слева и, аккуратно завив, щедро покрыла их алой тушью для волос. (Накануне в поисках всех этих атрибутов Джен обшарила все «блошиные рынки»).
     Лиго смотрел на неё, от неожиданности лишившись дара речи, испытывая одновременно смятение и восхищение. Минус на минус дало плюс. Джен была ослепительна, хоть и не осознавала того.
     Да, в душе он восхищался этой дерзостью и бесстрашием, хотя не мог не признать, что пощёчина, которую нанесла ему Джен – была хлёсткой.
     – Замечательно, – наконец сухо изрёк он, - я вижу, тебе нравится красный цвет, хоть ты и уверяла меня в обратном. Ну что ж. Ты можешь пробыть на этой ступени сколько пожелаешь...
     Всю разминку Джен просидела на поперечном шпагате, вытянув вперёд руки и лёжа грудью на полу. Ей было ужасно больно и тяжело, но ни единым движением она этого не выдала.
     Распластанная, согнутая и страдающая – Джен всё-таки торжествовала в душе.
    
                2. «SPAСE-АЭРОБИКА»

     – Рабочее название новой программы, – обратился к ним Лиго после разминки, –  «Аэробика на кольцах Сатурна». Мы продемонстрируем зрителям спорт будущего, space-аэробику.
     Девушки сидели прямо на паркете и внимательно слушали своего руководителя, который устроился напротив них в излюбленной позе – верхом на стуле, и делился с ними своими замыслами.
     – Это будет весьма необычное решение, но мы сами поставили себя в такие условия, что публика всякий раз ждёт от нас новых неожиданных сюрпризов. Когда откроется занавес – на сцене будет гигантский макет – шар, окружённый двумя спиральными кольцами. За этими кольцами среди драпировок расположатся скрытые лестницы, ведущие на площадки, на которых вы и исполните всю программу. Некоторые площадки соединятся переходами, вы сможете меняться местами. Из зала должно быть впечатление, что вы танцуете на самих кольцах...
     Джен тонула в мечтах. Уже неделю она занималась в «Амадеусе» и пока (тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить) – всё, вроде бы, шло нормально. Она немного воспрянула духом. А тут ещё – такая новость! Очередная постановка театра «Амадеус», и она будет в ней участвовать! Сердце её радостно билось. Так ясно представилось всё это: макет Сатурна, сверкающие кольца, бархатные драпировки, парящие над сценой танцовщицы – и она сама среди них. Прекрасная музыка. Сногсшибательный спектакль – ведь у «Амадеуса» других не бывает, публика, обезумевшая от восторга... Конечно, аншлаги, когда нельзя достать лишнего билета, зал «Космоса», набитый так, что не только яблоку – семечку от него упасть негде. «Танцовщицы «Амадеуса» – городская элита, что же ты хочешь?» – вспомнились ей слова Лариски. Нет, она всё-таки сделала правильный выбор. А после откатки программы они ещё и получат деньги. Скоро у отца отпуск,  и он собирался съездить с дочерью столицу. Джен намеревалась побывать в театрах, музеях, ну и прогуляться по фирменным бутикам, прикупить что-нибудь для весенне-летнего гардероба. Так что лишняя копейка в кармане не помешает... Однако усилием воли она заставила себя вернуться из заоблачных полётов в класс.
     Лиго вещал:
     – Для успешного и красивого исполнения программы вам потребуется знание всех стилей современной аэробики – от традиционного до степ и латина, а также вы должны будете освоить азы акробатики и эквилибристики. Кольца расположатся на высоте не менее двух-двух с половиной метров, и хотя страховка на случай падения, безусловно, будет – но лучше постараться его избежать! Всё это я рассчитаю и вычислю, так что большого риска не будет.
     Вопрос сейчас в другом. Макет планеты со всеми приспособлениями потребует многих затрат. Я заключу договор с металлургическим заводом, всё необходимое оборудование нам изготовят. Но на нашем счету в банке не так уж много денег, на постановку такой программы их в любом случае не хватит. Поэтому нам необходимо отправиться в новое турне по близлежащим городам с программами, которые мы там ещё не показывали. Повезём «Плачущие Плеяды» и «Межгалактический вальс». С неделю порепетируем,  потом турне – дней на десять-пятнадцать,  я думаю – и возвращаемся делать «Аэробику на кольцах Сатурна». – Он встал, – Сирин, принеси мел из моей раздевалки – он на окне.
     Сирин выбежала из класса, а Лиго подошёл к музыкальному центру и приготовил нужный компакт-диск. Вернувшаяся девушка подала ему мел и вернулась на место, усевшись на полу в той же позе.
     Лиго начертил на паркете прямоугольник – метр на полтора и встал в середине:
     – Сирин, ты рано устроилась. Впрочем, ладно, сиди. Ирэн, включи центр и поставь диск.
     Когда поднявшаяся четырёхэтапница побежала к центру, Джен подала голос:
     – Вы нам сейчас покажете… – она осеклась и укусила себя за язык.
     Руководитель «Амадеуса» нагнулся кошачьим движением и подтянул гетры на левой икре. Выпрямившись, поглядел на нарушительницу обета молчания, чуть прищурив глаза.
     – Джен... – его голос источал яд, сладкий как мёд, – Будь так добра – принеси мне стакан воды.
    Краска бросилась ей в лицо, она неуверенно поднялась, проклиная себя. Зачем ему вода? Снова хочет облить её?
     – Быстро! – он обернулся к Ирэн и сделал предостерегающий жест. – А ты подожди.
     Джен вдруг подумала, что её промедление Лиго непременно расценит, как испуг. Она упрямо вскинула голову и покинула зал. Минуты не прошло, как Джен вернулась и, подойдя к Лиго, с самым равнодушным видом протянула ему стакан.
     – Не-ет, Джен, – отводя её руку, тем же медоточивым голосом сказал он, – это – тебе.
     Девушка непонимающе уставилась на него.
     – Знаешь такое выражение: «Молчит, как воды в рот набрала?» Это ты сейчас и сделаешь.
     Она растерянно обернулась на девчонок, ожидая увидеть насмешки на их лицах, но никто из них и бровью не повёл. То, что было в дикость новенькой первоэтапнице – им уже давно успело прискучить. Они и не такого навидались на своём веку, а этой строптивой давно пора знать место. Ну да ничего, Посредник – большой мастер по обламыванию таких вот заносчивых гордячек.
     – Ты всех задерживаешь, Джен, – сухо заметил Лиго, – набери в рот воды и сохрани её до конца занятия. Я  жду.
     Девушка поднесла стакан к губам. Отпила глоток, а второй задержала во рту.
     – Мало. Набери больше воды.
     Джен подчинилась, стараясь не встречаться с ним глазами. Он удовлетворённо кивнул:
     – Поставь стакан на подоконник и возвращайся на место.
     На деревянных ногах она подошла к танцовщицам и села, ни на кого не глядя. Вся радость её, всё нетерпение, всё ликование – без остатка растворились в той воде, что плескалась сейчас за её щеками. Красоты «космической аэробики», что демонстрировал им Лиго, Джен уже не занимали. Она сидела, неподвижно уставившись в пол, и не знала – как быть дальше...
     Девушка выплюнула воду только после того, как они заключительным реверансом попрощались с Лиго (эта сволочь лично проследила за процедурой). Он не сказал ей ни полслова, и Джен впервые пронзила острая ненависть к нему.
     В раздевалке, когда она косметическим молочком стирала с лица остатки макияжа, к ней неслышно подошла Рошелл:
     – Джен, можно с тобой поговорить?
     – Ты опоздаешь на такси.
     – Не страшно, дойду пешком. Я живу недалеко.
     В раздевалке почти никого уже не осталось. Танцовщицы переодевались и спешили на такси. Джен же и Мишель пока продолжали пользоваться услугами общественного транспорта: как выяснилось, такси предоставляется только после перехода на второй этап.
Наша героиня распрощалась с Мишель – та жила в городе, и им с Джен тоже было не по пути.
     Наконец они с Рошелл остались наедине.
    – Ты сильно расстроилась из-за сегодняшнего? – спросила та, – Я могу кое-что тебе посоветовать.
     Новенькая обернулась и в упор посмотрела на неё:
     – А кто ты, собственно, такая? – с плохо скрываемым раздражением спросила она, –Жилетка космического масштаба? Мать Тереза N-ского уезда? С чего ты взяла, что я нуждаюсь в твоих советах?
     Рошелл устроилась на тумбочке соседнего зеркала.
     – Что ты хочешь доказать Лиго, Джен? Что ты – самая сильная и гордая? Он и так это знает. Вот только твоя гордость значит для него не больше, чем плевок на асфальте.
     – Для меня она много значит!
     – Сочувствую.
     – Себе посочувствуй! – огрызнулась девушка.
     – Думаешь, ты умнее всех? Без году неделя в «Амадеусе», а строишь из себя невесть что. Подумаешь, прима...
     – Слушай, ты оделась? Иди. Нам с тобой – в разные стороны.
     – Ошибаешься, – твёрдо возразила Рошелл, – нам всем – в одну сторону, и ты прекрасно знаешь название этой стороны. Поэтому меня и удивляет твоё жгучее желание противопоставить себя всей студии.
     Джен вдруг почувствовала смертельную усталость.
     – Да никому я не хочу себя противопоставлять. Просто так как-то складывается всё время, – тускло сказала она и поднялась.
      – Как разложила, так и складывается, – пожала плечами её собеседница, – тебе на первом этапе уже неуютно, а что же ты будешь делать на втором? На третьем? Ведь ты сама себе вставляешь палки в колёса!
     – Каким образом?
     – Должно быть, твои мысли чересчур дерзки и вызывающи.
     – Мои... мысли? – озадаченно переспросила Джен.
     – Конечно. Лиго – телепат, ты не забыла?
     – Но он говорил, что отключает эту способность, когда она ему не нужна.
     – Да не может он этого сделать! Лиго в любой момент знает, о чём мы думаем. Потому он и запрещает разговоры на занятиях – полагаю, у него и без разговоров от наших мыслей голова пухнет.
     Джен размышляла над услышанным, а Рошелл добавила:
     – Чтобы подняться на седьмую ступень – ты должна оставить свою гордыню и стать послушной – даже в помыслах.
     – Ну уж нет!
     Рошелл спрыгнула с тумбочки и сказала, как само собой разумеющееся:
     – Не хочешь обойтись меньшей кровью – твоё дело. Только Лиго всё равно тебя сломает.
     Джен повернулась к ней спиной и начала переодеваться. Спуская с плеч купальник, ответила негромко, но в её голосе была твердокаменность:
     – Он может заставить меня подчиняться, как сегодня. Но сломать меня ему не удастся никогда.
      Рошелл подошла к своему креслу и взяла сумочку. Сказала на прощание:
     – Ты обрекаешь себя на бессмысленные муки. Ты не захотела меня послушать, ну да ладно. Думаю, Лиго всё-таки подберёт к тебе ключ.
     – Вряд ли у него получится! – отрезала она. – Мой замок – с секретным кодом.

                3. АЛТАРЬ ВРАЗУМЛЕНИЯ

     ...Непреклонным тоном Шахерезада объявила, что, по случаю завтрашней комиссии, они должны явиться сегодня все к четырём часам с тряпками и чистящими средствами, их задача – выдраить две рекреации на втором этаже и «пятачок» перед учительской.
     – Явка обязательна, – заявила она, и лицеисты 11-го «б» приуныли: отменяй теперь свои личные планы из-за того, что администрация решила заняться показухой.
     Двое-трое ребят попытались отвертеться, ссылаясь на то и на сё, но Шахерезада отвергла все отговорки, ещё и пригрозив им, как семилеткам, «неудом» по поведению за четверть.
     – Ну, что будешь делать? Теперь-то скажешь? – шёпотом спросила Лариска, толкая Джен в бок.
     – Придётся, – вздохнула она.
     До сих пор никто в лицее не знал, что Джен поступила в «Амадеус». Это было известно лишь её родителям, да Лариске, которую она упросила молчать до поры-до времени, и в награду за молчание подарила ей открытку с автографом Лиго. Благодарная Лариска и молчала, хотя у неё в голове не укладывалось – как подруга может скрывать такое?!
     Но сейчас у Джен не было другого выхода. Сегодня – очередное занятие в «Космосе», и она не может его пропустить.
     Захлопывая учебник литературы, она негромко сказала:
     – А я не приду.
     – То есть как это «не приду», Алугина? – возмутилась Шахерезада, снимая с носа очки.
     Весь класс с интересом уставился на «серебряную девушку».
     – Я буду занята, – спокойно объяснила она.
     – Это чем же? У тебя что – семеро по лавкам? – язвительно спросила класснуха.
     Джен не спеша поднялась, потянула с пола сумку, расстегнула «молнию» и извлекла из внутреннего кармана пропуск.
     Класс, затаив дыхание, следил за её манипуляциями. Она подошла к столу Шахерезады и хлопнула об него пропуском. Та взяла его, недоумевающее взглянула на него, потом на Джен, снова на пропуск, перевернула пластиковую карточку и медленно встала.
     – Ты... ты что – тоже в «Амадеусе»?! – изумлённо расширив глаза, спросила она.
     Девушка кивнула и забрала пропуск из её рук.
     – Тогда да, конечно. У тебя занятие сегодня? – честное слово, в голосе этой сорокапятилетней женщины, ясно проступала зависть.
     – Да, занятие, – Джен вернулась на место, краем глаза следя за онемевшим классом. Почти помимо воли она чувствовала, как заливает её... ну что, конечно, гордость, ощущение собственной значимости. И совсем не хотелось вспоминать недавние эксцессы в «Космосе»...
     Через два урока уже весь лицей знал – кто она такая. Перед ней почтительно расступались, что-то шепча друг другу, ухажёры из кожи вон лезли, дабы обратить на себя внимание первой лицейской звезды, и даже вчерашние врагини заискивали перед ней и подобострастно улыбались. «Не так уж плохо, – думала Джен, – что весь N-ск без ума от «Амадеуса».
      Конечно, хорошо, что одноклассники не знали – насколько низкое место, на самом деле, занимает она в «Амадеусовской» «Табели о рангах»...
     Одноклассники не меньше её гордились, что именно в их классе учится такая знаменитость. Джен это льстило, но она продолжала держаться холодно и неприступно – скорей невольно, чем осознанно подражая в этом Сирин. Конечно, приятели и приятельницы пытались вызнать у неё подробности о том культовом театре-студии, в который она была теперь вхожа; девчонки жадно расспрашивали её о неуловимом и таинственном кумире всего N-ска – Лиго. Но та, к их огромному разочарованию – отделывалась общими фразами и тем же набором банальностей, что так раздражали её когда-то в газетных интервью.
     ...Домой Джен возвратилась окрылённая. Восторги одноклассников послужили прекрасным допингом и, вспоминая безрадостное начало своей карьеры в «Амадеусе», она решила, что всё это само собой как-нибудь образуется. Это была случайность. Сейчас ничто, даже «пытка водой», дважды учинённая над ней Посредником, не вызывала в девушке унизительного чувства. Она была уверена, что сумеет-таки заставить этого ледяного Аполлона уважать себя, и добьётся уважения отнюдь не через покорность, как советовала ей святая Рошелл.   
     Шла неделя подготовки к турне. Джен очень надеялась полюбоваться репетициями – в особенности спектаклем «Межгалактический вальс», который она ни разу не видела. Однако такой возможности ей и Мишель Лиго не дал. После разминки у станка он неизменно отправлял двух новеньких в малый зал, предоставлял в их распоряжение магнитофон, и девчонки усердно отрабатывали там в одиночестве танцевально-разминочные связки, либо занимались йогой.
     Вопрос, поедут ли они двое в предстоящее турне, перед Джен не стоял. Она была уверена, что нет. Особенно её это не заботило, ведь она предвкушала своё и Мишель участие в подготовке программы «Аэробика на кольцах Сатурна».  Тем не менее, сегодня, отдыхая и расслабляясь после йоги в позе Шавасана и вспоминая завистливые глаза лицеистов, Джен вздохнула и посетовала вслух, что – вот, «Амадеус» уедет, а они двое останутся.
     – Не поняла, – Мишель приподнялась со своего коврика и села.
     – Ну, что не едем – жаль, – Джен перевернулась на живот и подпёрла подбородок ладонью.
     – Кто не едет?
     – Да мы с тобой! Не понимаешь, что ль? – рассердилась она.
     – С чего ты это взяла? – Мишель, не мигая, уставилась на неё.
     – И так ясно.
     – Не знаю, что тебе там ясно. Мне, во всяком случае, Лиго сказал, что я еду.
     – А я? – опешила Джен.
     – Ну, я полагала, что и ты. Но если у тебя есть сомнения – спроси сама.
     Девушка задумалась. Ей Лиго ничего не говорил. Случайно ли это? А может быть, в отличие от неё, он считал их участие в поездке делом само собой разумеющимся, о котором и сообщать специально не стоит? Да, они не знают эти две программы, но, в конце концов – разве Джен и Мишель не такие же полноправные члены «Амадеуса», как и все остальные?
     Дождавшись перерыва, она вернулась в большой танцкласс, и, узнав у девчонок, что Лиго в своей раздевалке, отправилась туда.
     Это была их конкурсная раздевалка – точнее, руководитель предоставил им свою раздевалку на время конкурса.
     Джен постучала и вошла. Ей показалось, что она и впрямь повернула время вспять – точно в такой же позе, как и на собеседовании, Лиго сидел на подоконнике под открытой форточкой и курил.
     – Чего тебе, Джен? – поворачивая к ней голову, спросил он.
     – Я хотела узнать – едем ли мы в турне?
     – Кто это -  мы?
     – Я и Мишель.
     – С Мишель я уже говорил по этому поводу, – заметил Лиго, не спеша поднося сигарету к губам.
     Смешавшись, она не сразу нашлась. И, наконец, спросила прямо:
     – Я еду в турне?
     – Нет, не едешь, – ответил он невозмутимо.
     – Мишель едет с «Амадеусом», а я остаюсь? – вспыхнув, уточнила девушка.
     – Ты исключительно догадлива.
     Несколько секунд Джен молчала. Потом справилась с собой и спросила с горькой иронией:
     – Надеетесь уколоть меня этим?
     – Почему бы и нет? – Лиго откинул голову назад, изучающе глядя на неё, – Ты ведь не отличаешься толстокожестью гиппопотама?
     Прислонившись спиной к двери, она молча глядела на того, кто называл себя Посредником, лениво пускающего к потолку колечки голубоватого дыма; и в ней почти помимо воли разрасталось глухое раздражение.
     – Помнится, – заговорила Джен, – Вы называли Землю никчёмной планетой, а человечество – отсталым. Однако Вы, как я погляжу – не преминули обзавестись некоторыми вредными привычками этого отсталого человечества.
     – Ты эту привычку имеешь в виду? – Лиго, опустив длинные ресницы, картинно стряхнул пепел с сигареты, – Отрадно, что ты так беспокоишься о моём здоровье... Ведь, если я не ошибаюсь – единственная причина, по которой ты заговорила о моих привычках – это забота о моём самочувствии? Тогда могу тебя успокоить – никотин не причиняет мне вреда. Он действует просто как тоник и, кроме того, помогает скрасить времяпровождение на вашей, действительно, отсталой планете.
     – Язык Вы прокололи по той же причине? – вежливо спросила она.
     Лиго щелчком отправил сигарету в хрустальную пепельницу и спрыгнул с подоконника.
     – Нет, Джен, язык у меня проколот по другой причине, – серебряные струны в его голосе покрылись инеем. – Если ты сочла это гламурным украшением – то попала пальцем в небо, и сейчас же в этом раскаешься!
     Он сомкнул зубы... и в тот же миг девушка отчаянно вскрикнула. В её язык словно впилась тысяча раскалённых игл, страшная боль мгновенно парализовала его. Испуганная Джен, привалившись к двери, ладонью прикрыла рот и расширенными глазами уставилась на Посредника.
     Он скрестил руки на груди, его лицо было суровым и бесстрастным:
    – Теперь поняла, дорогуша – что это такое? Ограничитель в твоём организме срабатывает не только автоматически. Я могу активизировать его в любой момент! Активизация первой степени – просто укол, вот как сейчас. Но если я активизирую ограничитель по второй степени – ты утратишь способность говорить на несколько часов. Если воды недостаточно, чтобы обуздать твой язык – буду прижигать его током!
     Джен почувствовала, что силы покидают её. Боль и потрясение были слишком сильными, ноги стали как ватные; и лишь дверь за спиной не давала ей пошатнуться и сползти на пол. Но гнев Лиго ещё не прошёл.
     – Возвращайся в большой зал! – бросил он, – Пришло время познакомить тебя с Алтарём Вразумления!
     Девушка оторвалась от стенки, открыла дверь и, покинув раздевалку, на негнущихся ногах пошла в класс. Она почти ничего не соображала от ужаса, боль в парализованном и, казалось, разбухшем во весь рот языке – не отступала.
     Должно быть, всё пережитое слишком ясно отразилось на её лице, она вошла в зал, не сделав реверанса, и медленно подошла к шведской стенке. Вся студия в молчании следила за ней. Лишь Мишель приблизилась к ней и тихо спросила:
     – Джен, что с тобой?
     Она не ответила. Стукнула входная дверь, и Мишель, быстро обернувшись, опустилась на одно колено и склонила голову, как и все девчонки. Джен осталась стоять неподвижно.
     Лиго коротко велел ученицам строиться и направился к музыкальному центру.
     Девушка отрешённо наблюдала, как отъезжает в сторону стенная панель вместе со шведской стенкой, как открывается странный Алтарь в нише, как Посредник подходит и включает лампы-свечи на стенах. Потом он сказал ей сухо:
     – Обнажи ноги до колен.
     Джен молча посмотрела на него, не понимая.
     – Сними балетки и гетры, – объяснил Лиго, – и вставай на Алтарь.
      Как во сне девушка разулась, стянула гетры-гольфы (короткие лосины прикрывали лишь бёдра) и, помедлив, босыми  ногами встала на зацементированное возвышение. Как-то небрежно, неровно отделанная поверхность показалась ей ледяной – словно она стояла на разбитой вдребезги льдине.
     Сзади раздался смешок Посредника.
     – Не так, Джен, – сказал он ей в спину, – опустись на колени.
     С совершенно опустошённым сознанием девушка повиновалась. О нет!!! То, что было неприятно под голыми ступнями – под коленями оказалось просто невыносимым – грубая, холодная, твёрдая как камень и к тому же неровная, неотшлифованная поверхность вгрызлась в коленные чашечки. В ушах у неё шумело. Она с трудом перевела дыхание.
     Белый наклонный экран из полупрозрачного камня оказался как раз перед её глазами – хоть книгу клади и читай.
     Лиго вошёл в нишу и провёл ладонью над этим экраном.
     – Ты знаешь качество, которого в тебе с избытком, – наставительно сказал он девушке. – А теперь смотри в экран, не отрываясь! Ты сойдёшь с Алтаря только тогда, когда назовёшь мне качество, которое тебе не помешало бы заиметь!
     Он покинул нишу, и через некоторое время Джен услышала, что стенная панель задвигается на место. Несколько секунд спустя она оказалась замурованной. Хорошо, что у неё никогда не бывало клаустрофобии... негромко гудела вентиляция... что ж, по крайней мере, она не задохнётся в этой норе...
     Лишь тусклые лампочки с мерцающими красноватыми огоньками освещали место её заточения, и отражались на гладкой поверхности экрана, в который ей велено было смотреть. Оглушённая всем случившимся, она даже не пыталась протестовать, безотчётно подчинившись холодной власти, исходившей от Лиго.
     Закусив губу, морщась от боли, которую причинял её коленям холодный твёрдый цементный пол Алтаря, девушка тупо смотрела в каменный экран, не понимая – зачем это нужно. Постепенно белое поле перед глазами вытеснило всё окружающее – и очертания стен, и отблески ламп. Экран будто разросся сам до размеров ниши. Отрешённо продолжая глядеть в него, Джен словно погружалась с головой в его поверхность... Неизвестно, как долго это продолжалось – должно быть, у неё слегка закружилась голова от боли – потому что в один момент ей показалось, будто в глубине экрана возникли какие-то золотые знаки... Она встряхнула головой и проморгалась – и тотчас наваждение исчезло. Ниша встала на место, а экран сократился до обычных размеров. Он был по-прежнему гладок и чист.
     Боль под коленями стала невыносимой, сильнее, чем боль в языке, и Джен страдальчески поморщилась, пытаясь найти для ног более приемлемое положение, но от шевеления  ей стало только хуже. (Странно вот – как это Лиго ещё не догадался насыпать на этот Алтарь гороха?..)  Девушке не давали покоя золотые знаки, блеснувшие в экране. «Неужто  мне померещилось?» – не покидала её мысль, и она решила повторить опыт – тем более что здесь всё равно  больше нечем было заниматься.
     Джен уставилась в экран,  не мигая. Спустя какое-то время он снова начал разрастаться, окружая глаза белой пеленой. Рос, рос, ширился... вот она вновь окунулась в него с головой, пристально вглядываясь в белое марево – будто облака загораживали ей обзор. И... девушка готова была поклясться – золотая надпись снова проступила на них. Сначала нечётко, потом всё ярче, ярче... Джен шевельнулась от боли, моргнула – и опять всё пропало.
     Наконец она поняла, что если сместить угол зрения хотя бы на миллиметр от центра экрана – знаки исчезают. Но что всё это значило? Зачем ей велено было глядеть на эти знаки? «Качество, которое тебе не помешало бы заиметь...»
     Постепенно Джен свыклась с болью – она стала уже не такой острой. И девушка приняла решение смотреть в экран, пока таинственная надпись не проступит достаточно ярко для того, чтобы её можно было разглядеть, как следует.
     ...Увидев золотые знаки в очередной раз, Джен затаила дыхание. Они были изящными, как вязь эльфийских рун и разгорелись сначала до цвета червонного золота, а потом засияли почти нестерпимым солнечным блеском. Чуть прищурив глаза, почти забыв о твердокаменной поверхности под ногами, девушка заворожено смотрела на надпись. Что означали эти загадочные символы? Какой смысл содержали их изгибы и сплетения? Она глядела на них так долго, что казалось – знаки отпечатались в её мозге, внедрились в него, как горящая неоновая лампа – и она без труда сможет воспроизвести надпись по памяти...
     И вдруг знаки потухли. Джен заморгала уставшими веками, расслабляя расширившиеся от напряжения зрачки – и увидела перед собой руку Лиго, лежащую на экране. Он стоял возле неё.
      – Что здесь было написано, Джен? – требовательно спросил он.
     Девушка медленно подняла на него глаза и неожиданно для себя ответила:
     – Айридэн. Скромность... – кажется,  паралич отпустил её язык.
     – Верно. Вставай, – Посредник покинул нишу.
     Джен поднялась, только сейчас заметив – как сильно затекли ноги и поясница. Выйдя из ниши и сощурившись от яркого освещения зала – она увидела, что все девушки уже построились для прощального реверанса. Выходит, она целый час простояла на коленях...
     Но, прислушиваясь к себе – Джен не находила в душе ни стыда, ни горечи. Она не чувствовала себя униженной. Как бы парадоксально это не звучало – все эти чувства девушка испытывала до того, как взошла на Алтарь Вразумления... или не испытывала, ей было не до того от шока? Но поднялась с Алтаря она совсем с другими ощущениями.
     Джен сделала реверанс-вопрос:
     – Могу я обуться?
     Лиго пожал плечами:
     – А смысл? Всё равно сейчас пойдёшь в раздевалку. Лучше скажи – что по поводу качества, которого тебе не хватает?
     Она выпрямилась и сказала, не глядя ему в лицо:
     – Я постараюсь его приумножить, раз Вы так считаете.
     – Стань в строй.
      После прощального поклона, окинув взглядом шеренгу девушек, Лиго на мгновение задержал глаза на Джен, задумавшейся о чём-то, и коротко улыбнулся.
     «Uvean» ... «Airiden»... – думала она, – Что за дивный язык...»
    


                4. ПЛОДЫ СЛАВЫ

     «Амадеус» укатил в турне. Всему N-ску это было уже известно, и лицеисты поначалу достали Джен вопросами – почему она не со студией?
     – Начинающие на гастроли не ездят! – отрезала та, – Что толку ехать, если я всё равно этих программ не знаю?
     Это было удобное объяснение, она дала его и родителям, и никому оно не показалось подозрительным – всем было ясно, что танцовщицы «Амадеуса» ездят в турне работать, а не развлекаться. Как бы и себя хотела Джен утешить таким объяснением! Но она вспоминала Мишель – и чувство, похожее на зависть, снова точило её.
     Почему всё сложилось именно так? Два месяца назад  она была совсем другой: гордой, смелой, ироничной, независимой. Впрочем, не «была». Такой она оставалась и сейчас – но в перевёрнутом вверх тормашками мире «Амадеуса» эти её качества ровным счётом ничего не значили. Судя по всему, для Лиго Джен была абсолютным нулём, взятым в студию лишь за терпение и невинность. Зачем ей всё это было нужно? Какая сила толкнула её на радужную лестницу, в лабиринт без права вернуться?
     Она думала об этом, и мысли её были полны горечи. Вспоминала испытания, через которые ей уже пришлось пройти, и холодела при мысли о новых пытках, которые волен придумать Лиго, дабы растоптать все её чувства, свести на нет всё, во что она верила. Джен понимала, что будет сопротивляться до последнего, отстаивая свои идеалы – и тут же руки у неё опускались, когда она беспомощно думала, что будет сражаться с тенью. Никто в «Космосе» её не поймёт и не поддержит; привнося туда свою логику и здравый смысл – она чувствовала себя изгоем, смешным со всеми своими претензиями на гордость. Всем было комфортно в «Амадеусе» – кроме неё. Мишель, и та очень скоро вписалась в обстановку, «пришлась ко двору» – а Джен осталась одна-одинёшенька...
     Первый раз в жизни она так остро ощутила своё одиночество. Ей не с кем было поговорить начистоту. Расспросы о студии и о её руководителе давно уже стояли ей поперёк горла – сколь бы осторожно не подбирала Джен слова, она всё равно каждую минуту опасалась, что сработает ограничитель – ибо уже познакомилась с его действием. Таким образом, девушка была вынуждена скрывать правду от самых близких людей – от родителей и друзей. Помощь Рошелл она сама отвергла, а другие танцовщицы «Амадеуса» смотрели на неё, как на пустое место. Вот и получалось, что единственной живой душой, способной её понять, был никто иной, как сам мистер Ли. Но общаться с ним у неё не было никакого желания. Она почти ненавидела его – и не за те муки, которым он её подвергал. А за то, что Лиго собирался растоптать её личность, за то, что его ничто не интересовало – кроме той жизненной силы, которую она после Перехода могла привнести в Чистый свет Uvean...
     Если бы Джен знала всё это заранее! И почему не ушла, когда он сам её отпускал? А теперь она опутана сетями, и у неё нет никакого выхода. Но ведь никто не тянул её сюда насильно, она пришла добровольно, услышав зов Сирин... Сделала всё возможное, чтобы надеть этот красный купальник, символизирующий начало её Пути...

