Жизнь, как Жизнь гл. 40 - Первомай

Евгения Нарицына
           Праздник начинается утром. Праздничное утро начинается с демонстрации. Демонстрация начинается в десять. Значит, в девять часов Шура уже должна быть у школы.
           Красными флагами отмечают этот красный праздник даже самые маленькие, самые старенькие, давным-давно приговорённые к сносу деревянные домики. Цветут сады, зеленеет листва, светит солнце, весело на разных языках переговариваются между собой птички-невелички и птицы покрупнее. Красными флагами, словно красными маками, расцвечены улицы и парки. В центральной части города за красочными транспарантами, ударными лозунгами и огромными портретами членов правительства не видно ни балконов, ни окон верхних этажей школ, театров, дворцов культуры, исполкомов, горкомов и даже жилых домов. Перекрыты дороги, проходы и проезды для любого транспорта. Путь открыт только для праздничных колонн демонстрантов.
           Но тем и хороши небольшие областные города большой страны, что до центральной площади (до того места, где обычно строится праздничная трибуна, и с которой отцы города принимают парад «трудящихся») с любой точки городской окраины пешей ходьбы не больше часа. Значит, Павел ещё с часик может спокойно поспать, а вот Шуре из дома надо выйти в восемь, как в обычный рабочий день…
           Вдоль забора палисадника взад-вперёд привычно прогуливается ворона. Как всегда, в эти весенние утренние часы птица встречает Шуру у дома и получает свою порцию хлеба. По-видимому, вещунья старая и беззубая, раз каждый раз подбирая, брошенный Шурой кусочек, несёт его до ближайшей лужи, бросает в воду и терпеливо ждёт, когда он размокнет.
           Сегодня чёрная птица в полном замешательстве. По близости нет ни одной лужи. Шура остановилась: очень интересно посмотреть, как справится эта маленькая птичья головка с такой задачкой?..
           Замерла и ворона. Парами и группами с воздушными шарами и цветами проходят мимо празднично одетые и оживлённые люди. Они с любопытством смотрят на застывшую девушку. Шура не спускает глаз с вороны… Ворона с куском чёрного и, вроде, не чёрствого хлеба в клюве, искоса наблюдает за девушкой...
           Время идёт… Улица пустеет.
           Шура глянула на часы и… рассмеялась.
           Не оглядываясь, вприпрыжку припустилась она по пустынной улице, на ходу весело подтрунивая над собой: «Как маленькая, на ворону загляделась… ».
           А тем временем умная птица направилась с куском хлеба в клюве к углу дома, где только что стояла Шура, а у ног её под водостоком стояла алюминиевая миска с дождевой водой и, проделав свою обычную процедуру, не спеша, съела свой завтрак.
                …
           – Проходите быстрее. Все только вас и ждут, – торопливым шёпотом встретила в прихожей Шуру и Андрея бабушка, такая красивая и нарядная в своём тёмно-синем байковом платье под вышитым фартуком и с серебреным венцом тугих кос на непокрытой голове!..
           За столом уже собрались гости – одноклассники и однокурсники Паши с мамой во главе стола.
           – Ну, как демонстрация? – аккуратно расправляя новый фартук, спросила бабушка, присаживаясь на стул за краешком стола.
            – Праздники почему-то всегда проходят быстрей, чем к ним готовишься… – чуть пожав плечами, нехотя ответила Шура. Она вспомнила сколько было волнений, репетиций, переработанных часов; сколько раз, словно солдат-новобранцев на занятиях по строевой подготовке, вместе с комсомольцами приходилось выстраивать в колонну свою пионерию и с песней маршировать по беговым дорожкам школьного стадиона; как слаженно звучала песня; каким четким и дружным был шаг!..
           – И что же?
           – Пока были на подходе к площади, наших песен, кроме нас всё равно никто не слышал, – продолжил Андрей, – а по площади чуть ли не бегом пробежались. Мимо трибуны вообще минут за пять проскочили… А как только запели:
           Май течёт рекой нарядной
           по широкой мостовой,
           льётся песней необъятной
           над красавицей Москвой…
так сразу же из всех репродукторов, что есть на площади, другая песня рванула. А репродуктор даже если он один и то перекричать невозможно, потому, как он железный и так устроен, чтобы его слышно было.
           – Ну, кажется, все собрались, – как всегда, бесцеремонно прервала откровения юноши Клавдия Даниловна. – Павлик, разливай шампанское… Первый тост за тебя!..
           Компания за столом заметно оживилась. Все с напряжённым вниманием следили, как быстро кончается шипящий и пенящийся напиток и во второй бутылке:
           – … девять, десять , одиннадцать, двенадцать, – с каждым наполненным фужером дружно скандировали Пашины друзья, – тринадцать! – наконец, дошла очередь и до бабушки.
           – Тринадцать, – задумчиво повторила старушка. – Не к добру… Примета плохая.
           – А тебе очень нужно всем настроение портить своими приметами? – строго оборвала хозяйка дома свою мать. – Давайте лучше пожелаем Павлику, – продолжила она, вставая, – в этот день его пятнадцатилетия, чтоб всё, что он задумал непременно сбылось. А задумал, чтобы он, подняться высоко-высоко, чтобы все вы здесь сидящие гордились бы тем, что были его друзьями и сидели сегодня с ним за одним столом.
           Тост был принят на «ура». За столом, шутили, смеялись, пели, наперебой рассказывали анекдоты, демонстрировали фокусы, играли в «фанты», но… время от времени кто-нибудь да возвращался к теме роковой цифры «тринадцать». И Клавдия Даниловна каждый раз, словно норовистую лошадь, резко осаживала рассказчика, готового поделиться с присутствующими очередным «случаем из жизни своих знакомых».
           – Хватит вам чепуху молоть… Предрассудки всё это стариковские… Лучше посмотрите, какая погода на улице!.. Тепло-то как! Лето, да и только!.. Как в июле!.. Хоть на пляж отправляйся...
           – А что?!.. И пойдём!.. – с азартной готовностью поддержал именинник свою мать. – Девятого мая… В День победы… Через недельку, как раз, ещё теплее будет!.. Правда, Сашка, сходим?!..
           – А тебе не терпится поскорее свои подарки на деле испытать?!.. – с умилением глядя на Павла, и безошибочно разгадав причину такого рвения сына, одобряюще улыбнулась Клавдия Даниловна.
           Шура с Андреем молча переглянулись: на этот праздник у них были свои планы.
           – Андрей девятого мая в городском кроссе участвует, – отвечая на напористый взгляд брата, неуверенно произнесла Шура, – и неизвестно, когда освободится.
           – А мы без него пойдём. А он пусть себе бежит свой кросс. Когда освободится, тогда прямо оттуда к нам на пляж и придёт… Да, Андрей? – говорил Паша в полной уверенности, что не встретит отказа.
           – М-м-ожно, – на секунду замявшись, ответил юноша, слегка сжав лежащую на столе и чуть вздрогнувшую ладонь подруги. – Договоримся где встретиться, и я вас там найду. Да, Шурик?
           – Ладно, – не поднимая глаз и всё ниже опуская голову под тяжестью материнского взгляда, нехотя согласилась Шура.