На этот раз к Виктории пожаловала русская красавица кустодиевского типа. Ее сопро-вождала мать. Обе оживлены необычайно. Дочь сверкала глазками и тараторила: «Еду за границу, выхожу за короля бензоколонок, познакомились по объявлению. Это судьба! Погадайте, что меня ждет».
Гадалка представила, как будет огорошен иностранный жених, видимо, клюнувший на фотографию в интернете, когда увидит торжество плоти в сиреневом платье-балахоне. Но, конечно, не подала вида. Разложила карты на девушку и увидела обман, страдания, слезы. Та на ее слова весело хохотнула: свое решение не отменит, она уже мысленно в Германии. И мамочка не возражает.
Мать была ироничная сухонькая старушка с седоватыми буклями, этакий человек из прошлого, киношный типаж, Фаина Раневская в миниатюре. И папироса дымится! После сообщения Виктории ее взгляд поскучнел, но она гнула свое: «Окочуриться мне на этом месте, если мой поздний ребенок не будет счастлив! Немцы любят сдобненьких». Гадалке оставалось только сочувственно вздохнуть, когда они уходили.
А через некоторое время Агриппина, мать толстушки, неожиданно зачастила к Викто-рии. В том же замшевом, затертом до блеска жакете и с такой же бесцеремонно дымя-щейся, пахучей беломориной. Дочь Ирина уехала, вышла замуж, звонила, что все идет хорошо, но ее голос… «Провалиться мне сквозь землю! Там что-то неладно», – повторя-ла клиентка. Ироничности в ней стало поменьше, она нервничала.
Во время этих встреч гадалка узнала, что сама Агриппина воспитывалась в неполной семье, отец погиб на фронте, что получить образование ей не удалось. Работает в боль-нице кастеляншей. Ирину родила вне брака: присутствием ребенка хотела согреть холодные стены своей комнаты в общежитии. Была счастлива, когда дочь поступила в медицинский, но врачебный диплом не принес материального процветания.
Слушая рассказы клиентки, Виктория удивлялась, как та решилась отпустить Ирину в неизвестность. Конечно, Германия – культурная страна, Европа ведь, но все это слова, общие фразы. Бог весть, что кроется за ними в данном случае.
Гадалка смотрела карты: все тот же обман, какая-то непонятная игра, много слез. Ко-нечно, обеспокоенной, беспомощной матери сообщала об этом осторожно: «Видимо, там идет притирка характеров». Агриппина на какое-то время успокаивалась – и снова прихо-дила: тревога не оставляла ее. Съездить к дочери для нее было слишком накладно. Лишь позднее она узнала, что произошло за границей.
Жених Руди жил на юге страны, в небольшом городке, в уютном коттедже и произво-дил впечатление человека респектабельного. Он неплохо объяснялся по-русски: детство и юность провел в России. Каким занимался бизнесом, Ирина так и не поняла, но к ночи регулярно куда-то уезжал. Представление ее матери, что современные немцы любят пышных, оказалось устаревшим. После регистрации брака муж дал понять жене, что от ее безобразной полноты он не в восторге, и спросил, чем будет зарабатывать на хлеб. У нее тревожно засосало под ложечкой.
Обсудили варианты. Лечебное дело – Ирина детский врач – отпало сразу: она не име-ла местного диплома и слабо владела немецким. Прочие «благородные» профессии ока-зались недоступны ей по тем же причинам. Сделать из нее домашнюю хозяйку было не-выгодно: проще нанять кухарку. Молодой супруге, оказывается, больше всего подходило раздеваться и вертеть бедрами под музыку, готовиться к выступлениям в ресторане.
Откуда что взялось, как будто было приготовлено заранее: эротический шест, вокруг которого должна плясать стриптизерша, соответствующие видеозаписи. И вчерашний эскулап, топая, как слон, начала репетиции-тренировки. А ведь мечтала красиво жить и в молоке купаться! Лощеный муж смотрел с брезгливостью на пыхтящую, обливающуюся потом жену, однако не терял надежды на благоприятный исход своего предприятия.
Одновременно началась диетотерапия. Уходя из дома, Руди обматывал холодильник скотчем, ставил пломбу, одаривал Ирину красноречивым взглядом. В отсутствие своего мучителя она только что не выла от голода и выскочила бы на улицу, чтобы попросить кусок хлеба, но мешал все тот же языковой барьер. Да и будь у нее хороший немецкий, в стране сытых людей ее бы не сразу поняли. Реальность оказалась фантастичней прогнозов гадалки.