     Джен не знала точно, когда театр вернётся с гастролей, и потому последние два дня названивала во дворец. Наконец вахтёр сообщил ей, что Лиго с девушками приезжает в четверг, занятие состоится в пятницу.
     ...Подходя в пятом часу к воротам «Космоса», Джен со всей очевидностью поняла, что не ей одной пришла в голову идея узнать о времени возвращения «Амадеуса». У ворот стояла толпа поклонников и поклонниц с букетами цветов, репортёры держали наготове блокноты и микрофоны с диктофонами. Толпа гудела и переговаривалась. Девушка растерянно приостановилась, потом пожала плечами и решительно двинулась сквозь народ.
     – Пропустите! – говорила она сквозь зубы, пропихивая следом за собой спортивную сумку.
     Сначала на неё шипели и отталкивали; потом какая-то журналистка, видимо, сообразила, и вцепилась ей в руку мёртвой хваткой.
     – Простите, девушка, а вы, случайно, не из «Амадеуса»?
     – Да, – неохотно созналась Джен.
     Тотчас же у неё перед носом появился микрофон, вокруг сгрудилась толпа, со всех сторон послышалось:
     – Как прошла гастрольная поездка?
     – Какие программы возил с собой «Амадеус»?
     – А правда ли, что...
     – А скоро будет новый спектакль?
     – Как вы относитесь к заявлению Лиго…
     – Как будет называться новая программа?
     – Не знаю, – ответила девушка, – я поступила в «Амадеус» только месяц назад и на гастроли не ездила.
     От неё разочарованно отпрянули; она осталась стоять, сжимая в объятиях огромного плюшевого тигра и букет с белыми розами, понятия не имея – как это всё попало ей в руки. Лишь одна невысокая вёрткая корреспондентка решила выведать у неё хоть что-то:
    – Верно ли говорят, что на конкурсе...
     Но в это время к воротам «Космоса» подъехало первое такси. Поклонники и журналисты бросили Джен и, ликуя, обступили машину.
     Девушка встряхнула плечами и вошла во двор «Космоса», по пути доставая из сумочки пропуск – потому что при входе стоял неприступный, как крепость, вахтёр – и по личному распоряжению мистера Ли никого не впускал без пропуска. Даже если танцовщица перешла на седьмой этап с шестого. Прижимая к себе полосато-рыжую игрушку, Джен не могла не признать, что её уязвила такая быстрая потеря интереса к ней...
     Однако, переодеваясь на занятие и прислушиваясь к переговорам девушек, она убедилась, что те абсолютно равнодушно отнеслись к такой встрече. Плюшевые игрушки и цветы были небрежно брошены на тумбочках и подоконниках. Потом Сирин достала из своей тумбочки большую хрустальную вазу, налила в неё воды и, пройдясь по раздевалке, бесцеремонно распотрошила букеты, выбирая из них только пунцовые розы. С целым снопом этих роз в вазе она вышла из раздевалки в танцкласс. Не надо было обладать большой сообразительностью, чтобы догадаться – кому предназначались розы.
    – Как съездила? – мимоходом спросила Джен у Мишель.
    – Было интересно, – ответила та, и Джен задело превосходство в её голосе.
     ...Когда девушки построились в зале, Лиго официально поблагодарил их за участие в гастролях.
     – Теперь, – сказал он, – у нас достаточно средств, чтобы приступить к подготовке новой программы. Времени потеряно много, так что работать придётся быстро и интенсивно. Я подзапустил вас за  полтора месяца, поэтому также срочно вернёмся к работе на тренажёрах – накинем на это по сорок минут дважды в неделю плюс воскресенье. Ну, а сейчас – некоторые перемещения по этапам.
     Джен отрешённо выслушивала – кто переходит с четвёртого на пятый, кто с пятого на шестой... и вдруг услышала, что Мишель тоже переходит на вторую ступень... Она заставила себя равнодушно смотреть мимо – и когда Мишель поднималась на оранжевую ступень в комнате Семи этапов, и когда она вышла оттуда в двухцветном купальнике. Джен старалась не думать о том, что осталась единственной первоэтапницей, да и, по правде говоря, особенно некогда было об этом думать  – Лиго так нагрузил их за занятие, что она еле до душа доплелась.
     Но, освежившись под струями воды, Джен слегка ожила и, складывая красный купальник, внезапно  почувствовала отвращение к его однотонности. Рошелл, наблюдавшая за ней искоса, должно быть, заметила перемену в её лице и, подойдя, спросила:
     – Начал надоедать красный?
     – Нет, – скрывая раздражение, ответила Джен, – я смотрю – не растянулся ли он, раз Лиго показалось, что я нуждаюсь в диете.
     – Ну и посиди на диете. Это не смертельно.
     – У меня совершенно нормальный вес  для моего роста и сложения! – взвинчено сказала «серебряная девушка». Она, конечно, осознавала, что противоречит сама себе. Не ей ли самой ещё недавно хотелось скинуть пару килограммов? Однако одно дело – кокетничать и вздыхать перед самой собой (или поделиться «тайным желанием» с друзьями, которые в один голос начнут уверять, что она сошла с ума – её фигура и без того великолепна), и совсем другое дело – выслушать безапелляционный приказ от Лиго. Причём отдал он его таким тоном, что можно было решить – если Джен не посидит на диете, то через месяц не влезет в обруч хула-хуп…
     – Я могла бы с тобой поспорить на эту тему, – заметила между тем Рошелл, – но понимаю, что бесполезно. Я выходила из класса последней, Лиго велел тебе передать, чтобы в воскресенье ты пришла пораньше на полчаса-час: он хочет с тобой поговорить.
     – Ладно, – буркнула Джен, и Рошелл отошла.
     Она оделась, взяла подаренного тигра подмышку и направилась к выходу. Мишель бросила ей вслед насмешливо:
     – Пожинаешь первые плоды славы?
     Джен резко обернулась и метнула в неё взгляд, убийственный, как молния. Посоветовала сквозь зубы:
     – Сопи себе в две дырочки, пока я тебе эту сопелку не расквасила!
     Мишель фыркнула и отвернулась.

                5. КЛЮЧ К СЕКРЕТНОМУ КОДУ
   
                Я никогда не умел быть первым из всех,
                но я не терплю быть вторым…
                Борис Гребенщиков

     На воскресенье   у Джен был запланирован поход на барахолку в поисках новых компакт-дисков. Теперь приходилось в спешном порядке пересматривать свои планы из-за решения Лиго  устроить им внеочередное занятие в тренажёрном зале. Впрочем, ей так и так не терпелось «слинять» из дома, потому что она третий день сидела на фруктово-овощной диете и уже устала воевать с матерью по этому поводу...
     В «Космос» Джен приехала без четверти одиннадцать. Недавно мольбы жителей Западного микрорайона были услышаны, там пустили ещё один новый маршрут; и кроме того, через Западный микрорайон теперь постоянно курсировали маршрутные такси. Впрочем, возможно, все эти  благодеяния были сделаны мэром N-ска лишь в свете предстоящих выборов.
     ...Ещё переодеваясь в раздевалке, Джен услышала в душе звук плещущейся на пол воды. Она подумала, что надо бы пойти и привинтить кран, но выбираться из удобного кресла очень уж не хотелось, и Джен решила сначала покончить с макияжем (в котором хорошо напрактиковалась за последнее время) – а потом заниматься с вентилями и кранами.
     Однако в процессе сотворения макияжа девушка не переставала невольно прислушиваться к шелесту воды, и ей казалось, что к этому плеску примешиваются ещё какие-то звуки, похожие на всхлипывания. «Да кто там может быть? – с недоумением подумала Джен. – И почему вообще включен душ?»
     Наконец она решила разобраться. Поднялась и подошла к двери. Прислушалась ещё раз и решительно толкнула её. Вошла.
     В ближайшей к двери кабинке из широкого раструба душа на пол хлестала вода и со скворчанием уходила, закручиваясь, в решётчатый сток. На мокром кафельном полу кабинки, прижавшись спиной к стене и обнимая руками колени, сидела обнажённая Марго и рыдала. Было от чего... Все её плечи, спина, бёдра были исполосованы длинными вспухшими багровыми рубцами.
     Джен словно по глазам ударили. Она слабо вскрикнула и отшатнулась.
     Марго подняла на неё залитое слезами лицо, потом встала; закусив губу, вытолкнула Джен из душа и захлопнула дверь.
     Девушка на подгибающихся ногах добралась до ближайшего кресла и рухнула в него. Совершенно пустыми глазами в шоке уставилась в зеркало.
     Что, чёрт побери, всё это значило?! Впрочем, она могла бы и не задавать себе этот вопрос... И так всё ясно. Третий этап! Боль...
     Неужели и её ожидает та же участь?! Джен почувствовала, что ледяная ладонь сжимает ей сердце.
     Зачем Лиго велел ей приехать раньше? Не затем ли, чтобы устроить вот это столкновение с Марго тет-а-тет? Показать ей, что будет дальше?!
     Джен провела рукой по волосам и заметила в зеркале, что рука дрожит. Она пристально уставилась на руку и смотрела на неё до тех пор, пока дрожание не прекратилось. Пора было выходить в класс.
       Как сейчас она сможет общаться с этим человеком? Ведь перед глазами у неё так и будет стоять исполосованное тело Марго... Поразмыслив и взяв себя в руки, Джен решила не подавать вида, что заходила в душ.
     Она вернулась к своей тумбочке, наложила слой румян на побледневшие щёки, несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула – и вышла из раздевалки в танцкласс.
     Когда она сделала реверанс и подняла глаза на Лиго, сидевшего на невысокой скамейке возле балетного станка, он заметил:
     – Ты задержалась в реверансе на две секунды дольше, чем положено. Объяснись.
     – У меня часы отстают, – откликнулась она отрывисто.
     – В таком случае подведи их! Иначе я принесу метроном, и тогда ты будешь отрабатывать реверанс часами!
     Лиго встал, и Джен почувствовала, как похолодело  её сердце. Потому что она увидела на балетном одеянии Посредника новую деталь – узкий чёрный кожаный ремень на поясе, который он тут же неторопливо и принялся расстёгивать. Девушка машинально взглянула на шведскую стенку – и глаза её расширились. На перекладине на уровне примерно чуть выше её головы, в метре друг от друга, висели две узкие верёвочные петли, которые идеально бы подошли для запястий...
     Лиго подошёл к стенке, снял ремень и повесил его на перекладину. Обернулся к Джен:
     – Что ты там застряла у входа?
     А она стояла, как стреноженная лошадь, не в силах двинуться с места.
     – Джен! – Посредник повысил голос, – Я что, так и буду кричать через весь зал? Иди сюда, тебе говорят!
     Девушка обречённо приблизилась к шведской стенке. Ногами она ступала так, словно они увязали по колено в вязком болоте.
     – Да нет. Сядь на скамейку, – велел ей Лиго, и принялся развязывать верёвочные петли.
     Она перевела дух и, отойдя, присела на скамье.
     Развязав верёвки, Посредник сложил их и повесил на перекладину рядом с ремнём. Потом, не оборачиваясь, насмешливо спросил:
     – Что, испугалась? Не бойся, эти  аксессуары предназначались не тебе.
     Джен вспыхнула, и тогда Лиго подошёл и встретился с ней саркастическим взглядом. Она отвела глаза, потому что ей в одно мгновение стало ясно: Лиго давно прочёл её мысли, едва она переступила  порог класса. Бессмысленно притворяться или пытаться что-то скрыть, когда имеешь дело с телепатом. Просто ей ещё трудно свыкнуться с этим...
     Итак, он прекрасно знает, что Джен встретилась с Марго в душе, и знает, как потрясла её эта встреча. Она не выдержала:
     – За что Вы так... с Марго?
     – Ни за что, – спокойно откликнулся Лиго, – это – обычная процедура, она постоянно через неё проходит.
     – Зачем?! – задохнулась Джен.
     – Принцип гомеопатии. Слыхала? Лечение подобного подобным.
     – Избавление от боли с помощью боли?
     – Именно.
     – И боль действительно уходит?
     – Конечно. Не до конца, но... сводится к такому уровню, что фактически уже не отвлекает. Главное делать это регулярно.
     – И... насколько? – с трудом выговорила девушка.
     – Для всех по-разному. Это как с продвижением по этапам. Одни проходят быстро, другие застревают надолго.
     – На меня намекаете?
     – По-моему, ты сама на себя намекаешь, – усмехнулся Лиго. – Мы говорили, вроде бы, о Марго.
     – Зачем Вы велели мне приехать раньше? – не стерпев, спросила Джен, – Показать мне хотели, да? Может быть, посмотреть на мою реакцию?
     – Может быть.
     Джен закусила губу. Она молчала, а Посредник сверлил её внимательным и насмешливым взглядом. Потом заметил:
     – Главное, чтобы те эпитеты, которые крутятся сейчас у тебя на языке – не сорвались с него.
     Джен вспыхнула, и спросила – скорей, утвердительно:
     – Значит, Вы и впрямь в любой момент знаете мои мысли?
     – И впрямь, – подтвердил он.
     – Выходит, Вы сказали нам неправду.
     – Это когда же? – заинтересовался Лиго, складывая на груди руки.
     – Когда говорили, что можете отключать эту способность.
     – Могу. Другой вопрос, что необходимость эта никогда не возникает.
     Сама того не желая, девушка была заинтригована.
     – Но как Вы можете общаться с нами, слыша одновременно и слова, и все наши мысли?
     – Обыкновенно. Так устроено моё Посредническое мировосприятие – да, я слышу одновременно и слова, и мысли – причём одно нисколько не мешает мне воспринимать другое. Это полезно, поскольку исключает возможность лицемерия. Я всегда прекрасно знаю, насколько вы искренни по отношению ко мне.
    – А насколько Вы жестоки по отношению к нам? Если даже наши мысли – и те контролируете...
    – А разве кто-то тебе обещал, что будет легко?
    – Но ведь, должно быть, порой не слишком приятно слышать весь этот мысленный мусор,  и... и... – она замялась.
     – И что обо мне думают? – Лиго усмехнулся. – Не тушуйся, к мысленным оскорблениям в свой адрес я давно привык. Соответствующие выводы я делаю, но наказываю, как правило, только за то, что срывается с языка. Твоя подруга Мишель...
     – Она мне не подруга!
     – Не надо меня перебивать!
     – Извините...
     – Мишель оказалась на второй ступени раньше тебя, потому что она – цельный человек, а ты – противоречивый. Её мысли и её поступки идентичны – в отличие от твоих. Она естественна, а ты всё делаешь, скрипя зубами.
     «И почему эту проклятую Мишель вечно навязывают мне в соперницы?» – раздраженно подумала Джен. И зло сказала:
     – Плевала я на Вашу Мишель.
     – Н-да, – Посредник принялся барабанить пальцами по станку. Помолчав, заметил: –Никакого прогресса. Учу тебя, учу – а ты так и не сдвинулась с мёртвой точки. Чувствую я, придётся тебе продолжить изучение Uvean-ского словаря на Алтаре Вразумления.
     – Ничего не имею против, – равнодушно откликнулась девушка, – Мне нравится ваш язык.
     – Да нет, – облегчённо пробормотал Лиго, – кажется, я ошибся. Прогресс всё-таки есть...
      Джен рассеянно посмотрела в сторону шведской стенки. И снова ощутила, как ледяная ладонь взяла её за горло.
     – Мишель ближе, чем я, к третьему этапу, – невольно обронила она. 
     (О, сколько раз потом ей приходилось сожалеть об этих вырвавшихся случайно словах! Джен сразу же заметила, как что-то блеснуло в глазах Лиго.  Она распознала в этом торжество, и ужаснулась, ибо поняла, что сама вложила в руки Посредника оружие, которым тот не преминет воспользоваться).
    – Вот я и раскусил тебя, Джен, – торжественно сказал он. – А то я уж было  и впрямь стал думать, что ты ничего не боишься. Теперь мне понятно твоё нежелание продвигаться дальше. Ты смертельно боишься третьей ступени.
     И, конечно, наша героиня не выдержала.
     – Нет такой вещи, которой Вы заставите меня смертельно бояться! – заявила она запальчиво.
     И поняла, что Лиго победил. Она сама – сама! – подала ему на раскрытой ладони ключ к тому самому секретному коду, которым так кичилась в разговоре с Рошелл. Посредник умело сыграл на её собственной гордости. Смолчи она сейчас – и ей пришлось бы признать, что он прав, и мысли об испытаниях третьего этапа (заботливо продемонстрированных ей) – приводят её в ужас. А это признание было невыносимо для её гордости.
     Но, отвергнув подозрения в трусости, ей придётся теперь доказывать это делом. Подняться на третью ступень и равнодушно перешагнуть через неё. То есть сделать то, чего Лиго и добивался от Джен с самого начала. Теперь он бросил ей вызов, и девушке не оставалось ничего другого, кроме как принять его.
     – Значит, ты не боишься? – спросил он.
     Джен поглядела в холодные серые глаза Посредника, всё ещё насмешливо прищуренные. И сказала с презрительной интонацией:
     – Только привязывайте меня покрепче. На месте Марго я бы непременно врезала Вам ногой в живот...


                6. ПРОИСКИ «ЖЁЛТОЙ» ПРЕССЫ
    
     За первую неделю подготовки программы «Аэробика на кольцах Сатурна» Джен освоила  (как Лиго ей и пообещал) – ещё пару терминов Uvean-ского словаря на Алтаре Вразумления. Термины эти были такие: Assur (ассур) – молчание и Deorsto (дэорсто) – трудолюбие. Эльфийская вязь, которой были запечатлены в экране эти слова, отложилась в памяти Джен навечно. Приходя домой с занятия, она без малейших усилий переносила знаки на бумагу. Зачем? Да она и сама не знала. Если бы она решила составить «краткий словарь Uvean-ского наречия», бедными были бы её спина и колени...
     Но если мистер Ли думал, что коленопреклонение на Алтаре смиряет её гордость – то он очень сильно заблуждался. Джен равнодушно поднималась на Алтарь, и также равнодушно сходила с него... хотя, может, оно и было деланным, это равнодушие…
     Её терзали противоречия: она должна была двигаться дальше, к третьей ступени, дабы доказать Посреднику, что её не устрашает этот путь, – но в таком случае следовало расстаться с независимостью, как того требовал переход на вторую ступень – а Джен по- прежнему не желала этого делать...
     Подготовка к новой программе была очень тяжёлой. Станок, хореография, аэробические комплексы, акробатика, йога – особенно те асаны, которые требовали хорошо развитого вестибулярного аппарата; наконец, тренажёрный зал, – Джен с трудом доплеталась до дома. Лиго гонял их безжалостно, немилосердно.
     После возвращения «Амадеуса» из турне все газеты словно разом взбесились. Поскольку попытки выудить хоть какую-то информацию из танцовщиц по-прежнему терпели крах – газеты обрушили на своих читателей всевозможные слухи и сплетни о культовом театре-студии. Размеры и качество этих сплетен не лезли ни в какие ворота.
     Публиковались многочисленные интервью с якобы бывшими конкурсантками, не попавшими в «Амадеус». Было непонятно – то ли этим девушкам хорошо заплатили, то ли у них самих фантазия отличалась большой чрезмерностью. Взахлёб они делились подробностями конкурса в студию: бестолковых и нерадивых конкурсанток директор «Космоса» кроет девятиэтажным матом, а в студию можно поступить только за большую взятку или через постель самого директора. И вообще, весь «Амадеус» – это один большой гарем...
     Потом аналогичные статьи появились в областных газетах. Теперь в фантазиях изощрялись «поклонники». А вы знаете, что на своих гастрольных поездках «Амадеус» выступает отнюдь не только во Дворцах культуры и не только там, где объявлено на официальных афишах? Зачастую театр выступает в ночных клубах, где девушки Лиго танцуют просто-напросто стриптиз, и именно это – основная статья доходов театра, не говоря уже о том, что за большие деньги можно пригласить к себе девушку станцевать не только в клубе. И, может быть, не только станцевать...
     А что до самого неуловимого кумира всего N-ска, так вот он однажды в ресторане, в пьяном виде, со своими поклонницами...
     Читая всю эту галиматью, Джен поначалу глазам своим не верила, изумлялась. Потом тон этих статей стал таким вызывающим, что она начала задыхаться от злости. В лицее её замордовали расспросами, девушка устала доказывать, что чушь это всё несусветная. Тем более, ей казалось, что она в одиночку сражается со всей «жёлтой» прессой: Лиго уклонялся от встреч с корреспондентами и отказывался что-либо комментировать.
     Пристальное внимание к «Амадеусу» побудило разнообразные службы N-cка – от санэпидстанции до налоговой и пожарной инспекции – нагрянуть в «Космос» с многочисленными проверками. Но ничего обнаружить им не удалось. Во дворце была образцовая чистота, огнетушители висели в нужных местах, документация велась правильно.
     Каждый раз, приходя на занятие, Джен не уставала поражаться:  то ли мистер Ли прекрасно умел переключаться, то ли он и впрямь родился не только без чувств, но и без нервов. Казалось, газетная шумиха нисколько его не задевала: какой бы грязью не обливали его студию, он обращал на это внимания не больше, чем на докучливый брёх  дворовых шавок. И ученицам тоже не позволял отвлекаться, всеми помыслами обращая их к работе.
     Весь пол в большом зале был расчерчен прямоугольниками; в них, избегая наступать на черту, девушки и готовились.
     Лиго распределил между ними партии – исходя из их возможностей и подготовки. Симметричный номер Джен и Мишель был не слишком сложным, остальные же  девушки выполняли архитрудные вещи.
     Самый опасный трюк в программе был у Сирин. Когда Лиго впервые объяснил, чего он от неё хочет, Джен подумала: это фантастика. Сирин должна была подняться на кромку кольца и пройтись по ней вокруг Сатурна перекидками назад! И это на высоте двух с половиной метров и при запланированной ширине кромки в пятнадцать-двадцать сантиметров!
     Но Сирин спокойно кивнула в ответ:
     – Я постараюсь.
     В зале было установлено гимнастическое бревно и Сирин на каждом занятии, к изумлению Джен, принялась выполнять на нём сальто и перекидки – легко и свободно, как заправская гимнастка.
     – Сирин, где ты этому научилась? – не выдержала раз в раздевалке Джен.
     – Нигде, – пожала та плечами, – впервые делаю здесь.
     – Шутишь?!
     – Я не шучу уже давно, – сухо ответила она.

               
                7. КАК ПОБЕЖДАЮТ СТРАХ
    
      Подготовка к программе  продолжалась. Довольно скоро заказ Лиго на металлургическом заводе был выполнен. Макет планеты сейчас монтировался в актовом зале.
     Девушки же продолжали пока репетировать в танцклассе, начисто отрабатывая свои партии в очерченных мелом прямоугольниках.
     Иногда их руководитель, стоя рядом с музыкальным центром – неожиданно выключал звук, и танцовщицы обязаны были замереть в той позе, в какой заставала их пауза. Некоторые валились, не в силах удержать равновесие. Когда в первый раз упала Джен, он велел ей принести полную пиалу воды, поставил девушку во вторую позу дерева и установил пиалу у неё на голове. Джен балансировала на одной ноге минуты три, потом пиала опрокинулась и облила её (спасибо хоть не разбилась, вовремя подхваченная руками). В результате потом Джен качала пресс на «дыбе» и стояла в йоговских асанах до конца занятия.
     Потом в танцклассе появились репетиционные площадки, которые по мере необходимости можно было поднимать. Урок от урока Лиго увеличивал подъём на десяток сантиметров, пол для безопасности вокруг был устлан матами. Но лучше бы им было не падать...
     Джен и Мишель параллельно ещё учили и «Rock me Amadeus» – ту самую композицию в исполнении Falko, которую театр-студия показывал обычно перед каждой премьерой. Мишель и тут было легче, потому что с ней Лиго уже занимался во время гастрольной поездки; Джен же учила композицию с нуля.

     ...В том, что сценическое оборудование для новой программы и впрямь было грандиозным, танцовщицы смогли убедиться ещё через неделю – когда монтаж и сборка были завершены. Впервые увидев сцену в нужном освещении, Джен испытала потрясение.
     Зрелище действительно ошеломляло. Благодаря фиолетово-чёрным драпировкам и специфической подсветке прожекторами казалось, будто Сатурн со своими кольцами и вправду парил над сценой. Скрытые за кольцами площадки были совершенно не видны из зала. Среди драпировок светились маленькие лампочки разного накала, создавая впечатление далёких звёзд. Для того, чтобы придать себе черты «инопланетности», девушки наносили на лица сложный грим с длинными накладными ресницами. В таком виде Джен даже сама себя не узнавала, когда смотрела в зеркало. Сегодня они впервые должны были попробовать исполнить программу так, как она был задумана Лиго, при нужном освещении, в костюмах и гриме.
     – Поднимайтесь, – велел им Посредник.
     Девчонки воодушевлённо взобрались по лестницам, освещённым за драпировками контрольными лампочками. Площадки были освещены ими же.
    Места Джен и Мишель оказались по краям: Джен крайняя справа, Мишель – слева.
     «Ух, ну и высотища!» – подумала Джен, поглядев в зал. В первый момент у неё даже дух захватило и неприятно засосало под ложечкой. Хотя под площадками тоже были уложены мягкие маты, сейчас это выглядело слабым утешением.
     Одна из девушек – четырёхэтапница Ирэн – вдруг слабо охнула и опустилась на площадку на четвереньки.
     – В чём дело, Ирэн? – загремел снизу Лиго.
     – Я не смогу... – сказала она ломающимся голосом, –  Слишком высоко... я боюсь высоты с детства.
     – Ты должна победить свой страх!
     – Нет!
     – Ты избавишься от страха, Ирэн! И перейдёшь на пятую ступень.
     Она отрицательно и отчаянно замотала головой.
     Хореограф взошёл на сцену и велел ей спуститься. Джен видела, как дрожали её ноги, и как судорожно цеплялась она за перила лестницы. Девушки молчали, сверху вниз глядя на сцену и дожидаясь – что же будет?
     – Принеси из раздевалки чей-нибудь шарф или платок! – приказал Лиго ученице, когда она подошла к нему.
     Та молча повиновалась, вышла из актового зала и вскоре вернулась с чьим-то голубым шейным платком. Подала его Лиго.
     Затаив дыхание, все смотрели, как он складывает платок в полоску шириной около десяти сантиметров.
     – Подойди ко мне ближе, Ирэн.
     – Что вы собира... – прошептала она, и голос у неё перехватило.
     Лиго повесил свёрнутый платок себе на плечо и шагнул к девушке. Взял её лицо в ладони и поднял его вверх.
     – Сейчас я завяжу тебе глаза и ты исполнишь свой номер вслепую! – ответил он.
     – Нет! – с ужасом проговорила Ирэн.
     – Да. Я тебе помогу, – Посредник пристально глядел ей в глаза. У неё начали подгибаться колени, но, встряхнув, Лиго заставил её стоять твёрдо.
     – Я не смогу этого сделать...
     – Сможешь, – убедительно возразил её учитель, –  только доверься мне – и у тебя всё  получится, – с этими словами он, невзирая на слабые протесты Ирэн, завязал ей глаза платком. Затем сделал жест остальным девушкам, означающий: «Спускайтесь» – и подвёл четырёхэтапницу к лестнице, ведущей на её площадку.
     Танцовщицы «Амадеуса» послушно покинули макет Сатурна и расположились внизу, на первых рядах партера. Над Сатурном возвышалась лишь одинокая фигура
смертельно перепуганной Ирэн.
     Лиго тем временем поднялся в будку осветителя и, шевельнув один прожектор, направил узкий луч в лицо ученицы.
     – Это будет тебе ориентиром! – крикнул он ей оттуда. – У тебя обязательно получится!
     Вслед за этим зазвучала музыкальная фонограмма – вступление к «Аэробике на кольцах Сатурна». Ирэн словно очнулась и опустилась на колени, спрятавшись за кольцом – так начиналась программа…
     Она танцевала красиво и безукоризненно чётко, словно глаза её не были крепко завязаны. Это походило на какой-то транс, и Джен подумала, что Ирэн находится под гипнозом – скорее всего, так оно и было. Ощущая непрестанный холод под животом, Джен смотрела на загипнотизированную девушку с каким-то смешанным чувством.
    «А как бы я поступила в такой ситуации? – не переставала она задавать себе вопрос, – Также завопила бы: «Нет! Не буду! Не смогу!»? Ну уж дудки, она бы ни за что не показала Лиго, что боится. Свернула бы себе шею, трахнувшись с такой высоты – но не показала страха. Это – слишком для её самолюбия!
     А вот Ирэн... Ирэн не боялась быть такой, какова она на самом деле. Не боялась показать свой страх, не стыдилась своей слабости. И в этой честности, в этой естественности не была ли она счастливее Джен?
        «Тебя нужно было прозвать не «серебряной», а «титановой девушкой!» – как-то раз в сердцах сказал ей одноклассник-лицеист. Джен тогда надменно хмыкнула, и в глазах её зажглись колючие иглы. Она никогда не плакала. Просто не умела, даже в детстве изумляла этим родителей и сверстников. Иной раз, может быть, и хотелось ей разреветься навзрыд от обиды, боли или несправедливости – но она не могла. Джен не выносила в людях трусости и слабости, и привыкла всегда и во всём полагаться только на собственные силы. Возможно, то было влияние отца-военного, который мечтал о сыне и потому невольно культивировал в дочери эти, в общем-то, неженские качества. По этой ли причине, или по другой, но слёзные железы в глазах Джен пересохли в детстве однажды и навсегда.
     Теперь она смотрела на Ирэн. Покорившуюся власти Лиго и сумевшую преодолеть страх. И не только страх она одолеет – все земные пороки, все недостатки останутся позади. «Доверься мне – и у тебя всё получится», – сказал ей Посредник.
     А Джен никогда и никому не могла полностью довериться, кроме себя. Не могла и не желала.
     Как же так получилось? Почему?
     В детстве она обожала отца, и эта их любовь была абсолютно взаимной. Джен росла настоящей пацанкой – ничего не боялась, лазила по деревьям, бегала с мальчишками, дралась и приходила домой с синяками и исцарапанными руками. Никогда не плакала, никогда ни о чём не просила. И гордилась отцом, поверяла ему все тайны... пока вдруг, повзрослев, не поняла, что не все тайны можно обсудить с папой… Мама же  была, на её взгляд, слишком сентиментальной, чувствительной – легко могла расплакаться над каким-то фильмом или бесшабашным поступком дочери. А сентиментальность Джен приравнивала к слабости. К тому же мама, в отличие от дочери, была очень открытым, общительным человеком, готовым всем сразу же делиться с остальными… нет, не могла Джен всё доверить маме. Что же до сердечных подруг – то из-за частой смены места жительства, мотаний по гарнизонам  ей никак не удавалось обзавестись какой-то длительной привязанностью – к девочке ли, мальчику. Расставаясь с новыми друзьями, они обещали писать друг другу... переписывались какое-то время, но потом новые впечатления вытесняли прежние. И переписка как-то сама собой сходила на нет.
    Так и росла Жанна, всё более замыкаясь в себе. И её лучшими друзьями были книги и музыка.
     Её гордость была её счастьем. Но сейчас ей невольно пришло на ум, что она могла бы стать намного счастливей – будь рядом с ней человек, которому она бы доверилась больше, чем самой себе. Чтобы можно было, наконец, впервые за столько лет расслабиться и перестать держать свои эмоции и чувства в ежовых рукавицах… а то ведь они уже приросли к её душе. «Титановая девушка»...
     Отзвучала музыка, Ирэн, точно очнувшись от транса, сорвала с глаз повязку и со счастливым лицом простёрла вперёд руки:
     – Лиго! Я не боюсь! Я больше не боюсь высоты!
     Радостная, она сбежала вниз по лестнице, и все девчонки бросились её обнимать и поздравлять. Когда на сцену вышел Лиго, Ирэн с тем же радостным вскриком кинулась ему на шею, не переставая благодарить. Джен стояла рядом и видела – какую тёплую и лучезарную улыбку он ей подарил. Потом обратился к остальным:
     – Прервём ненадолго репетицию. Идём в комнату Семи этапов, – и вновь ободряюще улыбнулся Ирэн. –  Я переведу тебя на пятую ступень, как и обещал.
     В этот момент Джен опять кольнуло чувство, весьма похожее на зависть.
 
               
                8.  РОШЕЛЛ   
 
                Мог бы признаться в любви…
                Я мог бы признаться тебе в любви…
                Но разве ты этого хочешь?
                И разве это что-то меняет?
                Борис  Гребенщиков
    
    
    
     Как-то Джен задержалась в городе и, поскольку ей не улыбалось кататься весь день из конца в конец N-ска, она решила прийти в «Космос» пораньше, не заезжая домой.
     Покончив со своими делами, она явилась во дворец  больше, чем за час до начала занятия. Но, как только она вошла в раздевалку, сердце её ухнуло: она снова услышала, как в душе льётся вода и сдавленно рыдает Марго.
     Джен опустилась в кресло, чувствуя в себе противную дурноту и слабость. До каких же пор это будет выбивать её из колеи? Она отчаянно пожалела о том, что не поехала домой...
     Потерянная, девушка просидела в кресле, не шевелясь, минут десять. Потом входная дверь открылась, и в раздевалку вошла раскрасневшаяся от декабрьского мороза Рошелл.
     – Привет, – сказала она Джен. – О, ты тоже пораньше? Я без такси сегодня решила обойтись... Бррр!.. Ну и морозище!
     – Привет, – напряжённо отозвалась девушка.
    Расстёгивая дублёнку, Рошелл повернула голову в сторону душа:
     – Это ты воду не закрыла?
     – Нет. Там... Марго.
     – А-аа, – понимающе отозвалась Рошелл, – тогда ясно. – Ни малейшего сочувствия не было в её голосе.
     – Что тебе ясно? – неприязненно спросила Джен.
     – Всё это я уже проходила. Такой экзамен я сдавала и пересдавала много раз... пока не сдала на «отлично», – спокойно ответила она, продолжая переодеваться.
     Её собеседница ничего не сказала, а Рошелл, натянув купальник, уселась на свою тумбочку и вытянула из сумки пачку «LM». Щёлкнув зажигалкой, закурила. Джен покосилась на неё:
     – О, одни сигареты с Лиго куришь? А втык не получишь за курение в раздевалке?
     – Я получу, не ты.
     Джен хмыкнула, и между ними повисло молчание. Тишина нарушалась лишь плеском воды в душе.
     Затянувшись, Рошелл вдруг сказала задумчиво:
     – А ты знаешь, я завидую Марго. И вам с Мишель тоже завидую: третий этап у вас ещё впереди.
     – ...Ты что – ненормальная?! – Джен не сразу сообразила, что и ответить.
     – Это смотря, с кем сравнивать... Впрочем, сейчас ты всё равно меня не поймёшь. Может быть, потом. Много позже…
     – А ты сейчас объясни. Вдруг я не такая тупая?
     Рошелл стряхнула пепел и серьёзно поглядела ей в глаза.
     – Ты вовсе не тупая, Джен, и дело не в этом. Просто... словами тут ничего не объяснишь. Такое поймёшь, только если сам всё прочувствуешь.
     – Но всё-таки? Чему ты завидуешь, можешь сказать? Её боли? Слезам? Страданиям?
     – Каждый страдает ровно столько, сколько заслуживает. И настолько сильно, насколько сам этого пожелает.
     – Ого! Новая формула мазохизма? – восхитилась Джен.
     – Дура ты набитая, – с досадой отозвалась Рошелл и отвернулась.
     – Эй, полегче на поворотах! – посоветовала Джен сквозь зубы, поднимаясь и стискивая кулаки. – А то я тебе так рыло начищу – месяц сверкать будет!
     – Ты что, напугать меня думаешь? – равнодушно удивилась шестиэтапница. С этими словами она снова щёлкнула зажигалкой – и подставила левую ладонь под язычок пламени. Джен испуганно охнула, глядя, как огонь лижет кожу её собеседницы; а та смотрела на неё с нескрываемым презрением.
    С минуту подержав ладонь над огнём, Рошелл погасила зажигалку. Никаких видимых следов на её руке не осталось.
     – От боли я избавилась на третьем этапе, – сказала она. – От страха – на четвёртом. А пятый этап избавил меня от жалости к себе подобным... чего и тебе желаю!
     Девушка протянула руку к оставленной сигарете, заметила, что та вся истлела, и, чертыхнувшись, закурила новую.
     Помолчав,  Джен заметила:
     – Раз ты не чувствуешь боли – ты счастливее Марго. По-моему, это она должна тебе завидовать.
     Рошелл несколько раз глубоко затянулась. Потом сказала, не глядя на неё:
     – Лиго уже причинил тебе достаточно боли, верно? Но он до тебя не дотрагивался. На третьем этапе ты почувствуешь разницу...
     Джен больше не стала ни о чём спрашивать, а Рошелл курила, погружённая в свои мысли.

