Они слушали музыку и кашляли архивной пылью зала.
Правда, слышали не все, многие перешептывались, а кто-то говорил в голос.
В первых рядах сидела старуха с внучкой, разодетой в дорогой атлас и шелк.
- Сумасшедший!.. - сказала старуха не громко, но с таким выражением,
что музыкант на сцене услышал, однако, не обращая внимание на шум природы,
продолжил своё выступление.
- Не музыка, а извивающиеся драконы... - еще громче произнесла молодая дама
во втором ряду.
- Да, да... именно так! - любезным тоном сказал сидящий рядом молодой
человек с бледным лицом, и поцеловал руку дамы:
- Драконы, изрыгающие пламя! - и голос его заглох в белых перчатках хрупкой аристократки.
На сцене бушевал океан, упавший на шаткие деревянные подмостки.
Играл молодой Бетховен. Патетическая Соната как Персей парила на крылатых сандалиях
нимф, с зеркальным щитом правдивой Афины и угрожала серпом Гермеса Медузе Горгоне.
Горгона же шевелила сочной шевелюрой из сотни змей, которые шипели чрез напомаженные
уста благородных дам и господ.
Для чувственных душ он был как динозавр, опрокинувший шкаф с молью.
А в зале пахло зефирными кондитерскими розами, райским садом на торте, где ждали и
требовали от искусства бездну наслаждений.
Финал. Бетховен, встав от рояля, не поклонившись публике, ушёл со сцены.
Импресарио за кулисами стал уговаривать его выйти в люди. Так просят мальчика выйти
под ёлку и поклонится гостям.
- Не я к ним пришёл, но они к моей музыке, пусть ей и кланяются…
Неожиданно появилась дама из зала.
- Ваша музыка такая новаторская, дерзкая, даже наглая и страшная. Что вы хотели ей сказать?
- Чтоб вы все сдохли…
- Как так? Надо же любить мир!
- Ваш мир?! Ваш мир никого не любит. Вы любите только себя, роскошь своего
невежества и своих отпрысков, которым вы оставляете в наследство своё блестящее,
позолоченное…
Окончание фразы он сказал ей на ухо. Дама покраснела. Бетховен продолжил:
- И вы одеваете на настоящее искусство, пока оно ещё живо, мешок презрения, нищеты –
как на висельника, как на сияющее лицо Моисея, чтобы оно не осветило собою мир вашей
лжи, тёплого уютного гниения ваших никчёмных душ. Дама упала в обморок – то ли от
чувств поклонницы, желающей привлечь внимание кумира, то ли неизвестно от чего.
История и современность умалчивают…
……………………………………………………………………………………………
Она стояла в вестибюле филармонии. Завтра у неё концерт – она играет Бетховена.
Руки в чёрных перчатках. Она то разминала их, то страстно отстукивала пальцами на холодном
мраморе ритм Патетической Сонаты.
«О, Бетховен!» - думала она – «Как печально, что я не живу в твоё время… Я всё отдала бы,
чтобы мне родиться тогда». В зале прозвучали первые аккорды симфонии Шостаковича.
- Какая ужасная музыка! – сказала пианистка, не удержавшись. – Она как извивающиеся
драконы. Для чего нам такое искусство? И о чём оно говорит нам?
- Гражданка, дайте пройти! – вывел её из состояния транса голос сторожа. – Бюст Бетховена
отправляется на реставрацию.
И, достав большой тканный мешок, надел его на голову скульптуры композитора.