Ирина плакала перед Руди, взывала к милосердию, пыталась скандалить. Тогда он с печальным видом показывал ей свою учетную запись: чашечка кофе ячменного, кусочек сахара, ломтик хлеба ржаного, тарелка супа горохового, ломтик хлеба пшеничного, ста-кан кефира – столько-то марок и пфеннигов. Электрическая энергия, газ, вода – столько-то марок и пфеннигов. Суммируя суточные расходы, делал вывод: «Мне жаль тебя, Ири-на, но я женился не для того, чтобы разориться». В холодных глазах – усмешка, а сам уверенный в себе, красивый, сытый. Сбежать было невозможно: до Берлина далеко, а у нее ни одного пфеннига в кармане.
Муж проявил себя большим знатоком женской психологии. Время от времени он воз-вращался домой с комплектом превосходного дамского белья, на четыре размера мень-ше габаритов его супруги. Итак, вместо райских кущ в Германии Ирину поджидали экспе-рименты. Но все-таки страдала она не напрасно. Несколько месяцев каторги – и произо-шло чудо: жир сгорел, дыхание стало легким. Она наконец-то влезла в замечательное немецкое белье.
Руди остался доволен, чуть дополнил диету, снизил темп репетиций. Причины для этого были: бледность Ирины пугала прохожих на улице, у нее не прекращались голодные обмороки. После шоковой терапии бедняжка расценила послабления мужа как проявление зародившихся к ней чувств. А он стал намекать, что обнажаться придется не только на сцене, будто бы по европейским понятиям в этом нет ничего зазорного, и настоящие деньги именно там.
Какая удача, что к Ирине все-таки вернулась способность соображать и по-женски хитрить! Она подумала и сказала, что согласна на все, только просит сначала пригласить в гости мамочку Грушу, очень по ней соскучилась.
Руди взорвался:
– Ты понимаешь, о чем говоришь?.. Во что мне это обойдется: билеты, кормежка?!
– Тогда отпусти меня к ней. Мамочка живет одна в большой квартире, это непрактично. Продадим и купим ей маленькую. Разница в деньгах нам пригодится.
После колебаний он разрешил ей съездить в Россию на две недели: то ли немец свято верил в институт брака, то ли сработала приманка.
Вот тогда Ирина и Агриппина появились у Виктории опять вдвоем, причем мать береж-но держала дочку за руку. Если бы не присутствие Агриппины и не этот жест, гадалка не узнала бы Ирину. Считают, что облагораживает счастливая жизнь. Видимо, бывает и наоборот. Бывшая барышня кустодиевского типа пришла в узкой джинсовой юбке. Нежной была белизна молодого лица, не так давно покрытого кирпичным румянцем. В глубине встревоженных темных глаз читалась кротость. Неужели это милое создание было колодой весом в сто килограммов, которую хоть поставь, хоть положи!
Ирина рассказывала Виктории о своих приключениях. Мамочка, традиционно прикури-вая одну беломорину от другой, то и дело вставляла:
– Пышечкой уехало мое дитя – каким заморышем вернулось. Краше в гроб кладут. Чтоб лопнули мои глаза!
Виктория стала протестовать:
– Вернулась красавицей.
Агриппина захлебнулась дымом и закашлялась.
– Не смеетесь ли вы над моим горем?! Красавицей? Но что от нее осталось!
Проклятья, богохульства посыпались из старушки, как из дырявой торбы. Все они в конечном счете сводились к тому, что хоть тресни, а около Ирины не держатся ни мужики, ни деньги. На гадалку такая брань произвела удручающее впечатление. Она почувствовала, что мать наговаривает плохую программу и себе, и дочери. Решила поработать с Агриппиной, притом помянула реинкарнацию:
– Возможно, в одном из предыдущих воплощений вы тратили слишком много. В этом – денег у вас должно быть поменьше.
– Предыдущие воплощения нас не интересуют. Нам надо пожить сегодня, – отбрила ее собеседница. Фаина Раневская, да и только! Разве что афоризмы не облетали всю страну и папироса дымилась не столь победоносно.
Слушая Ирину, Виктория стала все больше сомневаться в намерениях немца: для вы-ступления где, в каких таких ресторанах, готовил он ее. В Германии двойная роль не пройдет: там полиция не дремлет. А вот в странах Ближнего Востока, где славянки лако-мое блюдо, – другое дело. И был ли настоящим брачный контракт?..