     ...Что она вообще может понять, эта настырная первоэтапница? Разве сможет она сейчас уразуметь, что на третьем этапе Рошелл была куда более счастлива, чем сейчас, на шестом? Тогда ей казалось, что она нужна Лиго – во всяком случае, он уделял ей время, уделял внимание – методично и неизменно. Да, она была счастлива под ударами его хлыста – потому что во время этих встреч  он принадлежал только ей, и больше никому. И она рыдала в душе, как Марго, но потом, разглядывая на своём теле следы от этих сеансов, чувствовала что-то такое... радость, гордость... Потому что она была наедине с Посредником. Потому что он дарил ей боль так, как любовник дарит наслаждение... Боль отступила постепенно и ушла, и Рошелл стала не нужна ему.
     Как жаждала она вновь его рук, его глаз, его внимания! Но гораздо больше, чем Марго, чем Джен и Мишель – завидовала она Сирин. Ведь та избавлялась сейчас на своей последней, седьмой ступени от последнего из земных чувств. От самого сильного. От того, которое люди наименовали любовью – и извратили так же, как и всё, до чего дотрагиваются.
     Но прежде чем избавить от этого Сирин – Лиго подарил ей свою любовь. Так в «Амадеусе» было всегда. Лечение подобного подобным. Избавление от боли с помощью боли, от страха – с помощью страха.
     Сирин что-то подзадержалась на  седьмом этапе. Пора бы ей уже уступить своё место Рошелл. Правда, в её сердце поселилась надежда после недавнего разговора с Сирин.

     ...Рошелл тогда приехала в «Космос» раньше, как и сегодня – она и сама бы не смогла объяснить – почему. Переоделась, подумав – насколько красивей будет её купальник, когда к нему добавятся фиолетовые сполохи. Сделала макияж и уселась в кресле, дочитывая книгу, которую на днях обещала вернуть.
         Вскоре  после этого в раздевалку из танцкласса вышла Сирин. Они поздоровались. Рошелл знала, что семиэтапница выходила сейчас от Лиго после очередной интимной встречи. Казалось, что тело её ещё сохраняет на себе тепло объятий Посредника, Рошелл чутко улавливала тонкий парфюм серии «California», который впитался в кожу Сирин.
     Словно почувствовав, что Рошелл о ней думает, Сирин обернулась и скользнула глазами по её книге.
     – И охота тебе читать?
     – Охота, – огрызнулась та.
     – Так ты не скоро избавишься от своих привязанностей, – равнодушно заметила семиэтапница. – О, да это ещё любовный роман... Что за интерес... сплошное враньё.
     – Ну, это тебе уже ничего не интересно... кроме твоих отношений с Лиго. А у других пока могут быть и иные радости!
     – Тебе не терпится на моё место? – спокойно и беззлобно заметила Сирин. – Подожди ещё чуть-чуть. Я скоро его освобожу.
     – Скоро... – в замешательстве повторила Рошелл, сразу потеряв свою агрессивность.
     Сирин опустилась в одно из ближайших кресел и заговорила горьким безжизненным голосом:
     – Ты, наверное,  думаешь, что это – неземной Рай – терять последнее из земных чувств? Я понимаю тебя... сама была такой. Хочешь, расскажу обо всём?
    Рошелл отложила книгу и, проглотив комок в горле, кивнула.
    – В тот день, поднявшись на седьмую ступень радужной лестницы, я думала, что стою на вершине блаженства, – заговорила Сирин. – Я не могла дождаться окончания занятия, меня трясло от нетерпения. Когда Лиго велел мне остаться – мне казалось – я умру от счастья...
     Наконец мы остались наедине... и я больше не могла ждать. Я бросилась перед ним на колени и, обнимая его за ноги, заговорила. Это был сумасшедший, бессвязный бред. Я рассказывала, как не спала ночи напролёт, шепча, как мантру, его имя; как им одним были заняты все последние месяцы мои мысли, как безумно я его люблю и как счастлива...
     Он не перебивал, стоял неподвижно и не мешал мне выговориться. По моим щекам катились слёзы и моя речь становилась всё бессвязнее, в конце я уже не могла говорить ничего, кроме бесконечно повторяющегося: «люблю... люблю... люблю...» Внезапно он резко отстранил меня и шагнул в сторону. А мною овладел новый приступ безумного отчаяния – и, простирая к нему руки, я стала умолять его всё бросить: студию, само Посредничество – и остаться со мной... только со мной...
     «Что за бред ты несёшь? –  раздражённо спросил он, – Ради тебя я должен оставить свою студию? А чем ты лучше остальных?»
     Столько холодного презрения и сарказма было в его голосе, что я вздрогнула. И выдохнула только одно: «Я люблю Вас...»
     «Я не вижу смысла в этом слове», – сказал он. –  «Но Любовь – имя нашего Бога...»
     «Имя вашего бога – похоть, а не любовь! – загремел он, – Если бы вашим Богом была Любовь – вы бы любили друг друга на протяжении веков, а не убивали себя и свою планету! Откуда взялась эта ваша мания – воображать, будто вы хоть в чём-то подобны богам, или что боги в чём-то подобны вам? В Эдеме росло Древо Жизни, однако ваши предки Адам и Ева предпочли отведать плода с Древа познания добра и зла, воображая, что станут подобны богам. Ну, и какие семена взошли в ваших душах от того плода? Первое, чему вы научились, познав добро и зло – было братоубийство! И теперь, после двадцати веков кровопролитий, ты что-то лепечешь мне о любви, Сирин? Вы превратили это слово в проститутку! Вы переврали и забыли его изначальный смысл! Вы убили всех, кто пытался возродить на земле Любовь в её первоначальной чистоте!
     Ты говоришь мне о любви, но в твоих глазах я вижу только эгоизм и вожделение! Ты жаждешь только плотских утех и моего внимания, Сирин! И ты получишь всё это, радуйся! Всё, чем вы заменили любовь! Посмотрим, что ты запоёшь через неделю! Я накормлю тебя этой самой любовью так, что она из ушей у тебя полезет! Ты всё испытаешь, что вы изобрели своим извратившимся умом!
    И вот когда ты напьёшься ею досыта и перешагнёшь через это чувство, как ты перешагнула через остальные, когда ты оставишь его, очистишься, как очищаются от болезни – только тогда ты попадёшь на Uvean – в могущественный и чистый Свет созидания. И там ты узнаешь – что такое настоящая Любовь. Тебе станет смешно – какую жалкую тень вы здесь, на Земле, именовали этим словом...»
     И он сделал это, Рошелл... Я не могу передать, через что прошла... Я пыталась сопротивляться, но он говорил, что я постигну всё, что я сама его об этом просила... На седьмом этапе, как ты знаешь,  чувства ненадолго возвращаются – чтобы исчезнуть затем вместе с последним. Я снова испытала всё... боль и унижения... Боже мой, чего он только со мной не выделывал!.. Связывал, избивал, распинал, бросал на маты, кресла, пол – и всё равно добивался своего! Я кричала, что ненавижу его, умоляла оставить меня в покое, но он не обращал внимания на мои крики. Он делал своё дело до тех пор, пока я не перестала сопротивляться и не пришла к стадии равнодушного безразличия ко всему.
     Это было безумной моей ошибкой – полюбить Посредника... Безнадёжно пытаться сделать из него человека. Моя жизнь пошла крахом, я ненавижу и её, и эту планету. Я больше не верю в любовь, я ни во что не верю, а ты мне завидуешь, Рошелл...
    Сирин умолкла, и Рошелл поняла, что той действительно недолго осталось до Перехода. Земля тяготила её, и спасением мог стать только Переход.

     ...Рошелл докурила сигарету и затушила её в старой пачке «LM», которую она использовала в качестве пепельницы. Лиго и впрямь может наказать её, узнав, что она курила в раздевалке... пусть.
      Не будет она рассказывать о беседе с Сирин этой гордячке Джен, которая никак не найдёт своё место в отношениях с Лиго. Впрочем, плевать на неё.
     Скоро она, Рошелл, займёт место Сирин и попробует сделать то, что не удалось ей – уговорить Лиго всё бросить. Он должен её понять…
     Ведь никто не любит его так, как она.
               

                9. ПРЕМЬЕРА
 
     Накануне премьеры девушки получили от Лиго по нескольку билетов, чтобы могли по ним пригласить на спектакль родственников и друзей. Два билета Джен отдала родителям, один – Лариске, один – приятелю из параллельного класса (тому самому, что перекрестил её в «титановую девушку»), а последний билет получила Шахерезада-класснуха. Вовсе не потому, что Джен чего-то от неё хотела. Шахерезада была, в общем-то, неплохой бабой, к тому же вела литературу, которую девушка серебряно-титанового сплава всегда любила.
     Джен так и не сказала ни родителям, ни друзьям – где будет её место над Сатурном. Она немного стеснялась того, что её партия и партия Мишель – довольно несложные, по сравнению с номерами других девушек. Возможно, ей просто так казалось, и тем не менее она предпочла затеряться среди девчонок.
     Фантастически-красивые афиши с названием новой программы «Аэробика на кольцах Сатурна» заполонили город. В кассах «Космоса» в мгновение ока смели все билеты на ближайшие две недели выступлений. Был полный аншлаг – как и всегда на концертах «Амадеуса». И вот наступил день премьеры...
     ...Джен, тяжело дыша, быстро переодевалась за кулисами после «Rock me Amadeus». Из зала продолжали ещё доноситься бешеные аплодисменты публики.  «То ли ещё будет», – думала девушка. На сей раз коронный номер «Амадеуса» пришлось подкорректировать: ведь большая часть сцены была сейчас занята макетом Сатурна и закрыта занавесом. Танцовщицы исполняли номер в основном на авансцене. Всё равно, полюбившийся публике танец был принят на «ура».
    Сняв вечерние платья, девушки почти мгновенно перевоплотились в «спортсменок будущего», готовых продемонстрировать свой космический номер – space-аэробику. Они быстро поднялись по лестницам и заняли свои места на площадках за кольцами. Джен усилием воли старалась успокоить быстро стучащее от волнения сердце.
     Но вот занавес, наконец, раздвинулся. В рассеянном свете прожектора – «пушки» в электронном сопровождении фонограммы девушки медленно (ещё как медленно – в течение почти минуты) выпрямляются во весь рост на своих площадках. Их шитые серебром купальники смутно светятся.
     А потом началась программа, расцвеченная всеми красками лазерного шоу. Актовый зал «Космоса» был в совершенстве оборудован всей этой лазерно-компьютерной светомузыкой.
     ...Джен иногда бросала взгляды в зал, словно надеялась разглядеть там своих родителей и друзей, но зал был скрыт в кромешной тьме, а разноцветные вспышки прожекторов делали эту задачу ещё более невозможной. Лиго находился где-то там, в будке светотехников; контролируя одновременно исправность оборудования и следя за танцовщицами.
     Джен хорошо представляла себе, как потрясены зрители, никогда не видевшие ничего подобного. Она и сама чувствовала себя неким бесплотным духом, вознёсшимся над грешной землёй и безмятежно парящим в просторах космоса. Spаce – аэробика... Кaк знать, может быть, они вместе с Лиго и впрямь творили спорт будущего?
     А вот и коронный номер Сирин. Легко, почти невесомо вспорхнула она на кромку кольца. Джен кожей чувствовала, как замерло дыхание у каждого из зрителей. Сирин длинными прыжками преодолела путь по кольцу от Джен к Мишель и перекидками-сальто возвратилась обратно.
     «Как она только не упадёт?» – вновь внутренне вздрогнула Джен. Ведь кольцо – это даже не бревно... Сейчас Сирин выйдет из последнего «моста», и они с Мишель сделают симметричный двойной пируэт.
     Засмотревшись на Сирин, Джен на секунду замешкалась. Семиэтапница победно выпрямилась, а Джен, спеша  догнать музыку, поставила опорную ногу чуть ближе к краю площадки, чем следовало; неловко оттолкнулась… и, ударившись о кольцо, сорвалась и упала.
    ...Лёжа на мате за драпировками, девушка несколько секунд не могла придти в себя от неожиданности, ужаса и боли. Правая нога, ушибленная о металлическое кольцо, ныла очень сильно. Кроме того, она подвернула её при падении, а левую руку рассекла о лестницу, ведущую на площадку. В темноте Джен чувствовала, что рукав купальника пропитывается кровью.
     Тем не менее, первым её порывом было – вернуться на своё место и закончить программу. Но, вскочив, она убедилась, что не сможет. Нога, правда, не была вывихнута, судя по всему, – но всё равно сильно болела.  Продолжение программы было чревато новым падением – к тому же как она поднимется под свет прожекторов в купальнике, залитом кровью?
     Джен схватилась за голову. Какой-то кошмар! Прямо на премьере... Что же теперь будет? Ведь не падала же она на репетициях от этого пируэта! Одно неверное движение – и... ну ладно, слава Богу, хоть не разбилась и руки-ноги целы...
     Девушка медленно побрела к выходу со сцены. В голове у неё был какой-то хаос: ужас, горечь, огромный стыд... всё вместе это как-то вытеснило, может быть, пока, боль физическую... Невольно, не специально, случайно – но она всё испортила! Испоганила такой спектакль! Титанический труд Лиго и всей студии – коту под хвост... И это – на самом-самом первом своём выступлении... ей хотелось завыть волком.
     Она толкнула дверь и вышла в полутёмный коридор. С другого его конца к ней быстрыми шагами приближался руководитель «Амадеуса», и Джен замерла на месте, машинально спрятав израненную руку за спину.
     Увидев выражение его глаз, девушка отшатнулась к стене – ей показалось, что он сейчас ударит её по лицу. Но он только коротко и резко спросил:
    – Как ты? Не разбилась, Джен?
     Она отрицательно помотала головой.
    – Руки, ноги – в порядке?
     Джен вынула руку из-за спины, продемонстрировав окровавленный рукав купальника.
     Взглянув,  Посредник также резко и сухо сказал:
     – Иди в раздевалку, бери одежду. Накинь что-нибудь и спускайся к заднему выходу. Мгновенно!
     Девушка кивнула  и, оступаясь, побежала в раздевалку, зажимая левую руку ладонью правой. Впрочем, рукав купальника уже присох к ране, перекрыв кровь.
     В раздевалке Джен накинула свою дублёнку, сунула ноги в сапоги и, покидав остальные вещи в сумку, бросилась обратно. В стенах «Космоса» приглушённо звучала музыка – до конца спектакля было ещё далеко.
     У выхода из дворца её ждала зелёная «Волга» – одно из тех такси, что привозили танцовщиц «Амадеуса». Возле машины стоял Лиго и о чём-то договаривался с водителем. Когда Джен подошла, он распахнул заднюю дверцу и безапелляционно заявил:
     – Поедешь, куда тебя отвезут и сделаешь всё, что скажут!
     Девушка молча посмотрела на него и села в машину. Лиго захлопнул дверь и вернулся во дворец.
     Водитель вывел такси из ворот и покатил по заснеженному городу. Джен всё-таки решилась на угрюмый вопрос:
     – Куда вы меня везёте?
     – В больницу, – услышала она в ответ и больше не стала ни о чём спрашивать.
     ...В приёмном покое Джен встретили и, не задавая никаких вопросов, сразу занялись её ранами. Девушке помогли высвободиться из концертного купальника и лосин; обработали и завязали кровоточащую глубокую ссадину на руке и все места, где была содрана кожа, хотя и не так сильно. На всякий случай сделали рентгеновский снимок ушибленной ступни... а вслед за этим ей пришлось сдать все анализы, которые она только в состоянии была сдать на этот момент. Джен подчинилась, хотя и  не понимала смысла того, что с ней делают. Все процедуры заняли чуть больше часа, и когда девушка, распрощавшись с врачами и лаборантами, вышла из приёмного покоя – она увидела, что такси продолжает дожидаться её.
     Таким образом, Джен доставили к подъезду. Она поблагодарила водителя и, поднявшись в квартиру, сразу же шмыгнула в ванную и закрылась, прежде чем родители успели увидеть её. Девушка пустила воду и, раздеваясь, крикнула маме, которая стучала в дверь ванной:
     – Мамочка, извини, я ужасно устала! Мне просто необходимо принять ванну!
     – Да, Жанночка, конечно. Но послушай – это было так грандиозно, так красиво! Да, а ты знаешь, что одна девочка упала? Я так перепугалась! С ней ничего не случилось?
     – Нет, всё в порядке...
     Джен окунулась в воду с головой, оставив снаружи забинтованную руку. Она ненавидела себя. Какое счастье, что никто не знал – где было её место над Сатурном...


                10. ИЗЯЩНА И ПЛАСТИЧНА

    «Хорошо, что сегодня выходной и не нужно идти в лицей», – с утра подумала  Джен. Ведь там только и разговоров будет, что о премьере и о падении одной из танцовщиц.
  Она надела рубашку с длинными рукавами, чтобы родители не заметили её забинтованную руку. Они тоже выпытывали у неё подробности падения «той девочки», но Джен, презирая сама себя, солгала, что находилась далеко  от той площадки и ничего не видела.
     Спектакль должен был идти ежедневно, и она никуда не могла деться от необходимости приехать на репетицию. Хочет она того, или нет, но выслушать  разнос от Лиго и получить от него по шеям ей всё равно придётся. Даже как-то странно, что он не сделал этого вчера…
    ...От этого бесчувственного чурбана она ничего и не ждала. Но надеялась, что, по крайней мере, девчонки ей посочувствуют. Поинтересуются – как она, как самочувствие, настроение. Она ведь могла о лестницу расшибиться, голову себе сломать! А вместо этого напоролась на бойкот. Ощущая вокруг себя вакуум, Джен переоделась и сделала макияж. Вместе со всеми вышла в зал и встала в линию среди  других танцовщиц, избегая глядеть на хореографа. Но после приветствия он всё равно подошёл и остановился напротив неё.
     – Явилась? – холодно сказал он. И предложил, обращаясь к своим ученицам: - Поприветствуйте героиню вчерашней премьеры!
     Девчонки вокруг разразились фальшивыми оскорбительными аплодисментами. Джен кусала губы от обиды и злости, стоя там, как оплёванная. Взглянув в её пылающие от бешенства глаза, Лиго с лёгким удивлением заметил:
     – А почему я, собственно, должен наблюдать тебя в такой позе? Во-первых, выйди из строя... А во-вторых, прими Вирасану два – это единственная поза, в которой я тебя сейчас мыслю!
       Стиснув зубы, Джен вышла из строя, молча опустилась на колени, плотно их сжав, развела ступни в стороны и села между ними на пол. Положила ладони пальцами назад на стопы. Потом склонилась вперёд,  коснувшись лбом пола.
     Посредник скрестил на груди руки.
     – Итак, ты решила испортить мне премьеру? Ты забыла, что такое студия «Амадеус»? Какое место она занимает в городе? Мои программы всегда были безукоризненны! Чем ты занималась во время спектакля, вместо того, чтобы сконцентрироваться на своей партии? Пялилась на Сирин? На репетициях мне следовало бы завязывать глаза тебе, а не Ирэн!
     Ты хоть представляешь себе, – гневно спросил он, – что теперь начнётся в N-ске? Какой ор поднимет вся пресса вокруг твоего падения? Какими помоями будут обливать мой театр-студию?! А ты? Что ты сказала своим родным, хотел бы я знать? Что это не ты упала, конечно? Это другие – растяпы, а ты – изящна и пластична?
     Знаешь, – понизив тон и заодно температуру голоса, спросил Лиго, – зачем теперь люди будут ходить на эту программу? Чтобы ждать – не свалишься ли ты снова? И ты, конечно, могла бы им доставить такое удовольствие неоднократно. Но я этого не допущу, Джен. Я снимаю твой номер! Ты больше не будешь участвовать в концертах. А поскольку ты симметрична в этом номере с Мишель – то и она не будет.
     – Но Лиго!... – вскричала та.
     – В позу плуга – до конца разминки! – отрезал он.
     Джен, согбенная ниже, чем в земном поклоне, почувствовала злобное торжество, когда Мишель, понурившись, вышла из строя, легла на спину и завела вытянутые сомкнутые ноги за голову, а руки протянула в противоположную сторону, сплетя пальцы.
   – На репетиции являетесь каждый день! – безапелляционно вещал Лиго, и эхо прокатывалось по стенам от его голоса. – А во время концерта – Джен, ты будешь стоять на коленях за Сатурном. А Мишель – рядом, но не на коленях, а просто – стоя. Будет следить за тобой, чтобы ты не меняла позы. Поняла, Джен?
     – Да, – надтреснутым голосом откликнулась она.
     – Ты, Мишель?
     – Да.
     – Вот и отлично. Вы, двое – остаётесь здесь. Остальные – за разминку!
     Джен крепко-крепко  закрыла глаза и постаралась отключиться...


                11. ПРОИСКИ «ЖЁЛТОЙ ПРЕССЫ»-2

    К сожалению, Посредник оказался прав. Он намного лучше знал население N-ска, которое хлебом не корми – только дай почесать языком. В понедельник весь лицей бурлил. Падение одной из танцовщиц на премьере смаковали на все лады, отпуская шуточки в адрес девушек и их хореографа. На «титановую девушку» накинулись с расспросами, она стискивала зубы и отводила глаза, не в силах собраться с духом и признаться, что в падении повинна именно она – а такой вариант, по-видимому, не приходил в голову одноклассникам.
     Джен было безмерно обидно. Словно никто не  заметил ничего другого, кроме этого падения – ни гениального инженерного дара Лиго, ни его таланта как постановщика. Смертельно опасный номер Сирин вообще никого не тронул! Горькое разочарование охватило её. И стоило ли им всем так выкладываться ради такой-то публики? Которая сегодня носит тебя на руках, а завтра с тем же воодушевлением забрасывает тухлыми помидорами?
     Лиго больше не читал ей моралей и вообще её не трогал. От этого презрительного равнодушия Джен было ещё хуже, потому что тем острее она осознавала свою вину. Физически она чувствовала себя нормально, ссадины на руке быстро затягивались, на ноге остался только большой синяк.
     Они с Мишель аккуратно приходили на ежедневные репетиции, а во время спектакля проводили время на сцене за драпировками. В этом фантастическом, вывернутом наизнанку мирке «Амадеуса»  со своими невероятными законами, Джен уже ничему не удивлялась. В полной темноте она стояла на коленях, точно кающаяся монахиня, а рядом, словно страж, стояла Мишель. Они отбывали свою вахту, пока остальные девчонки в поте лица гнали программу.
     Актовый зал «Космоса» по-прежнему ломился от публики. Может быть, она и впрямь являлась на спектакль за тем, чтобы ждать – не упадёт ли кто на этот раз? – но, возможно, население N-ска было и не таким сволочным, каким хотело казаться, и испытывало-таки непритворное наслаждение от «Space-аэробики»...
     Однако на местную прессу премьера произвела действие взорвавшейся бомбы. Складывалось впечатление, что студия «Амадеус» у всех журналистов давно уже как кость в горле. Новая программа была разругана в пух и прах, почему-то писалось, что спектакль не выдерживает никакой критики, что он сырой, недоработанный. Приводились непонятно у кого и зачем взятые интервью с самыми негативными отзывами. Читая их, Джен злилась и недоумевала; она же прекрасно знала, что всё обстоит как раз наоборот – публика принимает программу на «ура», и овации подолгу не смолкают и после того, как опускается занавес. Зачем газетчикам было нужно это откровенное враньё, эта беззастенчивая и липкая лапша на уши – Джен не могла понять, как не силилась.
     Но когда в «Вечернем дайджесте» появилась статья некоего Л. Иванова – «Спортсменка, растворившаяся в космосе» –  Джен почувствовала, как волосы зашевелились у неё на голове. Статья полностью была посвящена премьере и скандальному падению одной из танцовщиц. Те шутки и остроты, в которых изощрялись одноклассники девушки – были невинными полевыми ромашками по сравнению с перлами, выдаваемыми профессионалом.
     Оказывается, всех своих танцовщиц Лиго заставляет принимать анаболики и стероиды, подобно нечистым на руку культуристам. Так что всех этих «спортсменок будущего» следовало бы проверять на допинг-контроле. Также они употребляют неопробированные ещё медициной энергетические напитки, которые, конечно, придают девушкам сил во время сверхсложных (это г-н Иванов признавал) спектаклей, но зато при этом разрушительно влияют на организм. Продолжая тему трогательной заботы о танцовщицах, автор статьи обвинял директора «Космоса» чуть ли не во всех семи смертных грехах – то открытым текстом, то тонкими намёками. Причина же провала(!) премьеры, на его взгляд, была простой и ясной, как день: передозировка наркотиков одной из учениц и жертв Лиго. Это было заметно сразу невооружённым глазом: девушка начала программу в явно невменяемом состоянии; и сейчас, после того памятного падения, она находится в клинике на излечении – только директор дворца «Космос» это скрывает – по вполне понятной причине...
     Задыхаясь от злости, Джен разодрала «Вечерний дайджест» в клочья и вцепилась руками в волосы. Господи, ну почему всё это обрушилось именно на неё?! Будь они прокляты, все эти журналисты-«желтушники»!..



    
                12. КОНЕЦ «ВЕЧЕРНЕГО ДАЙДЖЕСТА»

     Хоть терпение Лиго было и велико, но и оно иссякло после публикации «Вечернего дайджеста». Весь N-ск, затаив дыхание, ждал небывалого здесь ещё события: директор «Космоса» сам встретился с представителями прессы и сказал, что  в ближайшие дни выступит на телевидении с заявлением, касающимся публикации в вышеупомянутой газете. Это незабываемое выступление состоится в программе «N-ский курьер».
     Вдохновлённые журналисты засыпали его вопросами, но Лиго наотрез отказался что-либо комментировать, заявив, что всё необходимое сообщит в своём телевизионном интервью.
     Весть о предстоящем выступлении руководителя  театра-студии  «Амадеус» моментально облетела город. Наконец-то поклонники и поклонницы смогут воочию увидеть своего кумира, о котором ходит так много загадочных слухов и сплетен.
     Лицеисты настойчиво выспрашивали Джен – о чём это хочет заявить Лиго? – но она резко отсылала их, отвечая: «Сами услышите!» Она сама ничего не знала, хореограф не посвящал учениц в свои планы.
     Добрая половина лицея собиралась записывать историческое выступление Лиго на видео; в том числе, конечно, и Лариска. Она настойчиво зазывала к себе Джен на это время, та подумала – почему бы и нет? – и согласилась. В конце концов, она с не меньшим любопытством ждала вечернего субботнего выпуска «N-ского курьера».
     Ради этого выступления в прямом эфире Лиго отменил вечерний спектакль – вернее, было объявлено о переносе его на другой день.
     ...К семи вечера в субботу всё свободное население N-ска сосредоточилось у своих телевизоров. Лариска сидела в кресле перед включённым видаком, с пультом в руках на случай, если это грандиозное действо вздумают прервать кощунственным блоком рекламы.
     Джен с ногами сидела на диване, чувствуя, как подруга сгорает от нетерпения…
     «N-ский курьер» вела местная телевизионная звезда Даяна Райт. Правда, злые языки утверждали, что это – всего-навсего псевдоним, а настоящее имя звезды  – Дарья Рыкова. Сегодня, когда она предстала перед телезрителями в прямом эфире, глаза её так и блестели от возбуждения, и тщетно пыталась эта яркая фигуристая брюнетка придать бесстрастное выражение своему лицу и позе – каждый её жест выдавал радостное лихорадочное волнение.
     Даяна поздоровалась со своей аудиторией и, сказав две-три вступительные фразы, представила всем гостя своей передачи.
     – Впервые в нашем эфире, – торжественно сказала она, – самая загадочная и неуловимая личность города N-ска, руководитель ставшего уже легендарным коллектива...
     – Давайте обойдёмся без эпитетов, Даяна, – спокойно перебил её до дрожи знакомый Джен голос.
     Ведущая споткнулась на середине фразы и стушевалась. Камера поспешно наехала на её гостя. Лиго сидел в соседнем кресле, непринуждённо забросив ногу на ногу; в великолепно сшитом тёмно-синем костюме от Армани. Своими холодными глазами он смотрел на Даяну без всякого,  впрочем, деланного высокомерия, с невозмутимостью человека, привыкшего повелевать.
     – Я не желаю превращать нашу встречу в эффектное и крикливое телешоу,  – пояснил он, – Я – не поклонник подобных мероприятий, и подвигли меня на это выступление лишь крайние обстоятельства.
     – Вы имеете в виду публикацию в «Вечернем дайджесте»? – проглотив обиду от того, что инициативу выбили у неё из рук, спросила Даяна.
     – Именно, – кивнул Лиго.
     (Лариска восторженно обернулась к Джен и показала кулак с отжатым большим пальцем. Джен принуждённо улыбнулась).
     А Лиго продолжал:
     – Я всегда уважал свободу печати и не возражал даже тогда, когда вокруг публиковались всевозможные сплетни и небылицы в мой адрес. Но статья Л. Иванова в «Вечернем дайджесте» – просто вершина хамства и наглой, бессовестной лжи! И если господин Иванов рассчитывает, что я смолчу и на сей раз – то он понапрасну обольщается.
     – Но почему Вас так задела именно эта публикация? – снова ввязалась Даяна Райт. – Ведь в Ваш адрес и раньше делалось много резких выпадов.
     – Я уже сказал, – это были выпады только в мой адрес. Они меня не задевали, ибо я не обижаюсь на неумных людей. Но я не потерплю, чтобы оскорбляли моих учениц! Я заявляю свой протест по поводу опубликованной в «Дайджесте» статьи, ибо она лжива от первого до последнего слова! И это заявление я передам во все местные и некоторые областные газеты.
     – Надеетесь, что это заявление изменит отношение к Вам и к Вашему театру-студии прессы, которую Вы называете «жёлтой»? – попыталась уколоть его ведущая «N-ского курьера».
     – Нет, не надеюсь, – не моргнув глазом, ответил Лиго. – Но я рассчитываю, что тон всех изданий, пишущих об «Амадеусе» станет намного вежливей – после того, как я подам в суд на «Вечерний дайджест» и  заставлю весь редакторский состав этой газетёнки отвечать за клевету!
     – Вот как? – Даяна,  кажется, была немного огорошена, – Значит, Вы не собираетесь ограничиться полемикой в прессе?
     Директор «Космоса» насмешливо приподнял одну бровь:
     – Полемикой? Ради всего святого – разве я похож на продажного политика? Мне хватает других дел вместо того, чтобы заниматься словоблудием, подобно господину Л. Иванову. Ведь его статья – вся, как есть, высосана из пальца! Мне интересно – как только ему хватило совести бросать в лицо моим танцовщицам такие  серьёзные обвинения, не подкрепив их хоть сколько-нибудь правдоподобным фактом?
     – А у Вас имеются факты, доказывающие обратное?
     – Милая Даяна, – голос гостя студии, не смотря на любезность фразы, был совершенно ледяным, – Я ведь не настолько наивен, чтобы передавать дело в суд, не имея на руках никаких доказательств своей правоты?
    Пока девушка замешкалась, подбирая слова для ответного выпада – она любила такие острые моменты в своей передаче, но до сих пор всегда сама умело выстраивала их, увлекая собеседника ходом своих рассуждений в нужную ей сторону. Именно так было всегда раньше, но не сегодня. Так вот, пока она молчала, собираясь с мыслями, Лиго взял с подлокотника своего кресла тёмно-зелёную папку (на которой до сих пор небрежно лежал его локоть) – и, открыв, извлёк из неё какие-то бумаги.
     – Автор статьи «Спортсменка, растворившаяся в космосе», обвиняет одну из моих танцовщиц – ту, что по трагической случайности оступилась и упала с площадки во время премьеры – в каком-то чудовищном и нелепом преступлении, а именно в передозировке(?!!) наркотиков. Уж не знаю – что навело его на подобные измышления, но, к счастью, предвидя подобную ситуацию – я настоял на том, чтобы девушка прошла медицинское обследование сразу же после своего падения.
     (Джен чуть заметно вздрогнула и затаила дыхание).
     – Эти документы, – Лиго продемонстрировал в телекамеру извлечённые из папки бумаги, – свидетельствуют о том, что в организме девушки не было никаких лекарственных либо допинговых средств. Никаких! Даже алкоголя и никотина, не говоря уже о наркотиках! Я уверен, что результаты этого медицинского обследования
убедят любого эксперта и посрамят таких клеветников, как Л. Иванов и иже с ним.
     – А... почему Вы не взяли с собой на передачу эту девушку, чтобы она сама опровергла публикацию в «Дайджесте»? – спросила его Даяна Райт – лишь бы что-то спросить.
     – Потому что она испытала уже  достаточно потрясений! – отрезал руководитель «Амадеуса». – Сначала – само падение, потом эта статья. Не кажется ли вам, что с неё уже хватит?
     – Да, пожалуй... – промямлила телевизионная дива, и очень скоро после этого её гость корректно, но непреклонно распрощался и с ней и с телезрителями; и покинул студию.
     Лариска щёлкнула пультом, останавливая запись, и с улыбкой обернулась к Джен.
     – Представляю, что сейчас творится возле телецентра. Толпа фанаток, жаждущих заполучить автограф. Честно говоря, я сама туда собиралась сначала, но потом решила-таки посмотреть прямой эфир.
     – Ничего. Лиго спасётся от фанаток в авто.
     – С личным шофёром?
     – Зачем? Что он, собственный автомобиль водить не умеет?
     – А что у него за машина? – заинтересовалась Лариска.
     – «Ford-Sierra», серебристый. Красивая тачка.
     – Надо же, а я и не знала... Всё-таки Лиго – молодец! Ништяк он врезал этому Иванову, да и Даяну, эту стерву, на место поставил. Вечно выпендривается…
    – Да, это он умеет, – коротко согласилась Джен. – А как тебе он сам-то?
    – Ой, Жанка... – порозовела та, –  и ты мне будешь рассказывать, что не влюбилась?
    Джен фыркнула.

