Дориан и Сильвио сидели в беседке при том, что мужчина говорил, говорил, но юноша его абсолютно не слушал. Он был задумчив и уж точно мыслями не здесь. Граф это заметил только тогда, когда несколько раз пытался услышать ответ на заданный им вопрос. Парнишка опять вспомнил те дни в доме графа Левски. Это было ужасно. И так хотелось выговориться, отчего болело все внутри. Но Сильвио боялся еще и того, что скажет Дориан на эти его признания. Хотя было уже поздно…. Ведь не каждый примет такое. Да и….
Он зажмурился, не заметив, как по щекам потекли слезы. В последнее время они текут сами, стоит только напомнить себе о тех днях. Была бы его воля, этого никогда бы не было, но что делать, если третье появление графа Левски в замке Дориана Ховарда не только выбило его из колеи, а также подорвало здоровье. Парень почти ничего не ел и даже попытки графа Уэльского ни к чему хорошему не приводили.
Тот день юноше запомнился надолго, если ни на всю жизнь.
Граф Левски пришел не один. Опять-таки не удосужившись не только заранее об этом предупредить, но и беспардонно расхаживая по замку Дориана, будто хозяина и всех обитателей и гостей графа не было и в помине. И только появление графа Уэльского вывело Карла Левски из созерцания портретов дальних и близких родственников молодого графа. Молодой жандарм, с которым и пришел граф Левски, был несколько ошарашен такой наглостью, но тот будто ухом не повел, продолжая рассматривать изображения на стенах.
И всё то, что граф «выплевывал», как и все те разы, что был до этого здесь, на Дориана, крича и возмущаясь, Сильвио не может не вспоминать с содроганием. Это было отвратительно.
- Вот, смотрите и любуйтесь, - усмехнулся также отвратно граф Левски, протянув руку, в которой был белый лист бумаги.
Еще ничего не зная, парень ощутил себя не то, чтобы не в своей тарелке, а ему явно было не по себе. Он чувствовал, что все эти теплые и добрые дни в окружении Дориана сейчас испаряться. Молодой мужчина взял этот свиток и принялся его читать. С каждым выражением его лица Сильвио боялся вздохнуть и выдохнуть. Но через пару минут он с графом Левски и молодым жандармом увидели такую картину: Дориан, усмехнувшись, стал разрывать этот документ медленно и даже в какой-то степени бережно, а затем ошеломленный таким действием со стороны графа, Карл закричал на весь замок.
- Что ты творишь? Это же…, - он не нашелся, что сказать.
А вот Дориан, все также с усмешкой прошел к столу и вытащил из него лежащий в полке почти такой же свиток бумаги.
- Почитайте вот эту бумагу, - ухмыльнулся опять-таки молодой мужчина, замечая при этом, как задрожали у графа Левски руки, но тот все же взял протянутый ему листок.
Читая каждое слово, мужчина темнел и зверел на глазах. Он повторил те же самые действия, что и пару минут назад. То есть разорвал бедный лист бумаги на несколько частей, на что совсем был ошеломлен, так как над ним просто-напросто смеялись.
- Не думаете же, вы, что я буду такую бумагу делать в единственном числе?
И не отходя от своего стола, Дориан вытащил из него около пяти-семи, если не больше таких же свертков, заставив тем самым озвереть Карла Левски. Мужчина стал кричать.
- Ты меня вынудил щенок! Я тебе сейчас все расскажу об этом, - он кивнул головой в сторону Сильвио, который до сих пор сидел на кресле, ни жив, ни мертв.
Когда он видел графа, то на него находил ступор и, все внутри сжималось от страха. А молодой представитель власти в который раз пожалел о том, что отправился с этим мужчиной для выяснения, а точнее для того, чтобы увести с собой собственность графа Левски, как говорил последний. Но слушая все то, что он «нес», жандарм, глядя на съежившегося паренька не мог поверить ни единому слову.
- Он спал со всеми теми, на кого я укажу, - смеялся все также отвратительно мужчина, - он был моей похотливой игрушкой, шлю…, если тебе так больше нравится, дорогой граф, и ты до сих пор хочешь, чтобы эта подстилка была с тобой? Не поверю. В твоем роде были все чистокровные связи, и никто не спутывался с пылью под ногами! Ты не знаешь, что он умеет, а как умеет просить, ммм…, - опять мерзкая ухмылка, - и помимо того, эта шлю…, - он не договорил, не успел….
Так как его обездвижили, отчего взрослый, грузный мужчина был без сознания. К нему подбежал молодой жандарм, слушая его пульс. Он покачал головой, но ничего не сказал. Попросив при этом лишь только одно – уйти. Что незамедлительно те и сделали, оставив Дориана и Сильвио одних.
Дориану Ховарду надоело слушать то, что он и так прекрасно понимал из тогдашнего состояния паренька, когда его обнаружили. Эти отвратные, мерзкие слова были просто невыносимы. И поэтому терпеть и слушать. Увольте! Граф Уэльский наслушался вдоволь. Пусть теперь только попробует подойти к нему или же к Сильвио хоть на метр, он, попросту говоря, его задушит. А эта замечательная бумага в его столе давала возможность помочь юноше, а точнее, стать его опекуном, как он и рассчитывал.
Его разъяренное состояние тут же пропало, когда он услышал, как Сильвио, уткнувшись в свои колени, вновь разрыдался, проговаривая еле слышно, заикаясь и глотая слезы:
- Я вас не до…сто…ин, не дос…тоин. Я гря…зный, я шлю…. Так ска…сказал тот, кто меня ис…спользо…вал. Вам нель…зя при…касать…ся ко мне….
- Силь! Силь! – его трясли за плечи, и только теперь паренек очнулся от своих воспоминаний, - что с тобой? Ты сам на себя не похож. Заболел? Что-нибудь болит? Позвать доктора?
Дориан со своим беспокойством все также донимал и донимал Сильвио, отчего юноша улыбнулся уголками губ, забыв о слезах, но в глазах было столько грусти, что мужчина присел на корточки, как он любил делать и взял его за руки.
- Ты опять вспомнил ту гадость, что наговорил тебе Левски?
Парень машинально кивнул, хотя делать этого не собирался. На что Дориан покачал головой и прижал его к себе. Так он точно знал, что Сильвио чувствует его защиту и помощь во всем.
Хотя во всем том, что сейчас Сильвио и Дориан могли быть вместе, неоценимую помощь оказал Эдриан, его друг Эдди. У него было гораздо больше связей, как оказалось впоследствии. И та новость, что граф Левски содержал бордель, в котором находились десятки молоденьких мальчиков, как и Сильвио, что категорически запрещалось, способствовало подписанию бумаг об опекунстве. И поэтому переживать не стоило. Хотя Дориан понимал, что для его мальчика, как стал звать Сильвио граф, было неимоверным усилием и борьбы с самим собой и своими страхами. Но он успокаивал и себя, и свою половинку. Дориан Ховард граф Уэльский не собирался отдавать его никому и ни за что. Так он решил, а его решения не обсуждаются.