Приступили к делу. Перед гадалкой стоял вопрос: удастся ли Ирине выпутаться без больших потерь из этой истории. Карты показали, что впереди у нее проблемы с успеш-ным завершением. Услышав об этом, незадачливая жена заграничного мужа облегченно вздохнула и сдержанно улыбнулась, на щеках обозначились ямочки. А Виктория поймала себя на том, что по-прежнему изучает новое лицо. «Словно другой человек. Уже не ребенок. Неужели такое возможно?.. Настолько быстро!» На прощание женщины сказали гадалке, что будут держать ее в курсе всех дел.
От адвоката они узнали: от крупных неприятностей может спасти то, что Ирина сохра-нила российское подданство. Брак, возможно, расторгнут по отечественным законам, без поездки в Германию и денежной компенсации супругу. Но, чтобы развод не затянулся до бесконечности, никакого обострения отношений, первым стукнуть кулаком по столу дол-жен он.
Ирина сообщила Руди, что мамочка болеет, продажа квартиры откладывается. Позд-нее в ход пошли другие предлоги, время тянулось. И тут случилось то, во что Виктория с трудом поверила. Муж стал звонить ежедневно и просить Ирину скорее вернуться, пото-му что ему… плохо без нее. Его голос в трубке дрожал и прерывался. Он клялся, что больше никакого стриптиза. Ирина пойдет на курсы немецкого языка, работу выберет сама, может совсем не работать. Он умолял простить его за все.
Однажды, слушая неопределенные ответы дочери, Агриппина рванулась к телефон-ному аппарату.
– Дай трубку, доченька! Скажу ему пару ласковых. Ошпарю без кипятка. Дай трубку! Чтоб мне околеть на этом месте.
Ирина закрыла микрофон.
– Мама, прекратите, или я уеду к нему снова.
– Он заманивает тебя! Я так и знала. За-ма-ни-ва-ет! – каркала старуха, показывая по-желтевшие от табака крупные зубы.
– Нет! Он хочет прилететь сюда.
– Я лягу на посадочную полосу.
– Руди не лжет! Когда расставались, он смотрел на меня по-другому. Мечтает только повидаться со мной.
– Я оторву ему голову! – истерично кипела мать. И сходство с актрисой-философом на этом закончилось.
Ирина зарыдала, уронив телефонную трубку.
Слушая впоследствии ее рассказ, Виктория после слов «мама, прекратите, или я уеду к нему снова» мысленно поставила жирный знак восклицания. Перед ней опять мелькнул «словно другой человек». Значит, становление русской красавицы состоялось! Пуповина была перерезана… Но каков экспериментатор! Она вдруг поняла: задержись Ирина за границей еще, и Руди вытеснил бы из ее сознания мамочку. Так иногда бывает: жертва влюбляется в своего мучителя, которого и боится, и боготворит. Агриппина уже никогда не увидела бы своего ненаглядного заморыша.
Возможно, что и новый Пигмалион действительно полюбил свою Галатею, но было уже поздно. А о разводе он даже не заикался. Предположение Виктории оказалось правильным, брачный контракт был фальшивкой.
Ирина снова работала детским врачом. Иногда звонила гадалке, просила раскинуть карты заочно, прогноз выпадал путаный. В конце разговора трубку брала мамочка Агрип-пина и нежно ворковала: «Милая Виктория, а я перевоспиталась! Бранных слов больше не употребляю и думать стараюсь только о хорошем. Но денег-то у меня как не было, так и нет. Хоть сдохни!»
Через какое-то время Виктория получила письмо из Германии. Оказывается, Ирина вышла замуж по объявлению в Интернете, сделанному еще до поездки к Руди. В Миро-вой паутине бывает и такое. Ее муж, крупный промышленник, души не чает в молодой русской жене. Она его не любит, но терпит. Агриппина живет с ними, и с ней случилась беда. Вредина и хулиганка мечтала о красивой жизни больше дочери, а, когда приобщи-лась к райским кущам, затосковала по родной речи. Ревет белугой: «Умру на вокзале, но в своем городе!»
«Что делать?» – растерянно спрашивала Ирина.
Виктория разводит руками: «Чем помочь ее матери, не знаю. Заигралась!.. Карты гово-рят: на родину она не вернется».
«Жаль мамочку Грушу. Большая была юмористка. И как по-своему любила жизнь, со-блазненная маммоной!» – подумал я, заканчивая обработку новеллы.