   ...Лиго выполнил свою угрозу и подал в суд на «Вечерний дайджест» с требованием выплаты крупной денежной компенсации за моральный ущерб, а также – закрытия газеты за распространение заведомо лживых, клеветнических сведений. Вот так, ни больше, ни меньше.
    Через день во всех местных и в ряде областных газет было опубликовано интервью, данное Лиго Даяне Райт в «N-ском курьере». В городе в мгновение ока был организован второй фан-клуб «Амадеуса» под названием «Плеяды». Члены этого клуба устраивали митинги под окнами редакции «Вечернего дайджеста», криками и текстами самодельных плакатов поддерживая требование директора «Космоса» закрыть газету.
     Благодаря тому, что к делу было привлечено массовое внимание, городскому суду пришлось пошевеливаться с принятием решения в отношении истца и ответчика. В кулуарах поговаривали, что главный редактор «Дайджеста» (кажется, это именно он скрывался под  псевдонимом Л. Иванов) – так вот, поговаривали, что он встречался с Лиго лично, предлагая компромиссный вариант: «Амадеус» получает требуемую компенсацию, редакторский состав публично – посредством прессы и телевидения – приносит свои извинения; и газета продолжает работать.
     Но Лиго остался непреклонен. Вскоре к нему присоединились и другие жертвы, оклевётанные «Дайджестом» в предыдущих номерах. Все они, вдохновлённые примером главы» Амадеуса», тоже подали в суд на газету и потребовали компенсации.
     Издатели «Вечернего дайджеста» быстро поняли, что газету просто разорят штрафами и судебными взысканиями, и очень скоро это издание прекратило своё существование, едва-едва успев расплатиться по судебному иску в пользу «Амадеуса».
     Полученной компенсацией Лиго распорядился  следующим образом: оплатил текущие счета по аренде, нанял постоянно дежурящий патруль из двух Омоновцев, которые гоняли от ворот «Космоса» толпы фанатов и просто любопытствующих; часть суммы положил в банк на счёт «Амадеуса» – для проведения косметического ремонта дворца, и пообещал своим танцовщицам выплату премий – но только после откатки программы.


                13. НАСТУПИ НА ГОРЛО ГОРДОСТИ

     Все эти последние события ничего не изменили в будничной жизни «Амадеуса». Спектакли шли своим чередом каждый вечер, и всё также Джен несла свою ежевечернюю коленопреклонённую вахту за «Сатурном». Она чувствовала весь идиотизм ситуации. Надо было подойти к Лиго и переговорить, как-то решить этот вопрос, но Джен не желала унижаться, предпочитая терпеть, сцепив зубы.
     Но сегодня, стоя на коленях за драпировками, Джен никак не могла избавиться от своих мыслей. Кадры из телевизионного интервью так и стояли у неё перед глазами. «Почему Вас так задела именно эта публикация? – спрашивает Даяна Райт, – В Ваш адрес и раньше делали много резких выпадов».  – «Это были выпады только в мой адрес, – отвечает Лиго, – но я не потерплю, чтобы оскорбляли моих учениц!»
    Оскорбляли Ваших учениц и раньше, мистер Ли, – думала Джен. – Однако Вы никогда не подавали в суд на эти издания – ни когда писалось, что все конкурсантки проходят через Вашу постель, ни когда танцовщиц на гастролях  называли фактически стриптизёршами в ночных клубах и чуть ли не девочками по вызову... Намного ли бледнее на этом фоне выглядят обвинения в употреблении наркотиков?
     Честь лишь одной девушки Посредник отстоял в суде. Её честь. Почему? Разве статья  в «Вечернем дайджесте», ныне мирно почившем, задела его больше, чем другие скандальные обвинения?
     Лиго заступился за неё и посрамил обидчиков – хотя с Джен и словом не обмолвился по этому поводу. Теперь тон статей о студии «Амадеус» повысился на две октавы – новую программу все расхваливали, над упавшей на премьере девушкой никто не насмехался – ей только сочувствовали. И, хотя Джен прекрасно знала, что большинство журналистов – те же продажные проститутки, ей, тем не менее, было приятно читать эти новые статьи...
     Она, реально, провалила Лиго премьеру. Да, могло быть и хуже для неё самой – но всё ведь, по счастью, обошлось. Маты, расположение лестниц – там всё было продумано на такой экстренный случай. А премьеру уже не переиграешь. Первое впечатление от такого спектакля было смазано, и вызвало оскорбительные насмешки в адрес самого постановщика и всего коллектива. А Лиго отстоял её честь, фактически, «спас её лицо» – так же, как спас когда-то ей жизнь – она просто обязана отблагодарить его за это! Но как?
     Повинуясь мгновенному порыву – Джен не была уверена, что не передумает в следующую секунду – она поднялась и направилась к выходу со сцены.
     – Ты куда?! – сдавленно крикнула ей вслед Мишель, но Джен даже не обернулась. Она вышла за дверь и отправилась на поиски Лиго.
     Девушка нашла Посредника в кабинете директора. Постучав, она потянула на себя дверь и вошла.
     – Можно?
     Лиго сидел за столом, просматривая толстую бухгалтерскую книгу. Он поднял на Джен холодные глаза:
     –  Кто позволил тебе уйти со сцены?
     – Я хотела поговорить с Вами…
     – Где Мишель? – резко спросил он.
     –  Кажется, за мной увязалась, – вздохнула девушка.
     Дверь распахнулась, и в кабинет влетела растрёпанная Мишель с воплем:
     – Лиго, Джен ушла!
     – Это я вижу, – мрачно заметил он. –  А как ты объяснишь мне то, что позволила ей уйти?
     – Но что я могла сделать?!
     – Меня это не волнует! Я велел тебе присматривать  за ней, или нет?
     – Но она…
     – Возвращаетесь на сцену обе! На коленях – до конца спектакля, и час – после его окончания: Джен – за то, что ослушалась меня, Мишель – за то, что не сделала попытки удержать её!
     Обе они предпочли прикусить язык и проглотить возражения.
     – Кругом-марш! – скомандовал им Посредник, и девушки, понурив головы, покинули его кабинет.
     По дороге к сцене Мишель шипела за спиной у Джен, как рассерженная кобра; и «титановая девушка», потеряв терпение, развернулась и саданула её локтем в солнечное сплетение. Та охнула и согнулась пополам, а Джен вернулась на своё место и в полной темноте опять опустилась на колени за Сатурном. Прислушалась к музыке. Похоже, не больше десяти-пятнадцати минут осталось до конца программы...
     Спектакль закончился, смолкли аплодисменты, танцовщицы раскланялись и покинули сцену, постепенно разошлись зрители. Дворец погрузился в тишину… А Джен и Мишель продолжали стоять в тех же неподвижных позах на пустой сцене, погружённой во мрак.
     Джен впала в безразлично-спокойное состояние, похожее на полусон-полутранс, не замечая уже ни ноющей боли в пояснице, ни ломоты в отсыхающих ногах…
     Внезапно часть сцены за драпировками озарилась светом. Должно быть, это Лиго бесшумно вошёл и повернул выключатель.
     – Мишель, ты свободна, – услышали они сзади его голос.
     Та, к которой он обратился, поднялась, попрощалась с ним и вышла.
     Лиго приблизился к Джен и остановился у неё за спиной.
     – О чём ты хотела поговорить со мной?
     Девушка сделала попытку подняться, но он сказал:
     – Оставайся на месте. Твой час ещё не вышел. Итак?
     Глядя перед собой, Джен проговорила:
     – Я хочу...  расстаться с независимостью.
     –  Вот как? – без малейшего удивления переспросил Посредник. – Похвальные слова.
Но это только слова. Они ничего не доказывают.
     – Разве моя поза – не доказательство? – напряжённо спросила Джен.
     – Твоя поза доказывает только одно – то, что я давно уже и сам знаю: ты упряма, как стадо ослов! – раздражённо заявил Лиго. – Предпочтёшь сдохнуть, чем пожаловаться! Я уже оставил все попытки убедить тебя поступать иначе!
     – А пожалуйся я – Вы бы мне посочувствовали? – пожала плечами Джен.
     – Нет! И если тебе нравится строить из себя гордого необъезженного мустанга – будь по-твоему! Только  не надо потом рассказывать, будто бы ты решила позволить надеть на себя узду!
     – Но... я действительно так решила, – негромко сказала девушка. – Как мне доказать Вам  это, если моих слов мало?
     – Докажи это делом, Джен! Докажи, что и впрямь решила наступить на горло своей гордости. Делам я поверю – но не словам!
     – Что же мне сделать? – растерялась она.
     – Хорошенько поразмыслить для начала!

     ...На следующий день Джен призналась и родителям, и одноклассникам, что это она упала на премьере, и что именно из-за неё разгорелся весь сыр-бор. Ей очень тяжело было это сделать, и всё-таки она нашла в себе силы. Лучше правда, чем трусость и ложь.
     Она была готова к ехидству и новым насмешкам, но ничего подобного не случилось. Всё-таки эта история была уже в прошлом, хотя и недалёком. Ни один человек не задал ей тупого и безжалостного вопроса: почему же она раньше молчала? Джен утешали и поздравляли с тем, что всё завершилось хорошо.
     Мама, правда, была в шоке, у неё даже давление поднялось после признания дочери, но и тут всё закончилось благополучно.
     Отправляясь вечером во дворец, Джен почувствовала, что тяжёлый камень свалился у неё с души. Она поняла, что сделала это признание в конечном счёте для себя, а не для мистера Ли.
     ...Посмотрев ей в глаза, он кивнул.
     – Теперь я верю тебе, Джен. После спектакля  я переведу тебя на второй этап. А сейчас – переодевайтесь. Сегодня вы с Мишель участвуете в программе.

                ДНЕВНИК ДЖЕН (отрывок)

                2 января

     Вот решила снова вести дневник.  Последний раз, я помню, занималась этим лет в десять. Новый год встретили, что называется, в кругу семьи, но, в общем, весело. Приглашений у меня было хоть отбавляй, но не было настроения никуда идти.  Родители подарили мне флакончик духов «Иссэй Мияки» и огромный фолиант с репродукциями – «Эрмитаж».
    Как хорошо, что начались каникулы! Правда, отдыхать особо некогда: «Аэробику на кольцах Сатурна» будем показывать ещё две недели, пока народ на неё валом валит. Так Лиго решил – возможно, и правильно.
     У нас поговаривают, что эта программа – последняя для Сирин. Скоро будет Переход, которого я ни разу ещё не видела. Номер Сирин уже репетирует Рошелл – значит, Переход состоится раньше, чем мы закончим показ.
 
                8 января

     Я до сих пор ещё не пришла в себя от сегодняшнего. Мысли путаются в голове, и я не знаю, как смогу рассказать обо всём...
     Большинство девчонок знали, что сегодня будет Переход, но для меня это было неожиданностью. Не переодеваясь, мы построились в зале. Лишь Сирин была в своём семицветном купальнике. Без традиционного приветствия Лиго вызвал вперёд Сирин, развернул её лицом к нам и сказал: «Прощайтесь».
     Девчонки одна за другой подходили к ней, обнимали за шею и замирали так на несколько секунд. Я поступила также, внутренне содрогаясь от тревоги; Сирин стояла, глядя перед собой, неподвижная и равнодушная.
    Потом мы все спустились вниз, дожидаясь, пока оденутся Лиго и Сирин. Они вышли из дворца вдвоём; Лиго придерживал её за локоть, а она не поднимала глаз. Они сели в одно такси, мы расселись по остальным, и длинный эскорт машин понёсся по вечернему городу.
     Все почему-то молчали, и сердце у меня сжималось всё сильнее. Мороз двадцать пять градусов, вереница машин – и это угнетающее молчание. Но я понимала, что расспрашивать кого-то – просто бессмысленно.
     Мы выехали из N-ска и минут сорок неслись по шоссе в западном направлении.
Мимо пролетали заснеженные поля и тёмные массивы деревьев. Я впала в состояние какой-то прострации и бездумно глядела в окно.
     Но вот вереница такси остановилась, и мы все вышли из машин. Здесь, вдали от города, небо было необычайно звёздным. Холодный воздух казался абсолютно прозрачным, луна ярко светила и всё вокруг просматривалось достаточно отчётливо.
    Лиго и Сирин свернули с дороги  и, проваливаясь по колено в снегу, направились к посадке. Все девчонки цепочкой пошли за ними, стараясь попадать след в след. Я решительно ничего не понимала, моё лицо тотчас же онемело от мороза, хорошо хоть не было ветра. Это было так странно, так дико – бороздить глубокий снег, да ещё с Лиго во главе.
     Мы вошли в посадку и вдруг оказались на ровной площадке, словно притоптанной или выровненной бульдозером. Это было тем более непонятно, что никаких следов – ни человеческих, ни тем более от бульдозера, вокруг по-прежнему не было.
     Девчонки столпились на одной стороне площадки, здесь мы отряхнулись от снега. Лиго и Сирин вышли почти в центр; он опустил ей руки на плечи и, кажется, что–то говорил, но слов не было слышно.
     Я оглянулась по сторонам, а когда снова посмотрела на них, то увидела, что Лиго держит в руках какую-то чашу (откуда она взялась?!), над ней колыхался пар.
    Посредник протянул чашу Сирин, она взяла её, поднесла близко к лицу и глубоко вдохнула; потом поднесла к губам и выпила. Чаша выпала у неё из рук, а после началось необъяснимое.
     Сирин некоторое время стояла неподвижно. Потом как-то неуверенно поднесла руки к шее и вдруг принялась расстёгивать пуговицы на своём лисьем полушубке. Её глаза были широко распахнуты, но она, похоже, ничего не видела. Скинула на снег полушубок, потом шапку…
     Меня даже морозом обдало, я глядела на неё, совершенно обомлев, все вокруг молчали, а она продолжала раздеваться. Сняла джемпер, гетры, сапоги... и, наконец, осталась лишь в своём семицветном купальнике. Её глаза были пусты и глядели в никуда. Не выдержав, я сделала рывок ей навстречу, но Рошелл удержала меня.
     Лиго стоял в некотором отдалении. Когда Сирин разделась и замерла на месте, выпрямившись, он соединил ладони лодочкой и вытянул руки вперёд, по направлению к Сирин – словно наставил на неё некую стрелу. И с губ его сорвались странные слова, на том же загадочном языке, которому я училась на Алтаре. Слова были очень мелодичными, гласных в них звучало гораздо больше, чем согласных. Это было похоже на заклинание, Посредник повторил его трижды. Я запомнила только несколько раз произнесённое «Эос Лиго»...
     Мои нервы были натянуты до предела, и на подсознательном уровне я почувствовала, что Сирин их уже понимает.
     В небе вдруг полыхнула ослепительно-белая вспышка. Мы закрыли глаза руками: их резало, как от электросварки. Когда я открыла их, увидела Сирин, упавшую на колени; она тоже прижимала ладони к глазам.
     Потом словно из ниоткуда донёсся странный низкий звук, непрерывное гудение на одной ноте, опускающееся всё ниже и ниже, до инфразвука, за грань слышимости. Я ещё сильней ощутила тревогу, а после – откровенный страх... Сирин застонала, закрыла ладонями уши, потом наклонилась вниз и замерла, вытянув вперёд руки и прижимаясь лицом к снегу.
     Лиго поднял по-прежнему сомкнутые ладони над головой, затем резко опустил их, вновь словно направив стрелу на Сирин... и вдруг его ладони заискрились, на них вспыхивали и гасли бело-голубые звёзды – точно они пропускали ток высокой частоты…
     ...Свечение стекло с его пальцев и охватило Сирин... её тело тоже заискрилось. У меня подкосились ноги,  и вновь Рошелл с кем-то ещё поддержали меня.
     ...Искрящийся силуэт поднялся, вытянул над собой руки и медленно отделился от земли... а тело Сирин осталось безвольно лежать на снегу. Силуэт поднимался всё выше, уменьшаясь и тусклея на глазах и, наконец, исчез.
     Лиго подошёл к распростёртому телу и сказал:
     – Я возвращаю твоё имя, Ирина.
   Потом обернулся к нам:
     – Оденьте её – и не забудьте сначала снять купальник.
     Мы подошли, девчонки расстелили прямо на снегу одеяло, приподняв, уложили на него ту, что совсем недавно носила имя Сирин,  и Рошелл, склонившись, принялась высвобождать неподвижное тело Ирины от семицветного купальника. Я коснулась её руки, помогая Рошелл. Рука была ледяной.
    Меня лихорадило; то, что мы делали, было похоже на последнее обряжание покойницы. Лиго раздражённо приказал нам поторопиться, ссылаясь на мороз. Когда девушка была одета, он подошёл. Мы расступились, и он взял её на руки.
   Мы вышли из посадки и, увязая в своих следах, выбрались обратно на дорогу.
     Лиго уложил свою ношу на заднее сиденье одного такси, сам сел рядом с водителем. Мы разошлись по другим машинам и поехали обратно.
    Все по-прежнему молчали, даже водитель. Он не поворачивал головы. Может быть, знал, что здесь происходит? Меня трясло всю дорогу.
     Мы приехали не ко дворцу, а куда-то в центр, во дворы за дискоклубом. Такси одно за другим принялись тормозить недалеко от кирпичной девятиэтажки. Все девчонки остались сидеть в машинах, глядя в окна. Лиго вышел и помог выйти Ирине. Она уже, видимо, слегка пришла в себя и довольно твёрдо держалась на ногах. Посредник, приобняв, вёл её к подъезду. Но чувствовалось, сознание у неё было ещё отключено.
     Лиго усадил бывшую семиэтапницу на скамейку и опустил ладонь ей на лоб. Выждал несколько секунд, потом убрал руку и, не оборачиваясь, пошёл к машине.
    Я видела, как девушка, словно проснувшись, поднялась; недоумевающее посмотрела по сторонам и, зябко поёжившись, вошла в подъезд.
     Лиго сел в своё такси, и нас всех развезли по домам...
   Я никак не могу отойти от шока. Что-то перевернулось у меня в душе. Власть Лиго над природой и над всеми нами и впрямь нешуточная – просто обычно он не пользуется ею.
     Теперь я отчётливо вижу, что у меня действительно нет другого пути – только на Uvean, вслед за Сирин. Где бы мне взять на это сил? Боже мой, как мне страшно! Ни одна живая душа не может мне облегчить этот путь...

                12 января   

     Рошелл заняла место Сирин. Я знаю, она давно этого хотела. Для меня уже не секрет – что происходит между девушкой и Посредником на седьмом этапе. Рошелл влюблена в него; умом я её вроде бы понимаю – но всё-таки в голове у меня не укладывается: как можно полюбить такого человека?! То есть не-человека? Ну, что в нём можно найти? Это всё равно, что влюбиться в дуб – и тот, по-моему, будет человечней...    Мне дурно становится, когда я вспоминаю, что седьмой этап ждёт когда-то и меня. Но надеюсь, что это произойдёт ещё очень и очень не скоро.
     …Хотела бы я знать – как там сейчас Сирин? Счастлива ли она? Надеюсь, что да.

                14 января

     Я, конечно, ждала перемен в поведении Рошелл, но никогда не думала, что они будут столь стремительными.
     За один день она стала другим человеком... С каким счастливым, сияющим видом Рошелл спускалась с радужной лестницы в семицветном купальнике! (меня тогда ещё пронзила мысль – не его ли мы сняли с Сирин?)  Как не могла она скрыть ликования, впервые заменив свою предшественницу на спектакле. Как засветились её глаза, когда Лиго велел ей задержаться, а мы все расходились после окончания…
     На следующий день я её не узнала. Это была бледная как смерть, с запавшими глазами жертва, от неё веяло горем и отчаянием. Что Лиго сделал с ней? Как?! Я не могла избавиться от этого навязчивого вопроса.
     Совершенно неожиданно он перешёл с ней на «вы», как с конкурсанткой, но ни в чьих ещё устах это не звучало столь ядовито и оскорбительно:
    – А что вы так печальны, Рошелл? Вы ожидали от меня большего? Или, напротив – меньшего? Где ваша улыбка? Счастье в глазах? Не вижу. Ужель вы так быстро меня разлюбили?
     – Нет... – выдавила она.
     – То был только первый сеанс, дорогая. Их ещё мноооо-го впереди!
     Рошелл плохо владела собой, руки и ноги её не слушались. Было такое чувство, что она неделю провела на хлебе и воде, и потому ужасно ослабла. Лиго изводил её всю разминку:
     – Что, ноги дрожат? Вам придётся набраться мужества, сейчас будет спектакль, а потом я вновь приглашу вас на свидание! Ручаюсь, что оно пройдёт незабываемо!
     Или:
     – Рошелл, вы готовы повторить сейчас ваши вчерашние слова? Как, уже не хотите?..
А я помню – вы так сильно рвались на место Сирин!
     Всё это говорилось при группе, придавая издевательствам Лиго и отчаянию Рошелл особую остроту. Уж не знаю, что она там вчера ему сказала, но ясно, что те слова нисколько его не тронули…
    Когда я его слушала, мне казалось, что глаза у меня начинают наливаться краской от гнева. Как можно было такое говорить?! И ещё – я до смерти боялась, как бы Рошелл не разбилась во время спектакля... Вспоминала своё падение. Если с кромки кольца загремишь – там ушибами и растяжениями не отделаешься, а этот гад ей нарочно нервы мотал...
    Но видимо, ей всё-таки удалось перед спектаклем взять себя в руки. Всё закончилось благополучно, но когда мы уже расходились и Лиго снова велел Рошелл задержаться – я случайно взглянула на неё, и мне стало не по себе. Это было лицо обречённого человека.
     Не хочется признаваться себе в этом… но я дорого бы заплатила, чтобы увидеть – как ему удалось сломать её так быстро?

                18 января

     «Откатка» программы закончилась. Лиго выдал нам «зарплату», и я просто обалдела – сумма оказалась втрое выше той, на которую я втайне рассчитывала. Отпуск у папули попросили перенести на весну; он согласился, так что совместная поездка в столицу пока накрылась – да и охладела я уже к этой идее… Куплю пока пару компакт-дисков и серебряный браслет – он шириной сантиметра четыре, такая тонкая гравировка – уму непостижимо! Я на него уже давно «когти точила»...
     Мистер Ли, должно быть, призывал к себе Рошелл и в выходные. Наверное, возил в свой загородный коттедж. Что он там с ней делал – не знаю, но она выглядела сегодня как жертва Бухенвальда. Такое ощущение, что в коттедже он терзал её не один, а с дюжиной помощников... Но кажется, она ещё сопротивляется...

                20 января

     Марго перешла на четвёртый этап. Хотя у неё и вздорный характер (впрочем, как и у меня) – я за неё рада. Но сама эта процедура перехода... Лиго, сволочь, и напоследок не мог не помучить её...
     ...Вчера он ни с того ни с сего заявил ей, что ему-де надоело смотреть на прищепки в её ушах (Марго носила жёлтые клипсы-ракушки). Мол, хочешь украшать уши – надень серьги. Она возразила, что у неё уши не проколоты, тогда Лиго невозмутимо заявил, что сам ей их проколет завтра.
     Марго даже в лице изменилась, но только кивнула. Я к ней подошла после занятия и говорю: «Чего ты так испугалась? Ну, хочешь, я тебе уши проколю? У меня рука лёгкая». Она на меня посмотрела, как на ненормальную, и отказалась.
     ...Лучше бы я не видела этой процедуры сегодня! Прямо перед занятием Лиго подозвал к себе Марго и спросил – готова ли она? Та ответила, что готова, и он пообещал перевести её на четвёртый этап, если всё пройдёт нормально.
     Откуда-то в его руке оказался тонкий крюк – похожий на тот, каким прокалывают уши в косметических салонах – только раза в два больше. Поднял его к лицу Марго... И вдруг я увидела, что крюк раскаляется прямо у Лиго в пальцах!!! Сначала он потемнел, потом стал зловеще-красным. Наверное, крюк был не стальной, а из железа. И только в этот момент до меня дошло, что идёт экспертиза на предмет – избавилась ли Марго от боли, или ещё нет.
    Она сделалась белой, как полотно, когда Посредник поднёс крюк к её уху. Он внимательно глядел ей в глаза, и когда Марго зажмурилась от страха, резко велел ей открыть их. Должно быть, собирался следить за её зрачками – не расширятся ли они от боли, даже если Марго стерпит и промолчит.
     Когда он проткнул ей ухо, раздался вопль... мой. Я не выдержала!
Лиго извлёк свой жуткий предмет из мочки уха Марго ( у неё ни одна мышца на лице не дрогнула) – и приказал мне лезть на «дыбу». Он стоял внизу и считал вслух до тех пор, пока носки моих ног пятьдесят раз не коснулись перекладины над головой…
     Потом я спустилась, еле дыша, и он проколол Марго второе ухо. Уже не раскаляя свой крюк.
     Она протянула ему на раскрытой ладони две золотые серьги – трилистники с изумрудом в центре, и Лиго вдел их ей в мочки ушей. «Так тебе намного лучше», – уверил он её. Марго улыбнулась и поблагодарила его, словно получила коробку конфет в подарок... а после этого мы пошли в Комнату Семи этапов.
   
                21 января

     После занятия мистер Ли попросил меня остаться. Конечно, «попросил» – это я литературно украшаю. Ну, «обронил», «велел», «приказал» – какая разница?
    – Ты отвратительно себя вела вчера, – заявил он, – у тебя что – нервы не в порядке?
     – По-моему, я за это уже расплатилась, – заметила я.
     – Это по-твоему. Во время Перехода ты тоже была не в себе. Глотай валерьяновые капли, если шалят нервишки!
     – Может быть, у Вас их нет, а у меня они пока ещё есть!
     Крикнув так, я думала – что всё. В лучшем случае он сейчас активизирует ограничитель так, что я буду по полу кататься от боли… но он неожиданно спокойно сказал:
     – Присядь, Джен.
     Я дошла до скамейки и села. Он переставил стул и уселся на него в своей излюбленной позе – верхом, опершись на спинку впереди.
     – Ты совершенно напрасно боялась за Марго, – сказал он, – она уже не чувствовала боли. Я сделал то, что сделал, только для того, чтобы она сама в этом убедилась.
     – Я поняла... потом.
     – И за Сирин ты переживала зря. Ей тоже ничего не угрожало.
     – Не знаю, Лиго... Мне было очень страшно, – созналась я.  – И всё это было так непонятно...
     – Ты могла бы и спросить, – пожал он плечами, –  разве я когда-то отказывал тебе в разъяснениях?
     Я недоверчиво подняла на него глаза, снова спрашивая себя: когда этот... хм, человек являет нам своё истинное лицо? И делает ли это вообще? Вчера он невозмутимо пронзает плоть Марго раскалённым железом и отправляет меня на «дыбу», а сегодня дружески беседует, как ни в чём не бывало. Но жгучее любопытство было выше моего недоверия. И я спросила:
     – Так что же произошло во время Перехода?
     – К седьмому этапу, – сказал Лиго, – Сирин избавилась от всех предрассудков, именуемых чувствами, их заменило равнодушие ко всему. На Земле её больше не интересовало ничто. У неё осталось лишь то, чем диктовались ей эти чувства – пять органов чувств: зрение, слух, обоняние, осязание и вкус. Переход избавил её от них, а я помог её душе отправиться на Uvean.
     – Что было в той чаше, которую Вы ей дали?
     – Переходный напиток. Стоял такой сильный мороз, что всё получилось гораздо нагляднее. Ты видела. Она взяла чашу и вдохнула пар. Он лишил её обоняния. А когда Сирин выпила напиток, то лишилась сразу речи, вкуса и осязания. Поэтому она уже не чувствовала мороза. Об остальном ты можешь догадаться сама.
    – Вспышка света... – прошептала я, – и Сирин потеряла зрение. Низкий гул, заложивший уши... он был для неё последним звуком на Земле.
     – Всё правильно.
     – Это было страшно, –  повторила я тихо. – Когда всё кончилось – то, что... кто остался... это было похоже... на труп.
     – Нет. Просто она стала тем, кем была до того, как пришла в студию.
     Замирая, я спросила:
     – Лиго... а Сирин сейчас там, в свете Uvean – она счастлива?
     –  Боюсь, – ответил он, – что сейчас для неё и для тебя это – слишком разные понятия.
     Подумав, я задала ему вопрос, который не давал мне покоя с самого Перехода:
     –  Скажите, Лиго, а что – водители такси знали, куда мы едем, и что там будет происходить? Просто когда Вы на руках вынесли Сирин... представляю себе, что можно было подумать...
      – Никто ничего не знает. В такие моменты я держу их сознание под контролем.
     – Теперь понятно... Сирин до студии звали Ириной?
      – Да.
      – А... Рошелл? – я вспомнила, что она как-то сказала, что не помнит своё достудийное имя.
      – Раиса. Рая.
      – Она сильно изменилась…
      – Конечно, – Лиго склонил голову на бок. – А почему Рошелл так сильно занимает тебя?
     Я отвела глаза и стала усиленно представлять себе море… закат… чаек… прибой у берега – всё, что угодно, лишь бы он не догадался о том жгучем, неподвластном мне желании увидеть его... и Рошелл.
     Он коротко улыбнулся и отчего-то сменил тему разговора:
      – А ты, Джен, чувствуешь в себе перемену, перейдя на второй этап?
      – Я рассталась с независимостью, – сделав над собой усилие, признала я. – Но мне приходится постоянно напоминать себе об этом...
      – Укрепи свою память! – внушительно посоветовал он мне, – Иначе соскользнёшь обратно на первую ступень.
      – О нет, не пугайте меня...
      – На мой взгляд, гораздо больше тебя пугает близость третьей ступени.
     Я возразила ему, что пока не готова воспринять иллюзорность природы добра и зла, что надлежало мне сделать, находясь на второй ступени; что эти понятия для меня по-прежнему чёрно-белые, и если он хочет доказать обратное...
      – Я ничего не собираюсь тебе доказывать, Джен! – оборвал меня Лиго на полуслове, – Ты должна учиться сама задавать себе вопросы, и сама находить на них ответы! Я не буду делать за тебя всю работу!
     Несколько минут ещё он распинался о моей лени, бестолковости и упрямстве; я покорно выслушала его, а потом спросила?
      – Можно мне задать Вам последний вопрос?
     Он разрешил, и я задала его:
      – Скажите... что такое   «Эос Лиго»?
     Помолчав, он поправил меня:
      – Eos-Ligo-Laerto – Эос Лиго Лаэрто. Это моё имя. Более полное.
      – Ой! А что оно обозначает? – не удержавшись, спросила я, и он, естественно, сказал:
      – Я разрешил тебе задать только один вопрос.

                25 января

       Сегодня я вновь убедилась в том, что Посредника бессмысленно обманывать. Он видит меня насквозь и, что самое страшное – кажется, он понимает меня лучше, чем я сама.
     ...Я так и не поняла – за что он решил меня наказать. Может быть, просто так, для профилактики. Авансом, в счёт будущих проступков. Я не бунтовала, отнеслась к этому философски. Подумаешь – часом больше на коленях, часом меньше.. Тем более, что не на  цементе Алтаря Вразумления, а просто в зале... Мне было досадно  лишь от того, что этот час должен был продлиться уже после окончания занятия. Опять придумывай для родителей причину своей длительной задержки...
     Но когда вместе со мной Лиго оставил и Рошелл...
     Да, я была там. Вместе с ними... Косвенно, потому что не могла их видеть. Я стояла в углу  на коленях, в позе, которую успела выучить досконально – колени и ступни строго вместе, голова слегка наклонена вниз, руки соединены впереди внизу. Видели бы меня одноклассники... Сквозь шум в ушах я услышала предупреждение:
     – Если ты хоть раз обернёшься, Джен – пеняй потом только на себя!
     Я ничего не видела. Но того, что услышала – было более чем достаточно. Я спинным мозгом ощущала всё, что они делали...
     Я откуда-то знала, что Рошелл обнажена, а Лиго не раздевался… Рошелл… она кричала, плакала, стонала – сначала от боли, потом уже от страсти. И мне безумно хотелось то провалиться сквозь пол, то заткнуть уши, то обернуться хоть на миг. Но я не смела даже пошевелиться.
     Мои щёки и уши пылали – и я знаю, что буду потом ненавидеть себя за это признание, но этому дневнику я не могу лгать... был такой момент, когда меня вдруг пронзило острое желание... И теперь я думаю – не ради ли этого Лиго  всё устроил?
     Не знаю, сколько времени продолжалась их встреча. Рошелл он отпустил первой, потом меня, и наши пути в раздевалке не пересеклись.
     Когда я одевалась, руки мои тряслись, и я долго не могла попасть пуговицей в петлю...

                27 января

     Мне кажется, что сегодня был самый прекрасный день в моей жизни. Я даже хотела начать новый  дневник или выдрать все предыдущие листы из этого, но потом почему-то пожалела.
     Сегодня вечером я пошла на дискотеку с одним парнем из параллельного класса. У него есть девчонка, с которой он ходит, но она такая стерва, что жутко хотелось её позлить.
     На дискотеке сначала всё было нормально, но потом оказалось, что там полно ребят из нашего лицея. Они меня узнали и разболтали всем, что я-де танцую в «Амадеусе»... На меня навалились с просьбой дать автограф, потом стали тащить на эстраду, просить что-нибудь станцевать... Тьфу, короче – мне пришлось спасаться оттуда бегством, мой партнёр даже не сделал попытки как-то оградить меня от этого...
     Я сбежала с дискотеки, прыгнула в первую попавшуюся машину и попросила водителя остановиться у первого попавшегося бара. Я вошла туда и устроилась у стойки... вернее, ворвалась и рухнула, надеясь, что хотя бы тут не окажется никаких знакомых. Заказала коктейль... Должно быть, на моём лице было довольно выразительное, убийственное выражение, потому что бармен озабоченно поинтересовался:
     – С вами всё в порядке?
     Мне хотелось посоветовать ему отвалить, но я устыдилась и кивнула. Зачем срывать зло на других?
     Я уткнулась в свой коктейль, и тут сзади раздалось:
     – Эй, что у тебя случилось?
     Я сделала зверское лицо, обернулась... и обмерла. Это был ОН – тот, о ком я мечтала, кого десятки раз рисовала в своём воображении, не надеясь уже встретить в жизни…
     Передо мной стоял парень лет восемнадцати, брюнет с кожей чудесного загорелого оттенка, темноглазый и красивый как... как даже не знаю, кто. Должно быть, кто-то из его предков был из Южной Америки. Взглянув на меня, он недоумевающе нахмурил соболиные брови, потом ослепительно улыбнулся:
     – Прости, мне показалось, что ты плачешь.
     – Я никогда не плачу, – сказала я.
     – Правда? – он снова улыбнулся и устроился на соседнем стуле. – Не возражаешь?
     – Да нет.
     Он заказал коктейль для себя, отпил пару глотков и поинтересовался:
     – А можно узнать твоё имя, прекрасная незнакомка?
     Неожиданно для себя я ответила:
     – Джен.
     Он удивлённо приподнял брови и усмехнулся:
     – Джен? Должно быть, твоя мама – большая поклонница творчества Шарлотты Бронте.
     – Нет, – возразила я, – сомневаюсь, чтобы человек, давший мне это имя, был хоть чьим-нибудь поклонником.
     Озадаченно помолчав, мой новый знакомый допил коктейль, а потом представился сам:
     – Виктор.
     – Да? А я-то думала – Мигель, или уж, на худой конец, Антонио.
     Виктор рассмеялся:
     – Ты, кажется, разочарована? Знаешь – мой дед был испанцем и, откровенно говоря, меня действительно часто принимают за латиноамериканца…
     Мы разболтались, заказали ещё по коктейлю. Виктор рассказал о себе. Он заканчивает бизнес-колледж, изучает банковское дело. Я не стала упоминать про «Амадеус», сказала только, что кончаю лицей. Он спросил – куда я думаю поступать после его окончания; я ответила, что пока ещё не решила.
     Выпитые коктейли ударили мне в голову, я помню, что всё время смеялась, благо Виктор беспрестанно острил, пародируя своих преподавателей и знакомых, подражая их мимике и интонациям. Честное слово – я чуть было не открыла рот и  не изобразила манеру говорить мистера Ли... к счастью, я была не настолько пьяна, чтобы забыть об ограничителе.
     Мне стало вдруг легко-легко. Словно какой-то спазм внутри разжался. Его интересовала я сама; он общался со мной просто потому, что я ему нравилась, а не потому, что была ученицей Лиго. Я поняла, как истосковалась по такому нормальному общению; как надоело мне то, что тень «Амадеуса» вечно осеняет меня.
     Я слушала его весёлый голос и понимала, что всё больше влюбляюсь в него. Ну надо же! Моя мечта сбывалась; счастье поджидало меня в маленьком баре, куда я попала просто волей случая.
     ...До дома Виктор подбросил меня на машине. Шикарный «Nissan», дар предков – они у него какие-то шишки. Я бы отказалась, если бы более твёрдо стояла на ногах; но не знаю, от чего они подгибались сильнее – от двух коктейлей, или от счастья. Я чувствовала, что нравлюсь ему, и мне хотелось нравиться, хотелось, чтобы он влюбился в меня по уши…
    Я буквально сама себя не узнаю, такого со мной ещё никогда не было. Так вот значит, какая она – любовь с первого взгляда! Я позволила ему поцеловать себя, чего никогда не делала в первый день знакомства. Может быть, я сошла с ума? Но мне хочется быть сумасшедшей, и хочется быть счастливой – я слишком много страдала в последние месяцы. Ой, пусть у нас с ним всё-всё получится...

                29 января

     Мне пришлось-таки сказать Виктору, что я танцую в «Амадеусе». Сегодня он позвонил и предложил встретиться вечером. Я не могла пропустить занятие и всё ему объяснила. К моему огромному облегчению, он отнёсся к этому с юмором – как, по-моему, и ко всему в жизни. Он вовсе не поклонник «Амадеуса», он предпочитает горные лыжи, фристайл и экстремальные виды спорта.
     «Значит, мне не удастся сегодня пригласить тебя на дискотеку?» Я вскричала: «Ну уж нет!» – и тогда рассказала ему – каким образом и по какой причине попала позавчера в бар.
      Мы снова посмеялись, и он пообещал, что не будет требовать у меня автографы и говорить своим знакомым – кто я такая. Потом мы договорились о следующей встрече.

                31 января

     Мы провели вместе почти всё воскресенье. Была оттепель, и мы гуляли по городу, а потом осели в том баре, в котором познакомились. Виктор предложил по такому поводу
выпить по  бокалу шампанского, и я согласилась.
     Но был в этой нашей встрече один неприятный момент. Виктор взял меня за руку, говоря, что сразу обратил внимание на то, какие красивые и длинные у меня пальцы, поцеловал моё запястье... Потом погладил ладонь и вдруг спросил:
     – Что это у тебя, Джен?
     Я вздрогнула. У меня совершенно вылетело из головы, что на двух моих пальцах отчётливо виден ожог в форме буквы «U». Вырвав руку, я сказала:
     – Это давно. С детства. Папа... что-то паял, и я схватилась за деталь.
     Он вроде бы поверил, но это воспоминание о раскалённой шпильке совсем выбило меня из колеи. Я стала рассеянной и задумчивой. Виктор недоумевал, расспрашивал меня, но мне так и не удалось до конца справиться со своей растерянностью...

                2 февраля
    
     Кажется, Рошелл наконец-то перестала сопротивляться, безвольно отдалась всем капризам Лиго. Он стал относиться к ней как-то... более уважительно, что ли? С издевательски-вежливого «вы» опять перешёл на «ты».
     В Рошелл прямо на глазах проступают черты Сирин. Нет, не внешние, конечно. Душевные. У неё появилось такое же холодное выражение лица, то же безразличие во взгляде. Её жесты стали выверено-закончены, и эта грация, эта пластика...
    Она больше не похожа на жертву. Рошелл изумительно похорошела – я и не заметила, когда случилась с ней эта метаморфоза...
     Лиго задумал новую постановку. Программа будет называться «Зодиак» и состоять из двенадцати хореографических миниатюр. Я с Мишель (опять с этой стервой!) – участвую  в композиции «Созвездие Стрельца»...

                8 февраля

     Совершенно некогда писать. Навалилось столько работы, что я, кажется, скоро ноги протяну. Лиго совсем нас загонял. Выходных у нас только два – пятница и воскресенье, все остальные вечера пашем как каторжники. Я чувствую, как остро не хватает мне техники, хотя я очень стараюсь.
     Времени катастрофически не хватает. Уроки делаю тяп-ляп, наспех. Давно бы скатилась на пары, не будь большинство учителей снисходительны ко мне. Только физичка цепляется: «Алугина! Предстоят экзамены, ты не забыла? Что ты там собираешься предъявлять, вместо знаний? Свой танцевальный пропуск?»
     Родители ворчат... Но больше всего меня угнетает то, что я редко теперь вижусь с Виктором. В январе, когда Лиго дал нам немного передохнуть, мы встречались почти ежедневно. Кажется, он только сейчас начал понимать, что «Амадеус» занимает в моей жизни гораздо больше места, чем он думал вначале.
     Я уже дважды отказывалась от его приглашений на вечеринки, и порой мне приходит в голову – а стоит ли жертвовать своей личной жизнью ради какого-то театра-студии? Витька ничего мне не говорит, но я чувствую, что он раздосадован. Я очень, очень боюсь его потерять...
                11февраля

     Виктор зовёт меня в субботу за город, на холмы. Обещает научить кататься на горных лыжах. Я ему сказала: «Ты разве не помнишь, что у меня в субботу репетиция?» А он: «Ну что – неужели ты один-единственный раз пропустить не можешь?» – «Да Лиго, – говорю, –  разве меня отпустит? Новую ведь программу готовим». Виктор мне и советует: «А ты наври ему что-нибудь! Ну, мол, бабушка заболела... неужели он тебе не даст съездить к больной бабушке?»
     «Лиго наврать?» – мне даже смешно стало. Но Витька, конечно, не понял – что меня так развеселило. «Только не говори мне, – заявляет, – что ты такая честная и ответственная, всегда только правду говоришь. Ни за что не поверю».
     Мне пришлось придумывать разные оправдания и объяснения – мол, я вовсе не такая уж ответственная, но этот новый спектакль…
     А вообще, в какой-то момент я почувствовала, что мне противно выкручиваться. С Лиго в этом плане общаться намного легче – нет нужды сочинять, всё больше запутываясь…
     Виктор сказал мне: «Ну, как знаешь». Ничего я не знаю. Мне не хочется ни терять его, ни обострять отношения с Посредником. Я оказалась меж двух огней и не знаю – чей голос слушать: сердца или разума?

                11 февраля (вечером)

     Всё-таки я сделала попытку отпроситься у мистера Ли. Спросила:
     – Лиго, не могли бы Вы меня отпустить в субботу?
     – Зачем? – осведомился он.
     Зная, что обмануть его не удастся, я только сказала:
     – Мне очень нужно.
     Он холодно ответил:
     – Нет, Джен. Тебе это абсолютно не нужно. Крупно пожалеешь.
     Вот так вот.




                13 февраля

      Я сегодня поехала с Виктором, плюнула на Лиго и на его запреты. До того меня всё это достало, что невыносимо захотелось хоть раз сделать ему назло. Сделала!
     И он оказался прав. Мне пришлось пожалеть об этой поездке…
     А сначала всё было так прекрасно! Морозный день, солнце, высокие холмы и искрящийся снег. Витькины приятели, которые так дружелюбно меня встретили, хотя и чуть-чуть насмешливо.
      Вообще-то я неплохо катаюсь на лыжах, но что на них способны выделывать Витька и его друзья – невероятно! Такой фристайл, такие кульбиты – уму непостижимо! Одно дело – смотреть что-то подобное по телевизору, и совсем другое – вживую. Настоящий балет на лыжах, тем более, что присутствие незнакомки (меня) – я думаю, дополнительно их раззадорило. Потом они начали кататься с холмов и всё звали меня. Я поначалу опасалась вставать на горные лыжи, но после всё же рискнула.
     Раза три или четыре я съехала вниз вполне благополучно; Витька похвалил меня и я, осмелев, решила съехать с самого высокого холма.
     Ветер страшно свистел в ушах, холм вдруг ушёл вниз совсем отвесно, а на моём пути, откуда ни возьмись, появился сугроб. Витька что-то кричал, но я не услышала. Повернула в сторону, чтобы его обогнуть... и, не удержавшись, закувыркалась вниз.
     Чуть не сломала лыжи, но чёрт бы с ними, с лыжами. Я подвернула правую ногу в щиколотке – как раз в том самом месте, которое ушибла на премьере «Аэробики...» Голеностоп ужасно распух и болит.
     Мой парень, конечно, перепугался за меня, перенёс на руках в машину. Его друзья раздобыли где-то эластичный бинт, перевязали щиколотку.
     Витька поил меня горячим кофе и ругал себя на чём свет стоит. Просил прощения... Но разве это его вина?
     Сижу вот теперь дома, мажу ногу гелями,  грызу ручку и не знаю – что делать?

                15 февраля

      Сегодня даже до лицея не могла доковылять. Хотя в травмпункте ничего страшного не нашли – растяжение просто, прогревания назначили. Сегодня понедельник, и я понятия не имею – как быть с репетицией? Когда я заикнулась об этом вчера – Виктор изумился. «Репетиция? Ты в своём уме, Джен? Надеюсь, ты не собираешься танцевать с растяжением в голеностопе?» – «Да, а  как мне теперь быть? Мало того, что прогуляла, так теперь ещё и это...» – «Ну и ничего страшного. Позвонишь и предупредишь. Заболеть ты, я надеюсь, имеешь право?»
     Похоже, у меня и впрямь нет другого выхода. Сейчас позвоню на вахту. А днём Виктор обещался из колледжа зайти...
   
                15 февраля (вечер)

     Руки и ноги дрожат от усталости. Всё вышло совсем не так, как я предполагала. В «Космос» я позвонила и попросила передать Лиго, что заболела. Днём действительно зашёл Виктор – с целой сумкой апельсинов, связкой бананов и гигантской плиткой шоколада.
     Он расспросил – как я себя чувствую, потом мы пили чай... А около четырёх зазвонил телефон. Я сняла трубку и сказала:
   – Да?
   – Джен, – раздался из неё стальной голос, – немедленно приезжай! Ты сделала уже одну глупость  – так не делай же вторую! – и вслед за этим послышались короткие гудки.
    Я положила трубку и обернулась к Виктору.
    – В чём дело? – спросил он.
    – Я должна ехать в «Космос».
    – Слушай. Крыша у вашего танцора на месте? Почему ты должна куда-то ехать, если даже ходить не можешь? – возмутился Виктор.
     Я ощутила безмерную усталость от того, что опять надо что-то кому-то объяснять, придумывать, оправдываться... И не стала. Подошла к окну. Такси, конечно, не было – я могла бы и сразу догадаться.
     – Вить, ты на машине?
     – Да.
     – Можешь меня отвезти? Если тебе, конечно, не трудно?
     Он помолчал.
     – Я думал, мы проведём этот вечер вместе. Почему этот человек не хочет оставить тебя в покое, даже когда ты имеешь на то право?
     Я вздохнула.
     – Новый спектакль, Витя. Мне действительно нельзя много пропускать.
     – Но ты же не сможешь репетировать, по-любому!
     – Ну, хоть посмотрю. Движения запомню...
     – Ладно, отвезу, –  согласился он неохотно.
     – Спасибо.
     – Мне жаль тебя, Джен.
     Я сдержалась и промолчала.
     ...Правда, в дороге Витька повеселел. Принялся подкалывать меня, но беззлобно, и я улыбалась помимо воли. Подкатив к воротам «Космоса», он заметил:
     – Ты должна бы поблагодарить меня за своевременную доставку! – и прильнул к моим губам.
     Я молчала и, шутя, вырывалась, но Витька удерживал мои руки. Наконец мне удалось освободиться, я выскочила и поковыляла к воротам.
   Но в стенах «Космоса» уверенность мне изменила. Здесь было царство Лиго, и никто не мог мне помочь. Ему ведь ничего не стоило заставить меня крутить пируэты на больной ноге до конца занятия.
    Я всё-таки чуть опоздала, потому в раздевалке быстро переоделась и, даже не бросив на себя взгляд в зеркало (решив, что – чёрт с ним, с макияжем, всё равно сейчас получу по первое число, так пусть уж за всё сразу) – вышла в зал.
     Девчонки уже стояли у станка. Я неловко присела в реверансе и подняла глаза на Лиго, обречённо ожидая, какой каре он меня подвергнет. Он стоял посреди зала, скрестив на груди руки.
     – Подойди, – сказал он мне.
     Я, прихрамывая, приблизилась, и он усмехнулся:
     – Ну, хороша! Такой неподражаемой походки я ещё не видел... И когда ты только начнёшь меня слушаться, Джен? Разве я тебя не предупреждал?
     Потом он подозвал меня к скамейке и велел обнажить голеностоп от гетр и эластичного бинта. Холодно заметил:
     – Стоило бы заставить тебя помучиться, но у меня нет на это времени. Тебе придётся много работать, поэтому – в последний раз! – я помогу тебе.
     Он положил руку на мою щиколотку и одним касанием снял боль и опухлость – все следы растяжения... Я вполголоса извинилась за прогул и поблагодарила его.
     Лиго велел мне встать к станку и добавил:
     – Только помаду сотри с подбородка! Тебе подсунули липовый «Max Factor».

                19 февраля

      После того случая я несколько дней не видела Виктора, и он не узнал о моём мгновенном исцелении...
     Последнее время, проглядывая газеты или журналы, мне стало приходить в голову: в каком мире я живу?! Ну, что это за статьи? «В страну поступили радиоактивные евреи». «В России объявлена эпидемия беременности». «Власти не прислушались к совету крыс». «Сенсация: Дэбби Джильберт залетела два раза подряд!» «Певец Александр Серов – телепатический террорист!» «Жена достала Славу даже в гробу»...
     Разумом я понимаю, что «жёлтая пресса» одинакова во всем мире – о, уже на своём примере убедилась... – и всё равно меня это достаёт. Как можно писать такую чушь?! Телевизор тоже стараюсь не смотреть – меня от него всё чаще тошнит. От новостей, от рекламы, от телешоу пошлейших...
     Честное слово, иногда мне приходит в голову, что абстрактный мир «Амадеуса» с его ирреальными законами на самом деле лучше, чем мир, в котором я живу. Во всяком случае, он честнее.
     Сегодня вечером мы сидели с Виктором в кафе и он спросил меня:
     – О чём задумалась, Джен?
     – О добре и зле, – отозвалась я.
     – Вот как? – удивился он. – Ты – странная девушка... И о чём же ты думала в связи с этим?
     – Я думала... может быть, это не стопроцентные понятия? Нет абсолютного добра, также  как и абсолютного зла.
     – Да так оно и есть, – пожал Виктор плечами, – эта мысль далеко не нова. Вспомни того же «Фауста»: «Я – часть той силы, что  вечно хочет зла и совершает благо». Зло так глубоко проникло в человеческую природу, что стало присуще всему. Очерняет все добродетели.
     – Даже милосердие?
     – Конечно. За ним кроется душевное тщеславие. Можно возмущаться чужими пороками, одновременно наслаждаясь собственной праведностью.
     – Ну, а сострадание? Оно тоже осквернено злом?
     Виктор хмыкнул:
     – А ты не замечала, что сострадать несчастьям друзей гораздо легче, чем радоваться их удачам? Судороги зависти, Джен. И если принято считать, что от ненависти до любви – один шаг – то о чём тут ещё говорить?
     Пока я искала слова, чтобы возразить, Виктор спросил:
     – Ты не знакома с даосской философией Пути?
     – Нет, – внутренне вздрогнув, ответила я.
     – Тогда, возможно, тебе знакома эта эмблема – Инь-Ян – круг, поделённый на две чёрно-белые доли?
     – Да.
     – Инь – это тёмное, женское начало. Оно постепенно нарастает и проходит стадию предела, где сменяется преобладанием светлого, мужского начала, Ян. Этот графический образ – воплощение идеи вечного движения и борьбы противоположных начал. Каждая доля круга содержит вкрапления  противоположного цвета: белое в чёрном, чёрное в  белом. Потому что во всём есть зачатки противоположного.
     – Откуда ты всё это знаешь? – подивилась я.
     – Ну, я же не только фристайлом увлекаюсь, – усмехнулся Виктор, – правда, я никогда не думал, что подобные вещи могут занимать такую красивую девушку, как ты.
     – А меня, ты думаешь, одни танцы интересуют?
     – Один-один... Сравняли счёт.
     – Расскажи ещё что-нибудь, - попросила я.
     – Знаешь такого писателя – Хорхе Луис Борхес? В своих «Фрагментах апокрифического Евангелия» он сказал однажды: «Делать доброе врагу есть лучший способ тщить в себе гордыню». Задумайся над этими словами. Впрочем, я не настаиваю на своей правоте, ибо он же сказал: «Никто не прав, либо все правы»
     – Витя, а почему даосизм называют философией Пути?
     – Потому что в основе древнекитайского мировоззрения лежит идея Пустоты, Небытия – в отличие от христианской модели мира как Бытия. Математический символ пустоты – нуль. Но вот что получается. Если сумма и произведение всех вещей в мире равна нулю, то и каждая вещь в отдельности равна нулю, то есть мнима. А  раз так, то Вселенная равна человеку, а человек равен Вселенной и может воплотить в себе всю её мощь – если сумеет найти правильный Путь. Путь – это и есть Дао. Поняла?
     Я кивнула. Знал бы ты, Виктор, что я свой Путь уже нашла...

                20 февраля

      Сегодня перед занятием Лиго сказал:
      – Джен, я перевожу тебя на третий этап.
      ...Мне удалось-таки обогнать эту стерву Мишель!


                14. СИМВОЛ ИСКРЕННОСТИ

     ...И вот Джен распята лицом к Лиго у шведской стенки. На ней – только трёхцветный купальник, надетый на обнажённое тело: перед тем, как привязать её, Лиго потребовал, чтобы она сняла в раздевалке и балетки, и лосины, и бельё, полностью обнажив ноги. С бешено стучащим в груди сердцем Джен подчинилась.
     Её руки разведены в стороны-вверх и накрепко привязаны к деревянной перекладине высоко над головой. Ей пришлось изо всех сил вытянуться и даже подняться на носки, чтобы не висеть на руках. И теперь она стоит, балансируя на носочках, босиком.
     Лиго проверяет прочность крепления верёвочной петли на левом запястье и отступает, любуясь своей работой. В правой руке у него – длинный гибкий хлыст в оплётке из тонкой чёрной кожи.
     – Ты, кажется, грозилась ударить меня ногой в живот? – задумчиво вспоминает он.
     – Что Вы?! – пугается Джен. Верёвочные петли больно врезались в запястья, и перспектива быть притянутой к стене ещё одной верёвкой нисколько ей не улыбается. – И в мыслях не было, я сгоряча тогда сказала...
     Не отвечая, Лиго выбирает из связок с верёвками, лежащей на полу, ещё одну и наклоняется с ней к её ногам. Накрепко связывает лодыжки, и мольба «Не надо!» застревает у Джен в зубах. Она молчит.
     Молчит и ощущает, как продолжает безумно биться сердце, как обливается холодом живот и тщетно пытается подавить противный липкий страх. Почти с нетерпением она ждёт первого удара... потому что это ожидание боли представляется ей куда   более мучительным, нежели сама боль...
     Посредник подходит и концом хлыста поднимает её подбородок вверх. Джен близко видит его ледяные глаза и старается придать своим покорное выражение.
     – Я хочу сделать тебе подарок, –  неожиданно говорит он. И подносит к её лицу чудесный перстень. Фиолетово-сиреневый камень заключён в изящную серебряную оправу.
     – Это аметист, – объясняет Лиго. – Ты ведь, кажется, Водолей?
     – Я... да, – растерянно соглашается Джен, – Вы... верите в гороскопы? – спрашивает она, лишь бы что-то спросить.
     – Аметист тебе подходит, – не отвечая, говорит Посредник, – это – символ искренности, камень терпения. Оба этих качества очень пригодятся тебе на третьем этапе, – с этими словами он надевает перстень на средний палец левой руки Джен.
     – Спасибо, – выдыхает она.
     – Не за что, – невозмутимо говорит он, – его завещала тебе Сирин накануне Перехода.
     – Сирин? Мне?! Но... почему?!
     – Я лишь исполнил её желание.
     Вслед за тем Лиго гасит свет и выходит из зала. Джен, оторопевшая и недоумевающая, остаётся одна-одинёшенька, прикованная к шведской стенке в темноте танцкласса. Смутно светятся огоньки дальних домов напротив, отражаясь в зеркальной стене... Она ничего не понимает. Почему Лиго привязал её, а сам ушёл? Она была готова к тому, что он сделает с ней то же самое, что и с Марго... Зачем он надел ей на руку это кольцо? Сирин... почему именно ей, Джен, она «завещала» его? За всё время, что Джен её знала, они лишь несколькими фразами и обменялись...
    «Ты, Сирин, позвала меня сюда. На этот Путь, на радужную лестницу, ведущую только вверх... В этот фантастический и жестокий мир... Из-за тебя я попала в этот конвейер, зубчатую передачу...»
     Однако мысли о Сирин постепенно вытесняются болью. Резкой болью в онемевших запястьях, в растянутых до предела мышцах груди и живота. «Что я здесь делаю? – в панике думает девушка, – Почему позволила себя привязать? Когда же закончится это наваждение?..»
     Время тянется мучительно медленно. Наверное, прошёл целый час до того, как  вошедший Посредник зажёг свет и приблизился к ней.
     – Долго мне ещё тут стоять? – вырывается у Джен.
     Лиго скрещивает на груди руки и спокойно пожимает плечами:
     – Это зависит только от тебя.
     – От меня?! – теряется она.
     – Я хочу, чтобы ты помнила, – говорит он наставительно, – Помнила и понимала: у этой стены тебя держит только твоя гордость…
     Сказав так, Лиго вновь разворачивается и, погасив свет, уходит.
     Если бы Джен могла – она бы разрыдалась от глухого отчаяния; возможно, слёзы облегчили бы её муки. Ей невыносимо больно дышать, кисти онемели и распухли. Девушка сжимает и разжимает пальцы, пытаясь восстановить кровообращение. Она извивается, в мучительной жажде хоть на секунду уменьшить страдания... Никаких мыслей уже нет в её голове, она понимает только одно: когда Лиго войдёт в следующий раз – у неё не останется сил ни на вопросы, ни на упрёки... только где же, где же он?!
     ...Когда в классе снова зажигается свет, Джен стонет в мольбе:
     – Лиго!.. Отвяжите меня, умоляю Вас... я больше не могу...
     Он подходит и, развязывая верёвочные петли на запястьях, замечает:
     – Чтобы произнести эти слова, тебе понадобилось почти два часа! Право, Джен, ты побила все рекорды упрямства...
     Не в силах возражать, девушка, освобождённая от пут, со стоном опускается на пол.
     А Посредник говорит, с упрёком покачав головой:
     – Дорогая моя Джен, и ты ещё удивляешься – зачем я надел тебе на палец аметист? Я ведь объяснил тебе – это символ искренности! Почему ты не хочешь быть честной? Честной хотя бы перед самой собой – потому что я-то вижу тебя насквозь! Раз за разом ты пытаешься доказать всем, и мне в том числе – какая ты сильная и выносливая – но ведь в результате ты обманываешь саму себя!..




                15. ПЛАТА ЗА ЖАЛОСТЬ

     Около недели после этого сеанса Лиго не трогал Джен и ничем не напоминал о её положении на третьем этапе. Следы от верёвок въелись в руки, казалось, намертво, и девушка сплела из бисера два браслета на запястья, чтобы скрыть эти следы. Бисер был красно-оранжево-жёлтый, с преобладанием последнего, так что вполне подходил Джен как аксессуар третьей ступени. Сиреневый аметист на её пальце, правда, выбивался из общей картины, но Лиго потребовал, чтобы она носила его, не снимая... Уши и шею же на занятиях Джен теперь украшала жёлто-оранжевым янтарём.
     В начале марта Лиго перевёл Марго на пятый этап, и в этот же день велел ей остаться после занятия вместе с Джен.
     ...Марго безучастно стояла возле двери, наблюдая, как Посредник привязывает Джен к шведской стенке. Она столько десятков раз проходила через эту процедуру... правда, не вполне понимала, зачем Лиго делает это у неё на глазах.
     Он проверил – насколько крепко затянуты  верёвки на запястьях Джен, предварительно освобождённой от бисерных браслетов и обнажившей ноги – как и в прошлый раз. Потом обернулся:
     – Марго!
     Она подошла, и Лиго протянул ей хлыст. Марго поглядела на него, не понимая.
     – Возьми хлыст! – резко сказал Посредник и девушка, поколебавшись, неуверенно взяла его – как ядовитую змею.
     – Бей! – Лиго отступил от Джен, и обе девушки – привязанная и свободная – в остолбенении  уставились на него.
     – А как, ты думала, избавляются от жалости, Марго? – металлическим голосом спросил её Лиго, – Бей!
     Та медленно покачала головой и прошептала:
     – Я не могу...
     Сердце Джен снова заколотилось, как больной в припадке эпилепсии. Да что же это происходит?! Почему?! Выходит, она уже – просто средство? На ней будет практиковаться  Марго, пока не избавится и от жалости?!
     Марго тихо повторила:
     – Не могу.
     – Тогда я верну тебя на третий этап! – предупредил её Лиго, – Ты знаешь, что это такое, Марго?
     Она понурила голову.
     – Считаю до двух! – безжалостно заявил он. – Потом ты занимаешь место Джен, и к тебе возвращается боль! Ты уже забыла, как горячи поцелуи  этого хлыста? Ну?! Раз!
     Марго пошатнулась и, побелев, выронила хлыст из рук.
     – Два! – крикнул Лиго. – Боль возвратилась, Марго, слышишь?!
     Онемевшая от ужаса Джен глядела, как Марго раздевается донага по приказу Посредника, как мелко дрожат её руки и губы... Потом он, не церемонясь, привязал её рядом с Джен – но лицом к шведской стенке, а не спиной. Заставил взять в рот кляп – резиновый шар с продетыми в него завязками; завязал их у неё на затылке.
     – А ты, Джен, – посоветовал он ей сквозь зубы, – прикуси язык! Если издашь хотя бы один звук – получишь вдвое больше! – потом он отступил на шаг, широко размахнулся – и Марго пронзительно закричала.
     ...Он сёк её, словно непокорную рабыню – жестоко, безжалостно. Багровые рубцы сплошным узором покрывали её бёдра, ягодицы, спину. Резко свистел хлыст – и Марго с мучительными стонами  всем телом вжималась в брусья шведской стенки, принимая очередной удар... Слёзы лились по её щекам, когда очередная огненная полоса пересекала её тело, и она судорожно рвалась – словно была возможность высвободиться от толстых верёвок, прочно удерживающих  её на одном месте.
     Джен хотелось умереть. Ей казалось,  что ещё минута, ещё секунда – и она сойдёт с ума от этого кошмара, от задушенных кляпом отчаянных криков Марго, бьющейся от неистовой боли меньше чем в полуметре от неё... Ей казалось, что эти стоны звучать в её голове вечно – даже если она заткнёт уши пятиметровым слоем ваты... Собственный крик засох у неё в глотке.
     Лиго продолжал полосовать хлыстом непокорную ученицу, наверное, не меньше десяти минут. И, наконец, остановился, когда она уже сорвала голос до хрипа и начала обвисать на верёвках. Тогда он отвязал её, стонущую, с опухшим от слёз лицом и отвёл в душ. Местами из её рассечённой кожи сочилась кровь... Потом вернулся к Джен.
     С безотчётным ужасом, вся пустая и заледеневшая внутри, она глядела в его беспощадные глаза, когда он приближался.
     – Ты поняла, Джен? – спросил он её,  – Что она означает, твоя гордость? Она граничит  с равнодушной безжалостностью! Ведь ни собственные страдания, ни муки Марго не способны выжать даже малюсенькую слезинку из твоих глаз! За что же ты оскорбляешь меня в своих помыслах? Я всего лишь делаю свою работу, необходимую – не думай, что приятную мне – а вот по какой причине тебе жаль проронить слезу?
     Джен со смешавшимися мыслями опустила глаза, а когда подняла их – Лиго в зале уже не было. Примерно через полчаса после этого Посредник ввёл в танцкласс Марго, уже успокоившуюся, но по-прежнему обнажённую. Он повернул её спиной к Джен и медленно провёл ладонью вдоль фиолетово-алых рубцов на её теле. И потрясённая девушка увидела, как рубцы исчезают бесследно, а Марго падает на колени, целуя его руки, способные и нести боль, и дарить мгновенное исцеление от неё...


                16. СИЛА ГИПНОЗА

       Это повторялось непрерывно, день за днём, в течение почти двух недель – и даже в выходные. Ежедневно Лиго после занятия распинал Марго рядом с Джен и истязал её тело хлыстом или ремнём. До сплошных багровых следов, порой до крови... А потом отправлял в душ, и лишь через полчаса-час (дав Марго до дна испить чашу страданий) – исцелял от последствий этих сеансов...
    Да, этот дар – исцелять – Посредник использовал с дьявольской изощрённостью. Дар  давал ему безграничные возможности терзать свою ученицу сколь угодно часто, ведь никаких следов не оставалось. А рубцы в душе и на сердце – кто их увидит?..
     И ни разу за эти две недели он не поднял хлыст, чтобы опустить его на Джен. Когда-то Рошелл сказала ей, что на третьем этапе она почувствует разницу между болью, которую Лиго способен причинить, не дотрагиваясь – и той, какую может причинить хлыст в его же  руке... Но до сих пор Лиго так и не дал ей почувствовать эту разницу.
     Через две недели Марго сдалась. Когда Посредник в очередной раз собирался привязать её – она бросилась ему в ноги с клятвой, что сделает всё, что он прикажет.
     – Посмотрим, – сказал он, и вложил хлыст ей в руку.
     Джен увидела, как сверкнули глаза Марго и безжалостно сузились. Не колеблясь, та шагнула вперёд и сделала правой рукой длинный размах...
     Джен зажмурилась... но, открыв глаза, увидела, что Лиго стоит возле Марго, прочно перехватив её руку с хлыстом.
     Отнимая у неё хлыст, он кивнул:
     – Я верю тебе, Марго. На следующем занятии вернёшься на пятый этап.
     – Но я могу доказать Вам…
     – Докажешь на ком-нибудь другом. До свидания.
     Та сделала реверанс и покинула танцкласс. Лиго обернулся к Джен.
     – Почему Вы не дали ей доказать то, что она хотела? – спросила девушка.
     – Не было нужды.
     – Как и другого способа заставить её?
     – Я применил такой способ, какой она выбрала сама! – отрезал Лиго.
     – Сама?! – ахнула Джен.
     – Конечно, сама. Кто мешал ей подчиниться мне сразу же?
     Девушка делает несколько глубоких вдохов и решается на вопрос:
     – Теперь Вы... сделаете то же самое со мной?
     – Да. Только несколько иначе, Джен. В этом способе будет больше пользы, – Лиго приближается  к ней и обеими руками берёт за голову, касаясь пальцами ушей. Она чувствует, как горячи его пальцы... – Смотри мне в глаза, – понижая голос, велит он...

     ...Что же было потом? Кажется, она поменялась ролями с Марго? Точно так же, раздетая до нитки, она висела на туго натянутых верёвках, точно так же извивалась и стонала, когда безжалостный хлыст (или бич?) – обвивался вокруг её плеч, талии, бёдер... Она рвалась и врастала нагим животом  и грудью в холодные лакированные брусья шведской стенки, стремясь срастись, слиться с ними – чтобы хоть часть этой боли они приняли в себя... Вот только почему по её щекам, по груди льются слёзы? Ведь она никогда не плачет!..
    Но разве можно иначе выдержать эту пытку? Разве не заплакал бы камень, не вынеся такую боль?.. Ох, ну зачем же, зачем он в довершение к этому ещё и бьёт её по щеке? «Пощадите...» – еле слышно шепчет она…
     – Очнись, Джен! – и снова хлёсткая пощёчина отбрасывает её голову влево.
     Она, застонав, открывает глаза – и не может понять – почему привязана лицом к Лиго... И когда он успел натянуть на неё купальник?
     – Пришла в себя? – спрашивает Посредник, заглядывая ей в глаза.
     Ничего не понимая, она смотрит на него и тупо спрашивает, в свою очередь:
     – Когда Вы меня...  перевернули?
     – Когда я тебя –  что?
     Усмехнувшись, Лиго качает головой, потом принимается отвязывать её руки и ноги, объясняя:
     – Я до тебя не дотронулся.
     – Но как?! – вырывается у неё невольно.
     – Это был гипноз.
     – Но я же всё помню!
     Лиго спокойно кивает:
     – Ты и должна всё помнить. Видимость была отчётливая?
     – Я думала... Это наяву.
     – Отныне я каждый день буду посылать тебе этот гипноз во сне.
     – Но почему?! – в отчаянье восклицает она.
     – Очень скоро поймёшь.
     – А... долго?
     – Столько, сколько понадобится, – отрезает он.

     ...И начались ночные кошмары. Каждую ночь она билась под ударами бича и, проснувшись, едва успевала сдержать вопль. И каждое утро – это  уже было, как болезнь – она кидалась к зеркалу, хотя прекрасно знала, что никаких следов из сна не осталось на её теле. Только что она рыдала и истекала кровью – и вдруг всё прекращалось.
     Джен опасалась свихнуться. Однажды она попробовала оборвать гипноз, заведя на ночь будильник. От резкого звонка девушка, действительно, проснулась посреди кошмара... но, поворочавшись, уснула снова – и кошмар начался опять. Джен просто получила двойную дозу истязаний, разорвав ночь пополам.
     С этим гипнозом она совершенно не высыпалась и бродила потом по пол-дня, как сомнамбула. Особенно тяжело было в студии, во время подготовки новой программы. Лиго, понимающий, в чём дело, особенно  к ней не приматывался; но однажды Джен была настолько рассеяна и невнимательна, что он всё-таки наказал её. Половину занятия она провела в позе «Супта Вирасана». Надлежало сесть на колени, плотно их сжав, развести голени в стороны и лечь между ними на спину, ягодицы и лопатки  плотно прижаты к полу, руки вытянуты и соединены за головой.
     К моменту построения у неё дрожала от напряжения каждая мышца. Она истекала потом.
     – Учись расслабляться в асанах, Джен, – посоветовал Лиго задумчиво, останавливаясь перед ней. – Ты слишком напряжена, насторожена... И в йоге, и в жизни. Освободи своё сознание, не закрепощайся внутренне. Ты должна научиться плыть по течению, не сопротивляясь... Доверься мне! – убеждал он её, – Пойми же, наконец – я наказываю тебя не потому, что мне это нравится. Но посредством этого ты избавишься от всего, что тебя мучает – осознанно, или неосознанно. Отдайся мне духовно, Джен! Вся, без остатка...
     И неожиданно для себя она чувствовала, что ей хочется ему верить, что он и впрямь не желает ей зла... и порой не понимала – боится ли она ночного гипноза, или жаждет, чтобы он сбылся наяву...

                17. КРАХ

      Как остро не хватало ей нежности, внимания, сочувствия в эти дни! Ночами никто не мог ей помочь. Измучившись, она ходила бледная и  исхудавшая, а родители относили это в счёт усталости и авитаминоза и пичкали её свежими фруктами и соками…
     Единственной живой душой, приносящей ей облегчение, стал Виктор. Она ухватилась за него, как утопающий – за спасательный круг, и он помогал ей держаться на поверхности, не соскользнуть окончательно в глубины депрессии и отчаяния.
     Раньше, вне «Космоса», она варилась в своих мыслях – опять же об «Амадеусе». Теперь Виктор, как мог, отвлекал её, нутром чувствуя, что сейчас ей это просто необходимо. Теперь её жизнь была строго разграничена: танцкласс – это танцкласс, личная жизнь – это личная жизнь.
     В самом деле, думала Джен, она что – в коллекционеры нанималась – собирать в копилку каждый добрый взгляд мистера Ли, каждое снисходительное слово?
     Её родители – люди старой закалки – смотрели на их отношения с Виктором одобрительно. Он – корректный, вежливый, всегда аккуратный и подтянутый, «мальчик из хорошей семьи» –  им нравился. Возможно, они даже воспринимали его как будущего кандидата в женихи для Джен, явно юношу с большими перспективами.
     Их же дочь смотрела на вещи прозаичней. Ей и в голову не приходило, что Виктор когда-нибудь предложит ей руку и сердце. Он был деловым парнем и думал сейчас только о карьере. Однажды он осторожно осведомился – был ли у неё кто-нибудь уже? Ну, она понимает, о чём он? И когда услышал отрицательный ответ – кажется, был поражён. Но, так или иначе, а он больше не заводил разговоров на эту тему.
     Вечерами девушка, терявшая присутствие духа в ожидании ночи, стремилась не отпускать Виктора как можно дольше. Обняв его и крепко прижавшись, она словно черпала из него силы, чтобы выдержать все испытания...
     Поцелуи, жаркие объятия... постепенно Джен поняла, что ей хочется сделать следующий шаг. Виктор ей очень нравился, и она решила, что если уж начинать этим заниматься – то с кем же, как не с ним? С кем, как не с этим красавцем с испанскими глазами, мечтой, а не парнем, – который куда опытней её, как мужчина, который легко относится к жизни и не станет ничего усложнять? Да, нашу героиню влекло к нему, и его к ней – тоже...
     Но осуществлению этого шага постоянно что-то препятствовало – то обоюдная занятость, то наличие родителей в квартире – а идти на квартиру к кому-либо из друзей Виктора девушка отказывалась наотрез.
     Но в конце одной недели нашёлся выход. Родители Джен в воскресенье собрались в театр... И когда в пятницу она смущённо сообщила об этом Виктору – они оба прекрасно поняли друг друга без слов.
     Накануне как раз закончились ночные кошмары, и Джен наконец-то вздохнула облегчённо.

     ...В субботу, перед занятием, Лиго вышел на середину зала и позвал её. Она сделала реверанс и приблизилась, вопросительно на него глядя.
     – Хорошо выглядишь, – сказал он.
     – Спасибо, – она была удивлена.
     – Что – успех, море поклонников?
     – Да нет, в общем-то...
     – Без комплексов, всё понимающая душа, с которой просто? – продолжал Лиго.
     Джен промолчала.
     – Не о дурном ли ты помышляешь, девочка моя? – холодно осведомился он.
     – Я не Ваша девочка! – взорвалась она.
     – Тебе о предстоящей премьере надлежит думать, а не о том – как перепихнуться с дружком в отсутствие родителей!
     Краска бросилась в лицо Джен.
     – Ка... –  она даже задохнулась от негодования. – Какое Ваше-то дело?! И вообще – какое Вы право имеете копаться в моих мозгах?!
     Их разговор, отнюдь не на пониженных тонах, был хорошо слышен, и все девчонки из разных концов танцкласса, обомлев, смотрели на них.
     – Джен, – глядя на неё в упор, ледяным голосом произнёс Лиго, – вот что ты сделаешь немедленно.  Выбросишь из головы даже помыслы о сексе. Хорошо меня поняла? Даже помыслы!
     – Вы... – у неё от ярости потемнело в глазах, –  Не смейте лезть в мою жизнь! Я никому не позволю мне указывать, ясно?! Это моё дело – с кем мне гулять, и с кем мне спать! Моё!!! – она в бешенстве была себя в грудь.
     – Ты отвечаешь за свои слова? – медленно спросил он.
     – Отвечаю!
     – Тогда повторяю второй раз. Третьего не будет, – Лиго не повышал голоса, но от его тона в любое другое время у Джен замёрзла бы кровь. – Сейчас же. Выбрасываешь из головы. Все помыслы. О сексе. Скажи мне «Хорошо», Джен, и – возможно – я пощажу тебя.
      Она сжала кулаки и выдала многоэтажное ругательство, которое однажды поразило её воображение. Не дослушав сей шедевр, он опрокинул её на пол пощёчиной. Но Джен была в таком состоянии, что почти не почувствовала боли. Глаза её налились ненавистью и, поднявшись, она бросилась на него. Но Лиго отшвырнул её, и девушка, отлетев, едва не врезалась затылком в шведскую стенку. В голове у неё помутилось, но она всё-таки вскочила и выбежала из зала.
     Джен стремглав кинулась вниз по лестнице. Вахтёра в это время уже не было, и она, рванув к себе телефон, набрала номер Виктора.
     – Витя? Это я. Да, я, Джен! – лихорадочно проговорила она, –  Витя, я тебя прошу, умоляю – немедленно приезжай за мной! Что? Да, да, в «Космос»… потом объясню, только при... – она отчаянно закричала и выронила трубку.
     Жуткая боль пронзила её язык – до самого мозга. На лестнице стоял Лиго. Взглянув на стонущую девушку, он сказал:
     – Раньше чем через неделю, на глаза мне не показывайся! Видеть тебя не желаю.
А явишься – вернёшь купальник. Убирайся! – и он швырнул ей в руки сумку с одеждой. Потом повернулся и ушёл.
     Она, не переставая глухо стонать – похоже, Лиго активизировал ограничитель по второй степени – кое-как оделась. Вышла из «Космоса», куда буквально через несколько минут вихрем подкатил Виктор.
      – Джен! Что случилось?! – выскочил он из машины.
     Ни слова не отвечая – она не смогла бы этого сделать при всём желании, Джен села в машину и сделала Виктору знак: едем!

    ...На следующий день, когда паралич, наконец, отпустил её язык,  она позвонила Виктору и сказала: 
     – Я не хочу больше с тобой встречаться.
     – Чёрт побери, Джен! – заорал он. – Ты можешь мне объяснить, наконец –  что с тобой случилось?!
     – Ничего, – ответила она и повесила трубку.
      Всё воскресенье девушка просидела на диване, тупо уставившись в стену. Она понимала – что-то непоправимо сломалось в её жизни. Вчера, выбегая из зала, она была полна отчаянной решимости отдаться Виктору где угодно – у его приятелей, в подвале, в машине... только бы сделать назло этому... что смеет копаться в её мыслях, как в мешке с крупой.
     Но он парализовал не только её язык. Он парализовал её волю, и ей стало предельно ясно, что никогда у неё больше не будет свободы поступать так, как ей захочется. Она рассталась с независимостью ещё на первой ступени...
     Случайно Джен коснулась рукой перстня. «Почему ты не хочешь быть честной перед самой собой?» – задала она себе беспощадный вопрос. И побоялась на него отвечать, потому что вслед за ним последовал бы ещё  более острый вопрос, требующий однозначного ответа...
     Днём к ней приехал Виктор. Наверное, собирался выяснить отношения, но Джен не открыла ему дверь...
     Она и не подумала следовать приказу Лиго – неделю не показываться ему на глаза. В понедельник Джен приехала в «Космос». Сама не зная, зачем – она не сомневалась, что в танцкласс её не пустят.
     Во дворце, по доброй традиции, с ней снова никто не стал разговаривать. Она погрузилась в своё кресло, сняв только верхнюю одежду, и неподвижно просидела до перерыва. Но в перерыв, когда девчонки вернулись в раздевалку передохнуть перед более напряжённой второй частью занятия, Джен не выдержала: достала трёхцветный купальник и, подойдя к Мишель, попросила отдать его Лиго. Та приняла купальник и заметила:
     – Знаешь, всякое тут бывало, – но то, что сделала ты...
     – Всякое бывало! – разозлилась Джен, –  А много ты видела, что здесь бывало? Как вроде не больше моего.
     – Не надо много заниматься, чтобы понять – кидаться с кулаками на Посредника может только тот, у кого разве что крыша поехала, – невозмутимо ответила Мишель.
     – Смотри, как бы у самой не поехала!
     – У меня не поедет, – спокойно заверила её соперница.
     – Я вот погляжу на тебя, когда поднимешься на третью ступень!
     – Погляди, погляди, – насмешливо согласилась Мишель, –  а я на тебя погляжу. Сверху вниз далеко видно!
    Джен сжала зубы и промолчала. А торжествующая Мишель не могла успокоиться:
     – Ты не умеешь ценить добро, которое тебе делают. Лиго сказал, что перевёл тебя на третью ступень раньше меня, потому что хотел дать тебе фору!..
     – Не сметь при мне говорить о третьей ступени! Заткнись! – это выкрикнула не Джен, а вышедшая в этот момент из душа Марго. Она бросила на Мишель такой убийственный взгляд, что та сразу смолкла, но потом приняла независимый вид и направилась в танцкласс.
     Марго пошла следом за ней, но в дверях остановилась и, обернувшись к Джен, пообещала:
     – Она у меня ещё наплачется на следующем этапе.
    (Джен вспомнила, как Лиго сказал: «Докажешь на ком-нибудь другом», – и отобрал у Марго хлыст, когда та замахнулась на неё…)
     ...Также бесцельно Джен просидела в раздевалке и  вторую половину занятия. Слушала музыку, сопровождающую новую программу «Зодиак» и не знала, что ей теперь делать.
     Когда занятие окончилось и девчонки вернулись в раздевалку, к Джен подошла Рошелл:
     – Зайди, Лиго хочет поговорить с тобой.
     – Хорошо, – она поднялась, а Рошелл, поколебавшись, добавила:
     – Не хочу тебя пугать... но мне кажется, он что-то задумал.
     Джен похолодела, но не подала вида, а лишь пожала плечами и, подойдя к двери, вошла в зал.
     Она почему-то не осмелилась сделать реверанс; так и стояла у дверей, молча глядя перед собой – пока Лиго раздражённо не подозвал её. Он сел на стул, а она осталась стоять.
     – Я хочу кое-что объяснить тебе по поводу ограничителя, который ты в себе носишь, – его голос был спокойным, но каким-то чужим. – Обычно, дав ученице проглотить его – я через какое-то время произвожу фиксацию, после чего извлечь ограничитель уже невозможно. Поступаю я так обычно, пока ученица  ещё на первом этапе... но по поводу тебя у меня изначально были некоторые сомнения – и я не стал фиксировать твой ограничитель. Теперь я вижу, что поступил правильно. Так что из твоего организма его ещё можно извлечь.
     – И... что из этого? – выдавила Джен.
     – А то, что сегодня ты в последний раз вошла под своды этого дворца! Я намерен избавить тебя от ограничителя и отпустить на все четыре стороны.
     – К... как?.. – с трудом выговорила она, не веря своим ушам.
     – Вот так. Студия «Амадеус» больше не нуждается в твоих услугах. Или – если тебе  так больше нравится – ты будешь свободна.
     Джен в полнейшем смятении уставилась на него широко распахнутыми глазами.
     – Я ничего не понимаю... Вы же сами говорили, что «Амадеус» – лабиринт, из которого тем же путём не возвращаются.
    – Да, для всех остальных это верно. Ты стала исключением из правил с самого начала.  Мне  надлежало избавиться от тебя  ещё на конкурсе, – сказал он жёстко. – Напрасно я этого не сделал, но, к счастью, эту ошибку не поздно исправить!
     Смятение девушки перерастало в глухую тревогу. Она ожидала от Посредника чего угодно, только не этого. И теперь ей казалось, что у неё пол уходит из-под ног.
     – А, собственно, в чём дело? – пожал он плечами, – Я считал, что ты будешь счастлива избавиться от ограничителя.
     Джен медленно покачала головой:
     – Нет... У меня и в мыслях этого не было. Я привыкла связывать своё будущее только с «Амадеусом»...
     – Что-то это было плохо заметно!
     – Но это правда, – слабо сказала она.
     – Правда – другое, Джен! – повысил он голос, – Все месяцы, что ты здесь находишься – я воюю с тобой и с твоим упрямством! Ты не желаешь подчиняться правилам, одинаковым и обязательным для всех. С меня хватит!
     Полное отчаяние охватило её.
     – Лиго... – у неё перехватило горло.
     – Решение окончательное и обжалованию не подлежит! – отрезал он, вставая,  – Скоро снова  сможешь, с кем захочешь, гулять и с кем угодно спать!
     Джен хотела сказать, что она уже рассталась с Виктором... что она просит прощения… и вдруг почувствовала, что всё это бесполезно, бессмысленно.
     – А как же... Как же спектакль? – сдавленно спросила она.
     – Я найду, кем тебя заменить!
     Руки Джен безвольно повисли.
     – Значит, Перехода не будет? Всё останется в моей памяти?
     – Нет, не останется, – уверил её Посредник. – После извлечения ограничителя я подвергну тебя небольшому гипнозу. Учение Семи ступеней ты забудешь, а остальное – неважно.
     – Вы извлечёте ограничитель прямо сейчас? – упавшим голосом спросила девушка.
     – Нет. Приедешь завтра в десять утра. Отпросишься в своём лицее... тем более, что это будет в последний раз.
     – А что же я скажу там... что я скажу родителям?…
     – Мне наплевать, что ты им скажешь! Можешь так и сказать, что Лиго тебя выгнал!
     Джен опустила голову и тихо сказала:
     – Я вела дневник... Мне нужно будет его уничтожить?
     – Отдашь его мне.
     – Зачем он Вам?..
    Лиго не ответил,  и она призналась:
     – Но я отзывалась там о Вас не  очень-то лестно.
     – Это неважно, – Посредник сложил руки за спиной. А теперь – иди!
     У неё зашумело в ушах от его окрика. Джен медленно вышла из класса.
     В раздевалке никто ни о чём её не спросил. Возможно, девушки сами догадались обо всём.

                18. УНИКАЛЬНАЯ АППАРАТУРА


     Когда Джен во вторник добрела до ворот «Космоса», то обнаружила, что они закрыты. Она прислонилась к ним спиной и застыла. Сыпал крупный снег, было тепло и тихо-тихо...
     Её душевная боль была похожа на зубную –  когда ноет во рту от холодного. Возможно, если бы Лиго решил отпустить её месяцем раньше – она бы обрадовалась. Но теперь слишком многое изменилось. Теперь возврат в привычную когда-то жизнь пугал её. Почему? Ей по-прежнему не хватало духа признаться себе в этом.
     Увидев приближающуюся машину, Джен отпрянула от ворот. Это был «Ford-Sierra» Лиго, серебристый и округлый, словно пуля. Тёмные тонированные стёкла, никаких украшений на лобовом стекле. «Дворники» усердно работала, расчищая с него мокрый снег.
     Автомобиль остановился неподалёку. Приоткрылась передняя дверь и Лиго, высунувшись из салона, окликнул её. Джен подошла и поздоровалась.
     – Садись, – Посредник отодвинулся на место водителя.
     Девушка растерянно стояла рядом.
     – Разве... мы не пойдём во дворец?
     Лиго холодно напомнил:
     – Я ведь сказал тебе вчера: под своды дворца ты вошла в последний раз!
     – Но...
     – Аппаратура для извлечения ограничителя находится у меня дома. Потому что это – стационарный прибор, а не переносной. Ясно? Тогда садись в машину.
     Джен села на переднее сиденье рядом с Лиго. Пристегнулась. И Посредник, развернувшись, повёл автомобиль обратно. Когда они выехали за город в южном направлении, Лиго одобрительно заметил в адрес молчащей девушки:
     – Ну что ж. Я доволен, что ты ведёшь себя спокойно. Второй такой истерики, которую ты закатила, сама знаешь, когда, я бы не потерпел.
     – Вы вторглись в область, в которую я никого не собиралась впускать, – хмуро сказала она.
     – Нет такой области, куда ты могла бы запретить мне войти! – наставительно произнёс он, – Я вижу твоё сознание и подсознание до третьего-четвёртого уровня! Вижу даже то, о чём ты сама не догадываешься. Или догадываешься, но делаешь вид, что это неправда.
     Джен опустила глаза и больше за всю дорогу не проронила ни слова. Лиго жил за городом, в богатом  районе особняков и частных коттеджей. Автомобиль остановился  у ворот двухэтажного дома, выложенного снаружи желтоватым облицовочным кирпичом, с высоким крыльцом и большой застекленной мансардой на втором этаже.
     Возле ворот росли две молоденькие берёзы. Выходя из машины, Джен подумала, что летом двор с садиком, наверное, имеют очаровательнейший вид. Подумала как-то отстраненно, утопая в заливающей душу горечи. А вслух спросила другое:
     – Фанаты не донимают Вас здесь?
     – Нет, – сухо отозвался Лиго. – Это – достаточно респектабельный  район для того, чтобы кто-то стал терпеть здесь толпы безумных поклонников.
     Они вошли в ворота, по расчищенной дорожке дошли до крыльца. Лиго отворил входную дверь и пригласил Джен в дом.
     В просторной прихожей, отделанной деревянными панелями и освещённой мягким рассеянным светом  бра, они разделись. Здесь витал какой-то лёгкий, почти неуловимый аромат не то можжевельника, не то сандала.  Джен покосилась на Лиго. Слишком редко ей доводилось увидеть его не в спортивном костюме или форме для занятий танцами. Джинсы стрейч, обтягивающие его длинные ноги, тёплый белый с чёрным орнаментом  пуловер... господи, да какая ей теперь разница?..
     Джен взяла подмышку свой дневник, и хозяин пригласил её подняться на второй этаж по лестнице с высокими ступеньками.
     Могла ли она когда-нибудь подумать, что ей будет так плохо в гостях у Лиго? Находиться здесь по такой причине... Как бы ей сейчас хотелось оказаться далеко-далеко отсюда...
     Они вошли в небольшую уютную комнату. Несмотря на утро, здесь было полутемно от опущенных штор. Лиго предложил Джен сесть в одно из кожаных кресел, разделённых журнальным столиком и, отойдя к противоположной стене, щёлкнул там выключателем.
     Девушка невольно охнула от восхищения. В противоположную стену был встроен огромный плоский аквариум-картина в резной рамке; и в нём, хитроумно расцвеченном со всех сторон жёлто-зелёными лампочками, среди развесистых водорослей медленно плавали огромные, треугольные как  паруса, полосатые скалярии.
    – Ой, можно мне посмотреть? – Джен встала и подошла к аквариуму.
    – Конечно, смотри. Я сейчас вернусь, – и Лиго вышел из комнаты.
     Налюбовавшись рыбками, Джен огляделась. Пушистый бежевый ковёр на полу, стены, как и внизу, отделаны до половины бежевыми же панелями, а выше обиты какой-то светлой узорчатой тканью, похожей на шёлк или парчу. Множество вьющихся растений по стене вокруг аквариума. Шкаф чёрного дерева, тумбочка. На ней фарфоровая статуэтка Артемиды с ланью. Люстра-«тарелка», прикреплённая к потолку. Большой пейзаж на стене. Ночной океан. Огромный и холодный, как душа мистера Ли…
     Девушка поёжилась. Ей вдруг стало зябко в короткой шерстяной юбке и белом джемпере.
     Вскоре в комнату вернулся хозяин, неся в руках поднос, на котором, распространяя крепчайший аромат, стоял кофейник, две чашечки и тарелка с горсткой тостов.
     Он поставил поднос на стол и сказал:
     – Садись. Ты, кажется, не завтракала?
     –  Да, – согласилась Джен коротко и осталась стоять на месте.
     Усаживаясь в кресло, Лиго насмешливо проговорил:
     – Не надо строить из себя гостеприимного хозяина, мистер Ли. Я к Вам пришла не чаи распивать!
     Вспыхнув, Джен спросила:
     – Зачем мне вообще рот раскрывать, если мой мозг для Вас – открытая книга?
     – Так забавнее. Видеть, как ты думаешь одно, а говоришь – другое. И всё-таки садись. Я действительно не хочу, чтобы ты сочла меня негостеприимным хозяином.
     «Можно подумать, это имеет для Вас какое-то значение», – подумала она и всё-таки, поблагодарив, присела к столу.
     – Дай мне свой дневник! – протянул Лиго к ней руку, –  Что ты не знаешь, куда его приткнуть?
     – Но... Вы не будете его читать, пока я не уйду отсюда? – с тревогой спросила девушка.
     –  Не бойся, не буду.
     – Наверное, разумнее мне всё-таки было его уничтожить…
     – А что, так плохо обо мне отзывалась? – поинтересовался он насмешливо.
     – Да по-разному было, – призналась она.
     – Как, неужели и хорошо тоже?
     Джен, чтобы не встречаться с его насмешливым сверлящим взглядом, уткнулась в свой кофе. Отпила маленький глоточек и признала:
     – Изумительно. Я – не большая поклонница этого напитка, но... изумительно.
     – Я рад, что тебе понравилось, – кивнул Посредник.
     – Как Вам это удаётся? Какой-то особый сорт кофе?
     – Кофе обычный, бразильский. Всё дело в способе заваривания... Бери тост, Джен. Ты должна позавтракать. Хотя бы потому, что на пустой желудок извлекать ограничитель намного больнее.
     После этого кусок окончательно перестал лезть ей в горло. Джен поставила недопитую чашку на блюдце и угрюмо спросила:
     – А из какого, собственно, места он выйдет?
     – Не из того, о котором ты подумала, – усмехнулся Лиго.
     – А откуда?
     – Откуда и вошёл. Из горла.
    Глядя в поверхность стола, Джен глухо сказала:
     –  Я не хочу есть. Давайте займёмся тем, для чего Вы и привезли меня сюда.
     – Сейчас займёмся. Куда ты так торопишься? Ты вроде бы не хотела покидать студию.
     – Я и теперь не хочу.
     – И ты ничего не скажешь мне на прощание? – Лиго откинул голову назад.
     – А что мои слова изменят? – беспомощно вопросила она.
     – Ты права, –  Посредник поднялся, – твоим словам я никогда особенно не доверял.

     ...Из этой комнаты он провёл её в другую, похожую на рабочий кабинет. Здесь стоял письменный стол, на котором располагался монитор компьютера и ещё какой-то громоздкий предмет, отдалённо напоминающий кинопроектор. Сам компьютер, вероятно, находился под столом. Вдоль одной стены тянулись стеллажи, сплошь уставленные вертикальными узкими коробками, похожими на видеокассеты. Неподалёку от стола стояло узкое кресло, от спинки которого тянулись многочисленные разноцветные провода, присоединённые к чему-то невидимому, может, тоже к компьютеру.
     Лиго подошёл к столу, включил монитор и быстро заработал пальцами по клавиатуре, иногда поглядывая на дисплей, по которому бежали ряды непонятных цифр и знаков. Потом нажал несколько кнопок на «кинопроекторе», в результате чего на нём загорелись три красные лампочки и одна белая. Посредник передвинул пару рычажков на передней панели – и белый цвет сменился на жёлтый. А из аппарата донеслось тихое ровное гудение.
     Джен стало совсем не по себе. Она снова поёжилась и спросила с деланным безразличием в голосе:
     – Это и есть Ваш стационарный прибор?
     – Не мешай! Я регулирую настройку, – Лиго снова барабанил пальцами по клавишам, внимательно глядя то на дисплей, то на маленькое окошечко проектора, в котором змеились одна над другой две зелёных синусоиды. Добившись синхронности в их движениях, Посредник, наконец, обернулся к Джен:
     – Это – не сам прибор для извлечения ограничителя, – пояснил он, – здесь – только регулировка. Прибор я тебе сейчас дам.
     Лиго подошёл к небольшому стенному шкафчику и, открыв его, аккуратно извлёк оттуда непонятное сооружение. Оно было похоже на хрустальный мотоциклетный шлем со встроенными внутри наушниками. Вокруг него вилась толстая стеклянная трубка, какие-то металлические шары, опять провода…
     Отдавая шлем(довольно-таки тяжёлый) – в руки Джен (она приняла его осторожно, боясь уронить), – Лиго пояснил:
     – Надеваешь его на голову, трубку – в рот, и садись в кресло. Я тебя подсоединю.
     – А это... долго? – напряжённо спросила она.
     – Несколько минут. Потом – гипноз, и я отвезу тебя домой. Ты забудешь почти всё, что было связано с моей студией.
     Девушка опустила глаза. Невыносимая боль вдруг наполнила её душу. Мысль о том, что несколько минут – и целая повесть из её жизни превратится в небытиё… мысль о том, что она никогда больше не увидит эти странные глаза, способные  мгновенно теплеть или застывать, менять цвет – поразила её.
     Она шевельнула рукой, и перстень  царапнулся о поверхность шлема.
     – Я, наверное, должна вернуть Вам перстень?
     – Оставь себе. Сирин он больше, как ты понимаешь, не понадобится. А тебя аметист, возможно, когда-нибудь научит искренности.
     – Можно мне всё-таки сказать несколько слов перед расставанием? – с усилием спросила девушка.
     – Ну что ж, скажи, - великодушно разрешил Лиго, и снова вернулся к монитору.
     – Я... многое поняла, пока училась в Вашей студии, – проговорила Джен, глядя ему в спину, – Вы открыли мне такие черты в моём характере... о которых я и не подозревала. Наверное, мне было бы легче вовсе не знать о них, но теперь… когда мне известна правда – я не представляю, как я буду жить? Кто поможет мне узнать себя до конца? Я знаю, что моё тщеславие граничит с завистью, а гордость, которой я так кичилась – вплотную соприкасается с жестокостью и бездушием... Я поняла, что способна использовать человека – и перешагнуть через него. И что всю жизнь боялась смотреть правде в глаза, предпочитая обманывать себя высокомерными фантазиями…
     – И это всё, что ты поняла? – спокойно спросил Лиго, не оборачиваясь.
     – Нет... – Джен собралась с силами и, словно бы бросаясь с разбегу в прорубь, сказала, наконец, то, в чём до смерти боялась себе признаться: – Я люблю Вас...
   –  Если бы ты произнесла эти слова несколько раньше, Джен, – возможно, мы бы и остались друзьями, – равнодушно сказал он, поворачивая какой-то рубильник на своём аппарате. – Но теперь уже слишком поздно. Надевай шлем и садись в кресло, начнём! Только будь осторожней! Прибор – уникальный и довольно-таки хрупкий.
     Далее произошло именно то, чего он и ожидал от Джен. Услышав, что она держит в руках уникальный прибор (в действительности собранный только накануне из нескольких бесполезных, но внушительных на вид предметов) – Джен грохнула его об стену. Стеклянный шлем разбился вдребезги, осыпав пол грудой звенящих осколков.
    Лиго быстро обернулся, стараясь скрыть огромное облегчение (ибо способа «избавиться» от ограничителя в реальности не существовало). Те приборы, которые Джен увидела в этом кабинете – никакого отношения к ограничителю не имели).
     – Негодяйка... – проговорил он медленно.
     – Я не уйду из студии! – с вызовом заявила Джен, стоя среди блестящих осколков.
     – Во что ты превратила мой кабинет?! – заорал он.
     – Я всё уберу! – испуганно воскликнула она и бросилась на колени, собирая в ладонь крупные стекляшки. Но, поскольку руки Джен тряслись от волнения, она через несколько секунд порезалась и, тихо вскрикнув, сунула окровавленный палец в рот, снизу вверх виновато глядя на Посредника.
    Он молчал, скрестив на груди руки. Ему хотелось обнять эту девчонку, но вместо этого он мрачно сказал:
     – Оставь. Сейчас принесу щётку и пылесос, – помолчав ещё, Лиго добавил, – ты разбила единственный прибор, который мог бы избавить тебя от ограничителя. Теперь пути назад у тебя, действительно, нет. Ну что ж, Джен... Попробуем ещё раз. Завтра вернёшься на первый этап и всё начнёшь сначала.
     Джен часто-часто, как китайский болванчик, закивала головой. Счастье, огромное, как солнце, согревало её душу и сердце. Ей было так легко, что хотелось петь и летать.
     Перешагнув через осколки, Лиго подошёл к двери, пока Джен, поднявшись, осторожно стряхивала с колен приставшие стёкла.
     – А за то, что ты уничтожила мне уникальную аппаратуру, – назидательно сказал он, – завтра два часа отстоишь на Алтаре Вразумления!
     – Ага, – радостно согласилась она.
     – Пока ты будешь убирать бардак, который устроила в моём кабинете, я сварю ещё кофе. Должна же ты сегодня, наконец, позавтракать...


                19. ЗНАЧЕНИЕ ИМЕНИ


     На следующий день никто из учениц Лиго не мог понять – отчего с таким ликованием Джен облачалась вновь в цвета первого этапа? Отчего такой радостью сияли её глаза, когда она поднималась на первую ступень?
     Джен любила весь мир вокруг себя. Ещё никогда в жизни она не была такой счастливой. Она не боялась больше ничего.
    С той самой секунды, как призналась Лиго в любви...  Да, она пыталась убедить себя в обратном. Она старалась его возненавидеть, но не смогла. Она сделала попытку  вытеснить его образ из сердца образом Виктора, но это тоже оказалось бесполезным. Она боролась с собой, но проиграла... Это было необъяснимо, непостижимо – но всё обстояло именно так...
   Никогда ещё с такой готовностью не доводилось ей вступать в нишу, в которой располагался Алтарь Вразумления, никогда с такой радостью искупления не опускалась она на колени.
    Положив ладонь на белый экран, Лиго заметил:
     – Кажется, когда-то ты хотела узнать – что означает моё имя? Сегодня ты узнаешь это.
     Убрав руку, Лиго вышел из ниши, а Джен, повинуясь мгновенному порыву, опустила свою ладонь на то же самое место, задумав то, что ей хотелось сказать Посреднику. Она ощутила лёгкое покалывание в пальцах, которое, впрочем, скоро прошло. Потом сняла ладонь и неподвижно уставилась в экран.
     Затаив дыхание, Джен вглядывалась в золотые символы, впитывая в себя их смысл, запоминая… Что-то невообразимое поднялось в её душе, когда она поняла значение имени Посредника. Драгоценным венком сплетались вместе слова дивного языка, неведомого ей прежде – и вдруг раскрывающего свои тайны. Она не чувствовала боли, не замечала вокруг себя ничего, только поглощала, поглощала, поглощала... Золотое сияние обволакивало её глаза, резало и ласкало одновременно. Эльфийские руны выстраивались в чудесный узор и звучали как симфония...
     Но наконец, сияние поблекло и пропало, сквозь белёсый туман Джен разглядела перед собой изящную кисть Лиго и подняла на него взгляд.
     Посредник отступил назад и остолбенел: глаза Джен были полны слёз. А когда она заговорила – он не поверил своим ушам. На чистейшем Uvean-ском наречии, без малейшего акцента, она сказала:
    – Ley Eos Ligo Laerto – Noa steyqua eni kay ola ebre – Airo noa stenua kay sonieo deorsto, airiden es assur – Laviola, Laviola, Laviola – Noa unias ekka Ley Ligo – eklais nou losme te Uvean...
     – О Великий Учитель, Светлоглазый Воин, Влекущий За Собой! Я безмерно благодарна Вам за прощение. Отныне я обещаю Вам своё трудолюбие, скромность и молчание. Спасибо... спасибо... спасибо... Я люблю Вас, о Светлоглазый Воин... Помогите мне слиться с Чистым Cветом...
     – Джен... девочка моя... – потрясённо сказал он.
     Она встала с Алтаря и прильнула к нему. Её спина содрогалась от рыданий, которые столько лет душили её, не находя выхода. Неимоверная тяжесть свалилась с плеч, и Джен, всхлипывая, повторяла:
     – Laviola – Noa unias ekka, Ley Ligo...
     – Спасибо... Я люблю Вас, о Светлоглазый Воин...
     Она была безмерно счастлива от того, что не надо больше притворяться и обманывать саму себя. Её помыслы и её речи впервые были совершенно идентичны.
     Одни, в пустом зале – занятие давно окончилось – они стояли, сплетясь в крепком объятии, и Джен признавалась Посреднику в безумной любви на его родном языке.


                20. ЭЙФОРИЯ

     Да, теперь Джен постоянно пребывала в состоянии эйфории. Открыв Лиго душу, она находилась  в мире с собой, с ним и со всей студией.
     Внешне Посредник нисколько не переменился к ней, но это только на посторонний взгляд. На взгляд Джен, его нынешнее отношение к ней отличалось от прежнего, как чёрное от красного, горькое от сладкого, плоское от объёмного.
     С открытым сердцем она приходила в студию и больше не боялась того, что Посредник прочтёт самые сокровенные её мысли; увидит их как в кристально чистом колодце. Больше не было в голове её помыслов, которых она стала бы стыдиться. Лиго не мучил и не унижал её отныне – ему не за что было мучить и унижать Джен.
     В конце марта состоялась премьера  спектакля «Зодиак». Руководитель «Амадеуса», памятуя о неудачном старте «Аэробики на кольцах Сатурна», решил впредь отказаться от сверхсложных в инженерном плане интерьеров и декораций; он сделал упор на танцевальное мастерство девушек. Новая программа состояла из двенадцати хореографических миниатюр по пять-семь минут каждая. Исполняли их по две-три танцовщицы; сольной была лишь композиция «Созвездие Девы», которую танцевала Рошелл.
     Сколько бы раз не видела Джен на репетициях этот танец, у неё не преставало замирать сердце. Дело было не в его красоте и техническом совершенстве, вернее, не только в них. Это был прощальный номер Рошелл. Она прощалась с Землёй, перед тем как покинуть её и навеки слиться с Чистым Светом Uvean. Грусть и печаль, тоска расставания прорывались в каждом её движении, каждом взгляде – и у Джен на душе начинали скрести кошки и комок подкатывал к горлу.
     Новый спектакль жители N-ска, как и следовало ожидать, встретили на «ура!» Снова начались ежедневные концерты, на которых девушки выкладывались на все сто процентов.
     Однако Лиго ни на минуту не забывал, что спектакли – это вторичная мишура, а главным для девушек был и остаётся Путь, дорога из семи радужных ступеней, ведущих к совершенству. Он бдительно следил за успехами и срывами девушек на этом пути, переводя их с этапа на этап по мере надобности. Так, поскольку мысли о независимости больше не приходили Джен в голову, скоро он перевёл её с первой ступени на вторую.
     Её соперница Мишель страдала сейчас на третьей. С методичной изощрённостью инквизитора Лиго ежедневно перед началом репетиции вызывал в зал Мишель и Марго, вручал последней хлыст и та убедительно доказывала, что исцелилась от жалости... Потом начиналась репетиция, и лишь по её окончании, незадолго перед вечерним спектаклем, Лиго исцелял Мишель от боли и от следов доказательств Марго.
     Джен не испытывала злорадства. Ей было грустно – ведь Мишель, что не говори, была примерной ученицей и, наверное, не заслуживала таких мук. Впрочем, негодования или возмущения она тоже не чувствовала. Она уверовала, наконец, в то, что Лиго знает, как нужно поступать, что логика его гораздо более мудрая и правильная, пусть и не всегда ей понятная, но не ей давать советы Посреднику...
     Ещё никогда Джен не бывала в такой гармонии с собой – нет, пока только с собой, а не с окружающим миром. К миру она становилась всё безразличней и прохладней...
     «Зодиак» шёл в течение трёх недель. Каждый вечер Рошелл прощалась с Землёй и должно быть, мысленно уже успела смириться с расставанием... потому что, когда Лиго объявил ей о предстоящем в ближайшие дни Переходе – разве что облегчение отразилось на её лице. По-видимому, Земля тяготила её так же, как тяготила она когда-то Сирин накануне Перехода.

     ...Девушки попрощались с Рошелл в последний вечер показа «Зодиака». Сразу после окончания спектакля они сели в такси и поехали к месту Перехода. Была слякоть и пегий вечерний лес, сильный ветер и сырой воздух. Второй раз зрелище не произвело на Джен такого тяжёлого впечатления, но вернулась домой она всё равно в подавленном состоянии. И когда на следующий день на седьмую ступень поднялась гордая и ликующая Ирэн, Джен вдруг ощутила пустоту. Ведь Рошелл была единственным человеком в студии, который старался как-то помочь ей, дать совет, удержать от ошибок... Слишком поздно Джен поняла, что Рошелл была права во многом, если не во всём. Ей хотелось признаться в этом вчера, перед Переходом, но она не смогла. Не хватило духа; тем более что на лице их подруги лежала уже печать отчуждения. Но из задумчивого состояния её вывел Лиго, сказав:
     – Джен, завтра я переведу тебя на третий этап.
     И она склонилась в благодарном реверансе, обомлевшая и ликующая.

     ...И вот третий этап. Лиго отпустил учениц после занятия, они в зале одни. Джен, обнажённая до пояса (трёхцветный купальник с преобладанием жёлтого Посредник, не церемонясь, стянул с её плеч и опустил до бёдер) –  распята у шведской стенки спиной к нему. Снова руки её вздёрнуты высоко над головой и верёвочные петли больно врезаются в запястья. Но страха в ней нет. Он испарился без остатка.
     Лиго водит по полу концом длинного хлыста и задумчиво предупреждает:
     – Джен, на сей раз гипноза не будет.
     – Я Вас только об одном хочу попросить...
     – Попросить? – Посредник приподнимает одну бровь.
     – Да. Не надо... давать хлыст Марго. Ну, пожалуйста...
     – Не буду, – коротко обещает Лиго.
     Чуть дрогнувшей рукой он делает первый длинный размах. Кажется, в этот момент он впервые ощутил нечто, похожее на жалость.




                21. ВСЕ ОТТЕНКИ ЖЁЛТОГО

     Лиго объявил новый конкурс для того, чтобы восполнить число учениц. С неделю он разрешил девушкам отдохнуть, и Джен решила-таки съездить в столицу, развеяться и истратить деньги, которые она заработала после откатки двух программ и которые оставались до сих пор практически нетронутыми.
     ...Джен дышала воздухом столицы, бродила по широким проспектам, разглядывая яркие сверкающие витрины бутиков и салонов, иногда захаживая в некоторые из них. Она не делала пока никаких покупок, потому что мысли её продолжали витать под сводами «Космоса».
     Она думала о Лиго. Думала непрерывно, с утра и до позднего вечера. А по ночам... по ночам он являлся к ней в безумных снах, где она видела себя сплетающейся с ним в жгучих любовных объятиях. Он был прекрасен, могуч и неутомим в искусстве страсти, и он шептал ей, что любит её – так же горячо и нежно, как и она его... Эти сны были столь частыми, что  Джен размышляла порой – не посылает ли ей их Лиго, как посылал те, другие сны?
     Но то было во сне. А что Джен имела наяву? Сказал ли он ей хоть одно слово о любви? Не любящей, ласкающей рукой, но жалящим хлыстом касался он её тела; не поцелуи, а багровые полосы дарил он ей, не ласку и нежность, а пронзительную боль.
     И всё-таки ей не было грустно. Она была благодарна Лиго. За то, что он научил её плакать. За то, что она не умела больше притворяться и лицемерить. За то, что он оказался сильней неё. Она не боялась третьего этапа, не боялась боли и вообще ничего.
     Внезапно ей захотелось, чтобы все увидели это. Увидели, что она гордится цветом третьей ступени. И Джен решительно вошла в первый же модный салон,  встретившийся ей по пути. Модели от Tom Klaim – ей всегда нравился этот Дом моды.
     Она накупила одежды всевозможных оттенков жёлтого. В этом было что-то от безумия, потому что Джен не сомневалась: как только она перейдёт с этой ступени на следующую – больше ни разу не наденет на себя ничего жёлтого. Таким образом, тратить все деньги на наряды, которые собираешься носить столь непродолжительное время, было верхом легкомыслия – но Джен хотелось следовать порыву, а не голосу благоразумия…
     Когда через неделю Лиго увидел Джен в лимонно-жёлтом полупальто и таком же берете, в платье цвета яичного желтка; в сапогах-ботфортах жёлтой кожи, с сумочкой и в перчатках (тоже в тон, разумеется) – он снисходительно и понимающе улыбнулся. Это было для Джен лучшей похвалой и наградой.
     Лиго объявил им, что сегодня у них – последнее занятие перед длительным перерывом. В это воскресенье будет сбор, и с понедельника он начнёт занятия с конкурсантками. Однако это вовсе не означает, что, оставшись одни, они могут теперь от души  бездельничать. Он отдаёт в их распоряжение тренажёрный зал и назначает Ирэн инструктором. В течение месяца... он сказал, в какие дни и в какое время – они будут являться на занятия и самостоятельно работать со снарядами и тренажёрами. Ирэн поможет им правильно дозировать нагрузку. А через месяц они возобновят репетиции в танцклассе.
     По окончании урока Лиго, как обычно, велел Джен остаться. Она опять уловила быстрый косой взгляд Мишель, исполненный зависти: её Посредник так ни разу и не соизволил сам ударить хлыстом...
     Когда они остались наедине, Лиго неожиданно приказал Джен раздеться донага. Она подчинилась с готовностью и смирением, хотя до сих пор очень стеснялась показываться обнажённой посторонним людям. По этой причине она не выносила медосмотров, бань и саун.
     Привязывая её к деревянным брусьям, Посредник сказал:
      – Перед расставанием я хочу, чтобы ты надолго запомнила этот сеанс. У тебя в ближайшее время не ожидается каких-нибудь походов в сауну, в бассейн, в поликлинику?
     – Нет, не беспокойтесь. А что?
     – Как ты поглядишь на то, если после этой встречи я не стану убирать следы?
     – Я не решилась бы сама просить Вас об этом, – слегка повернув голову, сказала Джен.
     – Рубцы могут остаться недели на две, – предупредил её Лиго. – А то и больше.
     – А... если я откажусь? – тихо спросила она, – Вы только не подумайте, что я от страха...
     – Я ничего не буду делать против твоей воли, Джен. Если ты откажешься – я проведу обычный сеанс.
     – Спасибо, – проглотив комок, проговорила девушка искренне, – отказываться я и не думала.
     – Тогда закуси кляп покрепче! – посоветовал ей Посредник, и прочнее перехватил хлыст...

     Начался конкурс, а у девушек из  «Амадеуса» – занятия в тренажёрном зале под присмотром Ирэн. Она была единственной, с кем Лиго продолжал встречаться, ведя её по дороге совершенства и передавая наказы для своих учениц.
     Джен занималась на тренажёрах, преодолевая сильную боль. Впрочем, резкой она была только первые дни, но даже тогда Джен не предприняла ни одной попытки облегчить её. Кожа была рассечена в нескольких местах на ягодицах и спине, а там, где хлыст не рассёк её – вздулась длинными лиловыми рубцами. Но Джен жалела лишь о том, что они не были у неё постоянно перед глазами.
     Как-то раз (она была уже недалеко от «Космоса») – Джен увидела Виктора. Он стоял, прислонившись к своему автомобилю, и выжидающе глядел в её сторону – но она, занятая своими мыслями, не сразу его заметила. А заметив, поправила на плече жёлтую сумку и направилась дальше. Но Виктор, выйдя навстречу, преградил ей путь.
     – Мы должны поговорить с тобой, Джен, – заявил он.
     – Ну конечно, – сухо заметила она, – просто взять и исчезнуть из моей жизни ты не мог.
     – Со мной вот так не расстаются!
     – Правда? – равнодушно удивилась Джен. – А кто ты мне, собственно, есть? Брат, сват? Может быть, муж?
     Он смерил её тяжёлым взглядом и с ядовитой издевкой сказал:
     – Что-то ты по-новому запела. Наверное, твой танцор решил пожалеть тебя и сменить гнев на милость?
     Девушка утопила в себе мгновенно поднявшееся бешенство и холодно сказала:
     – Уж перед кем-перед кем, а перед тобой я не обязана ни в чём отчитываться.
     – Да, это только перед ним ты отчитывалась во всём. Даже в том, в чём не была повинна!
     – Оставь меня в покое, Виктор.
      – Я – не носовой платок, в который можно выплакаться, высморкаться и выбросить за ненадобностью, – не разжимая зубов, процедил он.
      – Это ты сказал, не я.
     Отступая, Виктор проговорил, бледнея:
      – Когда-нибудь он бросит тебя. И тогда ты поймёшь, что я сейчас испытываю. Прощай.
     Этот разговор почему-то произвёл на Джен гнетущее впечатление, хотя разумной причины тому не было. «Когда-нибудь он бросит тебя…» – вспомнила она его мстительные слова, которые он швырнул ей на прощание. Интересно, как можно бросить то, что никогда тебе и не принадлежало?..
    
                22. ДАФНЭ

     До окончания конкурса, по заверению Ирэн, оставалось чуть больше недели. Джен немыслимо соскучилась по Лиго: за прошедший месяц никто из девчонок (за исключением Ирэн, разумеется), его не видел.
     В свободное от уроков и тренажёрного зала время Джен продолжала писать дневник. Она снова и снова признавалась молчаливой тетради, как безумна и  безнадёжна её любовь к Посреднику, она исписывала страницу за страницей, изливая дневнику свою тоску, и делясь робкими несбыточными надеждами. Ей казалось, что причина её тоски – в той же разлуке; Джен привыкла видеть Лиго почти ежедневно.
     В течение месяца самостоятельных занятий никто, разумеется, не требовал от девушек выполнения макияжа перед работой на тренажёрах, и они расслабились. По-прежнему гримировались лишь Ирэн да ещё две-три девчонки, в том числе и Джен. Наша героиня в бытность свою в столице купила себе там набор красок для боди-арта, и теперь упражнялась в нательной живописи. Шея, руки и щёки её теперь постоянно пестрели мотыльками, кленовыми листьями и нарциссами, выполненными тремя оттенками жёлтого. Остальные танцовщицы «Амадеуса» уже не удивлялись. Они давно привыкли к тому, что Джен – «крейзи», девушка не от мира сего, которая сегодня поливает Посредника отборным матом и бросается на него с кулаками, вообразив себя Ван Даммом, наверное, – а завтра, блаженно улыбаясь, спускается на первую ступень. Что же странного в том, что теперь она с самозабвением ирокеза раскрашивает сама себя в цвета самого страшного этапа? Да Бог с ней,  в конце концов, может, она мазохистка.
     Джен не была мазохисткой. Просто любовь  терзала её, не находя выхода. Сегодня она раскрасилась особенно ярко, потому что ей было грустно. Накануне девушка осветлила волосы в соломенный оттенок и окружила пучок резинкой в жёлтом атласе. Собираясь в тренажёрный зал, она надела все золотые украшения, которые обычно никогда не носила, и сделала вокруг левого запястья надпись: полное имя Лиго на языке Uvean, выполненную латинскими буквами с уклоном в готику. Золотистой краской. Вышло красиво и загадочно.
    ...Они занимались уже довольно долго и особенно усердно сегодня: Джен, надеясь забыться, так старалась на велотренажёре, что взмокла от пяток и до корней волос. В это время дверь тренажёрного зала открылась, и в неё вошёл Лиго. Он молчал, потому его в первый момент никто не заметил. Наконец Ирэн, увидев учителя, бросила клич – и девчонки, озираясь, поспешно стали подниматься с тренажёров, дабы поприветствовать Лиго. Но он сделал рукой протестующий жест и сказал:
      – Все оставайтесь на местах. Джен, идём со мной.
     Она с подпрыгнувшим сердцем слезла со своего велотренажёра и вслед за Посредником  вышла из зала. Пот струйками стекал с её лица, она машинально поднесла ко лбу руку, и тотчас поспешно её опустила. Впрочем, она не сомневалась, что Лиго всё равно разглядел своё имя на её запястье. Но он ничего не сказал ей по этому поводу.
     – Джен, у меня к тебе просьба, – неожиданно услышала она. – Мне нужно срочно отлучиться из «Космоса» минут на сорок, возможно – на час. Сможешь провести одно занятие с конкурсантками вместо меня?
     – Я??? – растерялась Джен: она не поверила своим ушам. Потом взяла себя в руки и, поскольку он выжидающе продолжал смотреть на неё, неуверенно сказала:  – Думаю, да. Смогу... Если Вы мне, конечно, доверите.
     Он кивнул:
     – Значит, договорились.
   И они отправились в малый зал. По дороге Лиго давал ей кое-какие пояснения по поводу упражнений и комплексов, которые необходимо было выполнить сегодня, она внимательно слушала и кивала – в сущности, ей всё это хорошо помнилось по своему конкурсу. Но в душе девушка продолжала теряться в догадках: почему именно к ней Лиго обратился с этой просьбой? На предыдущем конкурсе во время собеседования урок проводила Сирин. Почему же сейчас Посредник позвал не семиэтапницу, а ученицу с третьей ступени?
     Так она терялась в догадках до двери в танцкласс, и вошла в неё, так ничего и не сумев себе объяснить. Сделала реверанс, мельком успела увидеть ответный реверанс конкурсанток, выстроившихся в одну линию; и вслед за Лиго вышла на середину зала.
     Тут только Джен вспомнила, как она выглядит. Поглядела на себя  в зеркало, и ей стало не по себе. Взмокшая от пота, как лошадь, с нарисованным букетом мимозы, который тянется из отворота купальника и заканчивается на скуле под левым глазом. Правда, она вся увешана золотом, а золотисто-жёлтый макияж с маникюром выглядят безупречно; и всё равно зрелище пота, стекающего с ушей и с развившейся чёлки смотрится впечатляюще. Конкурсантки пооткрывали рты, глядя на неё и должно быть, гадают: из какой духовки Лиго её вытащил?
     Посредник спокойно сказал им:
     – Итак, как я уже сказал – мне нужно ненадолго  уехать. Занятие сегодня проведёт Джен, – он протянул ладонь в её сторону. – Вы должны слушаться её так же, как меня: на то время, пока меня не будет – я передаю ей все свои полномочия. Хорошо меня поняли?
     Конкурсантки согласно закивали, и Лиго, ободряюще похлопав Джен по плечу, ушёл.
     Когда она выпрямилась и поднялась с левого колена после ухода Лиго – пятнадцать пар глаз (Джен успела уже сосчитать их) – выжидающе уставились на неё.  Посредник разрешил ей пользоваться голосом, и она велела девушкам стать к станку.
     Провела обычный экзерсис. Как ни странно – но едва лишь Лиго покинул танцкласс – Джен прониклась уверенностью и спокойствием. Она прохаживалась  вдоль двух линий девушек, приподняв голову и расправив плечи, и делала замечания таким тоном, словно это было, по крайней мере, сотое её занятие, которое она проводила сама.
     Джен с любопытством поглядывала на конкурсанток и ужасалась корявости и несовершенству их движений. Неужто когда-то и сами они выглядели так же в глазах Лиго? И среди них он думает найти достойную ученицу? Впрочем, пять-шесть человек выполняли все элементы довольно-таки сносно, хотя и далеко от совершенства. Особенно неплоха была худенькая блондинка с огромными зелёными глазами, чем-то неуловимо похожая на Марго. По сравнению с другими эта девушка делала всё очень чётко, тогда как остальных Джен приходилось всю дорогу поправлять:
     – Живот подбери.
     – Пятку на себя. Тяни, тяни носок!
     – Соедини лопатки, грудь вперёд. Что ты сутулишься?
     –  Мягче demi-plie. Да не plie! Ты не знаешь разницы?
     – Не сиди на бедре, разверни его!
     После экзерсиса у станка Джен построила девчонок для йоговского комплекса. Она замечала их недружелюбные и откровенно враждебные взгляды, но это её нисколько не трогало. Она вдруг ощутила себя жрицей храма «Космос», которая готова костьми лечь за выполнение всех обрядов и ритуалов, приличествующих в этом храме. Она решила быть суровой и неумолимой – как Светлоглазый Воин, её Бог, доверивший ей служить в своём храме...
     Джен задавала конкурсанткам ту или иную асану, потом смотрела на часы, следя за тем, чтобы каждая поза выдерживалась равное количество времени, если она была симметричной – то есть выполнялась вправо и влево.
     – «Паривритта Триконасана», поза перевёрнутого треугольника, – объявила Джен.
     Блондинка приняла не ту позу, и Джен подошла к ней со словами:
     – Я ведь сказала не «треугольника», а «перевёрнутого треугольника»! Не знаешь, чем они отличаются?
     Вокруг повисло враждебное молчание. Нет, самоуверенность новоявленной учительницы явно не нравилась конкурсанткам.
     Блондинка выпрямилась и вскользь обронила:
     – Но эти асаны так похожи...
     Джен собрала весь холод, который только был в её голосе и отчеканила:
     – Ты разве не давала обета молчания? Если я разговариваю с вами – то лишь потому, что мне это было позволено!
     – Ну, знаешь...
     – А ты знаешь, – перебила её Джен, – что в этом зале за нарушение обета молчания наказывают?
     Блондинка отчего-то не ответила. И секундой спустя услышала приказ:
     – Полезай на шведскую стенку и качай пресс – двадцать пять раз! Правила здесь одинаковы для всех.
     Конкурсантки переглянулись. Джен стояла неподвижно и невозмутимо смотрела на них; нервы её были натянуты, как тетива лука.
     К её немалому облегчению, блондинка коротко вздохнула, подошла к шведской стенке и взобралась на неё. Но, как только она начала упражнение, одна из конкурсанток – высокая медноволосая красотка с ногами Синди Кроуфорд раздражённо сказала, обращаясь к блондинке:
     – Дианка, не дури! Что ты перед ней выслуживаешься? Подумаешь, дель из себя строит.
     Не отвечая, девушка продолжала качать пресс.
     Джен скрестила руки на груди, а «Синди Кроуфорд» презрительно и зло продолжила:
     – Ты не слишком много на себя берёшь? Тоже мне сержантка выискалась!
     – Что касается тебя, – сухо пообещала Джен, – то – ноги твоей в «Амадеусе» не будет, это я тебе гарантирую.
     – Правда, Джен? Я не ослышался?
     Девчонки все, как одна, обернулись к двери. А та, к которой он обратился, опустилась на одно колено и склонила голову.
     Лиго вошёл в танцкласс, не раздеваясь –  в кожаной куртке, джинсах и высоких ботинках на рифлёной подошве. Подошёл к Джен, замершей на месте и резко приказал:
     – Поднимайся!
      Она выпрямилась и стояла, глядя прямо перед собой.
     Блондинка тем временем спустилась со шведской стенки и неуверенно остановилась возле неё. Лиго бросил короткий взгляд в её сторону и ничего не сказал. Вместо этого потребовал у Джен:
     – Повтори то, что ты сказала.
     Девушка безразлично повторила:
     – Я сказала, что ноги её не будет в «Амадеусе», – она кивнула на «Синди Кроуфорд», – и что я ей это гарантирую.
     – Вот как? – глаза Посредника были, как два сталактита, – Ты решила, что если я на один час передал тебе свои полномочия – то теперь ты можешь делать за меня выбор  – кого мне принять в студию, а кого нет? Тебе не кажется, что ты чересчур увлеклась своей ролью?
     Джен продолжала смотреть перед собой. Горечь затопила её сердце, потому что она наконец-то поняла, почему эту миссию Лиго доверил ей, а не Ирэн. Семиэтапница не годилась на эту роль. Блестяще и безупречно с ней могла справиться только Джен, что она до последней секунды и делала.
     Лиго готовил поучительный спектакль для своих конкурсанток. Джен была только средством;  впрочем, и главной героиней этого спектакля тоже. Кульминация его ещё не наступила, но сейчас наступит. Она сама любезно подала Посреднику повод вмешаться – ну, а если бы даже этого не сделала – он всё равно нашёл бы, к чему придраться.
     Девушка опустила глаза. Что ж, и к этой роли она готова.
     Лиго кивком головы указал ей на «дыбу» и сказал:
     – Пятьдесят.
     Это было на пределе её выносливости, и он это знал. Джен подошла к шведской стенке и поднялась по лестнице. Повисла на перекладине и стала качать пресс так, как это было принято делать в «Амадеусе» – касаясь пальцами ног перекладины над головой.
     Конкурсантки стояли растерянной толпой, пооткрывав рты, пока Лиго считал вслух до пятидесяти.
     Когда третьеэтапинца, тяжело дыша, на дрожащих руках и ногах сползла с «дыбы», Посредник потребовал от конкурсанток своё излюбленное орудие пыток – стакан с водой и, когда ему принесли его, приказал Джен принять вторую позу дерева.
     Она послушно согнула правую ногу в колене, развернула колено вбок и прижала правую ступню к внутренней поверхности левого бедра. Сцепила пальцы в замок и подняла руки вверх, вывернув их ладонями к потолку. И поднялась на носок левой ноги. Тогда Лиго подошёл и прочно установил стакан у неё на голове.
     От этой асаны уже через минуту начинают невыносимо болеть все мышцы опорной ноги.  Лиго мог заставить выдерживать её три минуты, пять, десять... или пока девушка не упадёт сама от усталости. Всё это Джен уже проходила...
     Никто из конкурсанток не пошевелился, пока Лиго, наконец, не подошёл к девушке и не снял стакан с её головы. После этого он позволил ей выйти из асаны. Джен безвольно опустилась на всю ступню и руки её безжизненно повисли.
     Диана  на протяжении всей этой экзекуции не отрывала глаз от лица нашей героини, и за страхом и сочувствием Джен видела там восхищение.
     – Так, –  безапелляционным тоном произнёс в полной тишине Посредник, – а теперь подойди к девушке, которую ты оскорбила своими самонадеянными словами – и попроси у неё прощения.
     И изумлённые конкурсантки услышали, как эта странная девушка, подойдя к своей врагине, рассыпается в чистосердечных извинениях за сказанную дерзость. Как же так? – не укладывалось у них в головах. Сама ученица Лиго, счастливая танцовщица элитной студии, их недосягаемая мечта – и умоляет о прощении какую-то конкурсантку, да ещё пройдя предварительно через такие пытки? Да, пожалуй, она вела себя немого вызывающе, но не до такой же  степени?!
     Должно быть, директор «Космоса» – очень, очень справедливый и нелицеприятный человек...
     Вскоре после этого Лиго попрощался с конкурсантками до следующего занятия, а Джен  коротким жестом велел задержаться.
     Когда все девушки покинули танцкласс, он подошёл к ней и опустил руки ей на плечи.
     – Джен, я надеюсь, ты не сердишься на меня?
     Она отрицательно покачала головой, в её глазах стояли слёзы.
     Увидев это, Лиго убрал руки и, отступая, сухо сказал:
     – Прекрати. В конце концов, ты прекрасно знаешь, на каком этапе находишься. Я буду причинять тебе боль столько, сколько посчитаю необходимым.
    – Да, – надтреснутым голосом согласилась девушка и опустила голову.
     Посредник отошёл к окну, расстегнул куртку и, сняв, повесил её на станок.
     – Послушай, а почему Диана спускалась со шведской стенки, когда я вошёл? – поинтересовался он.
     – Я заставила её качать пресс, потому что она нарушила условие молчания, – монотонно сообщила Джен.
     – Ты правильно поступила, – одобрил Лиго, – и сколько раз?
     Она шевельнула плечом:
– Двадцать пять, как обычно.
     – И она сделала это?
     – По-моему, да. Я не считала. Как раз общалась с этой... – она умолкла.
     – Теперь такой вопрос, Джен. Ты посмотрела на конкурсанток, на их способности. Скажи – кого из них, по-твоему, можно ввести в «Амадеус»?
     Девушка сражённо уставилась ему в глаза.
     – Вы... шутите? – запинаясь, спросила она.
     – Ничуть.
     – Издеваетесь надо мной, да?! – нотки истерики послышались в её голосе, она почувствовала, как слёзы обиды подкатывают к горлу, –  После... после всего, что здесь произошло – Вы со мной советуетесь?!
     – Я уже наказал тебя за то, что произошло, – невозмутимо заметил Лиго. – Так что теперь ты можешь ответить на мой вопрос.
     Джен долго молчала. Она глотала слёзы, теперь так некстати подступавшие к горлу. Наконец, загнав их подальше, ровно ответила:
     – Я приняла бы Диану.
     Лиго удовлетворённо кивнул:
     – Именно её я и собирался взять в студию.
     – Нет, если хотите, можете принять и ту королеву, перед которой заставили меня извиняться.
     Посредник усмехнулся:
     – Ну что ты. Её ноги в «Амадеусе» действительно не будет, тут ты попала в точку. Но не в твоей компетенции было сообщать ей об этом. Поняла меня?
     – Простите, Лиго. Я и вправду... слишком много взяла на себя.
     Он подошёл к ней, тронул её за руку и поднёс кисть Джен к губам.
     – Ты – самая удивительная девушка, которую я когда-либо знал, – мягко сказал Лиго и поцеловал кончики её пальцев...
    
      Неделю спустя Посредник привёл в студию трёх новеньких девушек. Двух Джен не знала, должно быть, они были из другой группы – а третьей, разумеется, была Диана, зеленоглазая блондинка. Симпатичная, стройная, способная... и подчинившаяся приказу Джен  только потому, что Лиго передал той все свои полномочия.
     Надев красный купальник и поднявшись на первую ступень, Диана получила новое имя. Теперь её звали Дафнэ.




                23. СЕСТРА

     Снова возобновились занятия. На двух новеньких Джен едва-едва обратила внимание, она даже не удосужилась запомнить их имена. Однако для третьей новенькой – Дафнэ – Джен стала почти тем же, чем для той была Сирин. Она часто ловила на себе взгляды зеленоглазой блондинки, исполненные преклонения, но оставалась к этому совершенно равнодушной.
     Продвигаясь дальше  по избранному ею пути, Джен заметила, что боль отступает, приходит с большим запозданием и сильно ослаблена. Однажды она зажигала спичку, намереваясь включить газ на кухне – и о чём-то задумалась. Спичка в её пальцах сгорела почти полностью, а Джен вспомнила о ней, лишь почувствовав запах палёного. Однако она не спешила сообщать об этом открытии Лиго, опасаясь какой-нибудь экспертизы, которая покажет, что она заблуждается. Кроме того, ей не хотелось оканчивать сеансы встреч с ним наедине после занятий.
     Но Посредник сам скоро обо всём догадался и безо всяких экспертиз перевёл Джен на четвёртый этап.
     Поначалу, в приступе радости, она развила бурную деятельность, не свойственную ей обычно. А именно – собрала все  свои модные жёлтые гарнитуры от Tom Klaim – и отдала их продать одной своей знакомой, торгующей на рынке. Джен собиралась выручить деньги и купить на них наряды, более отвечающие её нынешней, изумрудно-зелёной, ступени.
     С продажей проблем не было – все вещи были ультрамодными, прекрасно сшитыми и практически новыми. Однако, получив деньги, Джен вдруг совершенно охладела к идее покупок зелёной одежды. Лиго внезапно перестал обращать на неё какое-либо внимание, ему словно стало совершенно всё равно, как она выглядит. Девушка чувствовала, что теперь – даже выкраси она волосы в цвет внутренности киви или выкупайся в растворе зелёнки – он и бровью не поведёт.
     Джен отдала все деньги родителям: они собирались покупать спальный гарнитур, а теперь смогли приобрести ещё и кухонный. Поначалу они наотрез отказывались принять деньги, но Джен упёрлась на своём.
     ...Теперь, приходя на занятие в «Космос», она выполняла свой макияж в зелёной гамме лишь настолько, насколько это было необходимо. Мишель тоже перешла на четвёртую ступень – они продолжали бежать к финишу, как скаковые лошади – ноздря в ноздрю. Правда, Джен давно уже не считала Мишель соперницей, а та взяла под своё покровительство двух новеньких девчонок, которые немедленно  стали восхищаться ею так же, как Дафнэ восторгалась Джен.
     Лиго, к огромному разочарованию новеньких, объявил, что в связи с приближающейся горячей порой экзаменов, постановки временно отменяются. Зато пообещал девушкам гастрольную поездку в августе. А до тех пор они будут – кто повторять, кто разучивать – те программы, с которыми поедут на гастроли. Это будет «Зодиак» и одна из прежних вещей – «Нон-стоп экспресс». Последнюю вещь Джен ни разу не видела. Оказалось, программа представляла собой эволюцию танца – от рок-н-ролла – до... тут Лиго дал волю своей фантазии. Под звуки музыкальных синтезаторов девушки выделывали нечто заоблачно-фантастическое.
     ...Джен впала в состояние тоскливой прострации. Равнодушие Посредника тихо убивало её. Жизнь текла равномерно: лицей, дом, «Амадеус», уроки, сон. И она не допускала никаких изменений в своей жизни.
     Почему Лиго так переменился к ней? Почему именно на четвёртом этапе? Потому ли, что единственным страхом, который она могла сейчас испытать – был именно этот? Страх, что она станет ему безразлична? Ведь так в «Амадеусе» было всегда: лечение подобного подобным. Эдакий принцип гомеопатии. Дабы избавить Джен от страха – Лиго дал ей испытать его.
     «Рошелл, ты была права, – писала она в своём дневнике, – я начинаю завидовать Дафнэ, которая только придёт ещё на третий этап... как всё это ужасно! Я сопротивлялась до последнего, мнила себя не такой, как все – и вот, Лиго положил меня на лопатки. Я люблю его. Увы – он сумел подобрать ко мне ключ, как ты и предсказывала. Я – одна из вас. Я – ваша сестра и скоро приду в мир Uvean, в Чистый Cвет совершенства, до которого мне уже нет никакого дела...
     Я хочу остаться. Хочу, чтобы Лиго принадлежал только мне одной и больше никому. Ты меня понимаешь? Да, конечно, понимаешь. Ты сама через это прошла и ничего не смогла сделать. Лиго победил тебя. Он победил Сирин, победил прочих, а теперь пришла и моя очередь...
     Мне страшно, Рошелл.  Лиго говорил нам, что после Перехода наступает блаженное забвение. Я приду в мир Uvеan, ничего не помня о своей временной жизни – так же, как обо всём забудет и та моя частица, которая останется на Земле. Это закономерно. Полное блаженство немыслимо без забвения – но я не хочу забывать Лиго! Ты ведь понимаешь меня – правда, сестра?..»
      Отчаяние душило её. Джен сделалась угрюмой и молчаливой; никто давно уже не решался лезть к ней с расспросами.
     В студии Дафнэ делала поразительные успехи и в танцах, и в философской премудрости Пути: к концу апреля она перешла на второй этап, но явно и на нём  не собиралась задерживаться. Дафнэ бессознательно пыталась подражать Джен – в причёсках, в манере гримироваться, и даже в походке и жестах. Впрочем, та, занятая только своим отчаяньем, едва ли замечала это.
     Ирэн совершила Переход, её место заняла другая. И Джен пыталась воспрянуть духом, думая о предстоящей ей седьмой ступени, о той тени любви, которую Посредник должен подарить ей... она повторяла Путь, десятки раз пройденный до неё другими.
    ...Не слишком долго Джен пробыла на четвёртом этапе. Возможно, Лиго убедился, что доведённая до отчаяния ученица не испугается уже ничего; но может, у него были свои планы. В тот же день, как Джен надела пятицветный купальник – в цвета третьей ступени облачилась Дафнэ. Последняя не скрывала своей гордости: она обогнала двух других девчонок... Дафнэ не знала, что именно за эту гордость ей и предстояло расплачиваться очень скоро. Счастливая, она переодевалась за ширмой бок о бок с Джен, и шёпотом задала ей какой-то вопрос, но та пропустила его мимо ушей.
     Джен нимало не удивилась тому, что Лиго велел ей остаться после занятия вместе с новоиспечённой третьеэтапницей. А вот для той это было полной неожиданностью. Но она покорно промолчала, когда Посредник обнажил ей торс и  принялся привязывать её к деревянным брусьям, вздев руки так высоко, что она почти повисла на них, едва касаясь пола пальцами ног. Полной неожиданностью было для неё и то, что Лиго, окликнув Джен, вложил ей в руку плеть о семи кожаных хвостах... которую та, ни секунды не поколебавшись, взяла и крепко сжала в ладони короткую рукоятку.
     Посредник молча кивнул и отошёл в сторону. Джен шагнула к Дафнэ, взмахнула рукой, и свистнувшие хвосты плети впились в голый бок третьеэтапницы...
     Через несколько минут Лиго стало ясно, что если он не остановит Джен – та запорет Дафнэ до полусмерти. Ни намёка на жалость не было в её холодном лице, когда она равномерно взмахивала плетью и также равномерно опускала её на спину привязанной девушки. На задушенные кляпом стоны жертвы она не обращала ни малейшего внимания. Лиго подошёл к Джен, резко вырвал у неё плеть и велел уходить.
     Потом он приблизился к рыдающей Дафнэ и сказал:
     – Успокойся. Сейчас всё пройдёт.
     И провёл ладонью вдоль её спины...
     Когда Дафнэ вернулась в раздевалку, она увидела (хотя ей и не хотелось смотреть на Джен), что та невозмутимо переодевается, уже удалив с лица макияж пятой ступени.
     Зеленоглазой блондинке было неизвестно, о чём та думала. А думала Джен о том, что с радостью поменялась бы с ней местами. Но Лиго не вернул бы её на третий этап, как когда-то Марго – даже если бы она отказалась поднять руку на Дафнэ. Она чувствовала. Не вернул именно по той причине, что она хотела этого, а Марго боялась...
      Пересилив себя, Дафнэ всё-таки спросила глухо:
     – Джен... почему ты это сделала?
     – Потому что этого потребовал от меня Лиго, – невозмутимо ответила она, продолжая переодеваться. – Сколько раз потребует, столько и буду это делать.
     – Ты всегда делаешь то, что тебе приказывает Посредник?
     – Всегда, – спокойно подтвердила Джен.
     Помолчав, Дафнэ заметила:
     – А мне рассказывали... что раньше ты была другой... Совсем другой.
     Джен забросила сумку на плечо и с чуть заметным оттенком горечи сказала на прощание:
     –  К пятому этапу ты тоже станешь совсем другой, сестра.


                24. ТРЕЩИНА

                И ты приходил домой с сердцем, полным любви.
                И вы разбивали его вместе,
                каждый последний раз – вместе...
                Борис Гребенщиков


        ...Бедная, несчастная, убитая невниманием Джен. Она и не подозревала о правде. А правда была в том, что Лиго давно уже стал не таким, каким она знала его прежде. И лишь она одна была тому причиной.
     Джен что-то сломала в нём. Дрогнула его железобетонная душа, по неуязвимой, казалось, оболочке прошла трещина. С каждым днём щель эта становилась всё шире, и в неё наплывали неведомые ему прежде чувства.
      Первым  из них была жалость. Он вдруг поймал себя на том, что ему не хочется терзать Джен, дабы она избавилась от боли. Подумав так впервые, он насторожился – ибо ничего подобного никогда прежде не приходило ему в голову. Лиго стал более суров к ней, надеясь задавить в себе это невесть откуда взявшееся чувство... но оно не проходило.   
     Лиго понял и другое: он относится к Джен хорошо... слишком хорошо. Больше того, чем это было ему позволительно и больше того, чем она сама этого заслуживала. Насторожившись, он постарался отгородиться от неё стеной безразличия... но это была только игра. Пусть настолько искусная, что Джен ни о чём не догадывалась, но обманывать себя он не мог.
      Эта девушка... он любил её! Это открытие потрясло Лиго. Такого не должно было случиться с ним. Он – не дилетант, он – опытный Посредник, и заразиться чувствами, этой земной заразой, значило для него – конец всему. Конец его миссии, он не сможет больше справляться с ней.
     Потому что  невозможно отнимать у землян чувства, если заражён ими сам.
     И всё-таки Лиго пытался. Ему приходилось лицемерить, нося маску прежнего равнодушия и бесстрастности. Ибо в щель, которую пробила в его душе Джен, вслед за жалостью хлынули все остальные чувства и эмоции. Ошеломлённый, он познал всё – страх, боль, горечь, отчаяние... словно те чувства, от которых избавлялась Джен – незримо перетекали в него. Чувства. Обыкновенные земные чувства. Те, которые он никогда не принимал всерьёз. Которые легко и равнодушно ломал, стирая без следа – когда сам был свободен от них. Теперь он почти физически ощущал на себе всё, что испытывали на его занятиях ученицы.
     Сначала он не верил, не понимал. Надеялся, что всё можно ещё как-то изменить, поправить – пока не убедился в том, что процесс обретения чувств может развиваться только в одном направлении.
     Итак, во всём была повинна Джен. Девушка, которую он сам сделал исключением из правил. Которая оказалась сильней, чем он думал и сумела своей безумной любовью растопить его ледяное, его каменное сердце.
     Когда же он понял, что любит её? – примирившись с неизбежным, думал Посредник. В тот момент, когда впервые увидел слёзы в её глазах? Услышал Uvean-ское наречие из её уст? Или ещё раньше – в ту минуту, когда она швырнула в стену плафон из венецианского стекла, воображая, что разбивает уникальный прибор? Когда бесстрашно воткнула шпильку в розетку? Когда отдала золотую цепочку, чтобы поспеть на занятие? Теперь он уже не знал.
     Но куда завела его эта любовь? И куда ещё заведёт? У их отношений с Джен не было и не могло быть никакого будущего. Они – существа из разных измерений и задачи их были прямо противоположны.
     У Посредника опускались руки. Он не видел никакого выхода из сложившейся ситуации, кроме как сложить с себя свою миссию, передать её другому.
     Переход Ирэн окончательно убедил его в том, что ему пора сворачивать Посредническую работу: он отнял у него столько сил, что Лиго с трудом держался на ногах после его окончания. Ещё два-три Перехода, и энергия, наполняющая его, иссякнет. Он скрывал свою усталость за излишней суровостью, и ученицы, к счастью, не видели в этом ничего особенного.
     Ах, Джен, Джен. Что же ты наделала? Ты отдала все свои силы и способности на борьбу с Великим Учителем, вы оба обессилели в этой борьбе – и победителей в ней не оказалось. Они проиграли оба. Поэтому любовь (Лиго поначалу сомневался, но потом понял, что это – именно она); любовь Светлоглазого Воина к ней была полна горечи. Это чувство ни ему, ни ей не могло принести счастья. Он любил её, да. Но тем хуже для него, ибо теперь это не имело никакого значения. А раз так, то Джен вовсе не обязательно знать о том, какие чувства он испытывает к ней на самом деле.
     Работа Посредника становилась ему омерзительной, в особенности занятия с семиэтапницами. Животная, грубая сторона любви  никогда и не внушала ему особого восторга, но раньше он относился к этому спокойно. Теперь же, проникнувшись чувствами и пониманием, он делал эту работу, преодолевая отвращение. К счастью, тело его было телом Посредника, а не землянина, и оно подчинялось ему безукоризненно.
     По вечерам, оставшись, наконец-то наедине с собой в своём огромном доме, Лиго в изнеможении падал на кровать, пряча лицо в руки.  Обрушившиеся на него чувства смешались в такой клубок, что он не мог в них разобраться, да и не было у него такого опыта – отделять одно от другого. Он думал о Джен, и порой его любовь перемешивалась с таким глухим раздражением, что он уже и не знал точно – любит ли её, или ненавидит? Ведь из-за неё он терял всё, всё. Он чувствовал, как неудержимо истекает из него Посредническое могущество, как уходит его власть и сила.
     Из-за какой-то девчонки! – ужасался  он. За пять лет Посредничества более трёх десятков таких, как она, отправились в Чистый Свет. Думал ли он когда-нибудь, что найдётся среди них та, из-за которой ему придётся забыть свой долг, оставить миссию, предать своих соратников? До сих пор ученицы представлялись ему не более чем сосудами с замутнённой энергией – которую следовало очистить, отстоять и переправить на Uvean, а ненужный сосуд отбросить в сторону.
     Потом, одёргивая себя, Лиго переставал винить Джен. Как можно всерьёз упрекать ученицу? В чём она-то повинна? Если он оказался в конечном счёте никудышным Посредником и наставником, то это – только его проблемы.
     Таким образом, они терзались оба.
     ...Лиго больше не призывал Джен к Дафнэ. Оба они прекрасно понимали, что нет нужды ей демонстрировать и дальше свои способности на пятом этапе; жалость была ей больше не свойственна. Джен сама смутно удивлялась этому, но где-то глубоко внутри.
     Сверху её покрывала глухая броня равнодушия. Но нельзя же побыть на пятой ступени  лишь сутки? – и формально считалось, что Джен продолжает избавляться от жалости. С Дафнэ Лиго занимался сам, а каким образом – никто не интересовался.
     И всё-таки на шестой этап Джен перешла гораздо быстрей, чем это случалось обычно с остальными.

                25. ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР


     – ...Переход закончится не как обычно, –  говорил девушкам Посредник. – Когда Марго отправится на Uvean – вам одним придётся всё завершить. Вы сами переоденете её и отвезёте домой, потому что я должен остаться и передать сообщение в Чистый Свет.
    Они молча кивали. Марго в семицветном купальнике смотрела куда-то вовне. Она стояла напротив девчонок, но словно бы не видела их.
     – Джен, – металлическим голосом продолжал Лиго, – ты отвечаешь за то, чтобы Переход завершился благополучно. Сама за всем проследишь, ясно?
     Она сделала послушный реверанс, и сердце её радостно дрогнуло, когда Лиго закончил:
     – После Перехода у вас будет неделя отдыха. Через неделю Джен займёт место Марго.
    Вряд ли кто-то видел, как зло сузились глаза Мишель, стоявшей в шестицветном купальнике неподалёку от вечной своей соперницы.
     ...Весь этот день Посредник старался не обращать внимания на умоляющие, исполненные надежды взоры Джен, которые неотступно преследовали его. Но он усилием воли заставлял себя оставаться холодным, ибо знал, что развязка уже близка. Во время предстоящего Перехода он собирался удержать канал связи с Uvean и открыть, наконец, всю правду о себе и о миссии, которую он не может больше исполнять, которую он просто провалил...  Лиго не знал, сколько времени всё это займёт, но ему было хорошо понятно, что столь долгое удержание канала связи заберёт большую часть его энергии. В этом усилии сгорят почти все его Посреднические таланты и способности. Он не сможет больше ни читать мысли, ни исцелять одним прикосновением... вряд ли останется для него безопасным и электроток. А впрочем – зачем они ему теперь нужны, эти способности?
    Лиго необходимо было дождаться ответа с Uvean, и он решил быть предельно откровенным и честным со своими соратниками. Ему было очень и очень нелегко решиться на это, но иного выхода просто не было. Неделя отдыха после этого последнего Перехода будет ему необходима для того, чтобы хоть частично восстановить силы и как следует обдумать предстоящий разговор с Джен...
     В течение недели после того как Марго отправилась в Чистый Свет – Джен обуревали странные чувства. Она знала, что к седьмому этапу они ненадолго возвращаются... и ощущение это было не из приятных – словно вернулась к тебе старая болезнь, от которой давно уже считал себя исцелившимся. Она думала о седьмом этапе, о том призраке любви, который должен будет подарить ей Лиго перед тем, как разрушить последний её оплот.  Джен бросало то в жар, то в холод, когда она думала о своём любимом. О СВОЁМ ЛЮБИМОМ! Как долго он будет с ней? Пятый этап был для неё коротким, шестой – ещё короче. Глухое предчувствие чего-то необратимого измучило Джен. Что-то происходило незримо для неё, что-то недоброе. Лиго неуловимо переменился, он словно спешил поскорее довести её до последней ступени – но что потом? Какое сообщение он хочет передать на Uvean? И почему вчера Лиго позвонил ей и сухо велел принести дневник, который она вела, на их первую встречу после недельной разлуки?
     – Noa unias ekka, Ley Ligo... – прошептала она в трубку, но из неё донеслись только короткие гудки.

     ...Они остались наедине после занятия, Лиго и Джен, облачённая в семицветный купальник. Когда Дафнэ – последняя – бросила на них взгляд украдкой и, сделав реверанс, покинула зал, Посредник обратился к девушке:
   – Джен, мне нужно поговорить с тобой.
     Она склонила голову и послушно присела на скамейку, хотя сердце её снова сжалось от тревожного предчувствия. Лиго сел рядом с ней, поглядел ей в глаза (ему было так непривычно не слышать её мыслей!). Подавив в  себе горечь, заговорил...
     Он открыл ей только половину правды. То, что земные чувства овладели им, и, не в силах им противиться, он вынужден оставить свою миссию. Лиго не сказал, что всё это произошло лишь из-за любви к ней. Он не хотел причинять ей лишних страданий.
     Посредник старался говорить сухим, деловитым тоном, но Джен видела – с каким трудом ему даётся каждое слово. Невероятное признание потрясло её, она долго не верила своим ушам, глядя на Лиго широко распахнутыми глазами. Девушка просто не знала, как отнестись  к этой новости. Хотелось вскричать: «Неужто это правда?! Вы стали человеком?!» – но она удержалась. И так было ясно, что Посредник не лжёт.
     – Вот так-то, Джен, – закончил он и, вздохнув, замолчал.
     Она робко коснулась его руки:
     – И... что же теперь будет, Лиго?
     – Разве ты ещё не поняла? Я заразился чувствами, как в старину у вас заражались чумой. Теперь я не могу вернуться домой. Сюда пришлют другого Посредника, а я... я останусь на Земле.
     – Останетесь?! – вскричала девушка, вскакивая. Бешеная радость охватила её, – Это правда?! Вы останетесь на Земле? И будете теперь обычным человеком?
     – Именно так.
     Джен бросилась на колени и обняла Лиго за ноги. Что-то дало ей изнутри по глазам, и из них полились слёзы.
     – Я и... и не мечтала об этом, – всхлипывая, говорила она. – Какое счастье! Я люблю Вас... люблю больше самой жизни... я всегда, всегда буду рядом с Вами...
     Собравшись с силами, сжав в кулак сердце и стиснув зубы, Посредник отстранил её и поднялся, решительно сказав:
     – Нет, Джен. Это невозможно.
     Она изумлённо поглядела на него сквозь слёзы.
     – Почему? Я что... – девушка провела рукой по глазам, – настолько... противна Вам?
     – Ну что ты придумываешь... Вовсе нет, – голос Лиго дрогнул. – Мы не сможем быть вместе совсем по другой причине.
     – По какой?! – у неё тряслись губы.
     Лиго отошёл к окну и долго смотрел в него, не оборачиваясь. Он не хотел, чтобы Джен увидела страдание, разлитое в его лице. Но она напряжённо ждала ответа. И он сказал:
     – Потому что ты отправишься на Uvean.
     – Я не хочу туда!
     – У тебя нет выбора, Джен. Из этой студии есть только один путь, почему вы все забываете это?
    Она спрятала лицо в ладони, сдавленно рыдая:
     – За что, ну за что мне это? Почему всё так несправедливо? Я люблю Вас, я хочу быть с Вами!
     – Ты забыла, что, в отличие от меня, утратила все чувства? – напомнил он, – Моя вина лишь в том, что я бессилен отнять у тебя последнее из них.
    – У Вас это и не вышло бы! Потому что любовь забрать Вы у меня не сможете! – вскричала она, отнимая ладони от лица.
     – Я не смогу, – согласился он, – но это сделает за меня другой Посредник.
    Она отшатнулась:
     – Что?!
     Он обернулся и, пряча свою боль, снова посмотрел в её лицо, искажённое ужасом. Бесстрастно повторил:
     – Любви тебя лишит другой Посредник. Тот, что придёт вместо меня, – это признание разрывало его сердце, но он всё-таки закончил: – Он приведёт тебя к совершенству, если уж я не смог этого сделать.
    Тёмный ужас залил душу девушки. Всё ещё не веря, она слабо спросила:
     – Значит... через седьмой этап меня проведёте не Вы?
     – Нет.
     Её руки бессильно повисли, глаза застлал туман. Еле слышно она проговорила:
     – Но хотя бы один день... один час любви – подарите мне, умоляю...
     – Я передам тебя своему преемнику нетронутой, Джен. Ты придёшь на седьмой этап невинной, как и должна! – отрезал Посредник.
     Девушка опустила голову, слёзы беззвучно катились по её щекам.
     – Как... Вы жестоки... – прошептала она сдавленным, ломающимся голосом.
     Посредником завладела безысходная скорбь. Он проглотил некстати подкативший к горлу комок, потом подошёл к Джен и взял её за плечи.
     – Джен, поверь мне – я ничего не могу больше сделать для тебя. Я обрёл земные чувства, а ты их утратила. Твоё место – в Чистом Свете!
     –  Моё место – рядом с Вами...
     – Кончай размазывать сопли! – резко встряхнув её, потребовал Лиго. – Право, в образе титановой девушки ты нравилась мне больше! Сколько ещё можно объяснять и доказывать, что ты не можешь остаться на Земле! К седьмому этапу пора бы уже уяснить эту истину! Иди сядь, успокойся, и мы закончим нашу беседу.
     Джен угрюмо подчинилась. Стирая со щёк слёзы, спросила:
     – А почему бы Вам, в таком случае, не свернуть свою миссию на Земле окончательно? Не ликвидировать «Амадеус»?
     – Почему, ты спрашиваешь? Потому что Земля проиграет от этого в первую очередь.
     Она озадаченно промолчала, а Посредник, пройдясь из стороны в сторону, задумчиво сказал:
     – Вообще-то я не должен тебе этого говорить, ну да ладно. Видишь ли, ваше Солнце нестабильно. Реальное соотношение частиц, составляющих его, таково – что оно может взорваться в любой момент. Солнце превратится в сверхновую звезду и испепелит все планеты, которые вокруг него вращаются.
     Uvean значительную часть своей силы расходует на то, чтобы поддерживать ваше Солнце в стабильном состоянии. Если же приток мыслительной энергии с Земли прекратится – а больше в Солнечной системе нет населённых планет – Uvean перестанет контролировать Солнце, предоставив ему взрываться по собственной воле. Поэтому в интересах своей же планеты, Джен, ты должна перестать упорствовать, и отправиться туда, где в твоей силе нуждаются.
     – Делаете из меня супергероя? Почему я должна думать обо всей планете? – горько вопросила Джен.
     Посредник подошёл и снова мягко взял её за плечи:
     – Потому, что здесь останется твоё второе «я». Останутся твои родные и близкие, Джен. Наконец – если это для тебя хоть что-то значит – я тоже останусь на Земле...
     Джен подняла на него огромные печальные глаза:
     – А что Вы здесь будете делать, Лиго?
     – Уеду куда-нибудь далеко от этого города... Я пять лет здесь прожил и достаточно освоился... Не переживай за меня, Джен – я найду, чем заняться, – он погладил её по голове, – А на память о тебе у меня останется твой дневник – ты отдашь мне его, как только мы закончим наш разговор... Но у меня к тебе ещё две просьбы. Пожалуйста, пообещай мне выполнить их.
     – Обещаю... – выдавила девушка.
     – Первое. Эта беседа должна остаться только между нами, хорошо? И второе, – Посредник стёр слёзы с её щёк, – пожалуйста, больше не плачь. Снова стань сильной. Я не хочу, чтобы тот, кто придёт сюда, дабы заменить меня – видел твои слёзы.
     – Обещаю... – снова повторила Джен.
     – Вот и хорошо, – отступая от неё, сказал он, – значит, теперь я могу уезжать спокойно...

    ...Джен тяжело заболела, подхватив где-то ангину. Металась в бреду, вся пылая от высокой температуры; и в этом горячечном бреду, наполненном странными образами, она уже плохо различала реальность и нереальность. Лиго она больше не видела.
     Весь город бурлил. Сенсация! Лиго оставляет студию и, передав бразды правления своему преемнику, уезжает после пары коротких интервью, ровным счётом ничего не объясняя сгорающим от любопытства поклонникам и журналистам.
     Газетчики смаковали событие так и сяк, строя фантастические предположения о причинах, побудивших бывшего руководителя студии «Амадеус» так поступить; рвали друг у друга интервью с новым руководителем и делали прогнозы по поводу будущего студии – кто оптимистические, кто наоборот.
     Джен не интересовалась всей этой шумихой. Она не попыталась даже узнать – какую там причину выдвинул Лиго, чтобы объяснить свой поспешный, похожий на бегство, отъезд. Она медленно поправлялась, но на душе её было черным-черно.
     Пришёл день, когда она вынуждена была вернуться в «Амадеус». Все до единой девчонки сказали ей «здравствуй, Джен», когда она вошла в раздевалку. Джен безучастно кивнула, переодеваясь в семицветный купальник и, сев перед зеркалом, приступила к макияжу. Неторопливо изобразила на щеке фиолетовую орхидею, выкрасила ногти фиолетовым лаком и, дожидаясь, пока он высохнет, крутила на пальце перстень с аметистом.
     Потом она вместе со всеми вышла в танцкласс и встала первой в линию.
     У нового Посредника было вполне земное имя – Валентин. Взглянув на него, Джен вдруг почувствовала, как её охватывает отвращение и нервная дрожь – она снова подумала о том, что будет происходить на этом этапе между ней и им. Но отвращение быстро прошло, сменившись полнейшим равнодушием и безразличием.
     Валентин подошёл и остановился перед ней – надменный, бесцеремонный, самоуверенный мальчик, каким был когда-то Лиго,  и заметил:
     – Тебя, кажется, зовут Джен?
     Согласно кивнув, она автоматически сделала реверанс.
  Он долго смотрел в её пустые глаза, а потом сказал:
      – Да, Джен. До совершенства тебе осталось идти совсем недолго.



    
                конец 2-й части